Тревога Марины немного улеглась, когда они с Мажариным приехали на Ленинградский вокзал и сели в поезд.

— Волнуешься? — понимающе улыбнулся Сергей, безошибочно угадав Маринкино волнение.

— Нет, — сначала соврала она, но потом призналась: — Конечно, волнуюсь. Вдруг я не понравлюсь твоим родственникам.

— Не говори глупостей. Как ты можешь им не понравиться?

— Не знаю. Я трусиха, — пожала плечами, покрепче усаживаясь в кресле. Глянула на часы: десять минут до отправления.

— Женщины все — трусихи.

— Нет, есть женщины сильные.

На эти слова Сергей тихо рассмеялся:

— Есть. Сильные. Но падающие в обморок при виде мыши или таракана.

— Я про силу характера, — уточнила Марина, загоревшись доброй искоркой спора.

— Я тоже. Можно быть чертовски сильным человеком, сидеть на диете, отказываясь от сладкого, но орать на мать, бабушку, жену или детей, если быть не в настроении.

— Ты про ценности.

— Про то, что у каждого свое понимание силы. Ценностей тоже.

— Люди ведь не машины, чтобы всегда и при любых обстоятельствах держать себя в руках.

— Не машины, — согласился Мажарин. — Но машины не умеют извиняться, а люди вроде бы должны уметь.

— Это точно, — вздохнула Марина.

Рассеянным взглядом она оглядывала вагон и входящих в него пассажиров. Большие люди, маленькие люди. Разные. Они укладывали на полки багаж, усаживались в кресла. Они улыбались, разговаривали, молчали, смеялись. Ждали.

Когда поезд тронулся, пейзаж слился в одну неразличимую полосу, и смотреть в окно стало бесполезно. Мысли у Марины тоже побежали, но как будто и не в голове, а рядом; душа наполнилась детским восторгом, потому что даль всегда манит неизвестностью.

Поезд тронулся. Полупустой. Но битком набитый надеждами, стремлениями, ожиданиями.

Сергей сжал руку Марины, выводя тем самым девушку из полудремотного состояния, в которое она, задумавшись, погрузилась.

— Серёжа, ты чего-нибудь в жизни боишься?

— Ничего. За тебя.

— Мажарин, я тебя люблю, — прошептала, а он прижался губами к ее виску и промолчал. — А мне? — спросила, не дождавшись ответных нежностей.

— Что?

— Мне сказать.

— Тебе не буду. Вот такой я эгоист, хочу признание слышать чаще, чем говорить.

Марина улыбнулась и произнесла еще тише:

— Мажарин, я тебя люблю…

Говорят, от прошлого нельзя убежать. Врут. Они убежали. Унеслись на скоростном поезде в свою манящую даль. Вырвались. Из того страшного дня, из той жизни. Они перепрыгнули свою бездну…

Через несколько часов прибыли в Санкт-Петербург. Город встретил их дождем, свинцовым небом и резким ветром. На перроне Московского вокзала ждал Евгений Семенович, большой мужчина с круглым лицом и добродушными глазами. Он не был Мажарину кровным родственником, но относился Сергей к нему как к родному. Мужчины обнялись, поздоровались, Сергей представил Марину, и все вместе они спешно направились на парковку. Сначала шли быстрым шагом, потом пустились бегом, перескакивая через лужи на асфальте и пытаясь неловко укрыться в легких куртках от холодных колючих капель.

Марина взяла Сергея под руку, стараясь не отставать. Ветер бил в ребра, а в груди почему-то ширилось чувство необъяснимой радости, и охватывало ощущение, что, стоит легонько подпрыгнуть, и она взлетит в небо.

— Погодка, правда, подкачала, — сетовал Евгений Семенович, извиняясь за все: и за солнце, которое спряталась в тучах, и за эти тучи, обдававшие гостей холодной моросью.

— Нормальная погодка, питерская. Я бы удивился, если бы приехал, а у вас солнечно.

— Не скажи, солнце у нас бывает. Или в Москве дождей нет? — посмеялся дядюшка.

— В Москве дождей хватает.

В Москве дождей хватало. Но в Питере солнце светило по-особенному. Ярче и теплее оно всегда светило, будто откупаясь за мрачные серые дни.

Мажарин любил Санкт-Петербург и чувствовал с ним какое-то внутреннее родство, наверное, потому что сам корнями из этого города. Прощал он ему слезы дождей, угрюмость неба, враждебность ветров, скупость солнца и неразговорчивость утренних туманов.

Питер как дальний родственник — в любую погоду приветливый.

Москва доводит истериками происшествий и упрямством пробок. Она парадная и яркая в праздники, но хмурая в будни. Усталая, со вздутыми венами щербатых дорог на окраине, и энергичная, с богатым внутренним миром, в центре. Легко любить на расстоянии, видя только торжественные контуры внушительных зданий, а не захолустья с разбитыми фонарями.

Легко любить, идеализируя и не касаясь изъянов.

Москва как женщина, с которой живешь.

Мажарин любил Москву…

Пока добрались до загородного поселка, совсем стемнело. Кажется, небо опустилось на город и уперлось в крыши домов. Все вокруг потеряло цвет и стало непроглядным — сизо-серым.

— Бегите в дом, я машину в гараж поставлю, — предупредил Евгений Семенович.

Сергей схватил сумку с вещами с заднего сиденья, и они с Мариной пошли в дом. Побежали. В просвете быстро открывшейся двери уже показалась Людмила Захаровна, полноватая женщина с короткой модной стрижкой.

— Скорей-скорей, — махала она рукой и добродушно улыбалась. Звала, подгоняла, желая поскорее укрыть долгожданных гостей в тепле своего дома.

— Замерзли? Привет! Господи, я так рада! Хорошо, что позвонили, хорошо, что приехали!

Серёжка, как я по тебе соскучилась! Мариночка… — говорила быстро, обо всем сразу, словно боялась что-то забыть и недосказать.

Мажарин, довольно улыбаясь, пока отделывался короткими фразами, позволяя тетке выговорить всю свою радость. Тетя Люда обняла его и Марину, обоих сразу, теплыми ласковыми руками.

В просторную прихожую прибежали дети, сразу переключив на себя внимание Маринки и Серёжки. Двое мальчишек. Один ростом побольше, другой поменьше, но оба светловолосые, светлоглазые и удивительно похожие друг на друга. Лёшкины сыновья.

Старший мальчик без стеснения бросился к Сергею на шею, младший смущенно застыл на месте.

— Привет, как тебя зовут? — спросила Марина у второго и присела перед ним на корточки.

— Тимоша. Тимофей.

— Ты покажешь мне свои игрушки?

— Конечно, — улыбнулся Тимоша и сразу взял ее за руку, готовый увести в свои владения.

Марина не знала, как нужно общаться с детьми, в ее круге общения не было маленьких детей, не сталкивалась она с ними, и внутреннего стеснения в ней было не меньше, чем в скромном пятилетнем мальчонке.

— Сегодня подарки маленькие, большие подарки будут завтра, — пообещал Мажарин, подхватывая на руки малого.

Тот весело засмеялся и расслабился. Как быстро меняется у детей настроение. Одно слово, особенно если это слово про подарки, — и вот уже звенит смех, и неловкости как не бывало.

Дети так быстро растут, вкусы меняются и потребности. Хотелось угодить и угадать, а Марина и Сергей, придя в огромный супермаркет с товарами для детей, попросту растерялись между стеллажей, уставленных всякой всячиной.

Конструктор или мозаика? Машина или робот? Не определившись с выбором, Мажарин посчитал: в магазин нужно идти с племянниками и купить то, что они сами выберут. У любого ребенка есть мечта: то, что родители по каким-то причинам не покупают. Родители не покупают, но может подарить добрый любящий дядя.

— Серёж, поднимайтесь в комнату… ту, что около Лёшкиной спальни… ты знаешь! — крикнула Людмила Захаровна уже с кухни. — Митя, Тима, давайте ужинать и спать, поздно уже!

На второй этаж вела широкая лестница. Марина и Сергей поднялись в комнату, переоделись в сухие удобные вещи и снова спустились в кухню.

— Почему Тима, — спросила Марина.

— Димку мы Митькой зовем, а Тимофей — Тимоша. Но потом как-то само пошло… кричишь, зовешь, все быстрее надо, всегда ж куда-то торопимся, вот Тима и получился.

— А это твоя невеста? — спросил Дима у Сергея.

— Да, — улыбнулся Мажарин.

— А почему без свадебного платья? — засмеялся мальчик.

— Ой, Митька, юморист нашелся, ешь не отвлекайся, — одернула Людмила Захаровна.

— Отдыхающие наши чего с собой детей не взяли?

— Ой, Серёж, да собирались сначала с детьми, а потом передумали. Пусть сами отдыхают. Да и мне не по себе стало, как представила, что дом пустой будет.

— А так всегда. С ними шум-гам, покоя хочется, а хоть на день увезут куда, душа не на месте, не хватает чего-то. Привыкли уже всем табором жить, — поддержал жену Евгений Семенович, и в его голосе проступила нескрываемая теплота. Он протянул руку через стол и потрепал по волосам младшего внука: — Да, Тимошка?

— Угу, — кивнул мальчик, уплетая суп.

— Тимофей у нас скромный мальчик, сами не знаем, правда, в кого, — засмеялась Людмила Захаровна.

— Люд, сколько ты нас голодом будешь морить? — поторопил жену Евгений Семенович.

— Всё уже, всё, накрываю!

— Давайте я помогу, — предложила Марина, поднимаясь из-за стола.

— Нет-нет, сиди, я сама, — уверенно отказалась Людмила Захаровна, кладя руку на ее плечо и снова прижимая гостью к стулу.

Ужин, как показалось Марине, прошел быстро. Наверное, потому что она была очень голодна — ничего ж практически с утра не ела. Поэтому только еда и запомнилась: невероятно нежный бефстроганов, сельдь под шубой, запеченные в духовке овощи, пирог с капустой и цыпленок табака с невероятно хрустящей корочкой. Остальное словно протекло мимо. Она, как и внуки Людмилы Захаровны, только ела, а в разговорах лишь поддакивала или качала головой.

Уложить детей сразу после ужина, конечно, не удалось — им тоже хотелось и внимания, и общения. Все перебрались в гостиную: Мажарин и Евгений Семенович с коньяком, Марина и Людмила Захаровна с чаем.

Ветер за окном бесился. Дождь разошелся, постепенно превратившись в град. Периодически стекла трещали и звенели — как будто кто-то горстями кидал в них мерзлые горошины. Деревья роптали, возмущенно гудя. Все оживилось звуками.

Стук, вой, грохот, скрип, словно стон…

Наблюдая за дьявольским ненастьем, Марина нависла над подоконником. Мальчишки, повторяя за ней, тоже прилипли к окнам, но вскоре потеряли интерес. Небо было совершенно черным, свет фонарей рябил от дождя и града — ничего особо не разглядишь.

— Ребят, пойдемте спать, пора, поздно уже, — строже и громче сказала Людмила Захаровна.

Внуки, пытаясь протестовать, все же поплелись за бабушкой. Марина, глядя на них, улыбнулась.

Дети — маленькие, странные, пока чуждые ей существа. Жизнерадостные, они не попадают под влияние природы, их еще не одолевает меланхоличное настроение, не разъедает неопределенная унылая тоска. Не боятся они перспектив и планов. Пообщавшись с ними, невольно задумаешься, может, стремление взрослых искать причины неудач в прошлом — это лишь попытка оправдать собственное бездарное существование в настоящем? А дети счастливы. Тем простым счастьем, которое взрослым почему-то очень сложно найти, но очень просто потерять.

Марина подняла книжки-раскраски, валяющиеся на полу, и бросила их на журнальный столик. Нестерпимо захотелось вдруг разрисовать свою жизнь, раскрасить яркими цветами так же, как маленький Тимошка раскрасил свои картинки.

Жить захотелось, радоваться, и, подобно детям, не замечать ничего, что могло быть хоть как-то омрачить эту радость. Стереть бы из жизни все лишнее, ненужное и неуместное.

Большие настенные часы, висящие над камином, удивляли временем — уже за полночь. Там же, над камином на полке, стояли рамки с семейными фотографиями. Не сдержав любопытства, Марина подошла, чтобы рассмотреть их поближе.

Узнала тетю Люду и дядю Женю. На первом фото они моложе, Евгений Семенович какой-то необычно строгий, а Людмила Захаровна наоборот — веселая раскрасневшаяся, прижимается к нему, держа под руку. Вот и Алексей с женой — свадебная съемка, красиво все и помпезно. Вот снова Лёшка, уже с детьми. И снова он — сидит на берегу озера, согнув колени и сложив на них сцепленные руки. Обернувшись, через плечо смотрит в камеру. Щурится от солнца и улыбается, лицо еще юное, узкое. Рядом парень — в той же позе, что и Лёша. Оба они без футболок, с голыми спинами.

Евгений Семенович за чем-то пошел на кухню, Марина стянула с полки фотографию и подошла к Сергею.

— Мажарин это ты, — уверенно постучала пальцем по стеклу.

— Нет, — засмеялся он, отпираясь.

— Это стопроцентно ты. Я знаю.

— Откуда знаешь? Я сам себя не узнаю.

— Зато я узнаю. Я тебя по спине узнала. Это твоя спина. Мажарин, я тебя даже по затылку, если надо, узнаю.

Сергей засмеялся и потянул руку, будто хотел задрать на ней футболку. Маринка шикнула и отошла. Вернув фото на место, она посмотрела на другое. Эта фотография ее особенно заинтересовала. Довольно старый снимок, на котором семья: мужчина, женщина и мальчишка. Кто этот мальчишка, она, разумеется, сразу поняла. Мажарин. Улыбается и слегка морщит нос.

Наверное, рядом с ним — погибшие родители. Захотелось глянуть на фото поближе, но у Марины не хватило смелости взять его в руки.

— Узнаешь своего? — спросила подошедшая Людмила Захаровна.

— Конечно, — добросердечно улыбнулась Марина, но внутри почему-то вздрогнула.

Тетя Люда взяла с полки фотографию и протерла ладонью рамку, словно стирая с нее пыль.

— Братик мой… и Галочка… так страшно и неожиданно все случилось, раз — и нет людей… на ровном месте.

— Да, — уважительно понизив голос, согласилась Марина.

— Надо в церковь сходить свечки поставить. Сходим?

— Конечно.

— А Серёга у нас не меняется, такой же — все ржет и ржет, — засмеялась тетя Люда. — Серёга, а ты жениться собираешься или голову Маринке дуришь?

Мажарин нахмурился и кивнул:

— Собираюсь.

— И когда?

— Как вернемся в Москву, так и подадим заявление.

— Вот и правильно. Чего тянуть? Надо жениться и детишек заводить.

— Вот как женюсь, так сразу и начну заводить.

Людмила Захаровна присела радом с племянником и хлопнула его по колену:

— Девку надо, слышишь? А то одни пацаны! Ты и Лёшка, у Лёшки двое пацанов! Девку нам надо в семью. Срочно!

— Срочно, — весело засмеялась Марина: с такой иронией говорила тетя Люда и так по-доброму наставляла. — Это как получится!

— Должно получиться. Вон Семеныч о внучке мечтает, но что-то наши третьего не планируют.

— Люд, ну что ты прицепилась к молодым, — попытался Евгений Семенович урезонить жену.

— Молчи, старый, дай поговорить! — махнула она рукой.

Марина, тоже усевшись рядом с Серёжкой, снова рассмеялась.

Они еще долго разговаривали, и Стэльмах поняла, что эти разговоры о свадьбе и детях ей очень нравятся. Потому что вместе с этими шутливыми обсуждениями их с Мажариным будущее приобретало реальные и весомые черты.

Когда ложились спать, дождь кончился, ветер перестал завывать, и все вздохнули спокойно.

Все. И домочадцы, и, кажется, сам дом.