Не рассосались финансовые проблемы. Деньги уходили, словно сухой песок между пальцами. В казённых амбарах прибывало и ржи, и овса — оброк свозили обычным порядком, и вместе с частью так и не вывезенного прошлогоднего урожая, можно сказать, что хранилища от него чуть не лопались. Где могли, расплачивались зерном. По-прежнему, основной расход денег шёл на содержание регулярного полка.

Дорогу до селитряных копей пустили и пороховая мельничка заработала в полную силу. Сразу выяснилось, что на бочонки под этот "продукт" тоже нужно сильно потратиться. Хорошо, хоть бондари принимали плату натурой. Гриша послал весточку батюшке на столичный остров, где отписал и про то, что зелья огневого у него теперь много и можно его безвозбранно забирать. И на безденежье пожаловался.

Галерная флотилия прибыла незамедлительно, двух недель не прошло. Никита Иванович, что привёл её, обнял радостно своего младшего братца царевича Гришу и приказал грузить корабли немедленно. Потом спросил, отчего так мало пороху припасено, и сколько ещё будет, и когда, и снова попрекнул скудостью, однако пообещал наведываться часто и всё увозить.

А вот денег не привёз. Вернее, привёз так мало, что хоть плачь. И поговорить толком не успели. Сотни гребцов из корабельных команд сноровисто, но без суеты, осторжненько взяли все приготовленные бочонки и занесли их под палубы. Охнуть не успел, как эскадра уже показала кормовые флаги, а вскоре и вовсе пропала из виду.

***

Чтобы совсем не оскудела казна, драгоценную утварь из царского терема продавали потихоньку, штуки шёлка и парчи, атласа и бархата, что припас дворецкий. Так же грабили и бывшее подворье боярина Чухнина, где проживали в городе. Разносолы со стола пропали — подъели то, что раньше было заготовлено, а новых трат позволить себе не могли. Потому кормился царевич и ближние его тем же, чем и дворню в людской потчевали. С одежды у них пропали красивые бляшки и пуговицы, исчезли из комнат зеркала и поставцы. Любава частенько относила вещи в ряды — торговалась она лучше остальных и нажитое поколениями предшественников добро уходило, как в прорву в содержание всё того же обучающегося полка.

С обучением штыковому бою новобранцев Гриша с Федотом дело на самотёк не пустили. Едва отправили отряды боярские под руку государя, как оставшихся на острове старых дружинников зазвали в учителя. Рукопашная, она с любым оружием рукопашная, а у людей сызмальства ей учившихся, много чего можно почерпнуть.

Уж на что, казалось, капралы гоняли молодёжь, но кряжистые деды, покрытые шрамами былых сражений, за три месяца научили рекрутов драться чем угодно и повыбили из них дурь. Царевич поглядывал на эти тренировки — не жалели ветераны детей крестьянских, отчего те сделались жилистыми и проворными. Как выпал снег, три полноценных роты погрузились на пришедшие за ними галеры и убыли на Бутурлин. Пусть и наскоро обученные, но уже не совсем сырые.

Стрельцы тоже ушли на тех же галерах — топка войны требовала всё новых и новых дров, так что из войск остался на Ендрике сильно сократившийся гарнизон крепости, да казаки. По стрелецкой слободе ещё десятка три молодых записали на службу — больше просто не набралось, и столько же пожилых, не обветшавших пока от старости, воинов вернулись к оставленному делу. С финансами сразу сделалось полегче, а тут бриттская бригантина забежала, взяла полный груз овса, причём из казённых амбаров.

Гриша купцов предупредил, что если кто вздумает ниже цену предложить, то он его за это шибко удручит, так что отдал зерно за правильные деньги.

***

Пришло время испытывать пушку с задним заряжанием. Выглядела она странно. Представьте себе лафет от Шуваловского единорога, на котором вместо пушечного ствола лежит обычный лом — так выглядит ствол стрелецкой пищали. Ещё можно сравнить с противотанковым ружьём. Справа у задней части ствола горит пропитанный маслом фитиль, в пламени которого калится тонкий стальной стержень. Достаточно нажать на рычажок, к которому он прикреплён, и конец его входит сбоку в отверстие в стволе.

Справа на земле стоит ящичек, в котором лежат десять цилиндров, один из концов которых чуть заметно сужен, а потом закруглён. Гриша обо многом догадывается, поэтому не задаёт вопросов старому пушкарю, а дожидается демонстрации. Особенно интересно ему как решен вопрос с запиранием канала ствола. Очень уж много при обсуждении было здесь предсказано сложностей, на которые указывал ему мастер.

Движение рычага, и угловатый железный брус, приставленный к хвосту ствола, съезжает вниз так, что жёлоб в его верхней части совмещается с отверстием. Второй номер расчета одной рукой уложил в жёлоб цилиндрик, а второй задвинул его коротким прибойником в отверстие до самого конца. Непонятно, правда, то ли впереди снаряд упёрся во что-то, то ли утолщение прибойника в канал не проходит и ничего дальше пропихнуть не в силах, но сразу вслед за этим затвор поднимается потому, что первый номер подал рычаг в другую сторону. В конце движения слышен щелчок, вслед за которым уже второй номер нажимом на рукоятку втолкнул раскалённый стержень в ствол.

Выстрел.

Новая манипуляция рычагом, снарядом, прибойником, рычагом, рукояткой.

Выстрел

И ещё восемь раз подряд. Меньше минуты — и ящичек с цилиндриками пуст. Скорострельность просто фантастическая.

Кивнул стрельцам, а потом вместе с ними отравился к мишени. Стенка наскоро сложенного сруба в четырех сотнях метров от орудия изрядно расковыряна. Есть даже одно пробитие там, где три пули угодили в одно и то же место. Почти в одно. Остальные увязли в брёвнах, расплющившись, хотя ямки проделали заметные.

— Что же, стрельцы, быстрая пальба оказалась вполне возможной. Это хорошо. Теперь давайте о плохом поговорим. Чем наша пищаль не удалась, выкладывайте, как на духу.

— Первое дело, это картуз оказался слабым на удар. То есть, что бурый порох легко слёживается, это верно подмечено, и что его лучше сразу в той форме и слежать, в которой потом в пушку запихивать станешь, опять же верно. Опять же куделю в него ежели добавить, то горит он медленней и ствол не разрывает. Нагар, опять же от него такой, что банить можно после десятка выстрелов, а не через два-три. Но крошится он, всё таки, только чуть задень, — старый мастер поскреб затылок, и продолжил: — Второе дело, свинцовая пуля доспех или даже щит прошибёт, пожалуй. Доску на струге или ушкуе ещё проломит. А вот кораблю ничего не сделает. Увязнет в обшивке. Там ведь доски много толще.

Хотя то сужение, что поясок на пуле сминает — это ты верно придумал, и что пыж надо вставить деревянный и с пулей его скрепить, это тоже хорошо, а то снаряд бы точно сломался, чуть тронь. Словом, царевич, с припасом надо обращаться нежнее, чем мамка с дитятей тетёшкается.

Что ещё надобно сказать — без крепкого лафета нам все эти приспособления, что к стволу приделаны, никак не удержать, хотя отдача против пушки выходит слабая, а наводить, если по пехоте палишь, такую тяжесть трудно. Кучность-то отменная выходит, стало быть уже за полверсты пальбу открывать можно. Только навести по человеку с такого расстояния никак не получается ни на какой глаз это не выйдет.

Гриша выслушал обстоятельный монолог и, положив книжечку на лафет, сделал несколько записей.

— Спасибо вам, братцы. Порадовали. Вот вам денежка малая за труды. Передохните пока, погуляйте, а я в другой раз приду, тогда дальше станем говорить. Понятно, что для войны эта модель не годится, не сможет никто из неё в бою палить. Но мы сделаем так, что сможет, потому что, если оно в принципе работает, то остальное — дело нашего прилежания. Поправлять будем.

***

Над эскизами он в эту ночь засиделся допоздна. Про то, что в свинцовую пулю следует поместить стальной стерженёк — это решение очевидное. Просто надо придумать правильную форму для того, чтобы этот пробойник сразу потом залить — и дело с концом. Тогда можно поробовать и корабельную обшивку прострелить.

Со снарядом тоже решение нащупал. Пенал ему нужен такой, чтобы прямо из него и пулю и порох одним толчком прибойника в дно вдавить в ствол. А прибойник шток сразу на пушке закрепить, чтобы он всегда в нужное место угадывал.

Третий вопрос — поворотливость при наводке. Долго соображал, а потом придумал взять переднюю часть обычной телеги, но вместо кузова взгромоздить на неё лафет, спилив с него опорную часть. Заместо неё можно оглоблями в землю упереться — отдача-то не особенно сильная.

Ну а для прицеливания нужно зрительную трубку приделать, только метку какую-то придумать, как нанести. А то ведь непонятно в какое место из того, что в неё видать, орудие нацелено.

— Наташа, ну-ка вспоминай, что там в оптике про фокусные расстояния толкуют, и куда рисунок наносить, чтобы его вместе с изображением было видать?

Девушка сидит рядом с ним в светёлке и при той же свече штопает вязанные копытца, которые ещё носками иногда называют. И заглядывает в рисунки, что выходят из-под его пера. Похоже на идиллию семейной жизни. Покойно на душе и почему-то радостно. Хочется обнять лапушку и немножко потискать, чтобы она легонько отбивалась и вырывалась. Тогда он её отпустит и она на него посмотрит. Вот никак не удаётся этот взгляд понять.

— Гриш, мне надо к дедушке сбегать послезавтра. Видишь, снежок как ложится. Пошли на лыжах?

— А мои не здесь. В теремах остались.

— Так и мои тоже в мамином доме. Чай докатит нас Василий, а уж потом сами пойдём.

***

Деревенька, где обитал дед Милены — он же прадед Натальи, спряталась в таком глухом углу, что если ни разу в этих краях не бывал, то и не отыщешь. Тонкий слой снега, лёгший на не застывшую расквашенную дождями землю, прилипал к лыжам и, если бы не были они смазаны вонючей мазью, не поймёшь, с салом или воском, то ни за что бы не прошли.

Дед оказался сильно старым, сухим и почти невесомым с виду, долго спрашивал у Натальи кто она такая и какое родство их связывает. Сын этого патриарха и его невестка — родители Милены, а Наталье — дед и бабушка, тоже далеко не юны, но пребывают при ясной мысли и твёрдой памяти, заняты внуками и скотиной на подворье. В поля их уже давно не берут — есть и без них кому управляться на нивах и в лесах. Вся деревня — родственники, и Гришиной спутнице с каждым надо было обменяться словечком. Это называлось "проведать родню". Переходили из-за одного стола за другой и выслушивали бесконечные рассказы о неинтересных событиях с незнакомыми царевичу людьми. Было бы скучно, если бы он не смотрел по сторонам и не примечал то, что творится вокруг.

Печи без труб, дым из которых выпускается через окошки. Бычьи пузыри вместо стёкол. Столы и лавки ничем не окрашены, да и непонятно, струганы ли они были когда-то, потому что от скобления былую ровность или неровность (выбрать наугад) потеряли. Пол деревянный покрыт шкурами и половиками, но под ними выглядит грубым, шероховатым, хотя и устроен плотно. Не дует оттуда.

Мох в щелях между брёвнами сруба положен обильно, что говорит о не слишком тщательно сопряжённых венцах. Утварь очень грубая и скудость видна во всём, в инструментах и в одежде в отсутствии даже намёка на резные наличники или иное украшение. Освещение только лучиной. И при этом, выглядит всё это довольно опрятно. Ни вони, ни грязи, если не считать постоянного запаха горящих дров.

Даже бедностью это назвать язык не повернётся. Да и не верно было бы такое слово. Пищи вдосталь. Капуста квашеная, овощи, грузди. Каши и хлеб, мясо и сало — праздник для брюха. Скорее назвать это следует примитивностью. Или патриархальностью.

Между разговорами помянули кого-то из Натальиных сверстниц. Родами она померла, так и не разрешившись от бремени.

Пока подруга общалась, Гриша и по окрестности походил. С деревенскими пацанами подрался, а заодно вызнал, что, когда надёжно охолодает, пойдут мужики на новое место участок под пашню расчищать, и подростков с собою возьмут, чтобы обрубали сучья и кашеварили.

Вот так царевич и заглянул в мир, среди которого жил с младых ногтей, но не знал его, не понимал, что подавляющее большинство людей обитает в условиях, не то, чтобы совсем негодных, но сам он так жить не хотел бы. Во всяком случае — долго не хотел бы. В военном походе или путешествуя через необжитый край, может быть, обстраиваясь на новом месте. Это да, понятно. Но всю жизнь — нет. Слуга покорный.

Собственно, в домах деревенских он раньше бывал только в Царёвке. Народ там лучше устроен. Может оттого, что обитая вблизи богатого терема, люди видели лучший пример, да и оседлость сказывается? Вот ведь незадача какая! Выясняется, что множество народу живёт не плохо, как он полагал, а ужасно плохо. Даже холопы, обитающие при мастеровых в городе, и то удобней устроены и лучше обеспечены, чем большинство землепашцев.

***

С такими мыслями и шагал Григорий потихоньку через лес, не особенно поглядывая по сторонам. Наталья уже свернула в сторону дома своей матушки, а он привычно направился к терему, погруженный в свои думы. Топот копыт многих лошадей, приблизившийся сзади, заставил его сойти с тропы, давая дорогу конным. Узко здесь, даже соступил на пятно непокрытой снегом листвы. Тонок ещё зимний покров, пропитан влагой и чавкает даже под лыжами.

Всадники одеты богато и знакомых лиц среди них не видно, что странно. За последнее время, кажется, всех мало-мальски значительных людей на острове царевич встречал. Одеты, однако, на рысский лад — шубы, крытые атласом, короткого плотного меха шапки, похожие на ведёрки, кверху шире. Сапоги сафьяновые и богато изукрашенные сабли. Одеты как бы гайдуками, однако очень дорога их справа. И всё это уляпано грязью, которую обильно добывают из-под тонкого снега крепкие лошадиные копыта. Кони утомлены, да и всадники выглядят усталыми, хотя держатся молодецки.

Гриша учтиво поклонился, полагая, что они проследуют мимо и не сильно его обрызгают, хотя тропу перепашут, чем дальнейшую дорогу ему затруднят.

— Ты почему, смерд, шапку не снимаешь? — верховые остановились, и передний решил заняться воспитанием сиволапого — а одет Гриша крестьянионом. Заскучал, видать, в дороге. Молодой парень, юнец, можно сказать, тремя или четыремя годами старше.

— Здравствуйте, господа! — не понравилась царевичу педагогическая затея незнакомцев, у него насчёт вежливости другие понятия. — Холодно нынче, чтобы босой-то головой кивать.

— А поклониться в пояс, значит, тебе снег мешает? — колонна уже стянулась за остановившимся вожаком, который продолжает потешаться. Точно, издалека ехали и совсем в дороге заскучали. Держаться, однако, гуськом — конным тут вдвоём никак не встать бок о бок.

— А сами-то чего кулями сидите? Коли к незнакомцу обратились, скажите, кто вы таковы, да какое дело имеете. А расспрашивать человека о причинах его действий, не обосновав причин своего любопытства — это в обычае деток малых, до отрочества не доросших, — понятно, что одетый в простой овчинный полушубок подросток производит впечатление деревенского паренька, и отповеди от него никто не ожидает. Это такой эксперимент на внезапность, который царевич решил произвести над путниками.

Рискованный, однако, опыт он поставил. Свист плети ожидаем, и быстрый шаг в сторону позволяет пропустить удар мимо. Жалко ведь доброго полушубка. Привык он к нему. А как ведёт себя бич, прошедшей мимо цели при таком ударе, знает прекрасно. Подхватил конец палкой, так что тот обвился, и лыжей на неё наступил, да так ловко, что рука бьющего осталась вытянутой, а корпус, наклоненным в его сторону, поскольку петля на рукоятке охватила запястье.

— Это же самое, только без плети, ещё разучить бы тебе, о путник, да не боком, а как все люди, прямо сидючи, — кажется, Гриша разухарился и его понесло.

"Ох, не доиграться бы", — пронеслось в голове. А тут ещё смех товарищей незадачливого учителя и его же покрасневшее от гнева лицо.

Нет, обученный воин недолго пребывал в неудобной позе. Извернулся и рука его, выпустив плеть, пошла к левому невидимому боку, туда, где должна быть рукоять сабли незадачливого педагога.

"Худо дело". Перерезав ремешки лыж, царевич юркнул под ветви ели и задал стрекача, отводя второй, оставшейся в руке, палкой деревца подлеска. Тут его никому не догнать.

— Я тебя ещё найду и шкуру-то спущу, — донеслось издали.

***

На подворье терема он проник через старую добрую дырку в заборе. Всадники-то не иначе, как сюда направлялись, так что встречаться с ними нежданно-негаданно не хотелось. Уже добравшись до своих покоев, крикнул, чтобы баньку истопили, а сам уселся возле окошка, просмотреть накопившиеся за время его отсутствия послания. Вскрывал конверты, свитки и просто сложенные листки, запечатанные воском. Немного было новостей и сами они не так уж любопытны. Федот рапортичку составил, сколь чего прибыло и потрачено, да осталось. Выписка из донесений наблюдательных постов — на севере казаки снова наказали шайку чурсайцев. И чего эти недотёпы там забыли?

Зашел служка спросить, не надо ли чего, сказал, что царь-батюшка гайдуков прислал и весточку с ними передал, да только они сами из рук в руки вручат, а нынче в бане парятся. И для Гриши банька тоже готова, с обеда её топили, памятуя, что сегодня обещался быть.

Повелел накрыть ужин в трапезной и гостей туда позвать, а сам отправился мыться.

***

Точно, те самые верховые, что догнали его на тропе. Переднего узнал и двух, что сразу следом ехали.

— Служить тебе, царевич, наказал нам твой батюшка, — "педагог" выглядит смущённо, тоже узнал.

— Тогда лыжи мои сюда доставьте. Чай знаете, где они.

Воины запереглядывались.

— Порубал я их во гневе, — старший выглядит обречённо.

— Ладно, новые себе сделаю, садитесь за стол, гайдуки, а мне письмо отдайте, что привезли.

Ругаться Гриша не стал нарочно. Всё и так понятно, а усугублять и без того тревожное настроение командира этой группы никакого резона нет. Ну, если только чуть-чуть.

— Про встречу нашу, чай, внукам рассказывать станете, поучая их вежливости.

— Никифор я, Пенки сын по прозвищу Тынов, — ну наконец-то этот сын боярский сообразил, что для начала следует представиться.

— А я Григорий, Иванов сын из рода Вельяминовых. Вот и познакомились. Наваливайтесь братцы, чай проголодались в дороге.

Письмо батюшкино Гриша пробежал глазами сразу. Гайдуков родитель прислал, чтобы глаз с сына не спускали и стерегли неустанно. Эти три дюжины — самые наилучшие, и все люди верные, проверенные. Ещё просил пороху делать больше — великая нужда в нём. Ну и казны прислал, опять с гулькин нос.

Потом Гриша гостей расспрашивал по очереди о том, что творится в местах, где сейчас идут сражения. Неладно там. Подкрепления неприятель получает, и снабжение тоже, как флот ни бьется, а прорываются сельджукские караваны, прикрытые боевыми кораблями. На суше верх одерживает то одна сторона, то другая. Одобрительно отозвались об Ендрикском батальоне. Сельджуки его опасаются. Он сначала влился в полк, который после больших потерь пополнили свежими ротами. А после боёв в строю остались почти одни только отсюда приехавшие бойцы. Так их и держат вместе, хотя по военному времени всего-то три роты и осталось от того полка. Капралов произвели в офицеры, потому что в командирах большая убыль.

Затягивается война, и никакой уверенности в её исходе ни у кого нет. Зато батюшка решил усилить охрану третьего претендента на престол. Интересный получается расклад. Сместилось что-то в верхних сферах.

Под конец трапезы обратился ко всем сразу.

— Остров этот батюшка мне под руку оставил, и вытворять я буду то, что пожелаю. Так что, когда ходить стану в простой одежде и прикидываться хоть бондарем, хоть углежогом, чтобы вы в ваших расшитых нарядах возле меня не крутились и притворство моё не открывали! Поняли, братцы?

Положительный ответ прозвучал нестройно. А хоть бы и так. Его дело повеление отдать, а уж как оно будет исполнено — пускай соображают. Он не просил к нему нянек приставлять, тем более, сразу такую толпу. Или это рынды, которых батюшка отослал от себя за что-то? Может быть, надоели они ему. Заносчивостью, например. Надо будет помыслить об этом, да присмотреться хорошенько.

***

Стрельцы с пушкарского двора всё никак не могли закончить дела с пищалью на орудийном лафете. То одно место давало слабину при пальбе, то другое. Гриша в детстве заглядывал в музыкальный сундучок — диковинку заморскую, что привезли ему на потеху, нидерского мастера работу. Многие интересные хитрости, что из неё подсмотрел, припоминал и подсказывал, где как рычажок приладить, чтобы он не боком толкал, а концом. Или, скажем, пеналы с зарядами сообразил шесть штук по кольцу связать, а в серёдку еще один такой же приладить, но не полый и длиннее. Его концы, выставляясь из концов, ложились в гнёзда. Вокруг них эта сборка вращалась и, когда затвор при перезарядке уходил вниз, то опоры оси тоже опускались и уже после этого толкатель загонял и пулю и порох в ствол, который, кстати, как раз на длину заряда был рассверлен немного шире остального участка.

Много измерений было и в основании этого игрушечного орудия. Тележный передок вес выдержал без труда и при стрельбе не ломался. То есть вертеть ствол из стороны в сторону стало просто, а вот на счёт подъёма его и спуска — это пришлось шарнир добавить.

Переделывали, стреляли, снова переделывали. Случалось и обратно возвращались, когда придумка себя не оправдывала. Потом прилаживали прицел, сделанный из зрительной трубки, и пристреливали его, меняя крепление и по-иному нанося риски. Потом мастер вспомнил, про то, что из штуцера — это когда в стволе есть продольные канавки, закрученные по спирали, пуля летит много точнее. А резать их умеет только кузнец Курт, что обычно на потеху господам офицерам делал оружие по особым заказам.

— А позвать сюда мастера Курта! Сколько, сколько? Две недели?!

Так и продолжалась зима, в этом году малоснежная, зато дождливая и ветреная. Земля напитывалась влагой, и хождение по городу превратилось в преодоление топей, возникших из перемешанной ногами и копытами земли. Она здесь глинистая, липкая.

На пороховой мельнице теперь трудилось вчетверо больше народу, чем спервоначалу. Царевич очередной раз потолковал с Тыртовым, и появилось ещё одно подразделение "невоенных" солдат. То есть люди на полном вещевом и харчевом довольствии, но вместо службы занятые производством огневого зелья. Жили они кто в казармах, кто в городе и работали круглые сутки в четыре очереди. Пороху теперь выделывалось столько, что на суда грузили его через день. Остатки запасов корабельного леса ушли на постройку новых больших амбаров, в которых и была налажена просушка и фасовка — самые длительные операции, требующие к тому же великой осторожности.

Из дел повседневных примечательными были драки, что Федот и Любава учиняли между собой на заднем дворе. Захотела девка воинскому делу обучится, и всё тут. А парень обещался научить. Вот и стучат древки копий, звенят клинки, а то и пистоли грохочут. Князю крепко перепадает от лапушки, потому что силушкой и проворством Господь её не обидел, да и норов у неё крепкий. Чует сердце Гришино, что если возьмёт князь за себя княжну или боярыню, то проживёт она недолго. Боярыня. Пока с Любавой не встретится.

Между нею и Федотом давно уже лад установился. Наверное, с лета ещё. И, судя по всему, намерения у девушки в отношении князя Федота самые, что ни на есть честные.

А еще рысские галеры стали в заливе стоять и в дозоры ходить вокруг острова. Это, надо понимать, чтобы мельницей пороховой супостат не овладел.