Долго я не мог подойти к погруженному во мрак бараку. Тропинка, ведущая в деревню Сырковицы, все уводила меня в сторону, и я оказывался вновь на пустынном шоссе, над которым висел молодой месяц.

Когда я вошел в барак, многие уже спали, намаявшись на картофельном поле за день. Спал и Сергей Писарев. Я лег на пружинную кровать и постарался заснуть. Но сон не шел ко мне. Напряженный, трудовой день стоял перед моими глазами. Мне виделись покрытые лишайником валуны, сладкие дыни на зеленой лужайке и очаровательные девушки, передающие друг другу маленькую синюю картошку, которую мне предстояло съесть. Тревожная романтическая ночь была в самом разгаре, когда можно было на извилистой тропинке повстречаться со своей судьбою (многие девушки из женского барака еще гуляли), увидеть в небе шлейф пролетающей кометы Галлея и успеть загадать на эту ночь сокровенное желание. Все вперед гнала меня неуемная жажда знаний, ставшая с годами еще неодолимее и прекрасней. И тут я услышал тончайшее пение херувимов. Их легкое многоголосие не нарушало томной тишины ночи, сливаясь с далекими голосами планет. Их мелодия дошла до меня в виде голосов десяти планет солнечной системы, и передо мной предстала во всей своей первозданной красе Матрица. Символы, числа и знаки проходили передо мной, как на экране монитора, бесчисленными рядами. И когда я понял, насколько я еще далек от познания Матрицы, заговорил в моей стойкой душе невидимый помощник. Заговорил, как я и ожидал, голосом Сергея Писарева. А затем я увидел его серебряный ореол в образе сидящего Будды, который висел над безмятежно спящим Сергеем. Я мог себя поздравить: мозговой штурм начался. Высший Разум Вселенной сделал все, чтобы это познание состоялось. Для успешного познания Матрицы было использовано сразу два выдающихся интеллекта: мой, владеющий знанием «Двух точек» и, значит, наделенный способностью быстрого восстановления логического мышления с помощью вертикальных и горизонтальных колебательных систем, и Сергея Писарева, позволяющего мне выйти мысленно за пределы границ этих «Двух точек», чтобы найти неизвестные точки Матрицы.

– Виктор, ты меня слышишь? – раздался возвышенный голос Писарева в моем сознании. Его серебряный ореол парил во мраке барака и был мне хорошо виден. Я понимал, что начал получать информацию о вещах мне совершенно незнакомых. Сергей крепко спал, а подсознание его бодрствовало. Так угодно было Богу соединиться со мной. И, наверно, ничего не было совершенней этой информации. Светящееся хрупкое существо Сергея могло быть уничтожено во время нашего необычного эксперимента. Зато у меня было больше шансов добиться успеха.

– Неужели ничто не заставит его проснуться? – подумал я.

– А это как пойдет! – тут же бойко заговорил мой помощник. – Я должен помочь тебе решить весьма сложную задачу. Откуда я взялся, и кто меня послал – не столь важно. Об этом ты узнаешь, если справишься с заданием. К этим силам я отношу Высший Разум Вселенной. Выходит, ты не зря съел сырую картошку, потому что именно она подарила тебе эту удачу. Впереди у нас три ночи, и за эти три ночи мы должны слаженно поработать. Так что не теряй времени, приятель.

Три дня – это вагон времени. Мне казалось, что я достаточно подготовлен Сергеем и Светой для решения любой сверхсложной задачи. Особенно после того, как прошел девять кругов Ада. Мой тренированный годами организм мог выдержать любые перегрузки. Но как справится с перегрузками избалованный жизнью Писарев?

Впереди было всего три ночи. За это время может погибнуть не только мой верный помощник. Я сам могу быть надолго выведен из строя, если познание Матрицы пойдет наперекосяк. Я знал, что могу слишком далеко уйти мыслью за пределы барака и не вернуться. И, конечно, мог погубить своего помощника, используя его вместо «груши». Но тогда и мое положение значительно усложнится, потому что я стану вдвое слабее. Таким был расклад на предстоящие три ночи и два дня.

– Начинай строить космические фразы, – включился в работу мой верный помощник. Что это за фразы, да при том космические? Мои мысли, оказывается, должны быть объемными. Мне не следовало играть мыслями между звездами, созвездиями и галактиками, потому что это требовало слишком большого расхода энергии. Размеров барака, наверно, будет достаточно.

– Начинай, счастливчик! – первая объемная фраза непроизвольно строилась из слов, на которые падало логическое ударение. Слова уносились то влево, то вправо, и понять закономерность в их чередовании было невозможно. Я прекрасно понимал, что от меня требовалось, и даже несколько раз поиграл символами в созвездиях Кассиопеи, Лебедя и Рака – настолько велика была моя сила.

Фраза начиналась на корне языка, потом направлялась на кончик языка и уходила в пространство, ограниченное размерами барака. Так было удобней для меня и моего помощника, спящего безмятежным сном. Я умудрялся контролировать каждое слово.

Напряженно искал я закономерность в многочисленных вариантах, пытаясь найти еще одну координату Матрицы. Но эти построения рушились на глазах, как карточный домик. Хаос, мрак и несовершенство царили в бараке.

Единственно, в чем я не сомневался, так это в двух точках, расположенных на корне и кончике языка. В них заключалось мое спасение. Я строил в них горизонтальные и вертикальные системы и затем смело выходил ударным словом за пределы этого изученного пространства. Но так, как я не знал координаты расположения следующей точки Матрицы, то уже отработанные колебательные системы по двум точкам рушились, ослабляя и уничтожая мой интеллект. Мне приходилось затрачивать значительные усилия, чтобы заново восстановиться. Я знал, что очень талантлив, что обладаю просто непостижимой везучестью, но не мог достроить по двум известным мне точкам недостающие звенья Матрицы.

Думая напряженно об этом, я продолжал строить различные комбинации слов, на которые падало логическое ударение. Процесс их кодирования стал объемным, очень облегчая задачу. Один раз, шутки ради, я изобразил в пространстве звезду Давида. А потом впервые окончание фразы устремилось помимо моей воли за пределы барака и оттуда со всей энергетической мощью вонзилось в грудь спящего Писарева.

– Ты так угробишь меня, приятель, – беспечно заметил его светящийся в ночи силуэт. Но Сергей велел мне не сдаваться и не жалеть его. – Продолжай строить фразы. Ищи зацепку. Тебе предстоит разгадать эту вековую головоломку. С моей помощью, конечно. Тебе пока легко. Это потому, что я вместо тебя подставляюсь. Ну, давай еще разок, только немного легче, приятель.

И на этот раз я попытался построить объемную замысловатую фигуру. Но усталость уже начала сказываться, – поэтому окончание энергетической модели вновь вонзилось в грудь Сергея. Должно быть, ему было достаточно разрушительно принимать на себя такие удары. Тем более, что с каждым разом он принимал их все больше и больше. Слушая его бойкие указания, я пришел к выводу, что он не имел ни малейшего представления о распределении недостающих звеньев Матрицы. Но даже в этом случае Писарев оказался просто незаменимым, – об него было погашено столько энергетического брака. Лишь под утро мне удалось забыться мертвым сном.

В девять часов меня разбудил Кондаков, наш прораб. Я с трудом разлепил уставшие глаза и, проклиная все на свете, отправился на картофельное поле. Писарев, свежий как огурчик, уже бегал по борозде, быстро наполняя ведро с продырявленным днищем.

Я поискал глазами пустой ящик и плюхнулся на него, с надеждой уставившись вдаль. Мне было о чем подумать. Изредка я смотрел, как бегал по борозде мой звездный помощник. Он поставил передо мной неразрешимую задачу, явно жертвуя собой. Думал ли бедолага Писарев о своем предназначении? У меня сложилось впечатление, что он ни о чем не догадывался. И совсем перестал руководить с помощью мысленного голоса мной на поле. Я не проронил до обеда ни слова. Тайна Вселенского Разума не выходила у меня из головы. А потом я незаметно подался к шоссе.

Пройдя несколько километров по трассе, я вошел в деревню Яблоницы, где крестьяне жили в хрущевских пятиэтажках. Некоторые, наиболее предприимчивые и стойкие, умудрялись заводить в квартирах свиней. И тогда благоухающая моча проникала в нижние этажи, лишая жильцов пятиэтажек комфорта. Зато этот невыносимый запах позволял им причислять себя к сеятелям и пахарям земли.

Около домов стояло несколько легковых автомобилей. Они-то и явились главной целью моего визита в этот, шитый белыми нитками, рай на земле. Глядя на вымершую деревню городского типа, я решился. Легкой пружинистой походкой подошел я к «Волге» и металлической лентой, которую отодрал от ящика, открыл переднюю дверцу. Спокойно закоротил зажигание и выехал на шоссе. И хоть бы одна трезвая душа обратила на это внимание.

У меня еще не было четкого плана действий. Только промчавшись мимо главной усадьбы совхоза имени Ленина, я понял, ради чего совершил угон машины. Мне необходимо было встретиться с Верочкой Клюге, моей бывшей женой, которая была моим талисманом и оберегом.

Я не собирался ставить ее в известность об удивительном эксперименте, начавшемся на картофельном поле. Мне необходимо было с ней просто душевно поговорить.

Тачка мне попалась почти новая, – поэтому ехал я быстро. Деревеньки мелькали за стеклами «Волги», словно ухоженные клумбы. За ними скрывались благополучие и вера в светлую жизнь, которых теперь не стало. Я несся в сторону Волосова на бешеной скорости. Приходилось объезжать ГАИ, чтобы меня не сцапали за превышение скорости. Но, как ни старался, мимо ГАИ в Черемыкино мне было не проскочить. Настойчивый жест гаишника заставил меня съехать к обочине. Я зажал в руке последний червонец. Однако в это время самосвал, доверху груженый картошкой, промчался мимо ГАИ на высокой скорости. Тут же была организована погоня, а обо мне забыли. Тогда я нажал на газ и потихоньку выехал на магистраль.

Так я добрался до Политехнического института. «Волгу» я поставил на Тихорецком проспекте у обочины, и неторопливо направился на кольцо «34» троллейбуса. Я знал, что Вера работала в КБ Соколова и должна была появиться здесь с минуты на минуту. Я не видел ее несколько месяцев. Конечно, она была уже не одна. Мне захотелось спрятаться, стать незаметным. И тут пошел густой снег. Он кружился вокруг меня, словно старый знакомый. Я заметил Верочку издалека. Слава Богу, что она шла одна. Такие женщины не бывают долго одиноки. Они слишком хороши и ухожены, чтобы не привлечь к себе внимание очередного претендента на руку и сердце. Меня пока Вера не замечала. Занятая своими мыслями, она вошла в подошедший троллейбус. Я вошел следом за ней и сел рядом.

– Не пугайся! Очень захотелось увидеться, – негромко сказал я.

– Как поживаешь? – спросила она без особой радости.

– В совхоз направили на уборку картофеля. Вот к тебе сорвался.

– И что дальше?

– Просто ты – очень нужна мне.

– Ты забыл, что мы разведены? Мои родители не разрешат нам больше встречаться.

– Я не сержусь на них за то, что мы расстались. Ты подарила мне праздник любви. Я буду тебя помнить до конца дней своих. Благодаря тебе я разгадал тайну двух точек.

– Я читала твой дневник, но так ничего не поняла, – откровенно призналась Вера.

– Мне не хотелось ничего говорить тебе о своем недуге, чтобы продлить наш праздник.

– А что такое Матрица? – оживленно спросила Вера.

– Это рефлекторный механизм, необходимый нам для нашего общения. Две точки Матрицы я уже открыл. Они расположены на корне и кончике языка. Я научился общаться с помощью горизонтальных и вертикальных колебательных систем по этим точкам. Мне осталось найти остальные точки Матрицы. Их не должно быть много, и я сделаю тогда грандиозное открытие.

– А, по-моему, мы общаемся с помощью артикуляции без всякой Матрицы, – выслушав меня, возразила Вера.

– Нет, Матрица существует, – твердо ответил я. – Не знаю еще, для чего, но она необходима. Это те самые «мышцы мысли», которые мы ощущаем во время общения, но не знаем, как они работают. Я в этом разобрался. На корне языка располагается анатомическая пара: корень языка и язычок мягкого неба. В этой точке вырабатывается самоощущение «Я». И как только мы произносим личное местоимение «Я» (мне, меня, мною и т. д.), так сейчас же на корне языка рефлекторно рождается самоощущение нашего «Я» размером с копейку или пятак. А это и означает, что язычок касается корня языка и наоборот. Вот как возникает вертикальная колебательная система на корне языка. Видишь, как все просто?

– Ты – молодец! Но вид у тебя утомленный, – угадала Верочка.

– Ничего, все обойдется.

– Что все?

– Да так, все нормально.

– Вот мы и доехали.

– А, может, махнем на Школьную улицу? – с надеждой предложил я, желая побыть с ней наедине.

– Не могу. Родители ключи от квартиры забрали.

– Тогда, может, сходим в «Максим»? Кино посмотрим.

– Нет, дорогой! С тех пор, как мы расстались с тобой, многое изменилось. Так что, прощай.

Я понял, что через мгновение Верочка Клюге уйдет из моей жизни навсегда. И тогда я взял ее ладони и крепко прижал к своему лицу. Мне было очень приятно это прикосновение. Ее теплые маленькие ладони закрыли на мгновение мои усталые глаза. Я сразу же перестал бояться продолжения мозгового штурма, как будто эта избалованная и ухоженная женщина вселила уверенность и мужество в меня.

– Что это еще за нежности телячьи? – спросила Вера, вырывая свои руки. Но я только крепче прижимал ее ладони к глазам своим.

– Не уходи! Я хочу, чтобы ты помогла мне, как помогала всегда.

– Разве я тебе помогала?

– Все пять лет, когда я проходил девять кругов Ада.

– Пора забыть об этом. А ты все какие-то круги Ада вспоминаешь.

– Девять кругов Ада я уже прошел. Теперь мне необходимо познать Матрицу, а это, как ты понимаешь, совсем иной уровень. Вообрази себе, что в маленькой, никому не известной деревушке, начался необычайный по силе мозговой штурм. И самое удивительное, что я действую не один. Девушка и юноша помогают мне. Поверь – это не мистика, а горькая правда!

– Ты все еще не в себе, – с сочувствием заметила Вера.

– Не бросай меня.

– И что ты хочешь?

– Чтобы ты пошла со мной в кино.

– А ты трогать меня не будешь?

– Пальцем не трону. Руки буду твои целовать.

– Ладно, пошли, – согласилась, наконец, Верочка.

Она взяла меня под руку, и мы пошли в «Максим». Не помню, какой показывали тогда фильм. Мое внимание целиком было обращено к Верочке Клюге. Я сдержал свое слово: Верочку я не трогал. Лишь нежно целовал ее руки.

А потом я проводил ее до парадной. Она весело помахала мне рукой и скрылась за дверью. Теперь уже навсегда.

Верочкина близость согрела меня. Мне стало спокойней. На троллейбусе доехал я до Тихорецкого проспекта, сел в оставленную мною тачку и поехал обратно.

До Сырковиц доехал быстро и без приключений. Все вспоминал Верочкины теплые ладони. Мне необходимо было выговориться. А Верочка Клюге оказалась тем благодарным слушателем, который был мне нужен. Моя бывшая жена, сама того не зная, опять нравственно поддержала меня, вселив уверенность и твердость.

Снег выпал и в совхозе имени Ленина, но пока я ехал, он почти весь растаял. От шоссе до барака минут пять ходьбы. Я бросил тачку на обочине и скрылся среди спящих уютных домиков небольшой деревушки, которая так славно приютила меня.