Русский язык как зеркало нашей новой ментальности
Издревле любой народ на Руси называли языком. Летописец Нестор (XI век) не употребляет слова «народ», «племя», только – «язык». Вспомните Пушкина:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык ,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
Язык = народ!
«Язык» и «народ» – понятия, нераздельно слитые, как тело и душа. Язык – среда обитания народа, воздух, которым он дышит, в котором закодирован его жизненный опыт. Все, что мы видим в природе и мире, наша ментальность как средство национального самосознания – все это отображается в языке. И чем древнее языковая традиция, чем богаче словарный запас, тем богаче культура народа, тем ярче наше восприятие мира.
Когда мы говорим, что понимаем, как устроен мир, это значит, что мы извлекаем из памяти хранимые там слова, конструкции, которые, как нам кажется, позволяют объяснить то, что мы наблюдаем, и из них выстраиваем картину мира. При этом мы не задумываемся, почему именно то или иное слово или фразу мы выбираем. Все происходит как бы само собой, интуитивно, по генетической памяти.
Но почему мы именно так говорим? Почему в другом языке так сказать нельзя? Вот здесь – самое интересное.
Каждый народ смотрит на мир своими глазами, он видит не то же самое и не совсем так, как, например, мы, русские. Можно знать обычаи народа, его предпочтения и табу, перенять его религию, попытаться выучить его язык и т. д. И все равно будет очень трудно увидеть и почувствовать мир так, как его воспринимает человек другой культуры, ибо для этого в первую очередь не будет хватать языковых средств. Слова, обороты можно выучить, и порой даже будет казаться, что понимание есть. Не обольщайтесь! Не стоит быть абсолютно уверенным, что вы понимаете, именно то, что имеет в виду ваш собеседник-иностранец. Вполне возможно, произнеся словарное соответствие вашей мысли, он подразумевал что-то еще: иной контекст, ассоциации, эмоции, другой смысл… Верно заметил острослов Дмитрий Быков:
Тонка языковая ткань.
Язык – есть зеркало морали.
Даже поверхностное знание языков дает возможность увидеть, что в любом языке есть слова, которых не существует в другом. Это указывает на то, что народ одной страны по каким-то причинам обратил внимание и дал название таким идеям, образам, понятиям, которые для народа другой страны не имеют значения.
Давайте вместе рассмотрим связи ключевых русских слов, которые отражают русский архетип, диктуют русским особый ход мысли и восприятие мира, а затем проследим эволюцию этого процесса в последние годы.
Есть такие русские слова, которые во всей полноте их коннотаций не совпадают с аналогами в других языках. Например, судьба , душа , тоска , авось . Вокруг них организованы целые области и пласты русской культуры. Произнеся слово судьба , мы получим ассоциативный ряд слов и выражений – фатум, доля, смирение, терпение, участь, рок, жребий, удар судьбы, ничего не поделаешь и пр. Некоторые из этого даже делают скоропалительный вывод о природной склонности русских к мистике, о русском фатализме и пассивности.
С трудом поддаются переводу и такие слова, как истина (нечто вроде высшей правды), душа (некое нравственное, духовное ядро человека, его внутренний театр, где происходит этическая и эмоциональная жизнь), совесть (внутренний стержень, самоконтроль человека). Интересно, что совесть по-французски и по-английски передается тем же словом, что и сознание (фр., англ. concsience). Русских же людей размытость смысла иностранного слова, отсутствие словарного различия таких важных понятий, как совесть и сознание , иногда даже приводит к выводу о моральной глухоте тех, для кого английский и французский – родные языки.
А почему иностранцам непонятно слово пошлость ? Русский чувствует пошлость , как собака, натасканная на наркотики. Полагаем, что в массовой культуре Запада есть множество объектов и явлений, вполне заслуживающих этого ярлыка. Однако слова, которое бы выразило такое суждение, – нет! Почему же «они» не удосужились дать название этому явлению? Гномики и зайчики в саду, пластмассовые пупсы в окне и т. п. – можно назвать словами «китч», «безвкусица», но разве это то же самое, что убийственная оценка – пошлость ? Это значит, что в западной культуре эти явления не осознаются так глубоко, как в русской, не воспринимаются критически. В. Набоков в своих американских лекциях доказал, что только русские с их особым складом ума могли придумать такое слово, которое выражает отвращение человека с художественным вкусом к очень многому: вещам, людям, явлениям – всему, в чем можно почувствовать ложную претензию. Пошляки, полагал он, есть всюду, но именно русские удачно нашли это выразительное слово, потому что когда-то в России был культ простоты и хорошего вкуса. Назвать некое явление пошлостью – значит рассматривать его через призму русской культуры, смотреть на мир по-русски.
Блестящий исследователь Анна Вежбицкая (австралийский ученый польского происхождения) написала целый трактат о русской душе, о том, что напрямую отражается в русском языке. Многие годы она занималась исследованием национальных характеров, обнаружив скрытые свойства человеческой природы, которые не совпадают у людей, говорящих на разных языках. Ее не интересовали ни этнография, ни политика, ни социология, она изучала языки мира, пытаясь понять, чем народы отличаются между собой в видении мира, почему, например, англичанин видит вокруг себя совсем не то, что видит русский. Она построила теорию «скриптов», т. е. языковых формул, которые отражают мнение о том, что такое хорошо или что такое плохо, что можно и чего нельзя. При этом она отбирала только такие формулы, которые «впитываются с молоком матери» и настолько естественны для человека определенной культуры, что обычно им не осознаются.
К примеру, в мире английского языка можно сказать другому человеку: «Я с тобой не согласен», но исключено – «Ты не прав!» В японском языке невозможны ни та, ни другая фраза. Не обязательно говорить о согласии, но фраза о несогласии воспринимается настолько грубой и вызывающей, что после нее невозможно продолжать разговор. А вот в русском языке – никаких табу! Русские примут любую формулу, главное для них – не лгать в глаза, быть искренним и честным, открытым. А уж как это выглядит со стороны – дело десятое.
А. Вежбицкая выделила культурные скрипты, характерные для русского сознания.
1. «Плохо, если люди хотят, чтобы другие думали о неправде, что это правда». Здесь речь идет о стремлении к правде в общении, о неприятии лжи, об установке человека на искренность. Казалось бы, банальная истина, кто же будет спорить? Для русского человека это фактически аксиома, звучит абсолютно естественно, и ему может казаться, что люди другой культуры думают так же.
Но в реальности это совсем не так. Люди других культур в этой мысли могут услышать экстремизм. Например, в малайской культуре есть запрет на критику других людей. Тех, кто выражает свое мнение, не подумав предварительно, не может ли он кого-либо обидеть своими словами, там называют «сумасшедшими в речи». В явайской культуре очень важен принцип: не говорить правды, если в этом нет необходимости.
Для русских же правда — очень важна, причем не абстрактная и безличная, а именно та, которая есть в человеческой речи, в общении с открытой душой. Англосаксам же такая любовь к правде кажется чрезмерной: даже если ее легко и приятно говорить, то всегда ли приятно слушать? Русская же традиция «резать правду-матку в глаза» показывает, что русские отдают себе отчет, что слышать ее бывает не просто неприятно, а даже больно (ведь резать!). Тем не менее нередко русская страсть говорить правду перевешивает боязнь сделать человеку больно. «Резать правду в глаза» – это для русского хорошо. Так же хорошо говорить без обиняков – прямо, честно (даже если знаешь, что другому это не совсем приятно), искренне, «от души» и таким образом «отвести душу»…
Кроме того, правда в русской культуре, с ее жгучим интересом к эмоциям и человеческим отношениям, обязательно связана с такими темами, как «общение», «искренность», «душа». В других языках такой установки, как правило, не встретишь. Многословно и длинно говорить – для русских значит «разводить тары-бары». Они не переносят неправду, чувствуют фальшь в разговоре, с трудом терпят холодную дипломатичность, внешнюю воспитанность и чрезмерную вежливость, воспринимая их как чопорное высокомерие. Они этого не просто не любят, но тонко чувствуют и могут прийти в раздражение даже тогда, когда иностранец, ничего не подозревая, будет вполне доволен «общением», разговором о том о сем, милым «чириканьем».
2. «Естественно, если человек выражает свои чувства, и другие люди могут их читать по его жестам или поведению». Речь идет о своеобразной эмоциональной открытости русских, их приглашении собеседника к соучастию в переживании. Для них это не только естественно, но и приятно.
Казалось бы, о чем тут спорить? Любой русский согласится с этой аксиомой и посчитает, что она универсальна для всех. Оказывается, совсем не для всех естественно и приятно открытое выражение чувств. Кого-то оно может раздражать, у кого-то вызывать недоумение, подводя к мысли о недостаточной «культурности» русских, их неделикатности и вообще странности.
В доказательство приведу одну историю. Однажды в Париже на именины русского собралась приятная русско-французская компания. Из французов присутствовали мужья приглашенных русских дам. В русской компании застолье редко обходится без тостов: это стереотип поведения за русским столом. С ними банальный процесс поглощения еды как бы театрализуется, оживляя атмосферу взаимной приязни. С тостами по кругу застолье как бы превратилось в словесный турнир: каждый старался как можно более оригинально, поэтически и сердечно выразить свое отношение к имениннику. Дошла очередь до французов. Первый замялся, выдавил что-то банальное, вроде «За вас!». Русские снисходительно отметили, что французы не умеют произносить красивые тосты. Ну нет у них такой традиции, не обучены, что поделаешь… Дошла очередь до следующего, и тут случился конфуз. Француз категорически отказался участвовать в провозглашении тостов по кругу. «Почему?» – изумились русские. Ведь это же прекрасный случай выразить свое доброе отношение к хозяину дома, не правда ли? И тогда он произнес фразу, которая заставила всех присутствующих задуматься. Он сказал: «Я не хочу участвовать в словесном эксгибиционизме». Так он назвал желание людей искренне выразить свои чувства, употребив термин сексуальной патологии, когда удовлетворение достигается путем демонстрации половых органов. Как видим, поведение, естественное и приятное для любого русского (и не только – вспомним культуру тостов народов Кавказа), у представителей иных культур может вызвать раздражение и даже агрессию.
3. «Хорошо, если человек хочет сказать другим, что он думает». Но, оказывается, не для всех.
По мнению А. Вежбицкой, у англичан совсем иной ход мысли. Они полагают, что только тогда хорошо, когда человек умеет сказать то, что он хочет сказать , а не то, что он думает . Об этом свидетельствуют соответствующие ключевые слова английского языка: communication, message. Поэтому, допустим, английское «right» как подтверждение понимания сказанного означает совсем не то, что русское «правда» в такой же ситуации. Когда русский человек говорит: «Это правда», он подразумевает: «Да, это верно». А когда англичанин говорит: «Right», он имеет в виду: «Теперь я понимаю, что ты хочешь мне сказать». И это совсем не значит, что он одобряет саму речь и ее смысл, что он согласен с говорящим.
В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Иешуа замечает: «Правду говорить легко и приятно». Для русского человека открыто и прямо выразить то, что он думает, проще, естественнее и требует меньше усилий, чем искажение «истины»: ведь для этого нужно подключить воображение, делать какие-то усилия, напрягаться, а потом еще и запомнить то, что ты наплел, чтобы потом не пойматься на лжи.
А с точки зрения многих других культур процесс «говорения правды» не кажется столь простым, и контраст между правдой и неправдой – отнюдь не черно-белый. Идея, что правду говорить гораздо легче и приятнее, несмотря на обстоятельства и будущие последствия, для многих других культур представляется очень странной. Чаще люди думают, что говорить правду опасно и трудно: гораздо легче сказать то, что от тебя ожидают другие, или то, что вообще принято говорить в подобных ситуациях. Или даже промолчать.
О чем нам говорят русские «скрипты»?
Мы видим русскую склонность к собиранию людей вокруг собственной правды . В русской ментальности статус правды завышен: она воспринимается не как частное мнение, которое навязывается другим, а как связь между людьми, позволяющая им действовать вместе, сообща. Отсюда особенное внимание русских к словам, выражающим оттенки отношений между людьми, богатство в описании малейших оттенков чувств человека, его психологии. Отсюда же – русское богатство лирической поэзии и психологической прозы.
Завышенное требование к правде означает, с другой стороны, возможность и готовность прислушиваться и к «иной правде». В этом – глубокая человечность русской культуры. Повышенное внимание к справедливости и правде проявляется и в отношениях с соседями, другими племенами, другими культурами. Возможно, в этом кроется секрет того, что русские овладели большими пространствами и сумели построить гармоничные отношения с другими народами (в России их около 180).
Можно привести и другие примеры из русского языка, которые показывают, что у русских не только особый ход мысли, но даже особый взгляд на жизнь. Известно, что, говоря о средневековой русской культуре, многие ученые (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский) обращали внимание на тот факт, что в православии отсутствовало понятие чистилища, очень важное для западной, католической культуры. В связи с этим русским жизнь на земле представлялась или грешной, или безгрешной – без промежуточной зоны. На Западе же из идеи чистилища развилось представление, что жизнь на земле может быть и нейтральной.
Словом, русская культура развивалась на основе крайне поляризованных, черно-белых моделей – вот откуда он, наш экстремизм! Отсюда особенность русской культуры – ее полярность. Не случайно главные жизненные ценности (политические, эстетические и пр.) у русских всегда резко разделены, лишены нейтральности, и сами они слишком прямые, говорят в лоб. Свидетельство тому – с трудом переводимые на другие языки слова эмоционального осуждения: подлец (подлый человек, внушающий презрение), негодяй (тот, кто вызывает негодование), мерзавец (подлый человек, внушающий отвращение). Эти слова не имеют эквивалентов в английском языке: англичане, какие бы эмоции они ни испытывали, не выражают свою неприязнь к человеку так открыто.
А с другой стороны, есть такие русские выражения, как «прекрасный человек», «благородный человек», «чистая душа», что только подтверждает наблюдения о полярности моделей русского языка.
Русская культура поощряет «прямые», открытые, безоговорочные, резкие или восторженные оценочные суждения, отсюда в русском языке такое обилие эмоциональных слов и ласкательных форм. А вот англосаксонская и французская культура избегают такой неделикатной прямоты, поэтому там и нет многих аналогов русским словам.
И еще – о сложных последствиях простых причин. Вы не обращали внимания, что во французском языке первостепенное значение имеет глагол «делать»? Французы все «делают» – и любовь, и спорт (в смысле занимаются), и нотацию (в смысле читают), и бульвары (в смысле гуляют по ним), и урок (ведут), и клиента (в смысле хотят подцепить), и карты (раздают), и даже компаньона (в смысле делают в его присутствии понимающий, заинтересованный вид).
А в русском языке основной связочный глагол – не « делать » или « иметь » (как в Европейских языках), а – «быть». И обратите внимание: опора русского языка на глагол «быть » имеет далеко идущие последствия. Она даже определила характер и направление развития русской философии, о чем не раз говорили сами русские философы. В основе русской мысли лежат «быт » и «бытие », а не «делание » и « владение ». Так что язык не только выражает наши представления о жизни, он даже направляет течения философской мысли!
Еще одна интересная особенность русского языка – огромное количество неопределенных местоимений и безличных конструкций: «Мне что-то не спится, не работается, не поется…» То есть это не «я» не могу или не хочу это делать, а «кто-то неведомый» делает так, что я не могу. Мистика? Ни в одном языке больше нет подобного. Это говорит об уклончивости, лукавстве русской мысли, а также открывает логику поведения русских. Они ведь традиционно предпочитают избегать личной ответственности и выбора. И русский язык как бы дает говорящему возможность снять с себя ответственность за собственные действия.
Многие лукавые русские глаголы содержат мысль о том, что событие, которое произошло с человеком, произошло как бы «само собой» или, по крайней мере, не потому, что он этого хотел, а «так случилось», «ему довелось», «так вышло», «так сложилось», «угораздило» и т. п. Все эти глаголы могут использоваться как средства снятия с себя ответственности за происходящее. Они позволяют не брать на себя лишних обязательств, если речь идет о будущем: «я постараюсь» – вместо «я сделаю». Они помогают не признавать своей вины, если речь идет о прошлом: «у меня не получилось» – вместо «я не сделал». Сказать ясно и прямо – значит открыться и обезоружить себя.
Но, кроме того, в подобных оборотах отражается также и скромность русских, смирение, неуверенность в своих силах (вернее, убежденность, что для любого свершения необходима еще и воля Божья), фатализм: «От судьбы не уйдешь», «Чему быть – того не миновать», «Наперед не загадывай». На опыте многих поколений у русских сложилась убежденность, что в их жизни многое заранее предопределено, многое может произойти независимо от их воли и желания. Все зависит от судьбы, а с ней не поспоришь. Смирение – яркое качество русского архетипа, часто удивляющее иностранцев. Вежливая уклончивость, не приказ, а пожелание, чтобы приняли к сведению: «хотелось бы надеяться»…
Наблюдения показывают, что словарь и грамматические особенности русского языка наглядно иллюстрируют важнейшие особенности русской ментальности. Это – установка на искренность и правдивость в общении, эмоциональная открытость, стремление к искреннему сопереживанию, высокий статус правды и своеобразное ее понимание (связь между людьми), полярность русской культуры с ее черно-белыми моделями восприятия мира, напряженная эмоциональность, любовь к справедливости, особое внимание к бытию (а не деланию или владению), стремление избежать личной ответственности из-за отсутствия уверенности в человеческих силах, смиренности и фатализма.
Все эти свойства русской ментальности породили особый русский дар – культуру диалога, контактность. По мнению академика С. П. Капицы, «русская культура – более контактная, и в этом смысле она более человечная, мудрая и психически здоровая».
До сих пор мы говорили о главных особенностях русского языка и русского культурного кода – того, что веками развивалось, усложнялось, создав нечто совершенно отдельное, сложное и своеобразное. Но в последние годы произошло столько перемен и даже тектонических сдвигов в нашей жизни, что все стало стремительно изменяться. Впрочем, течет и меняется все, меняется и наш русский язык.
Порой мне задают смешной вопрос: куда девался русский мат, без которого раньше не обходился ни один забор, ни один лифт или стена на лестнице? В советские времена была шутка: «Сначала пишется это слово, а потом к нему пристраивается забор». А сейчас этого нет. Что, мат исчез? Русские стали рафинированными снобами?
Нет, конечно! Мат и сейчас процветает, только переместился с заборов в Интернет и живое общение. Раньше пробуждающаяся неудовлетворенная сексуальность подростков сублимировалась и выражалась в виде известных всем слов и выразительных рисунков – на заборах или дверях туалета. А теперь с глобализацией и новыми технологиями пришла новая мода, новая культура: теперь стало модно «самовыражаться» с помощью граффити или спрей-арта – современного стиля рисования на стенах с использованием аэрозольной краски. Конечно, это не традиционная, а привнесенная извне культура, в которой заимствованы не только новые технологии, но и образы. Мат – это наше исконно русское, поэтому в новом искусстве русскому мату не нашлось места, там скорее встретишь fuck и его варианты.
Думаю, что и сейчас мату специально обучают шпионов: без него трудно представить нашу жизнь. Во многих закрытых мужских сообществах (армия, тюрьма) без него просто не обойтись. То есть, конечно, можно, но это будет подозрительно. В публичной речи введен формальный запрет на мат, но и там он тоже не исчез: на ТВ он заглушается писком, в тексте маскируется точками.
Так что о гибели русского мата можно не печалиться. Он – предмет особой национальной гордости. Еще у Высоцкого:
Проникновенье наше на планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
есть надписи на русском языке.
Но во времена Высоцкого русский мат на двери парижского туалета был скандален, он нес сексуальную энергию и информацию: «Наши в городе», «Русские идут». Тогда это могло поразить. А теперь нет.
Проблема в том, что мат девальвировался, стерся от частого употребления, как стирается старая монета. С падением жесткой государственности и отменой многих запретов была расшатана вся культурная система. Раньше культурным считался не тот, кто не знал мата и не использовал его, а тот, кто знал ему цену и правила использования: не ругаться при женщинах и детях, но, когда надо, с его помощью мог рассказать анекдот или спеть песню Галича. «Чисто матерная» речь, столь привычная в советской деревне, характеризовала как раз некультурного человека. Мат был частью сложной системы со своими табу.
Теперь, когда нет цензуры (в том числе и нравственной) и все запреты пали, мат используется независимо от пола, возраста и ситуации, что его фактически убивает. Мат перестал быть принадлежностью мужской культуры. Русские говорили: «Когда женщина говорит матом, у Христа открываются раны». А теперь девушки употребляют скабрезную речь как острую приправу в бытовом общении. Для подростков мат – это протестный язык, отказ от обыденности взрослого мира, способ показать свою крутость и отвязность. И кроме того, распространившись, мат потерял свою сакральность, а значит, и огромную сексуальную энергию. Теперь подростку неинтересно «самовыражаться» в подъездах и на заборах: он легко может «оторваться» в Интернете, открыв любой порносайт.
Перестав быть особым культурным явлением, растеряв свой эротизм, мат превратился в «матерную речь»: теперь на нем не ругаются, а «разговаривают». Материться теперь для многих – значит «быть своим». Мат изменил свою цель: теперь он используется не для ругани, а чтобы взбодрить собеседника, подстегнуть его к действию, погасить стресс. Еще чаще – возбудить, чувственно накалить собеседника, душевно приблизить его, убедить и увлечь за собой. Несмотря на заношенность и стертость, он еще не утратил своей эротической энергии. Некоторых привлекают энергичные матерные междометия, которые им кажутся забавными.
Но, во всяком случае, мат – показатель явной культурной деградации русских. В его распространении отражается падение нравов, культурное понижение, дефицит нравственных ориентиров и образцов поведения. Для тех, кто воспитан в традиционной культуре, мат, употребленный не к месту, и сейчас крайне оскорбителен.
Однако мат – все-таки периферия русского языка. Как изменился в новые времена сам русский язык? Что с ним произошло?
Произошла гигантская перестройка языка под влиянием сложнейших социальных, технологических и даже природных изменений. Выживает тот, кто сумел приспособиться. Русский язык приспособился, но для этого ему пришлось очень сильно измениться. К великому сожалению, он уже никогда не будет таким, как прежде.
Посмотрим, как в нем отразились изменения русской ментальности за последние 15–20 лет.
Сразу скажем, что важнейшие черты русской ментальности, перечисленные выше, никуда не исчезли. Никакие перемены и испытания, пережитые русскими, не сделали их ни американцами, ни немцами, не стерли главные качества русского архетипа. Да, порой отцы не понимают своих детей, но независимо от возраста русским по-прежнему присущи эмоциональность, страстность, любовь к справедливости, открытость, чуткое восприятие чужих эмоциональных состояний, правдивость и умение строить диалог. И это замечательно! Несмотря на все катаклизмы, русские так и остались русскими, как и их язык.
К слову, как доказал в своем учении великий психолог К. Г. Юнг, устойчивые особенности любой нации не могут измениться полностью на протяжении одного-двух поколений. Будучи врожденными, они сформированы как «итог жизней целого ряда предков, накопленные миллионными повторениями в сгущенные психологические типы». Они могут радикально изменяться только через несколько поколений (см. главу «Элита» России).
Однако изменения, произошедшие в стране за последние 20 лет настолько велики, что и в русском сознании, и в ментальности, и в форме ее выражения (т. е. языке) тоже происходят тектонические сдвиги.
Изменилась сама функция русская языка – интегрирующая, и отныне он не гарантирует своим носителям прямого доступа к современной науке и технологиям, экономике, современному искусству, литературе и философии. Отныне прямой доступ к новинкам в этих областях гарантирует, скорее, английский язык. Есть подозрения, что в Сколково фундаментальные разработки ведутся уже по-английски. Так что при таком положении вещей русский язык обречен на обеднение: язык, на котором перестают говорить ученые, философы и художники, перестает быть живым.
Напомним также постулат К. Г. Юнга, что новая экономическая реальность рождает повсюду в мире, в том числе и в России, иной, новый тип людей – с интересами, направленными исключительно на материальные объекты, с установкой на рационализм и выгоду. Понятно, что людей традиционной русской культуры становится все меньше, накапливаются изменения в русской ментальности и, значит, в языке.
Языковые изменения проявились главным образом в некотором обновлении словаря, в обилии американизмов. Кроме того, бросается в глаза ухудшение (только не языка!) качества речи людей, говорящих по-русски. Сказывается падение уровня образования и культуры. Но еще сильнее сказывается «переворот в мозгах» – падение престижа корректной речи.
Помните, как в пьесе Б. Шоу «Пигмалион» мисс Дулиттл готовили к выходу в высший свет? Стеная от усталости и с воплями отчаяния она поначалу училась только идеально произносить простейшие фразы (например, о погоде), избавляясь от вульгарного акцента. Затем она училась строить занимательную беседу, и только в последнюю очередь в ход пошли внешние атрибуты (одежда, макияж). И правильно: ее учителя прекрасно знали, что по первой же фразе собеседника можно узнать всю его подноготную: место рождения, образование, социальный статус и даже особенности характера. В этой прелестной истории есть простая, но важная мысль: образованность и культуру можно выразить только в речи (иначе не спасут никакие внешние бирюльки) – это очень престижно и дорого стоит. Неряшливая, корявая речь, да еще, не дай Бог, с провинциальным акцентом и жаргонизмами – неприлична. В Европе вас с такой речью и на пушечный выстрел не подпустят в «приличное общество», не дадут сделать карьеру и двигаться по социальной лестнице.
В России же ситуация складывается ровно наоборот. Провозглашенная 20 лет назад демократия и рыночная экономика перестроили отношения между людьми в обществе, изменили систему их ценностей и ментальность. «Демократию по-русски» стали воспринимать как возможность делать «все что угодно». В итоге слово девальвировалось, перестало быть инструментом общения и убеждения. Культура речи – безотказный опознавательный знак, определяющий каждого человека. «Заговори, если ты хочешь, чтобы я тебя увидел», – говорит китайская пословица. И порой волосы встают дыбом от увиденного. Так что проблемы русского языка – не в нем самом, а в реальности, которая самым грустным образом влияет на язык.
И люди реагируют на эти изменения очень болезненно. Легко заметить, что в любой радио– или телепередаче, где говорят о языке и культуре, кто-нибудь обязательно начинает причитать: «Как мы стали говорить! Зачем столько заимствованных слов? Ведь есть же хорошие русские слова, а мы их забываем, теряя свою духовность! Скоро уже и Пушкина без словаря не сможем читать!» Тут не поспоришь. Когда вокруг все так стремительно меняется, кажется, что осталась одна поддержка и опора – родной язык. А когда и он на глазах меняется, то нам кажется, что это – утрата последнего прибежища, окончательный крах жизни.
Слушая диалоги блоггеров и специалистов, особенно молодых, порой кажется, что они говорят не по-русски: их речь напичкана англоязычными терминами и русскими остались только предлоги. Тут тоже не поспоришь: в эпоху глобализации постоянно увеличивается и нарастает объем информации, и эволюция языка идет с такой скоростью, что новые понятия не успевают закрепиться в языке. Прав был Эйнштейн, когда говорил: «Мы слишком много знаем, но слишком мало понимаем». В итоге мы перестаем просто понимать друг друга.
Однако язык – организм живой и живучий. Нас должно утешать то, что если в нем прижились неологизмы или старое слово изменило свое значение, значит, это языку зачем-то нужно: появились новое понятие, новая вещь, и им нужна словесная оболочка. Разве можно сейчас обойтись без «консенсуса», «пиара», «стеба», «дефолта», «блогосферы», «твиттера» и многого такого, о чем еще недавно мы и не знали?
Природа не терпит пустоты, и иностранные слова – порою благо, даже если они раздражают. К примеру, ни «обзор», ни «сводная аннотация» не передают идею «переваривания» и обобщения ценной информации так, как это делает новое слово – «дайджест». Новые слова нужны, и язык сам справится, переварит, отберет и оставит то, что нужно. Ведь и от огромного массива иностранных слов в петровскую эпоху в русском языке сохранилось не более 30 %. Уйдет и эта шелуха, если в ней отпадет необходимость.
Гораздо интереснее наблюдать не за американизмами, а за словами, которые отражают сдвиги в нашем сознании , показывают, как у русских поменялась языковая картина мира , в каких словах отражаются новые жизненные ценности, новый тип поведения людей .
Например, вы не задумывались, почему слова «стеб » и «прикол » вдруг стали едва ли не самыми распространенными комментариями ко всему на свете? Напишет ли какой-нибудь «мыслитель» злобную статью – не стоит возмущаться! Он ведь не так уж и противен в своей злобе – это он так прикалывается . А вы что подумали? Или, например, снимет культовый режиссер бездарный фильм, где все за пределами добра и зла: и игра актеров, и сценарий, и монтаж, и идиотские диалоги – тоже не стоит возмущаться! Это – прикол , стеб .
Вот и мне довелось приобщиться к современной режиссуре, посмотреть спектакль «Чайка» в «Сатириконе», поставленный рок-музыкантом В. Бутусовым. Надо сказать, что попасть на него очень трудно, перед началом здание театра осаждают толпы гламурного народа с тысячными букетами. Элита! Сказать, что спектакль бездарный – ничего не сказать. Он скорее просто наглый по своему обращению с текстом пьесы, по стилистике. Те, кто пришли на пьесу А. Чехова, а не на рок-певца В. Бутусова, во время сцены, где витали аллюзии инцеста Аркадиной с сыном, поначалу ошарашено замерли: «Что это?!» А потом по залу пролетел шепот: «Он же стебается , прикалывается , неужели неясно?» И все успокоились.
Вот такое объяснение происходящего. Никому же не хочется прослыть тупым педантом и консерватором, остается соглашаться: да, прикол, стеб , провокация, парадокс, вызов и все такое прочее. Разум, здравомыслие уходят из нашего житейского обихода, из нашей жизни, граница между истиной и ложью размывается на глазах, вместо них – хамский пафос и пиар. На этом фоне задавать наивные вопросы: «Что это было?», «А что ты по этому поводу думаешь?» – смешно. Потому что ответ один: «Да не ломай голову! Это просто прикол такой».
Грустно жить в мире, где вместо правды и истины – экономическая выгода, а вместо здравого смысла – стеб и приколы.
Актуальное слово проблема в неожиданном контексте я впервые услышала в 1985 г. в билетной кассе, когда обратилась за помощью и услышала ответ: «Это не моя проблема». Человек, сказавший эту фразу, выразил следующую позицию: «Это меня не касается, разбирайтесь сами». Такая позиция и раньше существовала, но открыто выражать эту идею было неприлично, считалось хамством, а теперь мы слышим такое на каждом шагу. Действительно, отношения между людьми изменились разительно.
Слово «проблема » используется не только чаще, но и шире – там, где раньше сказали бы «неприятность». Слово расширило свое пространство: теперь у всех всегда – одни проблемы , словно жизнь зашла в тупик. Сейчас скажут не плохая кожа, а – проблемная кожа; вместо трудный ребенок – проблемный ребенок; вместо «у меня неприятности» скажут: «у меня проблемы». Вроде бы то же самое – да не то. В саму фразу уже встроена новая идея: чтобы устранить проблему , нужно не сидеть сложа руки, а искать решение, быть активным, нести ответственность за себя. Если у тебя плохая кожа – тогда сиди в углу и рыдай, а если проблемная кожа, изволь сходить в косметический салон, в аптеку или хотя бы купи новый тональный крем. Решай проблему! Не сиди в бездействии!
А где же наше русское смирение и покорность судьбе? Подход к ситуации изменился: стал более деловым, конструктивным, утратив пассивное отношение. Раньше в большом ходу была пословица: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». А сейчас изменилась сама жизненная установка человека (активность) – изменились слова, оформляющие фразу, изменилось поведение человека.
Интересно, что в «западной» аудитории предпочитают вообще не произносить слово problem: это грозит испортить карьеру. Там предпочитают позитивный взгляд на жизнь, и возникшую проблему предпочитают обозначить как «challenge», т. е. «вызов ». В таком контексте возникшая неприятность воспринимается как шанс проявить себя, победив ее.
Теперь понятно, почему с высоких властных трибун мы не слышим более о проблемах (их как будто бы нет), зато везде разносятся «вызовы », которые бросает нам кто-то. Звучит действительно не по-русски, коряво, поскольку это калька с английского, – зато жизнеутверждающе. Английское слово «challenge» активизирует человека: оно описывает ситуацию, когда человек берется за выполнение какой-то трудной задачи, делает это на пределе своих возможностей. И трудность этой задачи как бы подстегивает его, заставляет напрягать все силы, лезть из кожи вон. Вот что такое ответ на вызов.
В русском языке раньше у слова «вызов» не было такого смысла, поскольку не было такого типа поведения. Сейчас же без него трудно обойтись, если человек хочет рассказать о своей жизненной позиции: как ему непросто делать карьеру, какие неимоверно сложные задачи ему предстоит решать. И еще при этом он хочет добавить, что всего этого он не боится, а наоборот: он, стремясь к успеху и отвечая на вызовы , испытывает драйв .
Это – абсолютно новый тип поведения и сознания для русского человека. Нет и тени смирения, упования на высшие силы, надежды, что все само собой рассосется или удастся отвертеться, уйти от ответственности. Подобный тип сознания и поведения раньше был характерен для американской цивилизации, а вот теперь, судя по частоте употребления в речи, – и для русской. Словом, русские фатализм, надежда на кого-то, смирение и зацикленность на судьбе — уходят в прошлое.
Изменился тип сознания и отношения к жизни. На авансцену вышла главная ценность нашего времени – стремление к успеху и необходимость в активном поведении для его достижения. Естественно, слова «успех », «успешный » за последние 20 лет необычайно активизировались в русском языке. Раньше они использовались только применительно к учебе, дипломатическим переговорам, достижениям в сфере экономики и политики, т. е. были явно книжными словами. О тех, кто добился успеха , говорилось иначе: «везунчик», «он состоялся», стал «преуспевающим» (что означало финансовый успех с ноткой сомнения в моральном аспекте), «встал на ноги», да мало ли как еще – в зависимости от ситуации. А теперь создана целая индустрия рекламы для успешных людей – книг, машин, одежды, мебели, этикета и даже собак. Слово «успех » изменило свои смысловые возможности, с периферии языка оно локтями протолкалось вперед, стало важнейшим понятием – тоже под влиянием английского succeessful, Европейской культуры с ее культом успеха и достижения.
Прежде в русской культуре успех не рассматривался как основная жизненная ценность. Экзистенциальный статус успеха был невысоким. Конечно, и раньше русские стремились к успеху, делали карьеру, росли профессионально, но это не ставили во главу угла, этим не хвастались, а как бы даже стеснялись. Комплиментом было услышать «состоявшийся» человек, т. е. тот, который сумел реализовать талант и благодаря этому заслужил свое положение и уважение окружающих. А «успешный человек» звучало все-таки несколько двусмысленно. «Успешный адвокат» – раньше был обычно богатый, беспринципный адвокат, который защищал негодяев. Теперь же негативный оттенок стерся, такое определение звучит комплиментом человеку, который добился успеха , реализовав свой жизненный проект.
Сейчас человека будут уважать, если он не только успешный , но при этом еще и амбициозный . Здесь нет и речи о завышенной самооценке человека, который «много об себе понимает». В русской культуре существовало укорененное представление, что гордыня, спесь, амбиции – все это грех, это нехорошо, поскольку человек должен смиряться перед обстоятельствами. А теперь идея скромности, непритязательности утратила свою ценность в русской культуре. Это отражается в изменении оценочного потенциала таких слов, как амбиция, карьера, гонор, спесь, апломб. Теперь эти слова тоже подрастеряли свой морализаторский пафос. Прежде все они были безоговорочно неодобрительными, осуждали излишнюю самоуверенность человека, которая для русского была сродни некоторой глуповатости, узости представлений о жизни. Это, разумеется, осуждалось, как вообще в русской культуре осуждался человек, который слишком «много на себя берет», забыв о судьбе, с которой не стоит спорить.
Теперь же появилось и без всякого смущения заявило о себе целое поколение успешных амбициозных людей, они отвечают на вызовы жизни, успешно, активно – и даже агрессивно – делают карьеру ! И ничего плохого в этом уже не усматривается, никакого оттенка осуждения эти слова не несут. Еще 20 лет назад в ходу было выражение «карьера в хорошем смысле». Для чего была эта оговорка «в хорошем смысле»? Да потому что карьера как смысл жизни – это было что-то слегка постыдное, узколобое, а карьерист – характеристика холодного расчетливого типа, способного предать ближнего, лишь бы продвинуться по служебной лестнице. В последние годы появился новый тип сознания и поведения людей, характерный для молодых. Старшее поколение все-таки от этих слов коробит.
Многие изменения в русском языке произошли потому, что у русских (особенно среди молодежи) изменились жизненные установки, тип поведения, их отношение к жизни. Сейчас в алгоритме поведения людей возобладала установка на деловой, конструктивный подход, на оптимизм, на что-то созидательное, на умение видеть во всем в первую очередь что-либо хорошее, приятное в американском стиле «I am fine». Порой это проявляется не только в словарных новшествах, но и в изменении типа отношений между людьми.
Например, в традиционной русской культуре существовало совершенно особое представление о дружбе и дружеских отношениях. Это был не просто факт знакомства или любезного расположения к человеку, а скорее ощущение братства, уверенность в помощи в трудную минуту, возможность исповеди, когда можно «горевать и плакать откровенно». Эта модель отношений очень отличалась от западноевропейской традиции, где одобряется лишь один тип поведения – корректная дистанция. Там «выворачивать душу», вводить другого человека в подробности твоей личной жизни считается недопустимым.
Похоже, что теперь и русские усваивают такой поверхностный тип отношений, отказываясь от своих прежних ценностей. Сейчас, вместо того чтобы вполне душевно обрушивать на собеседника жалобы, избирается другой тип поведения – «keep smiling», говоря по-русски: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» Теперь это называется позитивным мышлением , чему уделяется очень много внимания. По этой теме пишут книжки, устраивают семинары, на специальных тренингах людей учат, как стать позитивным человеком, выработать позитивную программу, иначе никакой успех невозможен. Стал актуальным, модным позитивный человек – с позитивной жизненной установкой, который думает позитивно , избегая мрачных сцен, печальных ситуаций, тяжелых мыслей, кинофильмов и спектаклей с грустным концом. Главное теперь – иметь позитивчик . Без этого невозможно добиться ни успеха, ни карьерного роста, ни прочих радостей жизни.
Подобное происходит не только в русской культуре. Так, французы, например, живут под лозунгом «Ils faut positiver». Глагола «позитивировать» в русском языке пока еще нет, но, думается, и он не за горами.
Ну, а тот, кто не смог стать успешным ? Их удел выражен словами «неудачник» и «лузер» Слово «неудачник» изменило свой смысловой потенциал. Раньше его произносили с оттенком сочувствия, как бы говоря, что речь идет о человеке, который пусть и не достиг успеха и земных благ, зато он душевный, добрый и бескорыстный. Правда, не очень «деловой», но ведь каждому – свое. «Бедность» когда-то могла быть и «благородной», вызывала сострадание и желание помочь. А теперь неудачник звучит все более сурово, приближаясь к тональности английского looser. А в слове лузер уже нет никакого сочувствия, только снисходительное презрение.
Выбор тоже никогда не был в русском языке экзистенциальной ценностью. Свобода — да, это ценность, но вряд ли она прямо ассоциировалась с выбором . Свобода и тем более воля — это когда не учат жить, не мешают, не пристают, не заставляют, дают жить как вздумается. А выбор с его сомнениями – головная боль, риск ошибиться и последующие сожаления. Что же здесь хорошего? Мы жили так, что между свободой и выбором , как между мухами и котлетами, не было никакой ассоциативной связи. Здесь сыграли свою роль и русский фатализм, и русские идеи судьбы и всяких «авось», и отвращение к любой ответственности. Обычного человека наличие большого выбора напрягало, даже порой пугало, а отсутствие необходимости делать выбор успокаивало: «Буду жить, как все».
Но вот в последнее время что-то стало меняться. В рекламе все чаще мелькает слово выбор в самом положительном контексте. Причем его ценность растет. Особенно ясно это видно в рекламе подарочных карт. Лучший подарок теперь не книга, как бывало, а возможность выбора : «Подарите ей выбор !» Сейчас лучший подарок, например, не сами духи, а возможность по карте сделать выбор духов или чего-то еще на определенную сумму. Держать в руках кусочек пластика и ходить по магазину, размышляя, что же выбрать: вот эти духи? Или лучше тушь? Или все же духи? Это «что-то» почти уже твое, а тебе остается только решить, что ты предпочитаешь. Ощущения не самые плохие. От этого можно получить и радость. Если так пойдет дальше, то постепенно мы поверим, что возможность выбора — это большая ценность. Правда, в политической жизни пространство выбора как-то незаметно и постепенно сужается. А грешный язык нас приучает к новым соблазнам – радостям выбора . И не исключена вероятность, что возможности выбора будут постепенно расширяться в реальной жизни…
Новая установка в русском сознании на успешность и карьеру в сочетании с технологичностью сделали актуальным словечко « формат ». Конечно, это слово существовало давно, только раньше говорили о формате книг, потом стали говорить о формате файлов. А вот теперь формат появился буквально у всего: в книгоиздании, у радио– и телепередач, у мероприятий, магазинов, конфет и даже девушек. Ведь слышим же мы: «Девушка не моего формата» — и представлем себе, что имеются в виду размеры бюста и ее физические данные. Появились даже коробки конфет с названием «Формат» , а не какие-то там надоевшие «Ассорти». Слово «формат » стало общеупотребительным.
Это очень емкое слово заменяет то, что раньше мы бы назвали «жанр», «форма» (формат встречи), когда хотим сказать, что объект соответствует требованиям и ожиданиям, что он будет успешным и эффективным . Именно эта установка на успешность и сделала слово формат таким современным. Ведь традиционная русская культура отличалась высокой степенью интуитивности и образности. А слово формат уничтожает любой намек на интуицию, задает точные, почти технические параметры любому объекту. И вот теперь формат стал «культурным» словом. Кому из тех, кто пишет, не доводилось слышать от издателя: «Это не наш формат », – в смысле: «Подите вон!» В принципе – хамство, а звучит культурно.
Своей мутной иностранностью и глубокомыслием слово так полюбилось нашим современникам, что вошло в поэзию.
Не игравшие сроду —
Вместо шаха поставили мат.
И душа, и природа,
И отчизна – уже неформат.
Были люди двужильны
И духом совсем не слабы,
Но свое отслужили
И стали «совки» и «рабы».
Дайте устриц на блюде,
Шампанское и шоколад!
Ах, не любите?.. Люди,
Так значит и вы – неформат.
Новые модели поведения людей отражаются и в том, как они реагируют на проблемы и вызовы . Раньше на вопрос «Ты сможешь это сделать?» естественным был ответ: «Я постараюсь». Человек вроде бы не отказывается выполнить просьбу, даже согласен что-то предпринять, но не берет на себя всю ответственность, не клянется, что приложит все силы и обязательно добьется результата. В таком ответе проявлялись свойства традиционной русской языковой картины мира: понимание того, что уверенно говорить о будущем сложно, и идея, что результат действий человека не всегда предсказуем: может быть, получится, а может – и не очень, и тайная надежда, что, может быть, все как-то само собой образуется и делать-то ничего не придется.
А сейчас в ответ на просьбу что-то сделать можно услышать от молодых бодрый ответ: «Легко !» Слово не иностранное, свое, прозрачное по смыслу, но такой способ отвечать совершенно не вписывается в русскую стратегию жизни. Брошенное обещание «Легко !» – тоже отнюдь не гарантия, что человек непременно выполнит вашу просьбу, но интересна сама реакция: теперь по-русски можно с уверенностью говорить о будущем, планировать его, брать на себя ответственность. Люди стали более уверенными в себе.
Сомнительная система жизнеустройства, которая установилась в России 20 лет назад, тоже привнесла ряд мутных, но оптимистических слов. В самом деле, как обозначить современную политико-экономическую систему: «рынок», «капитализм»? Тогда какой именно «капитализм»: государственный, бандитский, бюрократический, олигархический или еще какой? С высоких властных трибун до сих пор не прозвучало ни одного уточнения или ответа на вопрос: в каком обществе мы живем? Ответ, возможно, поверг бы всех в смятение, а этого лучше избегать. И так слишком много вызовов . Однако жить приходится именно в этом обществе. Приходится как-то словесно озвучивать планы, цели, при этом по возможности щадя психику членов общества.
Активизировались новые слова «проект » и «продукт », точнее, их новое использование. Теперь можно сказать: «У меня есть интересный проект », «Я сейчас задействован в новом проекте ». Актеры теперь не снимаются в фильме или играют в спектакле, а действуют в проекте , а писатели не пишут романы или пьесы, а производят достойные (или не очень) продукты .
В новых условиях рынка (капитализма?) с помощью этих слов нам навязывается некая бизнес-метафора, что особенно чувствуется в слове продукт . Результат любой деятельности, в том числе и творческой, оценивается теперь с точки зрения купли-продажи. Сама же деятельность с помощью слова проект предлагается как продуманная, спланированная акция, направленная на получение того или иного продукта .
Распространение этой бизнес-метафоры на любые виды деятельности как бы погружает человека в деловой мир, затирает конкретный смысл его телодвижений, придавая им некую престижность. В общем, вполне в духе времени: стирает точный смысл, затуманивает и приукрашивает. И эти довольно мутные слова – дань сегодняшней моде, стремлению, с одной стороны, скрыть суть дела, а с другой – придать делу серьезность и значительность. Когда кто-то говорит: «Я участвую в проекте », – это может означать все что угодно: от строительства будущего завода до хождения по улицам с рекламным плакатом на спине. А за «выпуском нового продукта » может скрываться что-то очень значительное, а может – и ерунда. Собеседнику дается возможность додумать, заполнить пустоту, и лучше, если это заполнение будет в выгодном для вас ключе. Слова-то какие – многозначительные, с подтекстом, да еще иностранные!
Так работает бизнес-метафора. Да и само слово «бизнес » устроено точно таким же образом. Фраза «У него свой бизнес » не означает почти ничего. Объяснить можно только через отрицание: этот человек – не госслужащий, не врач, не учитель, не работник, не богема. А диапазон смыслов может быть огромный: от миллиардера, владельца заводов, газет, пароходов – до продавца шаурмы или мелкого мошенника.
Примерно так же мутно и размыто слово «менеджер », как называют теперь самых разных людей: от продавца колбасы (менеджер по продажам!) до руководителя крупной компании. Оно стало так популярно, что вытеснило на обочину другие привычные слова: руководитель, управляющий, управленец, клерк, служащий и др. В сущности, оно может обозначать любую наемную профессию, в том числе и профессию уборщицы: менеджер по клинингу. Можно услышать: «Подождите, к вам подойдет наш менеджер », хотя можно было сказать «наш сотрудник».
Зачем русскому языку это пустоватое слово? Дело в том, что за ним скрывается не столько профессия, сколько респектабельный образ жизни, особая корпоративная культура. Менеджер — это стабильная работа, стабильная жизнь с бизнес-ланчами и клубами, поездками за границу. Это что-то вроде среднего класса минус богема. Престиж этого слова делает любую профессию приманкой, помогает скрыть истинное положение вещей. Вместо продавец или уборщица можно сказать важно: «Я – менеджер» – и тем самым приобщиться к солидному классу солидных людей.
Хотя язык всегда проговаривается и выдает потаенное, эти новые лукавые слова как волшебной палочкой затушевывают нашу реальную жизнь, наше социальное положение. Люди в разговоре о себе предпочитают многозначительную неопределенность, как бы говоря: «У меня все в порядке». А если даже и не совсем в порядке, то пусть собеседник так думает. Правда сейчас порой слишком болезненна.
Дань новому времени и новым политико-экономическим отношениям – русское словечко «пиар ». Русское, хотя оно основано на английском PR, то есть Public Relations, что значит «связи с общественностью». Зато оно приобрело русскую огласовку, собственное, исключительно русское значение, да такое, что его не узнают ни англичане, ни американцы. И к тому же породило русскую семейку выразительных производных: пиариться, пиарщик, пиаровский (ход), отпиарить и т. д. Из узкопрофессионального оно стало национальным, распространилось с рекордной скоростью и, несмотря на мутный смысл, понятно всем.
При этом оно так сильно отличается от английского прототипа, что англоязычные люди его не понимают. Да и большинство русских, употребляющих это слово, понимают его весьма приблизительно: для многих оно ассоциируется с чем-то негативным, с агрессивным навязыванием своего мнения. Стандартное определение пиара в русском языке – «черный». А пиарщика люди представляют себе обычно как циничного пройдоху, готового обмануть, навязать свое мнение, чтобы «впарить» что угодно. Фраза «Это совсем не пиар » говорится, чтобы убедить собеседника, что это – чистая правда!
Непонятно одно: как страна жила раньше без пиара ? Ведь сам факт «навязывания мнения» в России существовал всегда. Популярность этого слова, видимо, означает только одно: вот теперь русские окончательно осознали, что ими кто-то манипулирует (небезвозмездно, конечно) и что теперь они не боятся говорить об этом с осуждением.
Public Relations – источник русского пиара – в словаре объясняется как «некие усилия, направленные на поддержание доброжелательных отношений и взаимопонимания между организациями и обществом». Но в русском словечке нет ни идеи доброжелательности, ни стремления к взаимопониманию. Дикий российский капитализм подкорректировал смысл этого слова, сделав его чуть ли не ругательством. Тем более что и сам термин неуклюж: что за «связи с общественностью»? Кто такая эта «общественность»? Слово пиар затерло эту неуклюжесть, вобрало в себя все негативные смыслы, связанные с этим явлением русской жизни. Правда, в СМИ все время пытаются объяснить, что пиар – это совсем не страшно, это совсем не то, что вы подумали, что настоящий пиар – это вовсе не стремление обдурить клиента или избирателя, а наоборот – желание ему угодить. Жизнь покажет, удастся ли этому слову очиститься от черных ассоциаций, навеянных русской жизнью.
Победившая в России идеология потребления и тяги к богатству тоже привнесла в русский язык много нового. Теперь многие не просто мечтают разбогатеть, а обязательно жить в элитной квартире со стильной мебелью, носить эксклюзивные часы и актуальную прическу, смотреть только культовые кинофильмы. Российская культурная парадигма меняется.
Как видим, в русском языке последних лет появилась целая обойма гламурных слов, и она постоянно пополняется, поскольку установка на потребление и власть денег в русском сознании пока не исчерпана, а только усиливается. В молодежной среде возник некий жаргон, который помогает молодым самоутверждаться, создавать свой собственный мир с разнообразными удовольствиями – причем «здесь, сейчас и сразу». СМИ и телеэфир заполнены описаниями светских приемов, ресторанных тусовок и презентаций, навязывая свои эталоны «красивой жизни». Ведь теперь «жить нужно в кайф», как поется в песне Лады Дэнс.
Вот из этой среды и вышло слово гламур . Впервые оно зафиксировано в 1997 г., но в последние 10 лет оно распространилось повсеместно и безгранично.
В СССР гламура не было, как и секса. Впрочем, он был (как и секс), но не был поименован, а значит – не афишировался, не возводился в культ, не символизировал главную ценность. Впрочем, и тогда женщины «доставали» шершавую околонаучную литературу, выискивая рецепты по омоложению и гармонизации семейной жизни. Дайджестов типа «Как завоевать любовь» тогда не было, все шло как бы само по себе, и редко кто нуждался в облегченных инструкциях по организации личной жизни. А потом что-то произошло. Появился гламур и его рупоры – дорогие издания по устройству «дольче вита», где излагались рецепты, как стать совершенством, как одеваться и украшаться, как соблазнить шефа.
Слово «гламур » пришло из английского языка (glamour) и успешно конкурирует со словом «глянец », потихоньку вытесняя его. Да и глянец — тоже слово нерусское, новое в русской культуре, поскольку не существовало раньше всеобщей тяги к желанию ослепить кого-то собою. Глянец пришел из немецкого языка (Glanz) и означал просто «блеск». Глянцевыми стали называть журналы с блестящей обложкой определенного содержания – о моде, о новом стиле жизни.
Слово «гламурный » вроде бы описывает ту же самую культуру, но оно глубже и образнее раскрывает ее суть. В английском языке это слово изначально связано с чарами, волшебством, отсюда и сфера его употребления: журналы – могут быть глянцевыми , а вот женщины, стиль, мода, обстановка, даже спектакль – только гламурными .
Эпитет гламурный можно применять практически ко всему: тусовкам, спектаклям, одежде, духам, людям и т. п. На запрос в системе Google получен ответ: «Это совершенно непереводимое на русский язык слово может обозначать все что угодно». Однако без него индустрия моды и шоу-бизнес – просто немыслимы.
При этом каждый, кто произносит или печатает это слово, вкладывает в него тот же смысл, что и Эллочка Людоедка в слово «шикарно». Хорошо, есть привычное слово «шикарно», тогда зачем нам еще и гламур ? Язык не терпит лишних, ненужных слов: они забываются, стираются из памяти. А гламур , похоже, только наступает. Значит, это не просто «шикарно», а как-то еще?
Одно из значений английского слова Glamour (по словарю Вебстера) – это «непостижимое, неодолимо-магнетическое очарование, сочетание личного шарма с необыкновенной физической и сексуальной привлекательностью…» Звучит как поэзия! А вкратце гламур – это нечто таинственное, манящее, необъяснимое, что выражается в утрированной женственности, манерности, даже жеманности. Недаром популярным гламурным персонажем русских тусовок считается манерно-изломанная Рената Литвинова. Словом, гламур – оценочное понятие, которое говорит о новом стандарте роскоши и внешнего шика в стиле голливудской шикарной жизни 50-х годов прошлого века.
Прочно войдя в русский язык нового времени, гламур дал сигнал: отныне в русской культуре появились новые ценности, новый дух, неодолимая тяга к высоким стандартам потребления. Впрочем, подобное происходит не только в России. Вот и французы, хотя и сопротивляются моде на все американское, тоже заразились этим словом: даже в подземке появились бутики под вывеской «Glamour», где продаются броские вычурные тряпки, ничего общего с роскошью и шиком не имеющие.
Хотим мы этого или нет, современная русская культура развивается в ауре этого слова.
Но почему его так трудно объяснить простыми словами? В русскую ментальность это слово встраивается не без усилий, его смысл остается размытым, неясным. Вот мы говорим гламурный о телешоу – в смысле «яркое», «праздничное», «блестящее», а сами же домысливаем, что говорим о чем-то обманном, чрезмерном, бьющем по глазам. А какие еще найти слова, описывая наши телешоу, попсовые тусовки с их напыщенностью, искусственными улыбками, мелочным остроумием, провинциальной изломанностью? Сказать, что это – «дешевые понты», «китч»? Пожалуй, да. Только эти слова тоже отдают чем-то бандитским и чужеземным. Пожалуй, самое точное – старое слово «жеманство»: оно помогает точно назвать, заклеймить и тем самым изжить манерное кривлянье и дурновкусие гламура .
В обойму современного, навязанного новыми временами образа жизни входят новые слова – исключительно позитивного содержания. В этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, а очень хорошо, даже замечательно! А наш язык начинает смахивать на восточного торговца, который крикливо расхваливает свой товар.
Примеры модной оценки: элитный, эксклюзивный . Слово «элитный » еще 20 лет назад сочеталось с сортами пшеницы или щенками, ну на худой конец с войсками и подразумевало отбор, селекцию лучших образцов. Затем оно стало понемногу вытеснять из языка слово «элитарный» (т. е. предназначенный для элиты). Теперь говорят: элитные клубы, элитное жилье.
А дальше все пошло вразнос, слово потеряло изначальный смысл. Раньше определение «элитный производитель » могло бы навести на мысль скорее о жеребце, а теперь так говорят о производителе дорогих вещей. И уже можно говорить об элитном белье, мебели и прочих бытовых предметах. В больших городах встречаются вывески магазинов: «Элитные холодильники», «Элитные кухни», «Элитные вина». Вместо того чтобы сказать, что товар – хорошего качества, недешевый и т. п., теперь достаточно прибавить слово элитный . Да и сама российская «элита », т. е. слой очень богатых людей, имеющих власть в стране, – тоже новость русского языка. Раньше таких людей называли «номенклатура», а теперь, словно бы выражая восхищение перед их избранностью, мы называем их – «элитой ».
У слова «элитный » есть брат-близнец – прилагательное эксклюзивный . Вначале они довольно сильно различались. Эксклюзивный подразумевало предназначенность для кого-то одного-единственного. Например, эксклюзивным можно было назвать интервью, данное лишь одной газете, а эксклюзивные права – предоставлялись лишь одной компании.
Но вот в СМИ стали появляться довольно странные словосочетания: эксклюзивные видеокассеты, выпущенные огромным тиражом (зато с редкими кадрами); эксклюзивные часы, изготовленные массово, но с каким-нибудь прибамбасом вроде бриллиантового украшения. Слово «эксклюзивный » на наших глазах семантически опустошается, приближаясь по значению к элитный , т. е. дорогой, редкий, качественный. Но вот теперь уже и редкость, и даже стоимость необязательно включаются в смысл этого определения, поскольку говорят: эксклюзивная баранина (при чем тут редкость?), фото, женщина и т. п.
За этими определениями стоит идеология потребления, избранности, преклонения перед богатством – тоже новость для русской культуры. Слово «элитный » как бы говорит: «Купишь вещь – войдешь в элиту!», а определение «эксклюзивный »: «Купишь вещь – станешь ее единственным обладателем, ведь такой больше ни у кого нет!» Главная мысль этих слов: «Купи, ну купи дорогую вещь! Дорогая – значит хорошая!» Вот уже и французы из «Лореаля», поднаторевшие в рекламе, давят на психику обывателя: «Купи эксклюзивный шампунь! Ведь ты этого достойна!»
Гримасы торговли, т. е. агрессивное навязывание продукта, бессмысленно частое использование этих слов внутренне опустошили их, лишили яркого смысла и все реже подстегивают желание обладать этим продуктом. Все чаще они используются в рекламе не очень дорогих и не вполне качественных вещей, все слабее гипнотизируют потенциальных покупателей. Думается, что эти слова уже прошли пик моды и их конец не за горами. Какими словами нам станут навязывать покупку в дальнейшем?
Интересно в этом плане и слово «комфортный ». Оно появилось в русском языке недавно, и появление его тоже не случайно. Комфортный — это такой, который хорошо отражается на самочувствии, доставляет приятное ощущение. Прежде всего это физическое ощущение: комфортная температура, когда не жарко и не холодно, а просто приятно, и ты получаешь удовольствие. Теперь так стали говорить и о психическом состоянии человека. «Мне некомфортно » – значит «мне неудобно», «я не в своей тарелке». При этом исключается представление о ярких состояниях и чувствах. Например, если человек испытывает острое наслаждение, восторг, то уж никак не скажешь, что ему комфортно . «Мне с ним комфортно » – это точно не про любовь. Это словечко подозрительно: постоянная жажда и неистовый поиск собственного комфорта легко может обернуться глухотой к боли другого человека, разрушает понимание между людьми.
Откуда взялось это слово? Ведь в русском языке были хорошие выражения по этому поводу. Например, удобный. Но удобный — это не столько о том, что доставляет приятные ощущения, сколько о том, что не доставляет неприятностей. Фраза «Вам удобно это время?» показывает очень широкое значение этого слова.
Хорошо, возьмем слово уютный. Правда, его значение тоже специфично: уют связывается с идеей небольшого пространства, закрытостью, теплом, покоем и особой атмосферой душевности. Если вы на берегу океана, вас обдувает ветерком, вам хорошо, вам комфортно и даже удобно, но все-таки никак не уютно.
Есть еще слово – комфортабельный. Но здесь имеется в виду какое-то техническое достижение, созданное человеком и для человека: кресло, отель, самолет и т. д.
Итак, все слова, что мы перебрали, не могут конкурировать со словом «комфортный ». Только оно одно может передать главную ценность эпохи потребления: занимаясь своим делом, по ходу жизни человек хочет постоянно получать приятные ощущения, удовольствие, причем не слишком явное и глубокое, а такое, чтобы не особо отвлекаться от дел.
Интересно, что многие из нас отчетливо понимают, что все эти «новшества» в русском языке – результат влияния английского языка, и ничего страшного в этом не находят: мол, вместе с новыми вещами, идеями и понятиями мы перенимаем и новые ценности англосаксонской культуры. Это же логично!
А между тем это не всегда так. Например, слово «агрессивный » в русском языке все чаще используется в одобрительном смысле. Теперь нужно агрессивно делать карьеру, наносить агрессивный (яркий) макияж, носить агрессивную (броскую, вызывающую) одежду и т. д. Особенно легко подобные фразы произносят те, кто говорит по-английски, потому что aggressive действительно часто употребляется в английском языке в одобрительном смысле. Однако агрессивный макияж по-английски не говорят: там heavy make-up, т. е. тяжелый. Русские заимствовали слово, а потом в его использовании домыслили свои представления о том, как должно быть там, «на Западе». Так что агрессивный макияж – это наше родное изобретение, сфабрикованное а-ля «там».
Перечисленные примеры показывают, что речь идет не об отдельных изменениях русского языка, а об изменении целого фрагмента языковой картины мира у русских, которые связаны со сдвигами в их сознании, новым типом поведения, новой жизненной стратегией молодых, их новыми жизненными ценностями.
Теперь они не боятся подчеркнуть свою установку на успешность и карьерный рост – отовсюду как заклинание доносится: успех , успешный, успешность . А также многие предпочитают позитивное мышление, избегая мрачных разговоров, сцен, драматических сюжетов в кино, на сцене или в книгах. Без этого не добиться успеха !
Для них утратили популярность идеи личной скромности, непритязательности, вера в судьбу и даже наше «авось». Поэтому они предпочитают не сидеть сложа руки, а отвечать на вызовы . Эта новая модель поведения среди русских – активный, деловой, конструктивный подход ко всему, готовность тут же, не надеясь ни на кого, активно и даже агрессивно (!) действовать , решать проблемы , не испытывая от этого усталости, а только драйв .
Порой молодые русские пугают отцов своей самоуверенностью, завышенной самооценкой сил и способностей, когда с апломбом говорят о своей амбициозности , а в ответ на просьбу заявляют, что да, разумеется, все будет о'кей, это – легко! А еще они пугают старших тем, что не скрывают презрения к неудачникам и лузерам , к пассивным и потерянным людям.
Неясная система жизнеустройства и экономических отношений в России сделала актуальными ряд столь же неясных, но современно звучащих слов. Во-первых, русский пиар , смысл которого любому англосаксу придется растолковывать не без усилий, настолько далеко он отстоит от своего английского родственника. Кроме того, в новой России результат любой деятельности, в том числе и творческой, теперь принято оценивать с точки зрения купли-продажи. Поэтому не случайно любую работу, любой ее результат можно со значительным видом теперь назвать проектом и продуктом , человека, который это делает, с еще более значительным видом – менеджером , а его деятельность – бизнесом . Ряд этих сверхсовременных и модных слов, конечно, затуманивает суть дела, но звучит очень позитивно, придает респектабельность и, главное, – непременно ведет к успеху , который и составляет смысл жизни для многих. Влияние глобализации подарило и технологическое словечко формат , которое стало модным.
В России за два последних десятилетия изменилась культурная парадигма: в ней победила идеология тяги к богатству и высоким стандартам потребления. Это вызывало к жизни целую обойму «гламурных» слов: гламур, элитный, эксклюзивный, комфортный .
И самое интересное: у молодых русских появилась новая ценность – возможность выбора , что доселе их отцов и дедов только напрягало, если не пугало. А вот им нравится выбирать . Сам факт, что у молодых появился вкус к выбору , – большая новость в русской стратегии жизни, и это как раз внушает большие надежды на будущее.
