Сергей Петрович мог бодрствовать всю ночь, не смыкая глаз. Но минуты восхода солнца действовали на него магически. Веки закрывались сами собою. Голова тяжелела. Хоть один часок поспать, а там можно и опять за дело... А делам, кажется, не было конца.

Бородин собрал исписанные листы в отдельную папку, и, преодолевая усталость, водил рукой:

«В центре нашего внимания теперь епископ Прокопий. Но главное пока неуловимо: банда Иванова. Увеличение численности войсковых частей, преследующих Иванова, не решило задачи. Нужны новые методы борьбы с бандитизмом...»

В комнате посветлело. Вощеная трофейная бумага блестела, но глаза не воспринимали света. Наконец рука остановилась. Из ослабевших пальцев выпала ручка. Голова опустилась на край стола.

В дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, вошла Любочка. Дежурный матрос проводил ее глазами, остановившись на пороге.

Любочка тут же обернулась к матросу:

— Спит.

— Это хорошо, — прошептал баском матрос, — поспать тоже надо. Только вот в шесть ноль-ноль приказано подать тачанку.

Он вынул из внутреннего кармана бушлата часы на боцманской цепочке и издали показал их Любочке. На часах было без пяти шесть.

Матрос вдруг лихо тронул свой черный, как воронье крыло, ус:

— Я мигом слетаю в караульное, принесу кипятку, а ты ему на стол поставишь. Потом и разбудим.

Дробно стуча коваными каблуками по ступенькам лестницы, дежурный удалился. Любочка сделала бутерброд, достала из своих запасов кусочек сахара.

Матрос вскоре вернулся с горячим чайником. Любочка наполнила кружку и осторожно поставила на край стола морковный чай. Опустила в кружку сахар.

Зазвонил телефон. Любочка потянулась к трубке, и в это мгновение ее рука встретилась с полусонной крепкой рукой Сергея Петровича. Он погладил своей широкой ладонью чуть влажные пальцы маленькой девичьей руки. Любочка притихла, следя за тем, как Сергей Петрович все крепче и вместе с тем нежно сжимал ее руку, затем отвел ее в сторону и опустил на стол, все еще не выпуская. Поднял трубку другой рукой. Сколько это продолжалось? Минуту, две, больше?.. Пожалуй, все время, пока начальник разговаривал. Но эти мгновения прервались, чтобы остаться в памяти навсегда. Сергею Петровичу вдруг стало неловко. Он зачем-то стал поправлять кожанку и, стараясь придать словам официальный тон, опросил строго:

— Почему так рано пришли?

— Работа осталась с вечера...

Любочка положила на стол маленький браунинг, как бы давая знать, почему она не успела вчера допечатать бумаги.

— Оружие оставьте у себя. Стрелять научим. Так надо.

Любочка привыкла верить словам начальника. Надо так надо.

— Вот чай, — смущенно пряча глаза, зачем-то пояснила она. — Морковный чай. Свежий.

Когда Бородин взялся за кружку, девушка выбежала из кабинета.

Сергей Петрович залпом выпил чай, резко повел плечами, потом распахнул дверь балкона. Ворвался весенний влажный ветер. Серебристая гладь Днепра переливалась на солнце. Внизу дыбилась неравными крышами проснувшаяся улица. Поперек улицы на ветру качался лозунг: «Моряк, не спи во тьме ночной: шпионы ходят за тобой!» Но Сергей Петрович глядел куда-то поверх плаката. Он не замечал идущих по улице людей.

— Как хорошо! Как хорошо! — прошептал он.

— Денек будет что надо, товарищ начальник, — пробасил подошедший сзади Китик. Он накинул на плечи командира плащ, доложив: — Тачанка в полном порядке, ручной пулемет, как часы, кони, что звери. Товарищ Лукин дожидается внизу.

Сергей Петрович вместе с Китиком рассовал по карманам гранаты.

— Это для особой надобности. А сейчас — на телеграф!..

Они прошли через приемную, даже не взглянув на счастливую Любочку, которая за минуту до этого гляделась в маленькое круглое зеркальце, подаренное отцом.

Когда бойцы Особого отдела, суровые и занятые своим делом, уехали, Любочке стало стыдно своих мыслей, и она резко застучала по клавиатуре машинки, заглушая песнь своего сердца.

Глаза ее то вспыхивали ясным светом, то гасли в испуге. «Сегодня встреча с отцом. Что же придумать?..»

* * *

Демидов зашел в кабинет своего заместителя, когда тот, склонившись над микроскопом, старательно рассматривал расщепленный стебель какой-то травки.

— Теперь я верю в чрезвычайную рассеянность ученых мужей: в такое время вы занимаетесь камышом?

— Для науки, голубчик, всякое время суток впору, лишь бы доискаться истины. А истина близка: камыш даст целлюлозу.

— Не знаю, что даст вам камыш, а жаба вам, как говорят на Украине, сиську даст!

Фан дер Флит с озабоченным лицом повернулся к Демидову. Он уже привык к грубым двусмысленностям начальника. Не желая вести разговор в таком тоне, профессор спросил совершенно об ином:

— Пропуском не интересовались?

Демидов поплотнее закрыл дверь и подсел к старику.

— В могилевскую губернию сейчас отправляют без пропуска. У меня затребовали ваше личное дело, профессор, и под строжайшим секретом предупредили, чтобы я искал себе заместителя.

Трудно было понять: шутит Демидов или говорит серьезно, радуется он или негодует, говоря о таких неприятностях Фан дер Флиту. Глаза Демидова были холодны, злы, суетливы.

Профессор хотел подняться, но не мог: силы оставили его. В последнее время он много наслышался от Демидова о зверствах большевиков, об истреблении интеллигенции органами ЧК, о поголовном бегстве за границу ученых, художников, писателей из Москвы и Петрограда.

«Что же делать? Как же камыш? — растерянно думал профессор. — Проект электростанции на Днепре уже отослан в Москву...»

— Бежать! — выпалил Демидов. — Ваш катер в полном порядке. По моему пропуску вы проскочите любую запрещенную зону. В открытом море у нас только друзья. К утру будете у берегов Румынии.

* * *

... К вечеру все было готово. Катер стоял «на парах». Профессор лежал в небольшой капитанской каюте и бессмысленно вертел в руках толстую камышинку, которую, вероятно по рассеянности, забыл выбросить за борт.

Демидов давал последние инструкции темнолицему человеку в кепи. Лицо сопровождающего незнакомца было замотано до глаз пестрым шарфом. Он безмолвно возился у мотора, лишь время от времени переспрашивая непонятные ему слова или уточняя пароль. Наконец, Демидов сунул ему в руку конверт, проговорив отчетливо:

— Это пропуск на имя Фан дер Флита. Старику не доверяйте. Он наш пленник... прибытие радируйте.

Катер вздрогнул и в умелых руках нырнул в темноту. Демидов посмотрел на светящийся циферблат часов и, насвистывая, зашагал в город.

* * *

Возвратившись от отца, Любочка не застала цыганки. Девушка хотела показать Любови Гордеевне красивый подарок отца — лазоревый отрез чистой шерсти на платье. От бабушки ничего нельзя было добиться: кто-то позвал цыганку, куда-то она ушла. Тревога Любочки стала усиливаться.

— Нет, она не могла уйти просто так... Если бы захотела, ушла бы, конечно, раньше, не заходя в дом. Только сейчас Любочка увидела небрежно кинутый на спинку стула жакет цыганки. На столе разбросана колода карт.

— Здесь что-то неладно, — подумала Любочка.

И вдруг страшное подозрение закралось в душу: встреча с отцом, разговоры о цыганке... Потом она, кажется, выпила чашку кофе и впала в забытье, а отец выходил к телефону, с кем-то разговаривал в передней...

Девушка выскочила на улицу. Ей хотелось кричать. Она, наверное, так бы и сделала, если бы на глаза попался моряк из Особого отдела. Но никого не было. Она бежала и бежала...

Через полчаса сотрудники Особого отдела были на ногах. Милиция, уголовный розыск, патрули — все было мобилизовано на розыски. Цыганка словно сквозь землю провалилась.

К полудню вернулся Сергей Петрович. Любочка доложила ему о подробностях исчезновения цыганки. Однако она не осмелилась рассказать об отце. Чересчур неясными для Сергея Петровича были бы ее подозрения.

— По моей вине случилось это, — закончила она свою скоропалительную исповедь.

— Вы говорите: отлучались из дому? С какого по какой час?

— С десяти до двух ночи, — не сразу ответила Любочка и, немного переждав, добавила: — Если хотите, я скажу, где была в это время. Я обязана сказать... — заволновалась она.

— Это ваше личное дело, — чуть покраснев, отозвался Бородин. В его глазах мелькнули холодные огоньки. Любочка хотела возразить, но вошел Потемкин.

— Еще одна неприятная новость, — обратился он к Сергею Петровичу. — Начальник опытной станции докладывает: ночью угнан катер, исчез профессор Фан дер Флит...

Бородин нервно ухмыльнулся:

— Не прихватил ли Фан дер Флит нашу красавицу с собою в море? Лично проверьте все эти предположения! — распорядился Сергей Петрович Потемкину. На Любочку он даже не посмотрел, бросив на ходу:

— Я выехал на совещание к командарму.

Любочка сделала было два шага ему вслед, но вспыхнула и, уткнувшись в рукав, опустилась на стул. Потемкин недоуменно посмотрел на обоих.

* * *

Бородин вошел в кабинет командующего, когда совещание уже началось. Выступал Доброхотов. Он стоял у окна, опираясь на палку: обмороженные в ссылке ноги плохо служили. Еще больше исхудавший за последние недели, небритый, седой, он смахивал на старика. Но голос гремел по-молодому неистово, зовуще:

— Помогая фронту, город исчерпал почти все свои людские и материальные ресурсы. Кулак поднял голову в деревне. Беднота голодает. Сеять нечем. Я предлагаю сегодня же издать приказ, о мобилизации транспортных средств и армейских частей на посевную. Впрочем, такой приказ уже имеется. Его подписал председатель Совета Труда и Обороны товарищ Ленин. Нам надо срочно выполнять его на местах. И покончить, наконец, с бандами в районах...

Кто-то из военных заявил с места, что проект приказа о помощи деревне готов.

Слово взял уполномоченный Реввоенсовета Деревицкий. Он стал обвинять разведку 543-го полка в неточных сведениях о численности и маршрутах банды Иванова. Потом заявил, что если бы в борьбу с бандитизмом не мешались всякие штатские и полувоенные организации — войсковые подразделения давно блокировали бы селения, «зараженные бандитизмом», навязали бы Иванову позиционные бои и уничтожили его в два счета.

Бородин не согласился с тактикой Деревицкого.

— Близится посевная страда в деревне, — сказал Сергей Петрович. — Как бы мы в погоне за Ивановым не прозевали вовремя засеять землю зерном. Голод пострашнее Иванова.

Среди штабных пронесся легкий шум. Но Доброхотов и секретарь укома Халецкий поддержали Бородина.

Бородин привычным жестом одернул ремень, заглянул в клочок бумаги, лежавший перед ним на столе. Он рассказал о своей поездке с начальником оперативного отдела ЧК Лукиным в села, где оперирует банда Иванова.

— Я убедился, — сказал начальник Особого отдела, — что численность банды настолько ничтожна, что с ней справится одна рота. Ускользают же налетчики от погони не потому, что имеют хороших лошадей. Днем бандиты расходятся по домам и переодеваются в крестьянскую одежду.

Бородин решительно заявил напоследок:

— Прошу отозвать воинские части 543 полка, бесполезно маневрирующие в погоне за бандитами.

— Временно? — спросил командующий.

— Нет. Полк надо направить на посевную...

— Но есть приказ предреввоенсовета, — кивнул Деревицкий на портрет Троцкого.

— Приказ этот плохо сообразуется с местными условиями. Контрреволюция надеется на ослабление смычки рабочих с крестьянами. В подрывной работе враги используют новые тактические приемы: политический бандитизм и усиление своей агентуры в советских органах. Вот почему Совет Труда и Обороны под председательством товарища Ленина принял решение о создании Особого отдела по охране границ от политического и военного шпионажа.

— Реввоенсовет имеет такие же полномочия, — уже тише вставил Деревицкий.

— Но у нас разная тактика борьбы с врагом, — отпарировал Бородин. — Вы подчинены Троцкому, мы — Дзержинскому. Если мы с вами не придем к согласию, Москва нас рассудит.

Под продолжительным взглядом Бородина привставший было Деревицкий сел на место.

* * *

В Особом отделе Сергея Петровича ждали новости. Потемкину удалось уточнить, что катер с профессором Фан дер Флитом с вечера отправился в район Скадовска.

В рапортичке о причинах выезда в море профессор, как обычно, указал: для сбора научных сведений...

— На наши запросы, — докладывал далее Потемкин, — все отделения, посты и заставы ответили, что катер не появлялся.

— Упустили! — с досадой выкрикнул Бородин. Потемкин виновато опустил глаза. Он держал в руках папку с фотографией Фан дер Флита. Бородин молча принял от него личное дело ученого: — Не верю, просто не верю...

— Профессор, говорят, был доверчив, — осторожно намекнул Потемкин. — Его побег могли спровоцировать... Я прошу организовать наблюдение за Демидовым.

— Что вы предлагаете? — очнулся Бородин.

— Установить наблюдение за Демидовым, — повторил начальник оперативной части.

Бородин, сделав несколько шагов по кабинету, остановился перед Потемкиным.

— Ты не обижайся на меня, Федор, — душевно сказал Сергей Петрович, — в нашем деле бывают особые порядки и особые исключения: шаги Демидова мне известны, мне докладывают, но далеко не все, — Сергей Петрович заметно волновался. — Бегство профессора прошло не без участия Демидова, это верно, но то, что Демидов работает пока лучше нас, это тоже верно... — Бородин перешел на официальный тон.

— Готовьте специальный отряд на розыски Иванова. Отберите-ка человек тридцать матросов под командованием Китика. Средства передвижения — тачанки. Лошадей самых лучших возьмите в воинских частях. Выступать затемно. Лучше — в двенадцать ночи.

Когда Потемкин вышел, Бородин присел к столу. С минуту он рассеянно глядел на верхнюю папку.

«Демидов Владимир Николаевич», — прочитал он. На Бородина насмешливо глядело темноватое с волевыми чертами лицо начальника опытной станции. Бородин перевернул фотографию. Опять эта красивая каллиграфическая надпись. Фамилия, имя, отчество... И вдруг Сергею Петровичу показалось, что он уже где-то встречал такой почерк. Но где? Да и при чем тут почерк?..

Бородин с досадой отодвинул личное дело Демидова. «Нервничаешь, нервничаешь друг», — тут же укорил себя.

Он принялся медленно перечитывать и подписывать бумаги. Это длилось час. А может и дольше. Он думал, что в управлении отдела давно никого нет, кроме дежурного. Но поздно вечером в кабинет вошла Любочка. Девушка сразу заметила на столе анкету с фотокарточкой отца. Она как-то обессиленно опустилась в кресло у стола, часто дыша.

Сергей Петрович перехватил взволнованный взгляд девушки.

— Вы меня испытываете? — с отчаянием в голосе спросила Любочка, кивнув на папку с фамилией Демидова.

— Не понимаю, чем вы взволнованы, — совершенно серьезно ответил Бородин. — Может, вас проводить домой и сегодня?

— Нет, нет! Я совсем не о том. Я — о Демидове. Ох, если бы вы знали, как мне тяжело сейчас...

Она опустила голову.

— Это тот самый человек, что подходил к вам после спектакля?

— Да, это мой отец. Я сама узнала об этом лишь недавно. Но... ноч... — Любочка зарыдала, коснувшись лбом стола. — Лучше бы мне вечно оставаться сиротой...

— Я вам всегда верил, — в замешательстве проговорил Сергей Петрович, потрясенный словами девушки. Захотелось сразу задать сотни вопросов.

— Спасибо, — сказала негромко Любочка, еле сдерживая нахлынувшие слезы.

— Вы еще встречались с ним когда-нибудь?

— Два раза, — проглотив горький комок, ответила она. Потом стала сбивчиво рассказывать, как нашелся ее отец и почему он скрывал свое прошлое...

— Прошу хорошо вспомнить: в разговорах с отцом вы упоминали имя цыганки? — как можно спокойнее спросил начальник Особого отдела.

— Да, за два часа до того, как она скрылась...

— Он когда-либо расспрашивал вас о наших делах?

— Кажется, нет. Но кое-что он мог все же узнать от меня по мелочам.

— Мелочи не в счет, — ободряюще заметил Бородин, обдумывая сложившуюся ситуацию. — Немедленно берите себя в. руки. Вы будете очень нужны нам в течение этих суток. Советую не ходить домой, патрули предупредят бабушку...

— Да, да, — кивала головой Любочка в такт словам Сергея Петровича, с каждой минутой все более ободряясь.