Проехав Ирклеев и Славник, переправившись через малую речку Сулу, мы миновали селение Букаревку и утром 18 апреля достигли Кременчуга.

Это небольшой, но уютный город, расположенный на берегу Днепра. Улицы здесь прямые, зеленые и довольно чистые. Есть пансион для мальчиков и такой же для благородных девиц. Мы слышали о проекте открыть в Кременчуге университет, для этого будто бы императрица пожаловала 300 000 рублей. В Кременчуге оживленная торговля, оборотом она превосходит киевскую. В лавках много товара, причем торгуют не только русские и Малороссы, но и поляки, греки, армяне и даже шведы.

В городе усиленно поговаривают о предстоящем на следующий год приезде императрицы. Я слышал, как один чиновник корил грека-торговца:

— На тот год я с тобой посчитаюсь! Будешь гнилую кожу возить! Как наедет матушка-императрица, жалобу на тебя подам.

Мы остановились у поляка-ресторатора и, кажется, первый раз за путешествие удобно спали в большой чистой комнате. Обед нам тоже подали знатный, жареного поросенка с приправой, малосольные огурцы и холодный квас. Если добавить к тому, что работник починил разбитую спицу в коляске, а Кагул и Чесма провели ночь в стойле с овсом, то лучшего и ожидать было нельзя.

К тому же утром мы получили приглашение посетить имение Струнского, расположенное на правом берегу Днепра. Имя Струнского известно многим в России, наслышаны о нем и в Европе. Он очень богатый вельможа и любимец императрицы. В его владениях считают не меньше ста тысяч душ, именья раскинулись по всей России. Для нас любопытно было узнать, что теперь он построил целый дворец и на берегу Днепра. В этом дворце он намеревается принять императрицу во время ее путешествия.

Струнский известен чудачествами. Он завалил книготорговцев своими бездарными сочинениями, отпечатанными на прекрасной бумаге с золотым тиснением. Крепостные хористы и танцовщицы исполняют только его оперы и балеты. Особенно любит Струнский балы, для них он придумывает самые различные направления. Известен, например, его «шляпный бал», где множество дам явилось в самых невероятных головных уборах. Не только павлины, корзины с фруктами и целые искусно сделанные корабли возвышались на шляпках, но и бюсты высших сановников, в том числе и светлейшего князя Потемкина.

Однако поговаривали о том, что Струнский жесток с крепостными, что в подвалах его дворцов устроены чуть ли не пыточные застенки. Вспомнив об этом, Петр Иванович сказал:

— Что-то не хочется ехать мне к Струнскому.

Но поехать все же пришлось, потому что под вечер Струнский прислал своих лошадей и карету. От кареты мы отказались и сели в свою коляску. Все равно нам предстояло переправиться через Днепр, чтобы продолжить путешествие по правому берегу.

Против Кременчуга река раздается на целую версту, но мы перебрались благополучно, благо Струнский пригнал для нас целый паром. Спустившись немного по реке, паром завернул в небольшой уютный залив, обведенный регулярным французским парком, в котором высились кубы, пирамиды и шары подстриженных деревьев. На довольно крутом берегу раскинулась усадьба, главное ее сооружение представлял белый дворец с двумя круглыми башнями по бокам и высоким шпилем посередине. К подъезду дворца вела просторная каменная лестница.

Хозяин приветствовал нас на пристани. Это был пожилой, но все еще молодящийся человек в черном, расшитом серебром кафтане, под которым виднелся затканный серебром камзол. На голове его белел пудреный изящный парик, на ногах белые чулки и черные башмаки с серебряными пряжками. В руках он держал тонкую трость с тяжелым дорогим набалдашником. Наряд, быть может, несколько старомодный, но чувствовался отменный вкус и тонкая манера хозяина.

— Рад, рад! — сказал Струнский, слегка приобняв молодого графа. — С батюшкой вашим приятно служил. Очень рад.

Мы поднялись по лестнице. У самого входа вдруг выскочили два лакея и растянули перед нами искристую нить. Третий протянул Осоргину серебряные ножницы.

— Что это? — спросил граф.

— Режь, не жалей! Такой у меня обычай. Чтоб дорогу не забывал!

Осоргин с сомнением повертел ножницы, но, не желая обижать хозяина, перерезал нить. Тотчас на землю посыпались бусины, нить оказалась наборной. Лакеи бросились собирать.

— Сколько, Гораций? — спросил Струнский.

— Три тысячи двадцать две, — отвечал лакей со столь необычным именем.

— Ну, ну, смотри, — произнес Струнский и жестом пригласил нас войти.

В зале все было готово для приема. Прежде всего хозяин указал нам на потолочный плафон, который, задрав головы, мы принуждены были рассматривать. Плафон велик и красиво расписан. На нем представлена государыня-императрица в виде Минервы, сидящей на облаке. Ногами она попирает разнообразные фигуры, как потом объяснил Струнский — мздоимцев, судей-крючкотворцев и нерадивых чиновников. Сюжет сочинил, конечно же, сам Струнский, а расписали его крепостные художники. Тут же хозяин вручил в подарок графу отпечатанную в его же типографии книгу «Плафон сочинения Александра Струнского к первой части его поэзии».

— Сим должно наслаждаться на досуге, — пояснил он, — а не мимолетным смотреньем.

Затем мы узнали, что нам предстоит угоститься «ханским ужином», такова была причуда хозяина. Посреди залы был расстелен огромный ковер восточной работы, а посреди красовался низкий круглый стол с серебряным бортом. Нам предложили сесть прямо на ковре, скрестив ноги и подперевшись бархатными подушками.

Кроме нас, на «ханском ужине» присутствовал еще один человек, толстый неопрятный помещик по имени Курячин. От него пахло жженым пером, он все время кряхтел и приговаривал: «Охти господи». Человеку такого сложения нелегко было скрючиться на ковре.

Что касается меня, то я неожиданно был представлен как дальний родственник и только потому мог присутствовать на ужине рядом с графом. Струнский ничего не заподозрил, а более того, внезапно ущипнул меня по-свойски, при этом довольно чувствительно.

Неслышно появились слуги, теперь уже не в европейских, а восточных одеждах, разостлали каждому из нас на колени шелковую салфетку и поднесли серебряные тазики с благовонными водами для мытья рук. Затем на столе возникла огромная сковорода с холодной яичницей, а вокруг нее шесть сосудов. Один с жидким медом, другой с виноградным соком, третий с медовым печеньем, четвертый с простоквашей, а пятый и шестой с жареным мясом.

— Будучи с русским посольством в Бахчисарае, я сходно угощался у хана. А поскольку Таврида есть нынче русское завоевание и хан упразднен, за хана вам буду я. Пробуйте, дорогие гости!

И Струнский, взяв печенье рукой, положил на него яичницу и все это обмакнул в мед, а затем отправил в рот. Мы молча проделали то же, и, надо сказать, я с трудом прожевал эту пищу. Затем подали какую-то похлебку с крупой и мясными шариками. За ней было соленое тесто и кусочки фиги, сваренные в меду, а в заключенье нам предложили кофе и шербет, сладкий тягучий напиток.

— Как думаете, граф, — обратился Струнский к Петру Ивановичу, — смогу я предложить такой ужин государыне-императрице?

— Право, не знаю, — отвечал Петр Иванович.

Забыл добавить, что во все время ужина из углов залы лилась тихая восточная музыка, исполняемая искусными музыкантами.

Внезапно Струнский хлопнул в ладоши, к нему подбежал лакей Гораций, и Струнский что-то ему приказал. Декорации мгновенно переменились. Ковер и ханские кушания были убраны, а нас рассадили в голубые атласные кресла. На золоченых ампирных столиках появились фрукты и вина. Сам Струнский, исчезнув на некоторое время, появился в другом одеянии. На нем был голубой кафтан, пышное батистовое жабо и голубые башмаки с немыслимыми бантами. Я также заметил, что он насурьмил себе брови и нарумянил щеки, а посему казался несколько возбужденным.

— Господа! — провозгласил он. — Сегодня я имею честь представить вам мое новое сочиненье, писаное на случай грядущего приезда государыни-императрицы в наши края. Однако… — он извлек из кармана часы-луковицу и щелкнул крышкой, — однако мы жаждем прибытия одной особы, которая удостоила нас чести присутствовать на первом чтении…

Не успел он договорить, как раздался пушечный выстрел. Струнский чуть вздрогнул. Как выяснилось, стреляла пушка, установленная над пристанью для встречи важных гостей.

— Вовремя, — сказал Струнский.