Глава 11

Прошло две недели, а Рогалёв так и не звонил. Хрусталёв уже начал корить себя за своё косноязычие, ставшее тем камнем преткновения, который, как ему казалось теперь, и не позволил учёному понять его. "Возможно, он просто избавился от меня". Андрей старался меньше думать о том разговоре, размышлять о чём-то другом, например, почему его беспокоит любопытство, когда оно сформировалось в его подсознании и как это произошло.

"Нужно вернуться в прошлое и отыскать корни моей любознательности", — однажды пришла ему такая идея. Поначалу он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, но она оказалась цепкой и устойчивой и повторялась снова и снова. Тогда он попытался освободиться от неё простым способом, разбив на составляющие и проанализировав части, выпустить их на свободу, но получилось всё наоборот: как только он привёл первый контраргумент, который тут же и превратился в аргумент, дающей ей право на существование и оправдывающий её.

"Пойди туда, не зная куда, и найди то, не зная что. Хотя последнее и известно, но остальное… Стоп, — то же самое мне говорил Рогалёв, я требовал от него, а он не понял и начал обороняться. Я делаю то же самое по отношению к идее".

"Что же произошло в детстве? Что смогло разжечь огонь любопытства, который горит столько лет? Что? Ведь в детстве всё объясняют взрослые или сверстники, если ты неудовлетворён, тогда ищешь ответ сам. А если объяснили, и ты не согласен, а ответа так и нет, возможно, ты будешь искать его всю последующую жизнь".

"Школа? Школа нет, там ставят вопросы, отвечают на них и требуют повторить. Никакой самостоятельности и инициативы. Значит раньше. Так что же было раньше?"

Он начал перебирать скудные отрывки из самого раннего детства. В его памяти восстанавливалось, как ему одно время снились кошмары, он ложился спать и проваливался в тёмную бездну, летел и орал, просыпался от своего истошного крика или от потряхивания, когда тормошила его мать. Иногда во сне за ним гонялись монстры, и он бежал от них, а пробуждался и чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Матери надоело вставать по ночам, и она отвела его к местной деревенской знахарке. Дородная тётка, которая с трудом переносила своё грузное тело на больных ногах, зажгла свечку, пошептала что-то над ним и сказала матери:

— Это кто-то его напугал, придите домой, нарисуйте отметину его роста на двери, как перерастёт, так всё и пройдёт.

Действительно всё закончилось неожиданно, кошмары сами собой перестали сниться, когда дед, любитель измерять рост внука и называющий его сыночком, в очередной раз занялся такой процедурой, то все удивились, как он быстро перерос старую метку на целую толщину пальца.

"Всё не то, что-то было ещё". И тут ему вспомнилось, как он не любил спать днём и его укладывали или бабушка или дед, так как родители в такое время всегда были на работе. Кто-то из них ложился с ним на мягкую постель, гладил по головке и рассказывал ему что-то, и он засыпал.

Они закрывали уголок за голландкой, так называлась печь для обогрева дома, занавесью из ситца, оставляли у кровати железный горшок с крышкой и уходили по своим делам. Да-да, вот тогда что-то произошло. Он видел кого-то, но ему сказали, что это всё приснилось, что это плод его воображения. Интересно, что же было тогда на самом деле?

После этого он стал любителем слушать необычные истории, когда дома у них собирались деревенские бабушки, в основном их родственники, и рассказывали мистические страсти про святых, покойников, про бога. Он сидел и внимал, раскрыв рот, боясь пропустить хоть одно слово. Потом он пошёл в школу, там ему быстро вправили мозги, да и бабушки стали собираться всё реже, а затем они просто куда-то подевались. В школе про бога и религию отзывались нелестно, так и вырос осознанный атеист с мистикой в подсознании.

"Давненько я этого уже не делал".

Он решил сделать попытку заглянуть в прошлое, в закоулки забытого детства, но что будет якорем, пока не придумал. Якорем он называл то, что зацепит его сознание за реальность, прошлый раз в такой роли выступил будильник. Якорем может быть и кто-то, кто рядом, кто сумеет вернуть его на грешную землю. По таким пустякам он не хотел обременять Марию, да она и могла не одобрить данную идею, более похожую на блажь, на баловство.

Новое не изобреталось, и он поставил будильник на сотовом телефоне на пять минут вперёд и положил его рядом с собой. Откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и расслабился.

Спокойствие и теплота наполняли его изнутри. Он мысленно представил, как совмещаются кнопки, на его безкнопочном браслете, как выбирается нужная комбинация. Серый туман ожил, задвигался. Он летел в нём, он это чувствовал. Он приближался к свету; с боков, снизу, сверху стали проскальзывать искорки. Их становилось всё больше, и они удлинялись. Наконец световое пятно начало расширяться и захватывать весь горизонт, весь обзор, и он влетел в него. Яркий свет ослепил его, так как туман неожиданно кончился, но и это продолжалось недолго. Всё погасло и высветилось снова, но полёта уже не было, не было и слепящего света, и серого, плотного тумана тоже не было.

Живая картинка. Полумрак. Белобрысый мальчик спит на кровати. Он лежит на тёмно-красном плюшевом покрывале, а голова на уголке длинной, почти в ширину кровати, подушки. Он лежит на боку, лицом в сторону стены, на которой висит плед с рисунком леса и оленя на переднем плане. Накрыт ребёнок детским байковым одеялом.

Вдруг он переворачивается на спину и открывает глаза, будто и не спал вовсе, а только притворялся и ждал когда все уйдут, но лицо выглядит заспанным, на левой щеке красная полоска, которая продолжается до лба и там обрывается. Веки припухшие и полностью не открыты, но из светло-голубых радужных оболочек видны зрачки, которые направлены в потолок. Там что-то интересное или просто, взгляд спросонья направлен вверх. Проверить, куда он смотрит, нет возможности потому, что оттуда за ним и наблюдают.

Где-то там за стеной послышались приглушённые голоса и бряканье пустых ведер, мальчик приподнял голову, вслушиваясь, но звуки прекратились. Он негромко позвал:

— Баба!

Ответа не последовало. Ребёнок подождал ещё немного, откинул одеяло, сел и, подгибая ноги в серых простых колготках, на заду скачками придвинулся к краю кровати. Перевернувшись на живот, слез с неё и, встав на ноги, приблизился к занавесу, который был лишь в полуметре от кровати.

Маленькими ручонками мальчуган ухватил низ занавеса и потащил его в направлении печки. Проделывал он это деловито и упорно, было видно, что навыки уже отложились в его памяти прочно. Занавеска поначалу не поддавалась, лишь вытягивалась всё больше и больше, превращаясь по верху в гармошку, а по низу скручиваясь в жгут, но вот не выдержав напора, тронулась и заскользила по натянутому проводу в голубой виниловой оплётке.

Дневной полумрак, создаваемый занавесом над кроватью, исчез, как только мальчик, похожий на маленького бурлака, зашёл за печку. Ему уже было трудно тянуть, так как на самом верху, там где ситец касался проволоки, образовался плотный тромб из материала. Бурлачонок попыхтел немножко где-то там за печкой, но занавес более не продвинулся ни на миллиметр, тогда он бросил его и вышел на свет.

Осмотревшись, он заглянул под кровать и с грохотом вытянул из-под неё белый эмалированный горшок. Вместе с горшком выкатился резиновый мячик, маленький, размером с бильярдный шар, зелёного цвета, с красно-сине-жёлтой полоской посредине, делящей его ровно на две половинки.

Удалив крышку, а сам, спустив в область колен колготки и детские трусики, подобрав майку, мальчишка усаживается на горшок. Он берёт в руки мячик и бросает его под кровать. Мячик ударяется под кроватью о стену и возвращается к мальчику, выкатываясь прямо ему под ноги. Так он проделал несколько раз и каждый раз мячик возвращался в район ног, но вот последний бросок оказался неудачным, вместо одного удара послышалось два. Мячик, срикошетив, выкатился ровно в метре от ребёнка, тогда он, используя ноги, придвинулся вместе с горшком к мячику, взял его в руки, тем же способом вернулся на прежнее место и снова бросил мячик под кровать. На этот раз послышался всего лишь один шлепок, а мячик вообще не выкатился.

Он подождал ещё немножко, приложил маленькие ладошки к ушкам, слегка потрепал их, прошёлся правой рукой по еле заметному чубчику, больше похожему на вихор, затем наклонился и сделал попытку заглянуть под кровать. Поначалу ему никак не удавалось, ведь чем он сильнее клонился вниз и поворачивался влево, тем неустойчивей было его положение: горшок со спины отрывал свое днище от пола, и возникала вероятность опрокидывания. Ребёнок ощущал это и понимал, что может упасть, потому он прекратил прежние действия и слегка отодвинулся от кровати, лишь после этого, левой рукой держась за кровать, наклонился и заглянул туда, куда стремился несколько секунд назад.

Какое-то мгновение он находился в согнутом положении, терпеливо высматривая под кроватью в полумраке свой мячик, но затем поднялся, придвинулся спиной к кровати и, хлопнув ладонями по голым коленкам, словно досадуя о потере любимой игрушки, затих.

Тут неожиданно мячик сам выкатился на свет и остановился в полуметре от мальчишки, будто тот, кто сидел под кроватью решил всё же продолжить игру. Ребёнок удивился и обрадовался одновременно и снова хлопнул ладонями по коленкам, как бы признавая, что именно такой жест оказался волшебным и помог возвратить мяч. Хлопкам мальчика начали вторить шлепки босых ног под кроватью. Мальчуган насторожился и сделал попытку снова заглянуть под кровать, но здесь создающий шум сам показался и вышел на простор.

Да действительно вышел, не нагибаясь, не приседая и ползя, а вышел в полный свой рост. Мальчишка увидел это создание и замер от любопытства, рассматривая его. Маленький человечек, похожий на куклу, с лысой головой и огромными морщинами на лбу. Они рассматривали друг друга, пока гном не катнул босой ногой мячик в сторону ребёнка. Мячик ударился о ноги малыша, тот посмотрел на игрушку и потом снова перевел взгляд на стоящего перед ним человечка, а затем протянул вперёд руку с готовностью потрогать его. Но в этот момент в коридоре послышались голоса, и один из них женский отчётливо произнёс:

— Пойду, посмотрю, должен уже проснуться.

Лысый дядька отчего-то в этот раз уже бесшумно, но очень проворно метнулся мимо мальчика в поддувало печки и там исчез, в тот же миг скрипнула дверь, и висевший на ней крюк закачался, как маятник, и несколько раз ударился о её поверхность от энергичного рывка, открывшего дверь, создал звонкий, скрежетавший шум. Дверь распахнулась и впустила в комнату электронный ветер, который нарастал, завывал и становился узнаваемым реалтоном, мелодичной песней популярного квартета АВВА.

Дверь, комната, мальчик исчезли неожиданно, их выветрила музыка, заполнив всё темнотой. Хрусталёв открыл глаза, рядом во всю свою электронную мощь на английском пел сотовый телефон, — так работал будильник. Он нажал на кнопку останова, мелодия прекратилась, снова закрыл глаза, и тогда ему стало казаться, что он слышит, как продолжает качаться крючок на двери, издавая тот неповторимый звук из двух составляющих: шарканье металла о дерево и хруст сцепления крючка в проушине, когда раскачиваясь, тот достигал своих крайних положений. Но желанной картинки уже не было.

Он снова открыл глаза и сидел, не двигаясь в течение неопределённого времени, так как время для него остановилось, а ему к тому же казалось, что изображение перед ним воспринимается лишь глазами, а мозг отказывается анализировать, разбрасывать по ячейкам памяти, чтобы сравнить и принять какое-то решение. В общем и целом, Андрей находился в состоянии оцепенения, мозг не работал, он спал с не отключёнными датчиками, которые передавали свои сигналы, но они не обрабатывались.

Но вот безвременье закончилось само собой, откуда-то снизу от сердца шёл поток живительной энергии. Он принёс импульс на отключение ступора и инородную мысль.

"У всего есть причина и следствие, мы сами себе создаём проблемы, обстоятельства лишь помогают нам, усиливая или ослабляя их".

"Да уж, это точно, но почему я не заглянул в глаза тому домовому. Ведь это был домовой? Бред, домовых нет. Почему он начал с ним играть? Почему ракурс не менялся? Обширный обзор, но статичный".

"Ну, что стало легче? Много нового узнал? То-то же, за дверью новая дверь, и так до бесконечности".

Тут снова раздался реалтон, который заставил судорожно дёрнуться Хрусталёва, на сигналах будильника и вызова стояла одна и та же мелодия. На дисплее высветился незнакомый номер, Андрей помедлил, но любопытство как всегда взяло верх, нажал кнопку соединения:

— Да, слушаю Вас.

— Здравствуйте, Андрей Викторович, — послышался знакомый, но пока неузнанный голос, — заждались, наверное, моего звонка?

— Добрый день, Алексей Борисович, — произнёс Хрусталёв, наконец-то идентифицировав Рогалёва, — я, признаться, поначалу и не узнал вас.

— Значит, ждёт меня разорение и нищета, — отшутился народной приметой учёный.

— Я и не знал, что вы богаты, — в тон ему отвечал Андрей Викторович.

— Получается, что и я тоже не знал, — по инерции шутил Рогалёв, но затем, вспомнив, для чего сделал звонок, заторопился и сказал, — деньги нужно экономить, потому перейду к делу: я согласен на ваше предложение, более того, у меня готов и вопрос, но предварительно хотелось бы прояснить ситуацию относительно Марии Анатольевны.

— Я понял, Мария Анатольевна информирована о том, что я планировал встречу с вами, но помощь она не предлагала, по-видимому, у неё ещё существует остаточный сидром от того последнего эксперимента, — не удержался и искренне изложил своё видение обстановки Хрусталёв.

— А вы не могли бы узнать её отношение ко всему этому и по возможности вовлечь в наши мероприятия, хотя бы в качестве консультанта, — продолжал раскрывать свои намерения Рогалёв.

— Я введу Марию Анатольевну в курс дела, но обещать ничего не могу, — слегка забеспокоился Андрей Викторович.

— Хорошо, тогда слушайте вопрос, заодно и обсудите с ней.

— Весь внимания.

— Из сплавов каких металлов изготовлен браслет?

— И это всё? — неожиданно само собой сорвалось у Хрусталёва с языка.

— Да, а вы что ожидали? — удивился Рогалёв.

— Ну, например, способен ли человек сам генерировать идеи? Или это только иллюзия? — пояснил будущий сталкер.

— Это больше философский вопрос, а я всё же физик.

— Ну, тогда, что-то вроде коллайдера, — не сдавался Андрей Викторович.

— Вы, наверное, принимаете меня за какого-то крупного учёного, а я ведь простой препод, как говорят студенты, — он сделал небольшую паузу и добавил, — вопрос-то понятен?

— Конечно, простой вопрос, а по поводу остального, — раз есть степень, значит уже учёный.

— Приятно слышать дифирамбы, однако вернёмся к нашему вопросу, — настойчиво продолжал вести диалог Рогалёв в своём русле, — возможно ли повторить в земных условиях технологию его производства, ведь свойства металла необычны: сверхпластичен, сверхпрочен, необычайно лёгок, невидим, обладает сверхпроводимостью и, наверное, много есть ещё чего, о чём мы и не догадываемся.

— Действительно интересный вопрос, видимо я не понял его глубину сразу, — признался Хрусталёв.

— Рад, что мы достигли взаимопонимания, — удовлетворённо произнёс Алексей Борисович.

— Мне вам позвонить сразу или условимся о конкретной дате? — чувствуя окончание разговора, заторопился Хрусталёв.

— Звоните сразу по результату, тогда начнём и планировать.

— Хорошо, договорились, начинаю действовать.

— До свидания, жду звонка.

— До свидания и спасибо за согласие.

Нажав на красную кнопку и прекратив связь, Хрусталёв положил телефон снова рядом с собой на то же место, откуда его и взял, чтобы ответить на звонок. "Странная, но удобная вещь", — сопроводив телефон взглядом, подумал он.

"Как прореагирует Мария? Какую роль во всём этом сыграет Черников?" Он уже в мыслях охватывал проблему в целом, и она ему теперь не представлялась простой.

Ни с того, ни с сего Черников икнул, а потом проделал так несколько раз. Он отвинтил крышку с пэт-бутылки и сделал пару мелких глотков минералки, пить не хотелось, но и икать тоже.

Виктор сидел в своём маленьком кабинете в офисе и скучал, так как заняться было совершенно не чем. Ухваткин с утра укатил на очередной приём к своему доктору, затем в его планах была поездка к дочери в оздоровительный детский лагерь. Катька позвонила ему утром и слёзно просила забрать её, она уже отбывает там третью смену подряд.

"Вот стерва, на всё лето избавилась от девчонки", — зло выругался Алексей Иванович относительно бывшей жены. Хотя, конечно он и сам виноват, что прикрылся обстоятельствами и не вмешался в процесс организации летнего отдыха дочери.

"Мамы не стало, а сам ещё не готов", — так он размышлял о проблеме.

— Будь на связи, — бросил он последнее указание Черникову, покидая офис.

Их сотрудничество не принесло ожидаемых плодов, заказчиков покушения так и не удалось вычислить. Черников уже знал всю подноготную о случившемся, просканировал почти всё окружение Ухваткина, обладал нужной и не нужной информацией и склонялся к версии следователя, что здесь есть что-то личное, возможно месть.

Узнавая бизнес изнутри, и пользуясь своим преимуществом, Виктор всё больше убеждался в ничтожестве этих людей, их тупости и узости мышления. Одного он не мог понять, как они сумели пробраться на вершины местного олимпа.

"Значит, простой народ ещё тупее", — сделал он для себя парадоксальный вывод. Закрадывалась мысль, что будь и у них такие браслеты, возможно и они строили свою жизнь иначе. "Хотя у Машки и Хрусталёва есть, а что толку-то, не в коня корм, дело не только в браслете".

Ему теперь казалось, что добыть деньги, причём любую сумму, не составляло никакого труда, да, именно добыть, а не заработать. Единственно, что пока не высвечивалось в его сознании, что он с ними будет делать, ведь то, что делали те, у кого всё было в достатке, казалось ему мерзким и скучным.

Он открыл себе счёт в банке, завёл карточку, на которую перевёл все нажитые нечистыми способами сбережения главврача психиатрической больницы. Выполнил свои же обещания наказать негодяя. Денег оказалось прилично, около двухсот тысяч рублей, обналичил, вернул карточку на место и успокоился, теперь вот он не знал, на что их тратить и как объяснить Маше, откуда они появились.

Ему не терпелось посмотреть на реакцию главврача в момент снятия с карточки денег, но в отпуск того пока не отпускали, а для малобюджетной любовницы было достаточно и служебного протеже. Насладиться плодами мести не получалось, но на всякий случай он оставил на карточке энергетический маячок, который оповестит его, если владелец вставит её в банкомат.

Энергетические маячки — изобретение его собственное, об этом не знала даже Маша, он поставил уже три. Один на карточку главврача, другой в офисе Марии, реагирующий на слова " Виктор" и "Черников", а также на его мыслеобраз, третий прицепил Ухваткину, с теми же параметрами активации, что и второй. Каждый раз, когда они срабатывали, он получал сигнал в виде вибрации на браслете и тогда, включая своё ясновидение и яснослышание, мог наблюдать за объектами.

Некоторые приёмы и методы Ухваткина строить бизнес всё же произвели впечатление и на Виктора: использование компромата имело хорошую перспективу с его способностями, а также идея о депутатстве не была лишена здравого смысла. С депутатством сразу же возникали две проблемы — это отсутствие высшего образования и связь с психиатрической больницей. При детальном рассмотрении всё можно было поправить: образование реально будет через год, его восстановили в университете, осталось подобрать нуждающегося в деньгах аспиранта, который будет за него учиться, и дело сделано; по поводу больницы, придётся потрудиться, переделать все карточки и разогнать весь персонал, кто имел отношение к его лечению.

Черникову приглянулась проблемная квартира Помпея, недалеко от Машиного офиса на набережной, её можно было сторговать за полцены. Если депутатство всего лишь перспективная идея, то с квартирой нужно решать немедленно, пока она не отошла кому-то за государственный счёт, а чтобы эта крыса Помпей был сговорчивей, нужно создать ему проблем согласно методике Ухваткина.

"Без помощи Ухваткина не обойтись, ведь только он сможет убедить Помпеева продать подешевле мне квартиру, и поддержкой заручиться нужно сейчас, пока клиент ещё отдыхает в отпуске", — рассуждал Виктор, играясь мобильным телефоном. Он подвешивал силой мысли телефон в воздухе над столом и затем разрешал тому падать в раскрытую ладонь.

Неожиданно завибрировал браслет, и Виктор, немного растерявшись и не успев среагировать должным образом на срабатывание энергомаячка, услышал мелодию вызова на мобильном телефоне. Номер определился, и номер принадлежал Ухваткину.

"Подумал обо мне и позвонил".

— Да, Алексей Иванович, слушаю вас, — вступил в телефонный разговор Черников.

— Я тут поразмышлял в дороге и понял, что сотрудничество с Варевым мне нужно не временно прекращать, а вообще заканчивать потому, что ничего хорошего и полезного оно не принесло и не принесёт, но так как я сам к нему обратился за помощью, то мне неудобно вести беседу о таком финале.

— Я вас понял, — не дал договорить ему Виктор, — вы хотите, чтобы от вашего имени это сделал я.

— Вот именно.

— Я выполню ваше поручение, но Варев, как мне кажется, не простой человек и результат может быть непредсказуем.

— А ты постарайся, а я найду способ отблагодарить тебя за столь деликатное поручение.

— Хорошо, я постараюсь, Алексей Иванович.

— Я на полпути к лагерю, всё давай, — и он отключился от связи.

"Отлично, благодарность обещал сам, попрошу уговорить Помпеева, осталось разделаться с Варевым".

Воодушевлённый благоприятно складывающими обстоятельствами, Черников тут же позвонил Вареву, и, что самое удивительное, дозвонился с первого раза, и тот назначил ему встречу через полчаса в бильярдном клубе на проспекте.

"Везёт, так везёт", — позитивно мыслил он, отправляясь на встречу.

Клуб он нашёл быстро. Большая зелёная вывеска с надписью "Клуб бильярда" и чёрным силуэтом человечка во фраке и цилиндре с кием в руке была видна издалека. На входе фейс-контроль, охранник в тёмном костюме и при галстуке бросил на него оценивающий взгляд, приветливо улыбнулся и жестом пригласил внутрь.

В холле к Черникову, не сделавшему и пару шагов, сразу приклеился высокий стройный юноша в белых перчатках, на что Виктор больше всего и обратил внимание, не успев потому и рассмотреть его лица.

— Что желает, господин, — начал заученную речь юноша.

Но Черников не дал ему закончить и перебил:

— У меня здесь назначена встреча с Варевым Глебом Викторовичем, проводите, пожалуйста.

— Да, да, пожалуйста, следуйте за мной, — засуетился молодой человек и, показав рукой вправо, энергично двинулся в указанном направлении по проходу между столиками и отдельными кабинетами с бильярдными столами.

Игровой зал был пуст, и только в последнем отсеке двое молодых людей нехотя гоняли шары. Виктор еле поспевал за тёмной жилеткой и белыми рукавами в перчатках, после дневного света здесь, казалось, царил полумрак.

Они достигли конца зала, сопровождающий постучал в еле приметную дверь и, открыв её, жестом пригласил Виктора войти.

Это был отдельный номер, слева стоял бильярдный стол, справа столик с четырьмя креслами вокруг. За столом сидел Варев, перед ним лежали две раскрытые служебные книги, и стоял рядом молодой человек, по всему виду администратор данного заведения. Варев что-то ему говорил, а тот подобострастно кивал головой. Лысина и золотая оправа очков блеснули одновременно при повороте головы Варевым по направлению входа.

— Проходите, не стесняйтесь, — обратился к Черникову Глеб Викторович и встал со своего кресла, протягивая руку для приветствия, а своему собеседнику добавил, — ну всё, Юра, давай сворачивай свою бодягу и распорядись, чтобы принесли два пива и орешек.

Они пожали друг другу руки, а Варев при этом пошутил:

— На этот раз быстро вы меня нашли, присаживайтесь.

Он рукой махнул в сторону кресла напротив. Черников плюхнулся на указанное место и постарался сделать попытку просканировать мысли собеседника, но тщетно, блокировка поставлена умело.

— Ну, выкладывайте, как там поживает любезный наш Алексей Иванович, чем он так сильно занят, что перекладывает личные дела на плечи помощников.

— Он решает семейные проблемы, — кратко ответил Виктор.

— Семейные дела — это святое, тогда ему можно простить, — продолжал шутить Глеб Викторович.

В этот самый момент появилась симпатичная молоденькая официантка, она более походила на стюардессу, в бордовой пилотке, такого же цвета жакете и мини-юбке и белоснежной с рюшками блузке. На уровне роскошной груди, никак не менее третьего размера, поднос с двумя высокими стаканами пива, называемыми коллинз, и тарелочкой с фисташками.

Расставив содержимое подноса на столе, она опустила его и посмотрела на Варева, очевидно ожидая от него дополнения к заказу. Черников бросил на неё раздевающий взгляд и впервые пожалел об этом: тело без одежды выглядело намного хуже, чем представлялось, синяки и кровоподтёки, да и размер груди визуально увеличивался поролоновыми вставками в бюстгальтере.

— Спасибо, нам пока больше ничего не нужно, — отпустил официантку Глеб Викторович.

Проводив её взглядом, Варев предложил Виктору пиво:

— Угощайтесь.

— Спасибо, — ответил Черников и, подняв со стола запотевший стакан, сделал пробный глоток.

На вкус напиток оказался прохладным, мягким и приятным. Варев приложился основательно, наверное, мучила жажда, его стакан сразу же опустел на одну треть.

— Рассказывайте, что вас снова привело ко мне, — дружелюбно предложил Глеб Викторович, возвращая стакан на стол.

Черников вкратце изложил пожелания Ухваткина и стал ожидать реакции Варева. Тот не спешил с ответом, в сторону Виктора не смотрел, возился с орешками, очищал их от скорлупы и отправлял ядрышки в рот. Наконец он произнёс:

— Я думаю, это будет правильно, такое сотрудничество нам обоим не подходит.

Он высыпал очистки на свободную тарелочку и, отряхнув ладони, взглянул прямо в глаза Черникову со словами:

— Я предлагаю вам закончить дело, начатое вашим шефом.

— Знаете, Глеб Викторович, это, по крайней мере, не корректно, — возмутился Виктор, — строить козни за спиной начальства.

— У вас просто нет выбора, молодой человек, — усмехнулся Варев.

— Ну, Глеб Викторович, не ожидал, что вы обо мне такого мнения, — всё больше раздражался Черников.

— Я тут воспользовался своими связями и навёл кое-какие справки, странный вы человек, Виктор из Возжаевска.

Черников насторожился, сердце застучало чаще, и прилив крови в область головы усилился, в ушах слегка зашумело, а сухость во рту стало ощутимой. "Сейчас из меня будут делать психа, попрекать больничкой". Собрав во рту остатки слюны, сглотнув их, слегка смягчив сухое горло, Виктор натужено спросил:

— Что же во мне такого странного?

— Вы горлышко-то промочите пивом, совсем голос потеряли, — сделал надменное ему замечание смотрящий и затем жёстко добавил, — по тебе тюрьма скучает, а ты всё форс держишь.

— Это вот так называется, брать на пушку? — старался, не теряя самообладания, защищаться Черников.

— На какую пушку? Изнасиловал одноклассницу, опозорил на весь маленький городок родственницу моего хорошего друга, вот теперь не знаю, что с тобой делать, то ли на кичу отправить, там таких ждут и голубят, то ли бандитам отдать, чтобы кастрировали, выбирай сам.

— Ваши связи — бабушки на завалинках, собираете сплетни и пытаетесь шантажировать нормальных людей, мелко и подло.

— Какие там сплетни, секс с Натальей Шабановой был? — и, не дождавшись ответа, Варев продолжил, — был, это уже не сплетни, а проверенная информация.

— Да мало с кем ещё у меня был секс, физиологическая потребность, не запрещённая законом.

— Слабое знание уголовного кодекса не освобождало ещё никого от ответственности, — нравоучительным тоном и со степенью превосходства продолжал издеваться Варев над Виктором, — статья тридцать первая, изнасилование, конец первого пункта: "… с использованием беспомощного состояния потерпевшей; — наказывается лишением свободы на срок от трёх до шести лет".

"Не зря бандиты поставили его смотрящим, разводит как лоха".

Тем временем смотрящий опустошив стакан на две трети, принялся снова за орешки, при этом продолжал оказывать вербальное давление на собеседника:

— Или ты надеешься ускользнуть от закона и укрыться в психушке? Так мы поможем, сделаем из тебя нормального психа.

— Что вы от меня хотите? — сделал тактическую уступку Виктор, но в душе он негодовал и думал лишь о том, как отомстит всей этой гоп-компании.

— Сотрудничества, сдай своего шефа, скопируй его диск с компроматом и все дела, а про одноклассницу со временем забудут, если сейчас волны не поднимать.

— А какие вообще гарантии?

— Какие гарантии? Нам нужно сотрудничество, мы специально никого не преследуем и мусорам не помогаем.

— Я подумаю.

— Думай, но недолго, диск нужен сегодня, а когда надобность в нём отпадёт, тебя сольют.

"Нужно создать тебе такие проблемы, чтобы ты забыл про меня".

"Всё, крепим маячок и уходим".

Черников демонстративно допивал пиво, поставив свой взгляд поверх отливающей золотым светом оправы очков смотрящего. Возвратив пустой стакан на стол, он поднялся и спросил Варева:

— Так я передам Алексею Ивановичу, что вы согласны.

— Ну, я же сказал, — промычал Варев, не поднимаясь и не подавая руки уходящему.

 

Глава 12

Созерцание природы на подъезде к детскому оздоровительному лагерю прервал телефонный звонок. Ухваткин нехотя посмотрел на дисплей, звонил помощник.

— Да, Виктор, слушаю, — раскрыв телефон, ответил Алексей Иванович.

— Хорошо, прошло без осложнений, но в упорной дискуссии, говоришь, — продолжая смотреть в окно автомобиля на сосновый лес, вёл телефонный разговор Ухваткин, — я ожидал, что он потребует компенсации, напуган взрывом, наверное, или хватку потерял.

В этот момент сосны, сдавливающие с обеих сторон узкую асфальтовую дорогу, расступились и обнажили большую стоянку перед воротами и сторожевым домиком. Домик больше походил на теремок из сказки, чем на КПП. Высоко над воротами набор металлических букв с уже вылинявшей за лето краской гласил: "Детский оздоровительный лагерь "Сосенки".

— Ну, ладно, подробности потом расскажешь, мы уже подъехали к лагерю, — произнёс Алексей и сложил две половинки телефона.

Оставив машину с водителем на стоянке, Ухваткин поднялся на крыльцо домика, по одну сторону входной двери, отсвечивая золотом на солнце, на стене висела табличка с извещением о том, что это детский оздоровительный лагерь, по другую — такого же размера вывеска извещала родителей о часах и днях посещения отдыхающих здесь детей.

Алексей усмехнулся, получалось, что приехал он не вовремя, но знал точно, что увидит свою дочь, а раз так, зачем вывешивать такой распорядок, который никогда не соблюдается.

Долговязый милиционер с лычками сержанта вежливо и терпеливо расспросил Ухваткина о цели прибытия, извинился за то, что дежурный по лагерю не на месте и попросил подождать в комнате для гостей. Ждать пришлось недолго, Катька появилась неожиданно, ворвалась словно ураган, прыгая сразу на двух ногах и выкрикивая:

— Папка приехал, папка какой же ты молодец, что приехал!

Она бросилась ему на шею, повисла и стала целовать, потом смутившись, так как пришла не одна, а в сопровождении воспитательницы, повернувшись к ней, отрапортовала:

— Виктория Викторовна, — это мой папа, Алексей Иванович.

Они традиционно поздоровались, как и полагается незнакомым людям, вынужденным по стечению разных житейских обстоятельств общаться между собой, и Виктория Викторовна тактично удалилась, оставив их наедине.

В комнате прохладно, но шума от работы кондиционера не было слышно, по всей видимости, агрегат находился в смежном помещении. Папа и дочка уселись на диван и стали рассматривать друг друга.

Катька в глазах отца казалась повзрослевшей и по-новому интересной, возможной причиной такой неординарности могла стать скаутская экипировка, вообще такой он её ещё не видел. Одета она была по-мальчишески, в шорты цвета "хаки" с многочисленными кармашками и всевозможными причиндалами, светло-жёлтую тенниску с тёмными застиранными пятнами на коротком рукаве, на ногах что-то вроде резиновых шлёпок, в которых обычно ходят в бассейн или на пляж, а на голове выгоревшая за лето бейсболка непонятных серо-зеленоватых тонов. На шее у неё красовался синий галстук, более похожий на обыкновенный платок.

Кожа её выглядела необычайно смуглой, летний загар покрывал все открытые участки тела, а там, где обозначились многочисленные вздутия от укусов комаров, не наблюдалось покраснений, как это обычно бывает на кожном покрое, лишённом загара, с белым естественным фоном.

— Пап, забери меня отсюда, я устала отдыхать, — начала дочка сразу же, после первого традиционного вопроса отца: "ну, как ты тут".

— Кать, у меня работа, бизнес, и потом, с кем ты будешь целый день? Ты же будешь одна, — отец начал выстраивать линию защиты от просьб ребёнка.

— Ну и что? Ведь и здесь я тоже одна, и с мамой — я одна, у неё такие же проблемы и нет времени, — продолжала настаивать Катька, покачивая головой из стороны в сторону, но взглядом не отпуская глаз отца.

— Не знал, что у твоей мамы проблемы, — слегка раздосадовано ответил тот, откинувшись на спинку дивана и тем самым позволяя себе уйти от рентгеновского, как ему казалось, просвечивания.

— Проблемы дяди Славы стали мамиными проблемами, — повторила его манёвр дочь, но более энергично, да так, что упругая спинка дивана отбросила её назад, чтобы загасить и сгладить удар детского туловища.

— А что случилось с дядей Славой? — несколько удивлённо и заинтересованно переспросил отец о тайнах чужой семейной жизни.

— Он — банкрот, — спокойно и по-взрослому ответил одиннадцатилетний ребёнок.

— В каком смысле? — то ли не веря услышанному, то ли, сомневаясь, что такие вещи уже осознанно может трактовать его дочь, он оторвался спиной от дивана и, повернувшись в её сторону, заглянул прямо в лицо.

— В прямом и переносном, — кратко и демонстративно протяжно, с выделением ударных гласных в словах пояснила Катька.

— Катя, ты где нахваталась таких выражений? — с напускной родительской строгостью, словно опомнившись, что он разговаривает с малолетней дочерью, задал вопрос отец.

— Нигде! — почувствовав, что человек, который старше её, не находя иных аргументов, намекает на возрастную дистанцию, дочка отгородилась сама.

Алексей встал и сделал вид, что хочет ознакомиться с содержанием настенных стендов. Он подошёл к одному, где говорилось о нормах и правилах поведения отдыхающих детей в лагере, к другому, где информировали родителей о недопустимости передачи детям определённой группы продуктов, как первый, так и второй его мало заинтересовали.

Он перешёл к стене напротив дивана, где висела большая картина в массивной раме из дорогого багета, очевидно подарок благодарных родителей или спонсора. На репродукции незнакомого Ухваткину художника, судя по пейзажу, советского периода, была запечатлена в стремительном беге группа девушек-спортсменок. Загорелые и радостные, размахивая в движении полотенцами, они после утренних водных процедур на широкой и раздольной реке поднимались по косогору и спешили, по всей видимости, в свой спортивный лагерь.

Под картиной стенгазета "Скаут" с фотографиями. Алексей, просмотрев бегло вывешенные фото и не обнаружив там свой дочери, повернулся к ней лицом и стал ещё пристальней её рассматривать.

Катя сидела на прежнем месте, положив ногу на ногу, скрестив на груди руки, и имела вид насупившегося и капризного ребёнка.

— Что это означает: банкрот и какие-то смыслы? — поняв, что со строгостью, он теряет нить разговора, Алексей более мягко и в прежнем ключе обратился к ней за уточнением.

— А то и означает, у него финансовый и духовный кризис, — ответила по-взрослому дочь и, расставив ноги, продемонстрировала острые детские коленки.

— Финансовый понятно, а духовный откуда? — продолжал пытать дочь вопросами, отец подошёл к ней и стал напротив.

— Духовный оттуда, у вас, деловых людей, деньги и есть духовность, — подняв голову и глядя папе прямо в лицо, ответила Катя.

— Это тебя воспитатели такому научили? — присаживаясь снова рядом на диван, скорее утверждал, чем спрашивал отец.

— Нет, это я просто знаю, а воспитатели ничему не учат, они только всё запрещают: не делай то, не делай это, а сами поступают так, как не подобает, — энергично жестикулируя руками и высказывая своё мнение о процессах детского воспитания в лагере, она походила на юную фурию.

В такой момент на своего родителя Катька производила двоякое впечатление: с одной стороны, она была и выглядела подростком, с другой стороны её речь, фразы и выражения совершенно не вязались с внешним визуальным обликом и более подходили уже взрослой девушке, причём девушке — студентке старших курсов. В этот миг у Алексея происходила внутренняя борьба, как воспринимать её и, наконец, интуитивно почувствовав, что перед ним вполне уже взрослый человечек, он сдался и попросил у неё совета:

— Если ты такая взрослая и умная подскажи, как мне поступить с тобой?

— Пап, у тебя же есть сотрудники, дай им поручение, пусть работают, — вполне по-деловому и, нисколько не смущаясь, огласила вердикт дочь.

— Но некоторые вещи нужно делать самому, — выдвигал встречные доводы аргументам дочери Ухваткин.

— Значит, это плохие вещи, — серьёзно, но с интонацией ребёнка, парировала Катя.

— Почему? — удивлённо переспросил отец.

— А зачем скрывать их от других? — вопросом на вопрос ответила та.

— Действительно, — задумчиво и непроизвольно согласился тот.

— В конце концов, они могут посоветоваться с тобой по телефону, — продолжала она приводить новые варианты управления бизнесом отца.

— Хорошо, будем считать, что ты меня уговорила, но как быть с мамой? — Алексей решил охватить проблему с иной стороны.

— Позвоним и поставим её в известность, — просто и без замешательства ответила Катя, по-видимому, она уже ранее всё обдумала и теперь лишь вербально озвучивала результаты мыслительного процесса.

— А если она будет против? — логически рассуждал отец.

— Она будет против лишь в том случае, если ты отправишь меня к ней до окончания третьей смены, но ты же не сделаешь этого? — пресекла она дальнейшее построение логической цепочки.

— Ну, ты и лиса, тебя, наверное, за это бабушка и любила? — улыбаясь, Алексей сначала потрепал её рукой за кепку, а потом крепко по-отцовски прижал к себе.

Катька худенькими ручонками обхватила мощный торс отца, стараясь таким образом выказать свою любовь. Проведя несколько секунд во взаимных объятиях, они расцепились и дочь, оставляя последнее слово за собой, подвела итог их беседе:

— Любят не за что-то, а просто любят, ощущая радость в сердце.

Процедура досрочного выбытия из лагеря прошла не так быстро, как хотелось, но у всего есть начало и конец, уладив формальности, они, удовлетворённые тем, что преодолели все возникшие трудности, радостные катили в автомобиле по сосновому лесу. Катька слушала через наушники плеер и посматривала в окно, Алексей делал распоряжения по телефону и подмигивал дочери, когда та, покачивая головой иногда, поворачивалась к нему лицом.

"Ребёнок, совсем ещё девчонка, но рассуждает уже как взрослый человек, мозговая акселерация, нужно нанять ей гувернантку". Он посмотрел испытующе в сторону дочери и уже серьёзно подумал: "А что идея хорошая, только не скоростная, нужно поручить Черникову, пусть выявит, кто ей больше нравится и подберёт воспитательницу".

В этот момент Катя оторвалась от окна и посмотрела ему прямо в лицо, они радостно улыбнулись друг другу, родительское сердце снова ёкнуло и заставило отца обхватить дочку руками и прижать к себе.

Браслет издал вибрации, и Черников отреагировал на сигнал.

Папа и дочка ехали в салоне автомобиля, любящий отец прижимал к себе несравненное чадо.

"Вот, значит, как, нужно повнимательней присмотреться к Кате, ведь так, по-моему, её зовут".

"Ага, папа хочет приставить к ней гувернантку, и поиск поручить мне. Отлично".

"Ну, что же воркуйте пока, а я займусь делом".

Черников до срабатывания маячка был занят поисками пресловутого диска. Проверив с помощью браслета места, где по его предположению мог бы спрятать своё сокровище Ухваткин, он ничего не обнаружил. Оставалось одно — спровоцировать в разговоре своего шефа и затем просканировать его мысли, или другой вариант: заставить воспользоваться и проследить. Всё одно, без помощи Ухваткина не обойтись, придётся немного подождать, а пока можно присматривать и за Варевым, хотя маячок ещё не срабатывал, но лишняя информация в таком деле не помеха.

Он легко восстановил контакт с последним маячком. Варев находился в каком-то новом, незнакомом Черникову месте. Возможно, это был своеобразный офис, похожий на склад или какое-то помещение близкое к производству. Люди, которые общались с наблюдаемым объектом, так же были незнакомы Виктору. Картинка расширялась и наполнялась смыслом.

Варев приехал на склад, образованный из цехов бывшего агрегатного завода, чтобы не только взимать неофициальные платежи за аренду, этим обычно занимаются его помощники, но и показать будущим арендаторам свободные помещения. Но это всего лишь формальности, главная цель визита в подопечное предприятие — это встреча с представителями пензенской братвы, которые прибыли для постановки на все виды обеспечения двух своих корешей, переведённых в местный СИЗО.

— Приветствуем тебя, Телепат, — говорил за троих молодой человек.

Высокого роста, с перекаченными мышцами не только конечностей, но и шеи, груди и даже лица, по своему виду, имеющего в прошлом спортивную карьеру, ему в прямом смысле подошёл бы позывной "Бык", но отзывался он на Толяна и в настоящий момент явно занимал более высокое положение, чем те двое, что тупо переминались с ноги на ногу за его спиной.

— Мы передаём тебе слова благодарности и признания от Звонаря, — закончил вступительную речь Толян и собирался раскрыть цель своего визита.

— Как он там? — ответил на приветствие вопросом смотрящий, перебивая посланца своего коллеги из соседней области.

— У него всё нормально, вот просит тебя взять под крыло двух бригадиров, чаляшихся у вас, — продолжил излагать Толян, — мы приехали обсудить условия и каналы снабжения.

— Дело привычное, мы откроем им кредит, прикрепим согревателей, вы наши затраты будете компенсировать на этот вот счёт.

Варев передал им бланк договора аренды, на третьей странице которого были банковские реквизиты фирмы арендодателя.

— Мы привыкли работать налом, — удивлённо произнёс Толян, но договор всё же взял.

— И налом будете, но есть некоторые моменты, которые придётся светить, потому со счёта этой конторы, по мере надобности деньги будут переводиться на счета юридических фирм, правозащитных организаций, вообще, есть такое слово надо, время сейчас новое, и надо шагать в ногу со временем. А конкретных людей мы будем стимулировать, как всегда, налом.

Они топтались в большом пустующем боксе огромного производственного помещения, со стороны это походило на деловую встречу арендаторов с хозяином склада. Здесь, скорее всего, раньше стояли станки и работали люди, выпуская нужную для страны, называемой СССР, продукцию. Но в настоящий момент было очень сложно определить, что выпускали тогда потому, как приспособлено всё уже для простого складирования товара. Помещение поделено на отдельные секции при помощи металлической сетки, которые закрывались со стороны прохода сдвижной стенкой. Высота сетки достигала приблизительно четырёх метров, далее ещё выше виднелись металлические фермы, поддерживающие крышу с огромными стеклянными проёмами, через которые проникал дневной свет.

Предприниматели и фирмы арендовали боксы и хранили нужный для своего бизнеса товар. Склад существовал официально, подозрений ни у кого не вызывал, кормил массу чиновников и никогда не имел никаких проблем, потому как контролировался проблемными структурами.

Он находился в зоне ответственности Варева, и тот иногда прибывал сюда с инспекторской проверкой, наблюдая за тем, чтобы не было левых клиентов, помимо договорных, вообще, чтобы завскладом и его орлы, как говорится: не "крысятничали".

Двое за спиной Толяна начали крутить договор, переданный им старшим. Черников переместил обзор за их спины и, не смея оторваться от реквизитов на последней странице, пошарил рукой по столу, ища ручку и листок. Всё оказалось рядом, и он в тёмную, на ощупь зафиксировал банковские реквизиты. Виктор не знал, для чего он это делает, но интуиция подсказывала, всё может пригодиться.

— Вопросы есть? — спросил Варев у присутствующих.

— Есть, — отозвался снова за всех Толян.

— Говори, — разрешил смотрящий.

— Как быть с коксом?

— Ребята! Давайте жить дружно, — воскликнул раздражённо Глеб Викторович, — я Звонаря предупреждал, что здесь всё по-чистому.

— Как нам быть? — спросил Толян.

— Дам вам телефончик, скажите от меня, я такими вещами не занимаюсь.

"Что же, и телефон пригодится", — подумал Черников и записал его на тот листок, где вслепую запечатлел реквизиты фирмы с договора аренды.

Он отключился от картинки, так как начали возрастать неприятные ощущения в лобной и височных областях, создавалось впечатление, что внутренности головы разбухали и готовы были расшириться до небывалых размеров и захватить всё окружающее пространство. Ему стало не по себе, маленькое помещение кабинета, в его представлении сужалось и готово было раздавить его вместе с мебелью.

Он поспешно вышел в коридор, а потом и в более просторный холл и плюхнулся в мягкое кресло. Взгляд его растерянно уставился в пол и остановился на маленьком сером пятнышке. Мимо промелькнули светлые брюки в летних туфлях. Заметался поднятый с пола тополиный пух, хаотично подёргался в возмущённом потоке воздуха и, успокоившись через несколько секунд, опустился на серый мозаичный бетон прохода в ожидании очередного турбулентного импульса от прохожего.

Серая пушинка снова стала статичной, а неприятные ощущения покидали голову, словно тополиный пушок, неизвестно какими судьбами занесённый в помещение в августе, когда тополя уже закончили цвести месяц назад, забрал всю отрицательную энергию и растратил её, пытаясь улететь неведомо куда.

"Нужно осторожней с ясновидением, сеансы должны быть короче", — уже осмысленно анализировал Черников.

Он поднял голову и удивлённо осмотрелся. Холл имел привычный вид: кожаные кресла и диван у окна, между ними в углу в огромном глиняном горшке пальма, высотой под два метра, столик в центре с журналами, охранник за деревянной стойкой у противоположной стены перед самым входом. Всё как всегда, только Виктор не помнит, каким образом он оказался здесь в кресле.

Вибрация на руке вывела его из задумчивости, и тут же, несколько секунд спустя, заработал вызов на телефоне.

— Да, Алексей Иванович, — ответил на звонок Черников, — я в офисе, жду ваших указаний.

— Хорошо, понял, — закончил говорить Виктор и вложил в футляр на поясе телефон.

— Шеф с дочкой с минуту на минуту будут здесь, — обратился Черников к охраннику, — будет экскурсию проводить, предупреди всех, чтобы казусов не возникло.

Охранник удовлетворённо кивнул и снял трубку с аппарата, который был невидим Черникову из-за высокого ограждения поста.

Минут через десять — двенадцать Ухваткин открыл входную дверь и, пропуская вперёд дочку, вошёл в холл офиса. Черников с охранником встали со своих мест. Охранник вышел за деревянное ограждение поста и остановился у прохода, а Виктор сделал несколько шагов навстречу и лишь потом застыл в ожидании, не загораживая путь в коридор.

— Вот, Катя, здесь и начинается место моей работы, — говорил Алексей дочери, — это мой помощник Виктор Васильевич, для тебя просто дядя Витя.

Катька подняла голову и из-под козырька бейсболки посмотрела прямо в глаза человеку, которого представил ей отец.

— Здравствуйте, — произнесла она громко, — меня зовут Катя.

Она протянула Черникову маленькую, обугленную от солнца руку, и тому ничего не оставалось, как протянуть свою.

Как только её рука оказалась в кисти Черникова, она спросила:

— Дядя Витя, а вы не покажете мне ваш офис, пока папа будет решать свои неотложные дела?

— Конечно, покажу, — несколько смутился Виктор такому повороту событий и взглянул на шефа.

Тот кивнул ему, мол, давай, действуй, а сам торопливо пошёл по коридору в направлении приёмной.

— С чего бы вы, Катюша, хотели начать осмотр? — наклоняясь к ней и не выпуская её руки, спросил Черников.

— Это не имеет значения, я здесь первый раз и пока интересно всё, — ответила она.

— Идёмте тогда за папой, познакомимся с его кабинетом, — предложил Виктор.

— Нет, дядя Вить, не надо его смущать, он ведь тоже в первый раз привёл сюда ребёнка, — неожиданно возразила она, — пусть быстрее решает свои проблемы, а мы мешать не будем.

— Тогда куда? — растерялся Черников.

— Ну, у вас же есть свой кабинет, и там должен быть компьютер, — предложила ему свою идею Катя.

— А вы умеете обращаться с компьютером? — заулыбался Черников.

— Конечно, я пойду уже в пятый класс, и я прошу вас, дядя Витя, не называйте меня на вы, я чувствую себя неловко, — она запрокинула назад голову, чтобы посмотреть ещё раз в лицо своему сопровождающему.

— Хорошо, — согласился Черников, всё больше проникая уважением к девочке, — но там почти нет игрушек.

— Интернет-то там есть? — деловито поинтересовалась она.

— Ты умеешь им пользоваться? — несколько удивлённо переспросил он.

— Когда я дома, просто пропадаю в одноклассниках, — ответила с гордостью Катя.

— Ну да, вот времена настали, пошли, интернет у нас скоростной.

И они пошли по коридору в кабинет к Черникову, продолжая вести диалог на ходу. Вслед им посмотрел охранник и, усмехнувшись, сказал неизвестно кому вслух:

— Ну и акселераты пошли, что же будет дальше, когда они вырастут?

 

Глава 13

Хрусталёв сидел на кухне в офисе, не спеша пил кофе, ожидая, когда Мария Анатольевна закончит сеанс с клиентом, снова и снова прокручивал в голове сценарий предстоящего разговора. Он даже не представлял исход будущей беседы, хотя вариантов в таких случаях почти всегда только два: согласится или, обосновав всё, аргументировано откажет, но сейчас не это было главным, он никак не мог предугадать её реакцию на такое предложение и, то влияние, которое оно может оказать на их отношения в дальнейшем.

"А если без сценариев и убедительных слов простой телепатический обмен?"

"Действительно, мне нечего скрывать от партнёров. Да, — да! Нет, — нет. Всё просто".

Он услышал, как щёлкнула дверь в большой комнате, как в коридоре зазвучали негромкие голоса, как за его спиной приближались шаги, и усиливался шелест платья, хотя этого уже, по его мнению, слышать он не должен, но витающее в нём напряжение скорее всего и обострило слух.

— Вы меня простите, Андрей Викторович, но я уже в курсе ваших мыслей, вы так были увлечены и напряжены, что невольно состоялся односторонний обмен, — с такими словами Мария выплыла из-за его спины в центр кухни.

Выплыла потому, что данное слово наиболее подходит к определению походки женщины, одетой в длинное, почти до пола, парчовое платье. Он узнал это платье по узорам из переплетающихся золотых и серебряных нитей. Оно было на Марии в тот самый день, когда она принимала его в первый раз почти как обычного клиента.

"Униформа, вот откуда и шелест", — непроизвольно пронеслось у него в голове.

Хотя вслух он высказал совершенно иное:

— Тогда ответьте или дайте прочувствовать ваш ответ.

— Пока не то и не другое. Я должна подумать, так как есть проблема, и эта проблема поставила наш офис на прослушку, причём, как он это сделал — не могу ни понять, ни повторить, — высказывая словами свою озабоченность, она уже усаживалась за стол, подбирая и разглаживая одновременно подол платья.

— Удивительно другое, как вы смогли это обнаружить, и теперь ещё актуальней становится вопрос о телепатическом обмене, — попытался он из возникших новых обстоятельств извлечь пользу для продвижения своего вопроса.

— Не обольщайтесь, шпион не только слышит, но и видит мыслительные образы к тому же, — и она при этом показала куда-то на стену, словно именно там была спрятана миниатюрная камера, известный атрибут подсматривания и подслушивания.

— Вы меня пугаете, — пошутил он, но в то же время начал непроизвольно осматривать углы кухни.

— Не бойтесь, в настоящий момент жучок заблокирован, но вот удалить его у меня не получается, — поняв его блуждание глазами по стенам и потолку за желание обнаружить пресловутое оружие слежки.

— Так всё же, как вам удалось найти и определить? — заинтересованно переспросил Андрей Викторович.

— Читайте, если, конечно, это слово уместно применить к такому действию, — Мария посмотрела ему в лицо, ослабила блокировку и дала возможность просканировать её мысли и память.

— Так вы действительно видите ауру? — удивлённо спросил Хрусталёв, закончив телепатическое сканирование.

— Я бы не стала называть это явление таким словом. Да, там есть элементы того, о чём вы подумали, но там есть и совершенно иные вещи, не применимые к данному понятию, — объясняя и дополняя отданную ранее телепатическим способом информацию, она уже не смотрела на него.

— Например?

— Я могу видеть свечение и неодушевлённых предметов, если так выражаться, неживых, иначе это просто можно было подвести под формулировку биополя, — пояснила она.

— Например? — Хрусталёв был поражён и озадачен и не замечал, что, как попугай, повторяет одно и то же слово.

— У наших браслетов ярко-голубое свечение, у людей — радужное с преимуществом оранжевого, у разных предметов разный цвет, у живого дерева — белое, у мёртвого — серое.

— Давно у вас это началось?

— Не знаю, как и сказать. Я ещё с первым браслетом замечала что-то, но относило это к свойствам браслета, но когда браслет исчез, способность осталась, более того, она начала развиваться.

— Значит, когда вы говорили про искры мыслей, то уже было не образное мышление, а реальное видение?

— Совершенно верно. Я и шпиона обнаружила сразу же, увидев новое свечение на стене, сходное по своему образу с тем, что окружает последнее время Виктора. Я даже смогла проследить, как оно работает, и знаю, что он называет её — "энергетическим маячком".

— Выходит, что мы все под колпаком у Мюллера?

— Не драматизируйте ситуацию, меня больше всего беспокоит, для каких целей это делается. Если просто ставит эксперимент и нарабатывает опыт, чтобы потом похвастаться однажды, что ему свойственно, — это одно, но ведь может быть совершенно другое, — он не доверяет мне и следит за мною. А вот здесь моё воображение рождает массу возможных вариантов, что я теряюсь, когда начинаю загибать пальцы при их перечислении.

— Вот теперь, по-моему, вы сгущаете краски. Не проще ли вам поговорить с Виктором?

— На такие темы первой разговор затевать бесполезно. Он не станет говорить, а если настаивать, то устроит скандал, соберёт и притянет всякие мелочи, чтобы повод поссориться выглядел более оправдано. Нет, здесь нужно ждать случая, когда он сам надумает обсудить такую тему или проговорится нечаянно.

— Вам, конечно, видней, ну, а мне когда ожидать ответа от вас?

— Вы очень торопитесь?

— Не очень, но жизнь идёт, и её нужно наполнять содержанием, ведь как говорится "не хлебом единым…".

— Понимаю, мне ваша идея интересна, но нужно думать и о семье, не разжигать больного самолюбия мужа.

— А почему вы думаете, что оно разгорится.

— Я боюсь повтора, так уже было в университете, на почве первенства и самомнения наши отношения осложнились, мне под его давлением пришлось уступить, и вот тогда финал опытов привёл к трагедии.

В кухню вошла Инна с сообщением, что подходит время для работы с очередным клиентом, необходимо готовиться к встрече.

— Да мы уже заканчиваем, я иду, — ответила гадалка, вставая со стула.

— Андрей Викторович, я чувствую, что ответ вам дам скоро, интуиция меня ещё не подводила, — произнесла она Хрусталёву под шелест платья, покидая кухонное пространство.

"Да, а вот у меня интуиция отсутствует совсем, нет, конечно, она есть, только, когда я чего-то опасаюсь, то всегда и случается. Вообще-то, это совсем не интуиция, мыслит она что ли по-другому?"

Черников сидел в кабинете Ухваткина и обсуждал с ним различные проблемы, возникшие за последнее время. В мыслях своих он прокручивал идею о квартире Помпея, но повода пока поговорить об этом с Алексеем Ивановичем не было.

Они уже утвердили критерии, по которым будут отбирать гувернантку для дочери шефа, и какие задачи поставить ей на столь короткий срок. Ухваткин обозначил главную цель — подготовка к школе, но на перспективу он уже строил свою жизнь по-новому. Вдруг бывшая супруга, обременённая проблемами своего второго брака, разрешит Катюшке жить с отцом, тогда услуги гувернантки-учительницы будут ещё более востребованы.

Алексей Иванович сидел в кресле директора, перед ним был ноутбук и раскрытый ежедневник. Он по очереди заглядывал то в монитор, то в ежедневник, делал пометки, иногда записи. Черникову со своего места не было возможности увидеть, что записывает и помечает Ухваткин в процессе их беседы, да и делать движения, чтобы слегка подглядеть, рискованно, потому он сидел тихо и не дёргался.

Заглянув очередной раз в записи, Ухваткин, наконец-то спросил Виктора:

— Да, ты мне расскажи, как прошла встреча с нашим многоуважаемым Глебом Викторовичем, поделись впечатлениями.

Черников взбодрился, открывалась возможность поговорить о вознаграждении. Он начал подробно пересказывать весь диалог, умолчав при этом о шантаже со стороны смотрящего. Когда он окончил отчёт о переговорах, Алексей Иванович переспросил:

— И это всё?

— Да, а что бы вы хотели услышать?

— Странно, очень странно и не похоже на Варева, то цепляется как клещ и не отпускает, то вот вдруг всё бросает на полпути и не требует ни компенсации ни каких-то преференций и льгот на будущее.

Он замолчал и задумался, Черников не мешал его мыслительному процессу, лишь листал его мысли и делал свои выводы.

"Возможно, обозначится и позвонит лично мне, не хочет светиться с третьим лицом. Всё может быть, всё может быть, но тогда будет уже совершенно другой разговор не в его пользу. Нужно посетить квартиру матери, давно уже там не был, Катьку с собой возьму, если захочет, конечно, заодно проверим диск и остальное, вдруг Варев…, нет не может быть!"

"Вот и диск нарисовался, отлично, теперь о квартире", — торжествовал Черников.

— Алексей Иванович, вы предлагали вознаграждение за работу, — прервав затянувшуюся паузу, Виктор напомнил руководству о данном утром обещании.

— Какие же вы все меркантильные, — иронически высказался Ухваткин, прервав свои размышления и посмотрев на Черникова свысока.

Кого он имел в виду, произнося местоимение "все", спроси его, он и сам не ответит, но обычно так сетуют начальники на своих подчиненных, которые почему-то считают, что выполнять их поручения все должны бесплатно. Черников пропустил мимо ушей колкое замечание шефа, поёрзал слегка на стуле, переведя неловкость из сферы моральной в физическую и растерев её одним местом, предложил:

— Пусть вознаграждение выразится в вашей протекции.

— Протеже, конечно, ты? — спросил Ухваткин у помощника и, получив от того утвердительный кивок головой, продолжил выяснения, — ну, а перед кем челом бить?

— Перед Помпеевым, — коротко ответил Виктор.

— Да-а, тогда это ещё ничего, выкладывай, что там надумал, — одобрительный тон выдал облегчение, которое наступило у Ухваткина после услышанного.

Черников изложил все свои планы о квартире покойного дедушки Помпея. Ухваткин слушал, не перебивая, чертил чёрной гелиевой ручкой лишь ему понятные фигурки на листке бумаги, лежащем на столе между компьютером и записной книжкой и служившем своему хозяину черновиком.

Виктор закончил говорить и смотрел, как Алексей Иванович обводит по контуру рисунок куба, делая его грани более толстыми и чёткими. В этот момент сработал браслет, Черников отвлекся от Ухваткина и переключился на энергомаячок. Но в этот раз вибрация была очень короткой, и ему не удалось поймать волну энергии и идентифицировать сигнал, соответственно и определить, откуда тот пришёл.

"Такое в первый раз, что-то здесь не так, возможно это от моего визави пришло, хотя он почти ни о чём не думает, занят пустяковым чертежом, расслабляется".

Зазвонил телефон, Ухваткин раздражённо снял трубку и ответил:

— Да, слушаю!

В трубке обозначился мужской голос, Алексей Иванович не перебивал, но потом, прикрыв микрофон ладонью свободной руки и качая головой, произнёс для Черникова:

— Совершенно не дают работать.

Виктор пожал плечами, не поняв, что подразумевало начальство и в этот раз под словом работа: то ли незаконченный чертёж, то ли облегчение от того, что его избавили от возможности давать ответ на поставленный вопрос.

"Выкручивается или ищет свою выгоду", — подумал Черников.

Но он ошибся, Ухваткин продолжая, закрывать микрофон, опроверг его поспешные выводы:

— Поговорю обязательно и попытаюсь уговорить, когда он там с курортов возвращается?

— По-моему, через неделю, — не слишком уверенно ответил помощник.

— Вот как вернётся, сразу же поговорю, а пока, Виктор Васильевич, пожалуйста, займите Катю, сходите с ней за мороженым и передайте, что я освобожусь минут через двадцать, — он махал рукой и показывал, что разговор окончен, и его нужно оставить одного.

— Хорошо, Алексей Иванович, я всё сделаю, как вы сказали, — поспешно встав со своего места и поправляя стул, пятился и бормотал Виктор.

— Да и не забывай о главном, ищи то, ради чего и началось наше сотрудничество, — бросил ему в след напутствие Ухваткин.

— Я всегда помню и ищу, — разочарованно ответил Черников уже на выходе из кабинета, но его слова, предназначенные для человека, сидевшего за столом, по всей видимости, не достигли цели, так как тот человек не слушал или не хотел слышать их, он говорил по телефону, и всё внимание его было там.

"Как вы все на…ли своими наставлениями", — чертыхался мысленно уже за дверью Виктор, хотя спроси он сам себя, кто входит в его понятие "все", наверняка запнулся уже на первой, ну максимально на второй фамилии человека, вызывающего у него стойкую антипатию и агрессию, и способного в любых ситуациях испортить ему настроение.

Уже вечером дома он выглядел взвинченным, и Мария сразу почувствовала его скверное настроение. Когда она встретила его у порога со словами:

— Как дела?

Он ещё сдержанно ответил:

— Никак.

На вопрос, что он хотел бы на ужин, высказался язвительно и колко:

— Что за манера задавать глупые вопросы, всё равно, чего я хочу — не будет, давай есть, что есть!

А когда она поставила перед ним тарелку бефстроганов из печени с гарниром из молодого картофеля и салат из свежих помидоров со сметаной, он снова взбрыкнул:

— Куда ты столько наложила?

Марии хотелось съязвить, ответив привычной фразой на российских кухнях: "Накладывают только в штаны", но сдержалась. После паузы всё же спросила:

— Вить, что-то случилось на работе?

— Да, случилось, все хотят меня использовать: один как предателя, другой как няньку для своего ребёнка, надоело, — наконец-то излил он наболевшее за день, торопливо поглощая ужин.

— Мы сами кого-то используем, и кто-то использует нас, такова жизнь, — философски высказалась Маша.

— А я не хочу, чтобы меня использовали, но ничего будет и на моей улице праздник, — оптимистически зло отозвался Виктор.

Выпустив пар, он преспокойно скушал всё блюдо, объём которого казался ему ранее большим, доел из салатницы помидоры, выпил чаю и с посоловевшими глазами удалился к телевизору.

Когда Мария, убрав на кухне, подсела к нему на диван и, мягко облокачиваясь о его плечо, проворковала на ушко:

— Может, расскажешь, что у тебя произошло?

Он не стал дёргаться и нервно сбрасывать с плеча её руку, ответил:

— В принципе всё, как всегда, только выстраиваешь планы, а они не выполняются.

— Кстати о планах, ты знаешь, Андрей Викторович и Рогалёв снова планируют эксперименты с браслетом, — подвела она супруга к деликатному разговору.

— Да-а, — удивлённо посмотрел ей в лицо Виктор и, не выдержав соблазна, откровенно заглянул в декольте домашнего халата Марии, — ну, с этим пенсионером Хрусталёвым всё ясно, он как бабушки на лавочках у подъездов, готов засунуть свой любопытный нос в любую дыру, а этот-то куда лезет, ему мало одного случая.

— У них интересная программа намечается, они предложили и мне поучаствовать, — выложила она свою сокровенную новость с хорошо сыгранным тоном безразличия.

— В качестве кого? — теперь уже с откровенной насмешкой он снова заглянул ей в декольте.

— В качестве консультанта, — слегка обиженно ответила Маша и отодвинулась от него.

— Я ничего не имею против их экспериментов, но я хочу, чтобы ты прекратила общаться с этим старпёром Хрусталёвым, пусть он найдёт себе других девочек и любуется уже их прелестями, — выговаривая чётко слова наставлений, он снова начал нервничать и без всякого интереса переключать каналы телевизора.

— Я уверяю тебя, он джентльмен! И не позволяет себе таких вольностей, — горячо вступилась Маша за Хрусталёва.

— Откуда ты знаешь, он так тебе говорит? — повернувшись к ней, иронично спросил Виктор.

— Я чувствую и вижу, — тихо, но уверенно парировала она его выпад.

— Ты себя переоцениваешь, я вот поставил…, - и он осёкся на полуслове, поняв, что в запале начал говорить лишнее.

— Договаривай, ты имел в виду маячок? — не давая ему опомниться, перешла в наступление Мария.

— Тебе известно? — удивился он её вопросу.

— Я сразу увидела эту плесень на стене в кухне, теперь объясни, зачем ты следишь за мной, — продолжала она, и это уже походило на допрос.

— Не за тобой, за этим придурком Хрусталёвым, — признался Виктор.

— Фу, как некрасиво и глупо, что при помощи своего маячка ты хотел увидеть, как твой объект пьёт кофе или крадёт столовую утварь? — смягчилась она и уже игриво флиртовала, чувствуя, что балансирует на грани, и вот-вот может грянуть гром.

— Всё равно, я выведу его на чистую воду, а если с ним что-то произойдёт во время этих ваших экспериментов, сожалеть и сочувствовать не буду, — посмотрев на неё и увидев, что она не осуждает его за излишнюю ревность, он решил не усугублять положения, тем более, в его планы входило "сладенькое" и не хотелось вечером остаться без такового.

— Не ожидала от тебя такой циничности и жестокости, ведь благодаря Андрею Викторовичу ты выздоровел, — с упрёком и, кивая при этом головой, бросила она ему неприятную реплику.

— Я его об этом не просил, — совсем спокойно и без обид ответил он.

— Зато просила я, — напомнила ему о тех событиях Маша.

— Мне, конечно, всё равно, пусть занимаются, чем хотят, но ты лезть в их дела не смей, — более чётко обозначил свою позицию Виктор, при этом диалог он вёл спокойно и уже без раздражения.

— А я и не лезу, я консультирую, ведь все реальные перемещения, которые произошли, всё было на моих глазах. Они это понимают и ценят, — деловито пояснила она.

— Когда они собираются начать? — уже не скрывая своей заинтересованности, переспросил он.

— Пока не знаю, всё находится на стадии формирования команды, — несколько озадаченная проявлением его интереса к эксперименту ответила Маша.

— Ладно, ты будешь моим самым крутым маячком, я думаю, в информации ты мне не откажешь? — уже игриво, двигая её своим плечом, Виктор стал приставать к ней.

— Обмен телепатический? — зная, как остановить его, спросила она.

— Ну, к такому я ещё психологически не готов, — и он отпрянул от неё, словно уколовшись обо что-то острое.

— Вот теперь я просто уверена, что ты что-то скрываешь от меня, — огорчённо сделала она вывод скорее для себя, и её слова, тихо прозвучавшие, уже совсем не выглядели в качестве вопроса или упрёка, в них, кроме искренности, ощущалась и досада и правота.

— И это тоже, — как бы, между прочим, прокомментировал он её последнюю фразу.

Он всем своим видом показывал, что разговор для него потерял интерес и его внимание занимает экран телевизора с тривиальными новостями. Он даже пытался обсудить то, что говорил политик с экрана, но не в плане общественном, а в плане лингвистическом.

— Смотри, смотри что молотит, ведь читает по бумажке, говорит, что все трудности преодолены, благодаря умелому руководству, а сам: "… и проблема приобрела устойчивую динамику". Правильно выступает Задорнов, у них полнейшая несвязуха, и кто им такие тексты пишет?

Маша смотрела на Виктора в профиль и ей чудилось, что тот чернобровый парень с пухленькими губками, которого она полюбила и любит уже столько лет, не имеет ничего общего со жгучим брюнетом, сидящим рядом. Красивый юноша не превратился в красивого мужчину, внутренний огонь, прорываясь наружу, обугливает красоту и сжигает лоск лица. У лица появились обострённые черты, губы и те потеряли привлекательность, стали немного тоньше. Он стал темнее, нет, он почернел. Даже браслет на запястье отливал чёрным блеском воронёной стали, будто бы внутри человека, который им обладал, бушевал чёрный огонь. Исходящий изнутри жар, не щадит ни самого человека, ни предметов, к которым тот прикасается, ни людей, которых тот встречает на своём пути. И тот огонь, пока его языки пламени не вырвались наружу, зовётся тайной, а когда тайна откроется, — бездной.

Она, чтобы снять наваждение, тряхнула головой и, переведя взгляд на телевизор, всё ещё мысленно продолжая разговор, произнесла вслух:

— Да-а, между супругами не должно быть тайн.

— Это кто тебе сказал? Уж не твой ли Хрусталёв? — и поняв, что это уже перебор, продолжил в конструктивном русле, — я, например, сейчас работаю над улучшением наших жилищных условий.

— Чем тебя не устраивает эта квартира? — подняв брови, Маша снова повернулась к нему лицом.

— Личное жильё должно быть лучше и качественней общественного, — задорно, но всё же наигранно приоткрывал свои новые взгляды на жизнь Виктор.

— Какой ты собственник, я и не догадывалась, — улыбнувшись, и как можно мягче произнесла она.

— Наша квартира будет круче твоего офиса, — несколько пафосный и оптимистический стиль тона подкреплялся энергичными движениями, направленными на то, чтобы поймать и заключить Марию в свои объятия.

— Где же ты возьмёшь столько денег и притом сразу, — делая плавные, но быстрые изгибы и повороты туловищем, Маша старалась избежать захвата его рук.

— Есть варианты, но возможно эту квартиру придётся продать или заложить, — оставив попытки поймать её руками, он озвучил очередной свой секрет.

— Ты серьёзно? — удивилась она и застыла без движения.

— Пока только планы, потому мне и не хочется делиться мыслями, ты вторгнешься и спугнёшь удачу, — воспользовавшись её заминкой, он сгрёб её в охапку.

— Какой ты суеверный, — дыша ему прямо в лицо и уже не вырываясь, делилась она своими выводами.

— Вот такой, — игриво отвечал он и продолжал её всё крепче тискать и обнимать.

 

Глава 14

Гувернантку подыскали только на третий день, в том смысле, чтобы она понравилась и папе и дочери, хотя воочию просматривали только троих, остальную массу по анкетам и фотографиям. Больше всех намучился с этой проблемой Виктор и потому он был несказанно рад, когда Надежда Валерьевна, так звали тридцатилетнюю учительницу, а по совместительству в летний период сотрудницу фирмы "Арина Родионовна и К*", уже на исходе третьего дня кастинга поехала со своей подопечной Катюшей, так ласково она её называла, в библиотеку за учебниками.

Посмотреть на репетитора, так отрекомендовали родственникам со стороны мамы, приехала и сама мама Катерины, бывшая супруга Ухваткина, а теперь по новому мужу Демидова Анна Ивановна.

Анна Ивановна — красивая худощавая женщина, выглядела она несколько уставшей и изнеможенной, с тёмными кругами под глазами и вспухшими нижними веками. Черников не знал, кем и где она работает и работает ли вообще, но мог предположить, что трудится она в больнице, возможно медсестрой.

"Что он меня так разглядывает, наверное, я скверно выгляжу после такой бессонной ночи", — подумала она.

— Извините за мой внешний вид, не выспалась, всю ночь просидела у постели больного мужа, — оправдывалась она, но смотрела почему-то в сторону Виктора.

Ухваткин понял её взгляд по-другому и потому представил ей Черникова.

— Это мой помощник, Виктор Васильевич, — коротко отрекомендовал он своего нового сотрудника.

Анна Ивановна протянула Виктору свою маленькую изящную руку. Он осторожно пожал её, ощутив при этом мягкость и шелковистость ладони, лёгкость и почти невесомость самой кисти.

"Нет, такая рука не может быть работящей", — снова он отметил про себя.

На взгляд Черникова бывшая жена Ухваткина даже в таком разобранном состоянии выглядела на свой возраст, а её возраст по агентурным данным Виктора составлял приблизительно тридцать шесть — тридцать семь лет.

Невысокого роста, миниатюрная, с волосами соломенного цвета, собранными сзади в пучок при помощи велюровой резинки для волос, Анна Ивановна в джинсах, искусственно состаренных, с потёртым и расслоённым до дыр материалом от колен и до двух третей высоты бёдер, походила на подростка.

"Понятно, в кого такая худышка Катька", — сравнивал мысленно мать и дочь Черников.

Бывшая супруга не избежала проницательного взгляда и со стороны Алексея Ивановича. Тот, однако, оценил больше всего темно-синюю блузку, с замысловатыми узорами белого цвета, не прозрачную, но хорошо обтягивающую тело, но скорее всего не блузку, а то, что под ней совершенно не просматривался бюстгальтер. Фитнес и аэробика позволяли её грудям второго размера выглядеть сексуально, да и, вообще, носить молодёжный прикид.

"Приходится стараться для молодого мужа", — мысленно съязвил Ухваткин.

Новый муж Анны Ивановны был действительно младше её на пять лет.

Алексей Иванович представил ей и гувернантку, с которой Анна недолго побеседовала, выяснив, главным образом, её семейное положение, что она замужем и у неё растут две девочки. Это обстоятельство успокоило её, и она, немного пообщавшись с Алексеем, затем с дочерью, удалившись при этом в другую комнату, а потом попрощалась со всеми, уехала к своему больному мужу.

Сканирование, по мере возможности, мыслей новых знакомых Черникову ничего особенного и интересного не принесло. Однако некая робость, можно выразиться, боязнь Анны Ивановны своего бывшего мужа ощущалась и не вооружённым взглядом. Разговаривала она с Алексеем Ивановичем, не поднимая глаз, хотя остальным участникам встречи смотрела прямо в лицо, выказывая тем самым своё превосходство.

"Странно, ведь, насколько известно мне, это она бросила Ухваткина, возможно стыдится теперешнего положения, новый муж — банкрот, никак не выйдет из депрессии, то ли в запое, то ли на наркотиках", — размышлял Виктор.

Что в том было странного, Черников разбираться не захотел: "Не хватало ещё и бывшими жёнами заниматься, так дело и до любовниц дойдёт, и так уже превратился прямо в дворецкого, старший слуга, одним словом".

"Любовниц у него, кстати, и нет, почему-то? Возможно, всё ещё любит свою бывшую. Тело-то у неё ещё ничего, молодое, да и у гувернантки так же, в этом отношении всё в порядке", — вспомнил интимные подробности Виктор. Как он не старался, как не давал себе зарок виртуально не раздевать женщин при помощи браслета донага, сдерживаться у него не получалось. "Врёт Машке Хрусталёв, а та и верит, дура наивная, у нормального мужика всё равно одно на уме, а заметить почти невозможно. Анна даже не дёрнулась, лишь училка, возможно, что-то почувствовала, смутилась и покраснела".

Вторым приятным событием после выполнения миссии по поиску гувернантки для Черникова стало наблюдение за главврачом психиатрической больницы. Тот, наконец-то, начал строить планы на отпуск и решил снять с любимой карточки деньги на оплату туристических путёвок. Каково же было его удивление, когда на счёте карточки он обнаружил ноль рублей. Он несколько раз вытаскивал карточку из банкомата и вставлял её заново, тщательно набирал код, но всё напрасно, результат был один и тот же.

Большое удовольствие Виктору доставило лицезрение мимики врача: сначала — недоумение, потом — тревога и разочарование, а затем — растерянность и злость. Наконец-то его самолюбие было удовлетворено, он был отомщен за все те унижения, как он считал, которым подверг его этот противный психиатр.

Он уже представил дальнейшие действия главврача Гаврилова Н.Ю., как значилось в табличке на двери его кабинета. В банк он обращаться не будет, если только неофициально и при помощи знакомых, т. е. вернуть незаконные деньги законным способом невозможно. Остаётся один скользкий путь, нагружать левый бизнес, чтобы нормально отдохнуть в отпуске. А левый бизнес — услуги по выводу из запоев новых русских, да и старых тоже. Для таких целей ему придётся изыскать внутренние резервы, а именно, освободить ещё пару палат от настоящих психически нездоровых людей и предоставить новые площади коммерческим больным.

"Рискует, однако, можно так его и подставить", — размышлял Черников.

Но заниматься таким вопросом, как дискредитация главврача психиатрической больницы Виктору не хотелось и не потому, что он не видел себя в первых рядах борцов с коррупцией, а просто ему лично от этого не было никакой пользы, а раз нет выгоды, то и заниматься этим не стоит. От смены главврача записи в истории болезни сами не поменяются, поэтому, если он когда-то соберётся в депутаты, и ему всё же придётся подретушировать свою автобиографию, то прибегнет к помощи своего нового изобретения, исправлять и корректировать записи на бумаге.

Он случайно обнаружил, что если очень захотеть и зрительно представить исписанный лист бумаги без записей, то этот лист становился реально чистым. Если есть желание что-то написать, но не пользоваться ручкой, тогда необходимо лишь закрыть глаза и зрительно визуализировать текст, и на бумаге появляются те записи, которые ты представлял и о которых думал. С браслетом нужно уметь обращаться, главное — правильно объяснить, что в действительности очень сложно.

Практическое испытание своим новым достижениям Черников планировал осуществить при изменении записей в документах на куплю-продажу квартиры дедушки Помпеева, если, конечно, сам Помпеев согласится на такую сделку.

Он уже объяснил Ухваткину, что операцию по замене одних документов на другие, а также записей у нотариуса, в регистрационной палате и БТИ берёт всё на себя. У Помпеева есть выгода, когда правоохранительные органы доберутся до той квартиры, окажется, что сведения их неверны, никакие родственники бывшего мэра к ней отношения не имеют. Потому треть стоимости от рыночной, как считал Виктор, — хорошая цена. "Нет квартиры — нет компромата, по-моему, удачная сделка для обеих сторон", — нахваливал свой проект Черников.

Ухваткин же такую идею оценил скептически, но содействовать не отказался. Алексей был удовлетворён тем, как разрешилась ситуация с Катькой. После смерти матери он впервые понял, что такое одиночество. В его сознании происходил пересмотр ценностей, и в этом, как он считал, помогала ему дочь. Бизнес ещё не ушёл на второй план, но такого рвения, как раньше в ущерб семье, у него уже не было. Алексей не знал, как в дальнейшем сложатся у него отношения с дочерью, это во многом зависело не от него, но уже чувствовал, что роднее человека на этом свете у него больше нет.

Действительно, чтобы понять такое, надо прочувствовать, можно сколько хочешь говорить, что любишь, но если в сердце пустота, то и слова будут пустыми. Одним сладостным сюсюканьем и глажением по головке ребёнка не обманешь, фальшь он поймёт и раскусит обязательно, и тогда ответ будет таким же, вместо любви тоже будут "уси-пуси".

Он впервые научился общаться с дочерью, как говорят без дураков, на полном серьёзе и по-взрослому. Кому-то это покажется странным и смешным, но только не ему. Он привык в своём бизнесе ломать всё через колено и не представлял, что возможно иначе.

— Пап, а чем ты живёшь? — спросила его дочь в первый же вечер их новой совместной жизни у него на квартире.

Они сидели на диване, смотрели телевизор. Катя только что после ванны, закутанная в махровый халат с капюшоном со смешными зайчатами на белом фоне, из которого за лето уже выросла, кушала мороженое и запивала горячим чаем, к такому компромиссу они пришли.

— Как это чем живёшь? — несколько удивлённо уточнял вопрос Алексей, сделав громкость телевизора чуть меньше.

— У тебя есть опора внутри? — продолжала она поглощать мороженое и расспрашивать.

— Это бабушка тебя научила? — вспомнил он разговор с покойной матерью на такую вот тему.

— Нет, я сама, но бабушка понимала меня, — пояснила Катя.

— И ты, конечно, как бабушка, веришь в бога? — следуя логике и воспоминаниям о матери, несколько удивлённо и с малой долей скептицизма, не переходящего в язвительность, спросил он.

— Я не знаю, что такое верить, бог внутри меня, а я его частица, — искренне ответила дочь и, не смущаясь, посмотрела отцу в лицо.

Такой поворот беседы несколько озадачил Ухваткина, он не был готов вести разговоры на такие темы, да и мать, когда говорила с ним о религии, выстраивала диалог в ином, можно сказать, привычном ключе. Его знакомые, да и всё его окружение вообще такой темы серьёзно не касались, потому он промолчал, размышляя, где этому всему могла научиться дочь.

— Пап, а кто внутри тебя? — продолжала терзать его дочка.

— Внутри меня, наверное, — слегка сделав паузу, отвечал он, — я.

— Ты себе не делаешь больно? — запивая мороженое чаем, Катя продолжала сыпать вопросами.

— Стараюсь, разумеется, — отбивался, как мог, отец.

— А другим делаешь, — подвела она резюме под своими вопросами.

— Так получается, одним словом, бизнес, — со вздохом признался он.

— Ну, для себя же не получается, — уже не спрашивала, а утверждала Катя.

— Ну, вообще, да, — согласился отец.

— Тогда в тебе нет бога, — сделала она окончательный вывод.

— Почему? — он, удивлённо подняв брови, повернулся к ней, чтобы убедиться, что она говорит серьёзно.

— Если бы он был, то научил бы тебя поступать правильно, — сказав так, она улыбнулась ему и, встав с дивана, понесла на кухню чашки от мороженого и чая.

У Алексея перехватило дыхание и зажглись уши, произнеси такое кто-то из знакомых, он послал бы того куда подальше, с комментарием следить за собой, а здесь говорила дочь-подросток, которая не успела ещё наделать ошибок в жизни, и потому несмотря на возраст имела моральное право так говорить.

— И в кого же ты пошла такая? — только что и оставалось ему сетовать.

— Ни в кого, я сама по себе, — донеслось уже под звуки льющейся из крана воды, Катя мыла посуду.

"Хозяйственная, — охарактеризовал её действия на кухне Алексей, но вот в остальном позволил себе не согласиться с ней, хотя вслух уже возражать не стал, — какая разница, есть бог внутри или нет, бизнес строится по своим законам, и законы совсем не божеские".

То, что бизнес строится не по законам божьим, давно понял и Черников. Шагнув на эту стезю и обладая браслетом, он надеялся иметь перед остальными преимущество. Преимущество, безусловно, было, но возникающие проблемы не давали возможности расслабиться, постоянно держали его в напряжении. "Крысиные бега! — подписался и он под чьим-то высказыванием, — добежишь до конца и тебе уже ничего не нужно".

Постоянной зубной болью в его жизнь вошёл Варев. Он омрачал ему настроение, как только Виктор начинал строить планы и вспоминать неоконченные дела. Звонками смотрящий не докучал, после той встречи общение по телефону состоялось только раз, вчера вечером он поинтересовался, как продвигается их проект.

— Работаем в нужном направлении, — только и оставалось расплывчато ответить Черникову.

Но работал Виктор и параллельно. Он отследил поставку товара из Пензы на склады Варева, какие-то запчасти к топливной аппаратуре, и теперь ожидал прибытие "кокса", чтобы его затем переместить в эти коробки на склад. Черников планировал оставить сообщение на сайте наркоконтроля о хранящихся на складе Варева наркотиках. По его замыслу, склад тогда опечатают, банковский счёт фирмы арестуют, единственно, чего ему следовало дождаться, чтобы пензяки перечислили ещё и деньги, якобы за аренду. Наличные же средства изымать из сейфов и укромных мест для него не составляло сложности. В хозяйстве Варева явно нарисуется бардак, если у государства возникнут вопросы к зиц-председателю, то у братвы к смотрящему.

"Когда освободят от должности, — предполагал он, — тогда, возможно, ему уже будет не до меня".

Запасной вариант — это отдать диск, которого у него пока нет. Ухваткин и Помпеев ему ещё будут нужны, они его ступеньки наверх. Это потом можно всё обнулить и начать заново, чтобы забыть всё то, что мешает поступательному движению вверх.

Куда вверх? Да он и сам не знал, где этот верх, просто он должен жить материально лучше своих учителей, своих родителей, стоять на социальной ступеньке выше. Если отец был начальником цеха, то он непременно должен стать как минимум директором, иначе нет никакого прогресса, нет движения вперёд. Но чтобы подняться очень высоко, необходимо делать площадки и каждый раз обнуляться, чтобы старое не тянуло назад, ведь оно не только выталкивает до определённого момента, но и удерживает на своей орбите.

Правильная, по его понятиям, теория имела место быть и находила подтверждение в жизни, но когда он задумывался об этом, у него возникало ощущение дежа вю. Повтор лишь в том, что он однажды думал обнулиться, не достигнув никаких высот, и его услышали и обнулили. Но тогда он лишь хотел стать первооткрывателем, лидером, чтобы говорили о нём, вообще тогда он хотел славы. А теперь он поумнел, слава не может бежать впереди, она приходит уже на готовенькое. Это готовенькое и есть материальное и социальное положение.

Пугало лишь одно, степень обнуления, но успокаивало другое, два раза снаряд в одну воронку не падает, и дважды невозможно войти в одну и ту же воду. Но что-то зловещее в этом всё же присутствовало, оно страшило и будоражило кровь, оно и добывало адреналин. Жизнь не должна быть скучной и тихой, если нет любви, должен быть адреналин.

Что ещё вызывало злобу и раздражение у Виктора — это то, что в родном Возжаевске его подспудно считали шизофреником, а как с этим бороться, он не знал. Ему было очень неприятно, когда о нём так мыслила Наташка, конечно, есть одно но, не было бы браслета, и тогда он не знал, что думают о нём люди. Но ведь многие и не догадываются, как оценивают их другие, а отношение других к себе проверяют или делами или тем ощущением, которое вызывает визуализированный образ при воспоминании о них.

Варев очень хорошо прочувствовал, что не нравится Виктору, что является его болевой точкой. Черников действительно боялся, что метастазы Возжаевской болезни дадут рецидив уже на новом месте, и уже новый круг знакомых, узнав о его прошлом, начнёт вырабатывать эмоции отторжения.

"Возможно, это просто остаточный сидром, который долечит время, а возможно, буду мучиться всю жизнь", — размышлял Виктор над своим злосчастьем.

Порадовавшись неудачам Гаврилова Н.Ю., Виктор в предвкушении расправы с Варевым расплывался в мечтах, не глядя в зеркало, он чувствовал, как расслабляются лицевые мышцы, как выражение лица приобретает благостное выражение. Такое состояние приносило ему упокоение: исчезал страх, утихала злость, не стучало в висках, прекращался шум в голове, и сердце становилось незаметным, билось ровно и спокойно.

Он не помнит, когда и при каких обстоятельствах произошли перемены с ним, почему несчастье других людей доставляло ему радость, почему ему так полюбился афоризм: "Нам ничего не надо, лишь бы у других ничего не было".

Теперь его будет грызть ещё один червь — эксперимент Хрусталёва, но здесь было двойственное ощущение, хотелось, чтобы он закончился неудачей и удачей одновременно. Неудачей понятно, а удачей — тогда можно узнать больше об этих браслетах, которые он так любит и боится одновременно.

Потому контроль процессов в офисе гадалки должен быть постоянным, чтобы не пропустить эксперимент, если, конечно, Маша ни поделится с ним информацией о его начале сама.

"Нужно чаще бывать там, подружиться с Инной, если уж с Хрусталёвым не могу. Флиртануть с ней? Нет, родственница, не пойдёт, против Машки и, вообще, это очень скользко, но иметь хорошие отношения, хотя бы внешне, не помешает".

 

Глава 15

Хрусталёв о согласии Марии узнал уже на следующее утро после её разговора с Виктором. Она сама с ним связалась телепатически. Это обрадовало его, так как перемещение под её присмотром надёжнее, чем с будильником, да и присутствие Рогалёва становилось необязательным, что собственно и тяготило последнего.

Он позвонил Алексею Борисовичу, поставил его в известность.

"Что ж, я признаюсь честно, рад, — ответил тот, — что ещё необходимо от меня?"

"Формируйте новый вопрос", — полушутя, полусерьёзно порекомендовал ему Андрей Викторович.

Теперь оставалось настроиться психологически и делать следующий шаг. Ритм подготовки несколько сбивал быт, а именно неприятный случай для любого автомобилиста, Хрусталёв снова попал в аварию, и опять виноват был он.

На сложном перекрёстке, имеющем светофорное регулирование с тремя циклами работы, явно не хватало пары циклов. Каждый раз, выполняя поворот на свой свет, он, лишённый терпения и с ограниченным обзором от стоящих на встречной полосе машин, рисковал. Дело было не в логике, а в вероятности столкновения. Столкновение неизбежно, но его степень вероятности очень мала, но однажды подумав: "Так меня когда-нибудь догонят", он притянул большую степень. После такого размышления столкновение произошло буквально через пару дней, хотя таким образом он пересекал перекрёсток вот уже более пяти лет.

Он не обратил на такой курьёз внимания, если бы не мастер-жестянщик на СТО, где чинили его авто, расспрашивая о том, как произошла авария, ни сказал ему:

— Да разве так можно мыслить? Вы сами себе и притащили несчастный случай, думая о нём.

Они пошутили, вспомнили анекдот про мужика, пилящего сук под собой, но что-то в Андрее ёкнуло, и ему показалось, что до него начал доходить смысл наставлений Марии о правильности мышления.

"О подготовке и настрое на перемещение необходимо мыслить правильно и позитивно, думать только о положительном результате и даже не отрабатывать никаких поведенческих вариантов на непредвиденные нехорошие случаи, иначе эти случаи придут".

Хорошо рассуждать о правильности мышления, но как перестроить сам процесс мышления, чтобы практически не думать о плохом, ему казалось почти невозможным.

"Нужно Марию Анатольевну попросить поделиться опытом", — не придя ни к какому решению, постановил Хрусталёв.

Сказано — сделано. Он в этот же день сам вышел на телепатический обмен и получил очень простые рекомендации: чтобы правильные и позитивные мысли не уходили, их нужно зафиксировать, по-простому, записать на бумаге, и результат правильного мышления придёт со временем, если ежедневно будешь читать свои записи.

Попутно зацепилось понятие, почему следует бояться предсказаний, ты сам их программируешь на исполнение, потому не нужно общаться с магами и колдунами, если даже ты и несуеверный, но не умеешь управлять позитивным процессом своего мышления.

"Всё хорошо, но так сама подготовка затянется на неопределённые сроки, конечно, воспитание терпения — это также положительный процесс, но так и перегореть можно, — проанализировал Андрей Викторович полученную информацию, — нужно назначить дату и поступательно идти к ней".

"Почему такая хорошая идея, как встречи по обмену опытом, не продвинулась дальше, — посетовал он потом, — подменили телепатией? или быт задавил? Нужно напроситься к Марии Анатольевне на такое общение".

Под конец этого же рабочего дня они уже сидели на офисной кухне и делились не только своими наблюдениями и ощущениями от обладания браслетами, но и своими аспектами на людские глобальные проблемы.

Мария уже переоделась из своей униформы гадалки в летний сарафан и выглядела как сотни женщин её возраста на улицах наших городов. Встретив её где-нибудь в магазине или на остановке общественного транспорта, никогда не догадаешься, что милая, обаятельная леди по профессии предсказательница и почти экстрасенс. Она раскована и немного тороплива, наблюдательна и избирательна, вообще, всё как у всех, лишь только светятся глаза лучезарным блеском, и улыбка едва прячется в уголках губ.

"Она уже в предвкушении встречи с ним, — расставил правильные акценты Хрусталёв, — а я тут со своими расспросами".

Он сидел на своём привычном месте, спиной к двери, его взору отрывалось всё пространство помещения. Усталость, которая накопилась за день, позволила ему расслабиться и непринуждённо облокотиться на спинку стула. Светло-серые лёгкие брюки и голубая, в размытую белую полоску рубашка с коротким рукавом были слегка помяты, рубашка в области спины, а брюки в районе колен и бёдер. Однако лицо его, загорелое и высушенное летним солнцем, не выглядело уставшим или напряжённым, даже наоборот, оно было бодрым, а глаза излучали нетерпение и оптимизм.

— Вы знаете, я также потерял контакт с каналом внешнего разума, — начал Хрусталёв с жалобы гадалке, напомнив ей тем самым тему их последнего общения.

— Вы сожалеете об этом? — спросила она, проявив быстротой реакции свою заинтересованность.

— Не то чтобы жалею, просто чего-то уже не хватает, нет уверенности, что ли, — отвечал он, слегка растягивая слова.

— Это всё началось после обновления браслетов? — уточняла гадалка.

— Скорее всего, да, — утвердительно, но в задумчивости, словно вспоминая и сравнивая между собой череду последних событий, вытягивал из себя ответ Хрусталёв.

Помолчав недолго, собираясь с мыслями, он продолжил:

— Мне кажется, я сам мысленно дистанцировался от этого.

— И я так же думаю, что наше сознание в настоящий момент больше занято материальным, а не духовным, ну, скажем бытом. Я не жду любви, вы не ищете романтизма. Мы немножко насытились. Вселенная не будет нам помогать советами, если мы стремимся лишь к добыче денег, мыслим о закупках колбасы и сыра на завтрак. Это всё нужно для тела, но где духовность?

— Вы намекаете на то, что нужно больше читать книг, ходить в театры и церкви? — немного иронично продолжил её мысль Андрей.

— Нет, не намекаю я, конечно, "за", но то, что вы перечислили, у многих превратилось в обыкновенную бытовую процедуру, как сходить на работу или за продуктами. Кстати, я вам не предложила ни чаю, ни кофе, — спохватилась Мария, когда поставила руки на стол и поняла, что они ничем не заняты.

— Спасибо, не хочется, — отказался Хрусталёв и продолжил, — что же в том плохого?

— Ничего, но и пользы мало, от общения с духовными ценностями сознание людей не меняется, они, как искали выгоду для себя, так и продолжают искать.

— Вы думаете в этом виновато мышление?

— Конечно. Перестроить его очень сложно, сходила в театр или кино, сопереживала там, посетовала потом, какие мы нехорошие, и всё, дальше снова рациональный мир.

— Что ж получается тупик?

— Для человечества да, для отдельных личностей — сомнительно, — она как-то непривычно для своего поведения передёрнула плечами, что даже смутилась и замолкла, надеясь, что собеседник домыслит сам всё недосказанное.

— Согласен, мы все в одной лодке, а гребём в разные стороны, и каждый надеется приблизиться к берегу первым, — он действительно понял и подхватил её мысль.

— Китайцы мудры по отношению к своему телу, лечат весь организм, а не отдельные его части, а вот дальше распространить своё учение не смогли, монахи не в счёт, — применяя в разговоре образность, Мария надеялась сделать доступным для собеседника не только широту своей мысли, но и её глубину.

— Что вы имели в виду? — озадаченно бросился уточнять Хрусталёв.

В такой момент его лицо слегка исказилось из-за поднятых вверх бровей.

— Мы лишь маленькая часть, толика чего-то большого, огромного и наше сознание должно вырасти до таких размеров, чтобы лечить всё в целом, а не отдельные его части.

— Но как это сделать? — с нетерпением воскликнул Андрей Викторович, похоже, что этот вопрос он уже сам себе задавал много раз.

— Это должно быть очень просто, если решение человечеством до сих пор не найдено, — так же не зная ответа, Маша пустилась в абстрактные рассуждения.

— Просто всё только у детей, — иронически откликнулся Хрусталёв, который явно собирался сказать что-то более язвительное, но вспомнив по чьей просьбе они затеяли такое обсуждение, сдержался.

— Вот именно, чем взрослее человек, тем запутаннее его мир, — не обращая внимания на тон собеседника, продолжила она его отвлечённую линию.

— Получается, что это взрослым нужно учиться у детей? — удивился он сам своему же парадоксальному выводу.

— Получается. Мы учим их материальному, а они нас — духовному, только они учатся, а мы нет, — подвела она итог их неожиданному открытию.

— А в школах им преподают только письмо, чтение и счёт да заставляют мыслить по-взрослому, — не успокаивался Хрусталёв и продолжал трактовать уже пройденное и известное.

— Мы мешаем им развиваться? Мы сами себе мешаем развиваться, — не удержалась и Маша, также пошла по тавтологическому кругу.

В этот момент послышался рингтон её сотового телефона, и она, извинившись, взяла аппарат со стола и вышла в коридор для разговора. Хрусталёв остался один в возбуждённом состоянии.

"Как же это вышло, хотел обсудить трансцендентный опыт, но опять свернул в дебри бытия и сознания, получается, всё само получается", — и он улыбнулся самопроизвольной рифме.

Вернулась Мария с блаженным налётом на лице и со словами:

— Виктор звонил, предупредил, что задержится, так что мы можем дискуссировать ещё, если, конечно, у вас есть время и желание?

Андрей Викторович, посмотрел на часы, время было половина шестого, и ответил:

— Желания больше времени, но полчасика есть.

— Вы только тогда подбросите меня к остановке на Радищева, отсюда после шести сложно уехать, — попросила она его и села на своё прежнее место за столом напротив.

— Хорошо, — согласился он.

Но их намерениям не суждено было сбыться, щёлкнул замок входной двери, — это вернулась с покупками Инна. Она вошла с двумя огромными пакетами на кухню и слегка удивлённо произнесла:

— Ого, вы ещё работаете?

И не дождавшись ответа, прошла к холодильнику, прислонила к его основанию пакеты, спросила снова:

— Я не помешаю вам? Мне продукты разложить.

За двоих ответила Мария Анатольевна:

— Мы уже почти закончили, договорим в машине, правда, Андрей Викторович?

— Да, конечно, мы пойдём, Инна, не будем тебе мешать, — засуетился Хрусталёв, вставая со своего стула и забирая со стола борсетку с ключами и документами.

Они быстро распрощались и вышли из квартиры в подъезд. Даже в подъезде чувствовалось, что на улице августовское пекло. Двор дыхнул разогретым асфальтом, сухостью и плотным городским маревом. Тополя и те шелестели в жару по иному, листья словно высохли, гоняя раскалённый воздух.

Ладу двенадцатой модели укрывала от солнца стена дома, предусмотрительно оставленная хозяином в тени, машина не сильно нагрелась. Маша предпочла переднее пассажирское сиденье, так ей было удобней вести диалог.

— Никогда не видел, чтобы вы закупали продукты, — неожиданно высказал свои наблюдения вслух Хрусталёв, запуская двигатель.

— Мы живём в доме, на первом этаже которого супермаркет, так что нет необходимости вести продукты из одной половины города в другую, везде всё одинаково, ну, разве лишь цены иногда отличаются незначительно, — пояснила она, пристёгиваясь и открывая окно.

Андрей Викторович аккуратно вырулил из двора и по тихой улочке покатил на встречу медленно двигающемуся потоку автомобилей, виднеющемуся впереди в проёме между двух домов.

— Вам стало легче от разговоров? — спросила Мария, улыбаясь и повернув в его сторону лицо с широкими солнцезащитными очками на глазах.

Он бросил в её сторону быстрый взгляд в знак благодарности тому, что она положила начало неоконченной беседе. Заодно мельком проверил, пристёгнута ли она. Запечатлев наискосок поверх груди ремень и на её бёдрах белую дамскую сумочку с лежащими на ней крест-накрест руками, ответил:

— Я понял, высший разум заставляет нас мыслить самостоятельно, без подсказки, но незримо направляет сам процесс, ибо, когда мы поверим, что эта мысль наша, собственная, её уже трудно вытравить из нашего сознания. Так, что думайте люди, мечтайте, ведь мечтание самый несложный, детский процесс мышления, а приводит он к более сложному, правильному и устойчивому. Обидно лишь одно, что поздно понимаешь это, и поле для мечты сужено до размера банкноты.

Он замолчал, сосредоточенно наблюдая за движением, пришлось объезжать газель, высаживающую в неположенном месте пассажиров. Закончив манёвр, продолжил:

— Конечно, уже хорошо, если ты сам это понял, но вот, когда тебе в твоём возрасте объясняют другие, и ты согласно киваешь головой, а сам крутишь фигу в кармане, мол, да, да всё прекрасно, но про себя думаешь, что в жизни-то всё иначе. Это она — жизнь всё расставляет по своим местам, а человек — лишь фигура на доске, которую двигают, но кто-то указывает, куда ставить эти фигурки, и кто-то подсказывает.

Он прекратил говорить вместе с остановкой машины, стояли все, впереди горел красный свет. Дождавшись начала движения, он продолжил:

— Так вот, скорее всего, мы сами себе определяем то место, а оно находится где-то посредине между нашими материальными потребностями и духовными запросами. Шкала духовности и богатства. Мы нейтральные. Ноль движется по шкале или влево или вправо, но он всё равно ноль.

— Что же тогда опять тупик? — улыбнувшись снова, она ещё раз посмотрела на него.

Но он не повернулся, был занят, даже неизвестно чем более, дорогой или своими дальнейшими рассуждениями. Наконец, на светофоре Хрусталёв свернул с оживлённой магистрали влево на улицу с односторонним движением. Машина побежала быстрее, в открытые окна забирался тёплый ветерок, и он пояснил то, что не успел договорить ранее:

— Нужно уйти от плоскости и перейти к объёму, чтобы одно было над другим, причём всё наоборот. Закон аналогии, знаете? Как в большом, так и в малом.

— То есть? — удивлённо переспросила Мария.

— Если внутри дух, а снаружи плоть, то в сознании — внутри материальное, а снаружи духовное. Растёт материальное и расширяет границы духовного, которое имеет связь с космосом, а не наоборот, когда кажется духовное растёт, пробивается к вселенскому, а материальное увеличивается и закупоривает духовное.

— Духовно мыслить о материальном, а не материально о духовном? — произнеся такое выражение, Маша ощутила некий дискомфорт, ей самой казалось, что это просто игра слов, риторика.

И Хрусталёв, почувствовав энергетический сбой, повернулся и посмотрел ей в лицо, желая найти и эмоциональное подтверждение её словам. Но солнцезащитные очки скрывали её глаза, главный и точный индикатор внутреннего состояния человека, и от этого вся мимика лица выглядела застывшей.

— Вот именно, — вернув взгляд на дорогу, согласился он.

Сделав небольшую паузу, Хрусталёв затем опять вернулся к тому, о чём говорил до реплики Марии:

— А сейчас мы все нейтральные, наш мир плоский, и мы не смотрим вверх. Мы толкаемся на пятачке Земля и сетуем друг на друга, хотя мир огромный, всем всё хватит, но сознание наше очень мало, оно не вмещает такие размеры.

— Вы хотите подвести духовный мир под рациональность?

— А что в этом такого? Нужно прямо сказать, что духовному росту мешает растущий интеллект, об этом уже многие говорят ещё с конца прошлого века, но мир продолжает катиться в пропасть.

Он припарковал машину у тротуара прямо перед несимметричным перекрёстком. Четыре улицы сходились в площадь, но ни одна из них по законам геометрии не являлась продолжением другой. На этой площади была та остановка общественного транспорта, с которой без труда можно было уехать в новый район, где и проживала Мария.

— Все понимают это, но хотят, чтобы перестроился кто-то другой и под них, значит, мы просто не искренни, — вместе с остановкой автомобиля Хрусталёв закончил и свой монолог.

Он повернулся к ней всем корпусом и, положив левую руку на руль, вопросительно осмотрел её, начиная с очков и заканчивая сумочкой на коленях.

Мария сняла очки, и так же испытующе глядя ему прямо в глаза, с улыбочкой спросила:

— Ну как вам наша болтология что-то дала?

— Конечно. Я поменял вопрос, теперь вместо "антиоружия", хочу узнать об истинных возможностях человека, — на полном серьёзе ответил он и вернул своё тело в положение для езды: руки на руле, туловище спиной прижато к сиденью.

— Например? — уточнила она и отстегнула ремень безопасности, явно готовясь покинуть салон.

— Способен ли сам человек генерировать идеи? или это только иллюзия? — озвучивая свои вопросы, Хрусталёв облокотился на руль и слегка подался вперёд, создавалось впечатление, что он читал титры текста на лобовом стекле, так как смотрел прямо перед собой.

— Ну и когда же вы планируете перемещение? — спросила Мария, открывая дверь и выставляя ноги на порог автомобиля.

— Теперь хоть завтра, — не снимая рук с руля и повернув в её сторону лишь голову, задорно ответил он.

— Так быстро, вы знаете, мне кажется, что в настоящий момент психологически не готова я, — удивлённо воскликнула Маша и даже затормозила свой выход из салона, оставив ноги на пороге открытого проёма двери.

— Перемещений как прежде не будет, переместится лишь моё сознание и всё, — успокоил её Андрей Викторович.

— Откуда вы знаете? — несколько растерянно уточняла она.

— Не знаю, а уверен в этом. Я так хочу, и оно так будет, — твёрдо и с оптимизмом произнёс Хрусталёв.

— Вы своей уверенностью пугаете меня ещё больше, — говоря эту фразу, она всё же решилась покинуть салон автомобиля, наклонилась и выставила туловище на улицу.

— Не пугайтесь, всё будет нормально, — уже крикнул он ей в след.

Маша встала у открытой двери, пригнула голову, чтобы видеть Андрея Викторовича и поблагодарила его:

— Ну, я пошла, спасибо, что подвезли.

— Это вам спасибо, что говорили со мной, — ответил ей Хрусталёв.

— До свидания.

— До завтра.

Она захлопнула дверь и, перебросив из левой руки в правую дамскую сумочку, сделала несколько шагов в сторону стоящих в ожидании пассажиров жёлтых газелек, обернулась, подняла левую руку и помахала ему пальчиками. Он, кивнув головой, включил поворотник, и лада, тронувшись с места, покатила к центру перекрёстка.

 

Глава 16

Черников сидел и слушал непрерывную болтовню Помпеева. В кабинете Ухваткина их было четверо: сам Ухваткин в кресле директора, по правую руку его — зам Евгений Иванович, затем через одно место — Черников, а слева напротив зама — загорелый и помолодевший Помпеев.

Помпей, только вчера вернувшись из отпуска, сегодня уже травил байки, и утренняя деловая пятиминутка затягивалась на неопределённое время. Сейчас, приблизительно в это самое время, у Варева должны начаться неприятности, и Виктору хотелось наблюдать, как это будет. Но и здесь ему необходимо присутствовать, так как Помпей Ухваткину уже дал предварительное добро на сделку по квартире, и сразу же после совещания должен состояться уже очный разговор между покупателем и продавцом, т. е. между ним и Помпеем. Без особой надобности Помпей так скоро не вышел бы на работу, и, наверное, интерес по сделке высок.

— Познакомился с одним бизнесменом из Новосибирска, время в компании, знаете, летит быстрее, — монотонно гудел Помпей, — вот он мне за рюмкой чая прикольную историю поведал.

— У него дома автомобиль, со старшим сыном один на двоих, не помню точно, но какая-то иномарка, сын — студент, права уже имеет, иногда берёт машину у отца с друзьями покататься. Вот, взял он как-то ключи, приходит на стоянку, а стоянка тут же у дома во дворе, глядь, а номера заднего на машине и нет. Звонит отцу, тот прибегает ничего понять не может, действительно нет номера, вчера, когда он на ней ездил и на стоянку ставил, всё было в норме. Папашка в милицию с заявлением, а там его уже ждут, будто он попал в аварию и скрылся, подрезал другую иномарку, вот она в него и въехала, да так, что номер его машины на асфальте остался. За рулём была дамочка, вся в истерике естественно, что-то помнит, что-то нет. Забирают у него права и в суд и слушать его оправдания не хотят.

Зазвонил телефон на столе Ухваткина, прервав тем самым вещание Помпея. Алексей Иванович извинившись, снял трубку, коротко переговорил с кем-то и, положив её на место, обратился к своему заму:

— Жень, там представители от строителей пришли, хотят ознакомиться с техническими параметрами некоторых наших участков, ты займись, пожалуйста, ими.

Евгений Иванович кивнул и, уже вставая со своего места, спросил у Помпеева:

— Жалко не дослушаю, чем там закончилось?

— Да ничем, подстава это, — торопливо ответил Помпеев, понимая, что одни благодарные уши покидают его общество, — приятелю в суде права вернули, нет доказательств, что это был он, но барышню признали потерпевшей и, по всей видимости, выплатят по страховке за ремонт автомобиля.

Зам вышел, а Помпеев сразу переключился на другое и, кивнув в сторону закрывшейся двери, заинтересовано спросил:

— Что-нибудь стоящее, Алексей?

— Да нет, мне кажется пустышка, кто хочет строить, и у кого есть деньги, те строят, — ответил нехотя Ухваткин.

— А я уже обрадовался, вдруг инвестор появился, — залепетал Помпеев.

Они, как заговорщики, наклоняясь друг к другу, стали обсуждать перспективы реализации своих участков, не обращая никакого внимания на Черникова, словно его и не было с ними в одном помещении.

Виктор не прислушивался к их словам и не заметил даже, что, возможно, здесь он уже третий лишний. Он под впечатлением рассказа Помпеева об автомобильном мошенничестве погрузился в воспоминания своего детства, с таким же курьёзным случаем.

Когда ему исполнилось четырнадцать лет, отец, по тем временам, приобрёл роскошный автомобиль, "Жигули" шестой модели, а он сразу же записался в школу юных автомобилистов, где подростков опытные инструктора обучали автомобильному делу. Они перемещались на стареньком москвиче по двору школы, заезжали под присмотром инструктора на эстакаду, в бокс. Если езда на машине осуществлялась под строгим контролем, то на мотоцикле они катались в своё удовольствие, когда сами же приносили для него бензин. Отец за городом на просёлочных дорогах иногда давал порулить сыну на семейном автомобиле и, в целом, был доволен его навыками вождения.

Во дворе он рассказывал своим товарищам о том несравненном удовольствии, которое получал при самостоятельном управлении автотранспортом.

Сразу же за их домами пустырь, на котором располагались гаражи, там был и их гараж и гаражи многих знакомых и жильцов близстоящих домов. Однажды Колька Стрепет принёс связку ключей, которую обронил пьяный мужик, возвращаясь из гаража домой. У этого мужика был красный мотоцикл "Иж" с коляской. На связке были не только ключи от гаража и квартиры, но и от мотоцикла.

— Пацаны, айда на рынок дубликаты сделаем, а вечерком Витёк покатает нас, — предложил Колька.

Они втроём сходили на рынок, там была будка, в которой затачивали ножницы, ножи, изготавливали по образцу запасные ключи для замков, чинили зонтики. Сделали вторые ключи от замка гаража и мотоцикла, всю связку ключей вернули хозяину, за что получили от его жены на мороженое.

Первое пробное ознакомление с гаражом и мотоциклом сделали в этот же вечер часов в одиннадцать, всё прошло тихо. Покататься не решились, так как у Витьки отец вечером был дома и, хотя были летние каникулы, не разрешал гулять до полуночи, мероприятие перенесли на следующий вечер, когда у Василия Ивановича будет ночная смена, а мама разрешит сыну задержаться подольше во дворе.

Так началась эпопея ночного катания на чужом мотоцикле, два-три раза в неделю им удавалось, не выезжая на центральные улицы, по неосвещённым закоулкам и переулкам выезжать за город и гонять там в дачных окрестностях. Днём заранее заготавливали бензин, покупали или брали взаймы у кого-то, а то и просто кто-то давал без денег пару литров, откликнувшись на их изобретательные просьбы.

Они вошли во вкус, Витька научил остальных двоих сносно управлять мотоциклом, и они уже мечтали как-нибудь покатать девчонок со двора, но останавливало лишь одно, что те могут проболтаться и нечаянно их сдать. Но у всего есть начало и конец. И вот однажды, рано утром, его разбудил отец с непонятными и неприятными претензиями: он накануне вечером заправил машину бензином, собирался после ночной смены ехать на рыбалку. Пришёл в гараж, а капот машины ещё тёплый и бензина почти ноль, в салоне автомобиля пахнет табаком и спиртным. Узнав у матери, что сын полночи гулял где-то, сделал вывод, что это его проделки.

Как Витька не отпирался, но под нажимом отца пришлось выложить своё алиби, а попросту сдать пацанов и мотоцикл. Неординарность ответа и проверка сопутствующих факторов заставило Василия Ивановича поверить сыну, что он не причастен к ночной езде на родительском авто, но взбучка последовала за мотоцикл, причём в купе с родителями других участников. Из-за своего малодушия он потерял друзей, страх наказания в тот момент пересилил его первоначальную решимость бороться с несправедливыми обвинениями и не дал возможности логически осмыслить своё алиби. Во дворе к нему стали относиться плохо, как к доносчику и предателю.

Автошколу он забросил, а став совершеннолетним, не стремился получить права на вождение.

— Алё, гараж, — обратился громко к Черникову Помпеев, — где витаешь, зовём, зовём, ноль эмоций.

— Извините, задумался, — смущённо оправдывался Виктор.

— Так по квартире ты на полном серьёзе предложение делаешь? — спросил Помпеев Черникова.

— Ну, а как ещё, конечно, я всё уже продумал, — ответил Виктор.

— Цену-то не слишком занизил? — наезжал Помпей на него.

— Да нет, Владимир Петрович, в сложившихся обстоятельствах это самая подходящая цена, учитывая, какие затраты понесу я при переделке документов, хотите, попробуйте сами отмыть такую квартиру и тогда убедитесь, во сколько вам это обойдётся, — приводил свои аргументы Виктор.

— Почти треть цены от рыночной, накинь хоть до половины, — начал торги Помпеев.

— Не могу, Владимир Петрович, у меня просто нет таких средств, — твёрдо стоял на своём Черников.

— Давай в рассрочку, а Виктор Васильевич, не будь скупердяем, ведь квартира стоит того, — упрашивал его Помпеев.

— В рассрочку, а с чего я потом отдавать буду? — упорствовал Виктор.

— Упрямый ты какой, — продолжал нудить Помпеев, — ну, ладно, я согласен, просто у меня безвыходное положение.

— Жадность губит людей, — вмешался с улыбкой в их торг Ухваткин, — не хапал тогда столько, не было бы твоего положения.

— А как жить-то, кругом одни волки, — сокрушался бывший мэр, — тут вот кризис пророчат, всё нажитое прахом пойдёт.

— Кто пророчит? Опять досье? — иронизировал Ухваткин, — экономисты прогнозируют рост экономики.

— Прогноз экономистов — это такой же прогноз, как и экстрасенсов, гадание на кофейной гуще, а экономика — то верть-круть, то круть-верть, а результат один и тот же, не совпадающий с прогнозом, — парировал Помпеев.

— О-о, да вы у нас ещё и философ, Владимир Петрович, — засмеялся Алексей Иванович.

— Жизнь заставляет, ну, да ладно, вернёмся к телу, как говорил Остап Бендер, — и он повернулся снова в сторону Черникова, — что от меня требуется конкретно?

— Договор купли-продажи, паспорт на квартиру, если успели оформить, ну помощь в организациях, где отслеживают сделки, — пояснил Черников.

— Не понял, — вскипятился Помпеев, — это что за помощь? Как понимать это, если я ценой плачу?

— Не беспокойтесь, вам ничего делать не придётся, просто у нотариуса нужно проверить, где лежат договор и регистрационная книга, думаю, вам в этом не откажут, если попросить, тоже самое в БТИ, регистрационной палате и у фирмы-продавца, — успокаивал его Черников, — поясните, что клиент попался щепетильный, пусть отложат документы и приготовят для просмотра.

— А, ну это, конечно, можно, я отряжу человечка, он всё сделает, — уже миролюбиво соглашался бывший мэр, но тут же снова деловито спросил, — а деньги когда?

— Как документы оформим, — улыбаясь, ответил Черников.

Придя в свой кабинет, Виктор дал выход эмоциям, он высоко подпрыгнул и при этом взмахнул рукой, но мягко опустился, чтобы не было стука, так как стены между помещениями были очень тонкими.

— Да! Да! — восклицал он, но старался это делать приглушённо, — мне удалось это!

Немного успокоившись, он сел на стул и стал размышлять о своих дальнейших ходах.

"Деньги! В банке или у Варева, да, кстати, как там наш спрут поживает?"

Он откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и так неподвижно просидел несколько секунд, в результате концентрации перед ним открылась нужная картинка.

Склад Варева. Много незнакомых людей, из них только двое в форме, собака лабрадор, обнюхивающая уже соседний бокс, а в том, где находились наркотики, больше всего и толпится народ.

"Понятно, уже всё нашли, оформляют протоколы, а где же наш смотрящий?"

Он снова застыл, не двигаясь, и даже дышал неслышно, желая отыскать нужный ему маячок. И опять ему удалось осуществить желаемое.

Новая картинка, но уже с Варевым, ведущим энергичные переговоры с кем-то по телефону. Помещение Виктору незнакомо, цивильно, похоже на офис какой-то фирмы, возможно, это и есть штаб-квартира смотрящего, о которой мало кому известно.

Длинный стол для заседаний упирается в директорский, за которым в огромном кожаном кресле с подголовником восседает Варев. За его спиной — металлический шкаф, перед ним ноутбук и раскрытый ежедневник.

"Всё, как у всех" — иронически пронеслось в голове Черникова.

Перед смотрящим трое. Двое молодых мужчин в пиджаках и галстуках и молодая девушка с распущенными волосами. Девушка что-то пишет в раскрытый блокнот шариковой ручкой.

"Секретарша или пресса", — отметил про себя Виктор.

Варев закончил говорить и, блеснув золотом оправы, начал что-то внушать двум мужчинам, затем слегка наклонился под стол, открыл какую-то дверцу.

Черников переместил обзор за спину смотрящему. Прямо под столом у левой ноги того стоял маленький сейф. Внутри сейфа всего одна перегородка, наверху которой лежало несколько долларовых пачек, перетянутых резинкой, под ней — чёрный пакет с брикетами денег, наверное, рублей.

Варев взял одну долларовую пачку и положил на стол перед собой, затем из чёрного пакета извлёк три брикета и присоединил их к первой пачке.

Чтобы быть более свободным в анализе ситуации, Виктор не старался услышать, о чём они там говорят.

"Тушат пожар деньгами", — ехидно комментировал он сам себе происходящее, ему стало легко и радостно, дышалось свободно и глубоко, словно с его груди сняли тяжёлый груз.

Варев закрыл сейф, у дверцы только ручка и кодовый замок. Центр фокуса направлен на средину дверцы, сужается и сквозь неё проникает внутрь. Темно, но через пару секунд мрак отступает, пачки стодолларовых купюр чётко вырисовываются на переднем плане.

"Мне всего-то нужно пять пачек и я с Помпеем в расчёте", — мыслит и считает Виктор.

Его взгляд меняется и уже концентрируется на поверхности стола перед собой, он мысленно представляет, что те пять пачек из сейфа сейчас лежат перед ним. Он видит их в такой же конфигурации, четыре снизу, пятая наверху.

Веки слабеют и опускаются, но картинка поверхности стола наблюдается сквозь них. Мысленная визуализация помогает выстраивать банкноты на столе. Концентрация усиливается, кажется, что браслет начинает пульсировать, возможно, это просто его пульс стал более заметным. Напряжение достигает критических размеров, появляется тупая боль в области лобных пазух и висков, будто бы кто-то вытягивает оттуда намотанную прямо на мозг длинную ленту. Но вот происходит небольшое короткое затемнение, кажется, что над поверхностью стола вьются множество чёрных и быстрых мошек. Их становится больше, они перемешаются по спирали, увеличивают скорость вращения, пропадают, превращаясь в сплошной поток, и вдруг на этом месте появляется стопка денег, раздвигая и растворяя в никуда черноту.

Виктор облегчёно вздохнул и расслабленно опёрся на спинку стула. Веки закрыты, прекратилось видение сквозь них. Он сидел без движений, постукивало в висках, но уже затихало, можно было открыть глаза, но он боялся, вдруг там, на поверхности стола, ничего нет.

Так прошло несколько секунд, он сидел с закрытыми глазами, но нетерпение нарастало, и, когда её энергия превысила потенциал энергии страха, Виктор осмелился и посмотрел.

Перед ним на столе лежали пять пачек стодолларовых купюр, ровно пятьдесят тысяч.

"Господи, получилось, — восторгался он и с трепетом поглаживал шершавые боковины пачек, — что же теперь с ними делать? где прятать?"

Черников достал из нижнего ящика жёлтый полупрозрачный пакет, оставшийся у него от покупок канцтоваров, и переложил в него валюту. Но сквозь тонкий целлофан чётко просматривалось то, что лежало в пакете.

"Нет, так никуда не годится, как я пойду с ним по городу?"

Других пакетов не было, и его взор неожиданно остановился на корзине для бумаг, внутренняя поверхность которой была выстелена чёрным полиэтиленовым мешком для мусора. Виктор поднял корзину с пола и поставил на угол стола, она была пуста, и только на дне спрятался почерневший и слегка засохший огрызок яблока, брошенный им ещё вчера.

"Даже уборщица не заметила", — мысленно отметил он, вытаскивая огрызок из корзины.

Оставил его тут же на столе, а тёмный мешок вытащил и переложил в него брикеты долларов, завернул и засунул в жёлтый пакет.

"Теперь нормально, — оценил он увиденное, а сверху свёртка пристроил огрызок, — по дороге выброшу".

Виктор вернул корзину на её прежнее место к углу стола, разогнулся, и в этот самый момент завибрировал браслет.

"Кто там посмел меня беспокоить", — озабоченно мыслил он.

Это были Ухваткин с Помпеевым, они никак не могли расстаться и продолжали общение.

— Этот твой помощник, Витёк, сожрёт нас однажды и не подавится, — внушал Ухваткину Помпей, — уж ты мне поверь, я таких акул нутром чую. Где ты его откопал?

— Неважно, — отвечал ему Алексей, — и я его опасаюсь, но мне от него пока только польза, вот закончит свою миссию, буду думать, как с ним поступить дальше.

— Что это за миссия такая?

— Пусть вычислит, кто заказал меня.

— Так он что из органов? — удивился Помпеев, — то-то я смотрю, связи у него какие-то непростые.

— Да нет, он что-то вроде начинающего экстрасенса.

— Да, ну, то-то я чувствую, что при общении с ним у меня остаётся ощущение, что будто бы у меня кто-то в голове пошарил.

— То-то, то-то, — передразнил своего собеседника Ухваткин, — не выдумывай лишнего, он не телепат, а начинающий экстрасенс, фотографии читает, ну там предметы, помещения может обследовать.

— Ну и на хрена он тебе такой хороший? — не сдавался Помпей.

— Ты что ли мне заказчиков найдёшь? — раздражённо сорвался Алексей, — сам хвосты за собой подчистить не можешь, скажи ему спасибо за дедушкину квартиру.

— Ой, спасибо, нагрел, как лоха, век буду благодарен, — обозлился Помпей, — ещё неизвестно ничего, может всё обойдётся.

— Может само рассосётся, думала беременная курсистка, — теперь уже язвил и поучал Ухваткин, — не был бы таким жмотом, делился с людьми, и проблем не возникало, а то всё мне, мне и мне, и срок тоже теперь тебе.

"Грызутся, ну и пусть, — прекращая яснослышание, оценил ситуацию Черников, — что-то я совсем устал, пойду отпрошусь домой, скажу для решения финансовых проблем по квартире".

Он взял пакет, вышел из кабинета и, нетвёрдо ступая по коридору, словно по палубе корабля, направился в приёмную.

В конце рабочего дня Виктор встречал Машу на пороге их квартиры. Он был сама любезность, поцеловал её, приготовил ужин: сделал салат из огурцов и помидоров, а пиццу заказал на дом по телефону. Маша насторожилась:

— "Значит, что-то попросит взамен".

Они с Хрусталёвым собирались завтра осуществить трансцендентный опыт.

"Не может быть, чтобы он узнал об этом, все его жучки заблокированы, новых нет", — размышляла она, принимая душ.

За ужином Виктор был необычайно разговорчив, что, в принципе, было не чуждо и приятно Марии. Под самый конец, когда на десерт они поглощали спелый астраханский арбуз, она побудила его к дальнейшему:

— Ну, а теперь главное говори.

— Может ты кроме намерений и мысли прочла? — пошутил он.

— Да нет тогда бы, зачем мне спрашивать, — парировала она.

— Машуль, я квартиру трёхкомнатную покупаю в доме-свечке рядом с твоим офисом, — сознался Виктор.

— Та-а-а-ак, — растянула она слово как могла дольше, — и теперь тебе, конечно, не хватает финансов.

— Угу, — улыбался он.

— Вить, ты знаешь, что сейчас я усиленно гашу кредит, который брала на нашу поездку в Швейцарию, — поясняла Маша и по привычке сама начала мыть посуду после ужина, не дожидаясь уже любезностей от супруга, — в залоге — мой офис.

— Ну, а эта квартира?

— Двухкомнатной квартирой на окраине не закрыть трёхкомнатную в центре, кстати, а о которой сумме идёт речь? — неожиданно переключилась она на частности.

— О пятидесяти тысячах зелёных, — восторженно произнёс Черников.

— Витя — это авантюра, за такие деньги в центре можно лишь купить адрес новостройки, окончание которой года через три, — сделала логический вывод Маша и, прекратив возиться с посудой, повернулась, чтобы увидеть выражение лица Виктора.

Но она нисколько не смутила его, он продолжал улыбаться, не старался вспылить или что-то выкинуть такое в своём стиле, когда кто-то подозревал его в недружеских связях со своей же головой.

— Маш, потому и покупаю, что квартира палёная, покойного дедушки бывшего мэра, — озвучил свои козыри Виктор.

— Тем более, там пахнет скандалом и, возможно, судом, отнимут в пользу государства, и плакали наши денежки, — не сдавалась Маша.

— Там всё нормально, переделают документы, как будто это я купил ту квартиру три года назад, — отдавал небольшими порциями информацию о сделке Виктор.

— Ой, не нравится мне всё это, ой, не нравится, — сокрушённо вырвалось у неё и она, отвернувшись, стала протирать мытые тарелки и ставить в шкаф над мойкой.

— Маш, ты хочешь за меня замуж? — спросил с улыбочкой Виктор и продолжил, — так не могу же я свою невесту после загса привести в её же квартиру.

— Это всё риторика, Вить, а не проза жизни, — сделав паузу, она продолжила, — больше тридцати тысяч банк всё равно не даст, это они продают дорого, а покупают дёшево, вот на такой марже их бизнес и процветает.

— Хорошо, договорюсь с Помпеевым о рассрочке, думаю, он не будет сопротивляться, скажу, есть риск, — согласился на озвученную сумму Черников.

— Поговорю через день с руководством банка, но ничего не обещаю, — обречённо выдавила из себя Мария и с полотенцем в руках присела на стул за столом.

— Почему не завтра?

— Завтра у нас эксперимент намечен, могут получиться накладки, — задумчиво произнесла она.

— Вот, у тебя мероприятие, а ты обещала меня информировать, — с укоризной произнёс Черников.

— Я собиралась тебе рассказать, но ты своей новостью опередил меня, — слегка оправдывалась Мария.

— Ладно, проехали, — согласился на мировую Виктор, — расскажешь завтра про путешествие в иные миры, но послезавтра, надеюсь, про банк не забудешь?

— Не забуду.

 

Глава 17

Вечером накануне дня со временем "Ч" Хрусталёв собирался лечь пораньше, но одно дело запланировать, а другое исполнить. Желания спать не было, и он сначала побродил в интернете, затем уже в постели досмотрел фильм и, лишь когда наступила полночь, выключил телевизор, уткнувшись лицом в подушку с мыслями, что встать-то нужно чуть раньше, чем обычно, и, возможно, следует завести будильник.

Однако проснулся без посторонней помощи в начале седьмого, и хотя ещё хотелось спать, глаза закрывались сами, а голова с трудом отрывалась от мягкого, он сделал усилие и всё-таки занял сидячее положение. Времени ещё было достаточно для целого часа отдыха, но иногда наши физические потребности не совпадают с духовными, и тогда берёт верх та сила, у которой больше энергии в данный момент. Последнюю неделю внутри него постоянно горел огонь беспокойства, что разрушало его жизненный комфорт, заставляло что-то делать и куда-то стремиться. Ему виделось, что единственной панацеей от дискомфорта может стать браслет, т. е. не сам браслет, а то, что он может дать, — трансцендентные перемещения. И его прозрения подкреплялись действительными фактами, ведь когда он думал о перемещениях, беспокойство исчезало.

Он поднялся с постели и полусонный проследовал в туалет, чтобы ещё несколько минут подремать сидя, и лишь потом уже окончательно начать утренний процесс реанимации физического тела: душ, горячий чай, завтрак.

Без двадцати пяти восемь Андрей Викторович сидел в своей машине во дворе офиса, ожидая прибытия хозяйки на работу.

Мария Анатольевна появилась у подъезда буквально через десять минут. Они поприветствовали друг друга, взаимно поинтересовались самочувствием и вместе поднялись в штаб-квартиру. Там их ожидал приготовленный Инной кофе, утренний приём гадалка сегодня отменила, а на вторую половину дня спланировала тех клиентов, кто шёл повторно.

Мария волновалась и не скрывала этого. Она никак не могла поверить, что не будет больше мистического растворения тела в пространстве, картина которого раз за разом визуализировалась в её воспоминаниях и заставляла испытывать неприятное чувство страха.

Хрусталёв наоборот был спокоен и уверен в себе.

Они расположились в комнате для приёма клиентов. Он в кресле в углу, она рядом на стуле, всё как прошлый раз, за исключением музыкального сопровождения, которому воспротивился Андрей Викторович.

— Оно не к чему теперь, концентрироваться могу в любой обстановке, — пояснил он.

Хрусталёв закрыл глаза и расслабился. Он попытался наладить телепатическую коммуникацию с Марией, поискал знакомый скан и, обнаружив его, мысленно спросил:

— "Готовы?".

— "Да".

— "Мне легко и свободно, следуйте за мной".

— "Я рядом. Не более пяти минут".

Он ослабил коммуникацию, перестал сопровождать скан и удерживать связь с ним. Все поменялось неожиданно, Андрей не почувствовал, но понял, что он уже там. Даже не так, его известили:

— "Мы рады вам, мы готовили дорогу, потому путь стремителен и лёгок".

— "Мария…?"

— "Да, я рядом, нет и десяти секунд".

— "Она также здесь, вы вместе".

— "Да, я здесь".

— "Не нужно следить за временем, время само напомнит о себе, все ответы на вопросы вы уже знаете. Осмотритесь здесь".

— "Как? Я ничего не вижу".

— "Что вы сиюминутно хотите увидеть?"

— "Наверное, корабль".

— "Так определитесь и смотрите…"

Тьма исчезла, словно кто-то включил электричество. Перед Хрусталёвым предстала внутренняя картина огромного сферического сооружения, где мягкий дневной свет спускался с высокого купола и обволакивал всё своим свечением. Объект казался не просто огромным, он был бескрайним, у него не было ни начала, ни конца.

Андрей сам себя ощущал светящимся шаром и созерцал вокруг таким же сферическим зрением. Он видел всё одновременно: пол, впитывающий свет, боковые панели с огромными экранами, на которых, как в магазинах бытовой техники, демонстрировалось что-то красивое и непонятное. Когда он что-то хотел рассмотреть вдалеке, оно тут же оказывалось рядом. Он мог мгновенно приближать и удалять предметы, он мог сам со скоростью мысли перемещаться во всех направлениях.

— "Почему корабль такой?"

— "Потому, что вы его так представляете".

— "Но на самом деле он другой?"

— "Какой?"

— "Не знаю, может…"

Тут его заинтересовал предмет, который показался знакомым. Он приблизил его. Но светильник прямоугольной формы, неожиданно превратился в куб, каждая грань которого была поделена светящимися линиями на девять квадратов. Он вращал его в пространстве, поочередно рассматривая все шесть сторон, хотя делать этого не следовало потому, что непостижимым образом видел, а, возможно, знал, как выглядит его тыльная сторона. Некоторые квадратики светились, другие были тёмными, а в третьих высвечивались пиктограммы, похожие на маленькие звёздочки или на фигурку человечка с расставленными руками и ногами.

— "Я видел это однажды!"

— "Конечно и не раз".

— "Что это?"

— "Это матрица души".

— ???

— "Это виртуальный прототип, характеризующий душевные качества человека. Каждая грань куба — это грань качества души с девятью свойствами, которые развивает человек в течение земной жизни. Когда зажгутся все кубики на всех гранях, ореол станет настолько сильным, что куб превратится в огненный шар. Это значит, что душа человека достигла совершенства и ей не требуется больше земных воплощений".

Тут Андрей словно прозрел и заметил то, чего не видел или на что не обращал внимания раньше: вокруг перемещаются множество огненных шаров, различаемых как по размеру, так и по яркости свечения. Сила яркости была неодинаковой, да и цвет свечения менялся от ослепительно белого до тёмно-оранжевого.

Ему было необычайно легко и радостно, он забыл обо всём: о Марии, вопросах, о времени. Он носился в пространстве с огромной скоростью, резко останавливался без инерции, менял направление. Самым невероятным было то, что он ни с кем и никогда не сталкивался, но зная, что он находится внутри огромной сферы, не мог вплотную приблизиться к её куполу, полу или боковым стенам. Необычайная сила всегда отодвигала и расширяла их настолько быстро, насколько быстро он приближался.

Ему захотелось проникнуть за экраны, но желание не исполнилось, и тогда он попросил:

— "А можно туда?"

— "Нет".

— "Почему?"

— "Браслет ваш помощник и ограничитель одновременно, он часть корабля, чтобы переместиться за борт, освободитесь от браслета и научитесь всё делать без его помощи".

— "А это реально?"

— "Нет ничего невозможного".

— "Но как?"

— "Очистите ваше сознание".

— ???

— "Время вышло, пора".

— "Так быстро, но я хочу ещё".

— ???

— "Когда мы встретимся?"

— "Когда квадратик "Терпения" на гране "Воля" превратится в маленькое солнце".

— "Так долго?"

— "Это зависит от вас".

— "Но…"

Всё погасло также неожиданно.

— Пять минут прошло, — оповестил уже знакомый и реальный голос.

Веки самопроизвольно поднялись, и представшая перед глазами комната показалась Хрусталёву совершенно иной, чем была всего лишь пять минут назад. Освещение потускнело, а предметы выглядели серыми и некрасивыми, в них не было лёгкости и изящества, а цвета их раскраски блёклы и неярки.

— Вы всё видели и слышали что и я? — тихим голосом спросил улыбающуюся Марию Хрусталёв.

— Даже больше, — ответила та.

— Вам не кажется, что это зрительные и слуховые галлюцинации? — всё также тихо и без эмоций продолжал выяснять он.

— Массовая паранойя…? — поправила его Мария.

— Что? — удивлённо переспросил Хрусталёв, будто не расслышав последних произнесённых гадалкой слов.

— Вы забыли добавить к слову галлюцинации групповые, — скорректировала она ответ, но уже более громко.

— А что это меняет? — сдавленно переспросил он.

— Двое одновременно не могут наблюдать одинаковые галлюцинации, — уверенно делилась она своими знаниями.

— Вы действительно так думаете? — с надеждой в голосе уточнял Хрусталёв.

— Я в этом уверена, а вот голосовых и звуковых сопровождений не было, все комментарии и диалоги возникали лишь в нашем сознании, в нашей голове, — продолжала анализировать перемещения гадалка.

— Возможно, но я не придал этому значения, — согласился с ней Андрей Викторович и тут же стал выяснять детали, — а вы весь мой диалог отсканировали?

— Конечно, но у меня были и свои вопросы.

Она встала и понесла свой стул к столу, где тот обычно и находился.

— Почему же я не знаком с вашим общением? — бросил ей вслед Хрусталёв.

— Ну, вы же больше были заняты своими мыслями, — поясняла она, задвигая под стол стул.

— Понятно, а вы, значит, успели на всех направлениях? — по интонации произношения вопроса можно было судить, что он начинал уже раздражаться.

— Потому, что я выступала в роли хранительницы времени, — спокойно ответила ему Мария, закончив возню со стулом и повернувшись к нему лицом.

Освещение в комнате медленно, но приходило в норму. Хрусталёв сидел в кресле с открытыми глазами, его руки лежали на подлокотниках. Он смотрел на всё ещё улыбающуюся Марию, стоящую у стола в центре комнаты, и не мог понять, что её так веселило.

— Чему вы так заразительно улыбаетесь? — спросил он и собирался улыбнуться сам, но у него не получилось, лишь дёрнулась верхняя губа, на таком этапе улыбка и закончилась.

— Я рада увиденному, я рада тому, что всё прошло так легко и просто, без ужасных психологических эксцессов, как бывало в прошлых экспериментах, я рада, что вообще всё закончилось, — говорила она уже в движении.

Мария обошла стол вокруг и села на стул, на котором обычно сидят её клиенты, так ей было удобней вести диалог, теперь она сидела напротив Андрея Викторовича и видела его лицо, хотя и на значительном расстоянии.

— Я также рад, как и вы, но и огорчён, что за дверью новая дверь и ожидание сменилось новым ожиданием.

— А меня лишь огорчает Витя, но в меня вселили надежду, — она, поставив локти на стол и оперев голову о кисти собранные в замок, смотрела в его сторону, — а что вы ответите Рогалёву?

— Правду, естественно.

— Но как облечёте это в слова?

— Действительно, это проблема, я упустил из вида, что придётся использовать простые слова, а не мыслеобразы.

Он задумался и, скорее в силу привычки, стал собирать пальцами правой руки кожу на лобной части головы от висков к средине и затем разглаживать её, словно делая массаж. После нескольких таких процедур он посмотрел на сидящую за столом Марию, ожидавшую его ответа, и произнёс:

— У материала есть название — "Металл желаний". Это свойства материи, которые ты пожелал и заказал во Вселенной. Можно получить на Земле, но основным орудием производства и секретом технологического процесса является сам человек, его чистое и широкое сознание, освещённое душевными качествами.

— Круто, это вы сейчас сами придумали? — пошутила Мария.

На душе у неё было легко и свободно, оттого хотелось веселиться, каламбурить, и слова молодёжного сленга срывались с губ сами, появляясь неведомо откуда.

— Лежало на полке в голове, — ответил он на шутку шуткой, её настроение начинало передаваться и ему.

— Он вас спросит и о ваших вопросах.

— Догадываюсь.

— Вы хотите совета?

— И да, и нет. Хочу потому, что это поможет сформулировать ответ, а не хочу потому, что это уже будет вдвойне не мой ответ.

— Ну, тогда просто выслушайте меня, это не будет по форме советом.

— Хорошо.

— Вы поняли, что не являетесь сталкером для Рогалёва?

— Как это? А кем же?

— Вы скорее для него антисталкер, ведь сталкером, по сути, вы приходитесь для них.

— Это почему же?

— В моём понимании сталкер — проводник по заброшенным территориям, катакомбам, скажем, по плохим местам. Там, где мы пять минут побывали не так уж плохо по сравнению с тем местом, где мы находимся постоянно.

— Я такое почувствовал ещё там, потому и не хотелось быстрого возвращения.

— Так, что же скажете Алексею Борисовичу об иллюзии мышления?

— Скажу, что слова убивают и ограничивают мысли, — впервые со времени начала диалога ему удалось улыбнуться непроизвольно.

— Я серьёзно? — переспросила она.

— И я серьёзно, но отвлечённо, а что касается иллюзии мышления то…, - и замолк, словно для того, чтобы пролистать в голове страницы книги ответов на вопросы, ища нужный абзац.

Пауза тянулась недолго, и он начал говорить, как будто читать только ему видимые субтитры:

— Если твои помыслы чисты и находятся в гармонии с Вселенной, то мысли твои — это мысли вселенского разума, и тогда нет никакой разницы в том, генерируешь ли ты идеи сам, или кто-то подсказывает тебе. Ты одно целое со всем миром, и сознание твоё — это вся Вселенная. А если нет, — то ты строишь свою Вселенную, свой мир, а истинная Вселенная ответит тебе твоими же мыслями, вернувшимися обратно к тебе.

Он замолчал, ожидая реакции гадалки, её включения и её поддержки. Она прониклась пониманием и потому продолжила его мысль:

— Если сердце и разум заодно, значит, нет двойного стандарта. Ну а если нет сердца, не чувствуешь его и живёшь одним разумом, что тогда?

Теперь он знал, что его понимают на словах, что не нужно никакой телепатической коммуникации и что теперь он сможет довести до Рогалёва и этот ответ.

Он продолжил:

— Рано или поздно обособишься и начнёшь строить мир, угодный твоему разуму, советчиком которого выступит ненасытное тело твоё. Оно заменит тебе и сердце, и совесть и, в конце концов, подчинит разум.

Хрусталёв снова замолчал. Мария поняла, что он высказался и, возможно теперь, ждёт такого же от неё. И она неожиданно почувствовала, что ей без понуждения самой хочется рассказать о том диалоге с виртуальным голосом Вселенной.

Гадалка первой прервала пуазу и спросила:

— А хотите, я поделюсь с вами, что они поведали мне?

— Вы избавили меня от необходимости просить вас об этом, — сразу же откликнулся Андрей Викторович.

— Они напомнили мне мудрость Соломонову, так прямо и сказали: "Одна из мудростей Соломоновых гласит, что ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи".

— Что, прямо вот так? — удивился он.

— Да, почти дословно, — подтвердила она.

— Они дали мне совет развивать сердечные качества, — продолжала она, — успокоили меня, сказали, что со временем желания мои исполнятся, и Виктор изменится в лучшую сторону, но помогут ему в том не только я, а тот, с кем мы познакомимся позже.

— Они вам так сказали?

— Нет, они вложили свой ответ мне в голову.

— Так у вас был свой вопрос?

— Конечно, но он личного характера, и его я вам не озвучу.

— Тогда о чём же вы мне собирались поведать? — удивился Андрей Викторович.

Она поднялась со своего места, встал и Хрусталёв. Их разговор подходил к концу, и они об этом знали.

— Вы видели там тёмные шары?

— Нет.

— Они ловцы света, но свет обтекает и игнорирует их, проходя мимо. Это погасшие души. Я теперь знаю, как их зажечь.

— И как же?

— Им нужно дать частичку своего света, и, возможно, что-то в них возгорится.

— Вы хотите сказать их нужно просто любить?

— Да, я это и говорю.

И она пошла к выходу из комнаты, а он последовал за ней потому, что они оба знали, время приватного разговора вышло, и их ждут обычные дела.

 

Глава 18

Они приехали во двор на Сакко и Ванцетти вдвоём с дочерью. Ухваткин взял служебную "Волгу", отпустил водителя и сел за руль сам, ведь когда-то он неплохо водил машину, и ему это нравилось делать.

Алексей заехал вглубь двора и хотел оставить машину так, как делал всегда, но вспомнил, за что очень часто ругала его мать, сдал назад и припарковался перед въездом, благо там было место.

Они прошли пыльным летним двором под сводом старых деревьев в самый дальний угол. Двор был пуст: не было бабушек на скамейках, даже кошки не гуляли, лишь по центру у старой кирпичной стены стая голубей с примкнувшими к ней двумя-трёмя воробьями расправлялась со щедро разбросанными по асфальту хлебными крошками. Птицы слегка посторонились, но не поднялись и не улетели, когда рядом с ними близко оказались люди.

"Совсем непуганые, детей что ли нет во дворе?" — отметил про себя Ухваткин.

Алексей приложил электронный ключ к запору подъездной двери и, приоткрыв её, первой в подъезд впустил Катьку.

На площадке между первым и вторым этажами остановились и посмотрели, что же делать с почтой, так как почтовый ящик был забит до отказа бесплатными газетами. Открыв его и покопавшись в бумажном хламе, Ухваткин извлёк квитанции на коммунальные услуги, а газеты засунул обратно.

"Вот ещё проблема, нужно потом зайти в домоуправление", — подумал он.

— Пап, забери газеты, — попросила его Катя.

— Зачем? Завтра набросают новых, — возразил он.

Алексей посмотрел сверху вниз на дочь. Она, в светло-розовом летнем платьице с оборками на коротких рукавах и кружевной обстрочкой по подолу, выглядела куколкой. Но её взгляд из-под тёмных густых бровей даже на детском загорелом личике шёл в разрез со всем остальным, был проницательным и более походил на взгляд взрослого человека.

— Забери, пожалуйста, пусть знают, что и у этого ящика есть хозяин, — вторично обратилась к нему дочь.

Алексей без слов снова вытащил газеты из ящика и, взяв их в левую руку, поначалу прислонил к боковому поясу, но потом видно опомнился, что дешёвая типографская краска может испачкать светлые брюки, отстранил от себя и пошёл первым вверх по лестнице, держа руку с газетами навесу и в стороне.

Повозившись с непривычки в замке, Ухваткин чрезмерно потянул на себя металлическую дверь, та легко подалась и едва не врезалась с размаху в соседскую, перекрыв собой выход жильцам из другой квартиры, ему пришлось проявить расторопность, чтобы поймать и затормозить её. Вторая старая деревянная дверь открывалась внутрь, и он, так же энергично толкнув её, затем придержал, чтобы не стукнуть ей уже о стену.

Квартира матери дохнула на них застойным спёртым воздухом. Повсюду лежал уже видимый слой пыли, так что, ступая по полу, обувь оставляла след.

Ухваткин в прихожей положил аккуратно, чтобы не поднять пыль, газеты на тумбочку с телефоном, прошёл в большую проходную комнату к окну. Отодвинув плотную штору, а затем и тюль, Алексей спешно открыл балконную дверь и, глотнув свежего уличного воздуха, сказал, обращаясь к дочери:

— Нужно поговорить с Татьяной Ивановной, пусть хоть раз в месяц убирается и проветривает, иначе когда-нибудь мы потонем в пыли.

— Да, пап, — произнесла дочка, стоя в проёме входной арки, — здесь уже совсем не хочется жить.

— Ну, что ты, Кать, если сделать ремонт, убраться, то ещё и ничего будет, — возразил ей отец.

— А что ты на самом деле собираешься сделать с этой квартирой? — спросила она.

— Пока ничего, ещё не вышел наследственный срок, а потом, возможно, продадим или сдадим внаём нуждающимся, — ответил он и стал раздвигать шире шторы, чтобы в комнате стало ещё и светлей.

Закончив с окном, Алексей переместился к тумбе, которая стояла у входа в другую комнату за сервантом. Тумба — это не просто тумба, а ножная швейная машинка. Мать его была такой же женщиной, как и все в её поколении, потому считала, что в доме обязательно должна быть швейная машинка. Сама она кроить и шить не умела, но что-то подшить, например, брюки сыну или шторы, — это у неё получалось неплохо, хотя и готовое постельное бельё так же не покупала.

Ухваткин открыл дверцу ключом, торчащим в замке, и, просунув руку под швейный агрегат, извлёк оттуда бумажную папку с завязками. Распустив бантик из верёвочек, он раскрыл её. Сверху на разношёрстной стопке бумаг лежала тонкая прозрачная коробочка с CD-диском внутри.

— Всё на месте, — произнёс он, рассматривая содержимое папки.

— А что это? — заинтересованно спросила его Катя.

— Да так, документы со старой работы, вот храню и не знаю зачем, пригодятся или нет, — отвечая ей, он завязал снова тесёмки, чтобы вернуть папку туда, где она и лежала до этого.

Закрыв дверцу на ключ, он разогнулся и посмотрел дочери в лицо.

Катя, переступив боязливо порог комнаты, попросила его:

— Пап, пошли отсюда, мне неприятно здесь, будто кто-то подсматривает за нами.

— Ты знаешь, Кать, действительно, и у меня тоже такое ощущение, наверное, бабушка за нами смотрит, — полушутя, полусерьёзно сознавался в своих чувствах отец.

— Это не бабушка, бабушка не была злой, — отвергла его догадки Катя.

Она всё же решилась и вошла в комнату, осматривая широко раскрытыми глазами сервант с запылёнными стёклами и диван у стены, словно не была здесь никогда, и всё убранство ей незнакомо.

— Тогда домовой, — пошутил Алексей.

Он подошёл к дивану и, завернув запылившееся покрывало, сел, похлопав рукой по старой обивке. Пыли почти не было, и он рукой показал дочери на место рядом с собой, приглашая её таким образом присесть.

— Домовые без людей не живут, — усаживаясь, продолжала развивать начатую тему мистики дочка.

— И откуда ты всё знаешь? — обняв её, с радостью в голосе спросил он.

— А что им без хозяина делать-то, они не приведения, — осмелев и приняв его игровой тон, включилась в полемику Катька.

Немного помолчав, она предложила:

— Пап, а давай сделаем здесь ремонт и станем жить.

— Ну, ты даёшь, Кать, — удивился Алексей, — только что пугалась неизвестно чего, а теперь сюда переселиться хочешь.

— Ну и что, — возразила она, — здесь всё-таки жила моя любимая бабушка, пап, а разве тебе не хочется жить в доме, где прошло твоё детство?

— Честно скажу: нет, не хочется, даже не знаю почему, просто не хочется и всё.

Он встал с дивана и подошёл к открытой балконной двери.

— Вид отсюда неплохой, — произнёс он, охватывая взглядом двор, частично скрывающийся под кронами разросшихся деревьев.

— Вот видишь ещё один плюсик, чтобы поселиться здесь, — подскочила к нему Катя.

— У меня сейчас ни денег, чтобы сделать ремонт, ни времени нет, — вполне серьёзно и аргументировано отклонял идею дочери Алексей, — вот, когда разберусь с делами, там уж видно будет.

— Для своих дел ты и нанял Виктора Васильевича? — не дожидаясь ответа на свой вопрос, она продолжила, — пап, не ищи того, кто подстроил, я знаю.

Ухваткин собирался уже выйти на балкон, хотя там было пыльно и грязно, но последние слова дочери ему показались странными, и он остановился, повернулся к ней лицом и переспросил, глядя ей прямо в глаза:

— Что знаешь?

Катя выдержала его взгляд и ответила:

— Кто подстроил взрыв.

Алексей был в смятении и размышлял:

"Действительно знает? Откуда? Нет, это невозможно, опять образность".

Однако поколебавшись немного, он всё же решился продолжить разговор о взрыве, но более отвлечённо:

— Его нужно наказать.

— Его накажут, я его простила и за тебя и за бабушку. Ты, прости его, пап, и у тебя появится стержень внутри.

Она взяла его за руку и потянула к дивану, чтобы снова усадить и, возможно, сесть рядом.

— Кать, а как я буду жить с этим? — не сопротивляясь физически, Алексей возражал ей вербально.

Он плюхнулся на диван, а она встала перед ним и продолжала уговаривать:

— Мы будем жить втроём: ты, я и мама. Мы поможем тебе.

— Мама? — удивлённо воскликнул он, притянул за руки дочь и усадил к себе на колени.

— Да, мама, — дыша ему прямо в лицо и приглаживая руками его волосы, говорила она.

— Она не будет со мной жить, — отвернувшись от неё в сторону лицом, с досадой произнёс Ухваткин.

Теперь он догадался, что значила образность в словах дочери, девчонки просто хотелось помирить родителей и быть с ними вместе.

— А ты попроси её, — ласково ворковала она и перебирала его волосы своими пальцами.

— Я не могу, просил раньше, но она меня бросила.

— Она не бросила, она ушла от твоего бизнеса, а пришла к другому, помоги ей, и она поможет тебе. А дядю Славу прости, он всё равно не любит маму.

— А его-то за что прощать?

Задавая вопрос, он повернулся снова к ней, словно чувствуя, что неспроста она говорит про дядю Славу. Он уже привык и научился понимать её, дочь почти ничего не говорила лишнего, в её словах всегда был смысл, в её словах был разум.

И в этот раз он не ошибся, она выдала то, что он никак не ожидал услышать.

— Он подстроил взрыв.

— Так это дядя Слава? — растерявшись, он ссадил её с колен на диван и продолжал искать в её глазах хоть маленький намёк на шутку.

— Ну да, ты же хвастался маме, что твой бизнес достанется мне, а он услышал это, — произнесла она совсем тихо и опустила глаза.

— Понятно! — вырвалось у него.

Он поднялся с дивана и прошёл в сторону балкона, но сделав всего пару шагов, повернулся и продолжил рассуждения, размахивая и жестикулируя:

— А когда у него возникли проблемы, решил меня убрать, и через маму стать опекуном наследства.

Катя сидела на диване и молчала. Она наблюдала, как мечется отец, как меняется мимика его лица, выражая то растерянность, то ярость и злобу. Сжав кулаки и покраснев лицом, он подошёл к ней и наклонился. На его лбу выступили капельки пота, на правом виске часто-часто пульсировала жилка, зрачки расширились, а прожилки на белых глазных яблоках наполнились кровью. Он жарко дышал, он просто источал гнев. Но, затем увидев и распознав, кто перед ним, успокоился, разжал кулаки и как можно мягче спросил:

— А откуда узнала ты?

— Мама догадалась и ругалась с ним, теперь она боится и не знает, что делать. Если ты позовёшь её и не станешь, как раньше лелеять свой бизнес, она придёт, — затараторила дочь.

— Это она тебе сказала? — держась за правый бок и усаживаясь рядом с Катькой, уточнял он.

— Нет, я просто знаю, — испугано наблюдая его гримасы, ответила Катя.

Они оба не могли понять, что происходит. Алексей корчился от боли в правом боку, а дочка не знала, что происходит с отцом.

"Чёрт, а ведь она права, и я ей верю", — размышлял он, стараясь не шевелиться, чтобы приступы боли в боку не повторялись.

— Пап, тебе плохо? — наконец, догадалась Катя, что с отцом происходит что-то неладное, — может вызвать скорую?

— Не надо, лучше принеси аптечку, у бабушки на кухне где-то была, ты должна знать, и воды заодно.

"Ну, вот и всё, миссия окончена. Я знаю ответы на все вопросы. Жаль, но вы мне ещё пока нужны, Алексей Иванович, необходимо вас опередить, чтобы расстаться друзьями".

Так рассуждал Черников, когда наблюдая при помощи браслета за отцом и дочерью, обнаружил место тайника для диска, узнал мотив и заказчика, организовавшего покушение на Ухваткина.

Виктор находился дома, отпросившись у шефа накануне, якобы для хлопот по оформлению документов, связанных с квартирой Помпеева. На самом деле он просто занимался слежкой и выуживанием интересующей для себя информации. С документами он предполагал заняться ночью, чтобы, не дай бог бумажки кто-то не потревожил в момент переделки, потому как он не знал, что тогда может с ними произойти.

"Позвоню прямо сейчас, пусть будет экспромт, но момент уж больно подходящий", — принял решение по Ухваткину Виктор и потянулся за телефоном, лежащим рядом с ним на диване. По иронии судьбы или по стечению обстоятельств, отстроенных Вселенной, он так же, как и Алексей Иванович, в данный миг сидел на диване, с единственной разницей, что его мебель была новей и красивей.

Алексей забросил сразу пару таблеток но-шпы в рот и запил их водой. Наполовину опустошённый бокал вернул дочери, стоящей перед ним в ожидании, и затаился, надеясь, что боль в печени пройдёт.

"Аппендицит в паху, а справа, кроме печени, ничего и нет", — ставил он сам себе диагноз.

Дочь отнесла на кухню бокал и, вернувшись, стала собирать разбросанные по дивану лекарства в различных упаковках, складывая их в белую пластмассовую коробку с крестом на верхней крышке, всю жизнь прослужившую Вере Васильевне, её бабушке, медицинской аптечкой.

Многие таблетки в надорванных упаковках, скорее всего, были уже просрочены; но в момент приступа Алексею было не до этого. Он только сейчас подумал об этом, наблюдая за тем, как дочка закрывает аптечку. Но, видимо, уже сказывался эффект "Плацебо": боль из острой фазы перешла в ноющую и, казалось, начинала затихать.

"Значит, не просрочены", — успокаивал он себя, когда Катя пронесла аптечку мимо.

Зазвонил телефон, и он аккуратно, не торопясь, извлёк его из футляра на правом боку и нажал на кнопку соединения, не посмотрев даже на высветившийся номер абонента.

— Слушаю, Ухваткин, — ответил Алексей.

В телефоне с ним поздоровались, и он узнал звонившего.

— Добрый день, Вить, что хотел?

— Порадовать или огорчить, — повторял он за Черниковым слова, — уже звучит интригующе?

— Ну и кто?

— А мотив? — не удивляясь, продолжал расспрос Ухваткин.

Если бы он был внимательней, то заметил, что человек, который сообщил для него очень ценную информацию, совсем не удивился его вялой реакции на новость. Так мог оценивать происходящее только тот, кто знал о нём почти всё.

— Вот оно как, а откуда информация? — инертно вёл разговор Алексей.

— Понятно, хорошо спасибо за работу, подробности тогда завтра при встрече.

"Что ж, всё сходится и Черников переводит стрелки на этого козла "дядю Славу", — анализировал он только что закончившееся общение с помощником.

— Тебе уже лучше? — справилась о его здоровье дочь, которая всё это время стояла рядом.

— Спасибо тебе, уже отпустило, — улыбаясь и пряча телефон в футляр, отвечал отец.

— А кто это звонил? — не унималась она с вопросами.

— Да так, по работе, — как можно безразличней произнёс Алексей.

Она подошла ближе и села рядом. Испытующе глядя ему в лицо, продолжала настойчиво добиваться от него чего-то своего, известного только ей:

— Ну, и что ты будешь делать?

— В каком смысле? — сделал он уточнения, хотя уже догадывался, о чём идёт речь.

— С дядей Славой? — не смущаясь и не сбиваясь от своей линии, продолжала Катя.

— Ты хочешь оставить как есть? — вопросом на вопрос ответил Алексей.

— Да! — она почти выкрикнула и даже немного подпрыгнула, что наконец-то, выдало в ней ребёнка.

— Вот если мама вернётся, я его прощу, — назидательно и с улыбочкой высказал своё пожелание отец.

— Нет, пап, так не пойдёт, ты прости его сейчас и маме ничего не говори про него, это будет нашим секретом, — забеспокоилась Катя, а выражение её лица приобрело оттенок недетской озабоченности.

— Ой, не знаю, Кать, всё как-то странно и необычно, ведь так, как хочешь ты, в этом мире не поступают.

Ухваткин приподнялся и сел более прямо, ощупывая и придерживая правый бок. При движении болей не ощущалось, и он опустил руку.

— Ты прости и забудь про него. Он сам себе найдёт наказание, а маму позови, пусть не сразу, но она придёт. Я знаю.

Катя говорила горячо и быстро, она даже немного покраснела лицом, что и придало её словам значимый вес.

— Что же делать? Придётся поверить тебе, устами ребёнка глаголет истина.

Проникнутый её уверенностью в правоте и под её напором Ухваткин принял решение поступать не по своим правилам.

"Посмотрим, что из этого выйдет, а свернуть шею "дяде Славе" всегда успею", — рассудил он про себя и поднялся с дивана.

— Закрываем всё и поехали домой? — спросил он уже бодро дочь.

— Не домой, а к маме, — упрямо ответила та.

— Ну, к маме, так к маме, что, действительно, тянуть-то, — в который уже раз согласился он с дочкой.

 

Глава 19

Выслушав вечером рассказ Марии о трансцендентном перемещении, но не тела, а всего лишь сознания, Черников призадумался.

"Оказывается, возможно, и так, и нет фактически никакого риска".

Однако размышляя далее, он всё больше и больше накручивал себя, чувство неудовлетворённости собой росло и заставляло его предпринять какие-то действия и, по возможности, немедленно.

От его спокойствия и благодушия, приобретённого в течение дня, не осталось и следа. Теперь его терзали приступы ревности и ущерблённое самолюбие.

"Какой-то недотёпа, деревянный военный, сам не может и рубля без Машки заработать, перемещается куда хочет, точно маг какой-то".

"Нет, нужно их содружество прекратить, тогда без неё он ноль".

Пока Маша была в ванной, он расхаживал по комнате, как разъярённый лев в клетке, не обращая внимания на работающий телевизор, и лишь иногда приостанавливался и прислушивался: льётся ли из крана вода. Ему не хотелось, чтобы Маша увидела его таким возбуждённым потому, что он ещё не готов честно объяснить причину своего нервного срыва.

Кран закрыли, и шум прекратился, прошло несколько томительных секунд, прежде чем стукнула щеколда, и щёлкнула магнитами дверь. Ему показалось, что лицо вспыхнуло, как бывает часто, когда бросают хворост в костёр, и пламя, быстро охватывая его, обдаёт жаром окружающих. Он прислонил правую руку тыльной стороной к щеке, разность температур присутствовала: то ли щека действительно пылала, то ли конечности были холодными, не разобрать.

Черников поспешил сесть на диван и продемонстрировать вид человека, увлечённого телевизионным сериалом.

Мария в махровом бежевом халате с распущенными волосами и расчёской в руке, не останавливаясь, проследовала в спальню.

Виктор понемногу успокаивался, и его мысли приходили в порядок. Он стал проигрывать предстоящий диалог, так как решение поговорить с Марией серьёзно на тему их приватных отношений с Хрусталёвым было окончательным.

"Иначе век воли не видать", — процитировал он, уместную в таких случаях народную фразу.

Собравшись с духом и набросав приблизительную схему монолога, он крадучись сначала заглянул, а затем и проскользнул в открытую дверь.

Маша уже готовилась ко сну, сидела на пуфике перед зеркалом и расчёсывала свои длинные волосы. Она спиной ощутила, когда он бесшумно вошёл в спальню: по спине пробежали мурашки, и показалось, что свет лампы напрягся и засветил ярче, стараясь преодолеть надвигающуюся тьму.

Мария знала, что неприятного разговора не избежать, Виктор копил отрицательную энергию весь вечер. Она стекалась в их жилище отовсюду, просачивалась сквозь закрытые двери и распахнутые окна, балкон, концентрировалась и сгущалась, и как ей не собираться, если приглашают и зовут. Это ещё не зло, но близкое к нему, это её вместилище, это её накопитель.

Но Маша ожидала чего-то подобного, и потому вслед за холодными мурашками пробежала тёплая волна и согрела спину.

"Ну, вот и всё, а ты боялась".

— Маша, ты должна выслушать меня, я хочу с тобой поговорить серьёзно, — начал свою заготовленную речь Виктор, остановившись посредине комнаты у торца двуспальной кровати и положив руки на её спинку.

— Я слушаю очень внимательно, — ответила она ему, однако продолжила расчёсываться и лишь слегка поменяла ракурс, чтобы теперь хоть в пол-оборота, но видеть говорящего с ней мужа.

Такие её действия немножко смутили Виктора, и он, пропустив пафосную преамбулу, сразу же выложил суть разговора:

— Такие люди, как твой Хрусталёв, опасны, и ты должна прекратить все отношения с ним.

— Интересный поворот, и чем же они опасны? — перебила она его, повернувшись к нему в полный фас, но не прекратив работать руками и расчёской.

— Прошу не перебивай меня! — почти выкрикнул он, но опомнился и продолжил в прежнем тоне, — Они несут по миру заразу, разбрасывают вокруг себя липкое и противное семя сомнения в возможность индивидуума самостоятельно выживать, в стремление людей улучшить свой быт. Так появляются бомжи, сектанты и прочий народ с не расширенным сознанием, а наоборот, усечённым. Люди и так слабы на голову, а тут им ещё поток непонятно чего.

— Ты считаешь меня слабой на голову? — она, наконец-то, прекратила заниматься с волосами и опустила руки на колени.

— Я тебя такой не считаю. Я говорю о той серой массе людишек, которые день и ночь шмыгают по городу со своими простыми мыслишками "выжить", и не надо их сбивать с пути, не надо делать им прививку против выживания. Оттого, что их сознание поменяется, мир вокруг не станет иным, он останется прежним: жестоким и злым. Людям хочется кушать, одеваться прилично и жить в нормальных условиях, а утверждение, что всё всем хватит, ложно. Коммунизм уже строили, никому ничего не хватило, только вождям ничего не было нужно, так как только у них-то всё и было.

— А душа? — мягко спросила она и, положив на столик расчёску, взяла резинку для волос.

— Что значит душа? — переспросил Виктор уже сам себя и пояснил, — Если что-то у тебя болит, иди к врачу. Если у тебя депрессия, займись фитнесом, учёные говорят: помогает. Душу греет материальная и финансовая независимость.

— Всё? — удивилась Маша и, собрав на самой макушке хвост, зафиксировала волосы резинкой и начала скручивать в пучок.

Голова её преобразилась и приняла другой, непривычный для Виктора вид: маленькие ушки открылись, шея стала тоньше и нежней, а зашпиленный на макушке пучок придавал всей композиции вытянутость и удлинённость. Любуясь супругой, он всё же возразил ей:

— А что этого мало?

— Почти ничего, нагородил неизвестно что, коммунизм прилепил. Всё гораздо проще — уязвлённое самолюбие. Никто, никому не собирается ничего вбивать, как ты выразился "в головы".

Она встала с пуфика и задвинула его под столик трюмо, чтобы он не мешался, тем самым давая понять, что она закончила все свои процедуры и готова лечь спать.

— Зачем тогда там Рогалёв? Который тут же начнёт строчить статьи в интернете, не поверю, что это простое любопытство, — не сдавался Виктор.

— Знаешь в чём твоя проблема? — спрашивала она, проходя мимо супруга к двустворчатому шкафу-купе в углу спальни.

— В чём? — откликнулся он на её вопрос, поворачиваясь всем туловищем за ней.

— Ты меряешь людей по себе, а они оказываются лучше тебя, — произнося это, Маша сняла махровый халат и, сдвинув створку шкафа, повесила его на свободные плечики; и она, оголив плечи и колени, осталась лишь в одной ночной сорочке из шёлка серого цвета.

Виктор не заметил, как из стороны нападающей он превратился в сторону защищающуюся, но это его уже почему-то не злило, а лишь раздосадовало. Он с нескрываемой обидой в голосе воскликнул:

— Ну, спасибо, любимая, за любовь!

Мария, энергично перемещаясь по спальне и проходя мимо него к кровати с намерением лечь, также энергично бросила на ходу:

— Пожалуйста, ну ты же знаешь, что любовь слепа, и я тебя люблю такого, какой есть.

Он опять повернулся вслед за ней, оставаясь на своём прежнем месте, и продолжал возражать:

— Что-то незаметно.

— Если бы не любила, то и не боролась за тебя столько лет.

Она откинула и свернула нейлоновое покрывало, достала из-под подушки розовую махровую простынь и испытующе, посмотрела на Виктора, словно спрашивая: "Мы сегодня будем спать или нет?"

Он понял всё правильно и ответил:

— Ты ложись, а у меня ещё есть дела.

Она кивнула головой, легла в постель и укрылась на половину туловища простынкой.

— И детей бы не мечтала от тебя иметь, — высказалась совсем уж тихо, как бы продолжая вести разговор сама с собой.

Он собирался выйти, уже повернулся, но последняя фраза показалась ему достойной внимания и тогда он переспросил:

— Что ты там про детей-то обронила?

— Есть подозрения, что ты станешь папой, — громко и немного нервозно подразнила она его, — Ну, как ты рад?

Лицо его снова запылало огнём, и он, сглатывая слюну, чтобы смочить пересохшее горло, сдавленно ответил первое, что пришло на ум, надеясь, что она просто его провоцирует:

— Нам рано ещё заводить детей.

— Это тебе рано, а мне почти поздно, я не собираюсь тянуть до сорока, — резко возразила Мария.

— Маша, ты серьёзно?

— Ты же хотел поговорить серьёзно, и потом, такими вещами не шутят.

— И когда узнала об этом?

— Сегодня.

— Ты в этом уверена?

— Я? Абсолютно, осталось немного подождать и услышать вердикт врача, — она выключила торшер и накрылась полностью простынёй.

— Ладно, ты отдыхай, а мне нужно всё это переварить.

Виктор вышел из спальной комнаты, лишь прикрыв за собой дверь, чтобы она не щёлкнула замком, когда будет возвращаться. Он был обескуражен, а в голове крутилась одна и та же мысль, но в разных вариациях: "Ничего себе, поговорил серьёзно!"

Всей своей логикой он понимал, что такое могло случиться в любой день и час, как и у многих семейных пар, которые спят вместе, пусть даже планируют семью, предохраняются, но иногда происходит сбой, и они удивлённые стоят перед дилеммой: как быть?

"Парадокс: кто очень хочет иметь детей, — не имеет или с большим трудом добивается этого, а кто не хочет, — получите. Не веришь в сверхъестественное? Всё равно призадумаешься, будто кто-то караулит твои мысли и делает всё наоборот".

"Хорошо, хватит об этом, здесь рассудит только время: или я смирюсь, или Маша одумается, или само всё рассосётся. А с Хрусталёвым разберусь позже, что-нибудь придумаем с подставой, чтобы ему стало стыдно, он же у нас совестливый, вот сам и уйдёт".

Он прошёл на кухню, освободил стол от утвари: убрал розетки с вареньем и солонку с перечницей, достал из файла договор купли-продажи квартиры экземпляр Помпеева и начал заниматься корректировкой документа. Закончил, не затратив и десяти минут. Осмотрев свои труды: всё нормально, ни сучка, ни задоринки. Подумал поставить свою уже подпись под своими инициалами, но решил делать это одновременно на всех трёх.

"Так будет правильно".

Перемещения двух других экземпляров заняли больше времени, чем он ожидал, так как возникли непредвиденные трудности, но справился. Закончив с корректировкой текста и в этих документах, он расписался обыкновенной шариковой ручкой во всех нужных местах.

"Что у нас осталось? В книге нотариуса и электронной базе ещё днём всё поменял. Осталось переместить всё обратно и очистить реестр продавца, возможно и не нужно этого делать, тогда будет логика: откуда ползли слухи о Помпее. Кстати, хорошая идея, но нужно посоветоваться с главными героями, оставлю на завтра".

Он переместил два экземпляра туда, откуда и взял их, а свой спрятал в файл. Удовлетворённый он выключил свет на кухне и прошёл в комнату, где всё это время работал телевизор. Плюхнувшись на диван, он пробежал по всем каналам, его ничего не привлекло, тогда он выключил его и посмотрел на браслет.

"Почему не попробовать?"

И он откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и расслабился, поначалу не предпринимая никаких попыток на трансцендентное перемещение, да он в принципе и не помнил уже, как это делать, хотя виртуально и представлял.

И огромное желание, помноженное на усилия, всё же дало результат. Трансформация сознания, т. е. осознание себя в ином пространстве, осуществилась.

Сначала он перестал ощущать своё тело, затем куда-то исчез свет люстры, который пробивался сквозь закрытые веки, потом наступила тьма, следом за ней появилось ощущение движения. Он летел во тьме, нет, не падал вниз, как обычно бывает у многих во сне, а летел; и потому слабые просветы появлялись впереди, приближались сбоку и уходили за его спину, перемещаясь назад.

Неожиданно ощущение полёта закончилось, он достиг чего-то, но не знал чего. Исчезла лёгкость и невесомость, появилась тяжесть, мрак стал гуще.

Тьма давила на него, множество тёмных шаров метались над ним, словно ноги прохожих топтали его, как грязь. И вот сквозь них он наблюдает слабый просвет, огромный сферический купол, он стремится пробиться к нему, но непонятная сила удерживает его, тянет в обратную сторону, вниз. И чем больше он прикладывает усилий, тем сильнее противодействие. Он уже выбился из сил, ему тяжело и страшно, мрак плющит его, старается раздавить и поглотить, объединиться с ним в однородную субстанцию.

И вдруг, свет, бледный, не яркий, но свет. Во тьме он кажется лишь светлым пятном на чёрном небе. Но он делает своё дело, а тьма его уважает и сторонится: чёрные шары расступились и дали больше света, и он увидел огненный шар, который двигался к нему и говорил с ним без слов: "Пойдём со мной". И он пошёл за ним, а с боков его ударяли и мешали двигаться, но он шёл за светом. И тут свет погас, а его стало лихорадить, и тогда он открыл глаза.

"Виктор, ты сдурел, ты опять за своё?", — испуганная Мария перестала его трясти за плечо, увидев, что он очнулся.

Он опустил взгляд на её вторую руку, на запястье браслет с серебристым блеском, но пальцы сжимали и второй браслет, который переливался иссиня-чёрным цветом, цветом вороненой стали.

Запястье его правой руки было свободно, значит это его браслет.

"Как он оказался у неё в руке, — оживилась первая мысль в его голове, — наверное, сняла? А зачем? Что же это было?"

— Ну, как отошёл? — взволновано спрашивала Маша.

Она села с ним рядом на диван и безотрывно вглядывалась в его лицо.

— Я видел огненный шар, похожий на…, - и он запнулся, стараясь подыскать подходящее слово для сравнения, — шаровую молнию, хотя и её я никогда не видел, но представлял именно такой.

— Это, наверное, была я, — обрадовано произнесла Мария.

— Ты? — удивлённо спросил он и, повернувшись к ней, стал пристально рассматривать её.

Радостная улыбка моментально испарилась с её лица. Волнение пробежало по всему телу Марии, ей казалось, что сейчас последует новый вопрос: "Кто ты?"

Однако Виктор натянуто и криво улыбнулся и спросил иначе:

— Ты ничего не путаешь, Маша? Я говорю про огненный шар, там ещё были чёрные шары. Они пытались меня раздавить.

— Славу богу, что всё обошлось, — выдохнула она, — я тебе расскажу завтра утром про этот шар, а ты мне пообещай, что никогда в одиночестве не будешь повторять таких экспериментов.

— Обещаю, — покорно согласился он, — ты видела то, что видел и я?

— Конечно, — ответила она, — иначе как же я узнала бы, что ты в беде?

— Так эти ведения не галлюцинации? — удивился своему же выводу Виктор.

— Разумеется.

Она встала с дивана и потянула его за руку, чтобы и он поднялся вслед за ней:

— Витя, ты устал, идём в спальню, а утром, отдохнувшие, поговорим обо всём.

— Хорошо, — спокойно согласился он, но оставался на месте, — а браслет?

— А что браслет? — переспросила она и посмотрела на то, что было в её руке.

Браслет выглядел непривычно. Он не был серебристым, но и не был уже чёрным. Цветом он походил на древесную золу, структурой на застывающий свинец, в некоторых местах зольные наплывы прорывались, и тогда прогалины отдавались блеском расплавленного металла. Он, как живой, пережатый пальцами и потерявший форму круга, менялся цветовой гаммой как ползущий уж и, извиваясь, старался вытечь из крепкого сцепления на свободу, чтобы стать прежним браслетом.

— Браслет так же подождёт до утра, очистится и будет прежним, — уверенно охарактеризовала она процессы, происходящие с браслетом, — мы положим его рядом на тумбочке.

— А ты меня не бросишь? — вставая, Виктор перешёл на отвлечённую тему.

— Я? Тебя? Никогда. Что за странные мысли посещают твою голову? — ведя его за собой, Маша удивилась, но теперь уже не так, как вначале их разговора, теперь она была уверена: он адекватен, но растерян и подавлен увиденным, а это уже поправимо.

— Ну, я, правда, боюсь, что буду плохим отцом, — впервые его речь непроизвольно для него совпадала с его мыслями, наверное, потому, что его разум ослабил контроль.

— Кто ощущает в себе боязнь стать плохим отцом, никогда таким не станет, значит, у него есть совесть, а она не позволит издеваться над собой.

Она, как ребёнка, завела его в спальню и начала готовить ко сну: снимала дневную одежду и переодевала в спальную.

— Ты говоришь странные вещи.

Виктор уже самостоятельно застёгивал пуговицы летней пижамы, хотя раньше не спал в ней и облачался в неё только тогда, когда болел. Пижама для него ассоциировалась с больницей.

— В чём их странность? — переспросила Мария, подавая ему пижамные брюки.

— Ты так раньше мне никогда не говорила, словно кто-то другой, незнакомый мне человек, сейчас разговаривает со мной.

Он одел их и покорно лёг на свою половину кровати.

— Вообще-то я согласна с тобой, я и сама не знаю, мои это мысли или очередные соломоновы мудрости.

Она обошла кровать, выключила свет и устроилась на своей половине.

— А причём здесь Соломон? — спросил он, повернувшись в темноте к ней.

— Да не причём, видимо, все мудрые постигают одну и ту же истину: жить в согласии с собой.

Она нашла его голову и пригладила волосы.

— Это банально.

— Согласна. Тогда мы ещё с тобой не мудры.

Виктор молчал. Он рукой обнял Машу в районе живота и, прижавшись лбом к её плечу, словно сын к матери, засыпал с одной лишь мыслью: "Завтра! Всё будет завтра!"

 

Глава 20

Это невозможно вынести и сравнимо лишь с зубной болью. Зуб ноет, ноет, и нет от него покоя ни днём, ни ночью, лишь только пройдёт действие анальгетика, всё начинается сначала. В этом случае ночью отдыхать дают, но днём — извините. Проблема капитального ремонта квартиры своими звуками напрягает весь подъезд, а про соседей снизу и сверху и говорить не приходится.

Вот уже неделю Хрусталёв старается как можно позже возвращаться домой, а в выходные пойти в гости или выехать на природу. Сверху, в квартире покойной Веры Васильевны, начался ремонт и, судя по размаху и вывезённому мусору, закончится не скоро, хорошо бы к Новому году.

Самая информированная в данном вопросе Зоя Петровна с третьего этажа пояснила:

— Сын Лёшка решился в материной квартире ремонт сделать и планирует пожить немного в ней. К нему жена вернулась с дочкой, а дочка хочет здесь жить.

"Час от часу не легче, — прокомментировал новость для себя Андрей, — теперь у Механизатора здесь жильё будет, он нас совсем замучает своей машиной!"

Но он ошибся, Ухваткин ставил теперь свою служебную "Волгу" очень аккуратно и всегда на внешней стороне двора.

Вот и сегодня в субботний день перфоратор над головой заработал ровно в девять, там приступили к последней стадии очистки: снимали полы и подготавливали их к выравниванию.

— Ты никуда меня не хочешь заслать, — спросил он супругу за завтраком.

— Сходи за тестом в кулинарию, пирожков наделаю, Наташка с Лёшкой должны вечером заглянуть, — озадачила его Елена, — а завтра сами к Татьяне съездим.

— Я завтра не могу, обещал своей начальнице с переездом помочь, — уведомил жену Андрей.

— Что же ты раньше молчал, — упрекнула его Елена, — а я наговорила, что вдвоём подъедим.

— Я ещё на прошлой неделе тебе рассказывал, что начальство купило трёхкомнатную квартиру в новом доме на набережной и собирается в сентябре переезжать, так как старую продает, чтобы долги загасить.

— Но ты не говорил, что в этом будешь участвовать.

— Да я и сам не знал, в четверг Мария меня попросила, а тут у нас ремонт этот покоя не даёт, ну я и согласился. Я тебя отвезу, а как сам освобожусь, так и подъеду.

Кулинария начинала работать с девяти часов, а готовое тесто продавали с десяти, а то и с одиннадцати. Хрусталёв вышел из дома пораньше, без пятнадцати десять, хотя ходьбы до кулинарки всего пять минут, но не хотелось выносить этот стук и грохот сверху.

Заведение существовало ещё с совдеповских времён, всё поменялось вокруг и не раз, а кулинария, как была кулинарией, так и осталась, казалось время капитализма для неё не пришло. В этом помещении не делали ни евроремонта и ассортимент не меняли. Рядом открывались и закрывались конкуренты: кафе, пиццерии, бистро, но кулинарка стояла. Секрет оказался прост: вот уже второй десяток лет ведётся тяжба за само пятиэтажное здание, между кем и кем простым гражданам неизвестно, да уже и не интересно, но по слухам суды уже переместились в Москву.

Андрей вошёл в затемненное помещение и поначалу пригляделся. За старыми витринами-холодильниками никого не было, в первом зале сидел мужчина лет тридцати, пил кофе, закусывая кексом, во втором, более светлом, так как там больше широких окон, завтракали двое студентов. Подойдя к витрине с весами, где отпускалась продукция, он оглянулся, у входа сидел бомж в пятнистой робе в ожидании, что ему что-то перепадёт от посетителей. Продавца не было минуты две. Женщина лет пятидесяти в белом высоком кокошнике и синем нейлоновом халате появилась неожиданно из проёма и, взглянув на Хрусталёва с пакетом в руках, безошибочно определила, что тому нужно:

— Вы за тестом?

— Да.

— Приходите через сорок минут, у кулинаров срочный заказ, немного задержались, — проговорив это, она повернулась и снова скрылась в проёме.

Возвращаться домой не хотелось, и Андрей решил побродить по проспекту просто так, поглазеть. День выдался солнечный и жаркий, хотя было ещё утро и начало осени, но уже припекало. Перейдя на теневую сторону, он оказался прямо у летнего кафе. Там продавали развесное мороженое, раскладывая в металлические чашки с высокими ножками, и кеговое пиво на разлив. Столы под раскрашенным тентом были разделены: на двух третей стояли таблички "стол для мороженого", на остальных пустые тарелочки под орешки и чипсы.

"Пиво или мороженое?" — остановившись, размышлял Хрусталёв.

Поколебавшись немного и, вспомнив, что сегодня ему не садиться за руль, выбрал первое. Пока раздумывал, что брать к пиву, затем стоял в очереди, нахлынувшая толпа туристов, наверное, с теплохода, оккупировала все столики, нарушая внутренний распорядок заведения.

Отойдя от витрины с полным высоким стаканом пива и рыбной закуской в пакетике, Андрей не обнаружил ни одного свободного места. Лишь в углу был столик с одиноким лысоватым мужчиной, который сидел к нему спиной и читал толстую цветную газету, перед ним стоял наполовину пустой стакан пива.

— Не помешаю, — спросил Хрусталёв, подойдя к столику.

— Присаживайтесь, — сверкнув из-за газеты оправой очков, пригласил мужчина.

Андрей поблагодарил и стал устраиваться. Освободив руки, он начал передвигать пластмассовые стулья, чтобы сесть напротив, а не рядом, отметив про себя: "Кажется, это смотрящий по фамилии Варев".

— По-моему, мы с вами пересекались как-то, — опередил его с расспросом смотрящий.

— Да, было дело, — ответил Андрей, ёрзая по пластмассе, ища комфортное сидячее положение.

— Если мне не изменяет память, в прошлом году по осени вы искали свой угнанный автомобиль? — отложив газету на стол и взявшись за стакан пива, выяснял Варев.

— Совершенно верно, память вам не изменяет, — поддержав воспоминания собеседника утвердительным ответом, Андрей пригубил напиток, пробуя его на вкус.

Прохладный, терпкий и мягкий вкус пришёлся по душе, и Хрусталёв тогда сделал уже пару больших глотков, отбавление янтарной жидкости из стакана сразу стало заметнее.

— Ну, как, машину-то нашли? — отпив из своего стакана и ставя его на место, с небольшой иронией в произношении поинтересовался смотрящий.

Он намеривался продолжить чтение газеты и снова взял её в руки.

Андрей бросил взгляд на шапку издания: "Криминальное чтиво", однако". Продолжая держать стакан в руке, Хрусталёв с гордостью пояснил:

— Представляете, воспользовался вашим советом и нашёл.

Ответ для Варева оказался неожиданным и заинтриговал его, он отложил газету во второй раз и, глядя собеседнику в лицо поверх очков, переспросил:

— Это, каким же?

Андрей догадался, что визави, действительно, проявляет любопытство к его персоне, и потому продолжил оживлять диалог в интригующем стиле:

— Прибегнуть к помощи гадалки.

Но он ошибся, возбудить интерес не удалось. Более того, Варев, по всей видимости, такой совет не считал мудрым, даже наоборот, скорее насмешкой, потому разочарованно выдавил из себя:

— Надо же, помогло.

И снова принялся за газету.

Конечно, в жизни часто случается, что люди дают друг другу советы на ходу, мимоходом, говоря то, что пришло само даже не на ум, а на язык; а потом уже при очередной скоротечной встрече искренне удивляются, когда их благодарят неизвестно за что.

Хрусталёв в силу своего возраста знал о таких жизненных коллизиях, правильно понял смотрящего и потому для продолжения разговора сменил тему:

— Что пишут о преступном мире?

Вопрос Варева не смутил нисколько, и он, не отрываясь от газеты, ответил:

— Пишут, что ряды преступного мира уплотняются градоначальниками.

— Как это? — непонимающе воскликнул Хрусталёв.

— Корреспондент ведёт подсчёт, сколько мэров городов осуждено, сколько под следствием, и скольким ещё предстоит сесть.

— Ну и?

— Мы не отстаём, скоро и нашего бывшего ожидает такая же участь.

— Да вы что? Помпеева что ли? Что же он такое натворил? Воровал, наверное? — удивился новости Андрей.

— Воровать-то все они воруют, и наш не был исключением, не поделился, жадным оказался, — авторитетно прокомментировал смотрящий.

— А вы помните прошлогоднюю нашу беседу?

— А какое это имеет значение? — непонимающе переспросил Варев и отложил газету.

— Помните, вы тогда затеяли игру слов с приставкой "анти", меня поразило соотношение понятий сторож — антисторож — вор, оно никак не уходило из головы и раз за разом заставляло возвращаться в мыслях к такой теме.

— Припоминаю, и вы, конечно, что-то надумали? — сквозь прищур ответил смотрящий.

— Я не согласен с вами, что антисторож тот же вор. Антисторож — это не характеристика человеческого типа, это отражение внутреннего мира, внутреннего состояния того человека, который является сторожем в жизни, но никогда не хотел им быть и не хочет в настоящий момент. То же самое про антивора и про другие анти.

— Интересный поворот, поясните.

Варев совершенно позабыл про газету, даже сложил её, чтобы не мешалась, разговор увлекал его всё больше и больше. Вместе с тем он не забывал про пиво, хотя каждый раз прикладываясь, делал лишь небольшие глотки, интуитивно растягивая удовольствие; ему не хотелось скорого окончания ни напитка, ни диалога, в котором он теперь в большей степени выступал как слушатель.

— Вселенная позволяет создавать человеку антимир, когда видит, что индивидуум завернул в тупик, что его дальнейшее развитие и действия неприемлемы для мира Вселенной. Антимир — это антитела, которые убивают всё. Человек в созданном им антимире создаёт условия для своей гибели. Он начинает бороться сам с собой с разрешения Вселенной.

Ведь иногда он с таким упорством не хочет жить, что вселенский разум отступает от него и предоставляет ему такую возможность.

Говоря так, Хрусталёв смотрел не на собеседника, а на стакан, покручивая его вокруг своей оси и наблюдая, как при этом появляются в янтарной жидкости мелкие пузырьки воздуха.

Варев тем временем опустошил свой стакан до дна и решился сходить за новой порцией. Он встал и спросил своего собеседника:

— А вы ещё пива не хотите?

Андрей оторвал от стола стакан и продемонстрировал его содержимое Вареву:

— Я этого ещё не допил.

— А я, пожалуй, схожу, — произнёс смотрящий и направился к пивной стойке.

Вернулся он быстро, очереди почти не было, так как все столы были заняты, кто-то ел мороженое, кто-то пил пиво, потому новые посетители, видя обстановку, просто не останавливались и проходили дальше.

— А как ваши дела? — поинтересовался у Варева Хрусталёв, когда тот уселся на своё прежнее место.

— Да, так себе, нечем похвастаться, да и объективной оценки сам дать не могу, — ушёл от прямого ответа Варев.

— Вы так и работаете смотрящим? — настойчиво продолжал расспрос Андрей.

При слове "смотрящий" Глеб Викторович дёрнулся, оторвался от спинки и потянулся за стаканом, видно было, что слово ему неприятно, но в то же время заканчивать беседу он не собирался и потому выверено, без раздражения пояснил:

— Во-первых, это не работа; во-вторых, на той должности я скорее был антисмотрящим, до меня это только сейчас и дошло; в-третьих, в настоящий момент работаю в коллекторной фирме, слышали о таких?

— Конечно, мы с вами почти коллеги, — многозначительно ответил Хрусталёв.

— Моя фирма единственная в своём роде: у неё нет ментовской крыши, а её сотрудники — не бывшие милиционеры, — произнёс с гордостью Варев.

Они оба приложились к стаканам и, потягивая пиво, осматривались по сторонам. Группа туристов, закончив с мороженым, с грохотом и шумом покидала кафе, судя по их сплочённости и возрасту, — это какой-то бизнес-семинар на теплоходе.

Хрусталёв допил пиво до конца и посмотрел на время, пора было уже отправляться в кулинарию. "Сейчас Ленка начнёт названивать и спрашивать: "Куда пропал?" — подумал он.

Варев понял, что ситуация меняется, собеседник скоро покинет его, заторопился уже со своими вопросами:

— Скажите, как человек уже опытный, к кому лучше обращаться: к гадалке или к экстрасенсу?

— Это вам решать, и потом всё зависит оттого, на какой результат вы рассчитываете, — нисколько не удивляясь смене темы, ответил Андрей.

Он поднялся со стула, отодвинул его, освободив выход в проход между столами.

— Как это? — переспросил Варев и посмотрел в лицо Хрусталёву.

— Ну, гадалка погадает и оставит вам информацию для размышления, а экстрасенс, наверное, укажет то, что посчитает нужным.

Отвечая на вопросы, Андрею пришлось задержаться у стола. Он стоял и смотрел на Варева сверху вниз, не решаясь ни уйти, ни заново сесть.

— Вы что общались и с экстрасенсами? — не отпускал его своими расспросами смотрящий.

— Нет, потому могу и ошибиться.

— Значит, если я в чём-то сомневаюсь, — иду к гадалке, а если у меня нет сомнений и, нет, извините, мозгов, к экстрасенсу?

— Не так грубо, но где-то рядом.

— Спасибо за совет, — поблагодарив его, Варев снова приложился к пиву.

Хрусталёв шагнул в проход, надеясь, что разговор окончен, и бросил как бы напоследок:

— Да не за что, это я вернул вам долг.

— Скажите, а вы экстрасенс? — без насмешки на полном серьёзе снова задал вопрос смотрящий.

Андрей остановился, словно услышанное парализовало его, ведь так ещё его никто не называл. Ответ пришёл сам собой:

— Нет, скорее просто телепат.

— Я так и думал, мы с вами в некотором роде коллеги, — облегчённо вздохнул Варев.

Хрусталёв оглянулся и пристально посмотрел на него. Ему теперь стало понятно, почему браслет в прошлой встрече не мог просканировать мысли смотрящего.

Варев улыбнулся ему и попросил:

— Так вы мне телефончик дайте.

Просьба для Андрея оказалась неожиданной, и он, не скрывая удивления, спросил:

— Свой? Зачем?

— Нет, гадалки. У меня есть знакомый медиум, а вот знакомой гадалки нет.

Хрусталёв задумался: он, конечно, помогал Марии в привлечении клиентов, информировал знакомых и просто нуждающихся в таком общении, но в этом случае у него возникли сомнения, что реклама пойдёт на пользу.

"Хоть и смотрящий, но на бандюгана не похож и ведёт себя не вызывающе. Крыша у Марии — служба безопасности банка, да и времена сейчас не те".

Поразмыслив немного, он всё же решился удовлетворить просьбу Варева, но при этом выяснить кое-какие детали:

— Дам, только с каким вопросом вы к ней хотите обратиться?

Глеб Викторович догадался, что его собеседник колеблется и, стараясь держать разговорную нить в руках, тут же переспросил:

— А, что, это имеет какое-то значение?

— В принципе нет, просто я мог бы проконсультировать: примут вас или нет, — отвечая так, Хрусталёв ещё надеялся, что Варев после выяснения всех обстоятельств гадания, возможно, и сам откажется от своей просьбы.

Но смотрящий не сдавался и продолжал сыпать вопросами:

— Как это понимать?

— Ну, там запись через секретаря, могут и прокатить, — промычал Андрей, пряча глаза от проницательного взгляда смотрящего.

— Даже так! — воскликнул удивлённо Варев, — у нас теперь гадалки с секретарями, выходит мой экстрасенс отсталый, так сказать, пережиток.

— Я не в этом смысле, — начал смущённо оправдываться Хрусталёв, — если вы там порчу закажете или ещё какой-то вред кому-то, то эта гадалка не возьмётся за такое.

— А понял, — кивнул головой Глеб Викторович и пояснил, — нет, у меня наоборот, узнать, кто меня подставил и что от него ждать в дальнейшем.

— Возможно, вам и помогут, — успокоился Хрусталёв и уже решительно произнёс, — пишите.

— Да я запомню, — улыбаясь, Варев продолжал смотреть на Андрея.

— Пожалуйста.

И Хрусталёв продиктовал номер телефона Марии.

Что поделать, информационные технологии раздвигают границы бизнеса, но, к сожалению, сознание людей от этого не становится шире. Век что ли такой, двойных стандартов и новых технологий. Одним словом, как в рекламе: два в одном, но всё же не одно целое.

СЕНТЯБРЬ 2009

г. САРАТОВ