Такой огромной бани Скомороху прежде видеть не доводилось. Княжеские палаты казались сущей лачугой в сравнении с роскошью этого заведения, предназначенного для простых горожан. Мраморные стены с барельефами, тёплый каменный пол, просторные купальни и жаркие парные. Сюда приходили не мыться, а отдыхать.

Лёжа на подиуме, новгородец млел от блаженства. Жар раскалённых камней совсем не то же самое, что палящее солнце. Жар наполнял тело силой, в то время как солнце высасывало её.

В баню его вытащил Трифон, намекнув на серьёзную работу. Скоморох не спорил. В ожидании подходящего для мести случая, он помогал нищим в их непонятной борьбе. Непонятной – потому что кроме ненависти к властям, этих людей ничего не объединяло. Их помыслы были настолько размытыми, что ничего взамен нынешних порядков сумконоши предложить не могли. Вернее, предлагали каждый своё. С таким разнобоем во взглядах, они обречены были бороться целую вечность.

Тем не менее новгородцу эта возня доставляла удовольствие. Он подметил, что многие из тайного братства не столько стремятся изменить мир к лучшему, сколько получают, как и он, удовольствие от борьбы.

До сих пор основным занятием его знакомых было распространение слухов и сплетен, да устройство уличных представлений. Поначалу, плохо владея языком, Скоморох работал на подхвате. Затем ему стали доверять более серьёзные поручения. Пару раз он передавал какие-то свёртки нужным людям, а в лицедействах стал изображать то продажного чиновника, то иностранца.

Греческий язык новгородец понемногу освоил. Пара месяцев всего минуло, а он говорил так шустро, словно в Царьграде родился. Хотя в полной мере задействовать свои способности не получилось – сочинять на греческом он не мог. На русском же придумывал всякие дразнилки, вроде»Каллист в ухе глист», песенки похабные. Но что с того толку – кто здесь поймёт русскую речь. Пара новых приятелей – сумконош только и смеялись над его творчеством.

В бане они отдыхали долго. Плату здесь взимали только за вход, а потому посетители не спешили покидать заведение. Скоморох запросто проторчал бы до самого вечера, но Трифон напомнил о деле.

Он вытащил из сумки свёрток и протянул спутнику.

– Надень вот это.

В свёртке оказалась новая рубаха и украшенная дорогим шитьём накидка. В такое мог одеваться и богатый горожанин и средней руки чиновник.

– Зачем? – удивился новгородец. – Я доволен своей одеждой.

– Мы отправимся туда, где лохмотья могут помешать.

– Во дворец? – Скоморох скривил рожу.

– Вроде того, – ухмыльнулся товарищ.

Распаренное тело приятно обдувало ветерком. Мало-помалу на чистую кожу осядет пыль и ощущение свежести исчезнет. А пока идти никуда не хотелось, хотелось лечь в тенёчке и поспать пару часов. Но Трифон безжалостно протащил Скомороха через весь знойный город.

Неподалёку от старой стены Константина они свернули в переулок. Тот выглядел разорённым и покинутым, словно сюда никто не заглядывал с тех пор, как отбили город у латинян. Дома явно нуждались в починке. Стены были испещрены следами от стрел и клинков, покрыты длинными языками копоти былых пожаров, а кое-где камни и вовсе вывалились из кладки. Крошка и битый кирпич усыпали проезд, покрывая серым налётом остатки выброшенной из домов утвари, брёвен от перекрытий и крыш.

Из множества разрушенных домиков сумконоша по каким-то неясным признакам отыскал нужный. Открыв дверь без стука, он втащил Скомороха внутрь. Здесь царило такое же запустение, как и снаружи. Прихожая была пуста, лишь в углу на груде тряпья сидела нищая старуха, бормоча что-то под нос.

Трифон прошёл дом насквозь и открыл следующую дверь, которая выводила на задний двор. Скоморох последовал за ним. Они прошли какими-то тёмными межстенками, миновали зловонную выгребную яму, возле которой свежесть бани улетучилась окончательно, и оказались вдруг в роскошном ухоженном саду.

Среди кипарисов и платанов, рукотворных холмиков и прудов, раскинулись лужайки. Их соединяли кривые, посыпанные мелким камнем, дорожки, по которым расхаживали диковинные птицы с разноцветными перьями. Птицы помельче сидели на ветвях, а иные украшали пруды.

Каменные горки, фонтаны и изваяния, палисад из колючих кустов, цветники, оплетённые вьюном и виноградом решётки, делили каждую лужайку на множество укромных уголков. Беседки, шатры и открытые навесы предназначались для гостей. Они возлежали на подиумах, угощаясь вином из позолоченных чаш и плодами с серебряных блюд.

Некоторые лужайки были пусты, на других перед богатыми горожанами выступали танцовщицы. Юные девы в крохотных лоскутах одежды выводили на флейтах какой-то тягучий напев. Перенять его скоморох вряд ли сумел бы, слишком тонок казался он для гудка или рожка.

Трифон потянул товарища в сторону, где заросли кустов скрыли их от чужих взоров.

– Лучше не мозолить глаза здешним посетителям, – пояснил он. – Мы пробрались сюда с чёрного хода.

– Что это за место? – шёпотом спросил Скоморох. Хотя по шелесту платьев, журчанию вина, смеху и притворным стонам, доносившимся из шатров и навесов, он догадался, куда именно привёл его Трифон.

– Нимфей, – ответил тот.

– Что?

– Место, где юные прелестницы превращают государственных мужей в податливых и глупых ослов. Нимфы вытягивают из вельмож деньги, а когда нужно – и тайны.

Чуть пригибаясь, Трифон шёл вдоль дорожек без раздумий. Судя по уверенному шагу, он неоднократно бывал здесь, по крайней мере легко находил верный путь среди зелёного лабиринта.

Выглянув из-за куста, он осмотрелся, а затем потащил спутника под один из навесов.

– Быстрее!

Дух захватило у новгородца. Колыхаемые слабым ветерком полотно и кроны деревьев создавали под навесом дикое мельтешение света и тени. Золотая и серебряная посуда, стоящая на приземистом столике, добавляла к игре пятна отражений.

На укрытом ковром подиуме лежала молодая девушка в лёгкой тунике. Положив подбородок на шелковую подушечку, она разглядывала что-то через просвет трепыхающейся ткани. При этом беззаботно болтала ногами. Левая сандалия валялась на земле, а правая покачивалась вместе с ногой, зацепившись ремешком за палец.

Скорее услышав, чем увидев гостей, девушка приподнялась на локте и поманила мужчин рукой. Они подошли ближе, и Трифон уселся на краешек ковра. Скоморох же остался стоять, не смея приблизится.

Гречанка была хороша. Ослепительно хороша. Волшебная обстановка не могла прибавить прелести и лишь подчёркивала то, чем уже наделила её природа.

Девушка взглянула на Скомороха и улыбнулась. Отодвинув уголок занавески, она показала Трифону на молодого человека, что отдыхал шагах в двадцати на лужайке и лениво рассматривал танцовщиц.

– Это новый помощник коноставла, – пояснила гречанка. – Он вхож во дворец, часто бывает у василевса. Думаю, тебе имеет смысл сойтись с ним поближе.

– Но как к нему подступиться? – спросил Трифон.

– Парень был у меня вчера. Мы поговорили о том, о сём. Кажется, он не слишком доволен должностью. Предложи ему больше, и он твой.

Она взяла с блюда персик и надкусила.

– Не похоже, чтобы он пришёл сюда развлекаться, – заметил настороженно Трифон. – Чего он один, кого ждёт?

Девушка улыбнулась. Пальчиком вытерла сок с губы.

– Он ищет меня. С самого утра не позволил присесть рядом с собой ни одной девице. Всё время оглядывается, ждёт. А сюда ему хода нет.

– Ты зацепила его, – хмыкнул сумконоша.

– Я могу выйти к нему и поговорить. Или познакомить с вами.

Она вновь посмотрела на Скомороха. В её взгляде появилась толика любопытства.

– Не стоит, – сказал Трифон. – Мне нужно выманить его подальше отсюда. Здесь много лишних глаз и ушей. Небось, не только мы ищем полезных людей.

Он задумался.

– Вот что. Дай мне какую-нибудь вещицу, по которой он узнал бы, что я пришёл от тебя.

Девушка сняла с туники застёжку и протянула Трифону.

– Вчера он оценил эту фибулу. И хотя хвалил ради разговора, думаю, запомнил.

– Отлично, – сжав в ладони вещицу, сумконоша метнулся к выходу.

Скоморох и рта раскрыть не успел, как тот скрылся за кустами.

– Присядь, – сказала девушка. – Отсюда куда лучше видно.

Он сел, стараясь не касаться девушки и не смотреть на неё. Получилось не очень удобно. Половина тела свешивалась с подиума, и нога сразу заныла от нагрузки. Однако Скоморох отчего-то боялся пошевелиться.

Через просвет в занавеске они увидели, как товарищ подошёл к вельможе и присел рядом с ним на корточки. Молодой человек сперва раздражённо ругнулся, но, увидев в руке гостя знакомую застёжку, поднялся. Что-то спросил. Трифон ответил, неопределённо махнув рукой.

Поговорив немного, оба разом поднялись и быстрым шагом отправились по одной из дорожек.

Девушка поправила занавеску.

– Что теперь? – подумал Скоморох вслух. – Он не сказал, ждать ли мне его здесь или возвращаться одному.

– Трифон встал на след, как охотничий пёс, и теперь не думает ни о чём кроме добычи. Думаю, он не появится до вечера. А, скорее всего, вовсе не вернётся сюда.

– Что же мне делать?

– Куда спешить, – девушка откинулась на спину и, не глядя, взяла кисть винограда из серебряной вазы.

Помотав перед глазами, словно оценивая на просвет качество ягод, осторожно, одними губами сняла нижнюю виноградину.

– Меня зовут Петра, – сообщила она. – Хочешь вина?

Так и не решив как ему поступить, Скоморох рассеяно кивнул. Девушка села, поджав под себя ноги. Ловко смешала воду с вином и подала чашу гостю. Но стоило новгородцу потянуться, как девушка перехватила его руку, а чашу отставила в сторону.

– Ты не отсюда, – сказала она, рассматривая запястье. – Ты с севера. Твоя кожа светлее моей, хотя солнце и потрудилось над загаром.

Неожиданно Петра положила его ладонь себе на грудь. Скоморох вздрогнул. Воля в один миг покинула его. Кровь бросилась в голову, вызывая жар. Удары чужого сердца, принимаемые ладонью, раздавались по всему телу. Девушка улыбнулась и потянула мужчину на себя. Когда их лица разделяло не больше пяди, она приостановила игру.

– Ты не сказал, как зовут тебя.

Скоморох ответил не сразу. Он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, прежде чем смог произнести хоть что-то достаточно внятно.

– Я не могу открыть имя, – сказал он. – Таков обет. Люди называют меня Скоморохом.

– Я буду звать тебя Кекий. Так называли благодатный северный ветер древние эллины. Так до сих пор зовут его наши поэты. Ветер из далёкой страны очень важен для Византии. От него во многом зависит изобилие наших полей, пастбищ, виноградников и оливковых рощ. Его ждут с нетерпением, молят о нём небеса, изображают богом плодородия в росписях и в камне.

Петра улыбнулась.

– Ты, как и он, пришёл с севера. Такой же грозный, но такой же желанный, – она обрадовалась удачному сравнению. – Верно, и такой же плодородный?