Жизнь в городе быстро вернулась в привычное русло. Гриша же, напротив, никак не мог успокоиться. Как-то неправильно получилось у него с последней баталией. Вот, вроде, отогнали неприятеля, но ведь случайно, считай, это получилось. А как бы десант высаживаться стал не в гавани, а на любом из мысов?! Конечно, это неудобно, потому что до места основных событий, которых ожидал сельджукский командир, тогда пришлось бы добираться пешком довольно долго.

Так и катал царевич в голове разные варианты, да вот только тревога в душе от этого лишь усиливалась. А главное, создавалось впечатление, будто никто кроме него, да Наташи этого не понимал. Но женский разум всё-таки к делам военным неважно приспособлен, и кроме сочувствия и сопереживания от неё он так ничего и не добился. А у всех словно опьянение настало. Ликование затмило остальные чувства, и воевода, как олицетворение того факта, что превозмогли рыссы сельджуков, на своей шкуре почувствовал это со всей возможной силой. Ему низко кланялись встречные. Хотя, оно, по статусу полагалось, но тут кланялись как-то не так. Весело и вдохновенно, с желанием и просто от души. И его это тоже настораживало. Он ведь даже не юноша ещё. Отрок, чьё дело молчать и внимать словам мужей умудрённых опытом.

Так что, когда вечером лекарь Филипп заглянул пошептаться со своей дочкой, то к ужину его пригласили сразу. А потом гость был взят за пуговицу и препровождён в кабинет.

— Дядя Филипп! Вот ты мне давеча рассказал про статус человека, про его положение в людской иерархии, про то, каких это стоит усилий и, понимаешь, какое дело, вроде как с той поры я сделался зрячим. Проще стало с людьми разговаривать, удаётся понимать, почему они так поступают, а не иначе. Расскажи, сделай милость как вообще всё в этом мире устроено? Ну, ты ведь знаешь. Растолкуй.

Лекарь некоторое время молча смотрел на собеседника, а потом хмыкнул.

— Так это ты желаешь сделаться мудрецом и хочешь, чтобы я научил тебя.

Кивок.

Филипп заходил по комнате, а Гриша так и сидел себе, терпеливо ожидая инструкций. Книжечку открыл, куда всё записывает, и карандаш приготовил.

— Тиран ты, Гриша. Сатрап, самодур и вообще не знаю, кто ещё, — наконец Наташкин отец подобрал нужные слова. — Это надо же догадаться! Потребовать от меня научить тебя мудрости! С чего ты такое удумал?

— Наталья многим на тебя похожа потому что вы часто разговариваете. А она меня один раз надоумила действовать в пределах возможного. Это когда супостат Ендрик захватил и сил у нас оставалось мало. Никак не получалось сельджуков выбить. Тогда и сообразил я, что нужно их обмануть. Сделать вид будто мы ушли и бросили остров. А уж когда он боевые части отведёт — война ведь только началась — вот тогда с оставленным гарнизоном и совладать получится.

Нынче снова та же история со мной случилась. Три линейных корабля в виду острова. Нечем нам от них отбиться. Только на Наташку посмотрел — сразу вспомнил, что действия надо планировать те, для которых имеется возможность. И сразу из головы ушло отчаяние, чувство бессилия исчезло и возник план. Убрать людей оттуда, куда достреливают корабельные пушки, а десант, который превосходит наши силы, заманить под пальбу укрытых стрелков. На то, что некоторые ядра смогут попасть в корабли я даже надеяться не смел. Думал, выбьем пехотинцев, а моряки пограбят берег в пределах, докуда артиллерия достреливает, да и уйдут восвояси. Для этого свои орудия сообразил поставить так, чтобы они бомбардировали гавань, но добраться до них врагу было трудно. Потом оказалось, что мы их совсем отогнали, но то всё из-за Натальи. Ей Богу не брешу.

— Ты, царевич, получается, привык к тому, что от одного вида моей дочки у тебя в голове проясняется. Ну да, учились ведь вы с ней вместе. Считай наперегонки. Так это тебе с ней советоваться нужно, а не со мной.

— Зря ты, Филипп, так поворачиваешь. Наташка от других девок сильно отличается. Вот, вроде и по-бабски рассуждает, а только несходно с остальными. Глубже видит, и дальше. Я тоже так хочу. Нужно мне от тебя такой же рассудительности набраться. Так что не морочь мне голову. Учи.

— Ладно. Тогда вот тебе вопрос. Для чего рысскому царству нужен остров Ендрик?

— Так для того же, для чего и остальные земли. Чтобы люди жили, деток растили, оброк с них собирать и солдат для армии готовить.

— Ответ, поспешный, Гриша. Так что задание тебе на первый урок — разобраться с тем, какую такую главную цель должен достичь здешний правитель, чтобы царь-батюшка остался им доволен?

***

Кручинился Гриша недолго. Попросту отправился в приказную избу и принялся читать документы обо всём подряд, делая выписки к себе в тетрадку. Состояние войны — это особый период. На него оглядываться не стоит. Надо заглянуть в недалёкое мирное прошлое. Итак:

Крестьян на казённых землях, что принадлежат царской семье проживает около пяти тысяч душ. Из них работников, тех с кого берётся оброк — а это мужчины старше четырнадцати лет — одна тысяча двести. Собирают с них оброка полтораста тысяч килограммов ржи, или сто пятьдесят тонн. А овса двести тридцать примерно. Прикинул по числу солдат, да по зерновому довольствию стрельцов, и получилось как раз в аккурат то на то и сошлось. Стало быть на прокорм воинам провианта хватает, а ещё, если мытные сборы сочесть, так опять же на жалование регулярам, да на амуницию и огневые припасы, включая казаков. Вообще-то зерна с острова некоторое количество вывозят торговцы, закупая в хозяйствах излишки, а на те деньги, что достаются крестьянам, приобретается инструмент да инвентарь у городских ремесленников.

И всё это почти без остатка делится на четыреста регулярных солдат, полторы сотни стрельцов и сотню казаков. А еще около тысячи насельцев составляют члены семей воинов. И ещё горожан да рыбаков около тысячи, из которых податями обложено две сотни.

Гриша долго складывал на разные манеры цифры. Так вот размер излишков, остающихся после целевого использования собранных средств, устремлялся как раз к сумме жалования приказных дьяков. То есть Ендрик сам себя кормил, как мог оборонял, а больше никому от него никакой корысти не выходило. По деньгам. Ох и вопросец подкинул Чертознай Викторович!

Копнул дальше, по боярским вотчинам. А вот тут выход вообще нулевой. Боярин государству выделяет только дружину свою экипированную и обученную, а оброк собирает сам и сам на что желает, на то и расходует. Известно только, что всего на острове тоже около пяти тысяч душ живёт на землях феодалов и что работных людей среди них снова около тысячи с небольшим человек. А всего таких дружин десять и это примерно триста сабель.

Вот и вся арифметика. Ендрик — участок земли посередь моря почти прямоугольной формы площадью восемь тысяч квадратных километров поставляет в случае войны триста сабель в государево войско. Остальные воины нужны просто для того, чтобы сам остров хоть как-то оборонять.

Стоп. Неразумно. Сами боярские вотчины занимают только десятую часть всей площади. Когда бы дело было только в воинах, тут бы сотню поместий организовать следовало и собирать по три тысячи конников на войну. Что-то не так. А не расспросить ли дьяков?

Решил погодить, чтобы самому разобраться, а потом сравнить полученный ответ с тем, что дадут приказные.

Приказы царские расположены в столице, чтобы управлять всякими делами и считать чего и сколько по разным землям имеется. Служат в них люди, грамоту разумеющие. Зовутся дьяками. Но по другим островам эти служащие тоже есть, и всяк в свой приказ по своему заведованию отписывает. На Ендрике они учитывают сборы, повинности и по морскому делу присматривают. Скажем, капитан порта — тоже дьяк морского приказа. А души учитывает из людского присутствия писарь. Гриша их уже всех по именам выучил, потому что, то одни бумаги от них требовал, то другие, чем держал этих штафирок в тревожном состоянии. Видят же, что губернатор самолично всё проверяет, а чего ищет — не говорит.

Совсем уж было закручинился царевич, да тут добрался он до записей о повинностях. Казённые крестьяне отрабатывали их зимой. Валили деревья в заповедном лесу и свозили хлысты к самому городу, где укладывали под навесами на просушку. Отборные брёвна выдерживались до той поры пока не приходили за ними барки-лесовозы с Порт-о-Крабса, где самые лучшие верфи. Вот тут-то и стало неуютно. По всему выходило, что именно добрый корабельный лес и потребен от острова, а он его весь издержал на дорогу к селитре. Оно, конечно, созвать мужиков и привезти под опустевшие навесы новые брёвна ещё можно, как раз подходящее время — зима в самом разгаре. Однако лежать ему надо два года. А ещё повинности этого года крестьянами уже отработаны на той же дороге, да сверх того ещё и за деньги люд работный потрудился немало. Можно, конечно, нанять их, да не на что. Казна пуста.

***

Рассказал лекарю о своём открытии. Думал, подскажет, как с проблемой справиться. Но тот просто похвалил за догадливость и новым вопросом огорошил:

— А теперь расскажи мне, Гриша, чего ты от жизни хочешь?

Припомнив разговор в карете, царевич решил не кривить душой, а прямо так и высказался, что желает он уважения человеческого и высокого места в иерархии. Можно сказать, душу наизнанку вывернул.

— Боюсь, что ошибаешься ты, хотя заблуждение это искренне, — Филипп присел на лавку в светёлке и опёрся спиной о брёвна внутренней перегородки. — Давай по фактам пробежим. По рождению ты у нас, считай, царевич, то есть для обретения высокого положения тебе, кроме как щёки надувать, ничего не требуется. Но ты, словно смеёшься над обычаями, одеваешься просто, не чванишься, и с людьми, хоть бы и самого подлого происхождения, обходителен, как с равными. Не перебивай, слушай, — среагировал он на попытку открыть рот. — Я точно знаю, что это у тебя не от благородства или доброты, а обычный мальчишеский бунт, протест против устоев общества самим тобой неосознанный.

Но! Это сопровождается положительным подкреплением.

Тебе удаются шутки, когда ты вводишь в заблуждение людей чванливых, а потом внутренне над ними надсмехаешься. Садист ты у нас в душе, тиран и мучитель.

А ещё тебя оперативно и точно информируют о важных событиях, потому что никто заранее не уверен, знаешь ли ты то, что излагает докладчик, или нет — ведь Высочество Твоё могло уже где угодно побывать и всё давным-давно выведать самолично.

Вот и выходит, что простота в обращении даёт выгоды, пользоваться которыми удобно. Идёт привыкание. Да и, чего уж лукавить, простая одежда удобней мальчишке.

Вывод — внешние атрибуты высокого положения тебя не привлекают.

Теперь относительно настоящего уважения. Все знают, что супостата твоими трудами дважды крепко огорчили, и что в обоих случаях мирное население от этого почти не пострадало. Да о тебе легенды слагают в народе. А хочешь шибче, так вот получи: Про истраченный самовольно лес многие понимают, что смелости тебе не занимать, хоть перед батюшкиным гневом, хоть перед супротивником. Так что большего уважения чем сейчас тебе уже не добиться.

Продолжаем рассуждать. Та задача, о которой ты баял, уже решена. Можно ложиться и помирать?

Гриша озадачился, но спешить с ответом не стал:

— Так ты намекаешь на то, что достижение высокого статуса — не единственная забота в жизни человека? Ха! Точно. Ты же её считаешь помехой, припоминаю, говорил, что из-за трат на показную роскошь для дельных вещей вечно не хватает средств.

— Не отвлекайся Гриша. Ответь на вопрос — чего ты хочешь?

— От супостата хочу отбиться. Чтобы война завершилась скорее, и потерь с нашей стороны как можно меньше было.

— Вот это уже похоже на правду. А что, как ты думаешь, больше всего мешает сельджуков победить?

— Тут и думать нечего. Корабли ихние, эти самые трёхпалубные с большими пушками. Их не так-то просто потопить, а они нашим мешают перехватывать транспорты с огневым припасом и пополнениями, вот и продолжаются баталии на суше.

Филипп с интересом посмотрел на собеседника и откланялся. Вот и скажи после этого, что он не гад! За лес, в дорогу переведённый, напряг неимоверно, а теперь ещё и возложил на бедного ребёнка ответственность за утопление неприятельских линейных кораблей. Гриша как никогда ясно осознал, что он просто мальчишка, волею жестокосердного батюшки поставленный в положение, справиться с которым просто не в силах.

Посидел немного, а потом разыскал Наталью, взял санки и пошли они кататься с горки. Ребятишки городские по дороге, что от стрелецкой слободы к порту ведёт, отличный склон водичкой полили, за что возчиками были выдраны. Но дело сделано. Сани с грузом теперь правее берут, а тут детворе раздолье.

***

Пришёл Тыртов. Неважно нынче дела обстоят в гарнизоне. По правилам военного времени всякого, кто пришёл и заявил о готовности поступить на службу в войско, он обязан принять, обучить и в строй поставить. А вот ни оружия, ни формы в крепости уже нет. Раньше была, припасённая ещё со времён мира. Да чуток трофейных фузей набралось, вот и хватило обмундировать и вооружить три полноценных роты. Больше ничего не осталось, а люди приходят. Изредка. По одному. Так что выкручивался он, выкручивался, но больше никакой возможности нет.

Нет ни сукна, ни полотна на мундиры, нет фузей, ремней, сапог. Ничего нет.

Выслушал Гриша прапорщика, в книжечку свою с умным видом всё записал, и проводил гостя.

— Агапий, Тихон! Подьте сюды!

Растолковав парням, что им надобно разузнать, отправил их выяснять чего и почём у ремесленников можно купить, а сам двинулся в стрелецкую слободу к пушкарям. Как-то они могут иной раз пищаль сделать, вот и надо выведать, каких и сколько от них следует ожидать. Пусть и с фитильным воспламенением, но и то лучше, чем ничего.

А вот тут ждало его откровение. То есть — открытие. Неожиданность, в общем. Стрельцы отстреливали новую затею, причём палила она быстро.

Короткий ствол длиной втрое меньше, чем обычно, отламывался для перезарядки. Приглядевшись, можно было уловить, что это та же конструкция, что и в лафетном образце, однако здесь неподвижным оказывался приклад, поэтому казалось, что ствол отклоняется вниз. Всё ведь относительно!

Так вот, в обнажившийся срез патрон загонялся прямо рукой без всякого защитного футляра или прибойника. А потом после закрытия тот же нагретый фитилём калёный стержень воспламенял заряд и происходил выстрел. Шесть раз в минуту — легко.

Первое, что Гриша рассмотрел, был снаряд. Порох оказался укрыт в матерчатом стаканчике, который и хвостовую часть пули прикрывал. Вот эта ткань более всего и была интересна.

— Нитки льняные селитрой пропитаны, — пояснил один из стрельцов. — Сгорает этот картуз дотла, пока затвор откинешь, только дунуть остаётся. Зато порох не выкрашивается, если обращаться аккуратно. Мы каждый такой патрон бережно руками берём, а носим вот в такой сумочке, где для каждого сделано отдельное гнездо.

Сумочка оказалась деревянной с уютными гнёздышками, выложенными валеночным войлоком. В аккурат на двенадцать выстрелов.

— А вы что, диаметр ствола уменьшили?

— Ага. В аккурат до пятнадцати миллиметров. Теперь у ствола стенка толще и порох бурый, как бы не слежался, разорвать её уже не может, мы даже куделю теперь в заряд не добавляем. И сам патрон плотный получается, даже без тканевого картуза не крошится почти, а уж с картузом, да в сумочке, да если осторожно с ним обращаться, то совсем надёжная штука выходит.

— Интересно вот узнать, как далеко из такого короткого ствола удаётся попадать?

— Недалеко. На полсотни метров через раз, а уж на тридцать, считай, вообще не промахнёшься. Ствол короток, однако. Зато порох сгорает быстрей и шибче толкает пулю. Так что убойная сила сохранилась, — старый пушкарь, каждый раз, как речь заходит о его детищах, бывает словоохотлив и в наводящих вопросах не нуждается. — Так что на тридцать сантиметров высверливать канал ствола куда как легко, да и снаружи его удобно обрабатывать на токарном станке. Длинный-то ствол, почитай, день ковать надо, а потом изнутри его три дня выглаживаешь, а тут с утра и до обеда со всем управляешься. А для стрельбы на далёкие дистанции мы применяем картечь. Она, вишь, пуком разлетается, и в неприятельском строю хоть кого-то, да зацепит с тех ста метров, с которых обычно стрельба начинается. А пока супротивник эту дистанцию пробежит, ещё дважды в него пальнуть можно, причём последний раз — наверняка. Ну а потом за бердыши надо браться.

Ну что же, хоть бы и таких пищалей-недомерков для солдат наделать! Пусть даже придётся им ещё и бердыши выдавать. А то ведь нельзя держать воинов безоружными.

— Дядя Петя, а сколько таких ружей ты сможешь делать ну, хотя бы в неделю?

— Так, если с помощниками, то штуки три осилю, только железа нужно прикупить, угля, опять же, масла купоросного, квасцов.

— Стало быть, в деньгах дело, — царевич сморщился, будто от боли. Платёжные средства, вернее их постоянный недостаток, сделались для него надёжным раздражителем. Про это и поведал он стрельцам. — Так что ничего, кроме долговой расписки с меня нынче не возьмёшь, — такими словами закончил он жаловаться на жизнь.

— А пусть бы и расписки, — тот стрелец, что обычно стоял у пищали заряжающим, не выглядит озадаченным. — Слову твоему нынче верят. Только ты не на всю сумму одну сделай, а по частям выписывай.

— Если так, то хоть бы и на каждый рубль по отдельности напишу.

— Вот-вот, это будет в самый раз. А на двадцать пищалей сотню рубликов потребно обязательно. Нам на них всё, что нужно отпустят безвозбранно. Так напишешь?

— Прямо сейчас, — Гриша уселся за стол и взял с полки чернильницу. "Подателю сего я должен один рубль. Григорий Иванович Вельяминов", — начертал он, тщательно выводя каждую букву.

Следующие экземпляры получались всё хуже и хуже. Случались ошибки и описки и вообще такое количество писанины быстро стало раздражать.

— Постойте братцы, мне, кажется, нужно заглянуть к гравёру.

***

Печать получилась прямоугольная, точно такая же, как листик в четверть странички из записной книжки, на которой был написан первоначальный текст. Чернильную подушечку мастер приложил от себя. А сделать сотню оттисков оказалось не так уж сложно. Расписки повторяли друг друга идеально, а красивые завитушки, добавленные гравёром от себя, превращали расписки в довольно привлекательные произведения.

Целую стопочку этих бумажек Гриц отнёс дяде Пете, а ещё наказал Тыртову послать в мастерскую к пушкарям капралов, чтобы прошли обучение новой придумке.

Конечно, новых ружей будет мало, это царевич понимал прекрасно. Поэтому память подсказала ему ещё один выход из положения, временный, конечно. Казаки пользуются арбалетами, причём не хуже, чем стрельцы своими пищалями. Вот и отправил он Агапия на север, растолковав, что не только на счёт этого устаревшего оружия необходимо условиться, но и учителя доставить в город.

А ещё на счёт одежды солдатской пришлось хлопотать. Тут уж Тимофей обо всём, что вызнал в городе, отчитался сполна. Домотканого полотна купить несложно, оно, конечно, ни в какое сравнение не идёт с добротным сукном или иными тканями, что поставлялись для армии, однако служить свою службу способно. И женских рук, чтобы пошить хоть исподнее, хоть мундиры, достаточно. Беда в окраске. То, что сейчас доступно — это луковая шелуха со всякими добавками. И даёт она разные тона зелёного или коричневого.

А хоть бы и так. Оперировать приходится тем, что доступно. Так ему Наталья советовала, и он ни разу не пожалел, что послушался.

А тут вдруг выяснилось, что крестьяне готовы потрудиться на лесоповале и доставке брёвен на склады корабельного леса за те самые расписки, которые он дал пушкарям. Семь бед — один ответ, и Гриша уселся ставить оттиски на бумагу.

***

Возможно, он уже наделал глупостей. Возможно — продолжает их совершать. Но у него есть цель — победа над сельджуками. И на пути к ней не следует быть слишком разборчивым в средствах. В конце концов, выкупить назад эти расписки он когда-нибудь да сможет. А сейчас, когда налажено производство пороха, и опустошённые ради этого лесные склады заполняются, пора придумать, как топить линейные корабли, которых у неприятеля как-то слишком много. Странно даже, ведь леса для их постройки нужно немало. Причём, это не сосны, которыми так богат Ендрик, и даже не лиственницы, а дубы, растущие в землях бриттов. И именно бритты самые лучшие трёхпалубники строят.

Нет, Григорий не эксперт в военно-морских вопросах, но он догадывается, что если кораблю пробить днище, то, скорее всего, он потонет. И чем обширней пробоина — тем скорее это произойдет. И бочонок пороха, плотно слежавшегося бурого пороха, скорее всего, прошибёт в борту любого корабля дыру нужного размера. Осталось придумать, как затолкать заряд в нужное место и запалить его в нужный момент. Вот эти задачи ему и нужно решить. Тогда рысские моряки потопят самые большие вражеские корабли, а уж после этого добить неприятеля на островах будет значительно легче.