– Богомилы, да обгложет их кости самый смрадный из шайтанов, отрицают единого бога и не признают Мухаммеда его посланником, – говорил юзбаши Абдаллах ибн Инджиль, обращаясь к своей сотне. Он был на хорошем счету «вверху». В ордене дела у него тоже шли на лад, о чем можно было судить по зеленому шелковому полотнищу, охватывающему его белую чалму: оно свидетельствовало, что Абдаллах уже совершил хадж в Мекку. В зелени ее сквозили узкие розовая и золотая ленточки.

Сама же чалма, украшенная тремя павлиньими перьями, была намотана на большую каракулевую папаху, в подкладке которой был бережно зашит обветшавший и застиранный до дыр рукав фарджии старика, введшего его когда-то в братство Ахи...

Он сам напросился в этот рейд. Собственное производство пушек все еще не удалось наладить: ядра застревали в литых бронзовых стволах, пушки трескались, разрывались. Не было пока и такого производства стали, которое ему было необходимо. Не получалось чугунное литье... А у Византии были пушки, и он рассчитывал получить здесь трофеи, захватив какой-либо арсенал.

Вся сотня состояла из его подопечных, и когда это было возможно, он вел вот такие групповые беседы, отвечал на вопросы всем сразу – впрочем, никому из своих людей не давая повода думать, что он, Абдаллах, – духовный наставник еще у кого-то третьего...

Он давно был османом по духу – но вот это вторжение в Болгарию заставило его вспомнить, что по крови он все же булгар...

– Поистине, духовные отцы богомилов – манихеи, но те еще недалеко ушли от зороастрийцев : Бог и Шайтан, Свет и Мрак у тех были равными по мощи. Эти же говорят о своем Шайтанаиле, что он создан Богом, но гордость заставила его восстать, да еще подбить на неповиновение других ангелов, вождем которых он стал. Поистине, это близко к тому, что Коран говорит об Иблисе... но дальше все не так, ибо Шайтанаил у богомилов оказывается Творцом! – Абдаллах огладил ладонями бороду и брезгливо подул направо и налево. – Послушайте, каким они представляют себе своего творца, того, которого Иса ибн Марйам называет князем мира сего , и которому, по их мнению, по праву творения принадлежит этот мир:

«Что до Царя мрака, то в нем есть пять форм: у его головы – облик льва, у его рук и ног – облик демона, у его плеч – облик орла, у его середины – облик дракона, у его хвоста – облик рыбы. Такие пять форм, печати его пяти миров, есть в Царе темных. Далее, еще пять обличий есть в нем: первое – это его тьма, второе – его зловоние, третье – его безобразие, четвертое – его горечь, его собственная душа, пятое – его пожар, горящий, как железо, когда его расплавят в огне. Есть в нем и еще три свойства: первое – что его тело очень твердо и крепко, его тело крепко, так что никакие рога, зубы и когти его сил не могут проткнуть его, и никакое тело железное и медное не сможет его сокрушить; ибо построено жестокосердной Материей, помыслом смерти; она живописала его по природе страны Мрака. Тело архонта тверже всякого железа, бронзы, булата и свинца; и нет во вселенной ножа и никакого орудия железного, чтобы ранить его и разрезать его. Ибо Материя, его творец, построила его крепко, и он тверд, и он крепок. Второе: что он поражает и убивает словами своей волшбы»...

Именно это двуполое чудовище, как рассказывают эти потерявшие разумение люди, создало и землю, и светила, и людей; оно только не могло вдохнуть в них душу, и обратилось за помощью к Аллаху и поклялось престолом Предвечного, что примет ислам, если Аллах вдунет душу в слепленных им из глины людей. Тот якобы поверил Шайтанаилу и дал людям душу, но Шайтаниил тут же исказил ее, сбил людей с пути, и первой его жертвой стал Каин... Тогда Бог сотворил Ису... ну, словом, тут пошли все эти христианские заблуждения, с той разницей, что Иса у богомилов – бесплотный дух. Он, мол, прошел сквозь Марйам, не коснувшись ее, и оттого она осталась аль-батуль . Воинство Исы сокрушило ребра Шайтанаила, но, низвергаясь с небес, он ухватился за крылья Мыкала , чтобы совлечь в преисподнюю и его. И тогда Мыкал показал ему мощь своих мышц и ту ловкость, с которой он управляется копьем...

Мыкал, хранитель таинственных слов, которыми Аллах творил небеса и землю, знал, как отнять у низвергнутого Шайтанаила силу – лишить его имя частицы «ил». После этого Шайтана удалось загнать в ад...

Один из янычар, не сдержавшись, громко фыркнул. Абдаллах удивленно и вопросительно посмотрел на него... Но поднялся другой, сидевший рядом, и стал смущенно оправдываться:

– Я ему сказал, что Шайтан – это мужской зебб. Ну, а Ад, известное дело, – это женский фардж. Ибо и то и другое – воплощение греха и источник самых мучительных страстей и скорбей, раздирающих душу... Вот он и представил себе, как Шайтана загоняют в Ад...

Вокруг засмеялись.

– Если б женщины способны были понять, какие страдания мы терпим из-за их отсутствия, они прониклись бы к нам сочувствием, – добавил янычар.

– Что, фарджию приходится самому стирать? – ехидно спросили оратора из рядов.

– И фарджию, и шальвары...

– Они у него и по доброму-то месяцами не стираны...

– Он проводит омовение шальвар песком...

Абдаллах уже знал, что все таборы женщин, которые почти по штату всегда сопровождают орты и весьма полезны, даже необходимы для массы бытовых надобностей, не считая уж того главного, для чего они были созданы, задержаны на Чанаккале, на том берегу, и будут еще не скоро, ибо в первую очередь переправлялись войска.

– У богомилов принято, – без тени улыбки заметил он, – загонять Шайтана в ад на каждом радении. Женщины у них допущены в масджид наравне с мужчинами, и в конце их молитв происходит свальный грех. Но как их обвинять? – продолжил он, зная, что выводы нельзя навязывать, что каждый из слушателей должен их сделать сам. – Я не знаю, можно ли их обвинять, если они отвергли реальную жизнь, как творение Шайтанаила? Ведь для них страдания – призрачны, ложь и правда – чистая условность, ибо их нельзя различить. Им никого не надо жалеть – чем тяжелее мучения, тем скорее освободится душа мучимого от плотской оболочки зла! А любить им никого нельзя, потому что любовь к конкретному человеку обессиливает...

– Как это?.. – недоуменно протянул один из воинов.

– А вот так! Если ты любишь девушку и я знаю это, – я возьму ее, приставлю ей к горлу нож, и ты сделаешь то, что я тебе скажу. Ты слаб еще более, чем девушка. А если ты ее не любишь, то ты равнодушно скажешь: «Я тоже давно хотел посмотреть, какого у нее цвета кровь», и мне придется драться не с ней, а с тобой. Ты силён. Понятно? Потому-то вам и запрещено жениться и заводить семьи и детей... Нам запрещено – поправился он.

«Дети, – горько подумал Абдаллах. – Наверное, они и у меня есть, от этих веселых девчонок... Время от времени у них кто-то рождается, хоть они и предохраняются какими-то отварами корешков, высчитывают на пальчиках фазы луны... Это не предается огласке – детей сразу увозят и отдают на воспитание ремесленникам Ахи. Кто из них – мой ребенок? Я никогда не смогу сказать ни слова своему сыну – я его не узнаю. А если б и узнал, я бы ничего, кроме сабли, не смог ему завещать, будь я хоть эмиром. У меня ничего нет, и я сам – раб...»