Стихи в ритме сердца
Открывая для себя поэзию О. Версе, невольно задумываешься: как мало – и как много нужно творцу для творения.
Стихи застают поэта везде, не отпускают никогда – если это поэт настоящий. Это и дар, и груз, переплетенные до неразличимости, если ритм дыхания и сердца настроен на строки.
Ольге Версе свойственна абсолютная поэтичность восприятия жизни, когда любая вещь, свойство – запах, звук, тепло – становятся поэтическим событием, творчески переживаемым символом. Она всегда – с пером наперевес. Внимательная к деталям и благодарная писательская память фиксирует мимолетные душевные движения, вбирает, осмысливая, встречи, события. И все складывает в единый пестрядевый рюкзачок…
Отсюда широта и свобода тематики – от Палеха до Интернета, связанные лишь душевными порывами лирической героини и иллюстрирующие ее разомкнутость в жизнь, широту и полноту жизни вообще и душевной жизни самой героини, способной включить и прочувствовать все: и зрелую мудрость, и мир угловатых девчонок, и душу пропеллера.
Важной темой стали дружеские узы – они сквозят в посвящениях, воспоминаниях. Но, безусловно, основной темой остается любовь – трепетная или страстная, встречи и невстречи… И мотив творчества, возрождающий к жизни:
Все же знаю,
Что и на этот раз я не умру,
Если на ниве жизни смогу
Взойти стихами…
Сквозная тема поэзии О. Версе – тема любви к родине, к корням. Это и имперскость, и землячество. И широкие исторические полотна, и бытовые зарисовки «малой» родины. Ее поэзия – своеобразный лирический календарь героини, живущей, дышащей и питаемой неизменными годичными круговоротами, но при этом живущей совершенно в ладу с собой и с миром, созвучно и внутреннему, и внешнему времени.
«Мы ленивы и нелюбопытны», – пишет А. С. Пушкин. Интерес и глубокая восприимчивость к жизни отличает поэтический талант О. Версе: ее интересует все: «век двадцать первый. Двадцать первый том. Космических галактик многоточье», но, в поисках ключей от счастья, новое неизменно уравновешивается и облагораживается обращением к традиции – половикам и бальзамину.
Следование традиции становится мощным контекстом лирики и должно пониматься очень широко: это и образ жизни лирической героини; и поэтически обретенное чувство связи времен – когда можно выпить коньяку с Лермонтовым или уехать с рубцовским чемоданом, символически воспринять девушку с прабабкиным кольцом, идущую по асфальтовой тропинке (образ из жизни или образ для жизни?), – чувство, заставляющее иначе взглянуть на привычное, обыденное; это и органика связи с русской исторической, музыкальной, художественной традицией (эта поэзия питается творчеством и, в свою очередь, вдохновляет на творчество, неудивительно, что и данный сборник так красочно иллюстрирован, а стихи О. Версе кладут на музыку).
Особое место, безусловно, занимает обращение к традиции литературной: в неповторимую интонацию притоками вливаются пушкинское, маяковское, цветаевское, фольклорное… Но подражание – невозможно, возможно лишь сакцентированное «полуподражание» при неповторимости образов (трогательный рыдающий у печки домовёнок), свежести взгляда на привычные вещи (осенняя распродажа желтых листьев и унылых тем), инаковости интонации. Раздолье мыслей, стянутое в свободное течение стиха, способность передать едва заметные, оттеночные движения души, богатство интонации (от гимнографии до тонкой лиричности), отвечающее ширине тематического диапазона, афористичность («А дача продана, но была бы Родина») – вот лишь некоторые особенности поэзии О. Версе. Она следует законам сердца и языка, творчества (когда слово рождает образ, замысел, звукопись) – и слова и вещи в лирическом контексте приобретают иной, высший смысл: это не брошь на груди у певицы, а осколок бездны; это не в Шахматове праздник поэзии, а в душе героини, которая идет именно своей тропой, не узкой, не широкой, вне схем, графиков и орбит, дыша поэзией.
Праздник поэзии в Шахматово
Подняв пластмассовый стакан,
Я пью из знаменитой кружки.
Поэзии зеленый шквал
Гудит в лесу и на опушке.
Стихи читают в микрофон,
Я слышу тайный звон гитары и гармошки.
То близкий, то далекий он.
Им вторит шум в верхушках
Магических могучих древ.
Я знаю, наши души не остыли.
В сердцах звучит напев,
Что вместе мы сложили
За много сотен зим и лет,
Когда не спали
Перед камельком пииты.
В напеве дивно свиты
Слова во славу русской стороны,
Рябины, иван-чая и окошек,
Где светится родимый огонек,
Где кот Баюн мурлычет на дорожке,
В которой сплетены, как линии судьбы,
Цвета сирени, колокольчика и кашки.
На празднике поэзии
Парадных туфелек мыски
Я утоплю в шахма́товских лугах,
Слегка пригубив сладкой бражки.
Я каждый камень здесь люблю
И каждый атом вокруг имени поэта.
Мои друзья, я вас благодарю
За то, что с вами я делю все это.
Петровки
Взяв в руки луковицу, как царь – державу,
Мужик воздал хвалу природе.
Играло лето июльским жаром.
Сиял подсолнух в огороде,
Главой склонившись на запад солнца.
И в три оконца влетала радость,
Как девка из отрочества во младость.
А на скамейке сидела баба – всем бабам баба.
К ее ногам упало яблоко из сада,
Слегка скользнув по нежной коже.
А баба рада, смеется баба.
И лет на двадцать стала моложе.
Ключи от счастья
Ты вошел в мою жизнь, как мираж корабля,
Встретить который я тайно мечтала.
Как корабль поднимает свои якоря,
Так я вырываю грубое жало
Мрака, зависти, злобы из нежной души,
Что всегда петь хотела, как веселая птица,
Летит яркая бабочка над волнами судьбы,
И любуюсь я ей, вскинув к небу ресницы.
Даже если расстанемся, не погаснут огни,
Что нам путь освещали к таинственной дверце,
Не один ты в ночи, я от счастья ключи не отдам.
Я их спрячу на память у сердца.
«Я люблю просыпаться, когда просыпается сад…»
Я люблю просыпаться, когда просыпается сад,
Когда кру́жатся птицы в счастливом фокстроте,
Когда блики от счастья на зеркале утра дрожат,
Когда сын улыбается солнцу, а сердце – работе.
Пусть судьбы колею охраняет Таинственный Царь.
Помолясь Небесам, все труды на дорогах моих одолею.
Я возьму краски жизни, открою старинный букварь.
И поставлю мольберт на залитую светом аллею.
Сонет в тонах Палеха
Поймать мелодию, как рыбку золотую,
Войти в объятья сна, как в реку голубую,
Открыть с сокровищами чудный ларь,
Мудрее стать, чем стародавний царь,
Узреть сиянье дня и месяца в ночи,
Найти от тайной кладовой ключи,
Прижать к груди букет пунцовых роз,
Вдыхая запах меда и берез,
Лететь на тройке, притулившись рядом с бравым молодцом,
От счастья светом наливаясь, как малина под крыльцом,
Роняя звезды взоров в складки яркой шали.
О, русская земля, высокий холм твой – Палех!
Пусть время мчится быстро, как олень.
Не меркнет слава наших деревень!
Параллели любви
Хочешь, будем параллельны,
Хочешь – пересечемся,
Полетим в любые дали
И опять сюда вернемся,
Где весенние рассветы
Так с волной морскою схожи.
Хочешь – стань моим любимым.
Хочешь – просто будь прохожим.
Ах, как бьет волна морская!
Я – как чайка на просторе.
Как чудесно светят звезды —
Светлячки в безбрежном поле.
Хочешь – будем параллельны,
Хочешь – пересечемся,
Полетим в любые дали
И опять домой вернемся.
Богатырский вал певучий
Кроет берег. Мы на круче.
Что нас ждет за горизонтом?
Лодка, парус, песен звоны.
Дом Гоголя
Я люблю этот дом, где столько
случилось и сталось,
Где смеялось, плакалось
и всласть сочинялось,
Где любилось и пелось, и снова
любилось и пелось,
Где года – как тома, а в окнах весна.
И все – Божья милость.
Царю и поэту
Когда над Маросейкой дождь моросит,
В Хохловском переулке поэт не спит.
Струи-струны, вы – фортуны канитель!
В лужах плещется реклама-дребедень.
Маросейка сеет Время через сита решето,
А у Царской дороги все то же лицо.
За троллейбусом несется
с Царем Петром возок.
Кари глазки, алы губы, черноус, высок.
Скоро шведов под Полтавой
он заткнет за поясок.
А сейчас в глазах Царя огонь любви горит.
На Кукуе его милая стоит
У раскрытого для Сокола окна.
Бела ручка на перилах золоченого крыльца.
Ах, как быстро, как изящно колесо!
Государь мой, торопитесь на крыльцо!
Я открою модный зонтик Вам вослед.
Зонтик красен. Финист ясен. А поэт?
Что же с ним?
Он смотрит сквозь дождь.
Он влюблен в звездный дым
И ни на кого не похож.
Подражание Арсу-Пегасу
Как жница над полем,
Как прачка у речки,
Как весла над всеми лодками вечно,
Так я ежечасно,
И денно и нощно,
Склоняюсь над строчкой,
Над строчкой, над строчкой…
Поэты России
Первопутки небесные, и большаки,
и тракты звездные нам знакомы.
Как мать младенца, в ладони берем
Тобой подаренное Слово.
Мы – стая Твоих своенравных птиц —
исчадья, иссчастья и подранки,
Себя осознавшие как родник,
стихами струящийся из Вещей ранки.
Сломались сутки пополам
Андрею Гордиенко
Сломались сутки пополам,
Повисли в пространстве,
Как шарф на плече.
У женщины столько счастливых прав.
Например, быть птицей в любимой руке.
Изящен и прост поворот судьбы:
Рывок вперед – как бросок назад
В то утро, когда не встретились мы.
Кто виноват? Вечный вопрос, мой друг!
Осенью птицы летят на юг.
Звезды вьют гнезда, но не вдруг.
Пролетит череда лет.
Я скажу тебе: «Привет!»
Ты ответишь: «Привет!» – тоже.
Судьба повернется к нам не рожей, а ликом.
Как всегда, начав сначала говорить о пошлом,
Мы очнемся в великом,
В то утро…
«Цветы умерли стоя…»
Цветы умерли стоя,
Не предав, не солгав,
Канув в Вечность Покоя,
В сень зеленых дубрав.
Словно Дафнис и Хлоя,
потерялись в полях.
И не знают печали
в благодатных краях.
Я люблю тебя, Нива
В ярких белых цветах.
Не кончается жниво
В голубых небесах.
Кораблик «Цой»
Пришло лето. Но мне не совсем тепло.
Сердце помнит о холодах, не раз стучавших
В мое окно.
Вдали: красивый паренек
на подмостках Питера и Москвы.
Вы!
Сейчас неоспоримые факты моего дома —
Книга и полоса света над Вашим томом.
Кораблик-книга плывет,
Разбивая в сердце лед.
Ваш голос слышу, и берут аккорды моей
Души, всегда готовой к взлету, клавикорды.
Булгаков и Маргарита
Влюбленная в Мастера Маргарита
Кладет Вам розу красную на грудь.
Отныне свыше воедино свиты
Наш первый и последний путь.
Вчера еще цвела, красуясь,
Как роза в мае, жизнь моя.
Что без тебя мне эти зори,
Пленительная суета,
Раздолье мыслей
И упругость воли,
И руки без креста!
Изящный,
Легкий и красивый,
Тебя забрал туман.
Как неотвязно я просила:
«Не уходи, мой капитан!»
В усмешке ласковой глаза
И губы мне не забыть.
О, слышу! Уж серебряные трубы
Готовятся трубить!
Священная река, Москва-река,
Всегда весенний Киев,
Поэтов друг Арбат – твой
Главный круг,
Хитрей, чем у Дидоны.
Никто не виноват,
Что розно бьются
Твое и мое сердца.
Ты – жизнь моя.
У голубой
Заветной дверцы
Я жду тебя!
Марине Цветаевой
Неоновая свеча.
Она, как и Вы, горяча.
Светла, как Екатерина.
По Вам свеча, Марина!
Не с посохом, но в платке.
Не в рубище, но налегке.
Сжимая ручонку сына —
Не Вашим путем, Марина!
Уймем прощальную грусть.
Я помню Вас наизусть,
Когда Вам было двадцать,
Марина!
В предчувствии перемен
Давно не было рифм.
Сердце билось не в ритм
С молодостью и страной.
И все тяжелей взлетать.
И стало трудно компоновать:
Стопку книг на столе,
Тень от нее на стене.
Весну в ноябре,
Безумный от счастья
Росчерк пера
И те слова,
Что не говорят.
И вдруг! Из скорлупы быта
Забьет золотой луч!
Увы!
Не ту мы искали дверь и не тот ключ.
Искусство бывает только святым.
И его жар снова родит в груди пожар.
И юности два белых крыла
Вернут нас на острова,
Где мы отбывали плен
В предчувствии перемен.
А зябкая дрожь дождя за окном
Попросит о нежности
К покинувшим дом.
И не избежит тоски
Сердце, втиснутое в тиски
Былых драм, по тем,
Кто вне схем, графиков и орбит
И по ночам не спит.
1989 год
Зря держал меня и юродствовал.
И сейчас не держи.
У нас не было заспанной ржи.
И не зная другого господства,
Превратясь, как просил,
В Коломбину,
Берегущую розовый сад,
Гордо выгнув кошачью спину,
Я уже не вернусь назад.
Проснулась рано утром
в праздник Покрова
И поняла, что не права,
Что нечего лукавить.
Над Питером кленовый листопад,
И все пути ведут назад.
Я в памяти твоей заноза —
Смесь лирики и жесточайшей прозы.
Когда уходишь,
Оставляешь в сердце
Черную дыру.
В ней дожди и ветры хлещут
Заодно со сквозняками.
Все же знаю,
Что и на этот раз я не умру,
Если на ниве жизни смогу
Взойти стихами.
Ты мне отравил март
Ты мне отравил март.
Весна тасует колоду карт.
Осень? Или апрель?
В дом мой скребется зверь.
Зверя поколочу.
В дом его не пущу.
А за окном сверкнули
И пронеслись фары.
Поздно же мы родились
В век наш старый.
В свете колючих глаз – тревога.
Встретились и разбрелись.
И ради Бога!
Банальный сон
Ты мне снился. Я тебя обнимала за плечи.
Я рыдала и билась у тебя на груди.
Ты уходишь, уходишь.
Нет надежды на встречу.
Как мне жить без тебя?
Ну, скажи! Помоги!
Мне приснилось: над пропастью шла я
За коркою хлеба.
Шла во тьме, без дорог,
Надеясь: вот-вот повезет!
Корка хлеба в руке.
Птица в небе.
А бывает, бывает ли
Наоборот?
Мой малахит
Этот камень гениален.
Виртуозно окольцован.
Приколдован к коже нежной.
Он – восторг отдохновенья
И мгновенье вдохновенья
Упоительной природы,
Сделавшей меня крылатой.
Я гляжу в него, как в Космос,
Или в океан зеленый,
Где планета зарождалась.
Помнят это все прожилки,
Что расходятся кругами
От начала в бесконечность.
Таинство телеэкрана,
Сотворенного природой,
Тайна яблок,
Плоти тайна!
Учителю Альберту Петровичу Авраменко
Учитель! Вы ангел в очках.
Мы парим над Москвой.
И девятый этаж,
Как ковер-самолет,
Нас над миром несет.
День был полон забот.
Светлый вечер. Полет.
Синей птицы крыло
Озарило окно.
Памяти друга – Михаила Дьякова
Друга унесла не злая вьюга —
Влажная, жестокая жара.
Сдали тормоза, и не хватило духа
Злое зелье сбросить со стола.
Все не верится, что он не в этом мире.
В высях и ущельях его дух.
Тихо в однокомнатной квартире.
За дареной занавеской свет потух.
Вместо света лампы свет звезды родится:
Столько дивных сказов он сложил!
Пусть ему за то простится,
Что всего сильнее дорожил
Морем, полем, добрым словом, сказкой,
Дружбой и весельем за столом.
Был не горд, а был всегда согласный
Преклонить колени пред Христом.
«На серьгах моих осенние пейзажи…»
На серьгах моих осенние пейзажи.
Дождь всю ночь за окнами шумел.
Осень начинает распродажу
Желтых листьев и унылых тем.
Я уйду, и пусть меня заменят
Тысячи других – красивей и умнее.
А казалось, ляжет в строку судеб счастье,
Как ребенок на горячие колени.
«Тревожный запах хризантем…»
Тревожный запах хризантем…
А раньше ликовали розы.
Лазурный свод дрожит в дубовой бочке.
Морозно утром.
В Абхазии цветет мимоза.
Я не была там тридцать лет.
А горы помнят мой летящий след.
Пером мне были свечи кипариса,
Чернильницей – волна.
Над морем плавилась луна.
Под сводом гор кино смотрела юная актриса.
На Агараки лился водопад.
Шампанской пеной бился струй поток.
В святом скиту алел цветок.
И платье в кружевах мне сшила мать.
В приморской лавке у вокзала
Продавали утром хлеб.
Он был похож на плинфы и стихов тома.
Таили шелковицы сок и семена…
Кавказских дев сияли лица.
Слетали птицы с клавиш баяниста.
Пусть будет чист мой лист печатный,
Как абхазских гор снега…
И за окном течет поэзии река.
Полуподражание Арсу-Пегасу
Я лежу на диване, не жравши, я худею.
Я могу, но не хочу закатить истерику.
Я становлюсь мудрее, но мне понятен
Мир угловатых девчонок и душа пропеллера.
Я – Близнецы. Моя стихия – воздух.
Мне говорили: «Ты большой
воздушный шарик!»
От меня уходили любимые,
но я все равно счастлива.
Мой сын обожает мультфильмы
из цикла «Смешарики».
Заняв у куртуазной подружки тысячу,
С сыном и чужим мужем еду в Шахматово.
А дача продана, но была бы Родина.
Была бы странная отрада —
просторы блоковского сада.
Я стою у волшебного зеркала.
Тихо скрипят судьбы жернова:
«Пароле, пароле, пароле —
– Слова, слова, слова!»
Разгар лета.
В моих руках стихов букеты.
Мой серебряный век
Мой Серебряный век, мой серебряный князь!
В глубине твоих гнутых зеркал затаясь,
Утонченная дама держит старый лорнет
И опасливо смотрит грядущему вслед.
Было все: пряный роз аромат
И аллеи, ведущие в сказочный сад,
Звон гармони в дуэте с гитарой,
Девиц хоровод, дым кровавых полей,
Пьяный сброд, что, поправ свою Веру,
С древних храмов срывал купола.
Ну а ты все жива, Сон поэтов и боль,
Все бросаешь поленья в костер под названьем «Любовь»!
И горят письмена в душах наших детей,
Да хранит их Господь от безумных затей!
Не удастся врагам уничтожить священное имя твое,
Твой серебряный свет не склюет воронье!
И дрожит золотистая пыль над крылами бессмертных страниц.
Я смотрю в Зазеркалье и падаю ниц
Перед чудной красой Вечной Тайны твоей.
Вижу в нем отраженье родимых полей.
Обещаю тебя не предать никогда, пред иконой твоей помолясь,
Мой Серебряный век, мой серебряный князь!
Души половина – земля Украины
Порву порочный круг ошибок
И застолий праздных…
Но как прекрасен жизни праздник!
Вскормивши грудью сыновей,
Уйду и стану коркою полей.
Души половина – земля Украины.
Светские связи
Светские связи – светлые связи.
Солнце ликует у коновязи.
Росчерк пера – и река потекла.
Воды тихи, да круты берега.
«А я опять плыву в золотой ладье к солнцу…»
А я опять плыву в золотой ладье к солнцу,
А я снова буду у костра любви греться.
И никогда не покажет донце
Богом отпущенное мне сердце.
Моя учительница
Доска, мелок, красивый четкий почерк учительницы,
Что брала уроки ремесла у матери своей, у белорусских аистов
И у тверских полей. И у великих рыбарей,
Чьи имена: Есенин, Пушкин, Гоголь, Чехов, Даль…
Даль бесконечна.
Их свет горел на кончике пера учеников,
Что привели уже давно своих юнцов под сень
Волшебных струй.
Дуй, свежий ветер, и волнуй наш белый парус,
И колебли златую цепь на дубе том,
Век двадцать первый. Двадцать первый том.
Космических галактик многоточье…
Домовой
1
Когда дом разоряли купцов и поэта,
Домовенок у печки рыдал,
морща маленький рот.
Кто-то, сжалившись, кинул старый сапог… [1]
«Сел в него и поехал.
Ах, как много кругом кумача!
Да, давно уж привык,
Как и к жизни, наскрозь коммунальной.
Долго жил у чужих, пока не сказали:
«Сбирайся!»
Снова дорога. На Арбате [2] у Бори побыл.
У Сашуриных ног постоял, Спиридоновка, 6 [3] ,
От Володи с Лубянки рукою подать
до родимого дома. [4]
Приехал. И долго у печки рыдал.
И в слезах весь заснул.
Проснулся от девичьего смеха.
А девчонки здесь умны и тонки,
Как Зина [5] , и в брюках в обтяжку.
И хозяина нет. А хозяин-то есть. Миша [6] звать.
И все так же галдят здесь поэты
и бросают слова в небеса.
Можно жить. Нужно жить».
2
Родной поэзии хлебнув глоток,
Почувствую в себе такую силу,
Которая на берег выносила
Тех, кто терял порой и весла, и челнок.
12 строк Виктору Вишнякову
Я полюбила Вашу мандолину.
Какой Вы тонкий, чуткий гондольер!
Моей поэзии весенняя долина
Цветет вовсю, не зная полумер.
Плывет гондола по излучьям нежным.
А ей навстречу, улыбаясь и спеша,
Несется, очарованная музыкой,
Моя помолодевшая душа.
Как в Бога, я в искусство свято верю.
Люблю его серебряную нить.
Пусть ангел карнавальный летит с неба,
Чтоб нас пьянящим счастьем напоить!
Певица
Эта женщина любит тревожить ночь.
Звезды для нее – перья в перине.
Любви захочет, попросит помочь
Крещенский вечер – манящий и синий,
Как Млечный путь, что начертил Творец
Над самой прекрасной из звезд созвездий.
Она как брошь приколола себе на грудь
Осколок лазурной таинственной Бездны.
Она поет ветрам вопреки.
Нас бризы морские в уста целовали.
Ее и мой отец – моряки.
Значит, и мы в штормах бывали.
Я так желаю ей Добра!
Чтоб счастья было, как форели в бочке!
Гори, сияй, наша звезда!
Ни дня без песни, ни дня без строчки!
Масленичный этюд
Я так люблю последний снег,
Пушистый, как сирени цвет!
На Масленицу быстрый бег часов
Прогонит долгий зимний сон.
Перед постом светла печаль.
И нам зимы немного жаль.
Она уйдет, накинув шубку.
Бродячий музыкант нам о любви поет.
От Ваших остроумных шуток
В мартини бьянко тает лед.
Гроздь света
(Над книгой «Поморское землячество в Москве. 2011 год»)
Полистала страницы, как будто на окнах раздвинула шторы.
Как красивы поморки, поморы!
Беломорской волной пролилось вековое вино в мое сердце,
Что с рожденья любовью полно
К тундре, сполохам зорь над безбрежной равниной,
И к снегам, осененным крылами Архангела Михаила.
И к лодьям, и к церквам, где молились пред ликами Света поморы,
Собираясь на зорьке за хлебом насущным в родимое Море-Океан.
Я стою у окна. Вслед машу им узорным платком.
Слышу: мачта скрипит, под килем вскипает брызг радужный ком.
Новгородец-ушкуйник, мой пращур, мне дарит с небес свой привет.
И бросает в подарок гроздь Света высокой звезды.
Да здравствует свет!
Славе Голубчикову
Закадычный приятель мой, Слава Голубчиков,
Угощались с тобой отнюдь мы не супчиком.
За чаем с пирожными в старинном домочке
Я страстно мечтала о сыне, ты, видно, о дочке.
Мы ходили гулять на Арбат
из райских кущ Ордынки.
Ты был мне словно брат.
С души сдувал пылинки.
Мы не виделись двадцать лет.
Сколько же вод унеслось?
Я прошлому шлю привет.
Все, слава Богу, сбылось!
Ты крепок, как сибирский кедр,
Как и уймищу лет назад.
И снова весенний ветер
Нам дарит любимый Арбат.
Юрию Батяйкину
Как ветка черемухи, изящна и гибка строка,
И Время трепещет в ладонях, к солнечный зайчик,
В тугих неводах всегда золотая плотва,
А в стойле веселый Пегас приготовился к скачке.
Наталье Стреминой
И по ветру розовый шлейф,
и туфелек блеск золотой в стременах…
И звездное небо вдруг станет так ярко и близко.
И пишет вдогонку записку
влюбленный в вас граф:
«Вы Чудо, Талант, Звезда и Артистка!»
Старушки, продающие цветы
Старушки, продающие цветы
Из палисадников, поросших красным цветом,
Светлы, приветливы, опрятны и добры,
Стоите вдоль моей дороги в Бабье лето.
Я горожанка, но люблю поля,
Шум леса, скрип калитки,
Стук дождя по крыше…
Чем ближе небо, тем милей земля.
Душа поет, как только вас увижу:
У храмов, у вокзалов, у метро.
В простых платочках белых, как ромашки,
Мне дарите июньское тепло.
Навек поклонница я ваша.
Поклон пионам, флоксам, василькам,
Гвоздикам, астрам, георгинам.
Мне завещала мать тропинку вдоль реки,
Отец – дорогу от Волхова до Рима.
Упрямо я стелю половики
И свято берегу свет бальзамина.
Старушки, продающие цветы!
Мы вместе разожжем огонь в камине
И в русской печке.
Всем врагам назло
Весной вновь зацветут веселые ромашки.
И Петр с Февроньей, взявшись за весло,
Волной любви омоют души наши!
Оренбургским мастерицам
Оренбург – Петербург – путь не очень далек.
Купил мне любимый пуховый платок.
За окнами быстро мелькают рябинки.
В багажнике робко вздыхают шерстинки.
Взволнованно дышит пушистая вязь.
Я, словно невеста, с утра собралась
На встречу с любимым. Ну, вот и вокзал.
«Любимая, здравствуй! – ты тихо сказал. —
Петербург – Оренбург – путь не очень далек.
Привез я, мой друг, оренбургский платок.
Он нежен и весел, как ягод корзинка.
Как небо весной, светла паутинка.
Пусть не кончается чудесная нить,
Нам продолжая радость дарить!»
Деревенская ночь в Москве
Проснулась затемно, во сне увидев жизни прозу.
Нет, не хочу о ней опять…
Окно, Москва, ночное небо, звезды,
Свеча, букет цветов, икона и тетрадь!
Поговори со мною, роза!
Поговори со мной, как мать.
О землянике, поле и березах
Она любила здесь со мною толковать.
О, мое сердце не забудет прадедов хутор
И деревню на ласковой реке Изверь.
И так отрадно станет сердцу,
Когда туда открою дверь!
Я свято помню крест церковный над Рощей,
Кошку на крыльце,
Красивый поворот на Боровск,
Рубцова слово. Ведь так же, как и он,
Я ставлю букву «ц», на «у» похоже.
Про букву только кстати,
Как и заметка про Арбат.
Там, у метро, мужик на «тулке»
Играет третий год подряд.
Недавно с сыном на прогулке
Услышали мелодию родных небес.
И кто-то вместе с сотней бросил гармонисту розу.
Ну, разве это не прогресс ?
И девушка с старинным чемоданом,
С каким когда-то езживал Рубцов,
Прошла к метро асфальтовой тропинкой,
Сверкнув прабабкиным серебряным кольцом.
Борису Пастернаку
Серебром зазвенит колоколец
У виска, у виска, у виска.
Я пойду по осеннему полю.
Поклонюсь колоскам, колоскам.
Дождь хрустальной гребенкой причешет
Город с щупальцами антенн.
Мое сердце упрямо, как девочка,
Танцевавшая па-де-де
С добрым гением, полным отваги.
Он, увы, не ее герой!
На кораблик из белой бумаги
Она прыгнула за мечтой.
И в исполненном счастья полете
Ей не думалось про реверанс.
Так любила она Ваше фото
И эпоху со странным именем «Декаданс».
Декаданс!
Как Вы странны тоже, однако!
В сапогах и плаще на ветру
В поле шли за млеком заката.
Дайте, я помогу Вам ношу эфемерную эту нести!
Дайте часть мне ее! Сплин заброшен!
Нам ведь, кажется, по пути!
Чудно имя Ваше:
«Бор» – ветер,
Древний-древний ветер Борей!
«Осторожно, двери открываются!»
Переделкино. Дым полей.
Скоро быстрыми иглами осень
Свяжет желтое пальтецо.
Ваших глаз смородинных пропасть
Все сияет над тем селом,
Где любили, трудились, пели
И смеялись счастливой порой
Непридуманные герои,
Забиравшие в путь с собой
Туес меда и яблок узел.
Ждали их узелки дорог.
Очарована Вами, Узник
Вечных истин и мудрых слов!
Коньяк с Лермонтовым
1
Арбатский особняк.
Звенящие, как струны, стены.
И шепот половиц: «Здесь ангел рос».
2
Отель «Свет звезд». Коньяк.
В камине треск поленьев.
А за окном зима и гулкий стук колес.
И струны пели.
Ах, как струны пели!
Звезда взвилась в винтажный полумрак.
А за окном цвели соцветия метели.
И сад благоухал,
Как розовый коньяк.
В твоей книге яркая страница…
В твоей книге яркая страница
Твоей светописью озарена…
Мне дано всю жизнь трудиться
Над тканьем простого полотна.
Чтоб на нем был домик над рекой
И узорный, с царским знаком крест.
Нет и не было в судьбе моей покоя.
Я всю жизнь иду с пером наперевес,
Полюбив дорожный посох свой,
Берегом чудесного ручья —
Той тропой, не узкой, не широкой,
Твердо зная, что она моя.
И размерено дыханье
На шестнадцать строк.
И пестрядевый
Всегда готов к дороге рюкзачок.
Длинные стихи в ритме сердца, написанные в бессонную ночь, по случаю моей номинации на Бунинскую премию
1
Как птица взлетела чудесная шторка…
Я снова на сцене. Актерка! Актерка!
Трепещут под сенью дерзких ресниц
Светлые тени от великих страниц.
Зеленоглаза и зеленоволоса, юна и толста…
Компьютер! Не мучьтесь вопросом!
Поверьте зеленым, как травы лесные, косам!
Картина ясна: бушевала Весна!
Мне только шестнадцать. И я гимназистка.
Конечно же, вру: ведь артистка, артистка!
Я в школе советской училась, влюблялась в Поэтов.
О, роскошь их рыцарски страстных ответов!
К платформе в цветах и поклонниках прибывает вагон.
Мне Дорога дарила Бон Шанс Возвращенья на московский перрон.
Приосанив красивые ноги в балетном прыжке,
Я всегда уезжаю в последнем вагоне и в лихом кураже.
…Я люблю в новгородском небесном краю Заовражье,
То, где пращуры скрыты до Света – Крутяковы и Ражевы.
А мой почерк похож иногда на изящно-ветвистый.
Таким бабка писала, что, и правда, была гимназисткой.
Только я – не она.
Я артистка, артистка!
Я богаче бывала, чем Эвита Перрон.
И за мной увивался современный Пьеро,
А на шляпе перо трепетало
Страусиное, и плавились розы,
А на кончик пера опускались
Стрекозы и эльфы, и звезды.
И еще я люблю фимиам,
Потому что не феминистка.
Получила компьютерной ночью
Привет из Парижа артистка.
Там чужие березы, как ангелы,
Льнут к православным крестам.
И под небом чужим, как шампанское,
Льется колкий голос Мадам.
2
Маленькие разговоры с Нижинским,
Буниным и Нуриевым:
«Славушка!» – звал вас Шаляпин!
Помните изумрудный на солнце лопух?
Вас в деревне, где жили на даче,
в детстве клюнул
в изнеженный лобик петух,
Вид вульгарного шрама имела
прививка России —
от Бога святая награда.
И плели вы на сцене венки,
розы взяв из Эдемского русского сада.
О, Иван Алексеевич Бунин!
В заполярных безмерных снегах
Вы стали отрадой отнюдь не поэта,
а морпеха Великой войны
– потомка Почетных гражда́н
и волынских рубак и стрелков.
Что любил больше жизни Россию,
древо Рода, был охотник до смеха
И ужасно боялся волков.
Там слышалось – в ярких сполохах зорь Эхо
Ему хорошо – старой жизни.
И было отрадно от ваших рассказов-стихов.
На восточном ковре искры солнца и блики луны.
Я целую Ваш Свет, Руди Хамит улы,
Чудный Альбер и русский Петрушка!
Все поклонницы Ваши в Париже
почти уж старушки.
Вы же пьете с ученицей Кшесинской Марго
Вечной молодости золотое вино.
И, согласно отцовскому сану,
Ваши дети едят на далекой звезде круассаны,
И еще им несут из незримых кулис
Ваших предков напиток – кумыс.
Все мы дети России и смотрим на мир
«голубыми глазами поэта».
О, святые подмостки! Мир нашему Дому
и краскам Господнего Лета!
Восточный округ
Восточный округ, ты – краса столицы.
Мы здесь живем. Мы в нем живем.
Лучи рассвета – перья дивной птицы —
Сияют утром над Серебряным прудом.
Весной в Сокольниках цветет жасмин.
Березы с кленами склоняются над розами.
Пасхальный звон – мед для моей души.
У Иверской горит свеча, искрясь серебряными звездами.
Сверкают звезды, отражаясь в Яузе-реке.
Плывут по небу, словно лодки в парке по воде.
Наш старый парк Измайловский прекрасен.
В полдневный зной для вас друзьями станут клен и ясень.
А осень золотая поманит на прогулку,
На краски щедрая, как «Красная Заря».
Наткет холстов для наших улиц, площадей и переулков.
Они заветной старины уют хранят.
Дорогой Царской едут гости к нам на Вернисаж,
Чтоб покупать подарки, любоваться и дивиться.
Он всем знаком в России, за границей.
И Кремль в Измайлове гостям хорошим рад.
Но нет дороже для меня Горы,
Чем та, что Соколиной издавна зовется.
Здесь Воскресенский храм и рощи Полежаевской шатры.
Здесь обороны мощь наукой создается.
Виват, «Салют»! ВИАМ, виват! Вам сокол брат, орел вам брат.
Звезда Труда и Разума сияет ночью здесь и днем,
И Время счет ведет великими веками.
Здесь юный Государь Царь Петр
Взвил знамя над гвардейскими полками
И поднял парус над российским кораблем.
Восточный округ, ты – краса столицы.
Мы здесь живем. Мы в нем живем.
Лучи рассвета – перья дивной птицы —
Сияют утром над Серебряным прудом.
Катя играла в колокола…
Катя играла в колокола.
Верные краски в руки брала.
Динь-дон, Динь-дон:
Лазурный наш Днепр,
Синий наш Дон.
И, конечно, Москва, Москва-красна.
К ней любовь без дна.
Дна-дна-дна.
С тех эфирных берегов,
У которых не было и нет оков.
К юбилею «Слова о полку Игореве»
Скорей на трамвай,
Пока не уехал,
Пока еще мчится по рельсам,
Тревожа старинный наш сон!
Я в городе русском живу,
Где грохочет стоглавое эхо
И пышная роза цветет российских
Роскошных ветров.
Скорей на заставу,
Пока еще живо старинное слово!
Чтоб было кому помахать,
Вскинув к небу узорный платок.
Трамвайный звонок!
Он отрадно звенит, как маленький колокол.
Скорее туда, где трепещет живая вода
Удивительных строк.
В них Волга, и Волхов,
И Днепра золотое начало
В смоленских посконных лесах,
Где витязи строились в ряд,
Выходя с супостатом на бой.
Здесь русские павы взрастали
И витязей ждали к родному причалу.
Как это забыть мне!
Если «Слово» все время со мной,
С тех пор, как услышала:
«Игорь», «Каяла».
И снова тревожит оно
Средь родных берегов.
И волнует до слез.
Я детям его передам,
Чтобы в классе,
Как в храме, звучало:
«Каяла», «Непрядва»,
«Даждьбог»
И «Христос»!
Я живу на твоем сайте
Я живу на твоем сайте,
Значит, я жива в твоей памяти.
Мы не виделись три года.
Это очень много.
Когда пройдет лет пять,
Я их смогу зарифмовать
Со словом «опять»!
Река любви —
Единственная из рек,
Которая умеет
Течь вспять.
«Я милого узнаю по походке…»
Я милого узнаю по походке.
Поэта я узнаю по глазам.
Мы никогда не пили вместе водку,
А только терпкий, словно сок граната,
И пьянящий чай.
Прошли девичьи грезы, улетели.
И не могу уж ни любить, ни ревновать.
Но слышу отдаленный звук свирели.
И вновь берусь за дудочку,
Чтоб звонким эхом стать.
Кленовый лист горит на кромке пруда.
И радость льет над улицей фонарь.
В моих глазах сияют изумруды.
И сердце ласточкой несется
В солнечную даль.
«Я стала бояться ночных прогулок к звездам»
Я стала бояться ночных прогулок к звездам.
И все же, мне отрадно вспоминать, как он
Поцеловал меня при всех, в театральном фойе,
Где лучи электрического света и взгляды
Перекрещивались, как шпаги.
Но нам никто не мог помешать.
Мы были с ним вдвоем – в толпе.
Покой и Радость. Радость и Свет.
Картины Александра Роцкова
1
Картины. Куртины. Снега. Зеркала.
Зажженные свечи. Бокалы вина.
Один – в моих пальцах.
Другой – солнца шар.
К руке другая незримо прильнет…
Свет солнца люблю – жизни мед
И сны золотые – о дальних Мирах,
Снегах Атлантиды и синих горах.
2
Три дамы, фонтан и уютный дворец.
Две ласточки в небе. Лучи солнца на спице зонта.
Я та, что в белом. Без зонта. Мне не нужен зонт.
Мой зонт – горизонт.
За ним хрусталь горных рек,
Прохлада от тени бананов, шелко́виц и роз.
А здесь – березовый рай
И тень на стене.
Я – лодка.
Ты – парус.
Я лечу по волнам.
Ты сияешь.
3
Мои девочки, мои звезды.
В них – сиянье травы, моря свет.
Как красиво шелестит Книга судьбы.
Тихо, словно рыбки плывут.
Утро вылило в море кувшин молока.
Волосы пахнут дождем и жасмином.
4
Богиня утренней зари поднесла к лицу зеркало.
Зеркало – море.
И мы в нем: парус и лодка.
5
Лента на шляпе моей, как свет алой розы.
Твой свет, как свет розы, всегда со мной.
Ты – парус, дающий движенье моему огню.
6
Купол – чаша Мудрости
и пламя небесной Любви.
Крест – Свет и Дорога.
Пусть яркими будут на нашей Дороге огни!
7
Читаем Книгу Москвы.
Она – лестовка.
Кремль – красная нить.
8
Коровы и пруд.
И пастух.
Город и горы.
Древо в плодах.
Тень от него.
А белая корова в разномастном стаде,
Как белая жемчужина
В ожерелье из янтаря и сердоликов.