Вчера проводил я вечер у графа Гих с датским поэтом Эленшлегером, ^который, объехав самые светлые пункты всей Германии, возобновил знакомство с корифеями ее словесности - ученой и поэтической, - нашел и здесь почитателей своего таланта и заслуг датских новейших ученых по части северной истории и исландских саг. Я полагал, что Эленшлегер, как современник и приятель Багзена, коего я видал в 1827 году, незадолго пред его кончиною,3 - старик; но нашел в нем человека в силах почти цветущих, на вид 45 лет не более, между тем как Багзен, современник всех знаменитостей европейских своего времени, был спутником Карамзина, кажется, во Франции - в прошедшем столетии. Эленшлегер говорит изрядно по-французски; но так как хозяева немцы, а гости, С. и я, понемецки говорить могут, то словоохотливый Эленшлегер был в полном ходу. Он не только поэт, но и историк: отдавая справедливость Дальману, ныне столь превозносимому в Германии за его геттингенский подвиг и за историю английской революции, он не хвалит Дальмана за историю Дании, недавно им изданную. Эленшлегер полагает, что история отечества должна быть писана сыном его, исключая эпох, всемирную значительность имеющих, как например революция Англии, Франции, отторжение Америки от матери-отчизны и проч. А Дальман холодно и часто несправедливо судит датчан и их всемирные набеги, до Колумба открывшие Америку. Он не довольно уважает саги, недавно новым светом критики озаренные, как в историческом их достоинстве, так и в поэтическом. Дания, при всей скудости финансов своих, печатает и выводит на свет множество хартий, в холодных тайниках ее хранившихся. Я напомнил Эленшлегеру, что и в этом скандинавском руднике Шлецер едва ли не первый указал на обильную руду, ныне с таким успехом обработываемую: он издал, прежде Нестора, книжку "Об Исландских сагах" и в Северной истории своей (31-й том английского издания всемирной) Шлецер объяснил Шенинга и Зума и снял снимки с руд исландских. Зоркий взгляд его угадывал богатую руду по тонким слоям оной.

1844, декабря 16/4. Париж.

Сожалею, что не имею случая доставлять вам некоторые из новейших явлений в словесности: например, издание в новом виде и с большими пополнениями мыслей Паскаля. По сию пору мы знали их только в искаженных изданиях Port-Royal, Bossuet, Condorcet и проч. Но оригинал лежал, спокойно и невредимо, в здешней библиотеке, весь писанный рукою бессмертного мыслителя-христианина, хотя и скептика, непримиримого врага иезуитов. Все издатели, начиная с приятелей и единомышленников его, отшельников Пор-Рояля, до наших времен, позволяли себе переменять не только слова и сильные его выражения, но изменять и самый смысл, переделывать фразы, перестанавливать целые страницы, перенося их из одной главы в другую; но всего более выкидывали из Паскаля сильные места, и причина сему находилась в тогдашних обстоятельствах, в духовно-политической распре между Пор-Роялем и иезуитами. Когда возникшие гонения на Пор-Рояль от иезуитов и за них, от придворных, по случаю первой книги Паскаля "Les Provinciales" несколько утихли, почитатели Паскаля не хотели раздражать более противников своих, опасаясь новой мести иезуитов (которая, впрочем, скоро постигла Port-Royal и сровняла его с землею) - и всякую фразу, всякое выражение, казавшиеся им не совершенно безвредными, вымарывали, переменяли, заменяли другими словами и даже размышлениями, не всегда с духом Паскаля согласными.

И прежде Кузеня знали, что оригинал Паскалевых мыслей хранится в библиотеке, но он первый занялся сравнением изданий, доселе всеми принятых, и сличением оных с оригинальными мыслями Паскаля. Другой издатель, Faugere, принялся за то же дело; но Кузень представил академии варианты и издал их в одном томе, показав, кто, когда сделал перемены в Паскале, и присовокупил целиком лучшие рассуждения Паскаля с выкинутыми прежними издателями местами. Недавно сия книга вышла, и вчера объявляет Кузень уже о новом издании оной, с новыми пополнениями из оригинала; вместе с ним другой издатель Faugere напечатал полное издание мыслей Паскаля в двух частях, также по тексту оригинала. Кузень, сверх того, напечатал, а соперник его уже также печатает письма сестры Паскаля, Маргериты, превосходные по чувству и по сильному ее характеру, коего она была жертвою, и вместе с тем жертвою и своего жансенистского энтузиаста. Сии-то четыре книги, и именно: "Les pensees de Pascal", par Cousin: 2-е издание, 1 vol. - "Les pensees de Pascal", par Faugere, 2 vol. - "Les lettres de Marguerite, soeur de Pascal", par Cousin, и те же письма, издания еще не вышедшего par Faugere, желал бы я переслать вам. Еще вышла любопытная книга в другом роде: экс-министр, осужденный и помилованный, кн. Полиньяк издал "Etudes historiques, politiques et morales sur l'etat de la societe Europeenne vers le milieu du 19-me siecle". 1845, в одном томе. Много любопытного. Он кратко рассказывает происшествия, приготовившие революцию с Лудвига XIV, но, переходя к нашим временам, объясняет историю Франции и Европы и оправдывает себя и своих единомышленников. Многим достается - часто и поделом! например, Шатобриану. Много дельного; но при всем том едва веришь глазам своим, что человек сего разбора и с такими предрассудками, хотя, впрочем, весьма благородный и доброжелательный, мог еще за 13 лет управлять Франциею!

За час перед тем встретил я одного отставного дипломата, который не любит Гумбольдта, и описывал мне его как хвастуна-либерала, гонящагося за политическими комеражами и за придворными приглашениями: недавно якобы узнал он за обедом, что у принца Немурского - бал, а он не приглашен! вознегодовал и удивился… Тут случился придворный, который дал знать о сем принцу Немурскому: и приглашение получено еще за десертом! - Дело в том, препятствует ли сия слабость к большому свету неугомонного всемирного путешественника - препятствует ли она ему поверять Вернера {Гумбольдт сказывал нам вчера, что первые учения его по горной части были в Фрейберге, где великий минералог Вернер был его наставником. К Вернеру стекались тогда минералоги и рудокопы со всех частей света: он не издавал книг, но лекции его, содержавшие все его теории, переписывались и переходили из рук в руки - в Европе, и в Азии, и за океаном!} и Кювье, в преисподних земли, или воскриляться с Араго к светилам небесным, или ходатайствовать пред сильными мира сего, за седящих во тьме, или при дворе друга-венценосца трунить искренно и благодушно над ценсурою министра Эйхгорна, - и в его присутствии!….

Вильмень совершенно выздоровел! и не только рассудок, но и прежнее блестящее остроумие к нему возвратилось, и уже приводят два или три словца - истинно вильменские, отпечатки его, едва ли не единственного во Франции _дара слова_ или _дара словца_, но вместе свидетельствующие и благородный его характер, и его редкое бескорыстие. - Узнав, не без досады, что правительство поспешило уволить его, Вильмень написал лаконическое письмо к королю, из коего приведу вам прелестную фразу, если припомню; в то же время он уведомил канцлера Пакье, как президента в камере депутатов, рассматривающей предложение Сульта о назначении ему пенсии, что он не примет оной и надеется прокормить себя и семейство собственными трудами, как прежде, а приятелям примолвил: "Je suis heureux de pouvoir refuser leur billet d'enterrement"; а о хвалебных статьях в журналах и об отзывах товарищей сказал: "lis se sont trop presses de faire mon oraison funebre". Мы должны еще более уважать это бескорыстие, зная, что он употребляет 10 тысяч франков ежегодно на содержание сумасшедшей жены, что он воспитывает дочерей своих и должен теперь во всем себе отказывать. Он уже говорит о своей болезни, как здоровый, но для правительства потеря его таланта невозвратимая. Вильмень являлся уже в академии и мало-помалу возвращается к литературной деятельности. Он поспешит, вероятно, издать давно почти конченную биографию папы Григория VII. В настоящее возрождение средних веков и их явлении, в церкви и в обществе, эта книга, экс-министром просвещения написанная, будет иметь животрепещущий интерес. - Я надеюсь встречать его часто у слепца Тьери, коего навещал он три раза в неделю и во время своего министерства.

….

Вечер провел у Ламартина, он снова субботничает; но на его рауты являются более индиференты камер, литераторы, артисты, поэты и прочие, чем _люд нужный, должностные_, как прежде. Ламартин не принадлежит никакой партии и может усадить своих единомышленников, как некогда старик R. Collard, доктринеров своих на канапе. - Положение Ламартина в толпе партий - единственное. Я разговариваю с ним только урывками; редко удается насладиться продолжительною его беседою: он должен встречать гостей, а новые лица и представлять жене; она подарила мне блестящую статью его, перепечатанную из Маконского журнала "Du droit au travail et de rorganisation du travail". Выпишу только несколько строк, кои заключают все его pia desideria или по крайней мере сущность оных, и камеры перов, и Сальванди, как президента комиссии совет филантропа, утопистам всех наименований. "Перестанем искать ненаходимого; перестанем шуметь звонкими мыслями над ушами толпы! - Эти мысли так звонки только потому, что пусты, что внутри их нет ничего, кроме ветра и бури. Они лопнут в руке каждого, кто хотел бы втеснить их в жизнь. Не давайте работникам тщетных надежд на насильственное устройство работы, - надежд, которые их обманывают и еще несноснее представляют им тяжелую существенность, сближая ее с теми химерами, которые вы искрите перед их глазами. - Не притворяйтесь, будто у вас есть тайна, когда у вас только неразрешенная задача; не возбуждайте жажды, когда у вас нет воды; не возбуждайте чувства голода, когда не имеете чем накормить".

….

Между французами и англичанами теперь загорается враждебное чувство за миссионера Причара. Англичане видят в нем проповедника слова божия, французы-; англичанина! Баланш заметил мне вчера, что здесь даже в камерах не постигают, что англичане или религиозные сектаторы в Англии, методисты, квакеры и проч., думают не о выгодах гражданских, а только о распространении царства божия между людьми, за океаном; что для них христианство - цель, а не предлог, или не повод к господству, как для иезуитов. Этот недостаток религиозной симпатии, религиозного чувства - в самых набожных французах, по мнению Баланша, объясняет, после духа партий, все воспаление камеры против Гизо и Причара. - Протестант Гизо понимает иначе дух и цель английских миссий, но он уступил духу народному и наказан теперь за свое потворство. С каким негодованием говорил мне в Франкфурте Неандер о сей жертве, добровольно принесенной дипломатом слабости народной! Оратор библейских обществ, Гизо, исторгает евангелие, из рук едва осененных светом его, и посылает им в замену трупы иезуитизма!.. quasi cadavre!

….

_Жирный вторник_ опять вывел на сцену свою жертву: сейчас провели мимо нас _жирного быка_, с обыкновенной процессией; народ валил за ним, но, кажется, масса ежегодно уменьшается, но только масса народа, а не быка: он жирнее прежних. Бык сей носит имя - Pere Goriot, одного из героев Бальзаковых.

….

Сейчас прочел во вчерашнем "Siecle" письмо Michelet, слишком краткое, в ответ на критику его книги в "Revue des Deux Mondes", par Saisset. - Исчислив некоторые из обвинений его в антихристианстве, Michelet не оправдывается положительно, но с своей стороны обвиняет _ученика своего_ в неблагодарности и в том, что он завел против наставника своего "un proces de tendance!".

….

4 часа пополудни. По улицам, примыкающим к нашей, тянутся в двух веревках экипажи с масками, и я едва пробрался в Palais Royal, чтобы взглянуть на новые произведения книжной промышленности: просмотрел две книги, любопытные для русских и важные для истории. 1) Memoires posthumes du C-te de Stedingk, в двух частях, - биография генерала и дипломата шведского обогащена оригинальными депешами ко двору его и перепискою с министрами и с послами его времени. Штединг, коего я встречал в петербургском блестящем обществе, принадлежит к двум эпохам нашей новейшей истории - Екатерина II принимала его в круг свой, и он нравился ей как легитимист и бурбонист и как враг тогдашней французской революции. При Александре I Штединг был одним из значительнейших лиц при с.-петербургском дворе - до завоевания Финляндии. Какая благородная, рыцарская осанка! - В биографии его помещены не только его депеши и сношения с нашим министерством, но и депеши наших министров того времени. - Другая книга в том же роде, не столь богатая документами, Sarrans (jeune) "Жизнь Бернадотта", в двух частях; я не успел просмотреть ее.

….

Сегодня в "Siecle" уже ответ на письмо Michelet от ученика, но не одобряемый журналистом за последние строки письма. Заметим, что он не забыл в нем своего наставника (и в самом деле, он задушил его под похвалами). - В "Revue de Paris" также защищают статью Saisset, mais il est temps de cesser d'en parler!