Расчёты Яны по совмещению календарей показали следующий результат: через день, а вернее в первый день перед ноябрьскими календами в двадцать четыре ноль-ноль они должны быть в зале технического этажа общежития.

— Что-то как-то мудрено, — с долей сомнения в голосе оценил её интеллектуальные труды Николаев.

— Не мудрено, а просто непривычно, — поправила она, — в нашем реале этот день тридцать первое октября, а у них, переводя на наш календарь, первое ноября.

— А ты уверена, что у них и у нас время бежит одинаково?

— Мы синхронизируем его своим присутствием. Точнее: с нашим появлением у него появилось измерение.

— Пусть так, и чего нам там ждать?

— Ждать голубого окна.

— Понятно, — протянул слово Андрей и тут же переспросил, — а какой интерес в этом у Виталия Петровича?

— Он сам убедится в правдивости наших рассказов, возможно, перестанет изучать нас, и направит свои силы на исследование наблюдаемого феномена, — давая такие объяснения, она между тем пристально смотрела на своего визави, тем самым смутила его и вынудила замолчать.

Выжидательный взгляд Яны в сторону Андрея затянулся, и заставил того спрятать глаза, опустив голову. Николаеву казалось, что от Яны исходило всепроникающее рентгеновское излучение, электромагнитные волны которого, захлёстывали его с необычайной силой, и будь у него сейчас детектор гамма-излучения, то трещал бы без умолка, подтверждая ощущения Андрея. У него не получалось подвергнуть новую информацию анализу, он попросту не мог сосредоточиться в её присутствии, как только начинал думать о сути вопроса, в голове происходило переключение на Яну. Почему она на него так смотрит? Наверное, в её глазах он выглядит мальчиком с синдромом Дауна или что-то в этом роде, мысль о том, что о нём думают плохо, ну или не очень хорошо, была сильнее остальных и терзала его сознание.

— Ну, а ты прочла последнюю сказку? — неожиданно мозг бросил ему спасительный круг, заставив, разрабатывать отвлеченную тему, чем немножко разочаровал Яну.

— Конечно.

— Что думаешь? — с долей скепсиса в интонации спросил он.

— А что тут думать? Кто-то, не будем называть или показывать пальцами, подсовывает нам определённую литературу с чётко выраженной направленностью: иметь совесть, не врать, хотя создаётся впечатление, что они всё о нас знают, мы для них прозрачны, как вода в стакане.

— По этой же причине мои слабые позывы к чтению и угасли. А по поводу прозрачности — согласен, более того имею ряд наблюдений, которые укрепляют наши доводы, — облегчённо выдал Андрей.

Он и раньше в присутствии Яны терялся, считал её девушкой своей мечты, но мечты недоступной. Такая мечта есть у каждого человека, он знает, что она не сбудется, но она есть, она просто должна быть, чтобы остальные промежуточные желания подтягивались к её уровню, иначе они будут мизерными и ничтожными или хуже того, пошлыми и ужасно несвежими, тухлыми. Иногда случается, что самые заветные мечты сбываются, но потом оказывается, что существуют ещё более заветные, такие, о которых даже боялись мечтать. Красочней всех рассказал о таких курьёзах Пушкин про старуху и разбитое корыто, но кто знает, шла мысль бабушки от простого к сложному, или в её подсознании уже блуждала шальная искра о царице, которую она каждый раз, при мелькании в ясном уме, сопровождала крестным знаменем со словами: "… избавь мя от искушения…".

Впервые дни появления Яны здесь, под воздействием стресса и отчаяния он поменял отношение к ней, стал общаться с ней, как со всеми, к кому он был равнодушен. Но вот сейчас всё вернулось на круги своя, и он, дерзкий, наглый парень, так его иногда обзывали девчонки, и это нравилось ему, робел в её присутствии, превращался в мямлю. Ему не хотелось в её глазах выглядеть юношей с низким интеллектом, но ещё больше ему не хотелось, чтобы она догадалась о причинах его столь несуразного поведения. Он старался изо всех сил, ему хотелось произвести на неё впечатление.

— Это интересно, и как это согласуется с нашими мнимыми инкогнито? — поддерживала она нить разговора.

— А ни как, они щёлкают наши мысли как орехи. Им выгодней, когда мы молчим и думаем, а это их стихия.

— Хорошо, если нам нечего скрывать, тогда поясни, как ты определил что они…, - она задумалась над формулировкой, не решившись назвать вещи своими именами, высказалась обтекаемо, — не такие как мы.

— Всё очень просто, я попал сюда раньше тебя, — начал излагать свою гипотезу Николаев, — первыми меня встретили Виталий Петрович и Аня. Анна Ивановна в моем подсознании как обожаемый объект, не смейся, кому из нормальных мальчишек "кекса" не приглянулась молодая заведующая библионом?

Он несколько замялся, признания, сделанные им, носили интимный характер, ему пришлось переступить через себя, чтобы их озвучить. После паузы Андрей продолжил:

— Я на второй день разговорил медсестру, потребовал от неё для себя нижнего белья. Знаешь, что она ответила мне?

— Теряюсь в догадках…

— Она сказала, что у них нет такого понятия, как нижнее бельё. Я не поверил, и она мне продемонстрировала, что не лжёт.

— То есть?

— Она подняла юбку, и там не было белья, но это совершенно не главное, там не было ничего, что должно быть у женщины, — стараясь быть более убедительным, Николаев изобразил пантомиму поднятия юбки.

— Вот как! И ты знаешь, что должно быть у женщины? — игриво, но в то же время с иронией переспросила Яна.

Тема была щекотливой, и они оба ощущали некий разговорный драйв, обходя обтекаемыми выражениями острые моменты, раскраснелись, неизвестно от чего более: от обсуждаемых подробностей или от мозговой активности в поисках сравнительных оборотов.

— Конечно, но не в образе Анны Ивановны. Когда появилась ты, медсестра Аня стала носить нижнее бельё и приседать так, как это делают женщины.

— Какой вывод?

— Кто создал проекцию Виталия Петровича, если мы его ранее не встречали?

— Колян! Ты меня просто поражаешь своей простой, а простота — это почти гениальность, — её слова звучали искреннее.

— Более того, и в этом я уверен, если сейчас медсестру попросить исполнить стриптиз, то, реакция её будет соответствующей твоим преставлениям о морали. Она симбиоз, — он приободрился её похвалой, осмелел.

— Небольшое уточнение по поводу симбиоза: что же ты там всё-таки увидел? Нарисуй образно.

— Когда мальчишка начинает осознавать, что он отличается от девчонки не только одеждой, но и ещё чем-то, он начинает искать эти различия. Первой жертвой поисков становятся куклы, так вот, она была живой куклой.

— Колян, а нескромный вопрос? — глаза её блестели, но в них уже не было жёсткого рентгеновского излучения, в них ощущалась живая теплота.

— Ян, мне уже скоро восемнадцать, в этой области для меня видимых женских секретов не существует, разве только в плане сравнительных ощущений.

— Если ты говоришь, что они строят реал, качая образы из нашей головы…

— За исключением Виталия Петровича…

— Да-да, согласна, за этим редким исключением, но читая допустим исторические подборки, я нахожу несоответствие: их исторических фактов и моим знаниям. Это означает, присутствие постороннего источника.

— Мы не знаем, что в нашем подсознании, возможно, мы со своими внутренними убеждениями хотели бы, чтобы было именно так.

— Ты хочешь сказать, что из эмоций, которые отложились у нас в подсознании при работе с текстами, они построили новый реал?

— Что-то в этом роде…

— Тогда календарь…

— Наше подсознание привержено симметрии.

— Получается, вокруг нас существует параллельный мир, мы в нём живём, отстраиваем его, но не осознаём. Связь только через эмоции и интуицию. В реале строится модель, проекция, которая проходит испытания, и эмоции оценивают ход испытаний. Хорошее откладывается в одном месте, плохое в другом.

— Тогда их форма государственного управления, воспринимаемая нашим сознанием как абсурд, проекция нашего подсознания? — вопрос у Николаева вырвался сам по себе, без предварительного анализа и цензуры, как говорят — неосознанно, просто сорвался с языка.

— Наше сознание в постоянном конфликте с подсознанием, а если нет конфликта, то это блаженство, счастье, — Яна улыбнулась, не понятно чему: целому выводу или одному последнему слову, которое не полагается произносить без улыбки, иначе оно потеряет свой истинный смысл и станет — лишь набором звуков.

— Откуда тогда взялся Виталий Петрович? — снова повторился Андрей.

Виталий Петрович выслушал пожелания Яны по поводу повторного посещения общежития, пожал плечами и сказал:

— Хорошо, пусть будет по твоему, значит завтра, после обеда будьте готовы.

— Есть ещё вопросы или пожелания? — спросил он после некоторой паузы.

— Я считаю, что сейчас всё бессмысленно, поговорим после повторного посещения, — ответила Яна.

— И здесь я с вами полностью согласен, — поддержал он её рассуждения.

— Как поживает ваша Баст? — перевёл он разговор на другую тему.

Бросив взгляд на кошачью вольеру, переспросил:

— Ведь так её, кажется, зовут?

— Да так, — подтвердила Яна, — ничего, почти освоилась.

Он подошёл ближе к месту обитания животного, Баст насторожилась и начала кричать, глядя на доктора, не мяукать и шипеть, а кричать, что ей не свойственно. Её поведение для Яна было ново, и создавалась впечатление, что Баст знает, того человека в белом халате, но чувствует, что в этом человеке произошли какие-то перемены, которые заставляют её волноваться, более того, опасаться его.

Доктор отошёл от вольеры, кошка перестала голосить, но продолжала его сопровождать взглядом стоя, не усаживаясь на задние лапы.

— Это, хорошо, — задумчиво произнёс он, оглядываясь, и добавил, — вы её с собой возьмёте?

— Конечно, вдруг она что-нибудь напомнит и подскажет.

— Что ж, как и следовало ожидать.

Разговор не клеился, да и желания продолжать его у обеих сторон не было.

Утро следующего дня было мучительно долгим. Ожидание встречи с порталом, и возможность обрести свободу, возбуждало Яну. Её терпение было на нуле, всё вокруг раздражало её. Она несколько раз брала на руки и прижимала к себе Баст, гладила и говорила с ней, но её волнение передалось животному. Кошка всякий раз мурлыкала, когда её ласкали, но в последний раз не хотела идти к хозяйке и пряталась от неё в домике, урчала, когда та протянула туда за ней руки.

Наконец не выдержав, Яна пошла икать поддержки у Николаева. Андрей внешне был спокоен и выглядел хорошо. Его лицо, лишившись привычных угрей, можно было назвать красивым. Эти перемены не прошли незамеченными и для Яны.

"Коляном назвать язык не поворачивается, — отметила она про себя".

И впервые назвала его Андрюхой, чем собственно и смутила того. Он чуть покраснел, стал снова прятать взгляд и отвечать невпопад, в основном междометиями. Раньше Яна обозвала бы его каким-нибудь синонимом понятию субъекта с низким интеллектом, такие слова прокручиваются во множестве разговорной молодёжной средой, но в этот раз она оценила обстановку по-иному.

"Дура, набитая дура, парень как и я на нервах, только он терпит и не достаёт окружающих, — злилась она сама на себя".

Ей почему-то захотелось обнять его и попросить прощения, но она, испугавшись такой вздорной мысли, без объяснений покинула его палату и у себя в комнате упала на кровать и уткнулась лицом в подушку, чуть не заплакала. Пролежав так несколько минут, успокаивая себя различными мозговыми тренингами, она и не заметила, как задремав, погрузилась в более глубокий сон.

Ей снилось множество лиц одушевлённых и виртуальных, всё вперемешку: Баст, Бастет, Василиса и император Август, Виталий Петрович, мило беседующий и Инкубом, Аня, Анна Ивановна заведующая библиотекой, демонстрирующая стриптиз, но стриптиз оказывался блефом, так как под поднятой юбкой сплошное литое тело, как у куклы. Затем перед ней стали мелькать игровые фрагменты сражений с демонами: Август отрубает ноги Инкубу; Мамонов казнит Андрея за долгое отсутствие, а она спасает Николаева, вырывая того из рук чудовищного палача.

Она проснулась внезапно, с мыслью, что действительно нужно спасать Николаева, вытаскивать его из прежнего круга общения, изолировать от влияния Мамонова.

"Андрей — хороший парень, — сказала она себе и улыбнулась, — просто ему не повезло с компанией".

Она вспомнила своё раннее отношение к нему, своих друзей, наверное, они её не поймут.

"Ничего, когда они узнают его ближе, они правильно оценят мой выбор, — успокаивала она себя".

"Какой выбор? Что я несу? — опомнилась она и встала с кровати".

Было уже время обеда, получалась, что она проспала почти два часа.

"Однако! — прокомментировала она наблюдение и подсчёт".

Чувствовала себя лучше, волнение ушло, но теперь подкралась лёгкая апатия, обволокла её сознание, и выразилось это не в восприятии событий токовыми, которыми они являются на самом деле, а взглядом на себя со стороны, будто бы всё, что сегодня произойдёт с ней или не произойдёт, это свершится с другим человеком, пусть с таким же именем, но другим.

После обеда она покормила Баст, кошка больше не вырывалась у неё из рук, вела себя обычно, мурлыкала и толкалась головой в руку, когда её переставали гладить. Со своим питомцем на руках она вошла к Николаеву. Андрей сидел в кресле и просматривал видеопрограммы, как будто в них можно было найти что-то новое и интересное.

Как по команде появились Виталий Петрович и медсестра в своих выходных комбинезонах. У Ани была клетка для транспортировки Баст. Яна поместила туда кошку, стена сдвинулась, и в проемё наблюдался салон их транспорта, все дружно расселись, дверь закрылась, и новое путешествие началось.

И в этот раз всё было так, как и в первый. У Яны мелькнула мысль о дежавю, но клетка с кошкой на коленях говорили, что это не так.

Маршрут, проложенный Виталием Петровичем, был иным, и отличался от первого. Времени до полуночи ещё было предостаточно, и, судя по замыслам попечителя, им хотели показать более детально среду здешнего обитания.

Они долго кружились по монорельсовой дороге над городом, рассматривая внизу многочисленные скверы и парки, окружающие дома и сооружения из бетона и стекла, разнообразию которых не было конца, но всё приедается, и вот уже в мозгу закрадывается мысль, что это скучно. Уже ни яркая зелень, ни блеск цветных стёкол и причудливые формы домов не радуют глаз, и брошенный вниз взгляд ни за что не цепляется, а скользит, не останавливаясь и всего лишь потому, что нужно смотреть от нечего делать, просто смотреть, а не всматриваться.

По всей видимости, их мысли прочли, они спустились вниз, но людей, которых, казалось, было достаточно много, когда они как птицы обозревали улицы и площади сверху, словно попрятали куда-то, теперь им они уже не встречались.

Они прокатились по дну реки, причём не поперёк, а вдоль. Долго ехали по прозрачному туннелю, на чистом остеклении не было ни илистых отложений, ни иного мусора, лишь натуральный серый цвет воды. Иногда проплывали стайки рыбёшек, отдельные экземпляры рыб покрупней, мелькали большие тени двигающихся попутно или встречно речных судов.

На поверхности очутились в парке, или, судя по концепции этого города, за городом, так как автомобиль двигался самостоятельно по обычному асфальтовому покрытию, а не на платформе. Путь не походил на автостраду, скорей это прогулочная дорога, только для авто.

Остановились, вышли подышать воздухом, который ничем не отличался от того, что был в салоне, такой же чистый и приятный на вдохе, сразу создалось впечатление, что это парк им знаком: такие же звуки и такой же вид, как и у них в реале за шестнадцатиэтажным зданием. Здесь строений не наблюдалось, но иллюзия, что здание находится у них за спиной, присутствовала. Яна и Андрей стали оборачиваться, словно ища подтверждений, что за спиной что-то есть, но каждый раз их ожидало разочарование, кроме кустарников, деревьев и природного ландшафта, других человеческих творений не наблюдалось. Но ощущение не пропадало, казалось, что повернись более резко и быстро и ты застанешь то, что жаждешь увидеть.

Потом они вернулись в город и, покинув салон автомобиля, поднялись на эскалаторе к знакомому зданию. Там их покормили в столовой на втором этаже, пункт питания, как две капли воды, походил на их в реале, за исключением того, что устроились они в отдельном помещении. Виталий Петрович и Аня с ними за стол не садились.

На мысленные вопрос Яны: "Почему?"

Виталий Петрович кратко ответил вслух:

— Не положено.

За ужином Яна с Андреем обменялись впечатлениями от экскурсии.

— Будто в кинотеатре побывали, — выразил своё мнение вслух Николаев, — всё настолько реально, что начинаешь подозревать, что ты и сам "Шесть-Д".

— А тебе не кажется, что это прощальные гастроли? — спросила Яна.

— В смысле?

— Ну, они напоследок, показывают нам всё то, что мы хотели видеть, словно прощаются с нами, оттого и исполняют почти все наши желания, чтобы оставить о себе приятную память.

— Вот, точно, у меня мелькало на подсознательном уровне, но так и не проявилось, — оживлённо согласился с Яной Николаев, — что-то тяготило, а что? почему? Никак не мог взять в толк. Оказывается — это прощальный танец с надзирателями.

Они ещё некоторое время прикалывались, наделяя увиденное сатирой и юмором, посмеялись над собой и Баст, которая, как нив чём ни бывало, намывала гостей в своём домике, потом притихли от одной озвученной мысли, что как бы от смеха впоследствии не пришлось плакать. Суеверными себя не считали, но примета сработала наполовину: улыбки исчезли, делая выражение их лиц напряжёнными и задумчивыми.

На техническом этаже всё так же, как и прошлый раз, за исключением четырёх пластиковых стульев, приготовленных заранее. По-видимому, в расчётах Виталия Петровича значилось, что в ногах правды нет, как и в головах упрямых пациентов, потому сегодня задержаться в техническом зале придётся дольше, пока им всем не начнёт мерещиться то, зачем они сюда и шли.

Яна выпустила Баст. Та потянула воздух, принюхиваясь, и направилась к бетонной тумбе. Все приняли это как должное, Яна прошла за кошкой, посмотрела, как та улеглась на пол, поговорила с ней, как с человеком и вернулась в компанию своих спутников.

— Виталий Петрович, — обратилась она к доктору, — а что вы хотите увидеть здесь?

— Я хочу проанализировать то, на чём вы заострите своё внимание.

— Значит вы, хотите посмотреть то, чего жаждем увидеть мы?

— Ну, в какой-то мере с этим утверждением можно согласиться.

— А если вы увидите что-то, чего не обнаружим мы, вы заставите нас обратить на это внимание?

— Если вы не будите видеть чего-то, как я смогу обратить на это ваше внимание?

— А такое возможно?

— Что?

— Одни будут наблюдать, а другие нет?

— Вы хотите узнать, контролирую ли я ваши мысли? Да, мы имеем с вами телепатическую связь, но мысли не контролируем, — неожиданно признался доктор.

— Значит, если я сейчас внушу себе, что наблюдаю в том месте, где находится подъёмный механизм лифта голубые клубы энергии, то вы чем займётесь в первую очередь: поиском этой энергии или проверкой моих иллюзий в моей голове?

— Мы будем делать всё одновременно, — отшутился доктор.

— Зачем нам нужно было так далеко путешествовать, можно было бы создать технический зал и у нас в палатах, — теперь пошутила в свою очередь Яна.

— Тогда не было бы подготовительного процесса, и иллюзия могла попросту не прийти, — за доктора ответил Николаев.

Их необычную беседу прервала Баст. Она вышла из-за колонны и начала призывно мяукать, словно подзывать к себе хозяйку. Яна подошла к ней. Кошка вела себя неспокойно, продолжала, задрав голову вверх, кричать. Каждый раз, открывая рот и демонстрируя свой тонкий розоватый язык, она поджимала брюшко и вытягивала шею.

— Что-то ей не нравится, а понять не могу, — пояснила окружающим Яна.

Она осмотрела лица наблюдавших за ней и за кошкой людей, ища в них поддержки и сочувствия. Виталий Петрович был безучастен, и всем своим видом говорил: "Не то, не то, — это неинтересно".

Аня смотрела так, как смотрят в цирке скучный номер, потому что деньги уплачены и, возможно, в дальнейшей программе появится что-то привлекательней, для чего и нужно сберечь свои эмоции. Единственным заинтересованным наблюдателем оказался Андрей. Его взгляд выражал немой вопрос к Яне: "Что, уже началось?"

Яна кивнула ему, потому что ей действительно казалось, что что-то уже происходит. Если она утром понапрасну волновала кошку, то теперь животное отдает ей должок, с одной поправкой: кошки просто так из состояния покоя не выходят, на это должны быть причины, которые и давят на их психику особым образом.

Баст двинулась вдоль стены, продолжая мяукать, иногда останавливалась и оглядывалась на хозяйку, нервно крутя и подёргивая при этом хвостом.

Вдруг сбоку вдоль стены засветилась полоска голубой зари. Она росла и принимала овальную форму. Сидевшие на стульях, доктор и медсестра нервно вскочили, а стоявший Андрей блаженно заулыбался. Кошка продолжала кричать, но её уже никто не слышал, хотя возможно делала она это и без звука, открывая рот, сипела и хрипела, выпуская лишь воздух.

Овал продолжал расти и преобразовываться в шар. Он достиг почти человеческого роста, дальнейшее увеличение объема прекратилось, клубы голубой энергии, как протуберанцы на короне солнца, стали выплёскиваться наружу с поверхности сферы.

Первой опомнилась Яна. Она подхватила на руки Баст и позвала к себе Андрея. Николаев медлил, шёл к ней как в замедленном кино, но проявил поспешность доктор. Он подскочил к Яне и, опасаясь к ней прикасаться, стал уговаривать её:

— Яна, я думаю, вы будите благоразумны и отойдёте от этого неисследованного природного феномена?

— Виталий Петрович, Аня, идёмте с нами, вам предоставляется возможность исследовать это явление изнутри, — Яна в свою очередь пригласила своих опекунов.

Подошёл Николаев, и они, взявшись за руки, шагнули в голубую сферу. На секунду Яна повернулась и произнесла:

— Не бойтесь, это так прекрасно!

Голова её скрылась в голубой энергии, было видно, что в шаре находятся голубые силуэты двух людей с силуэтом кошки на руках.

Виталий Петрович и медсестра бросились им вослед, но вместо голубого эффекта получились чёрные клубы. Медсестра и доктор распались, потеряли форму, в том месте, где они вошли, чёрная энергия боролась с голубой и проиграла, её выдавили во вне и там она окончательно исчезла, распыляясь и растворяясь. Шар начал сжиматься и сгибать фигуры внутри. Он превратился в овал, затем в толстую линию, а потом и вовсе в тонкую полоску, которая и исчезла совсем.

Яна даже не успела ничего понять. Эйфория и блаженство заполнила её сознание, затем яркая вспышка безболезненно всё закрыла, будто выходя из комнаты, хозяин выключил свет, а сознание продолжало наблюдать удаляющийся источник света: вот он всё меньше и меньше, превратился в маленькую светящуюся точку, молекулу, атом, кварк. Нет, он не исчез совсем, он просто удалился, ушёл в себя, выворачивая наизнанку тьму, чтобы внутри поместить свет, который устал и, укутавшись, лёг отдохнуть, ведь придёт завтра и ему снова светить, а для этого нужны силы, нужна энергия.