После четвертого похода лодке было приказано заняться текущим ремонтом, который был уже начат, но прерван походом для выручки «Щ-402». События обоих походов, их итоги были изложены в соответствующих докладах, и система оценки походов заработала. Штабная мельница крутилась вовсю, все детали походов тщательно рассматривались специалистами дивизиона, затем перешли в штаб бригады и там задержались дольше обычного. Специалисты штабов дивизиона и бригады давно уже почувствовали некоторые неблагополучные звенья в работе экипажа и поэтому подошли к анализу его действий во время последних походов особенно дотошно, тщательно и: ответственно. Они полагали, что после первых походов недостатки могут быть исправлены, тем более что на них уже указывалось. Таких примеров в бригаде было много. Когда экипаж воевал и одновременно учился, овладевал практикой наилучшего использования боевой техники, действовал все более уверенно в сложных и опасных условиях, доверие к нему со стороны начальства было оправданным.

В данном случае картина была несколько иной. Если третий поход по выручке «Щ-402» был со всех точек зрения проведен экипажем отлично, на подъеме, то о четвертом походе этого сказать было никак нельзя. Ошибки и недостатки, ранее замеченные в организации службы, особенно в БЧ-V, так и не были исправлены, хотя возможности и время для этого были.

Не только дивизионное и бригадное начальство, но и партийная организация лодки подняли тревогу, были обеспокоены происходящим в экипаже. На партийном собрании, прошедшем после похода, коммунисты раскритиковали Синякова за его неумение организовать службу в БЧ-V, за ошибки с проверкой готовности лодки к погружению, за то, что он не может и не умеет спросить со старшин, за продувание солярки в Пала-губе. Продраили на собрании коммунистов Вовка и Жукова за то, что по их вине создался опасный дифферент, и только решительные действия командира и Липатова с Карасевым отвели беду. Попало и коммунисту Мартынову за его самовольство, которое привело к невозможности погружения лодки, долгому ее пребыванию в очень опасном положении на поверхности.

В заключение на собрании выступил Лунин. Он сказал: «Мы готовимся к серьезному плаванию, обстановка на театре усложняется, враг укрепляет охрану своего побережья, усиливает противолодочную оборону. Мы все это знаем, поэтому должны научиться правильно водить корабль. Чтобы смело действовать, надо быть уверенным в безотказной работе своих механизмов. Нам, коммунистам, надо взять руководство в свои руки и работать по-боевому. Командиры и коммунисты еще не следят как следует за ремонтом. В нашей работе должна быть твердая уверенность в готовности корабля к выходу. Приказ Наркома обязывает текущий ремонт механизмов производить силами личного состава корабля. Коммунисты должны не только честно работать, воевать и служить, но и сдерживать тех, кто разлагает дисциплину, безобразничает».

Штаб бригады по итогам боевого похода сделал следующие выводы.

1. Наилучшим способом прикрытия конвоев союзников подводными лодками, как показывает опыт «К-21», является расположение их вдоль побережья и на выходах из баз противника. С приходом на позицию ПЛ имела встречу с миноносцами противника. Атаковать их не удалось. Однако совершенно правильно поступил командир ПЛ, донеся при первой возможности о факте встречи на флагманский командный пункт флота, тем самым предупредив конвой, следовавший в Мурманск, и наших миноносцев, вышедших для встречи его.

2. Признать потопленным транспорт противника, атакованный 31 марта, нельзя, так как хотя и был произведен шеститорпедный залп, но с дистанции 22 каб. при угле встречи около 125°. Судя по взрывам, которые были слышны на ПЛ, очевидно, транспорт был торпедирован. Курсовой угол и начальная дистанция обнаружения не позволили командиру выйти на более близкую дистанцию. Выпуск торпед с дистанции свыше 16 каб. при углах встречи более 90° в дальнейшем рекомендовать не следует.

3. За все время пребывания на позиции было отмечено свыше 100 взрывов глубинных бомб, сбрасываемых с мотоботов, шедших группами и по одному вдоль побережья. Надо полагать, что бессистемное сбрасывание глубинных бомб производилось с целью запугивания наших ПЛ и их дезориентации относительно проходящих конвоев противника.

Сделанная в выводах оценка боевых итогов четвертого похода является справедливой. Поскольку командир не видел, как тонул транспорт, естественно, нельзя было считать его утопленным. В то же время ясно, что транспорт был торпедирован, поскольку были слышны взрывы торпед. Поэтому командиру был засчитан боевой успех — торпедирование транспорта, на рубке лодки появилась цифра «5».

Другие выводы командования бригады касались экипажа лодки. Всем стало очевидным, что Иван Синяков не может далее исполнять должность инженер-механика лодки.

Его никак нельзя было обвинить в трусости, лени, нежелании служить и т. д. Наоборот, он был весьма деятельным и решительным человеком. Но знание техники лодки, взаимодействия различных систем не соответствовало требуемому уровню. Как уже выше говорилось, он «не чувствовал» лодку, поэтому его деятельность и решительность, как выяснилось, становились в определенных ситуациях опасными для лодки. К тому же излишнее самолюбие не позволяло ему вслушиваться и вдумываться в доклады подчиненных.

Одновременно стало ясным, что у штурмана Василия Лапшина ослабло зрение, но он это скрывает, боясь, что его могут упрекнуть в нежелании плавать и воевать на боевой лодке. Он был списан с ПЛ «К-21» 5 мая 1942 года.

По ходатайству командира дивизиона Магомеда Гаджиева при поддержке флагмеха Ивана Коваленко и флаг-штурмана Михаила Семенова появился приказ командира бригады от 7 мая 1942 года:

«Числить:

— командира БЧ-I ПЛ «Щ-402» старшего лейтенанта Леошко М. А. командиром БЧ-I ПЛ «К-21» с 14.04.42 г.;

— помощника флагманского механика по живучести инженер-капитана 3 ранга Брамана В. Ю. командиром БЧ-V ПЛ «К-21» с сохранением денежного содержания с 22.04.42.

Исключить из списков и снять со всех видов довольствия:

— инженер-капитана 3 ранга Синякова И. С., убывшего в распоряжение командного отдела СФ с 1.05.42 г.».

Еще раньше, сразу после прихода лодки из похода, с нее был списан фельдшер Вася Овчинников, о котором было рассказано выше. Вместо него был назначен фельдшер Иван Трофимович Петруша.

Старший лейтенант Михаил Леошко попал на «Щ-402» сразу после окончания Училища им. М. В. Фрунзе в 1939 году и служил на ней штурманом, сделал пять боевых походов. Штурманом он был отличным, хорошо знал театр, бдительно нес верхнюю вахту, был находчив, никогда не терялся в сложной обстановке. До службы во флоте работал в одной из местных белорусских газет. Обладал каллиграфическим почерком и отличным чувством юмора. Никогда не ругался и не повышал голоса на подчиненных, но умел держать их в руках. Нередко, будучи вахтенным командиром, опережал краснофлотцев-сигнальщиков в обнаружении предметов, которые они должны были заметить. Хорошо знал штурманскую технику, отлично вел штурманскую прокладку с минимальными невязками.

Апрель 1942 года. На ПЛ назначен новый штурман лейтенант Михаил Леошко. На фото — Михаил Леошко за проверкой компаса.

Инженер-капитан 3 ранга Владимир Браман начал службу на флоте с 1929 года. В 1931 году поступил в Училище им. Дзержинского и в 1936 году его закончил. Был назначен инженер-механиком на ПЛ «С-1», которой командовал А. В. Трипольский, впоследствии Герой Советского Союза. За успехи в боевой подготовке был удостоен ордена Ленина. В мае 1939 года назначается инженер-механиком на вновь строящуюся ПЛ «К-21», но уже в августе — флагманским инженер-механиком отряда вновь строящихся кораблей в Ленинграде. Вскоре после начала войны Брамана переводят в бригаду лодок СФ помощником флагманского механика по живучести. И вот, в мае — инженер-механиком ПЛ «К-21».

9 февраля 1942 года

погибла подводная лодка

«Щ-421»

26 апреля 1942 года

погибла подводная лодка

«Щ-401»

12 мая 1942 года

погибла подводная лодка

«К-23»