Жизнь моя промчалась также стремительно, как была написана эта книга. Мне удалось познать много интересных вещей и явлений. Но я не считаю ее завершенной, потому что не состоялось главное. Не состоялось признание Матрицы. Мне не удалось получить патент на Матрицу, потому что наша бюрократия оказалась непробиваемой.

На последней встрече с Воропаем я подарил ему книгу «Михайло Ломоносов». Я не знал, что за этим последует продолжение. Через пару дней Сергей Александрович позвонил мне и поблагодарил за книгу.

– Вы написали замечательный роман, – сказал он мне. – Сегодня у меня состоится встреча с Майбородой Леонидом Александровичем. И я хотел бы показать ему вашего «Ломоносова».

– А кто это? – живо поинтересовался я.

– Президент Петровской академии наук и искусств.

– Может быть, вы расскажете ему о Матрице? – предложил я.

– Могу, но лучше, если вы сделаете это сами.

– Но я с ним не знаком.

– Я расскажу ему о вас, – бодро сказал Воропай. Он продиктовал мне телефон Леонида Александровича. Я поблагодарил своего патентоведа и повесил трубку.

Я не стал торопиться со звонком к Майбороде. Необходимо было написать статью о Матрице.

Спал я тревожно в ту ночь. А утром поехал к своему издателю, Леночке Мошко. У нее в компьютере были записаны все мои книги о Матрице. Но сохранились ли они?

Я доехал в метро до Московского вокзала, поднялся на эскалаторе и пошел по Лиговскому проспекту.

Леночка Мошко оказалась в офисе. Румяная, жизнерадостная оптимистка, она встретила меня приветливо. У нее были такие чудесные сочные губы, что захотелось ее поцеловать. Но я сдержал свой прекрасный порыв. Тогда она сама подошла ко мне и поцеловала в щеку. Ничего не поделаешь, я годился ей в отцы, хотя считал себя все еще молодым. Она предложила мне кофе, но я вежливо отказался.

– Тогда за работу, – радостно согласилась она.

– Мне нужно составить с помощью компьютера статью для журнала «Вестник».

– О Матрице?

– Совершенно верно. Я надеюсь, что хоть какая-то моя книжка сохранилась в вашем компьютере.

– Ваша последняя книжка сохранилась, – обрадовалась Лена.

– «Регуляция словом»?

– Похоже, что так.

– А можно из нее слепить статью?

– Все можно, при желании. Садитесь рядышком, – предложила издатель. Работать с ней было очень приятно. Она понимала все с полуслова. И через час статья была готова. Она вывела текст через принтер и записала его на диске. Теперь можно было звонить Майбороде.

Встреча с Леонидом Александровичем состоялась утром. Я всегда свободен с утра. Именно в это чудесное время я сочиняю книги и работаю над Матрицей. Майборода жил недалеко от станции метро Петроградская. Он оказался невысоким, приветливым, худощавым мужчиной с усиками, семидесяти лет. Он доктор физико-математических наук, лауреат государственной премии. Леонид Александрович отдал более сорока лет оборонке. Он сразу распознал во мне талантливую белую ворону и пригласил в свой кабинет. Его письменный стол, как и полагается для неординарной личности, стоял по середине громадной комнаты, стены которой были уставлены книжными шкафами. Леонид Александрович просмотрел мою статью о Матрице, одобрил ее и предложил съездить в типографию, чтобы успеть сдать ее в печать. Я с радостью согласился. Я не сразу понял, зачем ему понадобился.

Машина у Майбороды была простенькая, «лада».

– Я не спал всю ночь, – признался Леонид Александрович, – статью писал. Так что буду много курить, чтобы не заснуть за рулем.

– Ничего страшного, – согласился я, садясь рядом с ним в машину.

– Зрение у меня совсем село, – с горечью признался Майборода, – поэтому я не прошел медкомиссию.

– Как же мы поедем? – спросил я на всякий случай.

– А ты будешь мне подсказывать, – усмехнулся Майборода.

– Скажи, какой горит огонек, зеленый или красный? – спросил он меня на перекрестке. И тогда я понял, зачем я ему понадобился. Так я познакомился с удивительно талантливым и открытым человеком, каким был Леонид Александрович.

А в нашем Союзе писателей затеяли в это время выпускать Антологию. Поэтому поводу была создана специальная комиссия во главе с Владимиром Ильичом Морозовым, членом Союза писателей России.

Дом Писателей находился на Звенигородской. Это был чудесный дом. Он находился в глубине ухоженного двора. Только, что отремонтированный, окрашенный в престижный желтый цвет, с просторными светлыми кабинетами, он стал вместилищем не только талантливой молодежи, но и литераторов среднего и пенсионного возраста. Всех приютил Дом писателей, подаренный нам губернатором Петербурга.

Михин сказал мне, чтобы я принес на комиссию все свои стихи. Но у меня стихов было мало. Однако я набрался наглости и пришел в Дом писателей. Николая Сергеевича еще не было, но комиссия уже заседала. Я вошел в комнату, которая была полна народу, и сел на свободное место. Поэты читали с вдохновением свои стихи. Морозов внимательно слушал и говорил: «Вот с этого места пойдет!» А потом обратил внимание на меня и спросил:

– А что у вас?

– Меня Михин пригласил, – сказал я.

– Ну, так показывайте свои стихи, – предложил Владимир Ильич. Мои стихи были отвергнуты. И когда появился жизнерадостный Николай Сергеевич, Морозов ввел его в курс дела. Михин сразу же подошел ко мне.

– Ты главное не расстраивайся. Это все-таки Антология. Здесь выбирают самое лучшее. Мои стихи тоже многие забраковали.

– Но у меня больше нет стихов, – огорчился я.

– Ничего, может быть, новые стихи напишешь, – подбодрил меня Михин.

Дома я опять начал просматривать свой архив, который хранился на балконе. Вскоре мне попался большой сборник неизданных стихов. Бумага, конечно, пожелтела, но прочесть стихи было можно. Я тут же позвонил Николаю Сергеевичу.

– Написал что-нибудь? – с надеждой спросил он меня.

– Бери круче! Нашел целый неопубликованный сборник.

– Большой?

– Очень большой. В нем 74 стихотворения и 54 сонета. Ты представляешь, что значит, найти такой сборник?

– Конечно, представляю и поздравляю тебя с этой удачей.

– Теперь стихи будут, – живо пробормотал я в трубку.

– Вот и отлично, – обрадовался Михин. – Я же говорил, что все будет у тебя нормально.

– Ты даже не представляешь, как мне повезло. Стихи, конечно, сырые. Но они легко правятся и звучат так, словно я их только что написал. – Мы договорились с Николаем Сергеевичем о встрече, и я повесил трубку.

Какая тонкая интуиция была у этого человека. Он не сомневался, что я напишу что-нибудь стоящее. А после того, как был напечатан роман в стихах «Михайло Ломоносов», он впервые назвал меня поэтом.

Я тут же взялся за сборник стихов, и через неделю у меня было готово полтора десятка стихотворений. Николаю Сергеевичу мои стихи понравились.

– Ты в первый том Антологии не попадаешь. Он уже сдан на макетирование Леночке Мошко, – предупредил меня Михин по телефону. – И во вторую книгу не попадаешь. Но зато попадаешь в третий том Антологии.

И действительно, несколько моих новых стихов были отобраны комиссией в Антологию. К тому времени у меня было готово еще восемь стихотворений. Но Николай Сергеевич попросил подержать их у себя. А вечером я позвонил Майбороде и прочел ему пару стихотворений.

– Стихи хорошие, – согласился Леонид Александрович. – Запиши их на диске, включи в него несколько отрывков из романа «Михайло Ломоносов» и приходи ко мне. – Если бы он знал, как была необходима мне его поддержка.

Вот так закрутилась моя жизнь. Неудивительно, что я не замечал, как летело время. Мне стало казаться, что я не успею реализовать свой грандиозный замысел.

Но я не знал, как замедлить быстро бегущее время. Не замечал дней, недель и месяцев. А замедлить время было необходимо, чтобы оставить заметный след на земле.

Чем таким особенным я отличаюсь от других людей, построивших дом, посадивших дерево и родивших ребенка? Скорее всего, тем, что для них время летело медленнее. Я как-то сказал в шутку Володе Зайцеву, что у людей творческих время летит быстрее, потому что для них действует специальная теория относительности. Впрочем, меня вполне можно было отнести к везунчикам.

За счет везения мне удалось пройти девять кругов Ада и полностью восстановить свой интеллект. Благодаря везению, я познал две важнейшие точки Матрицы, расположенные на корне и кончике языка. Я понял, что разговаривают попугаи, а люди общаются между собой с помощью Матрицы. При этом Матрица обеспечивает целостное восприятие предметного действия, а значит, с помощью наших органов фиксирует вне себя его свойства. Они не могут быть зафиксированы, как мы установили, в голове, потому что фиксируются на корне языка, благодаря воздействию язычка мягкого неба.

Как установил эксперимент А.И. Мещерякова, живой организм человека действием своих органов обеспечивает фиксацию основных сторон целостного предметного действия. А это вертикальная колебательная система на корне языка, затем горизонтальные колебательные системы на корне и кончике языка, тут же повороты головы влево и вправо на угол примерно в тридцать градусов, чтобы активировать левую и правую боковые пары. Так что при нашем общении происходит воздействие вертикальных и горизонтальных колебательных систем на нашего собеседника. Поэтому ученик рефлекторно задействует в своей Матрице те же точки, что были задействованы у наставника, являющегося для него общественно значимым эталоном. И здесь нет никакой мысленной фиксации, потому что функционирование Матрицы осуществляется рефлекторно. Вот как мы на самом деле общаемся.

Но на сегодня наше общение, как я уже говорил, сведено к самой примитивной его форме. Мы ничем не отличаемся между собой от говорящих попугаев. Я же познал совершено иную технологию общения. Ее начало было положено А.И. Мещеряковым в его знаменитом эксперименте. Завершено оно было мною. Поэтому меня удивляет, что мы лишь инопланетян наделяем высшими качествами, которых лишены сами. И это происходит оттого, что мы якобы находимся на низшем уровне развития.

Я с этим категорически не согласен. Пора понять, что человек устроен гораздо сложнее, чем мы до сих пор полагали. Из того, что я узнал, погрузившись в познание своего «Я», можно было бы написать не одну занимательную книгу. И мир инопланетян, если такие существуют, вовсе не сложнее и не совершеннее мира нашей Матрицы или мира нашего «Я», открытого в семидесятые годы замечательным мастером своего дела А.И. Мещеряковым и продолженного в восьмидесятые, девяностые и в начале ХХI века мною, никому не известным исследователем загадки человеческого «Я», но жаждущим передать накопленные знания о Матрице вам, дорогие соотечественники.

Я не буду перечислять все, что я познал о Матрице, потому что перечисление моих открытий займет не одну страницу. А это еще раз подтверждает, какой я везунчик. Я открыт для того, чтобы передать свои знания людям, хотя и понимаю всю бессмысленность моего откровенного диалога. Впрочем, никогда не знаешь, что выкинет то или иное издательство. А вдруг оно возьмет и издаст эту книгу с моими подвигами, откровениями и колебательными системами.

И я молю Бога, чтобы нашлось такое издательство, потому что издание книги замедлит не только мое время, но изменит судьбу всего человечества. Впрочем, для меня всегда было важнее не мое личное признание, а счастливая судьба Матрицы. А это и означало бы оставить заметный след на Земле человеком, пронизанным любовью к жизни и стремлением к совершенству.