А та мысль о сверхчеловеке, что пришла мне в голову столь внезапно, мне понравилась. Действительно, я же по-настоящему являюсь сверхчеловеком в самом прямом смысле этого слова.

Все, что я делаю, я делаю лучше, чем делает это же обычный человек, причем делаю все это на высочайшем уровне; к тому же, у меня есть специфические возможности, обладание которыми у людей ассоциируется со всемогуществом – власть над временем и пространством, власть над чужой жизнью и смертью, и власть над душами людей – все это в совокупности и образует сверхчеловека, то есть меня.

У меня также не вызывает сомнений, что человек сверхчеловеком быть не может, а вот нечеловек – уже может. Между человеком и сверхчеловеком лежит путь через нечеловеческое начало, и я прошел этот путь.

Что я умел, когда только стал нечеловеком? Да практически ничего – ни власти над временем и пространством, ни власти над живыми существами у меня тогда еще не было. Я не мог даже перемещаться из мира Земли в мир Халы – ведь я не мог преобразовывать свое биологическое тело; но постепенно, с течением времени, я прошел первые два этапа: человек – нечеловек – сверхчеловек.

Что ждет меня дальше в процессе становления меня? Когда я стану Повелителем Миров и стану ли я им вообще когда-нибудь? Этого я сейчас не знаю, но знаю точно, что, как и говорил мой "отец", я меняюсь со временем, становясь все могущественнее и могущественнее, пока получая его от моего "отца", но со временем, может быть, я научусь самостоятельно увеличивать свое могущество и, наверное, когда-нибудь моя сила сравняется с силой Хозяина этой Вселенной.

Повелитель Мира – кто же это такой? Какими словами описать это состояние? Властелин Миров – это тот, чья власть распространяется на многие Вселенные, но что такое власть над Вселенной? Я много думал над этим вопросом и считаю, что это, прежде всего, право и возможность устанавливать законы ее развития и функционирования.

Да, я пока еще не умею этого делать, и поэтому меня нельзя с полным правом назвать Хозяином Мира, но можно представить, что когда-нибудь я научусь делать это и создам Вселенную с заданными для нее законами развития и функционирования материи – и что дальше? Зачем все это? Не знаю… Всему свое время, а пока мне просто нужно жить дальше.

Кстати, а куда подевался мой тигр? Ах, да, ведь я же отправил его в Индию! Надо будет вернуть его обратно. Решив так, я вернул кошку обратно в дом, и все в моей душе снова стало почти так, как и было раньше, до моей неудачной женитьбы.

Вскоре мне пришла в голову любопытная мысль, что тигра можно успешно снимать в кино, ведь он у меня совершенно ручной. Я переговорил с представителями нескольких кинокомпаний и заинтересовал их, потом нам устроили пробную съемку, и вот мой полосатый хищник уже стал актером.

На съемочной площадке я всегда выполнял работу дрессировщика: режиссер говорил мне, что должен делать тигр, а я это задание передавал зверю прямо в мозг, чтобы не допустить какого-либо непредусмотренного поведения в процессе съемки; я постоянно отслеживал внутреннее состояние хищника, и если замечал что-нибудь подозрительное, то или "гасил" его своими методами, или же (чтобы не наносить животному тяжелой травмы) прерывал съемку и отправлял зверя в клетку. Надо еще добавить, что тигр все то время, когда не работал, проводил в клетке – это делалось ради безопасности как людей, так и самого хищника.

А сцены с моим тигром получались великолепно: могучий и красивый зверь, играя вместе с актерами (сам ни разу не сбившись с роли), одним своим присутствием заставлял их играть столь естественно, что довольно часто это была уже не игра, а сущая правда; и, хотя рядом дежурили снайперы, но в их услугах не было необходимости – тигр был всегда послушен моей воле.

Теперь я зарабатывал деньги не только своей игрой, но и эксплуатируя своего полосатого "приятеля". Ему было достаточно тяжело выдерживать постоянное напряжение перед камерой, поэтому, когда я в качестве отдыха отправлял его погулять на свободу, он проводил там многие недели, и в его голове очень долго не появлялось желание вернуться обратно; но, когда оно все-таки появлялось, только тогда я возвращал животное назад, и оно появлялось передо мной отдохнувшее и готовое к работе. Обилие людей на съемочной площадке, постоянный шум и наличие непонятных (а значит, возможно, опасных) предметов на ней давило на психику тигра, поэтому я предполагал, что, очутившись на свободе, в нем появится стремление к убийству человека, но зверь оказался устроенным гораздо проще – он просто жил себе и никуда, кроме как к тигрице, не стремился.

Однажды мне самому предложили начать сниматься в кино, мотивируя это тем, что определенный класс ролей мне вполне по силам сыграть успешно. Я подумал и отказался, сказав, что и золото, и слава у меня уже есть, а больше ни того, ни другого мне не нужно. Меня пытались увлечь заманчивыми перспективами, но мне было противно изображать кого-либо, растворяясь в разных образах и, тем самым, теряя свое собственное "я", поэтому я отказался наотрез, и больше ко мне уже не приставали с предложениями такого рода.

Вскоре начался новый футбольный сезон. Я все так же, как и раньше писал научные труды и сказки, время от времени лечил людей от неизлечимых болезней, занимался благотворительностью, и вот, однажды, со мной произошел любопытный случай: я спас человека, вернее, его самого и его будущие произведения.

Дело было так: скользя по поверхностям людских душ, я обратил внимание на одну из них и заглянул в нее поглубже. Выяснилось, что эта женщина имеет прекрасные душевные качества плюс талант литератора, однако в детстве она сильно пострадала от насилия и поэтому на ее чистое и радостное восприятие мира была наложена печать боли, грубости и омерзения. Судя по всему, она вполне могла писать дивные детские рассказы и сказки, но психологическая травма сказалась в ней таким образом, что она хотя всю свою жизнь и занималась литературой, но не самостоятельным творчеством, а правкой чужих текстов – она очень долго проработала литературным редактором в издательстве; и уже под конец своей жизни (в это время я и обратил внимание на ее душу) природа вязла свое, и она стала писать рассказы, но какие-то тяжеловатые и неяркие. Меня заинтересовала эта несостоявшаяся писательница, и я заглянул в будущее, чтобы узнать, чем кончился ее жизненный путь, и обнаружил, что творческая жизнь у нее не сложилась: рассказы как были плохими, так они ими и остались; а для детей она так ничего и не смогла написать – ни строчки, ни сказочки. Мне стало очень жалко ее, ибо по независящим от нее причинам она так и не стала тем, кем должна была стать. Да, жизнь – тонкая штука: иметь талант – хорошо, но нужно еще, чтобы фортуна хотя бы не мешала, не говоря уже о том, чтобы не вредила, а иначе… Только я со своими сверхчеловеческими способностями смог увидеть жестокий изгиб судьбы и то, как он покалечил человеческую жизнь, притом что окружающие в принципе не смогли понять происшедшее.

Я часто видел изломы и зигзаги людских судеб, но практически никогда не предпринимал каких-либо шагов для помощи: устраивать судьбы глупо, ибо людей слишком много, а я – всего лишь один, – но этот случай был особым: я сам писал и буду писать сказки, я знаю насколько редко это тонкое и неуловимо зефирное творчество встречается среди людей, поэтому и решил помочь ей. Ее жизнь – это ее жизнь, и как она сложится, так пусть она и сложится, но убрать тот самый единственный судьбоносный эпизод из ее жизни следует, вот почему я заглянул в прошлое, оценил ситуацию и направил патрульного полицейского не туда, куда он тогда пошел, а направо и немного прямо; затем он у меня постоял немного, и я отправил его к той скамеечке, где сидели подвыпившие ребята, которые и должны были совершить это насилие в будущем, – но присутствие представителя закона остановило их, и две девочки (ради одной из которых все и было задумано) успешно и без проблем прошли мимо них.

Задуманное осуществилось благополучно – та женщина, которая жила в мое время, стала прекрасной детской писательницей, чье творчество было высоко оценено уже при ее жизни.

…А она шла и шла себе, мимо меня, не думая обо мне и не подозревая ничего – совершенно не думая о том, какой судьбы благодаря мне ей удалось избежать, а я думал о том, какая сложная и одновременно простая штука жизнь и как хорошо творить настоящее добро…

Вскоре со мной произошел еще один любопытный случай: как-то раз, во время съемок очередного фильма, меня познакомили с одной актрисой. В разговоре со мной она вела себя столь высокомерно и нагло, что я удивился и разозлился. Замкнувшись в своем эгоизме, она совершенно не слушала ничьего мнения, кроме собственного, обедняя тем самым свой внутренний духовный мир, и поэтому играла хоть и ярко, но плоско. Не уважая окружающих, она вела себя в жизни точно так же, как и играла, слишком примитивно понимая духовную сторону жизни. Я видел, что она могла быть более достойным человеком и, соответственно, играть гораздо лучше, чем играет сегодня, поэтому решил помочь ей.

Можно было, кончено же, изменить ей мозг, чтобы она не была столь высокого мнения о себе, – но это долго и сложно, и я не считаю ее достойной столь кропотливой работы с моей стороны. Можно оставить все, как есть, скорее всего так и надо было сделать,но мне в голову пришел один прелюбопытный вариант. Видимо, прошедшая война на женщину совсем не произвела впечатления, поэтому я подумал, что если поставить ее лицом к лицу с собственной смертью, то это повлияет на ее мироощущение и, как следствие, на мировоззрение, в результате чего она сможет измениться к лучшему.

Приняв решение, я предложил ей прогуляться, и мы отошли с лужайки за деревья так, чтобы нас никто не видел; однако люди были близко – мы отчетливо слышали разговор двух техников, что-то обсуждающих неподалеку.

Я достал ручку и бумагу и нарисовал три картинки. Мои рисунки были выполнены схематично. На первом из них я изобразил домик с дверью и трубой, из которой клубами выходил дым, на втором, рядом с первым, я поместил пароход с трубой, а под ним изобразил большие волны. Еще дальше, на третьей картинке, я нарисовал животное с длинной шеей и двумя горбами, стоящее на холмах, над которыми светило солнце. Я сказал актрисе, что эти рисунки – три символа, и попросил выбрать один из них; еще я добавил, что, только выбрав один из них, она узнает их скрытую суть. Женщина долго перебирала их пока, наконец, не остановилась на домике.

– Эти рисунки – три разных вида твоей смерти, – начал рассказывать ей я. – Кораблик – это символ твоей смерти во время кораблекрушения. Верблюд – это твоя смерть в пустыне от жажды. Но ты выбрала домик – а это нацистский лагерь смерти, и тебя ждет там гибель в газовой камере; а дальше… – дальше ты станешь дымом в крематории. Прощай.

Сразу же после моих слов, еще не успев ни понять что-либо, ни попытаться отговорить меня от моего намерения, она тут же оказалась в душном вагоне, лежащей на жесткой деревянной койке. Равномерный стук колес уносил ее все дальше и дальше в ночь, вокруг нее спали люди, очень много людей, ее окружал беспокойный сон людей с храпом и хрипами, было темно и жарко На ней была одежда людей того, далекого времени.

В процессе "лечения" я отслеживал два момента. Первый – это то, что она видит и что чувствует, а второй – это какие изменения тем временем происходят у нее в мозгу. Да, я, конечно, выбрал очень своеобразный метод правильного постижения жизни, который в обычной жизни трудно воспроизвести, поэтому и надеялся на быстрый качественный результат. Я полагал, что, скорее всего, она станет человеком достойным уважения не сразу же после возвращения, а после того, как проживет в своем мире еще какое-то определенное время после возвращения из этой "фабрики смерти" и не спеша осмыслит случившееся.

А тем временем актриса лежала без сна, со страхом вглядываясь в темноту и, вспоминая мое последнее слово " прощай". Она все еще не могла поверить, что случившееся с ней случилось на самом деле; перед ее глазами мелькали картины из ее прошлой жизни, и она не верила, что находится на пути в печь (ведь они уже давно стали далекой историей). Женщина решила подождать до утра, чтобы выяснить, куда она попала, и что случилось с ней на самом деле – на мой взгляд, вполне разумное решение.

Настало утро. Люди просыпались: они стали двигаться и говорить на своем непонятном языке, и тут только при свете дня она увидела, как много людей втиснуто в ограниченное пространство одного вагона. Никто из находящихся вокруг нее людей не удивился, увидев рядом с собой новую незнакомую женщину. Все были заняты своими делами, а дел было множество: позавтракать, накормить и успокоить детей, поговорить с соседями о разных вещах, а главное – о предстоящем переселении, из-за которого их насильно бросили в эти вагоны и везут куда-то далеко.

Но путь их заканчивался – и путь в пространстве, и путь во времени. Поезд начал тормозить, и состав постепенно останавливался, пока, наконец, не замер совсем. В раскрытые окна была видна станция с перроном, кассой, маленьким вокзалом и широкой площадью перед ним. Неподалеку стоял столб с указателями направлений к другим населенным пунктам, причем эти надписи были выполнены на непонятном для актрисы языке, но то, что это указатели, было понятно и так, – похоже, отсюда их поведут еще куда-то.

Слышны хриплые крики у входа на непонятном языке, все встают и нестройной толпой выходят наружу. Тот же голос командует и дальше, а ее глаза, тем временем, видят вышки с прожекторами и пулеметами, несколько рядов колючей проволоки по периметру, солдат в черных мундирах, касках и с автоматами наперевес, овчарок на поводках и офицеров. Она видит свастики на повязках офицеров, и с диким животным ужасом начинает верить моим словам. В тот момент она близка к обмороку, но вид направленного на толпу оружия заставляет ее оцепенеть и не предпринимать каких-либо резких поступков. Им что-то кричат, но из-за незнания языка актриса не понимает, что именно, однако остальные понимают прекрасно и делятся на две группы – на мужчин и всех остальных. Она идет вместе с женщинами, все раздеваются, и она тоже раздевается вместе со всеми, потом их стригут наголо в соседнем здании и, когда очередь доходит до актрисы, она безропотно теряет свои волосы, которые она так холила и лелеяла, и которые она считает великолепными, а потом все они снова выходят на площадь. Люди держат в руках все свои ценные вещи, деньги и документы; на них нет ничего, даже обуви, а тот же голос, многократно усиленный громкоговорителями, продолжает командовать. Толпа обреченных еще не знает, что ее ждет, но пока молчаливо и с затаенной тревогой подчиняется приказам. Пока все еще достаточно спокойно в психологическом плане, пока все еще происходит достаточно спокойно…

Но вот следуют новые команды – темп событий убыстряется и обстановка внезапно срывается в бессмысленную жестокость: людей заставляют оставлять все ценное, заставляют бросать документы, драгоценности и деньги в разные контейнеры, и толпа начинает понимать, что документы им больше не понадобятся никогда. Осознание это факта ужасает, но эсэсовцы в черных мундирах подчиняют людей ударами дубинок, зуботычинами и бешеным лаем разъяренных псов, парализуя волю людей, и гонят их дальше. У обреченных уже не осталось иллюзий – они знают, что их ждет что-то очень страшное, может даже и небытие, но все происходит настолько быстро, что ум жаждет только одного – передышки, хотя бы небольшой, но передышки от этого ужаса нет – ее нет и не будет – в этом и заключается тонкий психологический расчет палачей.

Их куда-то ведут, всю эту толпу, быть может, многие и не догадываются куда именно, но она-то, моя актриса, теперь верит мне всем сердцем и потому справедливо считает, что их ведут на казнь, и, хотя ум ее понимает, что это конец, но верить в него она не хочет. Черепа на черных мундирах солдат отныне обретают свой настоящий смысл – это символ смерти, а не символ устрашения, как думалось ранее. Только теперь актриса обращает внимание на легкий сладковатый привкус воздуха – она прекрасно разбирается в запахах духов и, конечно же, почувствовала его гораздо раньше, но вот обратила на него внимание только сейчас.

Их гонят по аллее, по краям которой растут красивые ухоженные деревья, а перед ними стеной стоят солдаты в черных мундирах, многие из которых держат на поводках овчарок, с яростью лающих на людей, а автоматы солдат направлены прямо на толпу. Где-то позади слышатся выстрелы, и крики раненых заставляют поверить в то, что эти черные солдаты будут стрелять, если сделать что-либо не так. Обреченные проходят мимо цветников, на которых растут цветы, но это цветы не для них, а для персонала лагеря. Ухоженные растения призваны радовать глаз палачей, для который беспощадное убийство ни в чем не повинных людей является работой, и которые, как рабочие на заводах, всячески украшают свое предприятие.

Прямо в конце аллеи, после цветника, находится невысокое красивое здание с оригинально отделанными воротами, а позади него видны расположенные неподалеку мрачноватые серые здания, и над некоторыми из них высятся трубы. Из труб идет дым, который ветром относится в сторону. "Это сладковатый привкус дыма пропитывает воздух", – понимает женщина; этот привкус везде, и от него никак нельзя избавиться. Итак, перед ней – крематорий, а дым – это то, что осталось от людей, ведь он раньше был людьми. Ужас захлестывает все ее существо – ей страшно, дико страшно, и очень хочется жить, а еще больше хочется проснуться от этого кошмара. Она трет глаза руками, таращится, но ничего не помогает – она уже давно не спит. В отчаянии женщина щипает себя за руку; боль, вначале резкая, пульсируя, постепенно, пропадает, а перед глазами у нее все то же, что и было раньше.

Их ведут большой колонной, и она знает, куда их ведут. Она молится, молится горячо и истово, вкладывая всю свою душу, молится о спасении и идет вместе со всеми. Бежать не удастся – слишком много вокруг автоматов и собак. Я смотрю в ее душу и вижу, что возвращаться ей пока еще рано: она еще слишком мало прочувствовала в этом месте.

Внезапно рядом с ней у кого-то не выдерживают нервы, и он с криком выбегает из толпы. Сухой треск выстрелов, злые лица солдат, надрывный лай разъяренных псов, со стоном падающее согнувшееся тело, грубые крики команд… – и колонна идет дальше, скованная страхом, и она придет туда, куда не хочет идти, и с ней будет то, что запланировано с ней сделать. Неизбежность со всей очевидностью предстает перед ней, перед женщиной из будущего, и она вспоминает все то, что ей когда-либо ей рассказывали об этом месте. Теперь она знает, что ждет их всех дальше – их ждет душ; душ, который, как им сказали раньше, нужен в качестве санитарной обработки; "душ", которым закончится их земной путь, и вместо которого их всех отравят газом. А после будут они лежать громадным холмом из обнаженных человеческих тел, и другие, пока еще живые бедняги, будут разносить их по печам.

И вот они куда-то приходят; ворота закрываются, и с этого момента у нее пропадают последние робкие надежды на чудо, еще недолго – и все начнется, чтобы тут же окончательно и навсегда закончиться. Она уже не молится, как когда-то в колонне, и она уже не проклинает всех и вся, а больше всего меня, как это делала в поезде, – ее душа опустошена. Их закрывают в большом зале – машинально, без надежды, молясь, все ее существо переполняет любовь к жизни и сожаление о таком жестоком конце ее. Я внимательно слежу за мозгом женщины – мгновения в газовой камере в ожидании смерти стоят многих лет жизни. Отчаяние охватывает все существо человека, который когда-то в будущем был актрисой, грусть и тоска смешиваются со страхом – она хочет жить, но права на жизнь у нее уже нет. Я вижу, как и куда идет процесс изменения мировоззрения у нее в мозгу, и когда решаю, что этот процесс пришел в нужную фазу, это означает, что я достиг поставленной цели и ей пора назад. Я перемещаю ее обратно, в тот же самый момент времени, из которого и отправил ее в прошлое, и она появляется передо мной в той же самой одежде, в которой она со мной беседовала и со своими родными нетронутыми волосами. Я смотрю на нее и вижу, как женщина, глянув на меня безумными глазами полными слез, садится на землю и плачет. Все кончилось – она жива, переместившись сюда прямо из газовой камеры.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел самого себя: весь в белых одеждах; и не голос у меня, а – глас; и не лицо у меня, а – лик; а на глазах – черная повязка, и над головою – нимб. А надо мной синее-синее небо, дует прохладный ветер с моря, и мои босые ноги стоят на песке; и вокруг шум океанского прибоя, неторопливый и властно входящий в истерзанную переживаниями душу и подчиняющий ее ритм своему ритму и музыке. Таким я и останусь в ее памяти навсегда – всемогущим существом вне добра и зла.

– Когда захочешь, приходи ко мне, и я все тебе объясню, – говорю ей я и ухожу.

Мы снова встретились не скоро. Наша встреча произошла примерно через полгода после моих экспериментов над человечеством, а она, тем временем, все так же, как и раньше, снималась в кино. Мы встретились после шумного банкета, устроенного в честь окончания съемок фильма, – она подошла ко мне и первой заговорила со мной. Празднование проходило на пляже, глубоким вечером, когда тихий шум прибоя и свежий соленый ветер придавал нашей встрече особое очарование. Мы были одни.

– Здравствуй, – сказала она мне, и в ее глазах было уверенное спокойствие и самоуважение.

– Здравствуй, – поздоровался с ней и я тоже.

Море шумело, с серебряным отсветом переливались волны, неподалеку слышались голоса людей, радующихся окончанию работы.

– Я бы хотела пригласить тебя выпить со мной, – предложила она, – в качестве благодарности и в знак того, что между нами нет никаких трений. То, что ты тогда сделал со мной, пошло мне на пользу. Теперь я чувствую себя гораздо увереннее в жизни, по-другому смотрю на мир, а также играю лучше, чем прежде. Взглянуть в глаза смерти, оказывается, полезно для дальнейшей жизни. Я стала другой, я стала лучше – и я благодарна тебе за помощь.

– Я удивлен тому, что ты благодаришь меня, ибо это для меня неожиданность, – ответил ей я, – ведь люди по природе своей неблагодарны, но лично тебе – спасибо; ну, а что касается алкоголя, то я уже давно не пью.

– Совсем?

– Да, с недавних пор – совсем. Есть три рода веществ, к которым человечество имеет тягу – это наркотики, никотин и алкоголь. Наркотики делают из человека сначала раба, а потом и животное – человек перестает быть человеком, и я вполне согласен с тем, что за их распространение наказывают высшей мерой наказания. Никотин тоже вреден для здоровья и дает стойкую привычку, а значит, употребление его в моих глазах является глупым и ненужным. Это напрасная трата здоровья, времени и денег. Алкоголь же не дает быстрого стойкого привыкания, но вреден тоже, поэтому к нему я отношусь как к небольшому неизбежному злу. Из этих трех видов веществ я для себя выбрал алкоголь, потому что он наиболее безвреден, и болезненное влечение к нему наступает через относительно долгий промежуток времени употребления. Раньше я выпивал по несколько раз в год, но в послевоенные годы у меня пропал к нему интерес, поэтому теперь я совершенно не пью.

– Странный ты человек, – в раздумье сказала актриса, – может быть, поэтому ты и обладаешь таким могуществом(?)

– А ты бы хотела получить его, мое могущество? – спросил ее я.

– Конечно, это было бы замечательно! Я не знаю насколько оно велико, но, судя по тому, что ты сделал со мной, оно впечатляюще.

– А одиночество – ты не подумала о нем, ведь я одинок со своей властью. Я один такой среди людей, всегда один и живу с этим уже достаточно долго. А ты не подумала об ответственности, ведь моя сила с легкостью может причинять боль и страдания? А душевная боль других людей – ведь я вижу ее и сопереживаю ей, и знаю, что могу помочь, но не всем… У меня нет никого, кто был бы мне опорой и нет ничего, за что стоило бы держаться. У меня нет дома, и поэтому мне некуда возвращаться: я везде чужой. То, к чему стремятся люди – золото, слава и власть над другими людьми мне ни к чему , ведь у меня уже сейчас есть власть над временем, вещами и свойствами вещей – мне не к чему стремиться в этом мире, в котором я живу сегодня, – в мире людей.

– Где моя любовь? – помолчав, продолжил я. – В прошлом; у меня нет ее в настоящем и не будет в будущем. Можно стремиться к женщине, но я могу обладать любой женщиной из любого времени и любого народа, какой только захочу; к тому же, мне совершенно не нужно прибегать к насилию – я могу сделать так, что любая из них влюбится в меня большой любовью (для этого мне достаточно всего лишь разобраться в ее психике и, в случае надобности, немного подкорректировать ее), и я уже не раз успешно делал это. Я не знаю кто я; знаю только, что я – это путь, но вот куда я иду? Трудно быть богом… И после этих моих слов, после всей этой боли моей души, после всей этой печали и грусти ты по-прежнему желаешь обладать моим могуществом?

– Трудно сказать, – ответила она, – теперь уже я в сомнении… А ты в действительности можешь поделиться со мной своей властью?

– Поделиться, наверное, смогу, но вот ты принять ее ты не сможешь. Ты, и другие – такие же, как ты, – все вы люди, обыкновенные нормальные люди, и вы не выдержите испытание ТАКИМ могуществом. Прав мой "отец" – дать шанс можно каждому человеку, но только единицы смогут пройти хотя бы половину пути, не говоря уже обо всей длинной дороге.

– А что это за путь?

– Это путь в твоей душе, в конце которого ты станешь практически богом.

– Зачем ты говоришь мне все это? – удивилась она, – Ведь это, наверное, тайна. А вдруг о твоих словах узнают люди – что скажут они? – начала беспокоиться женщина.

– Без доказательств они не поверят ничьим словам, а бегать убеждать каждого – и умного, и глупого – я не собираюсь, но, чтобы ты не волновалась, я скажу тебе следующее. Чем отличается ребенок от взрослого человека? Ребенок говорит то, что думает, и делает то, о чем говорит. Взрослый же человек вполне может думать одно, говорить другое, а делать совершенно противоположное – не первое и не второе, а что-либо третье. Люблю детей. Сейчас я тоже, как ребенок, – просто говорю правду, и больше ничего. Делай с этой правдой, что хочешь – это твое право. Ты лучше скажи мне, каков я по-твоему?

– Ты спокоен, силен и мудр, – ответила она, не задумавшись ни на секунду.

– А я предполагал, что ты добавишь еще и "жесток".

– Жесток?! О, нет, ни в коем случае! – воскликнула она. – И хотя я знаю, что ты убивал людей, но я, да и все остальные люди, так вот, мы считаем, что ты делал это исходя из каких-то своих побуждений, уходящих корнями туда, где обычным людям делать нечего. Ты – единственный и неповторимый, поэтому оценивать тебя и твои побуждения очень трудно: может быть, эти убийства – следствие войны, и того, что ты тогда вынес, может быть… Но ты не жесток – ты добр – такова твоя сущность: ты не обидишь слабого и поможешь в беде. Так считаю я, и так считает большинство; но мне ты открылся, и теперь я еще больше утвердилась в своем мнении – ты добр, – а затем, подумав, добавила, – и ты хороший.

Я согласен с ней, я чувствую, но пока еще логически объяснить не могу, что мой разум и мои понятия о добре и зле гораздо ближе к истинным, чем человеческие. Люди судят о самих себе и об окружающем их мире, оставаясь при этом людьми, – и это накладывает на процесс и результат мышления определенные ограничения и предрасположенности к выводам, которые следуют из их внутренней логики построения, из их биологии. К примеру, человек видит только ограниченную часть шкалы электромагнитных излучений – ни инфракрасное, ни ультрафиолетовое излучение он не видит, как не видит еще несколько диапазонов электромагнитных волн. С помощью приборов люди успешно исследуют этот невидимый мир, делают его фотографии, которые можно рассматривать обычным человеческим глазом, но эти фотографии передают не сам невидимый мир, а отношения между его компонентами, и поэтому человек никогда не сможет увидеть окружающий его мир в истинных цветах – по всей шкале электромагнитных излучений. В результате невидимый человеческим глазом мир не принимает никакого участия в формировании цветовой гаммы окружающей действительности, видимой человеком, тем самым, ограничивая его информированность о свойствах объектов и, определенным образом, направляя логику его мышления. Да, люди с помощью приборов и машин преодолевают свою биологическую ограниченность, становясь зависимыми от них и, тем не менее, все равно не достигая идеальной согласованности с миром, который недоступен им в соответствии с их внутренним строением.

Используя придуманные им самим приспособления, человек уподобляется одноногому бегуну, который для достижения еще большей скорости бега использует палку, как дополнительную опору; но этот бегун никогда не будет бежать так, как бегун с двумя родными ногами.

Люди ограничены своей внутренней природой, но они знают, что, не выучив иностранного языка, не поймешь родного*, – а я продолжу: не побудешь нечеловеком – не поймешь людей!

*Гете

– Благодарю тебя, – сказал я, наконец, после этой долгой паузы.

– За что? – изумилась она. – За правду я отплатила правдой. А ты случайно не знаешь, что будет в будущем?

– В твоем будущем или же в будущем человечества?

– Мое мне знать не интересно – оно все равно у меня будет! (Я говорю сейчас такие слова, которые никогда не сказала бы до газовой камеры – и это меня удивляет и радует.) Нет, скажи лучше, что будет с нами, с людьми? Знаешь ли ты наше далекое будущее?

– У вас, у людей, два будущих, – принялся отвечать я. – Первое – в другой Вселенной – там, где меня нет; о нем я ничего не знаю, потому что из этой Вселенной мне пока нет выхода. Но вот второе – в этой Вселенной – здесь, тут, со мной, будущее ограничено мной – пока я не прошел предназначенный мне путь – вы, люди, существуете, а когда я пройду его, тогда эта Вселенная прекратит свое существование, и все в ней погибнет.

Нужно еще принять во внимание то, что время, в котором измеряется мой путь, и время Вселенной – не идентичны. Я думаю, что через несколько лет моего времени я или пройду весь свой путь, или же погибну, но у людей до этого срока наверняка будет несколько миллионов лет. Кроме того, процесс уничтожения Вселенной тоже должен иметь определенную длительность. Если я выйду за пределы Вселенной, то, сколько этот процесс будет длиться в моем времени, я даже не могу себе представить, я знаю об этой Вселенной то (да и вы, люди, тоже) – она расширяется. На мой взгляд, самый простой способ "убрать" Вселенную – это принудительно сжать ее до сверхплотного состояния, например, до кваркового или же до ядерной плотности. В таком виде она будет занимать мало места и иметь простую структуру, то есть в целом будет достаточно удобной для дальнейшего использования; образно говоря, она будет напоминать "чистый лист бумаги для богов". Но сжатие Вселенной с точки зрения ее внутреннего времени будет продолжаться миллионы и миллиарды лет – неужели вам, людям, этого будет недостаточно? И это притом, что еще неизвестно, какова судьба уготована той, другой Вселенной, с людьми – ее судьба может быть лучше или хуже, не так ли? Суммируя вышесказанное, если бы человек мог бы выбирать Вселенную по своему вкусу, то, зная то, что я сказал сейчас, какую бы Вселенную он выбрал? – я не знаю, но думаю, что мнения людей разделились бы. Поэтому жизнь и в одной, и в другой Вселенной имеет как свои достоинства, так и свои недостатки, жить в этой Вселенной не так уж и плохо.

– Ты рассказываешь удивительные вещи – расскажи еще про что-нибудь, – попросила она.

– Ты исчерпала свои вопросы, и поэтому наши дороги расходятся, – ответил я. – Прощай навсегда.

– Но почему?!

– Потому, что так надо – ветер не удержишь в клетке: я – ветер, вы, люди, – клетка, а у меня другой путь, нежели жизнь в клетке. А на прощание я хочу пожелать тебе только самого необходимого: спокойствия, терпения, удачи и постоянного благополучия!

Мы расстались. А я тем временем, продолжу свой рассказ с того момента, когда моя собеседница еще только вернулась из лагеря смерти. В то время меня занимала история человечества и то, на сколько сильно она зависит от отдельной, пусть даже выдающейся, личности. История не знает сослагательного наклонения, она не знает слов "если бы", но это утверждение верно для людей, а не для меня. Я решил произвести серию экспериментов над человечеством, чтобы выяснить для себя этот вопрос, а также для того, чтобы глубже понять процессы развития, идущие внутри разумной цивилизации, в их исторической перспективе.

Я начал с исследования такого вопроса: "На сколько скорость развития человечества зависит от изобретения, например, огня, лука или колеса?" Чтобы не беспокоиться о том, что происходит у меня дома, я оставил вместо себя копию, а сам отправился в каменный век. Для начала мне нужно было найти того человека, который впервые стал использовать огонь, то есть изобретателя огня. В то время для меня это была сложная задача, потому что нужно было вести поиск по всей планете на протяжении тысяч лет среди миллионов людей, а тогда я еще не обладал хотя бы одной десятой того могущества, которым обладаю сейчас, и мне было сложно справиться с поставленной задачей, но я ее решил и нашел этого человека. Найдя изобретателя огня, я отправился на встречу с ним в то время, когда он еще только думал о вопросах сохранения и дальнейшего использования огня. Примечательно, что вопрос разжигания огня перед ним не стоял, потому что это было дело далекого будущего.

Я ждал его на холме. Вокруг меня раскинулась осень – желтый, красный, оранжевый, коричневый и зеленый цвета перемешались, как на ковре. Я осмотрел окружающую меня местность: деревья, заросли кустов и открытые участки равнины простирались во все стороны до самых гор на горизонта. Воздух был прохладный и свежий, пахло влагой. Скоро вот из этого небольшого леса выйдет группа охотников и пройдет в отдалении мимо меня, и там будет будущий изобретатель огня. Я решил, что выберу в качестве проверочного какое-либо крупное событие в истории человечества, затем отберу жизнь у исследуемого человека, после чего оценю влияние его смерти на проверочное событие и, тем самым, узнаю степень важности его изобретения; ну а затем, чтобы не нарушать целостность истории и чтобы она оставалась в неизменном виде, я верну ему его жизнь

В качестве проверочного события я решил выбрать Марсианскую войну. Я остановил свой мысленный взор на Марсе, во второй день после того, как землянами была пробита его оборона. Я видел дома и много-много зелени вокруг них, видел людей, сидящих в бомбоубежищах, видел пустынные улицы и клубы пыли. А еще я видел взрывы ядерных боеголовок: исполинские грибы из плазмы и пыли, вырастающие над горизонтом, и ураганный ветер, дующий из эпицентров множества взрывов, и яркий резкий свет, исходящий от грибов и поджигающий близлежащие строения. Грибов было много, их становилось все больше и больше, земля тряслась – это был конец Марса. Космические корабли землян пускали все новые ракеты, часть из них сбивалась, но остальные долетали до планеты. Земляне уничтожали марсиан…

Сожженный Меркурий, планета-завод, к тому дню уже превратился в радиоактивное кладбище, там еще оставались живые марсиане, но живыми они были только временно – они были обречены – их никто не будет спасать; а здесь, неподалеку от Марса, в холодной пустоте космоса, термоядерные взрывы ломали астероиды, разрывая их на куски, уничтожая марсиан и их постройки. Спутники Юпитера пока еще были почти не тронуты войной, а дальше, на спутниках Сатурна и Урана, царил мир, не нарушаемый ничем, – но то было затишье перед бурей… Все они погибнут позже, после Марса и пояса астероидов, и тогда во всей Солнечной системе обитаемыми останутся лишь Земля и Луна. Луна – плацдарм Земли для экспансии в космос, уже пережила самое страшное – жуткие по силе, первые мощные удары марсиан – и потеряла половину своего населения; оставшиеся в живых жители Луны продолжали свою адскую работу в ее недрах, и благодаря их самоотверженному труду эскадры землян переломили ход войны.

Марсианская война… Второй раз за всю историю человечества люди планомерно уничтожали себе подобных, прекрасно осознавая содеянное, и довели это дело до конца.

Так думал я, смотря и на равнину, и на Марс; находясь одновременно и на холме, и неподалеку от Марса; существуя одновременно и во времени каменного века и во времени начала космической эры. Я решил, что временно убью изобретателя огня, после чего оценю Марсианскую войну: изменилось ли ее положение во времени, поменялся ли характер боевых действий, на каком уровне находится наука, культура и технология – на более низком или же более высоком, чем они был до моего вмешательства, а когда я выясню для себя все эти вопросы, тогда я и оживлю его.

Я увидел своего подопытного человека еще до того, как он с товарищами вышел из леса, и вид его был обычным для той эпохи: грязный мужик в затасканной ободранной шкуре, с дубинкой и копьем в руках, весь в синяках и царапинах, и к тому же с нечесаными всклокоченными волосами. Люди меня не видели, потому что я был очень далеко от них, поэтому охотники спокойно шли себе дальше, в то время как я впервые в своей жизни начал эксперимент над человечеством.

Мне нужно было аккуратно лишить человека жизни, причем так, чтобы его товарищи ни о чем не догадались и, чтобы потом его можно было оживить, поэтому я стал действовать надежным отработанным методом, прервав несколько нервных волокон в определенных критических местах и разорвав, тем самым, единую нервную систему организма. Изобретатель огня упал в траву, как мешок, – он был мертв. Я начал анализировать Марсианскую войну и обнаружил, что с ней не случилось ровным счетом ничего: она все так же была в том же самом времени, что и раньше, а уровень науки, культуры и технологии человечества остался точно таким же, каким и был до моего вмешательства.

Это была явная неудача – оказывается, трудно быть богом. Спутники еще не успели наклониться над упавшим, стараясь помочь ему, как я уже соединил оборванные нервы, и бывший покойник начал вставать. Они решили, что он просто споткнулся, и начали смеяться над неловкостью товарища – так я понял их разговор, слова которого звучали у них в головах (оттуда я и считывал их себе в мозг, ведь сам я находился слишком далеко, чтобы просто подслушивать, а пользоваться специальной шпионской техникой мне не хотелось) – ну а понимать любой язык и говорить на нем – для меня это такая мелочь, что я даже внимания на ней заострять не буду, и к тому же эта способность для меня настолько естественна, как для человека естественно дышать или ходить.

Охотники пошли своей дорогой, а я подумал, что, наверное, этот изобретатель огня является не столь уж значительной фигурой, как казалось мне раньше, поэтому я попытался найти еще одного, теперь уже наверняка более важного изобретателя огня и, когда нашел его, то протянулся к нему через пространство и время и тем же способом, который я использовал и раньше, оборвав его жизнь. И вновь ничего – никаких изменений в Марсианской войне я не обнаружил. Этого человека я, конечно, тут же оживил, но в чем причина моей второй неудачи?

Наверное, предположил я, изобретение огня – способов его поддержания и зажигания – происходило сразу в нескольких местах независимо друг от друга в течение довольно длительного промежутка времени. Если это так, то таких изобретателей должно быть как минимум несколько человек. Я начал искать их, искал долго и упорно, пока не устал, но все же нашел еще несколько десятков таких изобретателей – теперь мне стало понятно, почему первый из них не является главнейшим и почему главных среди них нет – все они равноправны.

Вариант с огнем мне не понравился: понятие "изобретатель огня" является слишком нечетким и расплывчатым и оттого под это понятие попадает слишком много людей, а значит, влияя на одного из них, я оставляю в неприкосновенности остальных, которые совместными усилиями на протяжении тысячелетий добьются того, что люди все равно в определенное момент своей истории овладеют огнем, и случайная гибель кого-либо одного из целой плеяды изобретателей огня не повлияет на историю человечества в целом. Оказывается, история разумной цивилизации достаточно жесткая относительно случайных событий, и то, что должно произойти в определенное время согласно закономерностям развития, то и произойдет, несмотря на наличие множества мелких и крупных случайных событий. Я пришел к таким выводам, рассматривая изобретение огня; после чего решил рассмотреть другое, более легкое для анализа событие, правда, имеющее не настолько большое значение для людей, как овладение огнем, – я говорю об использования лука. По моему мнению, понятие "изобретение лука" гораздо уже понятия " изобретение огня ", поэтому работать с ним будет гораздо легче.

Чтобы не быть привязанным к какой-то одной определенной местности, я убрал свое человеческое тело с холма в каменном веке и стал осматривать Землю всю целиком, обращая внимание исключительно на людей, использовавших лук. Мое внимание перемещалось против течения времени, туда, в далекое прошлое человечества. Сначала, по мере продвижения в прошлое, я видел, что поверхность планеты была заселена племенами, которые все умели использовать и лук, и стрелы. Я углублялся все дальше и дальше, и когда оказался за несколько тысячелетий до начала нашей эры, то обнаружил, что на планете стали появляться места, в которых жили люди, не использовавшие лук. Я двигался еще дальше, до тех пор, пока половина населения планеты не перестала использовать лук, хотя живущая в то же время другая половина человечества лук и стрелы уже использовала. Если начертить карту Земли того времени, на которой отметить население, которое использовало и которое не использовало лук, то окажется, что люди проживали как бы пятнами: на территории одного пятна племена уже использовали лук, а на территории соседнего – нет. Эти пятна были неправильной формы – округлые, вытянутые, с изрезанными краями, причем было заметно, что на форму пятен оказывал влияние рельеф местности.

Я стал исследовать каждое пятно в отдельности – на исследование сразу всех пятен мне просто не хватало своих собственных ресурсов. Я прошел одно такое пятно до конца, или вернее, до начала, и у меня получился конус. Основанием конуса является территория, на которой жили люди, использовавшие лук; граница основания – граница между людьми, использовавшими и не использовавшими лук; вершина конуса – изобретатель лука, а высота конуса – это время, прошедшее от изобретения лука до распространения изобретения в пределах основания. С течением времени основания конусов увеличивались по площади, постепенно сливаясь друг с другом. Итак, изобретение лука проходило не одновременно, но по всей территории планеты, а распространение знаний шло в направлениях благоприятных миграциям, то есть рельеф оказывал значительное влияние на распространение знаний, но на создание лука, к моему удивлению, климат никакого влияния не оказывал.

Я исследовал все конусы, нашел их протяженность во времени, и она оказалась различной. Мое внимание привлекли четыре самых глубоких конуса. Я уничтожил их основу – четырех изобретателей лука: и перед моим взором предстал Марс, пустынный Марс, не знавший ни человека, ни Марсианской войны. Я замедлил развитие человечества! Оно осталось естественным, но теперь уже управляемым мной, и, когда я оживил изобретателей, тогда Марс вновь покрылся грибами ядерных взрывов.

Я попросил ресурсов у "отца" и получил их – мое могущество значительно возросло – теперь я мог охватить весь процесс изобретения и распространения лука по всей планете и на всем протяжении времени, отчего у меня получилась возможность рассчитать с учетом вероятности событий как замедление развития человечества, так и его ускорение.

Получилось, что, уничтожая 10 самых первых изобретателей лука, можно замедлить развитие человечества относительно Марсианской войны на тысяча триста лет, то есть в этом случае она наступит на тысячу триста лет позже, чем случилась фактически; то есть замедление составит несколько процентов от отрезка времени, который начался изобретением лука и окончился Марсианской войной. Если же убрать все препятствия, создаваемые людьми, а не природой (случайные стычки и войны между племенами, влияние шаманов и вождей в собственных интересах с целью сохранения и увеличения размеров власти над соплеменниками и прочие аналогичные процессы и события), то Марсианская война наступит на двести лет раньше.

Да, действительно, знания стоят человечеству тысяч лет развития. При очень низкой численности человечества фундаментальные открытия и изобретения случаются исключительно редко, поэтому повлиять на процесс их распространения можно, но ускорить его трудно, а вот замедлить – легко. При высокой численности и плотности населения фундаментальные открытия и изобретения случаются чаще, но при этом шире и круг вопросов, с которыми сталкивается человечество, – и в таком случае возможность принудительного ускорения или же замедления развития человечества все остается, но немного по-другому и на других принципах. К этому выводу я пришел гораздо позднее, уже перд самым моим расставанием с человечеством, но тебе, мой читатель, я говорю это сейчас, чтобы у тебя осталось целостное впечатление о вопросе.

Потом я задался вопросом: "А каково влияние отдельных, пусть даже выдающихся личностей, на общий ход истории?" Влияние на историю – это, на мой взгляд, экономия времени или же пустая трата его всем человечеством в целом. Процесс разрешения этого вопроса был аналогичен анализу изобретения лука и огня, с той лишь разницей, что меня интересовал только один отдельный индивидуум, а не их группа. Я выбирал определенного человека, отбирал его жизнь и искал, какие изменения хода истории произошли из-за его смерти, а когда находил и систематизировал их, тогда возвращал этому человеку его жизнь.

Я рассматривал выдающихся ученых и изобретателей, видных военачальников и политических деятелей, путешественников, философов, писателей, художников и музыкантов, а также выдающихся злодеев. Я обращал внимание на весь период культурной жизни человечества, начиная с античных времен и кончая современной эпохой.

У меня получилось, что наименьшее влияние на историю (на историю, а не на культуру человечества!) оказывают писатели, художники и музыканты, а также злодеи и авантюристы. Первые своим совместным трудом на протяжении тысячелетий формируют культурное лицо человечества – в этом и заключается их главная заслуга и предназначение, вторые же не делают ничего достойного.

Чуть большее влияние на процесс исторического развития имеют полководцы, а также путешественники и первооткрыватели, но еще больше их – государственные деятели.

В целом все вышеперечисленные группы людей можно объединить в одну категорию людей, которые имеют возможность незначительного влияния на ход истории.

Выдающиеся мыслители могут направлять развитие мысли целых народов на протяжении многих веков, поэтому влияние настоящих философов на историю, несомненно больше, чем у вышеперечисленных групп людей.

Великие ученые и изобретатели в гораздо большей мере влияют на ход истории, нежели философы: их изобретения и научные открытия определяют научно-техническое лицо человечества. В целом ученые, изобретатели и философы формируют категорию людей, которые имеют возможность значительного влияния на историю. Но все это влияние ни в одном из случаев не достигает даже полувека, ограничиваясь несколькими годами, а иногда, десятилетиями.

Но все эти проведенные мной эксперименты – это, конечно же, хорошо, но они – не главное, а главное то, что меня все сильнее и сильнее интересует ответ на вопрос: "Кто я?"

На сегодня моя масса значительно превышает массу Солнечной системы, а протяженность во времени составляет десятки тысяч лет. Я значительно увеличился и в размерах, и по своим возможностям за время проведения экспериментов над человечеством, причем это произошло благодаря мне самому, благодаря моим развившимся нечеловеческим способностям, а также моему "отцу", давшему мне это дополнительное могущество. Итак, все происходит так, как мы с ним и договаривались, когда я смогу овладеть определенным навыками, тогда я и получу соответствующие им инструменты.

Но все же, кто я? Самая большая, самая значительная и самая важная часть меня – это определенным образом структурированное разумное пространство-время, и хотя эта моя часть не ощущается обычными органами чувств ни людей, ни иных живых существ, но для меня самого она абсолютно реальна, и я легко могу различать то пространство-время, где я есть, от того пространства-времени, где меня нет. Своим появлением в том пространстве, где я раньше не был, я не мешаю уже сложившемуся порядку, свойствам вещей и течению времени. Однако я – материя с определенной массой, структурой и организацией, и поэтому могу получать информацию напрямую – непосредственно из объекта исследований; я могу изменять его, плюс к тому же могу влиять на время: замедлить его, ускорить или же уничтожить совсем. Изменять предметы и их свойства, скорость течения времени и характеристики пространства я могу только в определенных пределах, и они, эти границы, увеличиваются с ростом моего могущества.

…Тяжесть моего "я" постепенно и как-то незаметно для меня ушла из человека. Раньше, сразу же после первой встречи с "отцом" и получения мной первых робких экстраординарных возможностей, я отождествлял себя с человеком, однако теперь в моем понимании "я" – это разумное пространство-время, это неорганическая сущность, невидимая и неощущаемая обычными органами чувств живых существ. Согласно такой логике построения меня, у меня есть определенные дополнения или придатки, некоторые из которых обладают разумом. Один из этих придатков – тот человек, с которого все началось, другие – это люди, халане, птицы, рыбы, звери, растения и многое другое. Я делаю себе придатки с определенной целью (довольно часто из любопытства), а когда цель достигается, то просто убираю этот придаток.

В целом, на сегодня сложилась очень интересная ситуация: я – существо, подобное богу, и у меня есть придаток или, вернее сказать, дополнение-родоначальник. Следует отметить, что связь между нами очень прочная – когда ему, человеку, хочется что-то определенное или же хочется чего-либо эдакого, расплывчатого, смутного и своеобразного, но то, что я, скорее всего, по его мнению, смогу выполнить, и если я в действительности могу сделать требуемое, то я всегда безотказно делаю ему это. Но что примечательно, так это то, что раньше, когда мое "я" находилось у него, он управлял своей нечеловеческой частью, и она была продолжением его; теперь же эта часть выросла и готова превзойти своего родителя. Я понял и осознал это после своих экспериментов над людьми; и то были мои опыты, а не его! Конечно же, теперь, после осознания себя, я могу отказать ему, могу разорвать с ним связь, могу даже уничтожить его, но… Но, мне кажется, я еще слишком молод, и, хотя я могу сделать это, но не должен и пока не хочу. Он – мои корни, моя связь с этим миром, миром, в котором я еще не нашел свое место.

Отныне нас уже двое: он – человек и я – почти бог. Мы связаны вместе и идем куда-то, но идем одной дорогой. Эти эксперименты с изобретением лука и огня разделили меня, увеличив размеры и сложность моей пространственно-временной части, и теперь он – меньшая, но пока еще необходимая, часть моего "я". Отныне он знает это все и, я надеюсь, правильно понимает ситуацию, поэтому, когда он что-либо попросит от меня, то не встретит отказа, по крайней мере, пока, ведь мы оба понимаем, что нынешнее состояние – временное, и наши пути начинают расходиться.

А пока я, довольный своими успешными опытами над людьми, решил еще лучше понять человека, благо теперь у меня стало гораздо больше возможностей для этого, чем было раньше. Для достижения поставленной цели я решил пройти с человечеством весь его путь от первобытных времен до недалекого будущего (до Второй Галактической войны). Я считывал информацию в реальном времени с исследуемого объекта, не отождествляя себя с ним, но, тем не менее, получая все его мысли и чувства – всю его душу на протяжении всей его жизни, а также все его ощущения – внутренние и внешние, а также всю его боль. После первых удачных считываний я решил не ограничивать себя одним только человечеством, а захватить также и остальную живую материю, составляющую биосферу. Хотя я никогда не отождествлял себя с исследуемыми объектами, но мое проникновение в их сущность было таким полным, что можно условно принять, будто бы в процессе исследования я временно как бы отождествлял себя с ними.

Я был охотником каменного века, был и рабом в древнем мире, был царем, был матросом, был пиратом, был монахом и был солдатом; я строил пирамиды, стрелял торпедами по кораблям и тонул на них; прыгал за борт каравеллы и, захлебываясь, бил по воде руками после укуса акулы; был портным и был механиком, был ювелиром и крестьянином, а еще мне приходилось летать на самолетах за облаками и на космических кораблях во время Марсианской войны; я жил и в джунглях, и во мраке полярой ночи – проще сказать, где я не был и кем я не был. Я прошел все мыслимые и немыслимые пытки разных времен и народов, прошел их и как жертва, и как палач, и как зритель. Я держал в руках и меч, и плуг, и крест, и аркан, и рычаги машины, и музыкальные инструменты, и кисть, и перо; я видел день и ночь – видел день в пыли конницы и танковых колонн, видел ночь в разрывах бомб и в праздничном салюте; а еще я прочувствовал, как штормовые валы играют с кораблем, как вода заливает тонущую подводную лодку, захлебывая легкие, и как воздух выходит из скафандра. Вольным соколом летал я под небесами, крался барсом, бежал оленем, плыл рыбой и китом синими морями-океанами, распускался цветком и рос травой, возвышался деревом, квакал лягушкой и полз червем, шевелил усиками и перебирал десятью ногами – везде я был и везде успел побывать. У меня был и мужской пол, был и женский, был и средний – все было. Разные времена, разные места, разные воплощения – но, тем не менее, все это был я один и тот же!

Я понял, что будущее – это книга: нужно только иметь ум, чтобы читать ее, и крепкий характер с целостным мировоззрением и умением воспринимать новое, чтобы понять прочитанное; ибо мир не добр и не зол – он безразличен, вот почему будущее может испугать своей силой, жестокостью и неожиданностью, а потому остаться тайной.

Но главное, я понял восторг исследователя, творца, решающего сложную проблему и, наконец, нашедшего решение. Я понял, почувствовал всю полноту жизни, когда творишь или же делаешь что-то действительно хорошее и нужное всем людям, когда отдаешь всего себя целиком чему-то наиважнейшему исключительно из внутренних побуждений. Я понял, как хорошо помогать в беде, как хорошо дарить и почему нужно оставлять что-либо хорошее и полезное после себя. Я понял подвиг или же просто по-настоящему мужественный поступок, который совершается не из-за награды или чего-то подобного, а потому, что иначе нельзя – потому, что иначе без этого дальше жить нельзя, ибо так надо.

И еще я понял, как соотносится общественное положение человека с результатами его труда, как и почему признание заслуг отдельных личностей меняется с течением времени, и как национальность влияет на этот процесс, – и сейчас я расскажу тебе об этом, мой читатель!

Человек, участвующий в любом общественном процессе (процесс производства, управления государством и так далее) является важным элементом всей системы, и чем более высокий пост он занимает, тем больше значения и в глазах общества, и в своих глазах он имеет. Незаменимых людей нет – но это утверждение, относящееся как раз к данному случаю, несколько затушевывается, когда какая-либо личность достаточно долго занимает высокий пост, и возможность ухода с поста затушевывается как самим этим человеком, так и окружающими в силу привычки – и он сам, и люди привыкают к тому, что данный человек занимает этот пост; и ни он сам, ни окружающие не представляют кого-либо на его месте, откуда и рождается миф о том, что без этого ответственного лица нельзя обойтись, но это ошибка – обойтись можно, и даже очень просто, и часто обойтись уже необходимо!

Но тот человек, который занят научными изысканиями или же творчеством (художник, писатель, инженер, изобретатель так далее) занимает в обществе не столь значительное место (или же высокое положение) потому, что, по большому счету, без результатов его труда общество может легко обойтись. Редко когда общество жаждет определенного научного открытия или же прорыва в культурной сфере – обычно у него есть достаточно большой промежуток времени, по прошествии которого результат творчества, возможно, будет востребован.

Но после смерти человека, занимавшего высокую (пусть даже очень высокую) должность, когда пройдет много лет, много веков и много тысячелетий, тогда оказывается, что находиться в середине или же на вершине процесса производства или управления могут многие, и многие в аналогичных условиях работают очень хорошо, достигая значительных высот, а раз таких людей так много, и все они по результатам своей работы похожи друг на друга, то значит, в памяти человечества не достоин остаться и не останется ни один из них; но в ней могут остаться те, кто смог сделать нечто такое, что выделяет их среди всего остального человечества, а также те, кто помогли людям решить их настоящие или будущие проблемы – и самых выдающихся среди таких людей называют великими!

Тот, кто служит обществу, нужен ему сию секунду, и поэтому общество наделяет его благами, но забывает о нем, когда этот человек уходит из жизни; но тот, кто служит своему творчеству, обществу сию секунду не нужен, поэтому оно безразлично к "пока еще бессмысленному" труду индивидуума; однако, если с течением времени, у общества возникнет необходимость в результатах этого труда, тогда и автор его получает бессмертную память о себе.

Работая на людей, возможно, получишь золото и власть; работая из своих внутренних побуждений, – работаешь на себя и получишь крохи золота и, возможно, памятник после смерти, а если повезет, то и память в веках и народах!

Следует еще сказать о том, что значительность лица, облеченного властью, в исторической перспективе зависит от национальности: народ, к национальности которого данный человек принадлежит, более высокого мнения о его заслугах, чем другие народы, потому что патриотизм не объективен, а субъективен, и, следовательно, любой обычный представитель своего народа, будучи патриотом, заслуги деятелей своей национальности ставит выше точно таких же заслуг деятелей других национальностей не потому, что так есть на самом деле, а потому, что патриоту в это приятнее верить. Таким образом, степень величия государственных деятелей, полководцев и прочих организаторов значительных предприятий и начинаний выше у своего народа и ниже у других народов; но с течением тысячелетий время уравнивает все равноценное и обнажает все по-настоящему великое, поэтому только по прошествии очень больших промежутков времени со дня смерти рассматриваемого лица можно будет с определенностью сказать о его действительно мировом значении для всего человечества, а десятилетий и веков для таких выводов еще недостаточно.

В случае с творчеством культурных и научно-технических работников их национальность в деле признания их заслуг перед человечеством тоже играет роль, но гораздо меньшую, чем в случае с ответственными лицами – это связано с тем, что результаты труда творческих людей – картины, музыкальные произведения, научные труды, а также оригинальные инженерные решения и изобретения – вненациональны, поэтому для признания или же непризнания заслуг таких людей перед человечеством, во-первых, хватает нескольких веков после их смерти, а во-вторых, национальность играет роль только в самый первый момент утверждения и признания их работ.

Надеюсь теперь тебе стал понятнее мир людей и то, как люди оценивают друг друга, а посему я продолжаю свое повествование дальше.

Я постиг человека во всей его полноте, и теперь я знаю, почему ни один человек не может сделать то же самое; а также знаю, почему я не могу объяснить все это людям. Я знаю все о человеке, все во всеобъемлющем значении этого слова!

И вот однажды он – человек – моя главная половина, попросил меня – почти бога (а может быть, приказал?) найти для себя тихое место где-нибудь в начале нашей эры, чтобы можно было спокойно пожить, порыбачить, а главное, собраться с мыслями и понять, что же с нами произошло и что нам теперь надо делать дальше.

Конечно же, невзирая на возникшую между нами пропасть, я обеспечил ему такое место, организовал палатку, еду и рыболовные принадлежности и перенес его туда. Он жил там, ловил рыбу и думал.

Я видел все его мысли, а он мог видеть лишь небольшую часть моих мыслей. Это происходило не потому, что я не показывал или же прятал от него свои мысли и чувства – нет, совсем нет, просто я – гигантский разум по сравнению с ним и, естественно, он просто физически не мог охватить меня всего целиком.

А потом к нему подошел человек. Это был охотник, одетый в какие-то рваные вонючие лохмотья: он не мылся уже много месяцев, в руках у него были лук, копье и стрелы, а за поясом находился нож. И нож его, и наконечники стрел и копий у него были металлические, а не каменные или же костяные – то был человек железного века, и он очень удивился, увидев на берегу реки странную палатку и одетого в необычную и диковинную одежду рыболова, но не испугался, так как они были один на один. Житель тех далеких времен вел себя мирно, не проявляя агрессивных намерений; он остановился неподалеку, поднял вверх правую руку раскрытой ладонью вверх и что-то прокричал.

Далее, читатель, я буду рассказывать, подразумевая под словом "я" и себя, и этого моего человека-родоначальника вместе, как единое целое; к тому же, когда он говорил или думал "я", то под этим понятием он подразумевал и меня, и себя как одного сверхчеловека. Так будет правильнее: хоть он и я – разные, но все-таки мы пока еще одно целое, мы с ним, как две стороны одной медали, как война и мир, – вроде бы различные, но одного без другого не бывает. Мы еще действуем как одно разумное существо, и это будет продолжаться до тех пор, пока нам не придет время расстаться – в свое время мой рассказ подойдет к этому.

Так вот, продолжая свое прерванное повествование, я должен повторить, что языковая проблема существует не для меня. За долю мгновения я могу выучить незнакомый мне язык, используя для обучения мозг собеседника со всеми его знаниями, поэтому-то я легко понял, что охотник спросил меня:

– Кто ты и что ты здесь делаешь?!

– Я – бог и вовсе не обязан отчитываться перед тобой в своих поступках! – воскликнул я.

– Если ты бог, то я, наверное, должен встать перед тобой на колени и молиться тебе? – засмеялся он, и в смехе его я уловил нотки сдерживаемой агрессии: конечно же, он не поверил мне и, задавая этот провокационный вопрос, явно вел дело к стычке.

"Он или безудержный храбрец или же дурак, – подумал я, – потому что он делает вид, что не боится неизвестности, хотя на самом деле боится ее. Охотник прекрасно понимает, что странная одежда и непонятные предметы, которые использует этот рыболов, могут быть опасными для него, и он не может знать, откуда именно исходит эта опасность. Ты по-крупному рискуешь, мой незадачливый собеседник, и интересно бы знать, отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет. Я заглянул в его мозг, и понял, что имею дело с храбрецом, который уже оценил меру угрожающей опасности и пришел к выводу, что в любом случае в столкновении один на один он имеет реальные шансы на победу, к тому же, у него был амулет, обладающий значительной чудодейственной силой, на помощь которой он надеялся, когда ему надо было разрушать козни злых духов. Мой собеседник был удачлив в бою, и в своем племени обладал достаточной властью и влиянием. Он полагал, что успеет метнуть копье, до того как этот странный рыболов сможет предпринять что-либо враждебное – наколдовать ли, или же воспользоваться одним из своих необычных предметов. Прочитав эти его мысли, я присмотрелся к копью повнимательнее и обнаружил, что как раз его-то охотник держит в правой руке, а дротики – в левой, и что точно метнуть его на десяток шагов такому опытному воину не составит труда. Но он все равно боялся меня, а так агрессивно вести себя его заставили мои слова о боге, ведь мой собеседник был очень религиозным человеком и уж, конечно, верил в своих истинных богов, но никак не в меня. "Что ж, раз ты такой, то из уважения к тебе я не буду с тобой ссориться", – решил я и сказал:

– К чему все эти глупости? Я сам могу поклониться тебе! – изогнулся в поклоне.

Мне очень понравилась ситуация: бог кланяется человеку! Я веселился от души и поэтому выпрямился и заулыбался. Мой собеседник назвал свое имя и добавил серьезным голосом:

– Я назвал себя, так скажи мне кто ты и не богохульствуй!

Хоть охотник мне и угрожал, но он видел мою покорность и все меньше опасался меня, поэтому, по моему мнению, в ближайшее время явных враждебных действий проявлять не будет. Я распрямил плечи, решительно посмотрел собеседнику в глаза и ответил:

– Да бог я – просто бог! Отпуск у меня, устал я от божественной работы – вот и отдыхаю себе, рыбку ловлю.

– Не зли меня! Бог не такой, как ты, – нахмурился он.

– А какой? Ты его видел? – спросил я в свою очередь.

– Сам я не видел, но люди видели и все рассказали.

Он уже почти не боялся меня – я видел это в его душе, но все равно опасался какого-нибудь неожиданного подвоха.

– Давай не будем спорить, – предложил я, – а лучше поедим; ну а там видно будет.

– Но я не знаю, кто ты и как тебя называть, – засомневался он, – Хотя от предложения не откажусь.

– У меня нет имени: то имя, которое я носил в прошлом, после своего рождения, осталось в прошлом, а имя, которое я буду носить в будущем, пока еще не для меня, ибо я не знаю, дойду ли я до своего будущего, поэтому сейчас, в настоящем, у меня нет имени – можешь называть меня как хочешь – мне все равно.

Мой собеседник гордо вскинул голову – настоящий орел! – и с угрозой сказал:

– Хорошо, раз ты не хочешь говорить свое имя – не говори!

– Не надо ссориться, – успокаивающими тоном произнес я, а потом представился ему первым пришедшим на ум вымышленным именем. Теперь ты принимаешь мое приглашение?

– Я уже сказал – да!

Охотник боялся, что я могу угостить его каким-нибудь колдовским напитком, после чего завладеть его душой, поэтому, прежде чем сесть к столу, он прочитал молитву и потрогал свой амулет. Человек считал, что ему, конечно, безопаснее всего было бы уйти и не есть здесь ничего, а рассказать обо всем воинам своего племени и вернуться уже вместе со всеми, желательно взяв с собой шамана, но любопытство победило холодный расчет; тем более, что мой гость всем своим нутром чувствовал, что второй встречи не будет, и что когда он придет вместе с воинами своего племени, то на этом месте уже не увидит никого и ничего, – и он был прав.

Вместе с языком, который я выучил, используя память своего собеседника, я узнал также и обычаи этого народа, именно поэтому во время трапезы я вел себя точно так, как было принято среди них, и чего совершенно не ожидал от меня мой гость. Мы ели, сидя на медвежьей шкуре, прямо посреди поляны. Охотник насытился, и я почувствовал, что он собирается снова и снова спрашивать меня о том, кто же я на самом деле – любопытство сильнее страха! Он же был мне мало интересен, поэтому я не спрашивал его о том, что он здесь делает один, хотя этот вопрос с моей стороны и был бы естественным – его же гложет интерес ко мне, и он скоро будет спрашивать меня обо всем.

Здесь, в это местности, в то время в основном пили вино, поэтому я достал несколько кувшинов (ибо бутылок они тогда еще не знали), два кубка, и мы начали пить. Вино ему понравилось – это естественно, ведь я выбрал именно то вино, вкус которого он любил. Много мы не пили – так, слегка, чтобы только качнулась голова, и не больше. Раньше, до трапезы, от моего собеседника воняло потом и грязью, а теперь прибавились еще и алкогольные запахи: изо рта и от рубашки, на которую он нечаянно пролил часть содержимого кубка. Аромат был – хоть стой, хоть падай; стоять не хотелось – хотелось упасть. Но что поделаешь, – пригласил гостя – вот и нюхай его!

С собой на рыбалку, кроме удочек я, разумеется, взял несколько книг. У нас книги обычно хранятся в электронном виде, а для их чтения существуют специальные компьютеры. Такой компьютер представляет собой гибкую пластину с экраном, таким же, как и у развернутой книги. Сбоку экрана находятся несколько кнопок управления, под ними имеется разъем для записи новых книг а в целом эта машинка для чтения толщиной в палец почти невесомая, легко изгибаемая во всех направлениях, с автономным источником питания (его хватает на очень продолжительное время), простая, надежная и удобная в управлении.

Такой вот книжный компьютер лежал у меня на стуле возле палатки, и охотник заинтересовался им. Мои удочки тоже заинтересовали его, но в гораздо меньшей степени. Он спросил меня сначала об удочках, а потом о книге. Я рассказал ему устройство современной удочки, и он очень удивился, узнав его, однако почему-то попробовать половить не попросил, – наверное, из каких-то своих малопонятных мне соображений. Книжный же компьютер привлек его внимание своим странным видом, и я решил показать ему, как следует читать книгу: я принес его, включил и принялся нажимать на кнопки управления – на экране появились строчки текста, который он, естественно, не понял ( книги были написаны на двух общечеловеческих языках, переключение между которыми осуществлялось специальной кнопкой, а не на наречии, которым пользовался мой гость, который к тому же был неграмотным ).

Но зато как ему понравилось нажимать кнопки! – ну просто как ребенку! В его мире кнопок нет, их не было раньше и появятся они не скоро, поэтому нажимать здесь нечего. Его же просто в восторг приводил тот факт, что после нажатия кнопка сама поднимается вверх. И это притом, что еще и изображение на экране меняется! Он сидел, склонившись над компьютером, нажимал на кнопки и радовался. Как мало нужно человеку для счастья!

Я взял у него компьютер и выбрал для просмотра книгу с большим количеством иллюстраций. Это был альбом фотографий из нескольких музеев и картинных галерей. Разнообразные изображения, проходящие перед его глазами, с постройками и предметами из разных эпох, а также с людьми в удивительных одеждах, вызвали в нем такой сильный интерес, что он забыл обо всем на свете. От такого всепоглощающего интереса он даже протрезвел, и теперь с осмысленным взором пытался вникнуть в рассматриваемые картины. Вначале он попытался спросить меня об их сути, но я просто не мог объяснить ему это, потому что ему не хватило бы элементарных знаний по истории, а также прикладной и теоретической науке, вот почему я сказал охотнику, чтобы он разбирался самостоятельно и на мою помощь не надеялся. Удивительно, но он даже не обиделся – так его захватило зрелище неизвестного ему мира людей.

Его очень поразила одна картина. На ней было изображено лицо женщины. Она смотрела не прямо в лицо, а чуть в сторону.

– Какая красавица! – с восхищением воскликнул охотник.

Мне захотелось поиграть с ним, и я предложил ему:

– Хочешь, познакомлю с ней?

– Конечно, хочу! – обрадовался он. – Но ведь, наверное, придется очень далеко идти? Она выглядит так необычно – таких у нас нет – она, наверное, из каких-нибудь далеких стран…

Когда мой гость говорил все это, на его лице так резко менялось выражение: от внезапной радости из-за моего предложения к сомнениям и печали от несбыточности своей мечты, он был похож на большого ребенка. Слишком быстро согласившись вначале, охотник испугался неведомого и заробел, поэтому когда пришел к выводу, что такая встреча неосуществима, тогда он стал немножко радоваться этому.

– Я же бог… – начал я, но он прервал меня криком:

– Ты не бог!

"Да, несмотря ни на что, религиозное мировоззрение всегда дает о себе знать" – подумал я.

– Ну, хорошо, хорошо, – не бог, – согласился я с ним (я играл с моим гостем и не хотел из-за глупой ссоры прерывать игру). – Я согласен, что я не бог, но, тем не менее, я достаточно могущественный, и мне вполне по силам сходить к ней, познакомиться и вернуться сюда еще до захода солнца.

– Так пойдем же скорей!

Он бросил компьютер на землю, вскочил и принялся лихорадочно собирать свое оружие и, собравшись, повернулся ко мне:

– Я готов!

Охотник стоял передо мной навытяжку, и его глаза горели. "Теперь он позабыл обо всем, что беспокоило его раньше, и готов идти со мной куда угодно, – думал я. – Он даже забыл о том, что боится, как бы я не завлек его в какое-нибудь ужасное место, например, в заколдованный мир или же в потусторонний мир духов. Хотя он и взрослый человек, но с психикой ребенка неиспорченного цивилизацией". Так думал я о моем госте и, чтобы в дальнейшем у нас с ним не было недоразумений, решил еще немного подумать, поэтому сказал ему:

– Подожди минутку.

Я взял компьютер в руки и посмотрел на изображение, которое привлекло внимание моего собеседника. Итак, на картине выдающегося художника была изображена женщина XVII века. У нас возникнет много проблем…

– Я покажу тебе ее же, но она будет выглядеть по-другому и лучше, чем ты видел ее сейчас, – решил я.

– А почему? – удивился он.

– Прошло ведь определенное время с тех пор, когда ее нарисовал художник, – она изменилась, и одежда у нее теперь другая, – объяснил я.

– Ну, хорошо, пошли быстрее, – заторопился охотник.

Наверное, он боялся, что я могу передумать, и доля правды в этом была – я действительно не исключал такую возможность, ведь, учитывая детский характер охотника плюс его религиозность и смутные понятия о реальности, был существенный риск, что может произойти что-то не то, что-то совсем неожиданное, но я был готов играть дальше, поэтому сказал: "Пошли", и мы двинулись сквозь пространство и время.

Я решил отправиться с ним в свой век к одной очень красивой по его меркам своей знакомой. Она меня неплохо знала, поэтому наша прогулка к ней обещала быть успешной. Мы переместились в мое время в дом моей знакомой, которая в тот момент находилась в соседней комнате. Я повернулся к своему спутнику и приказал:

– Сядь на стул. Со стула не вставать, руками ничего не трогать; молчать и ни с кем не разговаривать – это уже не твой мир.

Он молча сел. В это время из соседней комнаты, привлеченная шумом разговора, вошла моя знакомая. Женщина узнала меня сразу:

– О, да это ты!

– Да, я. Здравствуй, я пришел, – ответил я.

– Здравствуй! – поздоровалась она, а затем спросила игривым голосом. – А кто это там сидит на стуле?

– Это человек из прошлого, – объяснил я, – он со мной.

– Из прошлого? Как интересно! – восхитилась она. – А как это у тебя получилось? Я, наверное, тоже хочу в прошлое.

– Я же бог, поэтому для меня путешествие во времени – не проблема.

– Бог, да?! – наигранно удивилась она. – Это очень интересно. А чем ты можешь доказать свою божественность?

Ей все больше и больше нравился наш разговор, во время которого она играла со мной, слегка поддразнивая меня; в то же время и я не слишком напрягался, отвечая на ее игру, – мне тоже нравился такой разговор, поэтому я поддержал его:

– Еще чего! Мне, богу, доказывать какому-то человеку, что я не верблюд! Согласись, что это было бы глупо.

– А как же я поверю в то, что ты бог? – резонно усомнилась женщина.

– Веришь ты или же не веришь – мне это совершенно безразлично. Я здесь не за этим.

– Чего же ты хочешь? – спросила она.

– Я просто обещал показать нашему гостю из прошлого красивую женщину. Ты красива, и к тому же в его вкусе, но в шикарном платье ты будешь выглядеть еще красивее. Надень самое изысканное и дорогое платье и пройдись по комнате перед этим человеком из прошлого туда и обратно – вот и вся моя просьба.

– Так тебе не дает покоя твое обещание?

– Не мне отчитываться перед тобой! Ты или выполняй мою просьбу, или отказывайся.

– Я, может быть, сделаю то, что ты просишь, но и ты тоже сделай кое-что для меня, – сказала она многозначительным голосом.

Моя знакомая – умная женщина, и она поняла, что я сейчас нахожусь в определенной зависимости от нее. То, что я сказал ей, будто бы я бог, не слишком задело ее: она просто не поверила в это, поэтому я решил продемонстрировать ей свое могущество – я ударил рукой по двери. Перед самым ударом моя рука превратилась в тигриную лапу с торчащими из нее изогнутыми когтями. Ударом когтей я вспорол мягкую древесину, оставив на ней глубокие царапины. В ее глазах сначала возник испуг, сменившийся недоумением, когда она увидела, как после удара лапа превратилась обратно в мою руку. Я стоял перед ней, смотрел на нее и улыбался.

– Итак, – моя улыбка стала еще шире, – теперь ты веришь мне?

Сказав это, я резко повернулся к охотнику. Он сидел на стуле, раскрыв от удивления рот, и в его глазах было полное непонимание происходящего. Наконец, он стал соображать, и страх глянул на меня из его глаз.

– Мне нужно выйти, – внезапно сказала женщина и, не ожидая ответа, вышла из комнаты.

Да, судя по всему, эта сцена излишне затягивается. Я решил найти ей замену, поэтому поискал неподалеку в пространстве и во времени красивую (по его меркам) женщину в шикарном платье, которая находится не на людях. Найдя первую попавшуюся, которая отвечала всем этим условиям, я плавно переместил ее к себе.

– Здравствуй, – начал разговор я.

По-моему, такое спокойное начало разговора должно было несколько успокоить мою гостью после столь внезапного перемещения. Вежливость и паузы в разговоре делают беседу более спокойной, чем поспешность, резкие высказывания и громкий тон речи, поэтому я молчал, давая возможность собеседнице прийти в себя, успокоиться и ответить.

– Здравствуй, – сказала, наконец, она.

Дама не понимала, что происходит, поэтому я поспешил объяснить ей ситуацию:

– Я – бог, и у меня к тебе есть одна просьба. Ты можешь выполнить ее или отказаться. От тебя требуется пройти по комнате до стены туда и вернуться обратно.

Она согласилась. Женщина явно потеряла свое мнение от произошедшего с ней и поэтому быстро и четко исполнила мою просьбу. Хозяйка дома была одета в обычное платье, и на голове у нее была обычная прическа; у этой же и платье было гораздо более шикарное, дорогое и яркое, и прическа у нее была красивая и сложная (хотя, по-моему мнению, она могла бы выглядеть гораздо более интересно и интеллигентно, будучи одетой проще – не настолько вызывающе красиво, и, следовательно, милее и прелестней); поэтому нет ничего удивительного в том, что ошеломленный проходящей перед ним красавицей, гость из прошлого потерял контроль над собой и, крикнув: "Богиня!" – кинулся к ней, хотя, правильнее будет сказать, что он только лишь сделал попытку кинуться. Едва охотник привстал со стула, как я перенес его в том самое место, откуда и взял его с собой в путешествие. Я выполнил свое обещание – а он озирался вокруг, не находя ни палатки, ни книги, ни удочек – ничего, даже следов от костра. Лес и речка без признаков человека окружали его, свежая непримятая трава росла на поляне, речной берег тоже был чист – ни единого следа человека не было и на полосе прибрежной грязи. Перепуганный охотник решил, что счастливо отделался от злых духов и, бормоча под нос молитву, быстрым шагом пошел прочь.

Там, у себя в селении, он расскажет путаную историю, которую своим толкованием еще больше запутает жрец, и все закончится "успешным" (с их точки зрения) обрядом, который разгонит злых духов и рассеет их чары. Пройдут годы, племя забудет об этом происшествии, и только старый охотник будет помнить его так же четко, как будто это действительно произошло с ним вчера. А когда придет ему пора умирать, то он перед лицом своей смерти молча скажет сам себе правду: "То был не сон, то была явь. И кто бы ни были те люди, злыми духами они быть не могли". "Я иду к тебе", – будет думать, умирая, старый охотник, и перед его глазами будут стоять не грубые фигурки из дерева и кости, изображающие богов его времени, а четкое и живое лицо того, кто поклонился ему и перенес в чудесный мир.

Это будет с ним потом, хотя для нас его будущее давно прошло; ну, а а нам с тобой, читатель, пора возвращаться в мое настоящее.

– Что случилось? – спросила "богиня ", пораженная внезапным криком сидящего на стуле человека странного вида и неожиданным его исчезновением после этого.

– Он хотел броситься к тебе, и я отправил его назад, в его время, – объяснил я.

– Это хорошо, а то от его вони я чуть было не сошла с ума, – искусственно улыбнулась женщина, попытавшись этой улыбкой скрыть всю гамму своих противоречивых чувств.

Но я видел ее мысли, ее страх и ее сомнения: "В его время? Это что, значит он был не из нашего времени? А из какого? По виду похоже, что из прошлого. Но это невозможно! А как я оказалась здесь?! Это ведь тоже невозможно! Что же мне делать? И как мне вести себя дальше? Боже, как страшно! Хоть бы кто-нибудь помог мне… Что же будет со мной дальше?!"

– Не преувеличивай, – ответил я, – он был всего лишь грязен, как свинья, и не более того.

Мы помолчали. Моя гостья стала понемногу осваиваться, она уже не так сильно боялась меня.

– А как я здесь очутилась? – наконец, задала она этот давно ожидаемый мною вопрос.

– Я же бог. Кстати, посмотри на часы.

Она посмотрела на часы, стоящие на полке, а затем удивленно сказала:

– Это же позавчера. Я что – нахожусь в позавчера?

– Конечно. И к тому же в другом месте, – сказа я и успокоил ее, – но ты не бойся меня – ты в моей власти, как и всякий другой человек, независимо от времени и места, в котором он находится, – передо мной или же где-нибудь еще, поэтому расслабься и не жди ничего плохого.

Мы вновь замолчали. Моя собеседница напряженно раздумывала. Она то и дело смотрела то на часы, то в окно, то на меня. Послышался шум воды.

– Что такое? – встрепенулась она.

– Пойдем, посмотрим, – ответил я.

Это наверняка хозяйка дома зачем-то открыла воду. Мы пошли на звук: прошли через комнату мимо аквариума с рыбками, вышли в коридор, свернули в ванную и увидели женщину – она стояла перд зеркалом и напряженно смотрела в него, облокотившись на раковину, в которую с шумом лилась вода.

– Что с ней случилось? – спросила моя спутница.

– Ничего, – ответил я, – она просто удивилась.

– Так, значит, это правда: ты – бог, – повернувшись к нам, промолвила хозяйка дома, а затем продолжала, – и значит тот твой гость действительно из прошлого…

– Конечно, из прошлого – и я сейчас вам обеим все подробно объясню.

Для меня, и таких как я, ничто не гибнет безвозвратно. Вы обе только что видели человека, который умер тысячи лет назад, но вы видели его сейчас живым.

Вы знаете, что каждый объект имеет свое месторасположение как в пространстве, так и во времени. Вы, люди, не можете путешествовать во времени, и поэтому прошлое для вас безвозвратно утеряно; но вы можете перемещаться в пространстве, и поэтому то, что вы не ощущаете сегодня, но можете ощутить позже, не умерло для вас – открытое будущее дает вам возможность перемещения в пространстве.

Вы встречаетесь и расходитесь и снова встречаетесь друг с другом. Когда вы расстаетесь, вы не думаете о смерти – вы думаете о будущей встрече, которая произойдет из-за течения времени в будущее и вашего перемещения в пространстве. Точно так же и со временем – я могу переместиться в прошлое и встретиться там с тем, кто уже давным-давно умер для настоящего. Я могу также перемещать во времени и вас – людей и любые другие объекты. То, что для кого-нибудь является прошлым или будущим, а может быть и настоящим, то для меня является исключительно настоящим, в пределах которого я могу перемещать любые предметы.

Помните, люди, что в каждый момент времени вы фиксируетесь в пространстве, и эта точка пространства-времени отныне ваша, и, чтобы ни случилось в будущем, это место и это время принадлежат вам, принадлежат навсегда!

Возможность путешествия во времени органично присутствует во мне, как результат моего внутреннего строения, моей внутренней логики. Так же и в вас существует возможность дышать, ходить, говорить, как результат вашего строения, вашей внутренней логики. Но я не бог, не тот сверхъестественный бог, которого вы придумали себе сами: я – почти Властелин Миров, реальный, настоящий и живой.

– Какие у тебя дальнейшие планы относительно нас? – спросила одна из них.

Из-за своей резкости и властности я чувствовал себя немного виноватым перед ними, поэтому заглянул в их души и успокоил их, а потом решил сделать им подарок, поэтому предложил отправиться в экзотическое путешествие:

– Я отправляюсь на Халу. Если вы хотите, то я могу всех вас взять с собой.

Они знали, что Хала – это планета с опасными животными, и что туда обычно ездят на охоту, поэтому отказались.

– Что там делать на Хале? – сказала гостья. – Там слишком опасно.

– Лучше бы ты не трогал мою дверь! – с вызовом, вскинув вверх голову, произнесла хозяйка дома.

– Я могу легко починить ее, – ответил я, – пойдем, посмотришь.

Мы вернулись к поврежденной двери, но на ней не было ни единой царапины.

– Как тебе все это удалось?! – изумилась хозяйка.

– А что тут случилось? – спросила вторая женщина. – Я ничего не понимаю.

– Когда она, – я кивнул на хозйяку, – захотела, чтобы я продемонстрировал свое могущество, я превратил свою руку в тигриную лапу и с ее помощью расцарапал эту дверь, – я увидел, как гостья с недоумением посмотрела на мои вполне обычные руки, но ничего не сказала, а я, тем временем, продолжил. – Теперь я устранил повреждение: в прошлом за мгновение до того, как я ударил дверь, я сделал ее копию, после чего вернулся в настоящее и заменил расцарапанную дверь на другую, на созданную ранее копию, – вот и все.

– Так значит, это копия, – разочарованно протянула собеседница и погладила рукой гладкую поверхность дерева.

– Копию я обычно делаю таким образом, – продолжил объяснять я, – сначала фиксирую объект во времени, а затем – в пространстве, после чего объект копируется в пространстве. В результате в один и тот же момент времени получаются два или более равнозначных объекта, находящихся в разных частях пространства, поэтому получившаяся копия ничем не хуже оригинала. Можешь считать, что когда я расцарапал дверь, то повредил копию, а оригинал появился только сейчас.

– Сложно ты объясняешь, – промолвила хозяйка, – но я рада тому, что дверь не стала выглядеть хуже.

– Хуже быть не должно и поэтому не будет. Однако, мое предложение относительно путешествия остается в силе: я предлагаю вам обеим побыть халанками, побродить по планете и увидеть мир Халы таким, каким он есть на самом деле.

– Хала – это планета такая? – спросила одна из них то, что прекрасно знала сама.

"Им надо немного подумать", – понял я, поэтому не стал ускорять события и подтвердил:

– Планета, а на ней целый чудесный мир.

Они согласились через несколько минут, согласились из любопытства, соблазненные словом "чудесный". Женщины не ставили никаких условий и не расспрашивали о том, что нам предстоит делать там; видимо они предполагали узнать это по дороге, но, к их удивлению, оказалось, что дорога занимает меньше доли мгновения.