Иван Иванович Сизарев, старший сын Софьи Мавродиевны Голубковой, как и многие у нас в России, жадно верил в светлое будущее и не жалел для его приближения ничего – сам работал без продыха и любимой жене поблажки не давал.

– Марья, подъем! Уже шесть часов! Поросюху пора кормить… Коровенка сена просит. Я уже четвертый сапог клею. Вставай, кому говорят!

Была мечта у Ивана Ивановича – наладить свое материальное благополучие за счет медвежьего промысла. Хотя зверь еще в доперестроечные времена хитрым стал, оборотистым… Капканы, зараза, за версту обходит… Но при хорошем ружье добыть косолапого можно. И вот о таком хорошем ружье размечтался Иван Иванович. В Москву поехал, пока не присмекал у одного видного деятеля не тульскую двустволку, а десятизарядный автомат… Бух-бух-бух десять раз подряд – не то что медведь, носорог от тебя не уйдет.

Ружье стоило дорого… К тому же бизнесмен, узнав, что Сизарев с Севера, потребовал, кроме солидной суммы, семь килограммов красной рыбы семги и два кило медвежьей желчи.

Ударили по рукам до осени.

И вот осенью Иван Иванович отправился за ружьем-автоматом. Перед отъездом в Москву обошел все жилые берлоги, сосчитал их, составил карту промысла. От финансовых прогнозов кружилась голова. Жена же, Марья Тимофеевна, лишь плакала. И было от чего. Почти вся недвижимость, нажитая не за один год, весь скот – все ушло на покупку диковинного ружья.

Москва встретила Ивана Ивановича как и в тот раз – суматохой, какой-то многоликой обалделостью. На Неглинной он нырнул в магазин «Охотник». В пустом углу висела неприглядная волчья шкура ценой в восемьдесят тысяч.

– А шкуры медведя бывают? – поинтересовался он.

– Только что иностранцы купили, – ответил продавец.

– За сколько?

– Самая дешевая – пятьсот долларов.

Иван Иванович одобрительно крякнул, а выйдя из магазина, направился к телефонной будке. Номер телефона оружейного торгаша он выучил наизусть. Познакомились они в охотничьем магазине, где в тот приезд Сизарев пытался продать килограмм медвежьей желчи. Его товар сразу привлек внимание многих «коммерсантов», в том числе и постоянного клиента магазина Артура Борисовича Мордова, известного миллионера-коллекционера не только редких ружей, но и самых дорогих московских девочек.

Иван Иванович набрал номер и, услышав знакомый голос, поздоровался.

– С приездом, дорогой эскимос, – ответили в трубке. – Ну как дела? Гостинцы привез?

– Как договорились…

– Через комиссионный оформлять будем или без лишней волокиты, ты – мне, я – тебе?

– Через магазин.

– Пожалуйста… Но учти, обойдется на тысячу баксов дороже.

Иван Иванович приуныл.

– Через комиссию у меня денег не хватит…

– Жди меня на скамейке, в парке, рядом с метро «Измайловская». К часу я буду.

Иван Иванович положил трубку, закурил.

«Уж больно не хочется из-под полы покупать… Ох, не нравится мне этот коллекционер, – размышлял он. – А вдруг цены еще поднимутся? Нет, надо брать сейчас. Но трубки на сигнальные ракетницы надеть, пожалуй, надо!..» Сигнальные ракетницы Иван Иванович всегда носил с собой. Они были величиной с авторучку, но ракеты из них летели на пятьдесят метров, а если вместо ракет вставлялась трубка с малокалиберным патроном, то расстояние увеличивалось втрое.

* * *

До встречи с Артуром Борисовичем оставалось еще много времени, и Сизарев решил навестить Старый Арбат. Там, на экзотическом пятачке, людям предлагали уникальные фотографии с медведем, совой и маленьким утенком. Медведь был в наморднике, большой, важный. Рядом вертелась женщина, вероятно, дрессировщица, по габаритам под стать подопечному, симпатичная и подвижная. «Медведица», – подумал он и, подойдя поближе, спросил:

– Извините, гражданочка. А мне можно сфотографироваться со зверушками?

– Почему бы и нет, – приветливо улыбнулась женщина. – Платите… – и снимок ваш… Внимание! Внимание! Моментальная фотография с Мишей, Борей и Тимуром! – громко объявила она, обращаясь к прохожим.

– Деньги сразу? – поинтересовался Иван Иванович.

– Сначала позируем, потом рассчитываемся, – засуетился фотограф. – Вам один снимок или два?

– Пока один. С Мишей…

– А с Борей не хотите? – спросила женщина.

– Нет…

– Простите, вы кто по профессии? – поинтересовалась «Медведица».

– Как вам сказать… Раньше сапожничал, потом пастухом в совхозе работал, а теперь бизнесом решил заняться.

– Каким?

– Ну, к примеру, могу вас такими косолапыми, – он кивнул в сторону Миши, – вернее, их шкурами по горло завалить.

– Серьезно?

– Для такой женщины, – вдруг удивляясь самому себе забормотал Иван Иванович, – любой зверушки не жаль.

– Интересно! Разрешите телефончик записать?

– Мой дом далеко на Севере…

– Ну, тогда мой запишите!

– Я хотел уехать сегодня вечером. Женщина протянула визитку.

– Здесь домашний и мобильник. Кстати, как вас зовут?

– Иван, отчество Иванович.

– А меня зовут Раисой Мартыновной. Но лучше просто Раей.

– Ну, я двинулся, – сказал Иван Иванович. – Мне еще поспеть надо…

– На свидание?

– Ага, – улыбнулся Иван, – еду в Измайловский парк. Ежели желание имеется, подъезжайте к метро у парка, часикам к трем.

* * *

Волнения Ивана Ивановича были не напрасными. Артур Борисович опоздал на полчаса. Его сопровождали двое плотных мужчин с импортными кейсами – вроде охранников. Вскоре они куда-то исчезли. В руках Артура Борисовича был жесткий чехол для гитары.

– Штучный вариант, – строго сказал он подошедшему Сизареву, – особого спецзнака.

– А какая госцена этому пулемету? – поинтересовался Иван. – Скажем, если б он в магазине продавался.

– Вопросики у тебя, эскимос, не по делу. Наступило неловкое молчание.

– Так берешь или блейфуешь? – поинтересовался миллионер. – А то я тороплюсь.

– Беру! Беру!

Они отошли за кусты, и Иван Иванович высыпал деньги прямо на траву. Коллекционер оживился, открыл чехол для гитары, вытащил калькулятор. автоматическое ружье лежало там же.

– За этой вещью пол-России гоняется, – еще раз напомнил продавец о достоинстве оружия, достал машинку для счета денег и опустил в нее несколько сотен тысяч. – Так-с, с деньгами все в порядке. А рыбка где? Желчь медвежья?

Иван Иванович быстро взял чехол с автоматом в руки, сунул под мышку.

– У тебя сейчас не рыбка, а морда красная будет! Иван быстро зашагал к метро.

– Гражданин, – окликнули Ивана Ивановича. – Предъявите документы.

Он оглянулся и увидел тех двоих с кейсами – телохранителей Мордова.

– Надеюсь, не надо объяснять, откуда мы? – буркнул один из них, показывая красную книжечку удостоверения.

Иван Иванович заглянул в нее, прочитал: «старший инспектор Рольмопсов» и далее было неразборчиво.

– Пройдемте с нами в отделение, – зудел над ухом второй.

– В какое?

– В наше… отделение.

– У вас что, свое отделение? – вспылил Иван, заметив, что инспектора ведут его в противоположную сторону от полицейского участка.

Когда кустарник остался далеко позади и грохот метро смолк, Иван Иванович остановился.

– Извините, господа хорошие, я должен записать телефон владельца этого инструмента.

– Давай подержу… – Рольмопсон хотел взять чехол, но Иван Иванович отступил, быстро достал сигнальные ракетницы, похожие на шариковые ручки, и неожиданно прохрипел.

– А ну, ребятки, отваливайте! Мордастые оторопели.

– Ты что, быдло деревенское?! За сопротивление срок намотаем!

– Я вам намотаю, паразиты!

Рольмопсон бросился на Ивана Ивановича, ударил его, пытаясь вырвать чехол, но выстрел из сигнальной ракетницы остановил его.

Охранник сплюнул кровью и повалился в траву, судорожно сгребая ее руками. Напарник бросился в кусты, на бегу выкрикивая что-то предостерегающее Артуру Борисовичу, который издали наблюдал за всем происходящим.

Через несколько секунд «продавцы» исчезли, и Иван Иванович снова повернул к метро.

Иван заторопился, поднялся к перрону метро, но его окликнул женский голос. К нему подошла знакомая с Арбата.

Высокая, полногрудая Раиса, в пуховой куртке с огромными плечами, была похожа на тевтонского рыцаря.

– О нашем свидании уже забыли? – усмехнулась она.

Иван Иванович перевел дыхание, с трудом улыбнулся.

– Извините, Рая, у меня ЧП. Пойдемте в метро. Мне надо как можно скорее на Ярославский вокзал.

– Да что же произошло? Не бегите, я на машине, и я вас подброшу, коли так приспичило.

Она взяла его за локоть и потянула к великолепному джипу «Чероки». Оказавшись в машине, Иван Иванович тяжело вздохнул. Он молча положил автомат на заднее сиденье, закурил.

– Раиса Мартыновна, не думал, что вы придете, – тихо сказал он. – Не знаю, кто вас послал. Бог или дьявол, но мне не по себе… Я в жутком трансе…

– Договаривайте, дорогой мой, – она достала из рундучка бутылку «Сибирской» водки и, ловко открыв, плеснула в складной стакан.

Иван Иванович выпил. Водка показалась слабой, и он попросил налить еще.

– Собственно, теперь все равно куда ехать… – мрачно выдавил он и перекрестился.

– Почему теперь?

– Да вот купил я эту штуку…

– Какую штуку?

– Автомат с нарезным стволом. Раиса Мартыновна притормозила.

– Расскажите все по порядку или вытряхивайтесь из машины… По всем признакам, вы рецидивист-одиночка.

– Убивать людей большой грех. Но я бы не стрелял, если б знал, что так получится. За автомат я отдал много денег. А они и деньги забрали, и хотели автомат себе вернуть!

– Вы кого-то убили? – шепотом спросила Раиса Мартыновна.

– Да, – также тихо ответил он, и лицо его вспыхнуло, глаза заблестели. – Хотел отпугнуть, а получилось – всерьез. До сих пор руки трясутся.

– И что теперь намерены делать?

– Пойду в полицию… Расскажу все как есть.

– Бог ты мой!

Раиса Мартыновна завела джип, и они медленно покатили в сторону вокзала.

– Свидетели были? – строго спросила она.

– Только те «продавцы». Трое их было.

– Как звали главного?

– Артур Борисович.

– Какой он из себя?

– Смуглый, с карими глазами, лысый, а из ушей волосы растут…

Раиса Мартыновна остановила машину, кокетливо покачала головой.

– Иван Иванович, вы сумасшедший! Вашего главного вся Москва знает! Он очень богат… и не любит стрельбы…

– Тем хуже для него…

– Вы, я вижу, Дон Кихот… Выпейте еще. У вас нервный шок.

Так, в хозяйстве Раисы Мартыновны, носившей странную фамилию Ваучер, появился еще один медведь – Иван Иванович Сизарев. Она довезла его до вокзала, но он так ослаб, что она решила не сдавать своего нового клиента правоохранительным органам.

Раиса Мартыновна привезла его в большом опьянении, положила в отдельную комнату, увешанную коврами и шкурами, где он и уснул.

* * *

Утром она вошла к нему в спальню и, протянув ключ от комнаты, тихо сказала:

– Располагайтесь здесь по своему усмотрению. Советую принять хвойную ванну и сбрить бороду, – она положила на стол пузырек с валерьяновыми каплями, улыбнулась и достала из-под стола две бутылки шампанского. – Ну как, пойдете в полицию, или по телефону позвонить, чтобы за вами приехали? Дорогой мой, Иван Иванович, какие бы вы ни строили планы, теперь вы – мой, сколько я этого захочу, либо я вас выгоню, и вы попадете в тюрьму. Но вы мне очень нравитесь, и, более того, ваша стоимость в силу сложившихся обстоятельств, по-моему, фантастична. Я бы напилась сейчас до чертиков и с удовольствием легла с вами в койку, но, как назло, сегодня у меня два концерта и запись на телевидении. Так что могу только выпить да чмокнуть вас, – она мягко, как сиамская кошка, опустилась к нему на колени и раскупорила бутылку.

– Выпьем, дорогой мой, за вашу милую внешность! Так и хочется сказать – Топтыгин Иванович. Я создам из вас удивительный образ! Супер!

Она выпила шампанское и поцеловала его в губы.

– Если сухое вино вам не поможет, то в холодильнике возьмите «Сибирскую», снотворное там же. А теперь до встречи. Зазвонит телефон – не отвечать.

Она усадила своих животных в машину и исчезла.

По телевизору транслировалась встреча с интересными людьми, среди которых оказался руководитель малого предприятия Артур Борисович Мордов.

Оружейный делец долго поучал, как надо делать бизнес, откуда брать преданных и хорошо обученных инспекторов-исполнителей.

В конце беседы он сообщил, что рэкет не дает ему покоя и что на его сотрудников уже были покушения, в результате чего погиб профессиональный инспектор и похищен немецкий автомат, купленный в комиссионном магазине.

Иван Иванович выругался, выключил телевизор и, сбрив бороду, полез в хвойную ванну. Ему казалось, что он сошел с ума. Он подходил к крану и попеременно включал то горячую, то холодную воду и, только почувствовав разницу, немного успокоился. «Наверно, еще не совсем сошел», – подумал он.

Раиса Мартыновна возвратилась с животными в полночь. Миша сразу направился на второй этаж.

Остановившись у порога квартиры, он фыркнул, поднялся на задние лапы и стал принюхиваться.

– Ну, ну, – подтолкнула его Раиса Мартыновна, открыв дверь в квартиру. – У нас все тот же клиент, не ревнуй…

Иван Иванович вышел навстречу.

– Подождите минут десять в своей комнате, – с улыбкой сказала Раиса Мартыновна. – Он волнуется. Не удивляйтесь. Сегодня у меня еще одна везуха. Мне подарили тушку африканской обезьяны из Сухумского питомника. Так что впереди много работы.

Он слышал, как она с трудом втащила тушу на кухню и, облегченно вздохнув, положила в холодильник.

Он хотел помочь ей, но Раиса просила не входить, пока не покормит медведя.

Косолапый ел много, пофыркивая и почесываясь. Несколько раз он переставал жевать овсяную похлебку и прислушивался, поглядывая то на дверь комнаты, в которой находился очередной клиент, то на холодильник. Покормив медведя, Раиса Мартыновна позвала Ивана Ивановича.

– Дорогой мой, без бороды я вас не узнала, – с улыбкой сказала она. – Если все у нас пойдет по плану, то скоро в России появится новый частный цирк. И возглавит его не какой-то Викулин или Артур Борисович, а я – ведущий коммерсант России, Раиса Мартыновна Ваучер. Хотите коньячку?

– Спасибо. Вот чаю я бы выпил за ваши успехи. Артур Борисович по телевизору выступал.

– Вот как! Давно не было слышно.

– Врал, что на него покушались.

– Завтра пойдем в церковь, исповедуетесь, поставите свечку по убиенному, – вдруг строго сказала Раиса. – Тюрьма ждет вас, конечно, но, работая на меня, вы будете в полной безопасности.

Она подошла к двери, ведущей в коридор, и плотно закрыла ее.

– Пусть Миша не знает, о чем мы говорим. Слушайте меня внимательно. Моему цирковому номеру нужен оригинальный образ, интересный, неожиданный! Представьте себе: на манеж выходит снежный человек, или двухметровый орангутан. Вот в этой шкуре вы будете ловить меня, как тарзан, и под аплодисменты и рев Миши выносить за кулисы. Иван Иванович, вы можете взять меня на руки и сделать несколько шагов?

Лицо Сизарева стало бледным, глаза провалились.

– Ну что вы молчите? Красавец мой, тайгой вскормленный, – неожиданно вспылила Раиса Мартыновна. – А ну-ка встаньте так… Протяните руки вперед. Вот так, хорошо. Напрягите их. Молодец. А теперь ловите момент.

Раиса Мартыновна сделала несколько шагов в сторону и с разбега прыгнула в объятия Ивана Ивановича. Он еле-еле успел протянуть руки, затем охватил ее мускулистое тело и вдруг почувствовал не то что тяжесть, а напротив, какую-то необыкновенную легкость, даже воздушность ее тела.

И самое удивительное – оказавшись в его объятиях, она не спешила опустить ноги на пол. И он не торопился разжать руки. Наоборот, чем дольше она была в плену его ручищ, тем сильнее он сжимал ее упругое тело.

– Иван Иванович, вы молодец! А теперь несите меня! У вас хорошо развиты мышцы секса и райских наслаждений.

Из спальни донесся грозный рев медведя.

– Отлично. Завтра же заказываю для вас костюм орангутана!

Лицо ее вспыхнуло, загорелось румянцем.

– Или все-таки, использовать вас в другом качестве? Нет-нет. Вы – вылитый орангутан!

Она быстро отыскала складной метр, карандаш, бумагу и стала ловко обмерять, слегка оглаживая, его тело.

– Это прекрасная идея, дорогой мой. А главное – вы все время будете в маске, в костюме. Снимать его будете только дома. Полная конспирация.

Иван Иванович кивал головой.

Он начинал понимать, что перед ним возникает перспектива новой жизни, насыщенной событиями и необычными обстоятельствами.

И в этой жизни Раиса Мартыновна занимает все большую роль. Но какую?

– Извините, Раиса Мартыновна, – с грустью в голосе сказал он. – Мне необходимо жене написать. У вас не найдется почтового конверта?

– Конечно, найдется. Только почему столько тоски в глазах? Поверьте мне – то, что я вам предложила – бальзам спасительный! Ведь Артур Борисович от вас так просто не отстанет.

– Я убью его, – неожиданно вырвалось у Ивана Ивановича.

– Дорогой мой, – вкрадчиво возразила Раиса Мартыновна. – В биографии наивного рецидивиста это будет второе убийство.

Она взволнованно поднялась со стула и, подойдя к нему, положила руки на его плечи.

– В этих плечах столько дикой силы, крепости. Мне бы не хотелось, чтобы вы ее использовали только в лагерях и тюрьмах! Прислушивайтесь к моему сердцу, дорогой мой, и вам немного полегчает – она вдруг дотронулась до него не только разгоряченными губами, но и взволнованной грудью, и Иван Иванович внезапно почувствовал знакомый с детства, очень любимый запах парного молока. – Золотой мой, – тихо сказала она, и в ее голосе вдруг послышалась потаенная насмешка. – Идите ко мне… Я люблю вас, очень люблю… Я хотела бы иметь от вас таких же породистых орангутанчиков, – она ловко сбросила халат и судорожными пальцами раздела его. – А утром… утром пойдем в церковь.

Было около пяти утра, когда Иван Иванович взял карандаш, сел за письмо. Циркачка лежала рядом в чем мать родила и вздрагивала во сне.

«Мария, – писал он, – случилась беда. Эти господа оказались оборотнями, лицемерами. Автомат я приобрел, но знала бы ты, какой ценой! Меня выслеживают днем и ночью. Я даже адреса своего тебе не могу сообщить. Твою просьбу достать материи я не выполнил. Поросят живых здесь тоже не видел. Есть объявления о породистых собаках, а поросят не продают. Дорогая Марья Тимофеевна, очень хочется домой. Как там у нас на брусничной болотине? Наверное, поспели ягоды. Извини, что из-за такого дурака, как я, ты теперь живешь в бане. Зачем я продал дом?!.. До встречи. Твой Иван».

* * *

В Елоховском соборе шла служба – воскресная литургия, пахло воском и ладаном.

Раиса Мартыновна была в черном платье и выглядела очень привлекательно. Рядом стоял Иван Иванович. Вдруг она сказала ему шепотом:

– Иван Иванович, вот ключи от квартиры, идите домой. Немедленно…

– Зачем?

– Артур Борисович здесь. Он не один. Придете домой – мишу выпустите на кухню… Чтобы не волноваться, примите таблетки две-три… не меньше двух… Я их у телефона оставила.

Ивана Ивановича словно ветром сдуло… Когда прихожане запели «Господи, помилуй», Раиса внезапно оказалась рядом с «миллионером-перекупщиком». Она неожиданно опустилась на колени и запричитала, как истинная верующая. Артур Борисович, выискивая кого-то взглядом в толпе, вдруг обратил на нее внимание и поднял циркачку с пола.

– Вы кого-то потеряли? – лукаво спросила она.

– Неужели мне показалось, – мрачно ответил он, разглядывая ее наряд и внезапно добавил. – Мы с вами, прелестное создание, где-то встречались.

– Возможно, – игриво пролепетала циркачка. – Я-то вас каждый месяц по «ящику» вижу.

– Вспомнил! вдруг зло почти выкрикнул миллионер и бесцеремонно вывел Раису Мартыновну во двор. – Это вы были у метро «Измайловская» с борода-чем! А вам известно, мадам, что он рецидивист? – Артур Борисович цепко заглянул ей в глаза и циркачка обратила внимание, что зрачки его глаз не темно-карие, как изображал телевизор, а красно-кровавого цвета.

– Вы меня с кем-то спутали, дернула модными плечиками циркачка словно латами.

– Я уверен… Это вы его увезли…

– Бред сумашедшего!

– Проверим…

Он вытащил из кармана золотой портсигар и неподалеку появились мужчины с черными «дипломатами». В руках одного был чехол для гитары.

– В машину, – показав охраникам на Раису, скомандовал Артур Борисович. – Поговорим в другой обстановке.

Раису Мартыновну словно отбросило в сторону – к ограде.

– Любезный Артур Борисович, – сквозь зубы прошептала она. – А ну посторонитесь.

И в тот момент, когда он двинулся к ней, она выхватила из модной сумочки золотой шар и кинула его в сторону телохранителей.

Шар ударился об асфальт.

Легкий туман вырвался из него и охрана медленно, как в кино, легла на землю.

– У вас нет желания присоединиться к ним? – Раиса Матрыновна улыбнулась «коллекционеру-перекупщику».

Артур Борисович словно окаменел.

– Не волнуйтесь, – успокоила его Раиса, – через несколько минут они будут в полном порядке, а вас я приглашаю к себе на чашку кофе. Только с одним условием – к животным не прикасаться.

– К каким еще животным? – озадаченно возмутился Артур Борисович.

– Я же в цирке работаю, животных держу дома. Кстати, Артур Борисович, вам не кажется, что убийца – не тот человек, которого вы ищите?

– Тогда кто же?

– Вам виднее.

– Интересная мысль… Как это вы додумались?

* * *

– Мы уже пришли, дорогой мой…

Раиса Мартыновна осторожно поднялась на второй этаж роскошного особняка, неподалеку от церкви, прислушалась к шагам Миши. Он был в коридоре и, почуяв приближение гостей, зарычал.

– Иди в свою комнату, – резко сказала она, приоткрыв дверь.

Но медведь не уходил, продолжал рычать и скоблить лапой пол.

– Он не любит запах оружия и винного перегара. Она быстро прошла в квартиру.

Убедилась, что комната Ивана Ивановича закрыта, заперла Мишу в спальне.

Артур Борисович внимательно разглядывал просторную кухню, украшенную множеством шкурок различных животных и хорошо выделанных человекообразных обезьян. Раиса Мартыновна заварила кофе, разлила в чашки, достала бутылку коньяка.

– Судя по выступлениям, вы, дорогой мой, весьма заинтересованы в развале России.

– Вы хотите разозлить меня?! – неожиданно повысил голос Артур Борисович.

– Наконец-то я разбудила настоящего зверя, – с улыбкой сказала Раиса Мартыновна. – Да еще какого! И это после семидесятилетней уравниловки.

Они выпили.

– Артур Борисович, я знаю, что у вас очень много врагов, – строго сказала Раиса Мартыновна. – Вы их ненавидите. Лютой ненавистью. Не правда ли? И кто бы они ни были – министры, бизнесмены, фермеры, депутаты, вы готовы разрубить их, четвертовать, сжечь, превратить в манкуртов. Многие из них хотели бы сделать то же самое с вами…

– Вы – страшная женщина, – тихо сказал он. – Я никак не могу понять, чего вы хотите? Назвать своих врагов мне нетрудно… К примеру, этот бандит, с которым вы у метро кокетничали. И министр новый, противник торговых палаток. Негодяи! Пекутся о народе, забыв, что его уже нет! Одна мразь лагерная осталась!

– Сочувствую, дорогой мой, – подхватила Раиса Мартыновна. – Давайте сделаем по глотку и приступим к конкретным совместным планам.

В глазах ее появился бес. Они чокнулись фужерами, выпили.

– Дорогой мой реформатор! Все складывается как нельзя лучше! Вы будете редчайшим, можно сказать, выдающимся клиентом большого бизнеса, – торжественно, выговаривая каждую букву, произнесла Раиса Мартыновна. – И оплата, как говорится, будет по соглашению.

– За что?! – мрачно поинтересовался Артур Борисович.

– За вашего врага. Точнее, за его милое превращение в редкую вещь. Семь тысяч баксов, и вы получите его в виде вот такой хорошо выделанной шкурки-мумии. – Раиса Мартыновна ткнула пальцем в чучело шимпанзе, висевшее рядом с буфетом. – Вы платите аванс, – и через семь дней произведение искусства – в вашей квартире.

– Неужели это возможно?

– Коль есть спрос, будет и товар. Закон нашего прекрасного рынка. В дальнейшем заключим контракт, а потом и пятилетний проект на изготовление супермумий.

Артур Борисович поежился, и зрачки его глаз стали еще красней.

– Согласен! – твердо сказал он.

Лицо его вспыхнуло и зарделось, как морда у новорожденного таракана.

– Тогда прошу задаток.

– Сколько?

– Две тысячи баксов. И учтите – здесь, как говорится, преуспевающий миллионер эпохи построения нового социализма с капиталистическими манерами.

Она порывисто поднялась из-за стола и осторожно открыла дверь в спальню.

Артур Борисович заглянул туда и перекрестился.

Посреди просторной комнаты на широкой тахте лежал мертвенно-бледный голый человек. Ноги его были покрыты белой простыней.

– Ну как, впечатляет? – с гордостью спросила Раиса Мартыновна. – Дешево отдаю… Ведь я к нему еще к живому привязалась… Лапушка мой! И какой покладистый был: велела принять две таблетки – принял. Столько, сколько надо!

– Этот гад мне по ночам снится! – зло крикнул миллионер.

– Платите аванс, и через семь дней получите нашего манкурта в обработанном виде.

– А раньше нельзя?!

– Таксидермистика – очень кропотливое дело. Но этого клиента я гарантирую обработать на уровне мировых стандартов со всеми особенностями пола и породы.

– Он мертвый? – поинтересовался Артур Борисович, брезгливо разглядывая голое тело. – Его словно кто-то скоблил или царапал.

– А вы что, собираетесь с ним спать? – язвительно заметила Раиса Мартыновна. – Беднягу здорово подкосили мои таблетки. Короче, выкладывайте задаток. Цена с большой скидкой на ваш авторитет и заслуги.

Миллионер вернулся на кухню, вытащил из кейса пачку денег, вытер пот со лба.

– Здесь две тысячи американского производства, и не трудитесь считать, – со вздохом выдавил он. – А через неделю получить заказ можно?

– Тогда еще пятьсот баксов.

* * *

Оно, может, так бы и вышло. За эту сумму Иван Иванович превратился бы в чучело, если бы не врожденная его осторожность и таежный ум охотника.

Снотворных таблеток он не пил: нутром чуял – нельзя спать, когда поблизости Артур Борисович. Он лишь притворился спящим и все слышал. «Так вот почему у циркачки столько выделанных шкур! Вот почему столько чучел!» – с грустью размышлял он.

Как только бронированная машина Артура Борисовича уехала, Раиса Мартыновна, не теряя времени, взяла из аптечки шприц и, наполнив его белой жидкостью, подошла к иконе Богородицы. Иконка висела между самодельным ковром из непонятной кожи и шкурой шимпанзе.

– Да простит меня Господь за то, что я сокращаю страдания гибнущим от зла людского, – тихо прошептала она и осторожно прошла по коридору в спальню… и остолбенела: на просторной тахте никого не было. Иван Иванович сидел в дальнем углу комнаты на полу и громко всхлипывал.

– Ты что? – с дрожью в голосе спросила она.

– Сон жуткий приснился, – пробурчал Иван Иванович.

Раиса едва пришла в себя.

– Не переживай, золотой мой… с Артуром Борисовичем все обошлось. Теперь он уже никогда тебя не потревожит. Дай-ка я укольчик тебе сделаю для успокоения.

Но когда она подошла к своему пациенту поближе, он поднял голову и так посмотрел ей в глаза, что она застыла, будто на что-то наткнулась.

– Ты чего, милый? Инспектор покоя не дает или сон?

– Кто тебя создал, такую?! – вдруг сквозь слезы крикнул он.

– Может, ты по мне соскучился? – она положила шприц на стол и, подойдя к Ивану, цепко обхватила его шею руками.

– Не надо, Раиса Мартыновна…

– Милый мой, я люблю тебя, – она потянулась руками ниже пояса и царапнула его тело длинными, как у кошки, ногтями. – И не шуми, а то Миша услышит.

– Нет! Нет! Я не хочу…

– Забыл, что ты убийца? – Раиса Мартыновна начала раздеваться. – Не серди меня… Тебе необходимо расслабиться. Выпей и ляжем спать.

Она хорошо знала, что нужно делать в подобных ситуациях.

– Оставьте меня, Раиса Мартыновна. Я немножко отдохну и постараюсь заснуть.

Раиса Мартыновна вышла из спальни. В квартире наступила тишина. Иван Иванович не смыкал глаз. Его знобило от жутких мыслей и предчувствий. Он протянул руку к телефону, снял трубку, прислушался. Гудка не было. Посидев, он сунул руку под тахту, куда положил автомат. Автомата не оказалось. В этот момент послышался голос хозяйки дома.

– Орангутан, радость моя, ты не спишь? – громко спросила она, выглянув в прихожую из своей комнаты.

– Нет! – растерянно и зло ответил он.

– Давай сделаем укольчик, и сразу уснешь.

Иван Иванович не ответил. В этот момент он почувствовал, что в спальне стало вдруг жарко, даже душно. Он хотел открыть форточку, но она даже не сдвинулась с места. Духота в комнате увеличивалась, в щель из-под двери тянуло удушливым едким угаром.

– Как ты там, Иван Иванович? – донесся голос хозяйки. – Не спишь еще, дорогой мой, драгоценный экземпляр?

Голова его стала тяжелой, горячей и пустой, как раскаленный шар. Грудь его часто вздымалась, но чем глубже он дышал, тем больше не хватало воздуха. Собрав силы, Иван Иванович метнулся к окну и навалился всем телом на самое большое стекло, выдавив его.

Угасающим сознанием он успел определить, что спасение его там, в ночной темноте. Перевалившись через подоконник второго этажа, он сделал усилие и рухнул во двор.

Где-то вверху грохнули один за другим приглушенные выстрелы, но пули пролетели мимо…

* * *

Около трех месяцев добирался Иван Иванович до своей деревни, и долго описывать, с какими людьми он встречался, где шабашил, чтобы заработать на пропитание и дорогу.

Оборванный, с дикарским заросшим лицом, без денег и каких-либо покупок, предстал он наконец перед своей женой, незабвенной Марией Тимофеевной, обнял ее и покаянно заплакал.

Вскоре Сизарев получил письмо из Москвы, от Раисы Мартыновны. Она писала, что любит его по-прежнему, собирается приехать, привести ружье и порадовать шкурой Артура Борисовича Мордова, которую она собирается обменять на шкуры зверей, пользующихся большим спросом не только у меховщиков застойного периода, но и у западных инвесторов.

«…Без тебя, мой дорогой таежник, мне очень грустно. И все же не забудь передать привет твоей супруге Марье Тимофеевне». Так заканчивалось письмо.

Прочитав его, Иван Иванович глазам не поверил. Шрамы от Москвы еще не зарубцевались, и поседевшая голова разламывалась при одной мысли о циркачке. После московских «университетов» он стал неуравновешенным, замкнутым. Особенно его раздражали бизнесмены, которые по телеящику сулили райские наслаждения и тысячу процентов годовых.

«Я им покажу свободный рынок! – вскрикивал он по ночам. – Всех дармоедов работать заставлю!» А просыпаясь, скрипел зубами: автомата рядом не было.

Он хотел пойти с письмом Раисы Мартыновны к прокурору, но передумал и даже жене не сообщил о приезде столичной гостьи.

Ваучер примчалась, как приведение. На дворе стоял сильный мороз, и в деревне пахло печным дымом, смолой. Новенький «джип» и БМВ подкатили к самому жилью Ивана Ивановича. Было за полночь.

– Иван Иванович! Радость моя дикорастущая! – раздался голос Раисы Мартыновны. – Мороз на дворе, открывай дверь!

Иван Иванович прикрутил к сигнальной ракетнице трубку и, открыв дверь, оторопел. Кроме циркачки, на крыльце стояли еще двое: «покойный» охранник Мордова с большим мешком и его напарник с чехлом для гитары.

– Принимай гостей, дорогой мой, – кокетливо улыбалась Раиса Мартыновна. – Как видишь, охранник – кстати, познакомьтесь, его зовут Рольмопсов. Да не смотри на него так. Кто прошлое вспомнит – тому глаз вон. Где хозяйка? Мы ей тоже кое-что привезли.

– У Марьи Тимофеевны сердечный приступ… Она в больнице.

– Значит, ты вольный казак? Она чмокнула его прямо в губы.

– Не совсем так, – смущенно возразил Иван Иванович. – Мы телку купили.

Гости громко расхохотались и осторожно внесли в дом сначала большой мешок, потом чехол для гитары.

– Стол накрывай, Ваня, – радостно предложила циркачка. – С красной рыбой, лесным медом, брусникой… Великого человека поминать будем… Великого, хотя и дурного.

– Кого это?

– Артура Борисовича Мордова, выдающегося реформатора России. Нынче Москва в трауре. Четыре казино закрылись. Красные фонари тухнут. «Золото, уран, нефть» теперь не банк. Богатейший человек был, рог в его душу!

– А вы что, в бедности живете? – робко возразил Сизарев.

– У меня, дорогой мой, честный бизнес. Товар свой я никому не навязываю. Ты не дури, эскимос! Мы тебе автомат привезли, ваучеры прямо из банка, американского спирта двойной очистки, денег на новый дом…

– Довольно! Хватит!

– Не кричи, манкурт! Рольмопсов теперь на меня работает… Его и зовут теперь иначе. Будь любезен пожать ему руку. Короче, знакомьтесь – это Борис Николаевич Зомби, по кличке Беня. А это – молодой бизнесмен Иван Иванович Сизарев.

Беня первым протянул руку.

– Забудем обиды, господин Сизарев, – процедил он, – впереди у нас неплохое будущее, поэтому не надо стрелять друг в друга.

Иван Иванович молча протянул руку.

– А этого бывшего кремлевского зубра, – продолжала Раиса Мартыновна, – зовут, как и моего утенка, Тимуром, отчество Базарович, кличка – Сытый. Тимочка, помоги, пожалуйста, Бене развязать мешок… Пусть покойник на лавке полежит. Чучело должно подсохнуть.

Иван Иванович неторопливо накрывал на стол: нарезал красной рыбы, положил на блюдо морошки, брусники, меда лесного…

Но когда увидел мумию Мордова, тарелка выпала из его рук, дух сперло, и жуткий крик вырвался из его груди.

– Боже мой! Боже мой! – взмолился он. – Артур Борисович, как же вас окаянный рынок скрутил?! Раиса Мартыновна, он уже не человек, он словно леший перестроечный! Мне, бывшему охотнику, смотреть на него страшно.

– А ты на кого похож, алкоголик несчастный?! – в голосе Раисы Мартыновны послышалось что-то грозное, зловещее. – Мордов даже забальзамированный не на одну тысячу долларов потянет… Особенно на мировом рынке. Что Москва! Весь мир в трауре: еще один реформатор таксидермирован. И без пушек, без баррикад… А ведь он, зараза, сначала в структурах ВВД конспирировался, потом в КРБ, а потом уж просто в БМВ, где мы его и накрыли…

Циркачка, никого на смущаясь, быстро переоделась и стала похожа на королеву рекламных клипов «баунти» и других кокосовых лакомств.

– Милые мои, – с улыбкой обратилась она к своим телохранителям. – Сегодня я буду спать только с Иваном Ивановичем. – Она еще раз поцеловала его. – Дорогой мой, хорошо, что ты уцелел. Я бы с ума сошла без тебя. – Она вытащила из дорожной сумки две бутылки с шампанским, поставила на стол. – Помянем Мордова и бай-бай…

– Может, лучше снотворного принять? – вырвалось у Ивана.

– Милый, не серди меня. О прошлом молчок, и этот «жвачный» больше не угроза тебе, – она указала на чучело. – Хочешь, подарю его в день твоего рождения? Не хочешь? Жаль, редкий, дорогой подарок… Господа, раскупоривайте шампанское. Ну-ну, Иван, не грусти. Ты сегодня бледный. Может, тебе «Сибирской» налить? И тебе, Тимурчик, налью. Но только один стаканчик. Не забыл, куда завтра идешь?

– А куда? – поинтересовался Иван.

– В морг. Гляди в оба, Тимур, выбирай только крупных, местных, белолицых. Черномазых карликов в Москве хватает. Ну, помянем раба…

Все выпили, и тут Иван замер и выронил из рук вилку. Ему вдруг показалось, что забальзамированный Мордов словно потянулся к столу.

– Глядите! Глядите! – не выдержав, закричал Иван. – Покойник к столу лезет!

– А куда он еще может лезть? – с улыбкой подметила циркачка. – Он всегда лез к столу, к власти да к бабе без лифчика! Куда еще может лезть эта скотина в накрахмаленной рубашке? Наглая, как банк Шарикова.

Она плеснула шампанского в сторону Мордова, и его стеклянные глаза неожиданно зашевелились.

Иван Иванович вздрогнул, отшатнулся от чучела. Попутчики циркачки тоже были удивлены.

– Боже мой! – взмолился Сизарев. – Неужели мне показалось?! Ведь у него глаза, словно живые и даже очень знакомые! Где я видел их?! Это не Мордовские глаза! Вспомнить не могу, чьи?

Циркачка расхохоталась.

– Эти глаза я купила в престижной конторе лет пятнадцать назад, – с улыбкой сказала она, откусив кусок «Сникерса», – из-под полы и очень дорого. Они намного старше мумии. А вот чьи они, вам, господа хорошие, навряд ли угодать! Но я дам небольшую подсказку. Помните многосерийный фильм «Семьдесят четыре мига осени»? Он сотрудничал с партийными экранизаторами из самых высоких дач, так сказать, писателями криминальной, простите, кремлевской верхушки. Сейчас они миллионами ворочают.

– Людей?! – не понял Иван Иванович.

– Нет… – задумчиво возразила Раиса Мартыновна, – отпечатанными бумажками. Но их цель – научиться распоряжаться живыми людьми так же, как выделанными, или так же, как баксами или нашими зелеными бумажками.

– Но ведь живые люди не бумажки! – не выдержав, возмутился Иван Иванович.

– Быдло! – брезгливо отрезала Раиса Мартыновна. – Сытый прав, надо использовать их как дешевых рабов!

– Раиса Мартыновна, – обрадовался Сытый. – Мы начинаем понимать друг друга. Ваши мумифицированные тушки из московских миллионеров становятся шедеврами. Не торопитесь продавать золотой запас. Скоро акции их обесценятся, а на тушки спрос увеличится! Впрочем, я уже догадался, чьи это глаза.

– Они словно живые… – опять простонал Иван Иванович.

– А что им сделается? Такие глаза, да и мозги, будут жить еще долго… – брезгливо подметила циркачка. – Власть быстро меняется, гены – медленно…

* * *

Уже была съедена семга, похожая на красного поросенка, и выпита не одна бутылка шампанского, как в дверь постучались. Сизарев пошел открывать, но Ваучер остановила его.

– Спрячь чучело, – строго приказала она. Мумию положили обратно в мешок и сунули за печку. Иван Иванович подошел к двери предбанника, спросил:

– Кто там?

– Это я, Петя Рыжов.

– Чего надо, Петя?

– Проезжал мимо… Вижу у твоего сарая две импортные машины, решил зайти.

– Сейчас, Петя, – Сизарев вернулся из предбанника. – Раиса Мартыновна, к нам мясной производитель пожаловал.

– Кто такой?

– Лосятник местный… Браконьер в законе… Снайпер по лесному мясу.

– Впусти.

На пороге появилось существо, очень отдаленно похожее на человека. Это был крупный мужик с дикими глазами и красным лицом, как лошалая семга.

– Знакомиться будем? – буркнул он, и лицо его заиграло множеством ярко-рыжих веснушек.

– Кобель рыжий, откуда ты?! Ха-ха! Красавец, да у тебя шея толще, чем у Шварценеггера. Раздевайся, садись рядом, я тебе «Сибирской» налью.

Рыжов как будто ждал этого.

Раиса Мартыновна, пока он раздевался, достала из-под лифчика маленький пузырек и плеснула в стакан гостю розовой микстуры.

– Беня, налей! «Сибирской» драгоценному лосятнику… Буду рада познакомиться с добытчиком, но прежде, Иван Иванович, можно вас на минутку…

Сизарев и Ваучер вышли в предбанник.

– Иван Иванович, – почти прошептала Раиса Мартыновна, – вы, наверное, догадались, почему мы втроем приехали? Короче, на этом животном мы заработаем не одну тысячу долларов.

– На каком животном?

– На госте вашем.

– На Пете Рыжове?

– Ну да… Для деревни он – обычный мерзавец, браконьер в законе, а для нас – находка.

Ивана передернуло.

– Раиса Мартыновна, – растерянно возразил он, – я вам не указ, но Рыжова весь район знает… Он древнего рода, у него трое детей, жена, мать, и потом, он на «Буране» приехал.

– «Буран» мы быстро ликвидируем: металл в стружку, шины переплавим. У нас полный сервис. Ну ладно, пойдем в комнату… Я со своми посоветуюсь.

Поминки превратились в праздничное пиршество. Россия всегда славилась пьянством во время чумы.

– Иван Иванович, радость моя драгоценная, – защебетала циркачка. – А ведь дружок ваш ни в чем вам не уступит! Ох и выпьем мы как следует, позабавимся! У нас вся ночь впереди.

– В шесть утра, уважаемая, мне корову кормить, – вежливо возразил лосятник.

– До шести успеем…

– Чего успеем? Я вас не понял, гражданочка.

– Не притворяйся, кобелек! Ты мне очень нравишься. Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Потом узнаешь… Короче, я хочу, чтобы ты вместе с орангутаном развлек меня.

– С каким орангутаном?

– С твоим земляком.

– А-а-а, с Иваном, что ли?

– Ну, да…

– Как развлек?

– Очень просто, и самым натуральным образом. Ты что, не мужик?

– Прямо здесь? А как же попутчики ваши?

– А они у меня вроде худсовета будут!

– Раиса Мартыновна, – вмешался в разговор Си-зарев. – Можно мне с Петей перекурить?

Они вышли в предбанник, Иван Иванович умолял своего земляка ехать домой, но тот уже изрядно опьянел и под воздействием розовой микстуры желал только пить и развлекаться.

– Моя Танька капустой пахнет квашеной, а от этой заразы так и веет, так и веет кокосами и сникерсами. А ноги у нее?! Как у сохатого! А грудь – глухарь позавидует.

Сизарев понял, что земляка не убедишь, и, махнув одной рукой, другой перекрестился.

– Хочу выпить за вас, красавица, – с пьяным форсом провозгласил Рыжов, войдя в теплое помещение.

– Хватит пить, дорогой. Давай раздевайся.

– Так сразу…

– А как же, ненаглядный мой?..

– Но ведь вы, пардон, при кавалерах…

– Рыжий, не испытывай моего терпения. Господа! – на этот раз властным тоном приказала Раиса Мартыновна. – Снимаем только по одному дублю. Поэтому принесите все необходимое: лучшую камеру, стойку, шприцы, крем для кожи.

– Раи-и-чка, пойдем в машину… – Рыжов отяжелел не на шутку.

– Там холодно, дорогой мой…

– Я согрею тебя…

– Ты лучше здесь мои ножки согрей, видишь, как они дрожат? – циркачка ловко сбросила с себя трико цвета розовой микстуры, и по избе, как по сигналу, разлилась легкая музыка.

Профессионалка начала с танца живота. Верхняя часть ее тела прикрывала белоснежная майка, а нижняя, удивительно стройная, мускулистая, словно задние ноги породистого жеребца, была голой.

Лосятник не выдержал, стал раздеваться.

– Ну, вот, давно бы так, – обрадовалась Раиса Мартыновна. – С общего плана переходим на укрупнение и снимаем все детали.

– А у меня их всего две, – мало что соображая, бубнил Рыжов и не замедлил снять сначала ватные брюки, потом теплые трусы. – Раи-и-ичка, а можно свет выключить?

– Не, дорогая горилла, в темноте я не найду тебя.

Извиваясь в танце, циркачка совсем близко подошла к лосятнику и вдруг, обхватив своими длинными ногами его веснушчатые конечности, застыла на мгновение и потянула к себе. Лосятник не выдержал и тоже потянулся к циркачке, стараясь как можно плотней приблизиться к ее телу. Но циркачка вовремя ускользнула из его рук, ловко «держала расстояние».

Наконец, когда гость, теряя рассудок, рассвирепел и начал своими ручищами цеплять Раису Мартыновну за волосы, наматывая их на кулак, антуражные съемки пришлось прекратить и перейти к детальным укрупнениям. Для этого лосятника привязали к лавке, а циркачка, при помощи приготовленных шприцев, вздула свои груди до мировых стандартов.

Иван Иванович не знал, куда деться и благодарил Бога, что о нем все забыли. Судя по тому, что ничего не происходило, а лишь изображалось, он понял, что вся эта порнуха станет просто видеоприложением при торговле мумифицированным лосятником.

После нескольких дублей циркачка порозовела, как возбуждающая микстура, и послала подручных за новым снадобьем.

Достав халат из роскошного кожаного «дипломата», она надела его на голое тело и устало опустилась на лавку.

– Ну как, Иван Иванович, я очень вам нравлюсь? Сизарев окаменело молчал, опустив глаза в стакан с водкой.

– Дорогой мой, это моя работа.

– Я никогда не пойму вас, Раиса Мартыновна!

– А ты постарайся… Я тоже долго не могла понять, почему убийцы всегда живут намного богаче умных, честных людей.

– Но ведь сколько веревочка ни вьется…

– Помолчи-ка, орангутан! Или ты из примерных пионеров?.. Шучу, шучу, Иван Иванович. Просто мне охота, чтобы вы были богаты, образованы и разбирались не только в ружьях и медвежьей желчи, но и в людях. Хочу работать с вами.

– В цирковом номере?

– Обрадовался… Это не главное… Прежде всего – заниматься чучелами и при этом обеспечивать товаром моих клиентов, которые нуждаются в трансплантации весьма ценных органов. Теперь-то вы от меня никуда не денетесь.

– Почему вы так считаете?

– Потому что, дорогой Иван Иванович, я жду от вас ребенка.

Сизарев только крякнул, зажмурился, потом поспешно налил в стакан «десять буль-буль», выпил и опять опустил глаза.

– Если будет мальчик, – продолжала циркачка, – назову его Валентином, если девочка – Валя. Нравится мне это имя.

Сизарев вновь потянулся к бутылке, но она отодвинула ее в сторону.

– Орангутан, не надо! Ты не Мордов и не лосятник… Я тебя люблю! Я ведь все-таки приперлась к тебе за тыщу верст! Ценить надо!

Иван Иванович молчал, растерянно поглядывая на мешок с Мордовым и на обезвреженного лосятника.

– Раиса Мартыновна, чего вы хотите от меня?

– Чтобы ты всегда был рядом. Любить себя не заставишь, но быть рядом с богатой красивой женщиной, по-моему, всегда приятно.

– Вы правы, Раиса Мартыновна, но у меня уже есть жена.

– Дурак ты, хоть и прекрасный мужик. Я тебе что, жить с Марьей Тимофеевной запрещаю? Употребляй ее на здоровье… Все условия создам… Только я тебя тоже люблю.

– А как же совесть?!

– Когда бы совесть кормила, так у нас на Руси давно бы нищих не было.

Она подвинулась к нему, обняла его за плечи и поцеловала в губы.

– Орангутан… Люблю… Ты мой единственный.

– Экземпляр, – неожиданно вырвалось у него, и он тут же получил сильную пощечину.

– Не смей так говорить! Я тебя от тюрьмы спасла!

– А кто мне снотворные таблетки дал?!

– Мордов ни за что бы не раскошелился, если б не застал тебя спящим.

– А кто хотел сделать мне укол, а потом отравить газом?

– Дорогой, мне хотелось вылечить, снять с тебя стресс!

– А когда ничего не вышло – расстрелять из окна… Хорошее лечение…

– Орангутан, успокойся. Это не я стреляла.

– А кто же?

– Охранник мой, с третьего этажа, которому я плачу тридцать долларов в сутки. А за то, что промазал, я заплатила сто долларов.

– Вот спасибо, Раиса Мартыновна! – усмехнулся Иван. – Значит, благодаря именно вам я сижу в своей бане, жив-здоров и пью чай с брусникой.

– Не ерничай!

– А вы не считайте меня идиотом!

– Никто не считает. Ты думаешь, мне легко было обломать этого паука-Мордова, а потом переманить его кремлевских жвачных в свою контору? – она, не обращая внимания на слетевший с тела халат, подошла к чучелу и, распрямив его, вытряхнула несколько пачек новеньких купюр. – Это все твое, орангутан, только поверь мне, я не хотела твоей смерти… Ты мне живой нужен. – Она судорожными и скользкими от крема руками сгребла часть денег в охапку и, бросив их в печку, еще раз поцеловала его. – Я хочу быть с тобой! Делай со мной, что хочешь, только будь моим! – она опять потянула его на себя. Это она делала прекрасно.

Иван Иванович уже знал обворожительный, всеобжигающий запах этого тела и, как в Москве, противостоять соблазну был не в силах.

Откуда появилась музыка – он не понял. Но в этот раз он вдруг почувствовал, как циркачка нетороплива, даже робка в своих профессиональных движениях и, оказавшись в ее объятиях, ему совсем не было противно. Сквозь звуки музыки он неожиданно услышал молитву, которую она нашептывала, обхватив его обеими руками и прижимаясь к нему всем телом. Молитва была из Ветхого Завета и просила об одном – спасении человечества. Иван Иванович уже слышал ее не раз, правда, при других обстоятельствах, но только сейчас до него стал доходить ее глубинный смысл.

Уже светало, когда к баньке Сизарева подъехала еще одна машина. Из нее вышел холеный, разрумянившийся мужчина.

Сизарев глянул в окно.

– Чего это его черт несет, да еще чуть свет, – поморщился он. – Наш животновод теперь директор АО «Перестройка», господин Еремей Долбарис.

Раздался сильный стук в дверь.

– Ну, чего делать будем? – спросил Иван Иванович.

Набросив персидский халат и надев колготки, циркачка обратилась к своему единственному приказным тоном:

– Миллионера да лосятника убери за печку – и впускай. И не дрейфь. Со мной не пропадешь.

Долбарис вошел, как игривый конь постукивая железными копытами. На лице его застыла улыбка, заготовленная на все случаи жизни. Под его кожаным меховым пальто был надет кажаный пиджак, а под ним – все это знали – американский бронежилет. Такого, как он, на мякине не проведешь. И хотя Еремей не был официальным главой района и за ним не ходили охранники, но каждый в округе, да и за пределами, знал, что именно Долбарис – хозяин, а не тот, которого подсунул местный парламент охмелевшему от свободы народу.

Циркачка и животновод разглядывали друг друга долго и пристально, как два квалифицированных разведчика враждующих государств. Каждый из разведчиков был вооружен до зубов и подкреплен православными идеями.

– Боров! – неожиданно воскликнула Раиса Мартыновна, не выдержав пристального взгляда. Российский боров на арабском аукционе! Ха-ха!

– Простите, не понял? – не убирая улыбку, спросил Еремей и протянул руку для знакомства. – Моя фамилия Долбарис, и арабские аукционы я презираю.

– Фамилия, не только в Москве известная, но и за бугром.

– А вы – Раиса Мартыновна!

«Боров» продолжал пристально разглядывать циркачку, а потом вдруг прощебетал, как райский соловей:

– Дорогая… вы прелесть. Можно мне поцеловать вашу искусную ручку?

– Бросте придуриваться, Еремей, – лениво ответила Раиса, но ручку с драгоценными камушками все-таки протянула. – Раздевайся да попросту садись к столу. Выпьем да закусим, ежели, конечно, у тебя все внутренности в норме – желудок, почки, селезенка.

– Успокойтесь, мадам, мои органы соответствуют мировым запросам, – нисколько не теряясь, ответил Долбарис.

– Ну и прелестно. Товар должен быть всегда кондиционным, – замешкалась Раиса.

– Верно, – согласился Еремей. – Вот еще надо разобраться, кто здесь товар.

– Тогда давай для начала выпьем шампанского и послушаем музыку.

На этих сигнальных фразах Беня и Тимур уже раз-чехлили видеокамеру.

Приготовились к съемкам.

– Дорогая, я очень люблю шампанское, но сейчас работа не позволяет.

– Какая же у тебя работа, животновод? Ведь не на зарплату живешь?

– Стучу! И крепко… – он опять постучал, только уже не железными копытами, а в грудь, и ловко сбросил с себя кожаное пальто. – И раньше умел стучать, и теперь. Дай-ка, прелестное создание, паспорток твой, а еще командировочное удостоверение.

– Это зачем?

– Клади на стол и помалкивай! – и, показав на свой карман, добавил. – Документы на твоих подручных уже здесь!

Иван Иванович машинально полез в свои карманы, но Долбарис остановил его.

– Ты, Сизарев, меня не интересуешь. Кстати, Иван Иванович, ты бы вышел во двор, а то нам поговорить надо с глазу на глаз. Может, пока дров поколешь? В баньке холодновато.

Сизарев. словно снег, растаял.

– Слушай, животновод, – не выдержала циркачка. – Сколько тебе отстегнуть, чтобы ты отстал и подумал о своем будущем?

Владыка района задумался.

В этот момент бесшумно вышел из бани один из кремлевских жвачных Раисы. Вид у него был понурый, по-видимому, он переживал свою оплошность с документами.

Другой жвачный зомби-Рольмопсов, оценив ситуацию, был невозмутим.

– Что это вы, Раиса Мартыновна, чикаетесь с этим клиентом? Дайте распоряжение, и мы его для чучела обработаем или подготовим для трансплантации…

– Спокойно, господа! – перебил его Долбарис. – Вас направили сюда работать под моим руководством! Понятно? В противном случае мне придется вас наказать. – Он неожиданно вытащил из кожаного пиджака золотой шар и положил на стол. Шар был точно такой же, как у Раисы Мартыновны и ее шефа.

Циркачка сразу побледнела, отшатнулась сначала к мешку с мумией Мордова, потом к окну, на подоконнике которого лежали шприцы, и жуткое безмолвие повисло в помещении.

– Одевайтесь, мадам! – властно скомандовал Еремей. – Поедем в мою контору…

Он взял со стола золотой шар и постучал им по столу.

– А здесь нельзя разобраться? – растерянно поинтересовалась Раиса Мартыновна.

– Ни в коем случае! – с улыбкой ответил Долбарис. – Я человек суеверный, а здесь, судя по всему, уже имеется покойник…

Он покосился на печку.

– Очень жаль, что вы действуете без инструкции и приказа сверху. В центре теперь тоже наши люди. Кстати, слышали новость?

– Какую?

– Самый выдающийся реформатор России как в воду канул…

– Имеете в виду Артура Борисовича?

– Вот именно – имею в виду.

Губы Раисы Мартыновны дрожали, лицо покрылось белыми пятнами.

Долбарис поднялся из-за стола и, держа в руках золотой шар, подошел к половику за печкой.

– Извините, господин Долбарис, промашка вышла: там местный лосятник. Он уже полуфабрикат… – шепотом выдавила Раиса Мартыновна.

– Так и знал. Приехали сломя голову. Ни сознательности, ни дисциплины. Все наскоро, тяп-ляп. Жаль, господа, но я вынужден доложить шефу.

– Не делайте этого, Еремей! Не знаю, как вас по батюшке?

– Еремеич, уважаемая… Но от этого мне не легче.

– Поймите, Еремей Еремеич, мы напали на золотую жилу. Пьянство здесь жуткое, развал духа и тела…

Люди, кроме угроз, от властей и начальства ничего не имеют. Думали попользоваться этим…

– Как?

– Очень просто… Отовариться дней за десять – и отвал.

Долбарис помрачнел. Холодный пот покрыл его перестроечное лицо.

– Свою долю вы получите, – успокаивала его циркачка, – о покойниках вам не придется волноваться. Мы их быстро в валюту обращаем.

Раиса Мартыновна закурила.

Долбарис, почесав в затылке, повертел в руках золотой шар, сунул в карман.

– Логично и даже заманчиво, – спокойно сказал он. – И сколько же вы намереваетесь отстегнуть за каждого аборигена?

– Условия ваши.

– В рублях или в валюте?

– Как захотите.

– В зеленых, – твердо сказал Долбарис. – Но учтите, иду на нарушения. В договоре ясно сказано – все работы только с согласия шефа. Если б не ваш талант, особенно в кинопродукции, – у нас с вашим участием она нарасхват, – я бы и разговаривать не стал. Дорогая, поедем ко мне! – Еремей вновь выдавил на лице улыбку и в этот момент был очень похож на президента одного из обнищавших государств.

– Сначала давайте выпьем, – вкрадчиво предложила Лариса. – Я не откажусь.

Долбарис был натурой весьма неординарной. С юных лет он превосходно «стучал», умело налаживал и использовал связи, менял жен и любовниц, как драгоценные реликвии, взамен получал повышение по службе, но больше всего он любил выступать в парламенте и голосовать. Голосовать то за одного, то за другого, то за третьего, чтобы все оставить на земле так, как хотелось ему.

«Какая прелесть – эти бесконечные выборы! – радовался он. – Сегодня на одного „стучишь“, завтра на другого». Умел он, обладая феноменальной памятью, рассчитать не только на много ходов вперед, но и вычислить доход. Долбарис с успехом закончил учебу в школе восточных единоборств и с пеной у рта мог хвастаться самым отборным огнестрельным оружием, потому что в этой сфере предлагал свои нанотехнологии.

Одним словом, он был тем, кто появляется всегда в нужном месте и в нужное время, любил говорить о себе, что он субъект без затей и без совести. Но самоуправства, без указаний шефа, он действительно не любил. Жил он всегда в неге и холе, ну а в наши дни деньгам и вовсе счет потерял.

Вскоре Долбарис и Ваучер подкатили на «Ниве» к добротному двухэтажному особняку серебристо-белого цвета. Раньше дом был коричневым, но Еремей быстрее всех перекрасил колерку и с распростертыми объятиями принял новую власть: сельсовет окрестил административным центром, а совхоз – в шутку, конечно, – товариществом расхитителей и алкоголиков без ограниченной ответственности.

– А где же мои друзья? Где дорогой мой орангутан?

– Это вы так Ивана Ивановича величаете? – распахивая калитку перед домом, спросил Долбарис. – Недурственно, но на мой вкус, несколько прямолинейно.

Показывая гостиную, Еремей с гордостью сказал:

– Здесь мое ангельское пристанище. Тут вы можете отведать и «Анкл Бенс», и «Баунти», и прочие райские наслаждения. Рядом столовая, дальше ванная и кайфушник с цветомузыкой. Включить?

И полилась ритмичная музыка, разгоняющая кровь и холодящая душу.

Сбросив норковую шубу, таксидермистка буквально влетела в райские наслаждения.

И вскоре новые друзья уже беседовали за столом, переполненным зарубежными и отечественными яствами и лучшими винами.

Оглядывая интерьер квартиры, профессионалка с интересом отнеслась к нескольким чучелам животных, среди которых были экземпляры удивительных человекообразных с других континентов.

– Это цветочки, – заметив интерес гостьи, с ухмылкой превосходства похвастался Долбарис. – У меня есть то, о чем шеф только мечтает.

– Что ж это такое?

– Пусть будет маленькая тайна…

– И все-таки…

– Так вам все и расскажи… Не забывайте, мадам, что вы – нарушитель договора и, согласно инструкции, я обязан вас наказать.

– Наказать. Я согласна. Но сначала выпьем и потанцуем.

– Краковяк.

– Почему краковяк?

– Может, мазурку? Дорогая моя, давайте ближе к делу. Я не мальчик, и вы не девочка. У вас свои секреты – у меня свои. У вас свой счет в швейцарском банке, у меня свой. Будем начистоту: я вам нравлюсь?

– Очень.

– Тем лучше.

Они выпили по бокалу, закусили.

– Итак, уважаемая, – Еремей щелкнул пальцами по столу. – Сколько я получу за каждого аборигена?

– Вот так сразу «быка за рога»?!

– Да, вот так сразу! Я не халявщик и не презираю А.О. НИН! И перестройку ценю за фиолетовые перестроечные дела.

– Что вы нервничаете! Я выделю вам подушную оплату, а душами буду распоряжаться сама… Захочу – выставлю на аукцион, захочу – пущу их на трансплантацию.

– Спокойно, Раиса Мартыновна, – Долбарис нахмурился. – Никакой подушной оплаты! Вы меня поняли? Вам двадцать процентов, остальные мне. Не устраивает?! Так я сам сделаю из вас «куклу».

– Чего?!

– И думаю, мой шеф будет страшно рад такому наказанию. Героиня видаков, цирковая и кинематографическая звезда, известная таксидермистка в своей последней ипостаси!

– Хватит! – не выдержала Раиса Мартыновна. – Сколько вы хотите за одну душу?

– Три тысячи зеленых! И не больше четырех аборигенов из каждой деревни.

– Вы с ума сошли! Это цена солидного депутата с гуманитарным образованием. А вы за одного алкоголика-неандертальца с мерзкой печенью требуете то же самое. Да у нас известные писатели, эстрадные артисты дешевле!

– Ладно, так и быть… Не могу подавить тягу к вам и к вашему киноискусству. Сойдемся на двух с половиной.

– Оставьте меня в покое, господин Долбарис. От этих цифр у меня голова кружится.

– А как же быть с нашей взаимностью?

– Не знаю, не знаю. Я себя мерзко чувствую.

– А я себя превосходно! – Он вплотную подошел к циркачке и крепко обхватил ее тренированное тело. – Так, либо две тысячи – учтите, цена окончательная – за каждого красавца, или я отутюживаю вас и превращаю в элегантную куклу Барби.

Раиса Мартыновна вздрогнула, отшатнулась, но Долбарис сжал ее тело еще плотней.

– Я в восторге от ваших эротических фильмов, – вдруг вкрадчиво сказал он. – А в вашем исполнении песня «Султаман» – история нашей культуры. Восточные аранжировки сильно развивают мышцы любви и неги.

– Нет-нет! Уберите руки.

Циркачка пыталась выскользнуть из объятий, но Долбарис уже действовал по отработанному плану.

– Я не собираюсь спать с вами, дорогая моя Барби! Вы будете самой драгоценной куклой в мире! Вот только над архитектурой мавзолея для вас придется поработать без выходных.

– Отпустите меня, маньяк!

– Кричите сколько угодно, прелесть моя. Еще ни одна кукла не уходила отсюда живьем! – Долбарис сорвал с Раисы Мартыновны одежду и застыл в оцепенении. – Ого! Да вы гораздо лучше, чем в своих кинофестивальных боевиках. А нижний этаж просто прелесть! Мечта любого орангутана.

– Умоляю! Я согласна на две зеленых за душу!

– Теперь я не согласен. Я создам шедевр! В моих руках золото и бессмертие! Ваше клевое изваяние войдет в историю лучших мумий.

– Вы садист! – опять взмолилась Раиса Мартыновна.

– А вы кто, прелесть моя? – прошипел он, сжимая циркачку одной рукой, а другой пытаясь раздеться. – Не успели приехать – и уже лучшего лосятника оприходовали.

И тут Раису Мартыновну осенила идея, которая переломала весь ход дальнейших событий.

– Увы, господин Долбарис, вам уже не придется порадовать шефа своим садизмом! К сожалению или к радости, но кукла Барби, сделанная из меня, не произведет на него впечатления, – сказала она и вдруг замолчала со слезами в глазах.

И Долбарис, на что и рассчитывала Раиса, сразу уловил скрытую угрозу в ее интонации.

– Он, что, неужели и он покровительствует вам? – раздраженно спросил Долбарис. – Неужели порно действует, как манифест безумцев?

– Нет, дорогой мой. Просто его уже нету, вашего шефа. На его месте уже другой, – голос Раисы стал еще уверенней, когда она заметила в лице Долбариса легкое замешательство. – И я имею честь быть представителем его конторы. Так что в нашей фирме действует новый занак, и шар золотой теперь фуфло! Спустите его в свой антикварный унитаз! – Раиса дрожащими нервными движениями вытащила из своей замшевой сумочки кубик – это был бриллиант чистой воды.

Долбарис в недоумении замер. Мелкие капли пота покрыли его лицо.

– Конечно, – задумчиво сказала циркачка, – по сути дела, это я должна была вас наказать…

– А куда же делся наш прежний? – удивленно спросил Еремей.

– Слинял. За бугор… Видимо, счет его в банке достиг потолка.

– А новый? – Еремей глотнул коньяка.

– Вот это вы верно сделали. Налейте и мне, – попросила Раиса и стала осторожно одеваться.

– Ну, говорите же…

– С новым беда натуральная. То есть не с ним, а с любимцем прежнего шефа – нашим великим реформатором Мордовым. По приказу нового мне пришлось своими руками сделать из него…

– Ну, что же вы замолчали?

– Чучело… – со вздохом сказала Раиса. – Прискорбно, но факт. Можете убедиться самолично… Он нынче покоится далеко от Москвы… – Циркачка опять вздохнула и выпила рюмку коньяка.

– Да где же он, черт возьми? Или у вас после такого пакостного дела язык отсох?!

– Да здесь он, в имениях ваших, в баньке у Вани Сизарева.

Долбарис сразу неохотно и неумолимо начал трезветь, задумался.

– Согласитесь, дорогой мой, что это не малая услуга с моей стороны. Привезти в такую дыру столь редкий экземпляр – многого стоит. Но я ведь знала уже, от своих кремлевских, вашу страсть к антиквариату. Сколько отстегнете, дорогой мой? Учтите, если цена нас не устроит, нам таможня не указ… В Европе реализуем.

Долбарис вновь задумался и сделал глоток из бокала Раисы Мартыновны.

– Чучело, конечно, редчайшее и вы редкая куколка, а как быть с реформами, с перестройкой? – шепотом спросил он, словно о тайном заговоре.

– Да вы у нас, оказывается, романтик? – неожиданно расхохоталась Раиса. – Дон Кихот!

– Уму непостижимо! – Долбарис выпил еще и вдруг поднялся из-за стола и заговорил громко, разбавляя возмущение нецензурной бранью и междометиями. – Талантливейший практик, за которого я голосовал на всех выборах, защитник предпринимательской идеи и вдруг – чучело!!! А кто позаботился?! Свои же! И мне – борцу за процветание – купить предлагают! Сойду с ума! Застрелюсь!

– Успокойтесь, дорогой мой… – вкрадчиво сказала циркачка и, помолчав немного, кокетливо поинтересовалась. – Так за сколько вы возьмете нашего бессмертного реформатора?

– Не знаю, не знаю, – мрачно ответил Долбарис, надевая поверх сорочки бронежилет. – Надо смотреть. Язык не поворачивается сказать – товар.

– Еще какой товар! – сразу подхватила Раиса. – В хороших руках даже забальзамированный лидер – это клад! Мысли-то его не бальзамируются, а идеи, связанные с перестройкой России, и тем более…

– Одно утешение, – согласился Еремей. – Едем, дорогая моя, смотреть, едем! Мумия великого россиянина – это вам не кукла с африканского аукциона со жвачкой во рту!

* * *

Долбарис даже крякнул от удивления, увидев своего кумира и великого приватизатора в натуральную величину, в том же галстуке и голубой сорочке, в которых он выступал по телевидению и в бесчисленных образовательных и благотворительных программах.

– Ангел мой, – процедил он сквозь зубы. – Хотел я с тобой в другой обстановке встретиться, но Бог не дал.

Еремей разделся до бронежилета и подошел к чучелу.

– На кого же ты покинул нас, Артур Борисович?! Долбарис не замечал ничего вокруг: ни подручных Раисы, ни ее, ни Сизарева.

Он даже не обратил внимания, как мумия повернулась на бок и качнула несколько раз головой в сторону Раисы Мартыновны. Но Иван Иванович, сидевший за столом в углу, все видел, и, несмотря на хмель, жуткий крик вырвался из его груди:

– Глядите! Чучело опять шевелется!

– Замолчи, идиот! – обрушился на него Долбарис. – Ты знаешь, кто это?

Иван растерянно кивнул головой.

– Тогда встань и почти его память молчанием.

– Я из-за него уже четвертый месяц молчу…

– Не сердитесь на него, дорогой Еремей Еремеевич, – вмешалась в разговор циркачка. – Это ведь он помогал обрабатывать Мордова и сильно пострадал за него.

Все молча встали.

– Так сколько вы отстегнете? – нарушила молчание Раиса.

– Двадцать тысяч. Сами знаете, какими. Хотя ему цены нет. Я бы его в мавзолей поместил из мрамора, но прежний шеф сам туда метит, да и новый, наверняка, не откажется.

– Ну что ж, дорогой мой, учитывая ваше положение, можете аборигенами рассчитываться, – лукаво предложила циркачка.

– Ладно. Возьмите двадцать душ из моей усадьбы, – раздраженно сказал Еремей, – и отваливайте. Я ведь не Чичиков, в конце-то концов.

– Так и сделаем, красавец откормленный, – ледяным голосом согласилась Раиса, и в тот же миг Долбарис был схвачен с двух сторон кремлевскими жвачными. А еще через миг прикован наручниками к железной скобе у печки. И тут же на голове его оказался полиэтиленовый прозрачный мешок с этикеткой «Райское наслаждение».

– Достали вы меня своими куколками Барби, родненький мой! – зловеще улыбнулась Раиса Мартыновна.

Иван, крадучись, направился к двери, но циркачка не дремала.

– Иван, не дури! На место! – а своим жвачным прохрипела: – Не вздумайте стрелять! Испортите внутренности – уволю. Этого людоеда Долбариса только на трансплантацию!

* * *

После устранения Долбариса у Раисы Мартыновны стали появляться клиенты – начались творческие дни. Первой пожаловала Матрена Амоновна Сорокина. Она прослышала, что Иван Иванович вернулся «из городу», и решила разузнать, не поедет ли еще. А если поедет, то заказать с ним сбрую для лошади и хомут. Она знала Ваню еще мальчиком, когда-то нянчила, испытывала к нему самые светлые чувства.

– У вас никак гости? – обрадовалась она, увидев Ивана Ивановича. – У Сизаревых всегда любили гостить, особенно заезжие торговцы да цыгане. А щас че, одна баня осталась да сарай из горбылей.

– Все продал, Матрена Амоновна, – разводил руками Иван Иванович. – Всю недвижимость… Теперь очередь за душой…

– Не приведи Господь… Ежели Сизаревы начнут свои души продавать, что же от России останется? Хозяйка из больницы не вернулась?

– Нет. Жду со дня на день…

– А это что за дамочка с розовыми бантиками? Давайте познакомимся. Меня зовут Матрена Амоновна Сорокина, попросту Сорока, потому как я потрещать люблю. А вас как величать?

– А меня – Раиса Мартыновна Ваучер.

– Ваучер?! – удивилась Матрена. – Таких фамилий что-то не припомню. Это не русская фамилия.

– А где сейчас русскую встретишь? Разве только здесь… Как вы думаете, откуда взялась моя фамилия?

– Эх, девка, ты думаешь – я глупенькая! Оттуда и взялась, – Сорокина указала наверх, – два ваучера я вложила в «Золото Колымы», другой – в «Золото, уран, нефть». Где они теперь, родненькие? Ни дивихдентов, ни золотишка, а ведь столько лет прошло!

– Я помогу вам, Матрена Амоновна. Ваши деньги от меня не уйдут.

– Буду премного благодарна. Вы никак благодетельница?

– Она самая… Вы из какой деревни?

– Лосяткина…

– Большая деревня?

– Полсотни дворов…

– Ваучеры все сдали?

– Бог с вами! Многие еще под лампадками прячут.

– Вот что, дорогая моя, чаю индийского хотите?

– Чашечку выпью, – Сорокина сняла шубу «на рыбьем меху», стала выглядеть гораздо моложе, румянее. Глаза горели, как угли в русской печи.

– Сколько вам лет? – поинтересовалась циркачка.

– О прошлом годе шестьдесят исполнилось.

– Как вы себя чувствуете?

– Ой, девка, пока што на лошади верхом скачу, да вот Ванюшке хомут хотела заказать.

– Я в город больше не поеду, – со вздохом почти прохрипел Иван и стиснул зубы. – Шла бы ты, Матрена, домой! Нечего тебе по избам шастать!

– Ты не кричи, Иван Иванович! Я сама достану хомут и сбрую… – с лукавой улыбкой пообещала циркачка. – Только с одним условием – сообщите всем деревенским, чтобы ваучеры ко мне несли. Даю три бутылки за ваучер и четыре – за облигацию.

– Сообщу, Раиса Мартыновна, обязательно всех приглашу к вам, у кого эти бумаги еще целы.

– А как у вас аппетит, дорогая моя? На почки не жалуетесь?

– бог миловал.

– А на желудок?

– Все ем… А что такое?

– У меня аллергия на больных и уродов. У вас внучка есть?

– Конечно. Радость моя единственная.

– Приходите с ней в гости. Я вас импортными конфетами угощу, «Бони М» послушаем…

– Это что, наподобие МММ?

– Да, бабушка.

– Мы, девка, без конфет и музыки проживем. Нам хомут нужен да сбруя крепкая.

– Все будет, теперь к новой жизни идем, к победе перестройки.

– Так и раньше шли. А живем, как и прежде, не приведи Господь!

Напившись чая, Матрена Амоновна ушла. Циркачка долго проважала ее взглядом, как бы прикидывая и обмеряя ее со всех сторон. Иван Иванович не выдержал.

– Матрена Амоновна – святой человек, моя крестная, ветеран Отечественной войны. Ее-то за что?

– Не скули, орангутан. Не годится твоя Амоновна. Рыхлая она, кляча. Вот внучку мы оприходуем.

На следующий день пришли сразу два человека: высокий крепкий мужик, напоминавший заросший холм, потому что его густые волосы торчали отовсюду, даже из носа и ушей, и человек-правдоискатель, абсолютно лысый Митька Митусов, трижды раненный защитник Белого Дома.

– Кто тут ваучеры покупает? – грозно поинтересовался волосатый холм.

Раиса Мартыновна сама вышла навстречу, посмотрела в щель предбанника и приказала Бене впустить сначала одного клиента, а другому подождать на улице.

Первым переступил порог рубленой избы правдоискатель Митусов.

– Орангутан, включи музыку для гостя, – приказала циркачка.

Раиса Мартыновна сразу обратила внимание на фактуру вошедшего.

Надела очки-хамелеоны и пристально вглядывалась в лицо квадратного человека.

Удивительно! Лицо вошедшего было тоже квадратное и широкое, особенно в жевательной части. Митусов смотрел исподлобья, зло.

– Вы, гражданочка, откуда будете? – Еще с порога спросил он.

– Из Москвы, а что такое?

– Да ездят тут всякие. В нашей усадьбе главный животновод пропал. Как языком слизало.

– Он что – мороженое? – с язвительной улыбкой пошутила Раиса Мартыновна. – Может, он на аукцион уехал?

– Какой к черту аукцион! Начальник полиции в Москву звонил. Хотел заявку сделать на всероссийский розыск… Ему отказали.

– Удивительно!

– Говорят, в своем районе ищите… Ну это так, к слову, Зовут меня Дмитрий Павлович…

– А меня зовут Раиса Мартыновна. Как вы себя чувствуете, Дмитрий Павлович?

– Прескверно… На улице мороз, в душе – мрак, холод… Согревающего ничего нет?

– А чего надо?

– Водки или спирту, или еще чего…

– Для таких крепышей, как вы, ничего не жалко, – Раиса Мартыновна достала бутылку желтой борматухи, налила стакан.

– Да какой же я крепыш… Уже пятый год на пенсии по инвалидности, живу с одной почкой, и язву уже не один раз вырезали.

– Вы не шутите?!

– До шуток ли теперь, Раиса Мартыновна, еще ишиас у меня.

– Значит, и сердце хандрит?

– И сердце, – Митусов нахмурился, выпил борматухи.

– Какого же дьявола вы пришли ко мне? Я же сказала Сорокиной: аллергия у меня на больных и уродов!

– А как с ваучерами быть? Я четыре километра пешком шел.

– Главному животноводу продайте.

– Но ведь он пропал.

– А вы его разыщите.

– Вы что, издеваетесь?

– Издеваются над вами люди, которым вы служите, а я вам добра желаю… Идите отсюда, Дмитрий Павлович.

– Иди-иди, Митя, – поддакнул циркачке Иван Иванович.

– А напарник ваш тоже инвалид? – поинтерисовалась Раиса Мартыновна.

– Полный… У него все простреляно, но, в отличие от меня, пьет как лошадь, и что удивительно, постоянно смотрит на себя в зеркало. У него дело к вам.

– Какое?

– Очень щекотливое. Налейте еще, и я не буду молчать. По-моему, он подозревает вас…

– В чем, дорогой Дмитрий Павлович?

– В том, что вы причастны к животноводу. Раиса Мартыновна нервно рассмеялась и неожиданно тоже выпила рюмку.

– Он что, экстрасенс, этот самый, как его, инвалид?

– Бог его знает… Всегда начищенный, наглаженный и при медалях и орденах, правда, в Чечне осечка вышла… Весь в дырках вернулся – и ни одной награды.

– Он что, работает с животноводом?

– Правая рука, особенно по части телок.

– Ветеринар, что ли?

– Если бы… Ветеринаром у нас девушка была. Ее тоже словно языком слизнуло вместе с подругой, еще года три назад…

– Позовите его.

В помещение вошло существо, очень отдаленно похожее на человека: из носа торчали густые волосы, руки были в ссадинах и нервно дрожали, глаза, как две черные пуговицы, шарили по углам горницы. По всем признакам существо было чем-то потрясено и смотрело исподлобья, как оголодавший барсук.

– Мы вас не потревожили, фрау? – не скрывая внутренней бесовщины, изрекло оно и, тяжело дыша, по-видимому, от злости, налилось кровью. – Если бы не ваучеры, я бы не знал, как и появиться. Впрочем, к незнакомым людям я всегда приезжаю с наручниками, – вошедший внимательно оглядел помещение, задумался. – Но ваши эротические фильмы меня с толку сбили. Где начальник мой?

– Я вас не поняла.

– Не стройте из себя ангела. Где мой Еремей Еремеевич Долбарис?

– Во-первых, почему вы называете меня «фрау»?

– Потому что фамилия ваша Мартинсон-Ваучер, и отбывали срок вы в наших учреждениях! К тому же, вот уже около месяца вас разыскивает шеф…

– Спокойно… Остановитесь, мне холодно, – Раиса Мартыновна поднялась из-за стола и, зайдя за печку, набросила сначала бронежилет, потом достала золотой шар.

– Дмитрий Павлович, – обратилась она к Митусову. – Возьмите плату за двадцать ваучеров и ступайте с Богом. Да не забудьте напомнить Сорокиной, что инвалидов и уродов я не принимаю.

Квадратный правдоискатель тяжело поднялся, молча вышел на крыльцо и позвал своего напарника.

– Ну что же, – с улыбкой, даже с умилением обратилась циркачка к вошедшему, – надеюсь, вам не надо объяснять, что это за шарик?

– Безусловно, – строго ответил мужик в дубленке и папахе.

– Тогда давайте знакомиться. Кто вы такой, человекообразный инвалид?

– Прошу не оскорблять! Я – правая рука Еремея Еремеевича Архип Иосифович Плоскодон. – Тут Плоскодон сбросил с могучих плеч воинскую дубленку, папаху, и все увидели, что он тоже в бронежилете, более того, на бронежилете была отпечатана крылатая фраза «У Н + БЕМ нет проблем», а с правой стороны, чуть ниже, висел маузер последней модификации.

– Госпожа Ваучер, куда вы спрятали моего начальника?! – вдруг закричал он.

– Отдышитесь, дорогой мой Архип Иосифович, – с улыбкой, даже с восторгом успокоила его циркачка. – Поберегите нервы и скажите мне вразумительно, сколько куколок вы изваяли за время перестройки? Разумеется, вместе с Долбарисом?

Человекообразный инвалид сразу сник, задумался.

– Вы предательница! Вы рушите реформы!

– А вы – ходячий труп. Мне жаль вас, дорогой мой, и я не знаю, как вам помочь. За начальника своего не беспокойся, мы его уже определили.

– Куда?

– Конечно, не в парламент, и даже не на аукцион. Дорогой, а как у тебя с мужскими достоинствами?

– Прошу, скажите, что вы сделали с начальником, и я подыграю вам в любой киносъемке и принесу не один ваучер…

– Боже упаси! Для этого надо хотя бы чуть-чуть походить на человека.

– Неужели вы, действительно, его уже…

– А ты что думал?! Мы работаем без выходных, и к тому же с подушной прибыли.

Человекообразный не выдержал и, соскочив со стула, выхватил маузер. Но Беня и Тимур стояли сзади, без особого труда подмяли неуравновешенного клиента и привязали к лавке.

– Я хочу видеть начальника, – никак не унимался Плоскодон.

Когда вносили Долбариса, Плоскодон внимательно рассматривал искаженное лицо усопшего. Он долго не сводил глаз с холеного тела, уже размеченного специальными карандашами на секции, а потом вдруг, тяжело вздохнул, тихо проскрежетал зубами:

– Такое творчество, дорогая фрау, вам выйдет боком. Подобный бизнес противоречит любой морали!

– Мораль будешь читать там, а сейчас… Ты, наверное, знаешь, что органическая зола, перемешанная с древесиной, не оставляет заметных улик. Да, я чуть не упустила главное. Беня, позови, пожалуйста, этого квадратного, что похож на заросший холм, по-моему, он еще на крыльце.

Правдоискатель изрядно замерз, но продолжал дожидаться напарника, предчувствуя что-то недоброе.

– Дмитрий Павлович, извините, ради Бога… Наверное, без вас не обойтись, – сильно переменившись в лице обратилась к нему циркачка. – Видите, что мы сделали с Плоскодоном?

– Вижу, вижу… Но я вижу еще и главного животновода. Как он не похож на себя! Ой! Да он мертвый!

– Сейчас вы все поймете, дорогой мой Дмитрий Павлович… Все произошло на редкость неожиданно, внезапно… Раздевайтесь, дорогой мой, присаживайтесь. А теперь выслушайте меня. Я была у этого мерзавца в гостях, и он хотел меня, сами понимаете… оприходовать…

– Я вас не понял, Раиса Мартыновна, – растерянно развел руками Митусов.

– Ну что здесь понимать? Выражаясь по-вашему, хотел языком слизнуть.

– Теперь понял.

– А получилось совсем наоборот… Я сама его успокоила. А потом, когда мне стало не по себе, Господь услышал мои молитвы. Вы видите письмо, – циркачка взяла со стола лист бумаги. – Это послание сильно смягчает мою вину. Я хочу, чтобы письмо прочел Иван Иванович, уж он-то не сфальшивит! Письмо я нашла в кармане у Долбариса. Ваня, держи письмо и, ради Бога, не думай, что Ваучер ко всем жестока.

Иван Иванович, словно в каком-то сомнамбулическом сне, осторожно взял письмо в руки и, запинаясь, прочел: «Милый мой Плоскодон, ты опять запил! Я очень скучаю по твоей волосатой груди. Купил тебе „бархатного“ пива и оригинальную кассету. По ней можно научиться любить пять раз в неделю. Решил чиркнуть тебе, потому что есть работа. Перед моим окном вот уже второй день прохаживаются такие замечательные телки, что я не в силах оторвать от них глаз. Куколки из них получатся отменные. Их трое, видимо, приехали на студенческие каникулы. Эти господа любят кататься на лыжах и санках. Надо их обязательно обработать к следующему аукциону, а самую клевую попытаться реализовать живьем. Она очаровашка! Постоянно жует и курит, курит и жует! Давай займемся ими завтра же, после телефонного разговора с шефом. Приезжай обязательно. До встречи. Твоя шершавая любовь, Еремей.»

После прочтения письма в бане воцарилась тишина.

– Ну, Дмитрий Павлович, теперь вам понятно, кто слизнул языком ветеринаршу и ее красавицу-подругу? – строго сказала циркачка. – Теперь-то вы поняли, кто похищал ни в чем неповинных людей, превращая их в антикварные куклы?!

– Наверное, и нашу парикмахершу они порешили… И лосятника…

– Лосятника я не трогал! – выкрикивал Плоско-дон. – С ним Долбарис имел дело! У них свои счеты.

– Вот как они со своими сводят счеты, – с ядовитой усмешкой подметила Раиса Мартыновна. – Рольмопсов, усыпите это животное.

– Может, все-таки, передать их участковому? – робко предложил Дмитрий Павлович.

– Не смешите меня… Сколько у вас исчезло людей за последние, скажем, два года?

– По-моему, около пяти…

– И никого не нашли?

– Нет.

– Значит, участковый кормился из той же кормушки, и ему ни в коем случае нельзя сообщать. Вот что, дорогой мой, снимите копию с этого письма и отправьте его в российский суд, а подлинник вместе с этими бандитами я передам в центральные органы… И, ради Бога, умоляю вас, ни одного слова о том, что вы видели у Сизаревых. Я считаю, что я сделала доброе дело. Вы поняли?

– Еще бы. Мы очень благодарны вам. Теперь некому будет над нами издеваться и по полгода не платить жалованье.

– Тогда садитесь и пишите копию письма.

– Я сейчас перепишу. Но кого же мы теперь будем наказывать, если бандиты уже пойманы?

– Дмитрий Павлович, дорогой, я нисколько не удивлюсь, если суд оправдает наших убийц. А с вами что случилось, Иван Иванович? На вас лица нет! Так дело не пойдет! Ведь я приехала к вам в гости и хочу, как и вы, делать людям добро. Прошу вас, присядьте с нами за стол.

Иван Иванович присел рядом с циркачкой и, внимательно присмотревшись к ее глазам, вдруг обнаружил в них тот же самый красно-коричневый цвет и то же озлобленное напряжение, что и в глазах Артура Борисовича.

Дмитрий Павлович молчал.

Он был участником двух войн, но трупный запах даже фашистов вызывал у него скорбное угнетающее чувство.

Ему было жалко всех на свете, потому что он верил в Бога и ценил больше живых людей, чем умерших. Он знал, что где-то на свете существуют аукционы, где продают не только человекообразных, но и отдельные их органы, но относился к этому скептически. Теперь же предполагаемое стало очевидным, и он едва справлялся с мерзким чувством растерянности.

– Господи, помилуй, – перекрестился он, – я не знаю, что и сказать. Раиса Мартыновна – вы первая ласточка в наших местах. Кому же теперь верить, ежели свое руководство занимается Бог знает чем.

– А кто учил его?! – неожиданно встрял в разговор Иван Иванович.

– Вот именно! Ты думаешь, что я виновата во всем? Скажите ему, Дмитрий Павлович, что я, спасая невинных людей, совсем бескорыстно наказала этих двух мерзавцев.

– В этом-то и весь ужас, – неожиданно возразил Митусов. – Они насолили вам, но я вас тоже не могу понять. Я видел ваши фильмы и, надо сказать, был потрясен развратом. Ваня Сизарев совсем другой человек. Он скромный, покладистый, честный… И если бы не водка, то жил бы он богато, по-православному.

– Вы так считаете?! – удивилась Раиса Мартыновна.

– Я уверен…

– В таком случае вы глупец, извините за грубое слово. Именно над такими, как Иван Иванович Си-зарев, семьдесят четыре года издевались долбарисы и плоскодоны. А какими они были, ваши руководители, козе понятно.

– Извините, мадам, спасибо вам, конечно, за разоблачение этих негодяев, но чем вы лучше их?

– Я способна любить, дорогой мой. Это главное. Я привязываюсь к людям, как безропотная дворняжка. А мое киноискусство – это прежде всего бизнес.

– Для вас это бизнес, а для нас беда. От ваших фильмов наши дети становятся импотентами, наркоманами, убийцами, провокаторами…

– А вы хотите, чтобы они были комсомольцами?

– Я хочу, прежде всего, чтобы они ценили родителей и верили в Бога, – продолжал Митусов. – А вы, мадам, хоть и разоблачили этих двоих, но, по-моему, проповедуете совсем другое.

Рольмопсон и Тимур переглянулись, но продолжали внимательно слушать Митусова. Митусов неожиданно замолчал.

– Продолжайте, Дмитрий Павлович, продолжайте, – говоря эти слова, Раиса Мартыновна уже сняла с себя кофту и уже осталась в прозрачном бюстгальтере, прикрывавшем одни соски классической груди. – Дорогой мой, разве это тело может принадлежать только Богу и Церкви?! – с улыбкой, даже с какой-то грустной иронией своего превосходства тихо спросила она. – Вам, безусловно, известна крылатая фраза нынешних дермократов, простите, демократов, о том, что красота спасет мир. Кстати, кто автор этих слов? Если вы ответите на мой вопрос, то у меня будет к вам одно заманчивое предложение.

– Я, конечно, скажу вам, – смущенно ответил Митусов, – только прошу – не надо при мне раздеваться и принимать меня за тупого провинциала. Так какое у вас предложение?

– Нет-нет. Вы ответьте сначала.

– А если я скажу, что автор этих слов какой-нибудь Добыевский или Добытчиков, или вообще неизвестный Фантомас, но ни в коем случае не Достоевский, тогда что?

– Вы не лишены юмора, дорогой мой…

– Это единственное, что у меня осталось в связи с огромными переменами в обществе.

– В таком случае, у меня к вам предложение.

– Какое?

– Помогите мне обвенчаться.

– С кем?

– С Сизаревым.

– С Ваней или с его братом Леней? Раиса Мартыновна задумалась.

– Если сумеете – с обоими… И сразу… Для Лени я тоже найду работу.

– Это невозможно.

– Почему?

– Это противоречит законам православия. Тем более, один из них женат.

– Но я заплачу, дорогой мой, по-божески.

– Интересно бы знать, как это – «по-божески»?

– Я дам вам, дорогой мой, ровно столько, чтобы хватило на строительство храма в этой дыре. Если хотите, вы можете стать его настоятелем.

Дмитрий Павлович задумался, помрачнел.

– Нет, это невозможно, – тихо сказал он и помрачнел еще больше, вытирая платком вспотевшее лицо.

– Дорогой мой Дмитрий Павлович, я не сказала вам самого главного… Я жду от Ивана Ивановича ребенка… Если вы не верите, я могу показать справку о том, что я беременна.

– Нет, не надо. Я верю вам, Раиса Мартыновна, и потому еще больше удивляюсь, зачем вам вступать в брак сразу с двумя братьями?

Раиса Мартыновна нахмурилась, губы ее задрожали, глаза округлились как два золотых шара.

– Это отдельный разговор, – тихо сказала она. – Я бы не хотела говорить об этом в присутствии возлюбленного.

– Может, мне выйти?.. – сразу вспылил Иван Иванович и, резко поднявшись из-за стола, вышел в предбанник.

– Дмитрий Павлович, – тихо, почти шепотом продолжала циркачка, – Иван Иванович тяжело болен. Ему осталось жить лет десять, не больше.

Митусов закрыл глаза, подумал.

– Но согласится ли Леня на тайный брак?

– Я в этом не сомневаюсь… Ведь он, по всей видимости, бедный человек.

– Только деньги за храм вперед, – строго вдруг сказал Дмитрий Павлович, – и если строительство святыни остановится, то…

– Иван Иванович, идите к нам.

Иван Иванович все слышал и вошел в помещение страшно угнетенным.

– Скажи, Ваня, – сразу перешел к делу Митусов, – ты согласен обвенчаться с этой мадам вместе с Леней?

– А куда мне деться? – устало процедил Сизарев и, налив водки в медный ковшик, выпил еще.

* * *

Если где-то там далеко за бугром пьют «Амаретто», виски и прочие «чинзаны», то у нас в России с некоторых пор с достоинством употребляют «Дихлофос», «Гутальен», лосьон «Рояль» и прочие промыватели и сократители земной жизни.

И никто не удивился, даже не моргнул глазом, увидев за клиросом опухшего и хмельного батюшку, якобы позволяющего себе это согласно чину. Послушницы храма Божьего пребывали тоже подшофе, ссылаясь на холод и голод, наступивший в жизни и в природе.

– Бонжур, мадам, – с радостью встретил ряженый отец пышно разодетую гостью и ее сопровождающих. – У вас шикарный наряд.

– Святой отец, у нас все шикарное… Но почему вы еле стоите на ногах?

– Какова проблема – таково исполнение. Раньше жрали тюрю, брагу, теперь «Сникерс» и «Ройяль». Когда-то венчались один раз на всю жизнь, теперь – по три раза за месяц, вы даже пошли дальше – сразу с двумя! Ха-ха!

– Я не обязана перед тобой отчитываться, батюшка. Но я нуждаюсь в здоровом теле и поэтому из двух русских мужиков попытаюсь отобрать для себя самое необходимое…

– Интересная мысль. Не лучше ли в таком случае обвенчаться сразу со всей деревней?

– Со временем я так и сделаю, только ты поменьше болтай да язык в мозги спрячь, если они у тебя есть, – вдруг шепотом сказала Раиса.

– Не сердитесь, мадам, но групповой брак уже стал входить в моду, и не только в нашем районе…

– Вот и прекрасно. Думаю, что совсем скоро наш президент подпишет закон о групповом браке, а также разрешит официальное сожительство с гуманоидами и однополыми. А пока что-то я не вижу Леню Сизарева.

– Леня Сизарев деловой партнер фирмы «Челнок». По всей видимости, задерживается на съемки рекламы. Он подъедет с минуты на минуту на кроваво-черном жеребце.

– А это еще что такое?

– Это малое предприятие при полицейском участке, а жеребец – это «черный воронок» с телохранителями по найму. Сейчас они охраняют Леню Сизарева, а во второй половине дня – местного президента, который за ним охотится.

– Прекрасно! По-видимому, и в вашей дыре процесс пошел. Жаль только, что не все вожди дожили до такого сказачного процветания и такой сказочной свободы.

– Какие вожди? – не понял священник и даже чуть отрезвел.

– Наши вожди, святой отец, наши! Великие и бессмертные, как их памятники и реформы. Это они дали ростки таким очаровательным реформам! Перед такими богатствами, которые сейчас имеют миллионеры-реформаторы, любая нравственность бессмысленна. А это прекрасно, дорогой мой… Нравственность жвачным не нужна. Как вас зовут, святой отец?

– Логута Моисеевич. И хотя я выпивши, но не вижу в этом ничего прекрасного.

– Дурак! – неожиданно вспылила циркачка. – Если бы мы не изживали в течение многих лет нравственность, то кто бы тебе позволил такое попустительство? А процесс позволяет. Не это ли наше завоевание?!

Священник отрезвел окончательно.

– Если это завоевание, мадам, то, извините, не мудрого православия, а сатаны!

* * *

В отличие от Ивана Ивановича Леонид Иванович уже давно занимался коммерческой деятельностью и преуспел. На территории своей губернии его окрестили «нехалявщиком», большим «гомоспециалистом». Второе ему подходило очень.

Он не пил и не курил, но запретный плод любил. Ни девочек не чурался, ни мальчиков.

Леня уже знал, что такое лавры славы и богатства, и предложение отечественной кинозвезды Раисы Мартыновны Ваучер воспринял как подарок судьбы.

В церковь он прикатил на том же кроваво-черном жеребце, набитом уже не «сникерсами», а искусственными цветами.

– Раечка! – сразу завопил он, размахивая большим букетом. – Ваше предложение сделало меня шестнадцатилетним. Я вас до смерти зацелую!

– А как у вас со здоровьем, дорогой мой? – не замедлила поинтересоваться циркачка. – На воспалительные процессы не жалуетесь?

– Что за вопрос, Раиса Мартыновна?! Я вас буду на руках носить, сколько вы этого пожелаете.

– Посмотрим, посмотрим. Брачный союз – это не реклама в АО. А как аппетит у вас?

– О чем речь, Раечка?! О такой женщине я мечтал очень давно, задолго до перестройки.

– Вы серьезно?

– Кроме шуток…

– Надеюсь, вы не в бронежилете?

– Боже упаси!

– Тогда подойдите ко мне.

Не успел Леня Сизарев сделать и трех шагов, как получил от циркачки сильный удар в солнечное сплетение.

Он рухнул на пол прихода и с трудом отдышался. Сотрудники Лени переглянулись, а Раиса Мартыновна спокойно сказала:

– Поднимите его. Мне хотелось проверить его возможности.

Рольмопсов бросился за кинокамерой, но циркачка остановила:

– Трубу для иридодиагностики и карту сексуальных отношений.

Рольмопсов усадил Сизарева на лавку и пошел за прибором. Сначала Леня сопротивлялся, но потом взял себя в руки и внимательно стал следить за каждым движением циркачки.

– Я сразу вижу, дорогой мой, что вы – разновидность белладонны, – с улыбкой сказала Раиса Мартыновнв. – Легковозбудимый и сладострастный. Это мне подходит. Тимурчик, подай, пожалуйста, насадки для трех видов диагностики.

Святой отец перекрестился.

Циркачка все пристальнее вглядывалась в темные глаза Лени.

– Иван Иванович, прошу вас, посмотрите сюда… Иван подошел к аппарату и глянул в трубку.

– Вы видите темные четырехугольники с черными пятнами внутри? Если глаза представить в виде циферблата, примерно на полшестого.

– Вижу.

– Это говорит о том, что у вашего брата тяга к однополой любви.

– Глупости! – заспорил «челночник». – Просто я, как и многие, люблю острые ощущения.

– Дорогие мои, – вмешался святой отец, – хватит тянуть резину. Будете венчаться или нет?

– Конечно, будем! – почти вскрикнул Леня. – Я привез в церковь лучших друзей!

– Нет, дорогой мой, венчаться с тобой я не хочу, – вдруг строго сказала циркачка и задумалась.

– Мадам, тогда платите неустойку.

– За что?

– За то, что я потратился на самого дорогого фотокорреспондента, на пять телохранителей. Вот они все перед вами.

– Дорогие мои. Вам предстоит передохнуть, пока идет венчальная процедура. – Раиса Мартыновна почти машинально вытащила из сумочки золотой шар и бросила его в сторону Лени Сизарева и его охраны.

– Начнем ритуал, господа, – после легкого взрыва строго сказала Раиса. – А эти пусть пока проветрятся при храме.

Но не успел батюшка начать проповедь, как деревянный иконостас покачнулся, и громоздкие иконы стали медленно сползать со стены.

– Глядите, глядите! – опять закричал Иван Иванович. – У Николая Угодника глаза точь-в-точь как у Артура Борисовича.

И на этот раз все присутствующие заметили сходство. Но они удивились еще больше, когда самая большая икона отделилась от иконостаса и полетела не вниз, а по диагонали, рассекая в кровь голову Лени Си-зарева.

– Батюшка, продолжайте проповедь, – строго приказала Раиса. – Видимо, сам Господь решил расправиться с этими господами.

– Ну, это только начало, – неожиданно поддержал циркачку Павел Дмитриевич. – Если рухнул когда-то храм Христа Спасителя, то уж наш сарай непременно развалится, потому что во главе его не иконы православные, а коммерческие бесы.

– Иван Иванович, – забеспокоилась Раиса Мартыновна, – не отходите от меня, дайте мне вашу руку. Вот так.

Иван не двигался. Губы и руки его холодели. Он со слезами смотрел на поверженного брата.

– Крепись, земляк, – утешал его Павел Дмитриевич. – На все есть Божья воля, а иной раз и Божья кара!

Однако после венчания батюшка раздраженно спросил новобрачных.

– А кто будет иметь дело с полицией, выносить трупы, чинить иконостас и т. д?

– Это мелочи, – с улыбкой ответила Раиса Мартыновна. – Кстати, святой отец, после проповеди вы стали привлекательней и приобрели великолепный товарный вид.

– Благодарствую, уважаемая, – нахмурился священник. – Но учтите, при всем вашем превосходстве, техническом вооружении и, я бы даже сказал, нахальстве ни один волос не слетит с головы моей без воли на то Господа нашего. Сила креста еще очень и очень велика! И слава Богу! – Он поднял руку, чтобы сотворить крестное знамение в сторону циркачки, и тут Иван заметил, как вздрогнула, сжалась в страхе его новоявленная жена, как заметался взгляд ее, одним словом, он впервые почувствовал, что есть все же силы, которые страшат Раису Мартыновну.

Словно защищаясь, она подняла руки.

– Ну, зачем же так круто, батюшка дорогой? Вы что, шуток не понимаете? – И она подмигнула Рольмопсову. – Принесите священнику деньги на строительство храма.

Деньги лежали в пачках и были вручены батюшке вместе с дипломатом.

Логута Моисеевич с трудом скрывал свою растерянность и удивление.

– Дмитрий Павлович, у меня к вам просьба, – с улыбкой обратилась Раиса к Митусову. – На фронтоне новой церкви должно быть написано золотыми буквами: «Этот храм построен в честь святой Раисы, московской благотворительницы…» Надеюсь, вы поняли меня? А чуть подальше должно быть кладбище для «челноков» и убогих новой поры.

На прощанье циркачка припала к руке священника и, поцеловав Митусова в лоб, подарила визитную карточку с надписью АО «Воланд». Только после этого жеста она усадила Ивана в джип и исчезла…

* * *

Иван Иванович умолял Раису Мартыновну оставить его в родных местах, тем более, что дом его покойной матушки находился всего в нескольких километрах от церкви и твердокаменного Логуты. То ли и в самом деле сильным было чувство Раисы к Ивану, то ли ее практический ум подсказал ей это решение, но, как бы то ни было, Иван оказался рядом с деревней своей покойной матушки.

– Наконец-то! – облегченно вздохнул он. – Прощайте, Раиса Мартыновна!

Циркачка осторожно вывела его из машины, сунула в его карман пачку денег и, поцеловав в губы, тихо сказала:

– Не прощай, а до свидания, орангутан! Жаль, что мне надо сейчас исчезать. Но все равно от меня ты никуда не денешься. Береги себя. Ты мне нужен. Вот тебе три бутылки водки. Выпей, а там что будет…

Около часа пролежал Иван Иванович в сугробе среди заснеженного поля, куда привезла его Раиса Мартыновна. И удивительно – не замерз и даже оклемался и дополз все же до дома покойной матушки.

При помощи спрятанного в сарае ключа он открыл дверь, и сразу вечной мерзлотой пахнуло от бревенчатых стен, пола, потолка.

«Надо бы переодеться… я весь мокрый… Но во что?»

Он хотел включить электрообогреватель, но света не было. Видимо, старые провода, протянутые к дому, заледенели и лопнули. Он зажег керосиновую лампу, принес с повети дров, зажег печь и плиту.

От жаровни пахнуло теплом, но в горнице было по-прежнему холодно. По крутой лестнице Иван спустился во двор, набил снегом чайник и, поставив его на плиту, стащил с себя потную одежду. Голова кружилась. Все тело корежило от озноба и боли в плече. Отдышавшись, попил горячего чаю, лег на влажную, холодную постель, смочив ее водкой, но уснуть не мог. Мучили сны. Снилось ему то солнечное лето, то покойные родственники, то ослепительный золотой шар в руках Раисы Мартыновны.

Проснулся он среди ночи. Кто-то стучал в избу.

Иван поднялся с постели, пополз к заложке, распахнул дверь и ахнул. На пороге, словно в тумане, стояла покойная матушка.

– Не пришла бы, сынок, да жалко тебя стало, – заговорила она вполголоса и заплакала. – Ежели хочешь быть в страданиях вместе с живыми, выслушай мой наказ.

Матушка присела на табурет в темном углу, занавешанном камусовым ковром, заплакала еще громче.

– Сегодня придет к тебе последний житель нашей деревни, дед Тимофей, – тихо сказала она. – Почему последний, ты должен знать. Собирается он тебя лечить снотворным снадобьем… Ох уж это снадобье! Действует оно постепенно, как у наших современных врачей, не подкопаешься, но люди в другой мир уходят, а ему, проходимцу, от покойных много что остается – как бы в наследство. А ты, сынок мой, будь похитрее его… – продолжала матушка. – Возьми да сразу и напиши Тимофею завещание на свой домик и скажи хитрому лешаку: мол, снадобье тебе ни к чему, потому как жить ты больше не хочешь, а вот самогоном пусть он тебя уважит напоследок, да баню жаркую пусть истопит – грехи перед смертью смыть…

Матушка скрылась в дверях.

– Вот чертовщина-то! – обожгло Ивана.

Когда он очнулся, метель уже успокоилась. Он глянул в окно и опять удивился безлюдью и жуткому безмолвию когда-то многолюдной деревни, насчитывающей более сорока домов. Солнечные лучи поползли по стенам просторной избы, и горница казалась наполненной мутной водой.

«Это от пыли», – решил Иван.

Он с трудом поднялся, глянул в окно. Со стороны соседней избы прямо к его калитке тянулись следы соседа Тимофея-Шустрого. Так его прозвали за то, что любое дело, за которое он брался, всегда оборачивалось только в его пользу.

В передней горенке сначала послышался кашель, потом старческий шепот.

– Господи, внемли молитвам раба Божьего…

– Тимофей? – тихо спросил Иван Иванович.

Из передней вышел седой старый человек, роста маленького, внешности непримечательной, но с бегающими глазами, как будто он всю жизнь просидел в тюрьме, но так и не мог додуматься, как из нее выбраться.

– Здорово, Иван! В щель твою туды… – с ухмылкой проговорил он, подходя к старинной деревянной кровати. – Крепкий у вас род, сохатиный… Очнулся, значит? Видать, не судьба… Ну, теперь вылечим!

Ивану не по себе стало от этих слов. «Может, это и не сон был», – с тревогой подумал он, вспомнив совет матушки.

– А ну-ка, парень, сбрось-ка одеяло да на живот ляг, – неожиданно скомандовал Тимофей.

Иван Иванович повиновался.

– Та-ак! Внутри будто медведь храпит… Щас я лекарство принесу…

На глазах Ивана навернулись слезы – от страха перед вещим сном.

– Ты чего разнюнился?

– Тошно мне, я жить не хочу, – шепотом ответил Иван и, вспомнив наказ матушки, разревелся. – И туда идти страшно…

– Ишь ты, забрало, видно… Да не дадим мы тебя просто так спровадить, никак не дадим, – как-то очень жутко и угодливо улыбнулся Тимофей, шаря глазами по избе. – Домик у тебя хороший… пятистенный, печка добрая… живи пока… Я тебе угождать буду… Женка-то твоя все по больницам валяется. Да ежели и воротится – какой от нее прок?!

– Что значит «ежели воротится»? – растерянно спросил Иван. – Ты мели языком, да меру знай!

– Ладно-ладно… я сейчас тебя своим снадобьем вмиг на ноги поставлю.

– Тошно мне, – опять со слезой в голосе сказал Иван. – Принес бы мне лучше бутылочку самогона…

– Вот заладил, – с досадой пробурчал Тимофей. – А дом-то матушки на кого оставишь? Он же у тебя сосновый просмолок, веки вечные простоит.

– На тебя оставлю, Тимофей Гаврилович, на тебя, дедушка! – выкрикнул Сизарев, да так громко, что дед перекрестился. – Давай бумагу скорей, сейчас завещание нацарапаю!

Старик оторопел.

– Ох-хо-хо… Ты что, и впрямь отходишь?! Тимофея из горницы словно ветром сдуло.

– Про бутылку не забудь! – крикнул вслед Иван Иванович, а про себя подумал: «Да это не старик, а людоед в законе!»

Тимофей воротился в горницу бесшумно.

Иван даже не слышал шагов, а когда открыл глаза, то увидел близко склонившееся лицо и крысиные темные глазки «заботливого» старика.

– Вот, Ваня, два листка бумаги принес да авторучку до отказа заправил, – зашептал Тимофей, краснея от счастья и предвкушая новое приобретение.

– Зачем два листка? Мне одного хватит.

– Так ведь дом-то ого-го, половецких корней! Тут утвари – от четырех поколений, одни кресла резные чего стоят… Иконы…

– Тебе, все тебе отпишу, отрада моя краснощекая, – еле слышно выдавил Иван Иванович и закрыл глаза.

– Ох, Ванюша, совсем ты плох, – засуетился Тимофей. – А я-то, старый дурак, снадобье взял, а про самогонку забыл! Да ты не серчай на дедушку Тимофея… Хи-хи… Я щас сбегаю…

Дед возвратился действительно очень быстро.

– Мне для тебя и литру не жалко! Я ведь, голубчик, тебя со всеми почестями, – вдруг зашептал он. – У меня и домовинка готова… который год в избе покоится, из осины отстройной, сам парил… Ты только, в щель его туды… подробнее напиши, чего мне оставляешь, с пояснениями. Дескать, сначала двоюродные дядья померли, потом отец родной, давно это было, потом матерь…

– А жена? – спросил Иван.

– Жена, жена… Вот заладил, – рассердился дед. – Ее уже, почитай, что нету.

– Ну что ж… Давай бумагу, – Иван Иванович чуть поднялся с подушки и, взяв у старика авторучку, кое-как нацарапал завещание на дом и все имущество, которое в нем находилось. – Вот и все… Только у меня еще одна просьба есть…

– Говори, говори, Ванюша. Любую просьбу выполню, – старик попытался незаметно взять завещание из рук Сизарева.

– Не торопись, Тимофей Гаврилович. Дело-то ведь очень серьезное… – Иван Иванович сунул бумагу под одеяло. – Я ведь тебе даром дом отдаю, а стоит он миллионы…

– Так-то оно так… Что ж за претензия у тебя?

– Прошу тебя, Тимофей Гаврилович, баню истопить жаркую, по-черному…

– По-черному так по-черному… – угодливо поддакнул старик.

– Снадобье я твое принял, вдруг поможет…

– Должно помочь. Но на всякий случай завещание пусть покамест у меня будет, как у твоего старшего наставника, ну, а ежели дело решится в твою пользу…

– Ладно, бери… – Иван Иванович достал бумагу из-под одеяла, протянул деду. – Но чтоб баня сейчас же была.

Старик дрожащей рукой взял завещание, поспешно положил в карман.

– Бегу, топить бегу!

– Двери закрой! – крикнул ему вслед Сизарев, но старик то ли в самом деле не слышал, то ли сделал вид, что не слышит.

– О-го-го… Вот ведь налим-то клюнул, – радовался он, приближаясь к своему дому. – Это ж уму непостижимо! Одних окон двадцать четыре штуки, сеновал на восемнадцать возов, светелка поднебесная! Ежели дело выгорит, терем покойника продам, другую хозяйку смекать буду, а эту, как инвалида, в дом для престарелых, а то и к сыну в Нарьян-Мар…

– Марея, где домовина моя? – спросил он, войдя в натопленную горницу своего дома.

– На чердаке, Тимоша, а что? – насторожилась старуха.

– Ты чего накуксилась? Я ж не для себя ее спрашиваю.

– А говорил, что последнюю домовинку для себя присмекал.

– Э-э, размечталась! Еще чего!

– А кому ее тогда? – удивилась старуха.

– Да Ваньке Сизареву… На ладан дышит, Христом Богом просил позаботиться…

– Ой, Тимоша!

– Не веришь? – Тимофей достал завещание. – Читай, ежели не веришь…

Старуха надолго уткнулась в писанину.

– Тридцать лет рядом, а не привыкну, – сквозь зубы процедила она. – Такого загребущего во всем свете нету! – Она положила завещание на край стола, и глаза ее округлились. – Значит, в свою копилку еще один дом сгреб?

– И дом, и Ваньку со всеми потрохами! По заказу одной дамочки. Электропилу, говорит, за его кишки получишь. А за почки – телевизор.

– Кто такая?

– Да баба тут одна с автоматом… из демократического центру…

– У меня после твоих баб сна нет.

– Ну ладно, зажужжала оса, уходи под небеса! Просто я людям добром за добро плачу.

* * *

На второй день метель опять усилилась, и в горенке заметно похолодало. Самочувствие Ивана Ивановича не улучшалось. Он принес дров из сарая, вновь затопил печь, плиту и, облив длинное полотенце самогоном и остатками водки, несколько раз обернул его вокруг себя.

Задрожав всем телом, он надел поверх полотенца овчинную безрукавку и, укрывшись ватным одеялом, задремал. Сколько времени, он не знал. Очнулся он от какого-то странного шороха. Он приоткрыл глаза. В сумерках просторной горницы у двери стоял большой гладко оструганный белый гроб. Рядом Тимофей протирал крышку гроба.

– Ванюша. Или уж не слышишь меня? – спросил старик.

Иван Иванович не открывал глаз и не отвечал. Компрес на самогонном питье делал свое дело. Температура спала, но слабость не покидала.

Тимофей включил транзистор. Иван от неожиданности открыл глаза, уловил колючий, настороженный взгляд Тимофея.

– А-а-а, Тимофей Гаврилович! Чего смекаешь?

– Да вот, сам видишь, домовина хоть куда… Мы-то свое слово завсегда держим…

– Ты на что намекаешь?! – не выдержал Иван. – Что я в срок не уложился, не умер еще?

– Господь с тобой, – забеспокоился Тимофей. – Чего обижаться?..

– Да ты, я вижу, Тимофей Гаврилович, после моего завещания совсем башку потерял! – прохрипел Си-зарев. – Или она у тебя всегда только думками о наживе набита?

– О чем мне думать? – усмехнулся старик. – О красе лесов, полей и рек?

– Поубавь музыку-то! – сказал Иван. – Как же это получается?! – никак не мог успокоиться Иван. – Вырос ты, Тимофей Гаврилович, на земле, предки твои в голодный год ершом последним делились, мякиной… Когда хворь подкашивала, всей деревней лечили от злых недугов! А с тобой-то что случилось? Как ты от людей отбился?

– Такие вот грамотеи, как ты, и отпихнули меня, сначала от землицы, а потом и от человеков! – неожиданно вспылил дед, вглядываясь в глаза Сизарева. – Понял я однажды, что можно без особого труда жить и в довольствии.

– Хорошо у тебя, Тимофей Гаврилович, все складывается, – прошептал Иван, ощущая все большую и большую слабость во всем теле. – Только скажи честно: тебе не жаль меня? Ведь я мог еще и пожить…

Старик задумался и, не ожидая такого вопроса, даже немного растерялся.

– Оно, может, и жалко, но сам посуди, хворь-то свое возьмет… А не имей я твоего завещания – все здесь прахом пойдет… А так я на твой дом «Буран» новый куплю, мотор подвесной, лодку-алюминьку. Главное, Ванюшенька, никого, кроме меня, не осталось. Я теперича полный хозяин во всей деревне.

Иван Иванович закрыл глаза от слабости, неожиданно прослезился.

Скрипнула дверь, и холодная струя морозного воздуха просочилась в избу.

«Значит, Тимофей Гаврилович ушел… Выжидать ушел… Хорошо, что самогон еще есть… Надо лечиться», – подумалось Сизареву.

Он кое-как поднялся с постели, глянул на домовину, подсунул под нее половик, чтобы легче скользила по полу, потянул ее к выходу и выбросил на крыльцо.

– Вот так-то лучше… – и на душе у него полегчало. Он лег в постель и погрузился в дрему.

Во сне он опять увидел старуху. Она приветливо улыбалась, а потом вдруг стала молодеть.

– Чудак ты, Ваня, – вкрадчиво прошептала она. – Ценишь доброту выше богатства… Ведь богатство – вечность, а доброта – всего мгновение радости…

Иван Иванович хотел возразить, но не смог пошевелить губами и проснулся. В сумерках огляделся, и по телу пробежала дрожь: в остывшей горнице, в том же углу, на прежнем месте стоял проклятый гладко оструганный гроб. Только на этот раз одна половина его была аккуратно покрыта белым саваном, а в изголовье гремел металлической музыкой транзистор.

Иван поднялся с постели, наощупь выключил транзистор, подошел к окну.

Метель за окном наконец-то унялась, и звезды рассыпались по небу до самого горизонта, словно слезы на подоконнике. Такая тишина стояла во всей деревне, что было слышно, как где-то в лесу гонялся за своей добычей сыч-тетеревятник. Иван Иванович надел валенки, нахлобучил шапку, вышел на крыльцо. Он сделал несколько шагов по снежному насту, дошел до конца изгороди и увидел в окне дома Тимофея свет.

В этот момент до его слуха донесся отчетливый рокот приближающегося «Бурана». По всей видимости, водитель «Бурана» старался объезжать слишком глубокие снеговины и поэтому долго петлял.

Но вот, оглушая снежное безмолвие, мотопарты показались со стороны леса и направились к дому Тимофея. Они были с удобным самодельным прицепом, напоминающим приземистые розвальни. Сизарев замер и, вглядевшись в яркую лунную ночь, чуть было не вскрикнул: водителем «Бурана» оказалась Раиса Мартыновна.

Циркачка с колдовскими глазами приглушила мотор у крыльца и, оглядевшись по сторонам, тихо сказала:

– Ну, что, батя, отцепляй сани с товаром. Там два десятка аборигенов. Ну, как орангутан, жив еще или нет?

– Готов… – усмехнулся старик. – Помер, пакостник, в щель его туды! Могу похвастаться – все внутренности на месте.

– Молодец, батя, – задумчиво похвалила циркачка. – Ну, мои тоже со знаком качества, – кивнула она в сторону прицепа.

– Везучая вы, Раиса Мартыновна, – оживленно отозвался старик. – Прошу пирога с брусникой отведать.

Они прошли в избу. И только закрылась дверь, Си-зарев сразу бросился к дому старика. Первой попавшейся лесиной он наглухо придавил кованую дверь и завел мотор «Бурана», к которому были прицеплены сани с покойниками. Машина взревела и ходко покатилась по снежному насту.

Не проехав и полкилометра, Иван услышал приглушенные выстрелы карабина, потом мощные раскаты автоматных очередей.

– Розвальни уж больно тяжелы, надо отцепить, – застучало в сердце у Ивана, – иначе не уйти. Но без улик мне не поверят…

Он прибавил скорость, несколько минут мчался по заснеженной равнине, не выбирая дороги. И вдруг впереди показалась циркачка. Еще миг – и Ивана прожгло каленым железом, он рухнул в снег и потерял сознание.

Когда Сизарев очнулся, над ним стояли Раиса Мартыновна, Рольмопсов.

– Не умирай, орангутан, – кокетливо улыбалась «святая Раиса». – Ты мне еще такую службу сослужишь! Да и люблю я тебя!..

– Раиса Мартыновна… Так вы еще живы? – прошептал Иван Иванович и опять потерял сознание…