I

Фобос медленно плыл вдоль длинного темного тоннеля, ведущего к выходу из каменного лабиринта, уходящего глубоко под дно залива. Кто и когда построил это громоздкое сооружение, для чего оно предназначалось и почему было заброшено, Фобос не знал. Как не знал и того, кто он такой, как попал в залив, когда, откуда и зачем. Откуда-то из глубины его памяти порой всплывали обрывки смутных, неясных воспоминаний и ощущений, из которых угадывалось, что когда-то он был не один, и жизнь его была совершенно иной. Но какой именно — Фобос не помнил. Он вообще ничего не помнил из своего далекого прошлого, а лишь подсознательно ощущал и догадывался.

Ближе к выходу, где чуткие глаза Фобоса улавливали пробивавшийся снаружи слабый серый свет, от колыхания воды шевелились зыбкие абрисы черных водорослей. Не останавливаясь, Фобос захватывал цепкими челюстями пучок их и медленно, без всякого удовольствия, заглатывал, не пережевывая. Время от времени выплывая из мертвого залива подальше в море, он подкармливался также рыбой, которую терпеть не мог еще больше, чем водоросли, но это была единственная пища, дававшая ему жизнь.

Вписавшись массивным телом в светлевший впереди прямоугольник, Фобос быстро осмотрелся. Хорошо, что он мог, выпучив глаза, вращать ими по сторонам, не изгибаясь и не разворачивая свое массивное тело. Мутноватая вода залива, в которой мог жить только Фобос да редкие темные водоросли, нечасто бывала тихой и спокойной. То и дело издали, оттуда, где громоздились гулкими корпусами плавающие вместилища, набитые копошащимися двуножками, доносились различные шумы — гул, скрип или грохот, от которого вода вздрагивала, словно с испугу, или ее пронзала мелкая дрожь. При движении вдоль обрывистого берега в одну сторону можно было услышать шум двух ближайших труб. Из них в залив стекала тяжелая зеленоватая жидкость, которую так любил вдыхать Фобос. Она бодрила его и придавала ощущение необыкновенной легкости. Выбрасываясь из труб, цветная вода опускалась ко дну и лишь там растекалась в стороны, смешиваясь с остальными водами залива. Фобос обожал полежать на песке под этим зеленым водопадом, зато в другой стороне от входа в лабиринт недавно появилась еще одна труба, выбрасывавшая из себя противную жидкость, от которой щемило глаза, млели щупальца и начинало жечь внутри. Однажды, плотно обмотав эту трубу щупальцами, Фобос сдавливал ее до тех пор, пока она не сплющилась. Но понемногу ядовитая вода продолжала вытекать в залив. Тогда Фобос, изнемогая от болезненного состояния, повис на трубе и рывками стал подворачивать ее под себя. Труба вновь поддалась, и край ее, загнувшись книзу, перестал источать яд. Однако уже на следующий день он был аккуратно срезан, а оставшаяся часть трубы была так коротка, что с ней уже ничего нельзя было сделать, и Фобосу оставалось лишь держаться подальше от зловещего места.

С тех пор вода в заливе стала хуже. Но долго жить в открытом море Фобос и вовсе не мог. Среда, в которой умудрялись обитать многочисленные, кишащие тут и там глупые твари, не подходила ему еще больше. Поэтому, время от времени выплывая из залива в открытое море, чтобы поесть рыбы, Фобос до наступления темноты возвращался обратно.

Скользя низко над поверхностью дна, на которой то и дело виднелись непонятные вещи, брошенные сверху обитателями берега, Фобос, опустив несколько щупалец вниз и погрузив их в прохладный песок, взрыхлял под собой грунт, оставляя позади длинную полосу поднимавшейся кверху мути. Возможно, этот след был виден и на поверхности воды. Раньше Фобос поостерегся бы так проявлять себя, но в последнее время ему стало как-то все равно. Забавные двуножки, обитавшие на берегу, когда-то вызывали у него любопытство и зависть, а теперь безразличие или раздражение. Прежде Фобос любил, поднявшись к поверхности так, чтобы над водой были только глаза, наблюдать за двигающимися на берегу двуножками, разглядывая их сооружения и всяческие приспособления, с помощью которых береговые жители компенсировали свое несовершенство. Ему было интересно, прилипнув присосками к корпусу плавучей раковины, через светящиеся в нем отверстия наблюдать за жизнью сухопутных существ. В заливе он стремился жить тихо, незаметно и лишь в открытом море однажды решился всплыть перед раковиной двуножек. Это было очень давно, но уже в тот период жизни, который Фобос знает хорошо. Тогда он уже жил в лабиринте. Он помнит, как кричали, метались и проваливались внутрь раковины эти не принявшие его существа. Крики их сливались в сплошной неразборчивый шум. И только одно короткое сочетание звуков, выделившись из всех других, ясно донеслось до его слуха: «Фобос!» — отчетливо услышал он. Фобос не мог знать, что обозначает это звукосочетание, но определенно понял, что это имеет какое-то отношение к нему, что, может быть, это он — Фобос. Что ж, по крайней мере, теперь у него было имя.

С тех пор Фобос долго не рисковал показываться двуножкам, и его отношения с ними ограничивались тем, что он наловчился отрывать от больших плавучих раковин и утаскивать сети с рыбой. Но потом раковины, охотящиеся за рыбой, куда-то исчезли.

Спустя много времени, Фобос встретил в море необычное и потому особенно любопытное судно. На нем зажигались и гасли разноцветные огни, доносились приятные переливающиеся звуки и радостные повизгивания обитателей берега. А под водой уже становилось темно, и лишь на поверхности поблескивали последние желтые блики. Пора было возвращаться. Вода открытого моря тяготила Фобоса, ему становилось тяжело дышать. Он и так уже слишком задержался. Но сияющее судно манило наружу, не давая покоя. И Фобос следовал за ним у самой поверхности, словно привязанный. Черная бездна внизу сулила покой и безопасность — ничто не могло его там потревожить, никто не мог осмелиться ему угрожать. Но чувство любопытства и тайная надежда хоть как-то сблизиться с почти неведомым ему миром влекли вверх. А притаившееся ощущение опасности и сбивавшее дыхание волнение только подталкивали к необдуманному действию. И он всплыл. Всплыл у самого борта раковины, сильно высунувшись из воды. Вверху послышались громкие крики, на раковине началось беспорядочное копошение, а потом появились вспышки, донеслись громкие хлопки, и что-то мелкое, слегка покалывающее застучало по упругой коже и жестким панцирным пластинам. Одна вспышка была особенно яркой. После нее Фобос получил сильный удар чуть пониже головы и почувствовал, как по его телу потекла вязкая струя. Широко раскрыв пасть, он шумно втянул в себя воздух и от острой боли тут же выдохнул, издав при этом неожиданно громкий протяжный звук, и провалился во мрак глубины. С тех пор рана часто побаливала, делая жизнь Фобоса еще более невыносимой и утомительной.

Еще одна встреча Фобоса с береговыми жителями произошла, когда в шторм перевернулась плавучая раковина средних размеров, и из нее высыпалось множество барахтающихся двуножек — больших и маленьких. Все они были так беспомощны. При этом беспомощные большие пытались помогать беспомощным маленьким, хотя все это было совершенно бессмысленно. И в этот момент, уже не чувствуя никакой опасности со стороны этих жалких существ, Фобос вдруг поднырнул под нескольких двуножек, держащихся группкой, и всплыл, удерживая их на спине. Он мог дотащить несчастных до берега, но те вдруг запищали, попрыгали в воду и бросились плыть в разные стороны, Фобос пытался удерживать щупальцами тех, кто уже не мог держаться на поверхности самостоятельно. Но и они из последних сил старались вырваться. Те, что были посильнее и посмелее, подплывая, пытались причинить вред спасающим щупальцам и отнять спасенных. Даже теперь, погибая, эти существа не хотели принимать его помощь. Они отвергали его даже перед смертью. Тогда Фобос отплыл в сторону и, погрузившись поглубже, стал снизу печально наблюдать, как барахтающиеся двуножки одна за другой затихали и, обмякнув, медленно шли ко дну. Они падали и падали мимо Фобоса, и тот имел возможность внимательно рассматривать их, впервые замечая в них различия. А потом он уплыл в залив и, забравшись в самую глубину каменного лабиринта, долго испытывал небывалый ранее прилив тоски и одиночества.

С тех пор Фобос не любил двуножек, они раздражали его, и в то же время он уже не представлял себе этот залив без них, как и себя без этого залива. Особенно не нравились ему цепи с тяжелыми крючьями, опускаемые на дно там, где обычно стояли плавающие громадины, не нравились ему скрежет и грохот, которые издавали эти цепи, опускаясь и поднимаясь. Как-то в мутной и уже темнеющей воде он сильно ударился об одну из них, и это привело его в ярость. Вцепившись в цепь, Фобос стал тянуть ее щупальцами в разные стороны, до боли впиваясь зубами в скрежещущие твердые звенья. Казалось, вот-вот порвутся его щупальца, но они оказались прочнее, и цепь лопнула с громким звуком, всколыхнув окружающее пространство. Тогда Фобос ринулся ко второй цепи, затем к третьей, четвертой. Из его пасти и щупалец сочилась темная кровь, он изнемогал в борьбе с металлом, но цепи поддавались, лопаясь одна за другой. Порвав четыре из них, Фобос схватил обрывок последней с тяжелыми острыми крючьями и, вращаясь на месте, стал раскручивать его вокруг себя, поднимаясь все выше и выше и создавая настоящий водоворот. Наконец, железный груз гулко ударился о днище судна. Оно оказалось неожиданно тонким, и крючья застряли в нем, пробив отверстия. Тяжело дыша, Фобос устало опустился ко дну и, слегка отталкиваясь от рыхлого грунта, поскользил прочь с места буйства. Впрочем, это был первый и в то время единственный приступ ярости, который Фобос испытал по отношению к жителям берега. Большую часть времени состояние его было подавленным от постоянного чувства безысходности. Он надолго залегал на холодное дно лабиринта, и в оглушающе тихом мраке ему вновь начинало казаться, что было время, когда он был не одинок и когда все в его существовании было совершенно иначе. И он, снова и снова напрягая память, силился пробиться сквозь вязкий покров времени в тайну своего прошлого, но оно крепко хранило свои секреты.

II

Путь из залива и обратно Фобос знал не хуже своего лабиринта и мог преодолеть его даже с закрытыми глазами. И сейчас он был настолько погружен в себя, что плыл почти вслепую. Лишь когда в прозрачной воде замелькали первые рыбешки с играющими в их чешуе отблесками света, обильно просачивавшегося в верхние слои воды, Фобос огляделся — ему предстояло немного поохотиться. С некоторых пор Фобос не любил яркого света, вызывавшего в нем чувство тревоги и неуютности. Зато его обожали стайки мелких чешуйчатых, в обилии водившихся в этих местах. Бесшумно скользя на почтительной глубине, Фобос заметил над собой одну из таких стаек и, стремительно всплывая, атаковал ее, охватив со всех сторон резко выброшенными вперед щупальцами, которые, часто вибрируя и сжимаясь, оставляли стае все меньше свободного пространства, заставляли рыбешек сбиваться плотнее и неотвратимо приближаться к открытой пасти. Лишь отдельным пленницам удалось проскользнуть между взбивающими воду мощными отростками и вырваться на волю. Фобос, заглатывая плененное пространство с его содержимым, рванулся вперед — охота была завершена.

Насытившись, Фобос расслабился и медленно утонул. Он залег среди камней, чтобы, немного подремав, отправиться в обратный путь. Меры предосторожности ему были не нужны, ибо даже самые крупные морские хищники никогда не рисковали на него нападать. Увидев его, они старались спешно удалиться, пугаясь одного его внешнего вида. Вдруг на фоне светящейся серебристо-синей поверхности появились два темных силуэта, не похожих ни на одного из морских обитателей. За каждым из них тянулся белый шлейф воздушных пузырьков. Несомненно, это были двуножки, только с плавниками на ногах. Любопытство заставило Фобоса прервать отдых и начать осторожный подъем.

Двуножки заметили его раньше, чем он успел приблизиться, чтобы рассмотреть их плавательные приспособления, и бросились наутек. Фобос последовал за ними, желая узнать, откуда те взялись. Зависнув вертикально у самой поверхности, он увидел небольшое судно, на открытой поверхности которого столпились береговые жители, указывая верхними конечностями в его сторону. Двое с плавниками на ногах и панцирями на спинах поспешно выбирались из воды, издавая громкие звуки. Взобравшись наверх, они, освобождаясь от панцирей, стали наперебой сообщать что-то толстому, видимо, вожаку, облаченному во все черное. Вокруг них быстро собралась большая стая. Кругленький вожак издал грубый звук, указав конечностью вниз.

Фобос подкрадывался ближе и ближе, держа глаза над водой, и ему было все интереснее наблюдать события на суше. Он видел, как два еще мокрых береговых жителя пытались отговорить черного, но тот лишь отмахнулся от них и, сложив верхние лапки позади себя, пошел туда, где уже спускали на воду совсем мелкую раковину. Он шел, поочередно переставляя нижние лапки: одну-другую, одну-другую. Казалось, вот сейчас он не успеет сделать это вовремя и свалится вперед. Но толстенький и неуклюжий с виду вожак всегда успевал. Двуножки уже заметили Фобоса, но поскольку он находился в вертикальном положении, они не могли знать его истинных размеров и потому, быстро набившись в мелкую раковину, направились в сторону неведомого им существа. Их малоподвижные лапки держали оружие, о действии которого Фобос уже знал. Стоявший впереди держал длинный заостренный предмет. У Фобоса вдруг заныла старая рана, вызывая беспокойство и раздражение, быстро перераставшие в злость, и он инстинктивно начал двигаться навстречу. Когда расстояние между ним и плавучей раковиной стало совсем ничтожным, брошенный сверху острый предмет впился в кожу между пластинами панциря у его массивной короткой шеи. Над водой послышались хлопки. Но Фобос уже нырнул, пряча голову, и почувствовал лишь слабые удары по спине. Выдернув щупальцем инородный предмет, он кувыркнулся и ударом мощного хвоста подбросил раковину. Она перевернулась в воздухе. Из нее высыпались двуножки и, попадав в воду, задрыгали ножками, замахали передними лапками. Фобос высмотрел среди них черного и, захватив его, приблизил к себе. Тот отчаянно барахтался, не давая себя рассмотреть. Тогда Фобос неподвижно зафиксировал его перед собой, вытянув за верхние и нижние конечности. Но верхние оказались настолько непрочно прикрепленными к туловищу, что тут же выдернулись из него. Вода вокруг густо покраснела. Глаза толстяка были полны ужаса, рот, окаймленный густой черной растительностью, беззвучно раскрывался, выпуская воздушные пузыри. Удивленный Фобос, обернув щупальцем туловище вожака, потянул за нижние конечности. Они были закреплены лучше, но тоже оторвались без особых усилий. Лицо жертвы сделалось безжизненным, и отпущенное тело вслед за оторванными конечностями медленно пошло ко дну, оставляя клубящийся яркий след. В состоянии дикого экстаза Фобос устремился вперед, догоняя остальных. Свернув спиралью одно из щупалец и мгновенно развернув его, словно туго сжатую пружину, он нанес сокрушительный удар снизу по мельтешащей впереди двуножке. Жертву подбросило высоко над водой, и, возвратясь обратно, она стала быстро погружаться, не делая никаких попыток всплыть. Догнав еще одного противника, Фобос впился в него зубами, но хлынувшая в пасть жидкость оказалась отвратительной на вкус, и он брезгливо выплюнул разодранное тело. Поскольку двуножки были уже у большой раковины, Фобос не решился продолжать преследование. Он ушел на глубину и, не ощущая больше ни злобы, ни ненависти, как-то украдкой поплыл прочь.

Снова длинный темный лабиринт скрыл его в своих переходах. Теперь Фобосу стало еще тоскливее. Он не только не смог войти в мирный контакт с этими единственными интересными обитателями окружающего мира, но и стал их врагом. Все, связанное с двуножками, ранее привлекательное, теперь стало враждебным. Чувство одиночества сделалось более навязчивым, а давно поселившаяся в уютных закоулках лабиринта тоска — невыносимо гнетущей. Фобосу вдруг захотелось, чтобы громады каменных сводов обрушились сверху, погребая под собой хозяина лабиринта и прерывая бессмысленный круговорот бесконечного времени и нелепых событий. Пронзительный долгий стон, прокатившийся по каменным переходам, мог бы привести в ужас любого обитателя морских глубин. Да только в лабиринте было темно и пустынно так же, как в коридорах памяти его единственного обитателя. Раньше Фобос не знал, что умеет кричать под водой.

Фобос долго не покидал лабиринта. Он не знал, сколько времени находится в неподвижности, лежа во мраке на холодном дне. Наверное, там, снаружи, уже не раз свет и тьма сменяли друг друга. Обитателю подводного подземелья это было все равно. Ему уже не хотелось плыть, бороздя донный песок опущенными вниз щупальцами, не хотелось лежать под тяжелыми зелеными струями, извергающимися из двух труб, и ему больше не хотелось наблюдать за отвратительными двуножками через отверстия плавающих раковин. Он больше не терзал свою память. Ему было все безразлично. И даже более того — ему было все противно, все вызывало отторжение. Порой ему казалось, что он умирает. Это было приятное, но ложное ощущение, ибо тело его было здорово, и оно все больше хотело есть. Вскоре голод победил, и Фобос, подгоняемый этим чувством, все же выбрался наружу. По тому, как свет проникал в мутную воду залива, Фобос определил, что было ясное, солнечное утро. Несколько размявшись в движении, он вдруг ощутил необыкновенную легкость в теле. Он по привычке запустил несколько щупалец в прохладную рыхлость песка. Его тягостное настроение стало неожиданно быстро развеиваться, словно пожиравшая его ранее тоска заблудилась в каменных тупиках и осталась в подводном лабиринте. Все вокруг снова стало обыденным и привычным, как будто ничего не произошло, и, казалось, все может продолжаться по-прежнему, надо лишь избегать встреч с жителями берега и не искать ничего такого, что могло бы изменить устоявшийся ход жизни: лабиринт — залив — открытое море, открытое море — залив — лабиринт. Видимо, так должно быть. Но полностью изгнать ощущение тревоги не удалось, оно только ушло куда-то в глубину его огромного существа и там затаилось. И в то же время, вопреки всему, появилось у Фобоса предчувствие чего-то нового, необычного, и это предчувствие становилось все сильнее.

Охота снова не доставила ему большого удовольствия, хотя и прошла довольно успешно. А на пути обратно Фобос впервые за все время почувствовал, что он не хочет возвращаться туда, где в кромешной тьме его снова поджидала ненасытная тоска лабиринта, чтобы навалиться с новой силой, прижать ко дну и заставить страшно завыть. Впереди на освещенной поверхности воды вдруг четко обрисовался силуэт продолговатого корпуса. Сначала Фобос был уверен, что не захочет больше подглядывать за двуножками, что он проплывет мимо. Но, поравнявшись с судном, он ощутил непреодолимое желание хоть мельком взглянуть на него и на мгновение увидеть, чем там заняты странные жители берега.

Раковина была небольшой. На ней у самого края стояла тоненькая двуножка с изящными конечностями и пышной белой растительностью, свисающей с кругленькой головки. Она поднимала то верхние лапки, то одну нижнюю, оставаясь стоять на другой, и тогда казалось, что ее вот-вот сдует ветром, то как-то странно изгибалась. Меняя позы, двуножка на какое-то мгновение застывала и внимательно смотрела на колышущуюся совсем близко воду. Фобос знал, что если как следует высунуться из воды, наклонясь вперед, то можно увидеть свое отражение. И двуножка, кажется, всякий раз смотрела в воду на себя. Это было самое забавное из всех наземных существ, которых Фобосу когда-либо приходилось видеть. И ему очень захотелось забрать это чудо с собой. В конце концов он сможет его приручить, и тогда хозяину лабиринта не будет так одиноко и тоскливо, как теперь. Фобос погрузился глубже и, слегка разогнавшись, ударился о край раковины. Судно качнулось, двуножка с визгом полетела вниз. Прежде чем она успела опомниться, Фобос быстро, но очень осторожно захватил ее одним из передних щупалец и, приподняв над водой, понес прочь от судна. Похититель еще увидел, как из глубины раковины на ее поверхность вылезли два береговых жителя, неуклюже забегав взад-вперед. Потом они, кажется, пытались догнать его, но это уже было бесполезно.

Остров, к которому Фобос нес свою неустанно визжавшую добычу, был очень маленьким и каменистым. Располагался он в стороне от путей, ведущих в залив, и там никогда не появлялись плавающие приспособления береговых жителей. На этом островке двуножка всегда будет у него на виду и в стороне от посторонних глаз. Выбравшись на мель, Фобос, наконец, ослабил занемевшее щупальце, и двуножка, часто падая в воду, устремилась на берег. Фобос решил дать ей возможность прийти в себя, хоть немного привыкнуть к новой обстановке. К тому же после долгого пребывания в море, ему хотелось быстрее оказаться в привычной среде, где так легко дышалось. Наконец оказавшись в заливе, Фобос почувствовал себя совсем хорошо. Он уже не думал о темном лабиринте, а все время вспоминал свое приобретение. Это воспоминание давало ему необычный прилив бодрости. На радостях он не удержался и по пути к своему убежищу, разглядев в уже темневшей воде свисающую цепь, с удовольствием оторвал ее. Он даже не стал забираться в глубь каменного жилища на свое привычное место, а уснул недалеко от входа. И странные видения посетили его в эту ночь. Фобосу чудилось, что его тоненькая двуножка с густой белой растительностью умеет дышать под водой, и она шла по дну его лабиринта, который не был темным, как обычно, а освещался, словно находился у самой поверхности, и на стенах его дрожали разноцветные блики света. А потом вдруг появилось множество акул. Фобос не боялся их. Но у самой крупной из них было лицо той двуножки, которой он недавно оторвал конечности. У других хищниц тоже оказались лица обитателей берега, но все они были абсолютно одинаковыми. И тут Фобос, может быть, впервые в жизни по-настоящему испугался. У акул неожиданно появились лапки, в которых что-то ярко засверкало и громко захлопало. Фобос стал делать различные жесты щупальцами, пытаясь примириться с нападавшими, но страшные существа были злобны и агрессивны. Приблизившись почти вплотную, черная полуакула-полудвуножка свирепо разевала окаймленную обильной растительностью пасть, густо осыпая все вокруг красными воздушными пузырями. Жутко! Подобного чувства Фобос еще не испытывал.

Очнувшись, он стал беспорядочно перебирать щупальцами по дну в направлении выхода и, вдруг осознав, что надо плыть быстрее, оторвался от грунта. Впереди слабо забрезжил свет. Было утро. Впечатления от ночного кошмара недолго тяготели над обитателем лабиринта. Их быстро развеяли мысли об оставленной на островке пленнице. Набирая скорость, Фобос все дальше и дальше уходил в море. Он знал, что двуножка наверняка проголодалась, как знал и то, что ее сородичи ловят рыбу, а значит, едят ее. Часть пойманной в это утро рыбы Фобос оставил в пасти, хотя это было не очень приятно, поскольку она там постоянно двигалась. Фобос знал, что какое-то время может быть без воды, но выбираться на сушу никогда не пробовал, и это его тревожило.

Свою пленницу он увидел издали. Она ходила по берегу пустынного островка и смотрела в море, словно чего-то ожидая. Но стоило Фобосу показаться из воды, она забегала, заметалась, завизжала тоненько: «Ай-и-а!». И это сочетание звуков стало в дальнейшем ассоциироваться у Фобоса с его тоненькой двуножкой, подобно тому, как звукосочетание «Фобос» у двуножек каким-то образом ассоциировалось с ним. Теперь у нее было имя — Айя.

Пока хотя бы половина тела находилась в воде, можно было двигаться, лишь слегка опираясь на щупальца. Но вот воды под Фобосом почти не стало, и ему пришлось немало напрягать свои мощные конечности, чтобы приподняться на них. Однако о том, чтобы переставлять щупальца, удерживаясь наверху, не приходилось и мечтать. Стараясь как-то сдвинуться с места, Фобос наклонился вперед и тут же упал плашмя, при этом переместившись почти на длину самого себя. Тогда он стал проделывать это еще, еще и еще, всякий раз громко шлепаясь о сушу, что вызывало неприятные ощущения. Но так можно было передвигаться. И довольно быстро. Айя все это время в панике металась по маленькому клочку земли. Когда же она попыталась прыгнуть в воду, Фобос ловко поймал ее щупальцем за нижние конечности и, приблизив к себе, разинул пасть, откуда посыпалось множество блестящих рыбешек. Но она, кажется, не была голодна и, не обращая никакого внимания на пищу, пыталась вырваться. Фобос разжал щупальце, надеясь, что это успокоит пленницу. Но Айя быстро побежала от него на своих тоненьких беленьких ножках. Фобос перебросил через нее гибкое щупальце, загородив путь. Тогда она побежала в другую сторону. Фобос выбросил вперед другое щупальце. Так они играли довольно долго, пока, наконец, уставшая двуножка не упала на землю. Слегка приподнявшись на немощных передних лапках, она уставилась на него своими маленькими любопытными глазками. Когда Айя немного отдохнула, игра продолжилась. Но Фобос не мог все время оставаться на суше. Поэтому он время от времени уходил в воду, чтобы вскоре вернуться обратно. При возвращении Фобоса двуножка всякий раз так визжала, словно видела его впервые. Но Фобосу уже нравился этот приятный тоненький звук. А когда он поднес пленницу поближе к себе, чтобы внимательнее рассмотреть, она звучала особенно долго и громко, что доставило похитителю немало удовольствия.

С приближением темноты Фобос покинул остров с приятным чувством, что теперь он не совсем один, и что теперь его хоть кто-то будет ожидать, пусть сначала лишь для того, чтобы получить рыбу — ведь когда-то Айя все равно проголодается.

Хозяин лабиринта снова провел ночь у самого входа в свое жилище и с первыми заигравшими на воде мутными бликами поторопился к островку. Заветный клочок суши едва показался вдали, когда Фобос заметил чуть в стороне какое-то движение на воде. Он погрузился глубже и прибавил скорость. Вскоре движущийся предмет оказался прямо перед ним, и Фобос без труда узнал беспорядочно болтающиеся ножки. Конечно же, это была она. И она хотела убежать. Но тельце ее почти не двигалось вперед. Двуножка барахталась почти на месте. Вот она погрузилась в воду с головой, затем всплыла и снова погрузилась. И так еще несколько раз. Фобос сначала хотел подождать, чтобы она подольше помучилась и больше никогда не уплывала с острова, но побоялся, что может не успеть, и стал резко всплывать. Когда он поднял двуножку над водой, она беспомощно смотрела на него широко раскрытыми круглыми глазами и беззвучно раскрывала маленький ротик. Фобос очень испугался, что в ней что-то сломалось, из-за чего она никогда больше не сможет издавать звуки, и заторопился к острову.

Спасенная Айя, выкарабкавшись из воды, беспомощно упала на землю. Фобос выбрался вслед за ней, и его щупальце заскользило по земле, словно змея, подбираясь к пленнице. Фобос хотел помочь ей подняться, но двуножка вдруг схватила лежавший рядом камень и швырнула его в спасителя, едва не угодив в глаз. Фобосу было не больно, но он очень рассердился и, ухватив двуножку за одну ногу, поднял над землей. Она повисла вниз головой и к большой радости Фобоса громко запищала. Фобос не собирался причинять ей вред и знал, что она будет благодарна ему, ведь он мог бы убить двуножку одним движением, но вместо этого лишь слегка накажет, подержав в таком неудобном положении. Айя вдруг затихла, уставившись на что-то позади своего мучителя. Фобос осторожно опустил ее и, тяжело кряхтя, стал медленно разворачиваться. Когда, наконец, ему это удалось, он увидел стоявшую вдали массивную плавающую раковину. Увлекшись игрой с двуножкой, Фобос не услышал, как она подплыла. Да и вне воды он слышал гораздо хуже. К тому же маленькая ракушка, которая явно отделилась от большой, плыла совершенно бесшумно. Она уже вышла на мель. Из нее попрыгало в воду множество одинаковых серых в крапинку двуножек, в руках которых засверкало и затрещало уже знакомое Фобосу оружие. Он ощутил сильные удары по спине и бокам, но это было не опасно. Фобос поднял вверх свою невесомую пленницу и, приподнявшись, перевалился вперед, устремляясь к воде. Серые в крапинку побежали за ним, не переставая трещать. Оказавшись у самой воды, Фобос взмахнул длинным щупальцем, намереваясь смести с острова всех, кто его уже почти догнал. Но у одного из нападавших существ в лапках что-то бахнуло так, что все вокруг зазвенело, и что-то очень яркое ударило прямо в поднятое щупальце. Снова раздался грохот. Половина длинной конечности, вращаясь в воздухе, полетела в сторону, а другая половина была сильно разбита. Жгучая боль пронзила тело морского гиганта. Никогда ему еще не было так больно, и никогда еще он так реально не ощущал опасность. Монстр приподнялся на щупальцах, непрестанно вращая обрубком. Грохот повторился еще раз. Огромное тело рухнуло в воду в тот момент, когда над ним пронесся шипящий яркий предмет.

Перебирая конечностями по дну, Фобос уходил все глубже и глубже, пока не сорвался с подводного обрыва и не полетел в темнеющую под ним бездну. Теперь он был недосягаем. Одно из его щупалец по-прежнему удерживало еще извивающееся тельце Айи. Фобос понимал, что она погибает, и ему было ее жаль. Так жаль, что хотелось страшно взвыть, как тогда, когда его ранили впервые. В то же время он точно знал, что ни за что не отдаст ее тем наверху, которые пытались его убить. После последних судорожных движений тело двуножки расслабилось и больше не двигалось. Фобос долго плыл, не выпуская его, но вдруг понял, что оно теперь не может представлять никакого интереса. Кроме того, он вдруг подумал, что существует, наверное, много других двуножек, чем-то похожих на Айю, а может, даже и позабавнее. Ко всему Айя быстро становилась все более вялой и все менее интересной. А потому будет даже лучше, если он найдет себе двуножку посвежее и поживее. Фобос еще раз посмотрел на безжизненное тело с беспомощно обвисшими конечностями и свисающей с болтающейся головы пышной белой растительностью и отпустил его. Айя, плавно опустившись на дно, упала на холодный песок.

Фобос почувствовал, что ему нужна какая-то разрядка, ему ужасно захотелось как-то заявить о себе этим двуножкам. И он направился туда, где всегда стояли надоедливые плавающие раковины, и где берег кишел его обитателями. Сначала Фобос хотел порвать свисающие с раковин цепи. Но очень болела оставшаяся половина щупальца. Тогда, резко всплыв, Фобос показался над водой, насколько это было возможно, и издал оглушительный крик, отчего на берегу и в раковинах началась страшная суматоха. Но интереснее всего было видеть, как с грохотом столкнулись два небольших быстроходных судна, одно из которых стало быстро оседать на бок. И Фобос с удовольствием осознал, что причиной тому был он.

Потом он погрузился в мутную воду залива, к самому дну, и, поспешив в лабиринт, забрался в самую его глубину. Но ему не спалось. Не переставало ныть искалеченное щупальце. В сознании снова и снова всплывали виденные днем картины. И едва сон подступил к Фобосу, как он увидел лежащую на дне Айю. Вдруг ее неподвижное тело встрепенулось и начало медленно всплывать. Вот Айя перевернулась в то положение, в котором обычно двигаются двуножки, и пошла в воде, не касаясь дна. Фобос хотел было плыть за ней, но что-то случилось с его телом — оно стало необыкновенно тяжелым, тянущим ко дну. Он отчаянно пытался всплыть, но не мог и в конце концов с трудом пополз, цепляясь за зыбкий песок. Айя вдруг обернулась и, увидев его, пронзительно завизжала. В это время откуда-то из-за нее появилось ярко светящееся пятно и, быстро увеличиваясь в размерах, сопровождаемое сделавшимся оглушительным визгом, понеслось на Фобоса. Еще чуть-чуть, и оно страшно лопнет, всколыхнув воду, и части могучего тела полетят во все стороны, как летело оторванное щупальце.

Фобос проснулся. Где-то вдали забрезжил слабый свет. Неужели уже наступило утро? Но если бы даже и так, свет снаружи не смог бы проникнуть сквозь каменные стены и ломаные линии тоннелей. Фобос насторожился и стал медленно продвигаться вперед. Свет становился ярче. Наконец, завернув в самый длинный коридор, Фобос увидел сначала множество одинаковых силуэтов, а потом узнал в них покрытых панцирями и тяжело ступающих по дну двуножек. Кажется, они тоже увидели его. Фобос быстро попятился и, оказавшись на перекрестке, проворно развернулся. В то же время с другой стороны вода посветлела. Фобос метнулся в самый темный проход, но на очередном перекрестке снова наткнулся на яркий свет и движущиеся вдали фигурки. Их было много, они были всюду, лабиринт просто кишел ими. И Фобос знал, что у них есть оружие, способное поразить его. Знал он также, что есть в одном из дальних ходов лабиринта трещина, ведущая наружу, да только ему ни за что не пролезть в нее. Но ход к ней был еще свободен, и Фобос на полной скорости мчался туда. А далеко позади что-то гудело и сверкало. Вот! Вот она, трещина, в которую никогда не пролезть хозяину лабиринта со всеми его щупальцами!

Фобос ринулся к ней и, отчаянно разламывая ее осыпающиеся вниз края, стал втискиваться между неровными шершавыми стенками, забираясь все глубже и глубже. На середине пути он застрял и начал задыхаться. Но отчаянно двигаясь и обдирая бока о твердый камень, он все же осыпал вниз значительную часть прижимавшей его стены и снова упорно полез вверх. Наконец, из последних сил выбрасываясь наружу, Фобос обломил верхние края трещины.

Только теперь он почувствовал, как болит его поврежденная конечность. Но это не имело никакого значения в сравнении с тем, что теперь он был свободен и мчался прочь от опасного места. Но куда? В лабиринте был его дом. Он жил там вечно. А эти немощные жители берега вторглись в его владения и гонят его. Нет, он не отдаст свой лабиринт! Фобос помчался туда, где находился вход в его убежище, и, приближаясь, увидел, что поверхность воды над входом ярко светится, очерчивая темные корпуса крупных плавающих раковин, от которых вниз, к лабиринту, тянулось множество длинных щупалец. Фобос не знал их точного предназначения, но догадывался, что они помогают двуножкам находиться под водой. Устремившись к шлангам, Фобос стал захватывать целые пучки их и разрывать. Оторванные концы, выпуская воздух, падали вниз. А из свисающих сверху обрубков вырывались целые потоки воздушных пузырей. Они окутывали тело Фобоса и приятно скользили по незащищенному панцирем животу. Он, удерживая оборванные шланги в натянутом положении, резко всплывал, затем свободно падал вниз и тут же всплывал в другой стороне. Так он раскачивался в россыпях поблескивающих пузырьков, и его все больше охватывал азарт. Вдруг, совершенно забыв о боли, тоске и опасности, он ощутил небывалый прилив бодрящей легкости и радости. В какой-то момент упругие шланги показались ему щупальцами похожих на него существ. Но среди игры неестественного света и буйства воздушных струй вдруг возник падающий продолговатый предмет. Фобос лишь замедлил движение, пропуская его мимо. И в это время темный предмет лопнул, сотрясая окрестности. Шланги, удерживающие Фобоса, оборвались, и, на мгновение повиснув на последнем уцелевшем, Фобос ощутил острую боль в животе. Изогнувшись, он увидел в своем белом гладком брюхе огромную рваную рану, из которой, затемняя воду, густо сочилась черная кровь. Последний шланг лопнул, не выдержав повисшей на нем тяжести. Фобос, распластавшись, медленно пошел вниз. В его помутившемся сознании вдруг необычайно ясно всплыл большой освещенный грот. Он увидел огромных существ с длинными крепкими щупальцами, услышал их голоса. Потом видение исчезло. Тело Фобоса начало неметь, и боль ушла. Теряя ощущение пространства, Фобос камнем шел ко дну, как те маленькие двуножки из тонущего судна, как растерзанные береговые жители из перевернутой маленькой ракушки, как безжизненное тельце Айи. И он уже не испытывал ни ненависти, ни злобы, ни обиды. Ему было всех их жаль. А вверху, медленно удаляясь, мерк свет.