Новый 1921 год. Город ожесточенно боролся за жизнь. Истощенный голодом, озябший на студеных ветрах, он был похож на любого из своих защитников и, в свою очередь, являлся стойким защитником интересов пролетарской революции на Черноморском побережье.
Израненному, неровно дышавшему городу ни днем ни ночью не давал покоя враг. Он, конечно, не держал перед лицом города черные жерла пушек, не заносил над головой клинок. Но враг притаился в глубинах смердящих нор и время от времени выпускал оттуда свое смертоносное жало.
...Сергей Петрович шел по пустынной, заснеженной дорожке Александровского парка. За ним, шаг в шаг, чуть прихрамывая, двигался саженного роста человек. Это друг детства, Николай Луняка. Непривычно Луняке после двух лет председательствования в волисполкоме ходить теперь в роли ординарца начальника отдела. Но что поделаешь — так распорядился уком. Сегодня здесь — завтра там. Почти корабельная служба.
За Луняку пришлось выдержать бой с Доброхотовым. И было за что спорить! Несмотря на свои двадцать пять лет, Луняка слыл человеком чуть ли не легендарным в Причерноморских степях. Это он возглавил крупный партизанский отряд против немецких оккупантов в 1918 году. Затем был избран в ревком Висунской республики.
Луняка был одним из активных организаторов защиты посада Висунь, жители которого не признали власти деникинских банд, объявили себя республикой и дважды разгромили белые карательные отряды.
Доброхотов выдвигал непреложный аргумент: Луняка был лучшим председателем волисполкома. Сергей Петрович обратился на одном из заседаний прямо к укомовцам с товарищеской просьбой. Большинством голосов приняли решение просьбу Бородина удовлетворить. Правда, Доброхотов внес оговорку: если сам Луняка найдет нужным возвратиться в район, не приживется в Особом отделе — уком отзовет его.
...Друзья ускорили шаг. В черном небе пробивала себе путь луна, освещая призрачный горизонт Днепра, усеянного черными силуэтами баркасов.
— Стой, кто идет?!
Как из-под-земли выросли три матросские фигуры. Двое впереди, один поодаль с винтовкой наперевес.
— Люди идут, — улыбаясь во тьме, ответил Сергей Петрович.
— Ваши пропуска! — пробасил усатый моряк, широко расставив ноги, будто заступая дорогу.
Сергей Петрович вынул из бокового кармана тужурки синюю бумажку квадратной формы. Матрос уставился в маленькую фотографию на пропуске. Серое, словно высеченное из камня, лицо его стало еще более строгим, брови на переносице слились в одну ощетинившуюся линию.
— Второй печати что-то не разгляжу, — пробормотал матрос, пряча пропуск в карман. — Пройдемте, где света побольше.
— А глаза в порядке? — шутливо спросил Сергей Петрович.
Матрос круто повернулся и подал знак своему товарищу. Тот тоже взял винтовку на изготовку.
— Пошли за мной, — сурово скомандовал усатый Сергею Петровичу и его спутнику.
— Вот это переплет, — шепнул Луняка. Сергей Петрович, не отвечая, сделал успокоительный жест:
— Молчок!
— Разговоры прекратить, двигаться по одному, поворачивай вправо, — между тем командовал старший патрульный.
Вскоре их привели в приземистый флигелек, у входа в который висела небольшая вывеска с надписью: «Военно-морской пункт охраны границ». В комнате, освещенной коптилкой, находилось несколько матросов. Сидевший за столом широкоплечий матрос не сразу обратил внимание на вошедших, писал что-то.
— Товарищ начальник, разрешите доложить: двух любопытных задержали у самого берега. Пропуск у одного без контрольной печати. Другой вовсе без документов.
— Отведите в седьмую, — процедил сидевший за столом, не поднимая головы.
Сергей Петрович прочел надпись на его бескозырке: «Минный заградитель «Ксения».
— Товарищ начальник пункта! Задержанным полагается произвести предварительный опрос... — твердо заметил Сергей Петрович.
— Кто это там такой шибко грамотный? — неласково оборвал его речь начальник пункта, поднимаясь из-за стола. Матрос подкрутил фитиль коптилки, его бронзовое лицо выразило удивление. Он вдруг вытянулся и громко закричал:
— Смирно! Товарищ начальник Особого отдела охраны границ, разрешите доложить...
— Завтра и в положенное время, — сухо заметил Сергей Петрович. — Садитесь, товарищи. Вы поступили совершенно правильно. Благодарю за бдительность. И вам, товарищ Китик, спасибо за хороший инструктаж патруля.
Он достал из кармана коробочку круглой формы, извлек из нее печать и приложил на фотокарточку своего пропуска второй оттиск.
— Патрульных еще повстречаем?
— Так точно. Согласно вашему приказу патруль усилен. Разрешите выделить охрану.
Сергей Петрович улыбнулся.
— С таким провожатым, как у меня, бояться нечего.
У входа в уком Сергей Петрович заглянул Луняке в глаза:
— Ну, как наша служба?
— Ничего. Хорошие ребята, но у меня же район, — начал было раздумывать вслух Луняка. — Восстанавливать надо, да и с кулаками я еще не рассчитался за метку на голове...
— Друг ты мой хороший! Районов у нас с тобой теперь много, по всему побережью Юга. Все родные, и везде надо восстанавливать. В каждом районе не только кулаки, а замаскированные матерые волки щелкают зубами на Советскую власть...
* * *
— Легки на помине, — улыбнулся Доброхотов, привычно подергивая себя за густой ус. — Думал — не сговоритесь. Да и не один я так думал, — он кивнул в сторону человека, сидевшего у стола. Доброхотов представил Бородину секретаря Березнеговатского райкома партии Ивана Чигрина. Бородин и Чигрин молча подали друг другу руки, как давние знакомые.
— Мне так думается, — медленно проговорил Чигрин, опять опускаясь на стул, — на месяц надо бы отложить перевод товарища Луняки. За это время выколотим посевное зерно у кулака. За месяц Луняка возьмет зерно! — добавил Чигрин убежденно.
— Не спорю, — поддержал Доброхотов. — Только срок мы ему подрежем. Неделю! Как думаешь, Николай Федосеевич?
Луняка расстегнул полушубок, снял фуражку, обнажив стриженую голову.
— Я сам так же думал, что на недельку мне надо съездить в деревню... и Сергею Петровичу надо поехать со мной. Места ему знакомые, родные. Если уж он так считает, что в его деле без меня не обойтись, то в моем — сейчас его подмога пришлась бы кстати. Тогда и сроки будут не в тягость.
Бородин согласился на такую поездку.
* * *
Из родных мест они возвратились после Нового года. Исполнявший обязанности начальника отдела Иван Китик за это время обжил со своей братвой деревянный флигелек.
Китик оказался не только исправным заместителем, но и инициативным начальником. В отсутствие Сергея Петровича он разработал схему берегового надзора, разметил пункты будущих постов наблюдения и средств связи. Большую помощь в этом Китику оказал новый сотрудник отдела: задумчивый, мужиковатый с виду Семен Рогов. Рогов хорошо знал прибрежную полосу, все отмели и заливчики, каждый бугорок, пригодный для наблюдения. Китик представил Сергею Петровичу нового помощника.
— Бывший командир стрелкового имени Ленина полка Семен Рогов. Рекомендован штабом армии. В строй врачи ход закрыли: Врангель его подчекрыжил осколком, а здесь, с вашего разрешения, место ему найдется.
Китик подробно рассказал о тех конкретных подсказках к плану берегового надзора, которые внес Семен Рогов.
— Откуда вам известны в таких деталях береговые особенности Каховского плацдарма? — полюбопытствовал Бородин.
— На брюхе исползал все ложбиночки и бугры. Это мой полк первым врангелевцев сдвинул из-под Каховки.
— Так сдвинул, что остановки не было уже до самого Черного моря?
— Говорят, что у меня тяжелая рука в драке...
Сергей Петрович еще раз пожал руку своего нового сотрудника и подвинул к себе карту побережья, разрисованную Китиком. Несколько минут они разглядывали карту. Китик бойко докладывал:
— Участок Херсон — Каховка — Семену Рогову, коль он уже имел дело с контрой в этих местах. От Херсона до Севастополя я могу взять под свое начало. Все сухопутные стратегические пункты — Николаю Луняке. А это — Федору Ваграмову, — продолжал матрос, водя пальцем по карте, — можно от Херсона до Скадовска.
Охрана побережья была установлена во всех приморских городах и стратегических районах.
После горячих споров и обсуждений план был в основном одобрен. Сергей Петрович внимательно прислушивался к замечаниям работников отдела.
— С чего же начинать будем? — не то спросил у начальника, не то высказал свои мысли вслух Рогов.
Сергей Петрович назначил совещание начальников оперативных участков на двадцать один час. Ему надо было еще раз самому обдумать все перед отправкой людей на места.
Раздался резкий звонок телефона.
— Да, слушаю. Что? Какое подкрепление?
Бородин стал медленно опускать трубку, еле сдерживая себя от гнева. Потом быстро обвел глазами присутствующих.
— Товарищ Рогов, придется сейчас же, немедленно — в порт. Группа женщин, как докладывает начальник водной милиции, топорами и ломами сокрушает баржу, видимо, разбирают ее на топливо. Охрана обезоружена. Наведите порядок. А главное, выявите, кто толкнул толпу на эту затею.
Не успели утихнуть шаги поспешно удалившегося Рогова, зазвенел полевой телефон. Контрольный пограничный пост сообщал о нарушителях в районе Голой Пристани... Задержать не удалось.
— Товарищ Луняка! На заставу. Нарушителей найти и доставить живыми.
— Есть доставить живыми, — застегивая на ходу полушубок, ответил Луняка.
Наступившую тишину нарушил сам Сергей Петрович.
— Товарищ Китик, — обратился он к стоявшему поодаль своему помощнику. — Обещал я сегодня в морском госпитале побывать, просят нашей помощи раненые. Я, как видишь, не смогу. Дел до рассвета хватит. В госпиталь пойдете вы. Действуйте там от моего имени, если потребуется.
Китик поправил бескозырку и круто повернулся к выходу.
— Вот и начало! — Сергей Петрович сложил потрепанную карту-десятиверстку, торопливо обдумывая, в какое из атакованных скрытыми врагами мест следует сейчас отправиться ему.
* * *
Комната военно-контрольного пограничного пункта. У стола дежурного сидит немолодой, со страдальческим видом человек в длиннополом тулупе. Он мнет в руках заячью шапку, время от времени тяжело вздыхает, поглядывая на решетки окон. Дежурный у входа, увидев Луняку, встал. А человек в тулупе заморгал, будто в его глаза попал песок. Молча выслушав подробный доклад дежурного о задержанном, Луняка переспросил:
— Этот?
— Да. Остальные сбежали. А этого гуся в кадушке из-под капусты нашли, — с улыбкой объяснил дежурный.
— Кадушка моя, товарыш начальнык. Я в ний збирався огиркы солыть.
— Эк запоздали, скоро уже по старому календарю Новый год! — не удержался Луняка.
— Так я же хотив обручи поправыть, подготовыть, значыть, это самое...
— Вот про «это самое» и поговорим. Брось дурочку валять. Где приятели твои? Куда путь держат, отвечай?...
— Про це я знаю так же, як и вы, — четко, словно заученную фразу, отрезал мужик. — Попросылысь люды переночувать. Ну я и пустыв, а тут матросыкы заявылысь... Та й шкоды наробылы... Повыбывалы викна.
— Кто повыбивал, мы? — возмутился один из матросов, сидевший прямо на полу, неподалеку от стола дежурного.
— Та вы чы воны — викон намае.
— Для чего оружие держал?
— Оружие не мое. Подложили. Та мэнэ и чека знае. Хожу исправно на регистрацию.
— Теперь и Особый отдел с вами, дяденька, познакомится. А пока под крепкий замок его.
След нарушителей был потерян.
Когда береговая охрана кинулась по следам вражеских лазутчиков, высадившихся с того берега реки, с церковной башенки дробно зазвонил колокол.
Кинулись к церкви, стали стучать в церковную сторожку. Тихо. Луняка, чуть прихрамывая, пошел вдоль церковной ограды, а матросам приказал идти в противоположную сторону. Вскоре один из матросов наткнулся на валявшуюся под ногами шапку.
— Чья шапка?
— Похожа, деда Опанаса, пономаря.
Луняка сделал знак рукой, и матросы направились к колокольне. Вход был открыт, матрос вихрем пронесся по крутой лестнице наверх, Луняка едва поспевал за ним.
— Товарищ начальник, дайте свет: человек лежит! — попросил матрос сверху. Свет фонаря скользнул по заплаткам старой свитки и остановился на бородатом лице, испачканном кровью.
— Дед Опанас!
В похолодевших руках старика были концы веревок от колоколов.
— Один колокол звонил? — спросил Луняка.
— Один, это точно.
— А веревки от всех колоколов...
Было ясно, что нарушитель предпринял маневр: колокольным звоном хотел отвлечь внимание береговой охраны. А возможно, это был условный знак сообщникам.
Старика снесли в сторожку, послали за врачом.
В это время со стороны городского кладбища раздались выстрелы, послышались отрывистые голоса людей.
Луняка с группой бойцов кинулся к тачанке, стоявшей во дворе, и понесся по ухабистой дороге, ведущей к старому кладбищу. Группа пограничников преградила им путь.
— Командир, ко мне! — крикнул Луняка.
К нему подошел молодой пограничник.
— Кто стрелял? — спросил Луняка у командира взвода, показывая свое удостоверение.
— Кладбище оцепили, преследуем нарушителей. Они оказывают сопротивление.
— Передайте по цепи: «Взять только живьем, за неисполнение приказа — трибунал».
Через несколько минут Луняка и матрос Егор Бутакин очутились вблизи первых могильных бугорков.
— Прочесываем по порядку, — шепнул Луняка Бутакину. — Я возьму правее, ты ползи прямо.
Они исчезли в полутьме. Луна зашла за облака, порывистый ветер сметал с могильных холмов сыпучий снег. Матросу надоело ползти по мерзлой земле. Он приподнялся, кинулся вперед. Вдруг его нога куда-то провалилась по самое колено. В это время показалась луна, а чуть позже за мраморным черным крестом промелькнул силуэт. Это был, конечно, не Луняка. Через секунду Бутакин отчетливо увидел ползущего наперерез ему человека. В полусогнутой вытянутой его руке блеснул револьвер.
Бутакин приготовился к прыжку, присел на корточки, но в это время прозвучал выстрел. Пуля сняла бескозырку. Стрелявший юркнул за мраморный крест.
— Не торопись! — раздался сбоку недовольный голос Луняки.
Услышав выстрел, Луняка уже не полз, а, поднявшись во весь рост, перебегал от одного памятника к другому. Когда небо опять посветлело, Луняка увидел массивный мраморный крест, за которым, распластав руки, стоял человек. Это было странное зрелище: в одной его руке блестело лезвие финки, в другой — револьвер; но сам он старался изобразить церковное распятие. Луняка кинулся к кресту. Голова «распятия» повернулась на хруст снега. Сухо треснул выстрел. Бутакин, вынырнувший из сумрака с другой стороны, оказался между крестом и Лунякой. Пуля угодила ему в плечо. Луняка выхватил пистолет и в это мгновение вспомнил приказ: взять живым.
Через секунду Луняка стоял у креста. С него уже исчезло живое распятие. Все же Луняка выстрелил наугад, чтобы услышать ответный, но кладбище безмолствовало.
«Очередная хитрость или кончились патроны», — пронеслось в голове Луняки. И вдруг он увидел врага почти рядом. Тот замер, вдавливаясь в ложбину между двумя могильными холмиками. Колебаться было некогда. Диверсант, лежа, размахнулся ножом, но тут же получил сильный удар по голове. Он все же успел вонзить нож в чекиста.
— Сюда, товарищи! — негромко позвал Луняка на помощь. В голове непрерывно звенело. Сидя, Луняка чувствовал, что силы покидают его.
Поодаль замелькали штыки пограничников.
* * *
Низкорослый, с юркими глазами, начальник побережной милиции Бобров отчитывал своих подчиненных:
— Баб испугались, сукины дети! Да я вас всех в Особый отдел отправлю сейчас!
— Зачем всех, — остановил Боброва вошедший Рогов, положив на стол свой мандат. — Вами установлено, кто привел людей к барже? Молчите? Значит, не установлено. Лично вы были на месте происшествия? Тоже нет. Отсиживаетесь в кабинете, как полицейский пристав, распекаете подчиненных. Сколько ваших людей было разоружено толпою?
Бобров, хмурясь, молчит, исподлобья оглядывая милиционеров. Ему не хотелось, чтобы этот разговор продолжался при подчиненных. Но Рогова уже нельзя было остановить.
— Вы сообщили нам, что милиционеры разоружены...
— Нас окружила толпа...
— Значит, вы врали? Значит, вы в душе уже считали себя разоруженными? Сдайте оружие!
Бобров вскинул голову, заявив нервно:
— Я назначен Главным управлением. Имею заслуги...
Рогов не поддержал разговора.
— Немедленно оружие!
Бобров стал расстегивать портупею.
— Завтра в девять ноль-ноль зайдите в Особый отдел, там объяснитесь.
Приняв от Боброва револьвер, Рогов обратился к милиционерам:
— Дежурный отвечает за порядок в порту. Мне сейчас нужны только два человека. Добровольцы есть?
К Рогову подошел молодой паренек с наганом за поясом. К нему присоединился пожилой милиционер в коротком полушубке с красной повязкой на рукаве.
— Вы идите сейчас со мной не как милиционеры, а как агитаторы. И для связи. Оружие оставьте здесь. Я тоже без оружия. Понятно?
— Чего ж тут не понять...
Через несколько минут они были на берегу Днепра. Невдалеке, за пакгаузом, виднелся силуэт баржи. Оттуда отчетливо слышались голоса людей, доносился стук топоров. Рогов сделал знак рукой.
— Один со мной, другой здесь. В случае чего — бегом за подкреплением.
Рогов и молодой милиционер быстро зашагали дальше. Вот и баржа. Вокруг нее ожесточенная толпа с кирками, ломами, топорами.
Рогов вскочил на просмоленные доски, отодранные от баржи.
— Стойте!.. Кто вам позволил портить народное добро?
Перед Роговым выпрямилась молодая женщина.
— У меня муж с фронта пришел без рук. Лежит, замерзает. Когда воевал, нужен был комиссарам, а теперь пусть от холода помирает? Я сама вашу баржу разнесу в щепы...
Она подняла перед лицом Рогова большую железнодорожную кирку. Девочка лет шести, очень похожа на мать, стояла возле, прижимая к плечу охапку щепок.
Рогов вдруг смутился от бабьих отчаянных слов. С жалостью посмотрел на ребенка. Порыв северного ветра ожег колючим дыханием. Из посиневших рук девочки посыпались щепки. Она, хныча, принялась собирать их. Рогов, к удивлению милиционера и всей публики, присел на корточки и стал помогать ребенку. Женщина, не ожидавшая такого поворота дела, отбросила кирку в сторону, смущенно проговорила:
— Да разве бы мы позволили. Нужда гонит...
Люди смотрели на Рогова по-прежнему невесело. Он понимал это и искал подходящих слов.
В то время со стороны берега послышались ребячьи голоса. Гурьба подростков тащила к барже метавшегося из стороны в сторону толстяка с бородой, стриженной под лопату. От них отделился и побежал к Рогову худенький мальчонка лет десяти в просторном для него кожаном картузе. Он выкрикнул, указав на шумливую гурьбу:
— Самого Крутия словили. Это он кричал: «Разберем баржу на дрова!».
— А ты чей будешь, такой проворный? — спросил у мальчика Рогов.
— Я — Жуков Володька... папа мой на заводе слесарит...
К Рогову приблизилась женщина, у которой муж без обеих рук остался. Она робко шепнула Рогову:
— Это хозяин баржи... Правду мальчонка Жукова сказывает: Крутий начинал здесь. Его это кирка.
— Кирка его, а баржа теперь народная, — сказал Рогов, обращаясь к толпе. — На барже весной хлеб перевозить будем. Хозяину теперь все равно, его песенка спета, а мы с вами начинаем новую жизнь строить...
Удары топоров становились все реже. Рогов видел, как люди цепочкой и по одному брели по побережью прочь от баржи. Некоторые все же волокли за собой куски обшивки. Но таких было немного.
В толпе ребят завязалась возня. Широкоплечий, но страшно исхудавший подросток, повязанный рваным шарфом, из-под которого выглядывали колечки светлых кудрей, выхватил из-за пазухи столовый нож. Он провел им по колену и подошел к хозяину баржи. Крутий попятился, озираясь, глазами прося защиты у Рогова.
— Стой, дура, не зарежу, — разъяснил оголец. — Мы не головорезы, а честные беспризорники. Мы у тебя, буржуйская душа, пуговицы хотим отнять, чтобы не убег. Держи-ка штаны покрепче...
Парнишка расстегнул шубу, затем поддевку Крутия, потом, пританцовывая и припевая «Цыпленок жареный...», принялся обрезать брючные пуговицы.
— Теперь не убегешь! — выкрикнул Володя Жуков. Он поднял с земли две медные пуговицы и отдал их молодому милиционеру, пришедшему с Роговым.
Вокруг хохотали.
Рогов молча наблюдал за этой картиной, потом подошел к ребятам ближе, стал рядом с Крутием.
— Большинство из этих детей — сироты. Они ночуют в баржах и где попало. Что делать будем с ними, люди? — обратился Рогов к тем, кто еще не успел уйти от баржи. Ему никто не ответил. Женщины, охая и вздыхая, расходились. Рогов взял из руки беспризорника столовый нож.
— Как зовут?
— Сергей, — не сразу отозвался малыш. — А тебе не все равно?
— Одеть тебя хочу потеплее. — И внезапно крикнул на хозяина баржи:
— Снимай шубу!
Другие дети стояли, с любопытством разглядывая смелого красноармейца в командирской фуражке, сумевшего отогнать от баржи такую большую толпу.
— Разрешите, начальник, до утра здесь перебиться, пока новое жилье подыщем, — заговорил подросток с сильно обветренным лицом. На голове его еле держалась истрепанная буденовка.
— Не могу, — ответил Рогов.
— А что же нам делать?
— А где вы спали до этой баржи? Ты что, за командира у них? — обратился Рогов к пареньку в буденовке. Парень молчал.
— Сам откуда?
— Рязанские мы, добровольцы. Под Перекопом в разведку ходили, а сейчас отвоевались, но идти некуда.
— Пошел бродяжничать?
— Податься некуда. Батьку под Касторной убило, мать с голоду померла.
— Зовут как?
— Степан Егоров.
Рогов просиял, обрадовавшись внезапно пришедшей в голову мысли.
— Эй, ты, хозяин! Поведешь ребят к себе ночевать. И сам будешь у них под домашним арестом. Ясно? А ты, Степан, отвечаешь за порядок в доме. До моего прихода. Ясно? Ну, тогда шагом марш!
Беспризорники встретили слова Рогова шумным одобрением. Они пошли вслед за хозяином баржи в город, ликуя и насвистывая блатные песенки.
Володя Жуков некоторое время шел за Роговым и молодым милиционером. Но взрослые не замечали его.
* * *
Дом судовладельца Крутия по решению исполкома был конфискован и заселен беспризорными ребятами. Никаких средств на открытие столовой или приобретение постелей у городской власти не имелось. Об этом не могло быть и речи. Но и передача дома беспризорным вызвала восторг у бездомных детей. Сергей Петрович вместе с Роговым побывал у ребят. То хмурясь, то веселясь, он думал, как бы помочь им пережить это страшное время. В конце концов он возложил на Грицюка ответственность за общежитие беспризорников. Перед тем как остановить свой выбор на Грицюке, начальник отдела ознакомился с анкетами своих сотрудников. Сюда требовался человек грамотный, расторопный.
— Ты в самом деле окончил три класса? — спросил Бородин у Грицюка, когда выбор более или менее определился.
У Грицюка зарделись уши, и он виновато пробормотал:
— Это я из гордости соврал, Сергей Петрович, когда Любочка анкету заполняла. Вовсе не учен я.
— А стихи сочиняешь...
— Стихи у нас в роду все сочиняют. Дедушка Матвей по всякому поводу в рифму говорит. В грамоте я только сейчас начинаю разбираться.
— Неважные дела. Быть воспитателем — нужно многое знать, многому научиться...
— А я и не собираюсь в учителя, товарищ начальник.
— Ты уже есть учитель: ребят на гармонике обучаешь. Неплохо получается.
Грицюк еще больше смутился.
— Мне тебя рекомендовал уком комсомола, — настойчиво продолжал Сергей Петрович. — И не только для борьбы с диверсантами. Смену нам надо готовить, ребят добру наставлять. О чем говорил Владимир Ильич? Учиться надо, учиться...
— Самому учиться — куда ни шло, — раздумывал вслух Грицюк, — а других учить — не мое это дело.
— Везде теперь, товарищ Грицюк, наше дело. Малышей будешь учить и сам учиться, понятно? А самое главное — к работе их приучать.
— Понятно... Насчет работы ребята сами просятся. Камыш рубим для морского госпиталя.
В кабинет вошел начальник оперативной части Потемкин.
— Диверсант, взятый Лунякой на кладбище, скончался, — доложил он.