I

Ноябрьским вечером, когда город борется с наступлением темноты, вспыхивая россыпью желтых окон и гирляндами белых уличных огней с редкими вкраплениями синих, красных и зеленых витрин, реклам и светящихся лозунгов, из поезда, прибывшего с западного направления, на перрон Сургутского железнодорожного вокзала сошел странный человек с неестественно бледным лицом и пронизывающим жутковатым взглядом необычных для человека глаз. Несмотря на то, что уже выпал снег и температура воздуха с трудом удерживалась на отметке «10», подозрительный был одет в тонкий черный плащ и черную широкополую шляпу, что, впрочем, не особо удивляло, поскольку люди, впервые приезжавшие сюда из-за Урала, нередко допускали подобные промахи в выборе одежды. В правой руке субъект нес довольно объемный черный чемодан жесткой конструкции. По тому, как его несли, чемодан казался полупустым. Бледнолицый медленно и внимательно осмотрел платформу и, в отличие от других пассажиров, направившихся к выходу в город, медленно, но решительно зашагал вдоль перрона в направлении старого и уже забытого местными жителями здания бывшего вокзала.

Тем временем на опустевший заснеженный перрон из нового здания вокзала вышел некий Иван Порфирьевич Постников, ожидавший прибытия своего поезда и изо всех сил боровшийся с постоянно наваливавшимся на него сном. Почувствовав, что сон все же начинает одолевать, он решил прогуляться на свежем воздухе, чтобы хоть немного взбодриться. И угораздило Ивана Порфирьевича побрести вдоль железной дороги в том же направлении, которое избрал себе подозрительный тип в плаще и шляпе.

Оказавшись среди старых и мрачных строений, Иван Порфирьевич то ли просто из любопытства, то ли по какой другой причине завернул за угол одного из них и остановился, увидев невдалеке человека, внешним видом похожего на героя импортного кинодетектива, которого он про себя тут же окрестил «резидентом». Резидент склонился над лежавшим на снегу чемоданом и, щелкнув замками, поднял крышку. Ивану Порфирьевичу показалось, что чемодан изнутри засветился бледным фосфоресцирующим светом, затем в нем появился темный предмет, оказавшийся чем-то живым, и Постников был поражен, разглядев, что это чья-то голова в капюшоне. Выглядывавшее из-под капюшона серое с выпученными глазами лицо было ужасным. Голова раскрыла рот и издала звук, напоминавший одновременно лошадиное ржание и скрип давно не смазывавшейся двери.

Иван Порфирьевич сам не помнил, как вновь оказался за углом. В какой-то момент ему почудилось, что он все-таки уснул и только что увиденное пригрезилось ему во сне. Постников осторожно выглянул из-за угла. Обладатель ужасной головы уже выбрался из чемодана и пристально туда заглядывал, словно что-то забыл. «Он вез его в чемодане! — мелькнула страшная догадка в голове Ивана Порфирьевича. — Но зачем?». Однако произошедшее далее вновь спутало мысли, едва начавшие выстраиваться в логический ряд. Из чемодана один за другим вылезли еще два не менее подозрительных и ужасных субъекта. Когда-то нечто подобное Постников видел в цирке. Тогда он дико смеялся. Может быть, поэтому у него и теперь на лице изобразилась глуповатая улыбка, от которой он не мог избавиться до тех пор, пока таинственная четверка не скрылась из виду, унося факирский чемодан.

«Люк! — осенило Постникова, когда он пришел в себя после некоторого замешательства. — Там есть скрытый люк!». Он внимательно осмотрел место, откуда появились монстры, и, ничего визуально не обнаружив, стал топать и шаркать ногами по земле, словно исполнял пародию на бальный танец, чем вызвал подозрение у неизвестно откуда взявшегося милиционера.

Обо всем увиденном Иван Порфирьевич рассказал сначала насмешливому капитану в дежурной комнате милиции, а потом врачу Сургутского психоневрологического диспансера. Капитан ему явно не поверил, а врач сказал, что такое бывает. Но поскольку иных странностей за Постниковым замечено не было, его вскоре отпустили, поставив на всякий случай на какой-то учет. На поезд он, конечно, опоздал и, потрясенный непонятным своим видением, решил поездку отложить.

II

Далее события развивались стремительно. Спустя полчаса после приезда «резидента» у поворота дороги, ведущей от вокзала в сторону города, сургутяне, проезжавшие перекресток на автомашинах, могли рассмотреть в темноте четыре человеческих силуэта, у одного из которых был в руках какой-то крупный багаж. Здесь силуэты разделились. Трое из них направились лесом в сторону станции космической связи «Орбита», благодаря которой весь Сургут и окружающие населенные пункты могут видеть телепрограммы из Москвы, а один, с багажом, пошел вдоль дороги к ближней автобусной остановке.

Еще минут через пятнадцать одетый не по сезону человек с большим черным чемоданом вышел из автобуса на конечной остановке городского микрорайона, имевшего названием странную для непосвященных аббревиатуру НГДУ. На слух человеку приезжему и не имеющему никакого отношения к местной промышленности, слово «энгэдэу» может показаться чем-то из разговорной речи коренных народов — ханты или манси. На самом же деле расшифровывается это довольно прозаично: нефтегазодобывающее управление, ибо этой самой организацией и был в свое время выстроен микрорайон. Так вот, на конечной автобусной остановке в этом микрорайоне в злополучный вечер, положивший начало цепи странных и опасных событий, происходящих некоторое время в сибирском городе Сургуте, стоял бледный, словно с испугу, человек с каким-то немыслимым взглядом и, поставив возле себя чемодан, шарил рукой под плащом. Время от времени он отгибал край плаща чуть пониже воротника и, низко наклонив голову, издавал крякающие и булькающие звуки. Если приложить немного фантазии, то можно было бы предположить, что он подает сигналы по радиостанции, спрятанной под плащом. Однако стоящим поодаль немногочисленным мерзнущим в ожидании автобуса пассажирам было не до фантазий, и они были склонны думать, что человек в шляпе пьян и его тошнит, отчего и лицо словно мелом побелено.

Возможно, это обстоятельство и спровоцировало оказавшегося поблизости бомжа и мелкого вора Сверчкова, более известного среди знакомых под прозвищем Коряга, совершить свою роковую кражу. Выбрав наиболее удачный момент, Коряга высунулся из-за стоящего рядом ларька и, ловко ухватив чемодан, который оказался довольно легким, помчался по улице Набережной, стараясь скорее нырнуть во дворы и там затеряться.

— Вер-р-р-ни! — гулко и раскатисто прозвучал сзади рычащий голос с сильным нерусским акцентом, и от этого голоса голова бомжа непроизвольно втянулась в плечи, а по спине густо побежали мурашки.

Впрочем, вор пробежал уже достаточно, чтобы потерпевший не смог его догнать, и это вора успокаивало, но, оглянувшись и увидев, какими огромными прыжками мчится за ним преследователь, Коряга не на шутку испугался. Впору было бросить чемодан, однако убегавшим вдруг овладел какой-то бешеный азарт, и рука, вопреки воле ее хозяина, цепко держала добычу, никак не желая с ней распрощаться. Оказавшись во дворе пятиэтажки, Коряга заскочил в первый подъезд, захламленный всяким мусором, подобрал там обломок бруска, просунул его в ручку двери и побежал наверх. Поднявшись на четвертый этаж, он наугад позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дверь открыл человек добродушного вида, и Коряга, торопясь, сообщил ему, что он торговец с рынка, расположенного рядом, хочет до утра оставить чемодан, который не хотел бы тащить в другой конец города, где он временно остановился у знакомых. Проговаривая все это скороговоркой, Коряга уже слышал, как внизу усиленно дергают дверь.

Хозяин квартиры не успел еще ни согласиться, ни отказаться, а нежданный визитер нагло влез в прихожку, поставил чемодан, поблагодарил и исчез за дверью. Коряга знал, что в этом подъезде чердак всегда открыт, но риск все-таки был — а вдруг именно в этот раз кто-нибудь закрыл его и навесил замок. Внизу раздался громкий треск. Казалось, там не только сломался брусок, но и целиком выворотилась дверь. Коряга поспешно взобрался по вертикальной лестнице и, захлопнув люк, помчался по чердаку. Люк ближайшего подъезда был безнадежно закрыт, зато следующий открылся легко. Выйдя из третьего подъезда, Коряга побежал через дворы.

III

Поэт Егор Блоков коротал вечера в творческих муках, создавая стихи, которые, не в пример графоманам, не считал гениальными. Это была просто его душевная потребность, стремление излить душу в ладно сработанных строчках и порадоваться удачно подобранной метафоре. Иногда стихи получались неплохие, и их время от времени публиковали в газетах и журналах. Порой удавалось даже выступать со стихами по местному радио или телевидению.

Когда в дверь неожиданно позвонили, Егор находился в состоянии душевного полета и, может быть, поэтому он как-то вяло среагировал на вторжение неизвестного с чемоданом и даже не попытался возразить. В следующий момент его удивило то обстоятельство, что человек, назвавшийся торговцем с рынка, пошел не вниз, как этого следовало ожидать, а вверх, на последний этаж. И пока Егор, стоя за закрытой дверью, размышлял над этой странностью, через лестничную площадку необыкновенно быстро и громко кто-то или что-то промчалось, также устремляясь к пятому этажу. «Подозрительно все это», — подумал поэт и, приоткрыв дверь, стал ждать, когда кто-нибудь будет спускаться, чтобы выяснить, в чем дело, а может, и вернуть торговцу чемодан, который теперь Егору очень не нравился. Однако этажом выше было тихо, и, это снова озадачило поэта. Тогда он, медленно поднявшись по ступенькам, осторожно заглянул на площадку пятого этажа. Там никого не было, и только черный квадрат чердачного люка неуютно смотрел с потолка.

Вернувшись к своему столу, Егор попытался вновь погрузить себя в творческое состояние, и ему, хотя и с трудом, это стало удаваться. Но стук в прихожей снова вытолкнул его в реальность. Брошенная ручка запрыгала по столу. В пространстве, охватываемом оптикой дверного глазка, маячила лишь обитая дерматином дверь напротив.

— Там есть кто-нибудь? — на всякий случай спросил Егор, но ответа не прозвучало. Зато стук настойчиво повторился за его спиной. Резко повернув голову, Егор краем глаза успел увидеть, как вздрогнул оставленный торговцем чемодан. — Этого еще не хватало! Там кто-то есть! — громко воскликнул поэт, словно желая подбодрить себя и напугать того, кто сидит в чемодане. Чемодан молчал. — Кто там? — вкрадчиво произнес Блоков, приседая перед черным ящиком с блестящими замками и ощущая себя дураком. Чемодан не ответил. — Никого там нет! — тоном, не допускающим возражений, сказал поэт и, поднимаясь, пнул ногой непрошеную вещь. Чемодан некрасиво выругался приятным женским голосом. — А! — коротко воскликнул Егор с интонацией, по которой нельзя было определить, переспросил он или просто испугался.

— Кто там? — настороженно спросил чемодан все так же мелодично.

Целый рой мыслей с молниеносной быстротой пронесся в мозгу поэта. Это была цепь коротких вопросов и ответов, призванных сбалансировать психику человека, застигнутого врасплох из ряда вон выходящей ситуацией. «Что произошло? — спрашивал он себя и сам же давал ответ: — Мне подсунули женщину в чемодане. Зачем? Чтобы скомпрометировать. Зачем?..». Вот тут ответ не находился, ибо трудно было придумать, кому и зачем это могло понадобиться.

— Я здесь живу, — снова присел возле чемодана поэт. — Меня зовут Егор. А вы кто?

— Откройте, — почти ласково попросил голос. — Да откройте же, наконец, не бойтесь.

— Я и не боюсь, — бодрился поэт, прикасаясь к чемодану, словно сапер к взрывному устройству.

Дружно щелкнули замки. Руки поэта как-то неохотно потянули крышку на себя, и в образовавшейся щели показалось сначала мерцающее зеленоватое свечение, а затем чьи-то всклокоченные фиолетовые волосы. Тут Егор не выдержал и, уронив крышку, попятился назад. Но ничего ужасного не произошло: просто из чемодана на четвереньках выбралась молодая женщина с беспорядочной копной волос на голове, пестро одетая в красную блузку, зеленую юбку и серые сапоги. Резко поднявшись, она так же резко поправила перекрутившуюся задом наперед юбку, осыпав с нее на палас ярко-зеленую пыль.

— Это что, средство против моли? — слегка приободрившись, попытался шутить Егор.

Быстро, по-птичьи повертев головой во все стороны, женщина криво усмехнулась, словно желая сказать: «Что ты в этом понимаешь!».

IV

— Это что? — брезгливо спросила гостья, обежав глазами прихожую.

— Моя квартира, — задиристо ответил поэт, — А что, не нравится?

— Нет, — сухо ответила женщина и, наклонившись к чемодану, достала оттуда черный плащ и широкополую шляпу. — Ну и жара здесь, пришлось раздеваться в этом ящике.

— А я вас в эту квартиру, вроде бы, не приглашал, — обиделся Егор и, встретившись с сердитым взглядом удивительных глаз, поспешно добавил: — Но тем не менее очень рад!

— Вы один здесь? — заговорщицки спросила женщина, поправляя при этом волосы. Но поправляла она их довольно необычно: поддевая снизу растопыренными пальцами и резко вздергивая вверх, отчего прическа становилась еще более лохматой и торчащей во все стороны.

— Совсем один! — заулыбался Егор и только теперь понял, чем удивительны ее глаза, — они были такие же фиолетовые, как и волосы. «Цветные линзы, — подумал он. — Надо же так разукраситься!».

— Ты где взял чемодан?! — гостья вдруг осмелела, перешла на «ты», и голос ее стал жестким. — Отвечай, быстро!

— Вот еще новости! — оскорбился ее тоном Блоков и уже мягче добавил: — Оставили до завтра.

— Кто? — насторожилась она.

— А черт его знает! — занервничал поэт. — Мы с ним не успели познакомиться.

— В черном плаще и шляпе?

— В какой шляпе — на улице зима! В облезлом полушубке и собачьей шапке. И вообще, какой-то странный тип… Да вы что, не знаете, кто вас сюда притащил?! И вообще, чего это вы в чемодан забрались?! Что за глупости?!

— Тихо! — приказным тоном крикнула женщина, впившись в него своими неестественными зрачками. Ее губы мелко задрожали, и женщина издала странное прерывистое подвывание.

— Не надо расстраиваться, — пожалел женщину поэт и, осторожно протянув руку, стал приглаживать ее непокорные волосы. — Можно спокойно во всем разобраться.

Но глаза женщины были сухими.

— Хочешь кофе с коньяком? — примирительно спросил Егор, тоже перейдя на «ты».

— Не знаю. Надо попробовать.

Взгляд женщины оттаял.

Они сидели в мягких креслах за журнальным столиком, попивая душистый кофе с коньяком и лимоном. По телевизору шла передача местной телекомпании. Ее выездная группа недавно вернулась из второй российской столицы, и теперь на экране плавно сменялись виды Санкт-Петербурга, музыкальным фоном для которых почему-то служила мелодия перуанской народной песни об инском воине. Под ее нежные звуки Егор читал гостье свои стихи. Он точно знал, что чтение стихов всегда благотворно действует на экстравагантных и романтических женщин. Именно такой и казалась Блокову его поздняя визитерша, и он старался не на шутку, дав гостье слово, что не будет ее расспрашивать ни о чем, пока она окончательно не успокоится после какого-то необычного приключения.

Выяснилось, что у гостьи было странное, загадочное имя, звучавшее примерно как Эргрдрлэнгли. Поскольку первую половину этого слова каждый раз выговаривать было невмоготу, то они договорились, что Егор будет называть ее просто Лэнгли. Время быстро подкатывалось к ночи. Гостья расслабилась, черты лица ее подобрели, взгляд стал мягким, с веселой искринкой, и она, наконец, начала улыбаться, чем особенно обрадовала поэта. Она легко согласилась остаться в гостях до утра. Провожая женщину в спальню, Егор показал ей расположение бытовых удобств. В ванной Лэнгли открыла кран и резко отдернула руку от струи цвета крепко заваренного кофе. И хотя струя стала быстро светлеть, женщина очень испугалась, когда Блоков предложил ей принять ванну. В спальне, пожелав гостье спокойной ночи, Егор на несколько секунд удержал в своих руках ее небольшую упругую ладонь и долгим взглядом обвел ее лицо, встретившись с насмешливым фиолетовым взглядом. Бледно-розовые губы женщины дрогнули в улыбке.

— Я сейчас слишком переживаю о завтрашнем дне, — почти шепотом сказала она. — Он может оказаться очень тяжелым для меня.

Уходя, Блоков погасил свет.

В эту ночь поэт увидел страшный сон, будто кто-то позвонил в его дверь, и, открыв, он увидел владельца чемодана в облезлой шубейке и мохнатой собачьей шапке. Только лицо его было синее, глаза навыкате, а руки он держал скрещенными на груди, словно усопший.

— Надо об этом написать поэму, — глухим и тягучим голосом сказал он.

— О чем? — удивился Егор.

— Как о чем?! О чемодане! — закричал покойник. — Быстрей! Начинай! У тебя почти не осталось времени! Если не успеешь, они ее заберут!

— Кого? — снова удивился Егор.

— Быстрей! Быстрей! — кричал покойник, жутко вращая глазами.

Егор встал в позу, в которой он обычно читал стихи и продекламировал первое, что пришло в голову:

И в это время из чемодана донесся стук, который все больше и больше нарастал, сотрясая его корпус.

— Ты что, с ума сошел?! — кричал покойник.

— Почему?! — перекрикивая грохот, спрашивал Егор.

— Плохо! Никуда не годится! — сердито топал ногами синий тип в мохнатой шапке. — Давай сначала!

А чемодан уже прыгал, словно живой, по всей прихожке, и замки его силились раскрыться.

— Я не могу работать в таких условиях! — в отчаянии закричал Егор, но покойник уже исчез.

В это время чемодан развалился, и из него полезли змееподобные зеленые существа, в массивных головах которых зияли пустые черные глазницы. Они слепо тыкались во все углы, ища жертву, и, раскрывая бесформенные пасти, гипнотизирующими голосами вторили наперебой: «Верни нам Лэнгли! Верни нам Лэнгли!».

— Лэнгли! Беги через окно! — крикнул Егор, забыв, что живет на четвертом этаже, и выдавая чудовищам свое местонахождение.

Тут он проснулся. Было еще темно. Этажом ниже истошно лаяла собака. Затем она громко взвизгнула и умолкла. «Видно, поддал ей хозяин, чтобы спать не мешала», — подумал Егор и, мысленно чертыхаясь, снова погрузился с забытье.

V

Неверно, что Коряга, то бишь Сверчков, был человеком без определенного места жительства. Во всяком случае сам он так не считал. Летом он занимал брошенный на берегу ржавеющий катер, а зимой перебирался в подвал одного из пятиэтажных домов в микрорайоне геологов, где среди теплых труб оборудовал себе уютный уголок. Туда он и направился, выйдя из автобуса первого маршрута в тот самый вечер, когда убежал от прыткого преследователя. Спускаясь в подвал, привычно пахнущий пылью и дышащий обильным теплом навстречу, Коряга был, в общем, доволен. Главное — сумел уйти. Что же касается добычи, то, с одной стороны, возвращаться за ней рискованно, а с другой — риск может быть оправдан. «Утро вечера мудренее», — подумал Коряга, подлезая под трубу, чтобы забраться в свой угол. И тут ему почудилось, что за ним кто-то идет. Бомж сначала застыл неподвижно, а затем резко обернулся всем телом. Свирепое белое лицо, оказавшееся прямо перед ним, казалось виденьем, кошмарным сном, в котором изо всех сил хочется проснуться, и, как это часто бывает в кошмарных снах, проснуться было невозможно. Глаза, сверлившие его белыми точками зрачков на черном фоне, были глазами оборотня, глазами дьявола, кого угодно, но только не человека. В них Коряга увидел свою смерть.

— Я отдам! Отдам! — закричал он, стараясь опередить развитие событий.

Где?! — проревел оборотень, с трудом проговаривая каждый звук. — Где?!

Его цепкие, твердые пальцы больно впились в грудь жертве, словно собираясь разорвать ее на части.

— В доме, где мы были! В первом подъезде, третий этаж налево! — скороговоркой прокричал Коряга и понял, что продешевил, не потребовав никаких гарантий своей жизни.

Высокий, протяжный и жалобный звук пробежал по закоулкам подвала, утопая в толще бетона и рыхлости грунта. Лишь слабый отголосок его вырвался наружу.

— Ты слыхал? — спросил один из двоих подвыпивших мужчин, вышедших из ближайшего подъезда.

— Приблудный кот орет, — пояснил другой. — Он вчера всю ночь в нашем подъезде концерты давал. Я его выбросил на улицу, так он, зараза, в подвал перебрался.

И, поддерживая друг друга, они пошли своей дорогой.

Подвал, где обитал Коряга, часто навещали подростки, облюбовавшие его для своих нужд. Там они могли свободно покурить и перекинуться в картишки. Коряга водил дружбу с ребятами, частенько стрелял у них сигареты, а когда был богат, сам угощал. Эти-то мальчишки и обнаружили на следующий день труп бомжа в своем подвале. На происшествие выехала следственная группа из третьего городского отделения милиции. Оперуполномоченный уголовного розыска лейтенант Патриков в этот день не был в наряде, но также направился в подвал, чтобы сразу подключиться к следствию, ибо убийство произошло на его территории и ему все равно предстояло участвовать в расследовании.

«Этого мне только и не хватало, — мрачно думал лейтенант, спускаясь в душный подвал.

— И без того девять дел на руках: пять краж, два ограбления, два нанесения телесных повреждений и тут в довершение полного набора — убийство».

У трупа уже хлопотала следственная группа.

— Чем убили? — спросил Патриков следователя, оформлявшего протокол осмотра места происшествия.

— Вот это как раз и не ясно, — озабоченно ответил тот. — Грудная клетка изодрана так, словно ее терзали какими-то клещами. Посмотрим, что скажут эксперты.

— А следов никаких?

— Вон эксперт ищет, но пацаны здесь все так истоптали, что и не разглядеть. Потряси своих подопечных, может, что и всплывет, — и следователь вновь уткнулся в протокол.

Поднимаясь из подвала, Николай Патриков уже прикидывал, кого следует потрясти в первую очередь, и что еще можно предпринять, пока наряд опрашивает жильцов дома. День он посвятил неожиданным визитам, не вызывающим особой радости у посещаемых. И, в основном, зря. Одних он не застал, другие ничего не знали, у третьих удавалось кое-что выудить, но не об убийстве. Было уже темно, когда Патриков постучал в балок на окраине микрорайона геологов, где жил последний из списка тех, от кого он ожидал хоть что-нибудь узнать. На стук никто не ответил, но Николай краем глаза заметил движение оконной занавески, из чего понял, что его увидели. Однако открывать никто не спешил. Патриков постучал сильнее. Было слышно, как внутри балка с легким скрипом приоткрылась и вновь закрылась дверь. Николай выждал еще немного и с силой потянул на себя дверь. Она легко открылась, обнажив темный коридор с прерывистой полоской света, очертившей дверь, ведущую в комнату. Но едва Николай шагнул за порог, как из тьмы раздался яростный визгливый лай и лохматый клубок, выкатившись под ноги, впился в его сапог. Ощутив неприятное воздействие цепкой челюсти, Патриков, болтая ногой, стал стряхивать с нее пса, но тот отцепляться не желал и на окрики не реагировал.

Наконец, обдав коридор тусклым электрическим светом, в дверном проеме появился хозяин.

— О! Товарищ лейтенант! — с притворным удивлением воскликнул он. — А я думаю, чего это моя собака тут шумит.

— Убери пса, или я его сейчас пристрелю, — рассердился Патриков, хотя пристреливать собаку ему было не из чего.

Хозяин, шлепнув ладонью по морде, оттащил в сторону грязную кудлатую дворнягу и предложил милиционеру пройти в комнату.

— Где ты это чудище отловил? — проходя, спросил Патриков.

— Сама прибилась, — ответил хозяин, закрывая за собой дверь.

— Как живешь? — спросил Патриков, внимательно осматривая комнату.

— Проведать пришли? — ехидно прищурился подопечный, подставляя гостю табурет и сам усаживаясь на неприбранную постель.

— Точно.

— У меня все нормально, собираюсь на работу оформляться.

— Долго собираешься. Советую с этим поторопиться.

— Только поэтому пришли? — хитро улыбнулся хозяин балка, показывая ряд желтых зубов и приглаживая коротко стриженные волосы.

— Нет. Есть вопрос. Корягу давно видел?

— Давно. Да я его и не знаю толком. Так, пару раз пиво вместе пили. А что, он залетел на чем-то?

— Не знаю, но кто-то сделал так, чтобы он уже никогда ни на чем не залетал.

— Да ну?! — искренне испугался подопечный. — Не может быть! Кому он нужен? Ну, может, так, по пьянке?

— Не знаю.

— Ну, если он уже того… то расскажу кой-чего, но не про это… не про убийство. Один мой кореш рассказал… Только вы насчет этого кореша ко мне потом не докапывайтесь. Я его только в лицо знаю. Так, встречались несколько раз. Случайно. Так вот, он говорил, что Коряга вчера вечером на конечной остановке в микрорайоне нефтяников чемодан потянул. Ну, там какой-то резвый тип в шляпе за ним припустил. По-моему, залетел — бросай чемодан, не накручивай себе сто сорок пятую. А он, дурак, вцепился в него, как будто там миллион лежит… А может, и вправду там что-то стоящее лежало, кто теперь знает!

— Говоришь, тип в шляпе…

— Да.

— Ну кто ж теперь в шляпе ходит? Ты сам сообрази.

— Ну, я не видел. Мне сказали — в шляпе… — стриженый пожал плечами и скорчил недоуменную физиономию.

— И что, догнал его этот резвый?

— А неизвестно. Никто не видел.

Перед тем, как отправиться домой, Патриков зашел в отделение. Заместитель начальника по уголовному розыску Алексей Ермолов был еще у себя в кабинете.

— Ну что? У тебя есть что-нибудь? — оживился майор, увидев Патрикова.

— Только одно: вчера вечером Сверчков украл чемодан на конечной автобусной остановке, и за ним кто-то погнался.

— Это уже кое-что, — подбодрил Ермолов.

— А вот что я тебе подскажу. Про взлом двери в микрорайоне нефтяников слыхал?

— Да, в общем. Там никого не было дома, и в квартире все перерыли.

— Перерыли, да ничего не взяли. А главное: в квартире была собака — овчарка. Так вот, ее растерзали так же, как нашего бомжа. Я звонил в первое отделение. Там говорят, что у хозяина квартиры никаких догадок нет на этот счет, но можно предположить взаимосвязь между кражей чемодана, убийством Сверчкова и взломанной квартирой.

— Я сейчас же туда поеду, встречусь с хозяином квартиры и попробую отрабатывать эту версию. Если удастся за что-то зацепиться, поработаю подольше, а завтра с утра немного отосплюсь.

— Хорошо. Но если собираешься работать ночью, получи пистолет на всякий случай.

VI

Было часов десять вечера, когда лейтенант Патриков вошел в подъезд дома, где находилась квартира, предыдущей ночью подвергшаяся нападению. В подъезде было пусто. Из-за дверей доносились то смех, то лай собаки, то звуки музыки.

Уставший за день оперуполномоченный не спеша поднялся на третий этаж, повернул налево и позвонил в наспех залатанную дверь.

— Кто? — спросил голос за дверью.

— Из милиции.

— Станьте перед глазком.

— Я все равно не в форме.

— Тогда не открою. Приходите днем.

— Я могу показать удостоверение, — Патриков раскрыл его на небольшом расстоянии от глазка.

— Вы думаете, отсюда можно что-нибудь прочитать? Ну, ладно уж, чему быть, того не миновать, открою.

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась, но впускать в квартиру хозяин, кажется, никого не собирался.

— А покажите-ка еще раз удостоверение, — сказало бородатое лицо, появившееся в образовавшейся щели.

— Крепко вас напугали, — улыбнулся оперативник и снова раскрыл удостоверение.

— Ну вот, теперь понятно, — сказало лицо.

Но Патриков его уже не видел. Он пристально смотрел на лестницу, по которой легко и быстро поднимались два субъекта в черных плащах и шляпах. Но дело было не столько в шляпах, сколько в лицах, если это можно было назвать лицами. Доставая что-то из-под плащей, они быстро надвигались на оперативника. Времени на размышления не было. Патриков изо всей силы толкнул дверь, опрокинув стоящего за ней бородача, и, выхватывая пистолет, одним прыжком заскочил в квартиру. Вслед ему донесся громкий, рокочущий и совершенно непонятный возглас. В то же время у самой двери что-то громко хлопнуло, стена в коридоре ослепительно вспыхнула, и от нее во все стороны полетели зеленые искры.

— Назад! — крикнул Патриков, высунувшись из-за двери, и в упор выстрелил в набежавшее на него массивное тело.

Раненый глухо взвизгнул. Его синеватое мордообразное лицо жутко оскалилось и быстро запульсировало выпученными черными глазами. Монстр попятился назад и, упав на четвереньки, стал сползать по лестнице задом наперед, оставляя на ступеньках ярко-красные пятна, которые тут же темнели и приобретали синий цвет. Второй, худощавый, с лицом, словно в гипсовой маске, присел за перилами и, сильно картавя, угрожающе произнес:

— Хочешь жить — уходи!

Ошарашенный и ничего не понимающий хозяин квартиры безучастно сидел на полу, округлив глаза и приоткрыв рот. Патриков вдруг осознал нереальность происходящего, и на мгновенье все это показалось ему кошмарным видением. В это время с верхнего этажа спустилась молодая женщина с крашеными волосами. За ней с криками: «Куда?! Куда?! Там стреляют!» — по ступенькам сбежал мужчина лет сорока и, ухватив ее за руку, потащил наверх. Однако Патриков готов был поклясться чем угодно, что видел, как женщина, быстро перебирая пальцами и поворачивая кисть ладонью то вверх, то вниз, словно на языке глухонемых, сделала какие-то знаки бледнолицему, и тот, схватив под руку своего сообщника, быстро повел его к выходу.

— Стой! — крикнул Патриков и устремился за беглецами, но они, в том числе и неожиданно выздоровевший раненый, побежали, вернее попрыгали с площадки на площадку, перемахивая через лестничные пролеты. Оперативник мчался, прыгая через три-четыре ступеньки и поэтому изрядно поотстал, но, выбежав на улицу, старался не терять монстров из виду. Надолго беглецов не хватило, и Патриков, задыхаясь от бега, стал понемногу сокращать расстояние. В конце концов монстры нырнули в подъезд одного из домов. Патриков влетел вслед за ними, вскидывая пистолет. На первом этаже у окна стояла компания побледневших с испугу алкашей. Один из них в трясущейся руке держал полный стакан, из которого время от времени на пол выплескивалось его содержимое. Николай помчался наверх за удаляющимся топотом. На пятом этаже он успел заметить, как захлопнулся чердачный люк. Поднявшись по металлической лестнице, Патриков прислушался и, услыхав удаляющиеся шаги, резко толкнул люк рукой с пистолетом, готовый в любой момент выстрелить. Выглянув, он никого не обнаружил и, осматриваясь, поднялся наверх. Там было тихо. Осторожно, прислушиваясь к каждому звуку, Патриков стал продвигаться вперед. Вдруг, шагах в пяти от него, едва освещенные светом из открытого люка выступили два силуэта.

— Пришел? — просипел один голос.

— Сам виноват! — прорычал другой.

Каким-то неведомым чувством Патриков уловил впереди невидимое глазу движение и, как подкошенный, рухнул на пол — этот трюк у него всегда получался, как у каскадера. Над ним что-то сверкнуло и разбилось сзади о какую-то опору. Полыхнуло пламя. Патриков дважды выстрелил перед собой, но там уже никого не было. По чердаку поползли клубы густого дыма. Николай прокатился по полу и, провалившись в люк, повис на одной руке. Над его головой уже вовсю полыхал пожар. Спрыгнув на площадку, оперативник позвонил во все расположенные на ней квартиры и, не дожидаясь, пока откроют, закричал:

— Вызывайте пожарных! Горит чердак!

Затем он сбежал вниз и, оказавшись на улице, осмотрелся по сторонам. Монстров нигде не было. И только в вышине разгоралось пока еще слабое зарево. Вот тогда-то и сгорела крыша дома № 17 по улице Губкина.

VII

С утра Лэнгли была грустной и неразговорчивой. Она бесцельно ходила по квартире, прислушиваясь к каждому шуму, доносившемуся из коридора, подолгу стояла у окон. К полудню она стала нервничать. Наконец кто-то пришел. Лэнгли взволновалась, насторожилась. Оказалось, пришел милиционер. Лэнгли сразу ушла в спальню, а младший лейтенант милиции стал расспрашивать, не слышал ли Блоков ночью какого-либо шума.

— Слышал, — признался Блоков. — Лаяла собака на третьем этаже.

— И у вас это не вызвало подозрений? — удивился милиционер.

— Да у нее это бывает иногда.

— Ну, а еще что-нибудь слыхали? Например, стук, треск, голоса?

— Нет, не слыхал.

— Вот так всегда, — посетовал младший лейтенант. — Звукоизоляция ни к черту, и в то же время никто никогда ничего не слышит.

Милиционер вышел и позвонил в соседнюю квартиру.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила Лэнгли.

Ее аристократически белое личико осунулось, глаза стали светло-сиреневыми, прическа ее слежалась, приобретя более прилежный и менее вызывающий вид.

— Кажется, обокрали квартиру этажом ниже.

Женщина сникла окончательно.

— Да брось ты так переживать! — решил подбодрить ее поэт. — Расскажи мне о своей проблеме. Может, я тебе в чем-то смогу помочь.

— Я не знаю, что делать, — задумчиво ответила Лэнгли, — ждать или возвращаться.

Егор не знал, чего ей надо ждать и куда возвращаться, и поэтому выжидающе молчал.

— Пожалуй, вернусь! — женщина решительно двинулась к чемодану, раскрыла его и сделала попытку залезть в него, но Егор удержал ее за плечи.

— Ну что ты, — стал утешать он гостью. — Перестань. Разве можно так изматывать себя? Ну кому и что ты докажешь, если будешь сидеть в чемодане? Это по-детски. Поделись лучше со мной своими бедами, и тебе сразу станет легче — вот увидишь.

Наступила долгая пауза. Лэнгли на какое-то время вновь ушла в себя. Затем лицо ее прояснилось, и на нем даже появилась тень слабой улыбки.

— А что? — неожиданно бодро сказала она. — В конце концов не я виновата, что все так получилось. Пусть побегают те, кто потерял чемодан. А я устрою себе небольшой отдых и заодно тебе кое-что расскажу — обещала как-никак. А завтра будет видно.

— Ну вот и отлично, — поддержал ее Егор.

Теперь уже Лэнгли по-настоящему улыбалась, и глаза ее вновь стали фиолетовыми.

— Давай кофе с коньяком, стихи и музыку!

Они снова сидели в креслах за журнальным столиком. Тихо звучал магнитофон.

— Ты любишь страшные тайны? — интригующе спросила Лэнгли, глядя прямо в зрачки Егору.

— Ну какой же поэт не любит страшных тайн? — любуясь ее яркими глазами на бледном лице, вопросом на вопрос ответил он.

— Тогда слушай…

И в это время погас свет. Стало темно и тихо, как в погребе.

— Это почему? — донесся из мрака голос Лэнгли.

— Не знаю. Уже давно такого не было. Но у меня есть свечи.

Егор, спотыкаясь и чертыхаясь, на ощупь нашел подсвечник и спички. Комната озарилась неровным желтым светом, и на двух розовых свечах, установленных на высоком бронзовом подсвечнике, остывая, набухли первые прозрачные капли.

— Итак, о страшной тайне… — напомнил он.

— Ну, слушай, — продолжила она. — Я прибыла сюда из другого, параллельного, мира.

— Так вот откуда, оказывается, берутся такие интересные женщины! — поддержал шутку Егор, обрадованный тем, что его гостья окончательно развеселилась.

— Ну, насчет этого ничего не могу сказать — тебе видней, — серьезно сказала Лэнгли. — А вообще, у нас там кого только не встретишь! Тебе еще посчастливилось не увидеть болванов, потерявших чемодан.

— Да, кстати, о чемодане: как ты туда попала?

— В чемодане-то как раз все и дело. Это вход в коридор, ведущий в другой мир. Как он устроен, рассказывать тебе не стану — это бесполезно, да я и сама не знаю всего, но с его помощью мы проникаем к вам. Понимаешь?

Егор во все это, вроде бы, и не верил, но что-то заставляло его волноваться и нервничать.

— И зачем же вы проникаете? — все еще улыбаясь, спросил он.

— Как зачем? Разведка!

— Шпионаж, значит?

— Ну… — она замялась и как-то неуверенно уточнила: — Научные исследования.

— Это другое дело. А что, иномирянки сильно отличаются от земных женщин? — Егор, смеясь, взял ее руку и стал гладить ее кончиками пальцев, не находя в ней ничего потустороннего.

— Я наполовину иномирянка. Моя мама — землянка. А от браков наших людей с землянами всегда рождаются дети, больше похожие на землян.

— Ну, это уже и вовсе забавная история, — едва не рассмеялся вслух Блоков.

— Правда? — на лице Лэнгли появилась злорадная улыбочка.

Она подскочила и быстро вышла. В прихожей послышалось громыхание чемодана, и вскоре он, неприятно черный, оказался раскрытым на диване.

— Внимание! — Лэнгли сунула в него руку по самое плечо. — Ну что?

— Фокус-покус какой-то, — слегка смутился Егор.

— Попробуй сам.

— Я не мальчик и в детские игры не играю, — поэтом неожиданно начал овладевать страх.

— Будешь играть! — рассердилась женщина и, цепко ухватив Блокова своими нежными ручками, сунула его головой в чемодан, да так резко и неожиданно, что он громко вскрикнул, машинально выставив вперед руки. Однако руки его провалились в нечто зеленое, и Блоков едва не нырнул в чемодан всем телом, но иномирянка, поймав его за рубашку, вытащила обратно.

— Ну это… Что за шуточки? — чувствуя, как кровь отхлынула от его лица, нервно заправляя рубашку, пробормотал он.

— Такой белый ты красивее, — оценивающе сказала женщина, в упор разглядывая его лицо.

— Нет, правда… Тоже мне шуточки… — Егор бессмысленно обошел вокруг кресла и, наконец, уселся в него.

— Бедненький, испугался, — медленно, словно боясь еще больше испугать его, Лэнгли села Егору на колени и погладила его по голове. — Боишься иномирянки? — нежно спрашивала она, гладя поэта по лицу.

Егор чувствовал, как он расслабляется под действием ее неземных чар, как медленно тает всем своим существом, словно розовые свечи на журнальном столике, истекающие горячими струйками. «Свеча горела на столе… — вспомнил он. — Как жаль, что это уже написал другой поэт!».

VIII

Спустя час появился свет. Комната вошла в свои привычные очертания и стала незыблемой в своей реальности. Все предметы теперь казались тяжелыми, угловатыми, с ярко очерченными, как на плакате, контурами. И только Лэнгли по-прежнему была ирреальна, словно продолжение приятного, но зыбкого сна.

— У вас там много полуземлян, таких, как ты? — спросил Егор, трогая пальцами ее тонкие голубоватые ногти.

— Нет, — задумчиво, словно выходя из забытья, сказала она. — Единицы. Нас обычно используют в разведке — это наш крест.

— А чистокровные иномиряне сильно отличаются от наших людей?

— Смотря какая порода. У нас их много. Есть звероподобные — их используют на самой грязной работе, например, когда надо кого-нибудь убить, но тоже бездуховные. Они не знают ни любви, ни жалости. У них нет понятия долга и чести. Этих я больше всего не люблю, потому что сочетание интеллекта с бездуховностью — самое страшное уродство. Хотя внешне эти больше других похожи на грэнгов.

— А грэнги кто?

— Это те, кто более всего похож на вас, землян. Они занимают свою общественную нишу в нашем сложном и запутанном мире и, конечно же, не самую высокую, потому что никогда не боролись за это, считая такую борьбу делом недостойным. В этом, наверное, их главная беда, а может, и главное достоинство. Но я думаю, что если бы грэнги захотели власти, они смогли бы ее получить, и наш мир был бы гораздо лучше.

— Но они ее никогда не захотят, — грустно улыбнувшись, добавил Егор.

— Кстати, — продолжила Лэнгли, — только у грэнгов с землянами могут быть дети. И мой отец был грэнг.

— Удивительно, что в вашем мире столько разновидностей мыслящих существ.

— Я думаю, что у вас существует то же самое, но здесь это не выражается во внешних признаках. Вряд ли такое положение лучше. У нас, по крайней мере, сразу видно, от кого чего можно ожидать. И если бы у вас духовный уровень развития отражался на внешности, представляешь, какие лица ты мог бы увидеть вокруг?!

— И какое было бы у меня, — мрачно закончил Егор.

— Такое же, как и сейчас, — рассмеялась Лэнгли.

— Ты думаешь?

— Ну, мне кажется, что я немножко разбираюсь, — и она лукаво заулыбалась, играя задорными искринками в неземных глазах.

— Не надо быть слишком доверчивой, ибо даже в самом себе не каждый может разобраться, — шутливо-назидательным тоном сказал Егор, театрально указав пальцем в потолок, и, сделав паузу, добавил: — Тем более при твоей профессии.

В подъезде этажом ниже грянул выстрел. Лэнгли, прислушиваясь, окаменела. Донесся звонкий хлопок. Лэнгли сделала цирковой прыжок с дивана, перелетев через Блокова и через стоявшее рядом кресло. Егор еще никогда не видел, чтобы кто-то так быстро одевался. Это было как при ускоренной киносъемке. Не обуваясь, она побежала к выходу, но никак не могла открыть замок, и Егор почти успел одеться, когда Лэнгли понеслась вниз по лестнице.

— Стой! Куда ты?! Там стреляют! — кричал Блоков, мчась вдогонку.

На площадке третьего этажа у распахнутой настежь двери была дочерна опалена стена. Пахло гарью и, кажется, озоном. Ниже, на ступеньках, залегли двое подозрительных в черном, лиц которых Егор сверху не рассмотрел. Зато ему хорошо запомнилось лицо незнакомого молодого человека, выглянувшего из открытой квартиры и пристально посмотревшего на Лэнгли. Еще почему-то запомнилась разлитая по ступенькам синяя краска. Схватив Лэнгли за руку, Блоков потащил ее к себе. Женщина почти не сопротивлялась.

— Это опасно, — объяснил Егор, когда они вновь оказались в квартире.

— Мне было интересно, — оправдываясь, сказала Лэнгли, но выражение ее лица стало отрешенным — она думала о чем-то своем.

— Надо вызвать милицию, — Егор ринулся к телефону.

— Я сама. Я знаю, как это делать, — удержала его за руку Лэнгли.

— Хорошо. Я сейчас вернусь.

Егор вышел из квартиры. Было тихо. Он стал на цыпочках спускаться вниз. На лестничной площадке третьего этажа с растерянным видом стоял хозяин квартиры, подвергшейся нападению.

— Что здесь было? — спросил Блоков, приблизившись к нему.

— На меня напали, — сдавленным голосом ответил тот.

— Кто? Зачем?

— Не знаю.

На этом выяснение обстоятельств нападения было исчерпано.

— Твой телефон не работает, — сердито сказала Лэнгли, едва Блоков появился в двери.

— Не может быть!

Егор взял трубку, но сколько ни старался он трясти и ворочать телефонный аппарат, эффект был таким, как если бы Блоков пытался куда-либо позвонить, приложив к уху комнатный тапочек.

Лэнгли снова стала неразговорчивой.

— Тебя расстроило это нападение? — забеспокоился поэт.

— Сегодня ночью я уйду, — решительно сообщила она, не отвечая на вопрос.

— Куда и почему?

— Мне надо. Я должна.

— Понимаю. Исследовательская работа?

— Да. Но прежде я хотела бы, чтобы ты хоть раз ощутил то, что часто испытываю я, и чтобы ты окончательно перестал сомневаться в том, что я тебе рассказала.

Она направилась в комнату и, положив на пол чемодан, раскрыла его.

— Ты хочешь, чтобы я с тобой отправился туда? — входя за ней, неуверенно спросил Егор.

— А ты боишься?

— Нет. Но я смогу вернуться?

— Можешь мне довериться, — Лэнгли протянула ему руку.

IX

Они погрузились в прохладную полужидкую среду зеленовато-серого цвета, в которой, к удивлению Егора, можно было свободно дышать, и стали медленно тонуть. Поэт инстинктивно начал делать движения, чтобы всплыть. Лэнгли рассмеялась, и голос ее, неожиданно громкий и гулкий, заполнил все окружающее пространство.

— Это бесполезно, — сказала она, видимая как в тумане и окруженная фосфоресцирующим ореолом. — Здесь не действуют земные физические законы.

Окружающий их воздух стал постепенно редеть и темнеть. Впрочем, Егор по-прежнему не ощущал затруднения в дыхании. Ощущение притяжения полностью исчезло, и они оказались в абсолютно темном пространстве, люминесцирующие, словно светляки. Егор расслабился и едва не выпустил из своей руки ладонь Лэнгли. Спохватившись, он взял женщину обеими руками и крепко прижал ее к себе, боясь, что она улетит и он уже никогда не догонит ее.

— Это не космос, а всего лишь тоннель, — улыбнувшись, сказала она и, смеясь, оттолкнулась от Егора. И они разлетелись в разные стороны: она плавно и красиво, он — смешно барахтаясь и кувыркаясь. Но какая-то сила, словно невидимая рука, мягко подхватила их и медленно понесла друг к другу. Их руки вновь соприкоснулись. Чернота вдруг наполнилась множеством ярких искринок, как будто шел мелкий снег, блестящий в свете солнца. Искринки приобретали все более яркие и разнообразные цвета. Они то собирались в густые стайки, то быстро разлетались в разные стороны.

— Тебе нравится здесь? — спросила Лэнгли.

— Ну, вообще-то здорово, — не очень уверенно ответил Егор.

Он постепенно терял ощущение пространства и времени. Ему стало чудиться, что тело его рассыпается на молекулы, теряя вес и форму. Образ Лэнгли вдруг сделался зыбким и нереальным, словно во сне. Затем она стала таять, как облако, излучая свет, заполняющий все вокруг. Егор перестал видеть ее, но стал ощущать ее как часть самого себя, а себя — как часть ее. Это было совершенно неведомое ему ранее ощущение. Казалось, они, слившись воедино, заполонили собой всю вселенную, а точнее — стали всей Вселенной. Но постепенно Егор вновь стал ощущать свое тело и видеть рядом еще зыбкий контур Лэнгли, обретающий все более реальные очертания.

И вдруг все разом поблекло и угасло. Появилось ощущение сначала слабого, а потом все усиливающегося встречного ветра, несущего мелкую пыль, клубящуюся вокруг. Вдали, словно солнечный восход, вспыхнуло яркое оранжевое зарево, на фоне которого обозначилась гигантская черная окружность.

— И что значит сей бублик? — насторожился поэт, чувствуя, что ситуация меняется не к лучшему.

— Там начинается санитарная зона, — грустно ответила Лэнгли. — Тебе туда нельзя, а мне не хочется. Поэтому мы возвращаемся.

Она протянула руку к своему широкому поясу, надетому поверх блузки, и гибкими пальцами стала быстро тереть вдоль блестящих желобков на его темной поверхности. И они поплыли обратно в блистающее ничто.

— Твой пояс управляет нашим движением? Это здорово! — изумился Егор.

— Мой пояс — только маленький передатчик сигналов. Коридор подчиняется огромному агрегату на той стороне, который воспринимает мои сигналы, — объяснила Лэнгли тоном, которым обычно разговаривают с детьми.

Они летели на расстоянии вытянутых рук, едва соприкасаясь кончиками пальцев, и одежда Лэнгли больше не казалась Егору аляповатой, а ее фиолетовые волосы странными. Обернувшись, он увидел вдали темные силуэты огромных птиц, плавно парящих в оранжевом зареве.

— Что это?

Лэнгли проследила его взгляд.

— Это птицы-призраки. Они никогда не залетают дальше и обычно пересекают тоннель лишь в пределах видимости кольца. Изучая их, наши ученые и раскрыли механизм проникновения в субпространство.

— А где тебе больше нравится — там или там? — отвлекаясь от птиц и указывая поочередно то в одну, то в другую сторону тоннеля, задал Егор назревший у него вопрос.

— Здесь, — грустно улыбнувшись, ответила она.

Ночью Лэнгли ушла, унеся с собой громоздкий для ее элегантной фигурки чемодан.

— Это все? — спросил он ее на пороге. — Мы больше не увидимся?

— Не знаю, — коротко ответила она, глядя на него из-под черной нелепой шляпы, ухитряясь даже в ней оставаться на удивление обаятельной.

Холодные и пустынные улицы темного города поглотили ее, и обильно поваливший снег к утру засыпал следы одиноких ночных прохожих.

X

Утром в рапорте о вчерашнем происшествии Патриков описал почти все, что видел. Умолчал только о женщине, которая, по его мнению, делала какие-то знаки нападавшим, — решил сначала сам кое-что проверить. Да еще описание лиц бандитов не очень получилось. Лица выходили «странные», «необычного цвета», «с очень неправильными чертами» — из этого фоторобот явно не сделать.

Во время утреннего оперативного совещания подсевший рядом участковый Буркин нашептал Николаю, что Корягу накануне гибели видели возле автобусной остановки в микрорайоне геологов с его приятелем-бомжем по прозвищу Блеклый.

— Слушай, достань мне этого Блеклого сегодня, — попросил Патриков.

— Вообще-то он от меня бегает, как черт от ладана, — призадумался участковый. — Мне он и самому нужен. Но сегодня постараюсь все-таки отыскать.

Когда Буркин увидел Блеклого, он сначала подумал: «Ага! Вот он, голубчик! На ловца и зверь бежит». А потом побежал за ним. Когда Блеклый увидел Буркина, он ничего не подумал. Он сначала побежал. И уже на бегу стал думать: «Ба! Участковый Буркин! Не по мою ли душу?». Поэтому в первый момент Блеклому удалось несколько оторваться от преследователя. Однако впопыхах он сделал ошибку, побежав в сторону нового квартала по открытой местности, где нельзя было затеряться во дворах или в толпе. На окраине нового квартала, на почтительном расстоянии от других новостроек стоял куцый в периметре девятиэтажный дом. Вокруг него-то и побежал бомж, чувствуя, что участковый начинает настигать. И, едва забежав за угол, Блеклый пошел на последний шаг, который мог его либо спасти, либо окончательно погубить — он заскочил в мусоросборник и закрыл за собой дверь. Буркин не увидел этого и, понимая, что добежать до ближайших строений за это время беглец физически не мог, решил, что он уже завернул за следующий угол. Блеклый немного отсиделся, чтобы дать возможность участковому отдалиться на почтительное расстояние, и стремглав выскочил наружу, намереваясь бежать в обратном направлении. Тем временем Буркин, все более удивляясь исчезновению бомжа из поля зрения и из последних сил убыстряя бег, вновь оказался перед дверью мусоросборника, где и столкнулся с выскочившим оттуда Блеклым. От столкновения оба упали на землю.

— Обложили! — в отчаянии закричал бомж и, подхватившись, рванулся было вперед. Но участковый, быстро перевернувшись на живот, успел схватить его за штанину, и Блеклый, широко взмахнув руками, словно подстреленная на взлете птица, клюнул лицом снег.

— Да я этого Корягу видел всего две минуты, — словно оправдываясь, говорил Блеклый Патрикову, когда Буркин привел его в отделение. — Иду мимо остановки, а тут он. Ну, я его по ходу проводил чуть-чуть.

— А про украденный чемодан он тебе ничего не говорил? — как бы между делом поинтересовался Патриков, внимательно вглядываясь в лицо собеседника.

— Говорил, — после продолжительной паузы признался Блеклый.

— Что говорил?

— Ну, что чемодан спер.

— И куда дел?

— Ну, там оставил одному.

— В пятиэтажке, в микрорайоне НГДУ?

— Ну да, на четвертом этаже.

— На третьем, — полувопросительно уточнил Патриков.

— Может, и на третьем, вам видней, — пожал плечами Блеклый. — Но мне он сказал, что на четвертом.

У Патрикова в памяти снова всплыла женщина с ярко крашенными волосами. Вспомнил он и мужчину, который увел ее наверх. Теперь он почти не сомневался, что именно в квартире этих людей оставил свой чемодан почивший бомж Сверчков, который либо перепутал с испугу, либо целенаправленно назвал не тот этаж тому, кто его потом убил. Казалось бы, все начинает выстраиваться в стройную логическую цепочку. Однако странные бандиты-монстры, их неуместная одежда, непонятное оружие, которым они пользовались — все это вплетало в цепь событий элемент почти мистической загадочности, ощущение тайны, раскрыть которую было не так просто, как могло показаться. Вспомнил Николай и синеющую на воздухе кровь, которую он, вернувшись, соскреб в тот вечер со ступенек в сделанный из листа записной книжки кулек. Теперь надо отвезти его экспертам из УВД. А потом — снова в злополучный подъезд, но теперь уже на четвертый этаж.

XI

— Все, — сказал майор Ермолов, когда Патриков зашел к нему поделиться кое-какими догадками. — Дело об убийстве Сверчкова передается в УВД. Напиши подробный отчет по нему, изложи все факты, которые знаешь, свои версии и можешь спокойно дорабатывать материалы по другим преступлениям.

— Но, мне кажется, я только нащупал логическую взаимосвязь между различными фактами, только начал по-настоящему входить в суть дела.

Ермолов развел руками:

— Но ты же понимаешь, что это не зависит от нас. Есть приказ передать дело в УВД. Не переживай. Тебе еще хватит запутанных преступлений.

Дело Патриков сдал. Но женщина с крашеными волосами не давала ему покоя. Поэтому вечером он вновь направился в уже знакомый подъезд. Мужчину, открывшего ему дверь, Николай узнал сразу. Увидев удостоверение, тот несколько смутился. Они расположились для беседы в уютной комнате, где на журнальном столике стоял красивый бронзовый подсвечник с истаявшими розовыми свечами. Сидя в предложенном ему кресле-качалке, Патриков внимательно изучал взглядом хозяина квартиры, оказавшегося поэтом Блоковым, о котором Николай где-то что-то слышал или читал.

— Вы, наверное, насчет перестрелки в подъезде? — спросил поэт, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку дивана.

— Именно.

— Я слышал стрельбу.

— И кое-что видели.

— Да, я выходил.

— Не один.

— Со мной была моя знакомая, — после некоторого замешательства признался поэт.

— Почему она вышла?

— Из любопытства, очевидно.

Патриков долгим испытывающим взглядом смотрел в лицо Блокова.

— А вам не показалось, что она знакома с нападавшими?

— Да что вы! Откуда? Нет, не показалось.

— А вот мне показалось.

Блоков вдруг сосредоточился и начал что-то напряженно соображать.

— Что, есть повод для размышления? — оживился оперативник.

— Да как сказать…

— Так что? Могла она знать этих людей?

— Не знаю. Мы с ней были знакомы очень недолго. Но, думаю, что вряд ли у нее могло быть что-то общее с уголовниками.

— А вы никогда не видели тех парней раньше?

— Нет.

— Могу я поговорить с вашей знакомой?

— Дело в том, что я знаю ее только по имени и совсем не знаю, где она живет.

— Не обижайтесь, но это, по крайней мере, смешно.

— Я понимаю, что вам трудно в это поверить, но тем не менее я говорю правду.

— Возможно. И как же зовут вашу знакомую?

Поэт замялся.

— Вы знаете, у нее трудное иностранное имя, нечто созвучное слову Лэнгли.

— Ка-ак?

— Ну, нечто вроде Лэнгли.

— Да-а, серьезная, видно, женщина. И больше ничего вы о ней рассказать не можете?

— Нет.

— А не было ли у нее большого черного чемодана? Не заметили?

— Был, — не смог соврать Блоков под пристальным и слегка насмешливым взглядом оперативника.

— И где он?

— Она забрала его с собой.

— А не знаете ли вы случайно, что было в этом чемодане?

— Знаю. Он был пуст. А что, этот чемодан имеет какое-то отношение к вашей работе?

— Похоже, что имеет. Она пришла к вам с этим чемоданом?

— Да, — здесь Блоков снова замешкался, не решаясь сказать, что ее принесли в чемодане, поскольку и это было бы неправдой. — Она была при нем.

— И зачем же она ходит с огромным пустым чемоданом?

— Не знаю. Наверное, купила по дороге.

— Логично. Что ж, спасибо и на том. Будьте готовы к тому, что вас вызовут в милицию.

Уже распахнув входную дверь, Патриков вдруг обернулся и, кажется, неожиданно даже для себя спросил:

— А не была ли она одета в черный плащ и шляпу?

Вопрос не просто удивил, а буквально поразил поэта.

— Что?! Была?! — не меньше поэта поразился милиционер.

Блоков ничего не ответил, а только тихо кивнул головой, продолжая что-то соображать.

XII

Очередной день начался для Патрикова с неприятного известия: Ермолов перешел в управление. Слухи о его предстоящем повышении ходили по отделению давно, и поговаривали, что он потихоньку сдает дела, но ко всем этим разговорам уже настолько привыкли, что перевод Ермолова казался либо делом очень далеким, либо и вовсе блефом. И вот теперь Ермолов из отдела ушел. А жаль. Патрикову хотелось поделиться с ним своими новыми идеями. Впрочем, УВД не так далеко, да и к экспертам не мешает зайти — очень уж интересно, что это за кровь, которая меняет цвет. Закончив в этот день давнее и уже просроченное дело об ограблении, вечером Николай отправился в управление.

— Вообще-то результаты анализа у нас уже забрали, теперь ведь не ты ведешь это дело, — ответил эксперт Чернин, когда Патриков поинтересовался экспертизой синей крови. — Но удовлетворю твое любопытство — это биомасса.

— Что значит биомасса? Разве это не кровь? — Патриков нахмурился: кажется, начинали сбываться тайные и в значительной степени нелепые подозрения, которые возникали сами собой и которые он изо всех сил старался от себя отгонять.

— Это похоже на кровь, но это не совсем кровь. Там есть еще биовещества, которых в крови не бывает.

— Ну и какие это вещества?

— Ты спрашиваешь так, будто я доктор биологии, — вдруг разозлился эксперт. — Это вещества, на которых какой-нибудь научный работник мог бы сделать докторскую диссертацию, если бы как следует изучал их.

Выйдя из лаборатории, Патриков направился было к Ермолову, но встретил его на лестнице.

— Здравствуй, счастливчик! — поприветствовал оперативника майор.

— В чем это мне так повезло? — удивился Николай.

— От тебя это темное дело ушло, а ко мне снова пришло, — посетовал Ермолов. — Там оно у меня на контроле было, и здесь его снова отдали мне на контроль.

— Значит, я не зря к вам.

— С удовольствием тебя выслушаю, но мне, к сожалению, нужно срочно уехать. Тебе придется долго ждать. Или вот что: чтобы время зря не терять, зайди к своему приятелю по милицейской школе Виктору Комову — наше дело сейчас у него. С ним и побеседуй. Ну, а если останутся какие-то вопросы, зайди попозже ко мне.

Через пару минут Патриков был у Комова.

— А! Братья Стругацкие ко мне пожаловали! — грустно рассмеялся Комов, выходя из-за стола и протягивая приятелю руку.

— Почему братья? — Николай на всякий случай оглянулся на дверь. — Я вроде бы один.

— А пишешь, как оба. Но ты не обижайся — не только ты такой умный. Представляешь, на одной вечеринке знакомый психотерапевт рассказал мне, как пациент поведал ему историю о страшных фантастических типах, которые повылазили из чемодана. Я посмеялся от души, а утром прочел твои писания.

— Ну и что?

— А как ты думаешь? Я добыл данные пациента, разыскал его, записал весь этот бред и подшил к делу. Кажется, мы с тобой будем знамениты.

— Послушай еще одну историю. На этот раз не столько фантастическую, сколько романтическую, — предложил Патриков и рассказал Комову все связанное с его визитом к поэту Блокову.

— Это ближе к реальности, — заинтересовался Комов. — Хотя, если собрать все вместе, то…

— Что собираешься делать? — не дослушал Патриков.

— Не мельтешить. Работать, как по обычному делу. Если начать думать, что преступники толпами вылазят из чемоданов, прячутся в кувшинах, летают по воздуху и творят невесть какие чудеса, то могут просто руки опуститься. Так что буду работать, как обычно. Для начала оповещу всех, кого только можно, чтобы звонили мне срочно, если увидят кого-нибудь в плаще и шляпе или с необычным для человека лицом. Конечно, если они по недомыслию приехали сюда в такой одежде, то наверняка уже замерзли и переоделись. Но все же не следует терять даже самый маленький шанс.

XIII

Весь следующий день Патриков занимался материалами одной довольно банальной кражи, совершенной на квартире во время массового гулянья. Сложность ее раскрытия состояла лишь в том, что он никак не мог допросить всех свидетелей. Все это время Николай старался не думать о странном деле, которым теперь занимался Комов, но всякий раз ловил себя на том, что вновь и вновь мысленно возвращается к действующим лицам этой истории. Поздно вечером все по тому же делу о краже он оказался в микрорайоне строителей. Улицы уже опустели. Автобусы ходили плохо, и оперативник решил идти пешком. Редкие прохожие, ежась от холодного ветра, торопились домой. И вдруг что-то настораживающее промелькнуло перед глазами Патрикова. Оперативник вернулся взглядом на только что пересеченную им улицу и увидел быстро удаляющегося прохожего в темной одежде и… в шляпе. Патриков встал как вкопанный. Прохожий, словно почуяв что-то, слегка обернулся, показав восковой профиль, но Николая, кажется, не заметил. «Он!» — чуть не сказал вслух оперативник, и сердце его учащенно забилось. Еще не веря в столь случайную удачу, Патриков нахлобучил шапку и небрежной, но быстрой походкой пошел по другой стороне улицы, стараясь не сильно отставать от знакомого силуэта.

Однако его поджидала еще одна неожиданная встреча. Из двора на противоположной стороне улицы появился Комов и, не скрываясь, поспешил за объектом наблюдения. Патриков пошел ему наперерез. Увидев приятеля, Комов затоптался на месте, вертя головой то в сторону удаляющегося прохожего в шляпе, то в сторону Николая.

— Ты как на него вышел? — спросил Виктор, когда Патриков с ним поравнялся, и вновь зашагал по тротуару.

— Случайно, — ответит тот, едва поспевая за ним. — А ты?

— Один из наших по приметам опознал и позвонил мне. Я как раз на дежурстве сегодня, так что тут недалеко оказалось.

— Не спугнем? — забеспокоился Николай, видя, как сокращается расстояние до прохожего.

— Мы его не то что спугнем, а напугаем до смерти, — разгорячился Комов.

— То есть? — не понял Николай.

— Будем брать! — решительно сказал Комов, убыстряя шаг.

Субъект в черном вышел на проезжую часть улицы и, не оглядываясь, пошел вдоль нее.

— Его нельзя сейчас брать. Он может привести к остальным, — удивленно заметил Патриков.

— Он никуда не ведет. Он делает круги. У этого дьявола глаза на затылке, или он видит спиной. Если сейчас уйдет, дело — труба, ведь у меня нет ничего, кроме фантастических зарисовок.

— Ты что, не веришь мне?!

— Да верю! Верю, только это ничего не проясняет, а даже наоборот — запутывает.

Комов выскочил на дорогу и почти бегом стал догонять прохожего. Патриков с досадой пнул ногой снег и последовал за ним, на ходу расстегивая полушубок, чтобы можно было быстро достать пистолет. У него было скверное предчувствие.

— Гражданин, подождите! — закричал Комов на ходу.

— Зачем? — сипло спросил субъект, не оборачиваясь, и перешел на бег мелкой трусцой, часто подпрыгивая, как на пружинах.

— Мне надо задать вам несколько вопросов, — кричал Виктор, ускоряя движение.

— Задавайте! — согласился тот, переходя на более широкие прыжки.

— Стой! — повелительно выдохнул Комов, пускаясь во весь опор.

Гражданин в шляпе побежал чемпионскими прыжками в длину. Расстояние между ним и преследователями стало заметно увеличиваться.

— Уйдет! — с нотками отчаяния сказал Патриков, стараясь не отставать от приятеля.

Но прыжки беглеца становились все более вялыми, и, наконец, из размашистых, оленьих, они стали совсем куцыми, заячьими.

— Ха! — воспрял Комов и тоном врача, ставящего смертельный диагноз, заключил: — Бегает быстро, но недолго.

В это время сзади послышался нарастающий скрип снега. Оглянувшись, Патриков увидел узкие легкие сани, с запряженными в них массивными и невероятно длинными собаками. Сани напоминали нарты северных народов, однако в этой местности коренные жители на собачьих упряжках не ездят, а в Сургут и вовсе предпочитают добираться более современным транспортом. В довершение ко всему, в нартах сидел человек в противогазе.

«Что за диво!» — подумал Николай, и нехорошее предчувствие вновь овладело им. На большой скорости нарты промчались мимо, и, к ужасу своему, Николай успел заметить, что морды запряженных тварей были скорее лягушачьими, нежели собачьими. А бежали они так быстро, что оперативнику почудилось, будто у каждой из них, по крайней мере, шесть ног. Это так поразило Николая, что он прозевал момент, когда преследуемый, а вслед за ним и Комов, на ходу запрыгнули в нарты.

— Стой! — закричал Патриков, едва успевая вдыхать воздух.

Однако нарты развили скорость быстро несущегося автомобиля, и догнать их уже не представлялось возможным.

— Стой! — Патриков выхватил пистолет и выстрелил в воздух, однако стрелять вслед было нельзя, так как маячившая на санях спина Комова закрыла собой все, что было впереди.

Комов навалился сверху на бледнолицего и, дотянувшись рукой до кучера, ухватил его за шиворот, пытаясь опрокинуть на спину. Но голова кучера вдруг развернулась на сто восемьдесят градусов, и противогаз, оказавшийся мордой неведомого зверя, свирепо оскалился, сверкая маленькими лиловыми глазками и пытаясь укусить Комова за кисть. Виктор машинально отдернул руку, и в это время бледнолицый изо всех сил толкнул его ногами, сбросив с себя и с нарт. Взрыхляя свежий снег, Комов прокатился несколько метров по земле и, усевшись на обочине, широко раскрытыми глазами уставился вслед умчавшейся упряжке.

— О господи! — еле слышно сказал он.

— Витя, ты в порядке? — забеспокоился подоспевший Николай.

— О господи! — громко повторил Виктор, не отрывая взгляда от дороги.

— Ты чего? — суетился Патриков, пытаясь поднять приятеля с земли.

— Кошмар! Никто же не поверит! — сказал тот и стал медленно подниматься.

XIV

Егор Блоков сидел в кресле перед телевизором, забросив ногу за ногу, и смотрел, как из глубины экрана, кувыркаясь и отливая радужными цветами, накатывалась заставка рубрики местной телепрограммы «Спорт. Спорт. Спорт». Сопровождалось накатывание букв мелодией популярной песенки, из которой Егору хорошо запомнился лишь навязчивый припев: «Привет с большого бодуна» (то бишь с сильного перепоя). «При чем здесь спорт?» — грустно подумал поэт, не отрывая застывшего взгляда от экрана.

После ухода Лэнгли не писалось и не спалось. Поэтому последние вечера он допоздна просиживал перед телевизором, наполовину не понимая происходящего на экране. Бурные эмоции вызывали у него лишь бесконечное множество раз повторяющиеся на разных телеканалах рекламные ролики. Особенно его почему-то раздражал молодой человек в неглиже, пытавшийся изображать некое подобие «ласточки», стоя на огромном шаре. Постепенно на нем появлялись все новые и новые детали одежды, пока он, наконец, продолжая стоять в той же глупой позе, не оказывался импозантно одетым. «Придурок на шаре», — зло окрестил этот ролик Егор и, всякий раз мрачно досматривая его до конца, подтверждающе кивал головой, словно желая сказать: да-да, так оно и есть.

В этот раз в спортивной рубрике рассказывали о соревнованиях по гиревому спорту. Вот на экране появился небольшой, но крепко сбитый парень. Он взял гирю и только хотел ее выжать, как в прихожей Блокова раздался звонок. Егор прореагировал на нежданное вторжение так, словно его оторвали от самого любимого занятия. Но едва Блоков открыл дверь, как лицо его просветлело и стало восторженно-удивленным: из-под обширных полей черной шляпы на него, не мигая, смотрели такие необыкновенные и такие знакомые глаза.

— Лэнгли! — Егор отступил, пропуская иномирянку.

— Не ждал? — она быстро переступила порог и торопливо прикрыла за собой дверь.

Егор взял ее за руку и притянул к себе. Она улыбнулась, не отрывая от него взгляда. Егор снял с нее шляпу. Ее фиолетовые волосы забавно торчали во все стороны, и Блоков стал медленно их приглаживать.

— Я всего на минутку, — серьезно сказала Лэнгли, — мне надо идти на дело. Там всякое может случиться, поэтому мне захотелось сначала увидеть тебя. Но, я думаю, что все будет хорошо, и мы еще увидимся.

— Но что за дело у тебя, Лэнгли? Я не пущу тебя, пока ты не скажешь. Почему это может быть опасно? Ты не хочешь мне рассказать?

— Я расскажу, — она посмотрела на Егора долгим испытывающим взглядом. — Понимаешь, чемодан — это лишь маленький вход в иномир. Через него и через коридор, в котором мы были, можно пересылать лишь людей и небольшие предметы. У нас есть большие входы, но их очень мало. В вашей стране такой вход есть только в Москве, и там наши уже работают вовсю. Ваш город по многим факторам подходит для того, чтобы сделать здесь еще один большой вход. К тому же у вас есть станция «Орбита» с довольно мощной антенной. Такая антенна нам нужна для воздействия с этой стороны. Во взаимодействии со сверхмощным излучателем на той стороне она позволит создать нужный коридор. Ну, это как точка наведения. Впрочем, всего сразу не объяснишь…

— Короче говоря, вы хотите захватить «Орбиту»? — задумчиво подытожил Егор.

— Да, — Лэнгли опустила голову, но Блоков взял ее пальцами за подбородок и заставил вновь посмотреть ему в глаза. — Значит, ты работаешь с теми людьми, которых мы видели здесь, на лестнице?

Лэнгли посмотрела на него растерянно, даже испуганно, и только кивнула головой. Тут входная дверь медленно раскрылась. Лэнгли, обернувшись, вздрогнула. В комнату бочком протиснулся высокий худощавый человек, одетый, как и Лэнгли. Его лицо с тонкими неправильными чертами было мертвенно-бледным. Взгляд пришельца был спокойным и холодным, а глаза его были глазами человека с того света.

— Они меня выследили, — тихо сказала Лэнгли.

Пришелец вдруг рассвирепел и разразился рычанием, повизгиваниями, попискиваниями и шипением. Язык его был ужасен, и самое ужасное было то, что на этом языке вдруг заговорила прекрасная Лэнгли. Кажется, она оправдывалась.

— Какого черта? — вдруг взорвался Блоков. — Ты кто такой?! А ну, пошел отсюда!

Глаза чужака застыли, остановившись на хозяине квартиры. Дверь вновь раскрылась, на этот раз широко, и в квартиру ввалился массивный субъект с совершенно фантастической мордой. Бледнолицый что-то прорычал, и звероподобный двинулся было к Блокову. Внутри у Егора похолодело, и он оглянулся, ища какой-нибудь тяжелый или острый предмет, но, как назло, ничего такого поблизости не было. Лэнгли вдруг стала перед поэтом, выставив руки с широко разведенными пальцами в сторону иномирян, и вновь заговорила на их языке. Пришельцы еще немного постояли у двери, переглянулись, обменялись скрипучими фразами, бросив напоследок злобные взгляды на поэта, вышли из квартиры.

— Что им надо? — хмуро осведомился Егор.

— Они считают, что ты слишком много знаешь, — ответила Лэнгли, обнимая поэта, — но я им сказала, что если они причинят тебе какой-либо вред, я не стану с ними работать. А без меня им будет тяжко, ведь я главный научный работник в этой группе.

— Не ходи с ними, — попросил Егор. — Сейчас запрем дверь и вызовем милицию.

— Это не поможет. Я должна идти, — твердо сказала она, надевая шляпу.

Выходя, Лэнгли снова обернулась и долгим внимательным взглядом посмотрела на Блокова. Он был совершенно подавлен и, оставшись один, в первые минуты не знал, как себя вести и что делать.

XV

О погоне на улице Ленина Ермолов слушал, молча переводя взгляд с одного рассказчика на другого, и по лицу его невозможно было понять, как он ко всему этому относится.

— Знаете что, я вам пока ничего не могу ответить, — сказал он после долгого молчания, во время которого перо его ручки бессмысленно чертило на листке бумаги замысловатые углы и дуги, — продолжайте пока работать в том же направлении, и в случае какого-то проявления разыскиваемых или получения новой информации сразу сообщите мне. Срочно. В любое время суток.

— Я могу участвовать? — неуверенно спросил Патриков.

— Да. Раз ты больше других знаком с обстоятельствами дела, то нет смысла тебя отстранять. Я решу вопрос о том, чтобы тебя временно освободили от обязанностей в отделении и включили в группу по розыску опасных преступников. Завтра к вечеру подготовьтесь проанализировать все, что имеется по этому делу, и высказать свои конкретные версии. День у меня будет заполнен до отказа. Поэтому соберемся в моем кабинете в девять вечера — наметим план работы.

— В самый раз! — поддержал Комов. — Никто мешать не будет, и можно будет спокойно все обсудить.

Следующим вечером они заседали втроем более двух часов. Что им было известно? В городе действует банда в количестве примерно четырех-пяти человек. Все одинаково и не по сезону одеты. Имеют необычные для людей лица, вооружены неизвестным огнестрельным оружием и, кажется, обладают некоторыми способностями, не присущими обычным людям. Каким-то образом с ними связана женщина — знакомая местного поэта Блокова. Еще известно им о черном чемодане, которым бандиты очень дорожат и из-за которого убили местного вора. Участники банды приезжие, и с местным уголовным миром, видимо, никак не связаны. Поэтому выйти на них довольно трудно. Цель банды неизвестна. Засветились они не по основной «работе», а по непредвиденному обстоятельству, которым стала кража чемодана.

Что можно предпринять? Во-первых, предотвратить их выезд из города. Организовать наблюдение в аэропорту, на железнодорожном и автовокзале, установить посты на дорогах, ведущих из города. Во-вторых, организовать поиск банды в городе по уже конкретным приметам. В-третьих, еще раз допросить поэта Блокова и организовать наблюдение за его квартирой. Наконец, запросить через центральный банк данных, не известно ли чего о подобных преступлениях в других городах.

Обсудив еще ряд мелких деталей, они стали расходиться. Комов еще зашел в свой кабинет, а Патриков спустился к выходу. Там, в дежурной части, он увидел за пультом знакомого дежурного.

— Как дежурство? — спросил Николай. — Преступлений много?

— Как обычно, — ответил дежурный, — не то, чтобы много, но…

В это время заработала радиостанция. На связь вышла патрульная машина.

— Слушаю! — сосредоточился капитан.

— Здесь такая ерунда, — потрескивая, сказала радиостанция, — пристал к нам подозрительный гражданин, говорит: иномиряне в Сургуте завелись и хотят сегодня «Орбиту» захватить. Везите, говорит, меня к начальству.

— Может, он пьяный?

— Нет, не пьяный, но какой-то странный.

— Может, обкурился?

— Черт его знает! Что нам его, в психушку отвезти — пусть там посмотрят, или сначала у вас его кто-нибудь послушает?

Дежурный почесал голову.

— Что там про иномирян?! — взбудоражился Патриков.

— Да кто-то там рассказывает патрульным, что иномиряне на «Орбиту» напасть хотят, и они не могут никак от него избавиться.

— Этот человек нужен нам с Комовым, — почти выкрикнул Николай и, словно боясь, что не убедил, торопливо добавил: — и майору Ермолову он тоже нужен.

Дежурный сначала посмотрел недоуменно, потом недоумение на его лице сменилось усталым безразличием, и он передал патрульным:

— Везите вашего инопланетянина, или кто I он там, сюда. Здесь им уголовный розыск заинтересовался.

Взъерошенный человек, оказавшийся никем иным, как поэтом Егором Блоковым, очутившись в кабинете у Комова, где также находились Патриков и Ермолов, заговорщицки осмотрелся по сторонам.

— Поскольку времени на предисловия у нас нет, буду говорить прямо.

— Да-да, конечно, давайте все как есть, — подбодрил его майор, а Патриков, увидев старого знакомого, сразу перешел в атаку.

— Так чемодан у вас? — резко спросил он.

— Был у меня.

— А теперь.

— У них. У иномирян.

— И что в нем было?

— Ни что, а кто — иномирянка.

— С фиолетовыми волосами?

— Да. Но она наполовину землянка. Она у них всего лишь связная, и это она прислала меня к вам, — соврал поэт.

— А почему она была в чемодане? — не отставал Патриков.

— Потому что там вход.

— Какой вход?

— В иномир.

— Чушь какая-то! — сказал Патриков, но в голосе его прозвучало скорее удивление, чем недоверие.

Все это время Комов сосредоточенно смотрел в одну точку, а Ермолов, наморщив лоб, переводил внимательный взгляд с Блокова на Патрикова и обратно.

— С этим потом, — наконец вмешался он. — Сейчас важнее другое: в котором часу они собираются захватить «Орбиту»?

Поэт замялся.

— Она сказала: вечером…

— Их четверо? — вдруг спросил Комов.

— Я видел только двоих, — сказал поэт.

— Но не исключено, что их все-таки четверо, — ни к кому конкретно не обращаясь, скорее подтвердил, чем предположил Виктор.

— Что будем делать? — Патриков обернулся к Ермолову.

— Надо ехать туда, — коротко ответил тот.

— Надо взять автомат, — настоятельно предложил Патриков.

— Хотя бы один, — поддержал его Виктор.

— Больше никого привлекать не будем? — снова забеспокоился Патриков.

— Ты что? — возразил Комов. — Во-первых, что мы сейчас будем объяснять, а во-вторых, если там никого не окажется, все управление три года будет со смеху умирать над тем, как мы ловили иномирян.

— Да, — согласился Ермолов, — пожалуй, съездим одни. Сейчас я договорюсь насчет машины и автомата. Скажу, что хотим проверить одно злачное место. Табельное оружие тоже возьмем.

Ермолов скрылся за дверью.

— А что с ним? — Патриков кивком головы указал на поэта. — Пусть ожидает нас?

— Кто знает, сколько ему придется ожидать? Лучше пусть идет домой после того, как мы уедем, — рассудил Виктор. И, уже обращаясь к Блокову, продолжил: — А завтра придете сюда в десять часов. Договорились?

— Да, — ответил Блоков. — Но я хотел бы поехать с вами.

— Зачем?

— Мне очень надо.

— Нет, — тоном, не допускающим возражений, отрезал Комов. — Мы вас не возьмем.

— Но я надеюсь, вы не станете арестовывать эту женщину? Ведь это благодаря ей вы узнали о нападении, — в голосе поэта прозвучали претенциозные нотки.

— Посмотрим, — отрывисто ответил Комов, поднимаясь из-за стола.

XVI

Милицейская машина остановилась на пустынной улице Набережной у самого парка.

— Дальше пойдем пешком, — вылезая, сказал Ермолов.

— Мне ожидать здесь? — спросил водитель.

— Может, нам придется посидеть в засаде, — ответил майор, — так что возвращайтесь в управление.

В парке было тихо. Деревья стояли неподвижно, как сценические декорации. Снег монотонно хрустел под ногами, заглушая слабо доносившийся со стороны города шум редких автомобилей. Когда перешли деревянный мост через овраг, на дне которого летом протекал большой ручей или остатки маленькой речушки, пошли осторожнее, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Вот на фоне неба слабо обрисовалась огромная чаша антенны. Когда-то напротив нее на высоком берегу реки в жаркие дни загорало множество горожан. Потом кто-то догадался, что это может быть опасно. Станцию быстро обнесли бетонной стеной с надписью «Осторожно! Излучение СВЧ», и с тех пор берег в этом месте опустел так, словно все, кто раньше там загорал, уже умерли от облучения.

Помогая друг другу, розыскники перебрались через забор. Вход в здание станции был с другой стороны. Впереди, держа правую руку в кармане полушубка, шел майор Ермолов. За ним, прикрывая полой дубленки складной автомат, двигался Патриков. Комов замыкал шествие, широко размахивая руками. Он не очень верил в нападение на «Орбиту», но кобуру под пальто на всякий случай расстегнул. Приблизившись к зданию, они услышали, как с невидимой им стороны открылась дверь и послышались голоса. Ермолов пошел, прижимаясь к стене, и выглянул из-за угла. У входа, в профиль к нему, стоял массивный субъект в черном. Его безобразное землисто-серое лицо вполне соответствовало описаниям Комова и Патрикова.

— Они уже здесь, — еле слышно прошептал Ермолов, обернувшись к коллегам.

Затем он сделал знак рукой, и все трое с оружием на изготовку выскочили из-за угла, бросившись к иномирянину. Тот резко обернулся и, свирепо шипя, завращал огромными выпуклыми глазами.

— Стоять тихо! — спокойно скомандовал Ермолов и, не оборачиваясь, добавил: — Николай, давай наручники.

Патриков, держа одной рукой автомат, другой достал из кармана металлические, позвякивающие браслеты и, подойдя, протянул их майору. В тот же миг монстр неожиданно одной рукой нанес сильный удар в грудь Ермолову, от которого тот отлетел в сторону и, ударившись спиной о стену, медленно сполз вниз, а другой попытался ухватить Патрикова за лицо. Николай с трудом увернулся от огромной лапы, на которой, как ему показалось, было пальцев больше, чем положено. Но лапа вскользь рванула его за воротник, который оторвался по шву. При этом Патрикова так крутануло, что он едва устоял, уронив в снег и автомат, и наручники.

— Стоять! — крикнул Комов, целясь в монстра из пистолета.

В ответ монстр достал из-под полы и поднял вверх нечто полупрозрачное, формой похожее на большой штопор, внутри которого что-то тлело.

— Стреляй! — закричал Николай, хватая с земли автомат.

Виктор дважды выстрелил. Иномирянин покачнулся и тоже выстрелил. Послышался звук, похожий на тот, что бывает при резком выдергивании пробки из бутылки, только гораздо громче. При этом из штопора вылетел светящийся шар, едва заметно мелькнувший перед глазами. Комов сделал отчаянный кувырок, едва не свернув себе шею. Шарик лопнул, ударившись о стену, и по ней тонким слоем разлилось что-то огненное, сползающее на шипящий снег.

Очнувшись от удара, Ермолов выстрелил сквозь пар, подкосив монстра. В то же время, ощутив сильное жжение в плече, он буквально выскочил из своего полушубка раньше, чем успел понять, что горит. Бросив полушубок в снег, майор притоптал его ногами и снова надел на себя. Сзади скрипнула дверь. Тут же прозвучала короткая автоматная очередь, и, обернувшись, майор увидел в дверном проеме оскаленную пасть падающего иномирянина.

— Молодец! — одобрительно сказал он Патрикову.

Комов перепрыгнул через труп и устремился внутрь здания.

— Подожди! — сказал Ермолов, следуя за ним.

Патриков поспешил было следом, но кто-то крепко схватил его сзади за руку. Николай рванулся, однако трижды раненный иномирянин, приподнявшись с земли, держал его, словно клещами, которые все больше сжимались. Патриков сцепил зубы, чтобы не застонать от боли. Казалось, вот-вот затрещат кости. С разворота он сильно ударил монстра автоматом по голове и рванулся вперед. Лапа пришельца соскользнула с руки, захватив мертвой хваткой край рукава. Сильно рванув рукав на себя, монстр свалил оперативника на землю, и его свободная лапа нависла над лицом Николая, намереваясь двумя длинными пальцами с острыми когтями попасть в глаза жертве. Патриков ощутил, что держит автомат левой рукой за цевье. Проскользив ладонью до его рукоятки, он приподнял оружие и, уткнув его стволом в бок противнику, произвел длинную, в десяток патронов, очередь. Поднявшись, он увидел вокруг темные, должно быть, синие пятна на снегу.

В глубине здания послышались выстрелы, а затем знакомый уже хлопок. С автоматом на изготовку Николай влетел в помещение. Там еще дымились пол и стена. Майор Ермолов, отчаянно отбиваясь руками и ногами, отступал в угол. На него, словно зомби из фильма ужасов, вытянув вперед руки с растопыренными многочисленными пальцами, надвигался иномирянин с узким длинным лицом и непомерно большими ушами. Сквозь его плащ сочилась красно-синяя кровь.

— Стоять! Стреляю! — коротко крикнул Патриков.

Но монстр уже довел Ермолова до угла и резким движением поймал его рукой за горло. Ермолов изо всех сил пытался освободиться, но Патриков уже знал эту железную хватку и потому, сделав выпад в сторону, чтобы не задеть майора, снова дал очередь.

— Комов, ты где? — крикнул он, когда вокруг наступила тишина.

— Здесь! — послышалось сверху. — Все в порядке!

XVII

Ермолов и Патриков вошли в главный зал, где располагался пульт управления. Там Комов, держа в одной руке пистолет, другой удерживал за локоть женщину, в которой Николай сразу узнал знакомую поэта Блокова.

— А где главный? — спросил Ермолов, не переставая потирать ладонью шею.

— Я не нашел его.

— Работники станции живы?

— Да. Их только связали и, видимо, хотели задействовать в работе с антенной.

Словно в подтверждение сказанному из какого-то подсобного помещения вышли довольно помятого вида двое людей.

— Кажется, вы вовремя, — сказал один из них.

Сзади послышались торопливые шаги. Патриков резко обернулся, вскинул автомат. Теперь он знал: пистолеты против иномирян — слабое оружие, и чувствовал на себе особую ответственность.

— Лэнгли! — воскликнул поэт Блоков, вбегая в помещение.

— А вы что здесь делаете? — насупился Ермолов. — Вам что было сказано?!

— Отпустите ее, — попросил поэт. — Она не с ними. Ведь это благодаря ей мы все узнали.

— Да, — женщина подняла голову и печально посмотрела на Егора, — конечно. Ты землянин. Я понимаю.

— Лэнгли! И ты тоже! Ты тоже землянка! Мы с тобой земляне! — горячился поэт.

Женщина в ответ лишь слабо усмехнулась и опустила голову. Шум, донесшийся со стороны входа, прервал воцарившуюся тишину.

— Охраняй! — приказал Ермолов Комову, указав на пленницу, и вместе с Патриковым бросился к выходу.

Они успели увидеть в дверном проеме спину раненого монстра, который рвался вперед из последних сил, оставляя за собой обильный след изменяющей цвет жидкости.

— Невероятно! — крикнул на бегу Николай, вспомнив, как всадил в пришельца целую очередь.

Выскочив наружу, розыскники на мгновение оцепенели. В десятке метров от входа на земле лежал большой черный чемодан с распахнутой крышкой. В него бледнолицый иномирянин заталкивал труп одного из своих собратьев. Другого трупа уже не было. Уронив тело в чемодан, иномирянин резким движением сунул руку под плащ. Ермолов опередил его, сделав два выстрела из пистолета, и тот повалился на спину. Тем временем раненый иномирянин оказался уже у чемодана.

— Стой! — Патриков взял монстра на прицел, но не знал, надо ли стрелять в уже изрешеченного пришельца. И тот в последнем рывке перевалился через край чемодана. Ермолов и Патриков не без удивления осмотрели чемодан, пытаясь нащупать дно.

— Мистика! — с восторженным блеском в глазах сказал Николай.

— Как раз этого нам и не хватало, — недовольно заметил майор.

— Покажем пленнице наш чемодан? — Патрикову не терпелось свести, наконец, все свои догадки воедино.

— Давай, — согласился Ермолов, — может, она попутно и расскажет что-нибудь интересное. Зови Комова и заодно позвони в УВД.

Комов привел иномирянку. Она остановилась шагах в пяти от чемодана. Глаза ее сначала, судорожно бегая из стороны в сторону, осмотрели все вокруг, словно ища опору в пространстве, а затем замерли, уставившись в чемодан.

— Вы все-таки нашли его! — не то обрадовался, не то огорчился поэт.

— Ах, Блоков, вы еще здесь? — вспомнил о нем Ермолов.

— Узнаете чемоданчик? — хитро прищурившись, спросил женщину Патриков.

— Узнаю, — спокойно ответила она.

— Может, просветите нас по этому поводу?

— Конечно. Куда я денусь? — в голосе женщины прозвучала насмешка.

— Послушайте, я сам могу вам рассказать об этом чемодане. Она уже и так достаточно помогла нам всем, — вмешался поэт.

Патриков оставил женщину и вплотную подошел к Блокову.

— А ведь я с вами беседовал. И вы мне ничего толком не сказали, хотя, кажется, вам было что рассказать.

— Да вы бы мне тогда все равно не поверили!

Ермолов нервно прохаживался взад-вперед, поглядывая то на часы, то в сторону города, ожидая прибытия следственной группы из УВД. И в тот момент, когда он оказался на почтительном расстоянии от чемодана, а Патриков беседовал с поэтом, Лэнгли со страшным криком ударила Комова одновременно по ногам и в лицо. Оперативник к такому отношению со стороны элегантной женщины был, как говорится, морально не готов. Поэтому он в одно мгновение оказался сидящим на снегу, а женщина уже была у чемодана.

— Уйдет! — крикнул Ермолов.

Патриков бросился было за ней.

— Стоять! — приказал иномирянке Комов, наведя на нее пистолет.

— Не стреляйте! — закричал Блоков, выскакивая перед Комовым и закрывая Лэнгли.

Женщина сделала спортивный прыжок, провалившись, как в омут, в зеленую пучину чемодана.

— Черт тебя принес, — сказал Виктор Блокову, опуская пистолет, — Я бы все равно не выстрелил.

Патриков посмотрел на Ермолова. Тот, насупившись, молчал. Казалось, все было кончено. Но лежащий на земле бледнолицый вдруг, словно на пружинах, с громким ревом вскочил на ноги и сделал прыжок над чемоданом.

— Как бы не так! — Комов, прокатившись по земле и оказавшись у чемодана, сильно толкнул его в сторону.

Бледнолицый, как заправский прыгун с трамплина, кувыркнувшись в воздухе, нырнул головой мимо цели. Он еще сильнее взревел и, снова подскочив на ноги, выхватил свое оружие, похожее на большой штопор. Длинная автоматная очередь заглушила одинокий пистолетный выстрел. Патриков и Ермолов стреляли одновременно. Вокруг лежащего на земле тела быстро темнел снег.

Поэт Егор Блоков стоял у входа в мир Лэнгли и думал о том, как она сейчас мчится вдоль сияющего коридора, растворяясь в пространстве и времени, а где-то там, впереди, на фоне оранжевого заката машут крыльями птицы-призраки. Прощай, Лэнгли! Блоков все больше и больше склонялся над зеленой дымкой, словно пытаясь в ней что-то разглядеть.

— Ну а вы-то куда собрались?! — ухватил его за локоть Ермолов. — Вы теперь наш единственный свидетель, который может что-то пояснить по этому делу.

Блоков вышел из оцепенения, глубоко вдохнул ночной морозный воздух и огляделся по сторонам, окончательно приходя в себя.

— А может, спуститься туда на веревке? — неуверенно предложил Патриков.

— Этого делать не следует, — тоном специалиста сказал поэт. — Там действуют совсем другие физические законы, и веревка здесь не поможет.

Милиционеры посмотрели на него с удивлением и даже с уважением.

— По-моему, что-то горит, — сказал Комов, и все, почувствовав в воздухе запах гари, посмотрели на чемодан. Он сначала едва заметно, а потом сильно задымился и вспыхнул ярким голубоватым огнем, сразу потеряв форму и развалившись на несколько частей.

— Система самоуничтожения, — заключил Ермолов.

— Хорошо, что без взрыва, — обрадовался Комов, стоящий ближе всех к догорающим обломкам.

— Сгорел синим пламенем, — констатировал Патриков.

— Вот и все, — грустно подытожил поэт.

Наступила долгая пауза.

— Такое вещественное доказательство пропало, — посетовал, наконец, Николай.

— Дело об убийстве мы закроем, — рассудил Ермолов. — У нас есть труп убийцы.

— Но это же не человек! — Комов низко склонился над телом, разглядывая лицо.

— А это уже не наше дело! — отрезал Ермолов. — Над этим пусть ломают головы антропологи, зоологи, биологи, уфологи и кто там еще… Для нас важно, что это убийца. А как отнестись ко всему загадочному и невероятному в этом деле, пусть решают там, — и он многозначительно указал пальцем вверх.

Быстро гасли последние синие блики на снегу. Над парком в черном необъятном пространстве, куда устремилась чаша огромной антенны, холодно поблескивали звезды, и стоящие внизу люди вдруг ощутили, как крепчает мороз. Зима обещала быть долгой и холодной.

P.S. Дело это было засекречено, и со всех его участников взяты расписки о неразглашении тайны. Так что если даже вы узнаете кого-нибудь из действующих лиц этой истории, не спрашивайте их о черном чемодане. Они вам все равно ничего не расскажут.