Мэрия Москвы
РЕЗИДЕНЦИЯ СТОЛИЧНЫХ ГРАДОНАЧАЛЬНИКОВ
Тверская, 13.
Вот уже более двух столетий этот дом ассоциируется у московских жителей с городской властью. Здесь и сегодня размещается правительство Москвы
Чуть более 300 лет существует должность градоначальника Москвы, и более 200 лет люди, занимающие этот высокий пост, работают по одному и тому же адресу – Тверская, 13. В этом величественном особняке, ставшим символом Москвы, располагается официальная резиденция правительства Москвы. Именно в нем находится рабочий кабинет московского мэра.
Этот самый известный и знаменитый дом в Москве выстроил в 1782 —1784 гг. граф Захар Григорьевич Чернышев, московский главнокомандующий, назначенный на этот пост в 1782 году и простоявший у руля города два года. До Чернышева постоянной резиденции градоначальника в Москве не было, и генерал-губернаторы жили там, где придется: в своих собственных имениях, подмосковных усадьбах, в особняках, пожалованных свыше.
Первый хозяин дома – Захар Григорьевич Чернышев. Худ. А. Рослин
По положению губернской реформы 1775 года, генерал-губернатор (главнокомандующий) являлся главой городской и губернской администрации, а также и полиции. Он был первым человеком в городе, подчиняясь только государю императору. Желание прочно осесть в Белокаменной и высокий общественный статус подтолкнули З.Г. Чернышева к строительству нового роскошного особняка. Обладая большим состоянием, граф стремился построить дворец, равного которому не было в Москве, так как строил он дом не под официальную резиденцию, а для себя, первого человека в первопрестольной.
Неудивительно, что для строительства величественного дворца, достойного такого вельможи, был приглашен не кто-нибудь, а знаменитый архитектор Матвей Казаков.
Выбор места также не был случаен. С переносом столицы в Петербург Тверская превратилась в главную и самую престижную улицу первопрестольной. Именно здесь начиналась оживленная дорога в Северную Пальмиру. По Тверской проходили и коронационные шествия самодержцев, по ней прибывали многочисленные дипломатические миссии, иноземные государи. Вблизи резиденции располагались элитарные Дворянское собрание, Английский клуб. Рукой подать было и до канцелярии губернатора.
З.Г. Чернышев выбрал для строительства своей резиденции стиль, достойный Цезаря, – торжественный классицизм. Кирпичи для строительства дома были взяты из крепостной стены Белого города, незадолго перед тем разобранной по приказу Екатерины Великой. Здание отделали роскошно, учтя при этом главную его особенность. Дом одновременно был и офисным и жилым помещением, и главное – местом светских раутов и роскошных приемов. Посетители, войдя через главный вход, сразу же попадали на парадную лестницу, которая вела в анфиладу, состоявшую из Парадных сеней, Первой и Большой столовых, Танцевальной залы, «Китайской» гостиной, «Декомпании» (зал заседаний). Сквозной ряд комнат по восточному фасаду замыкался на личных апартаментах главнокомандующего.
Первоначально дом был выкрашен в желтый цвет, детали декора – в белый. За парадным особняком располагались «особливый домик с клюшничьей, молошней, скотной, птичником и коровником; конюшенный двор с амбаром, погребом, сараем для парадных карет, конюшней; третий двор – с кучерской, двумя прачечными, хлебной и квасной; на заднем дворе… двухэтажный флигель с девятью комнатами для прислуги». Как и задумывал генерал-губернатор, его городская резиденция стала одной из самых красивых и богатых в Москве.
Дом генерал-губернатора в Москве. Литография 1839 г.
Генерал-аншеф граф Григорий Петрович Чернышев
Хозяин нового дворца, Захар Чернышев был сыном генерал-аншефа Григория Петровича, любимца Петра I, пожаловавшего своего фаворита сенаторским званием и графским титулом. Его отец за отличия в войне со Швецией получил в награду от Петра два портрета царя, украшенные алмазами. Злые языки поговаривали, что Петр 1 хорошо знал не только отца, но и мать Захара Чернышева – Евдокию Ржевскую, о которой он говорил: «Авдотья – бой-баба» и его легендарную бабку, выступавшую в разгульных «всешутейших и всепьянейших» соборах царя-реформатора в роли «князь-игуменьи». По словам Вильбоа, Авдотья «беспорядочным поведением своим имела вредное влияние на здоровье Петра».
По Москве упорно ходили слухи, что Авдотья пятнадцатилетней девочкой была брошена на ложе царя, а в шестнадцать лет Петр выдал беременную любовницу замуж за своего денщика Григория, дав за нею в приданое 4000 душ. Поговаривали, что даже после венчания ее законный супруг не допускался к ее брачному ложу. Фискалы усердно следили за возлюбленной императора, но связей, порочащих ее, так и не усмотрели. Евдокия хранила верность императору, за что Григорий Чернышев получал подарки и чины, а каждому из восьмерых ее детей государь оказывал царскую милость, жаловал «на зубок» деньги и деревни.
Авдотья Ивановна Чернышева – мать первого хозяина дома – сенатора, Московского генерал-губернатора З.Г.Чернышева
Если верить скандальной хронике, она все же имела любовников и «отравила Петра Великого своими милостями», то есть заразила «нехорошей болезнью», за что Государь приказал супругу отколотить ее без всякой жалости, но при дворе оставил. Кстати, сама Авдотья после смерти Петра рожала детей и прожила еще двадцать лет, что ставит под сомнение наличие у нее такого страшного диагноза.
Император Петр I – предполагаемый отец Захара Чернышева
При восшествии на престол Анны Иоанновны Авдотья была назначена в число восьми статс-дам, и, по словам современников, пользовалась большим расположением новой императрицы за умение рассказывать анекдоты и новости. Таким образом, в глазах современников, новый московский правитель был сыном самого царя Петра, поэтому и возводил свое родовое гнездо с невиданной доселе роскошью.
Сын «бой-бабы», Захар Григорьевич Чернышев слыл богатым вельможей и блестящим полководцем, вошедшим в историю России как покоритель Пруссии. Именно он вручил Екатерине Великой ключи от взятого Берлина. В день коронации императрицы он был возведен в генерал-аншефы и удостоен высшего ордена Российской империи – ордена святого Андрея Первозванного. Кроме славы «покорителя Берлина» о Чернышеве сохранилась память как о твердом и бескорыстном русском вельможе, но в то же время строгом и требовательном. Поговаривали, что он был фаворитом молодой Екатерины и настоящим отцом ее сына Павла. Впрочем, те же злые языки называли отцом цесаревича и Льва Нарышкина, и Сергея Салтыкова, и других любовников цесаревны. Как бы то ни было, Екатерина II высоко ценила администраторские способности Захара Григорьевича и назначала его на высочайшие руководящие посты.
На посту главы Москвы граф Чернышев пробыл недолго (с 1731 по 1735 г.), но успел сделать немало: с его именем связывается и ремонт Китайгородской стены, и начало устройства московских бульваров. Он занимался ремонтом Арсенала и Каменного моста, строительством Сената в Кремле, Мытищинского водопровода, знаменитого Бутырского тюремного замка. Именно он создал в городе первое уличное освещение.
Но особенно граф прославился борьбой с московской грязью, желанием, чтобы его город чистотою напоминал европейские города. Чернышев уничтожил топи и болота на городских реках, приказал спустить большинство прудов при обывательских домах, сломал мельницу и запруду в устье Неглинной, благодаря чему Моховая, Воздвиженка и Никитская освободились от непролазной грязи.
После смерти Захара Чернышев, не оставившего наследников, его дом приобрела казна за огромную по тем временам сумму в 200 тысяч рублей. Именно тогда он пережил первую в своей жизни серьезную перестройку, произведенную с большим размахом под началом все того же Матвея Казакова. Теперь он стал представлять собой монументальное трехэтажное здание, центр которого был выделен рядом пилястр и увенчан фронтоном. С тех пор дворец на Тверской стал резиденций московских генерал-губернаторов.
Согласно легенде, много веков назад один из первых московских правителей проклял всех, кого государь назначит на это место. Когда люди великого князя тащили на плаху тогдашнего градоправителя и военачальника, получившего чин по наследству, тот отчаянно упирался и, прежде чем принять смерть от руки палача, успел выкрикнуть роковое проклятие. Это место пустовало в течение столетий – возродил его Петр Великий, «расписав» в 1709 году все города по губерниям. В Москве появилось новое высшее должностное лицо – генерал-губернатор. С тех пор Москвой управляли более семидесяти губернаторов, генерал-губернаторов, московских главнокомандующих, председателей исполкома, мэров. Расскажем о самых знаменитых, ярких и неординарных руководителях столицы.
Боярин Тихон Никитич Стрешнев – первый губернатор Москвы (1709—1711)
Портретную галерею московских губернаторов открывает боярин Тихон Никитич Стрешнев – один из ближайших родственников жены царя Михаила Федоровича, царицы Евдокии Лукьяновны. В чине думного дворянина был приставлен дядькой к царевичу Петру вскоре после его рождения. При венчании на царство Иоанна и Петра Алексеевичей в 1682 г. именно он вел царевича Петра за руку
С воцарением Петра I Т. Н. Стрешнев возглавил Разрядный приказ, в 1699 году активно участвовал в розыске и казнях стрельцов-бунтовщиков. Царь не раз называл своим преданного боярина доверенным лицом, «отцом» и «благодетелем», и, отправляясь в составе Великого посольства в 1697 г. в заграничное путешествие, вверил ему, вместе с князем Ромодановским, управление страной. В Московском пожаре 1698 года был в числе тех, кто эвакуировал святыни из Успенского собора Кремля. По словам историков, царь Петр I настолько почитал Тихона Стрешнева, что, обрезая бороды боярам, он пощадил любимого боярина за его «испытанную преданность».
Секретарь немецкого посольства Корб, находившийся в Москве в 1698—99 гг., свидетельствовал: «Стрешнев служит образцом ненарушимой верности, и слава его в этом отношении столь велика, что часто при публичных пиршествах, во время торжественных заздравных чаш, под именем Стрешнева разумеют всех верных царю: именем Тихона Никитича ознаменовывается память вернейших министров».
В 1709 году при разделении Российского государства на губернии Стрешнев был назначен московским губернатором. Через два года после назначения канцелярия губернатора заработала как часы, и боярин Стрешнев убыл с повышением в новую столицу – Санкт-Петербург и стал сенатором. По преданию, после его смерти царь лично шел в траурной процессии за гробом своего сподвижника до самого Александро-Невского монастыря, где он был торжественно погребен.
Следующим «управителем» Московской губернии стал Василий Семенович Ершов (1711—1712). По некоторым данным, он происходил из крепостных людей боярина князя М.А. Черкасского, выдвинувшись в качестве «прибыльщика» (так в начале XVIII столетия называли людей, предлагавших проекты увеличения государственных доходов).
В феврале 1711 года B.C. Ершов был назначен управителем Московской губернии, однако из-за своего «низкого» происхождения B.C. Ершов был переведен в вице-губернаторы при Михаиле Григорьевиче Ромодановском, который входил в круг ближайшего окружения царя Петра I. Он был членом Всепьянейшего собора и носил ироничное прозвище «Преосвященный Мишура». Именным Указом от 23 января 1712 года Ромодановский был назначен московским губернатором (1712—1713), принимал меры к восстановлению Москвы после страшного пожара, уничтожившего четверть города, мостил камнем улицы. По словам современников, он стремился единовластно управлять губернией и постоянно жаловался на притеснения и обиды, «чинимые господами сенатами», что вызывало крайнее неодобрения у государя.
После смерти М. Г. Ромодановского, с января 1713 года B.C. Ершов вновь в течение полугода возглавлял губернскую канцелярию. По словам историков-аналитиков, он предложил немало проектов к увеличению казны, пресечению побегов рекрутов, взиманию недоимок, прекращению лихоимства в государственных учреждениях. По свидетельству автора одного из подметных (анонимных) писем, находясь на высоких правительственных должностях, B.C. Ершов «учинил прибыли» более чем на 90 тысяч рублей.
Поговаривали, что за строптивость сенаторы нередко «наказывали Ершова бранью и окриками, грозили ему то правежом, то тюрьмой», а с новым губернатором Алексеем Петровичем Салтыковым (1713 —1716), ставленником Сената, он имел постоянные разногласия. В 1715 году B.C. Ершов публично уличил московского губернатора в казнокрадстве и лихоимстве. Петр 1 поверил доносу, Салтыков был отстранен от должности, а его оппонент остался вице-губернатором при новом губернаторе – К.А. Нарышкине (1716—1719). Кстати, вскоре в ходе следствия Салтыков был оправдан и уже в 1718 г. участвовал в суде над сыном Петра I – царевичем Алексеем.
В период правления К.А.Нарышкина в Москве были построены новые кирпичные заводы, парусная фабрика на Клязьме, суконовальная мельница на Москве-реке, для функционирования которой была специально восстановлена плотина у Всесвятского моста. Город превратился в крупнейший промышленный центр империи. Казалось, нового губернатора ждут слава и почести, но жизнь рассудила иначе. Из-за разногласий с Сенатом Нарышкин попал под следствие, однако еще некоторое время исполнял губернаторские обязанности.
Легенды и мифы
По прихоти судьбы, царство власти на Тверской неразрывно связано с фамилиями самых знаменитых родов России: Нарышкиных, Ромодановских, Долгоруковых и Салтыковых. И этому, по мнению народа, есть поистине мистическое объяснение.
Когда десятилетнего Петра I провозгласили царем, в городе вспыхнул стрелецкий мятеж: стрельцы ворвались в Кремль и подняли на копья неугодных князей и бояр. Афанасия Нарышкина зарубили прямо в алтаре Воскресенской церкви. Судью Посольского приказа Иванова с сыном и двух полковников убили у Столовой палаты. Боярина и воеводу князя Григория Ромодановского за волосы и бороду вытащили на Соборную площадь и подняли на пики. Затем изрубили боярина Салтыкова.
Опьяненные кровью стрельцы искали «преступников» повсюду, даже в доме у святейшего патриарха и воеводы Юрия Долгорукого. Напившись вина из княжеского подвала, стрельцы убили сына воеводы, а его самого выбросили из окна на бердыши. Его мертвое тело затем было выволочено на улицу к воротам на кучу навоза, а сверх него с приговорами «Ешь, князь, вкусно!» положили соленой рыбы. На следующее утро тело было найдено изрубленным на части.
По преданию, через несколько месяцев после бунта придворный иноземный лекарь предсказал молодому царю Петру 1, что потомки убитых будут править Москвой в нескольких поколениях. В течение следующих двух веков они и в самом деле становились московскими генерал-губернаторами. Так, потомки Долгоруковых трижды занимали заветную должность, а Салтыковы – пять раз.
Власть, особенно власть в Москве и России, всегда притягивает и отталкивает одновременно. На больших начальников надеются, о них сплетничают, они становятся персонажами легенд, и, как ни странно, о них довольно скоро забывают. Однако очень часто в судьбах людей гораздо больше правды о стране, городе и эпохе, нежели в пространных рассуждениях и кропотливых исследованиях. К наиболее ярким и необычным из них судьба оказывалась наименее благосклонна.
В 1727 году градоначальником Москвы стал князь Иван Федорович Ромодановский, сын начальника Преображенского приказа князя Ф.Ю. Ромодановского, ведавшего всеми делами по политическому сыску. После смерти своего знаменитого отца к нему перешли управление Преображенским приказом и титул князя-кесаря. Петр I относился к И.Ф. Ромодановскому с большим доверием, так как он фактически исполнял роль «государева ока» в первопрестольной. Любопытно, что, став хозяином древней столицы, он стал именоваться главным начальником Москвы. По словам очевидцев, почти без образования, князь Иван Ромодановский отличался здравым умом, честностью и прямотою, за что и был любим Петром, тем более, что, любя старинные русские обычаи и оставаясь верным заветам старины, князь не был противником вводимых царем новшеств.
Следующим хозяином Москвы стал граф Андрей Артамонович Матвеев (1724—1725), один из видных сподвижников Петра Великого, яркий представитель русских «западников». В отличие от своего предшественника, он получил тщательное воспитание, знал иностранные языки и даже говорил по-латыни. Иноземцы с большим уважением отзывались о его образованности. К примеру, француз де ла Невилль, называющий Матвеева «мой друг Артамонович», пишет: «Этот молодой господин очень умен, любит читать, хорошо говорит на латыни, очень любит новости о событиях в Европе и имеет особую склонность к иностранцам». Став в 1724 году президентом Московской сенатской конторы, граф около года с честью руководил вверенным ему городом. В последние годы жизни Матвеев составил описание Стрелецкого бунта 1682 года, котором был убит его отец – видный боярин Артамон Матвеев, и он сам едва не поплатился жизнью.
Московский генерал-губернатор Григорий Петрович Чернышев (1731—1735) заметно изменил облик города. При нем в Москве появилось постоянное уличное освещение – он поручил установить на столбах светильники. При этом деньги на них отпускала казна, а зажечь лампы и содержать их вменялось в обязанности жителей близлежащих домов.
Меньше года (с марта и по ноябрь 1740 г.), управлял Москвой герцог Карл Карлович Бирон старший брат легендарного Эрнеста-Иоганна Бирона. Карл еще в ранней молодости поступил на русскую службу, но вскоре попал в плен к шведам. Карл бежал из плена и, вступив в польскую армию, дослужился до подполковника. В год избрания императрицы Анны Иоанновны Карл Бирон был призван братом в Россию, вскоре был удостоен чина генерал-аншефа и должности военного коменданта Москвы. Однако ненадолго, так как из-за постоянных драк в пьяном виде Карл Бирон получил так много ран и увечий, что стал инвалидом. Храбрый и отважный в боях, он вместе с тем заслужил справедливые упреки за жестокость и надменность от современников, видевших в нем «гордого азиатского султана» со всеми его «варварскими странностями». По протекции брата-герцога Карл Карлович был определен генерал-губернатором в Москву, но и здесь его пребывание было непродолжительно: вскоре он был схвачен, отправлен под караулом в Рижскую цитадель и отправлен в ссылку.
Следующим губернатором Москвы стал Александр Романович Брюс (1740—1741), племянник «русского Фауста» Якова Вилимовича Брюса и крестник Александра Даниловича Меншикова, в честь которого и был назван. А.Р. Брюс прославился тем, что в 1745 году женился вторым браком на княжне Екатерине Долгоруковой, на возвращенной из ссылки бывшей обрученной невесте императора Петра П.
В 1751 году генерал-губернатором Москвы был назначен князь Никита Юрьевич Трубецкой. Он получил блестящее образование, учился за границей, «в немецких землях», был умен, деятелен и начитан. Дружил с русским поэтом и дипломатом А.Д. Кантемиром и, по отзыву последнего, «сам не худые стихи составлял». Кантемир называл его «истинным и древним другом» и посвятил ему свою седьмую сатиру.
Взлет карьеры молодого князя начался в 1730 году, когда он решительно поддержал императрицу Анну Иоанновну в ее борьбе с «верховниками», пытавшимися ограничить самодержавную власть. В 30 лет он получил чин генерал-майора и занял должность генерал-кригс-комиссара. В конце царствования Анны Иоанновны Трубецкой был назначен губернатором в Сибирь, но сумел уклониться от этой должности. Вместо этого в 1740 стал генерал-прокурором и председателем Правительствующего сената. Он не только руководил прокурорской системой Российской империи, но и выполнял особые «деликатные» поручения.
С 7 апреля 1751 года Никита Юрьевич занимал пост генерал-губернатора Москвы, но уже в марте 1753 года его оставил. По словам современников, он радел за государственные дела и при необходимости смело опротестовывал решения сената. От подчиненных он требовал, чтобы они решения «чинили по указам» и «безволокитно», а на все нарушения и отступления от закона делали вначале устный, а если не «возымеет действие», то и письменный протест. В царствование Петра III князь попал в число «возлюбленных придворных персон» и удостоился исключительной чести стать полковником лейб-гвардии Преображенского полка.
Князь Никита Юрьевич Трубецкой – друг поэта и дипломата А.Д. Кантемира
Князь Трубецкой был свидетелем восьми царствований, но благодаря ловкости и лести благополучно пережил все дворцовые перевороты, чем заслужил среди современников репутацию беспринципного оппортуниста. Несмотря на всю свою просвещенность, Трубецкой был в полном смысле слова куртизаном, т.е. человеком, для которого целью жизни являлся «дворский фавор», власть и богатство. Он не гнушался самым низким и лицемерным подлаживанием под вкусы монархов. Так, для забавы Петра I князь ревел на пирах теленком, с богомольной императрицей Елизаветой Петровной рыдал во время церковных церемоний; при воинственном Петре III он, несмотря на старость и болезни, принял вид образцового прусского «фрунтовика»: «затянутый в полный мундир, перевязанный галунами, подобно барабану, хорошенько поднимал ножки и месил грязь» во главе своего полка. Неожиданное преображение дряхлого елизаветинского сановника подметила Екатерина Дашкова:
«Трудно было не улыбнуться, когда я увидела князя Трубецкого, старика, по крайней мере семидесяти лет, вдруг принявшего воинственный вид и в первый раз в жизни затянутого в полный мундир, перевязанного галунами подобно барабану, обутого в ботфорты со шпорами, как будто он готовился сейчас вступить в отчаянный бой. Этот несчастный придворный адепт, подобно уличным бродягам, притворялся хилым, убогим, теперь же ради какого-то личного расчета прикинулся страдающим подагрой, с толстыми, заплывшими ногами. Но едва объявили, что идет император, он шариком вскочил с кушетки, вооруженный с ног до головы, и немедленно встал в ряд измайловцев, к которым он был назначен лейтенант-полковником и наскучил всем своими приказаниями. Это страшное привидение было некогда храбрым воином – обломком петровской эпохи!
Несмотря на то, что Никита Юрьевич Трубецкой, занимал пост главы Московской губернии всего 2 года, он оставил городу знаменитую усадьбу Нескучное. До наших дней от богатого парка с «птичьим домом», домиками ординарцев и караульнями сохранился только Охотничий домик, известный всем как место проведения телевизионной игры «Что? Где? Когда?»
Охотничий домик усадьбы Н. Ю.Трубецкого в Нескучном саду
Никита Юрьевич был женат дважды и прижил в обоих браках 14 детей. Первой его женой была дочь петровского канцлера Анастасия Гавриловна Головкина. По словам современников, княгиня была весьма «приятна и недурна собою», любила румяниться до того, что «лицо ее блестело, как ни у одной из петербургских дам». Князь Щербатов в своем памфлете рассказывает, что временщик Иван Долгорукий положил на кокетливую княгиню взоры и муж «с терпением стыд свой сносил». После кончины первой жены князь Никита женился на матери стихотворца М. М. Хераскова – Анне Даниловне Херасковой, и не прогадал: в эту женщину был влюблен фельдмаршал Миних, который стал тянуть вверх и ее мужа, закрывая глаза на его упущения по службе.
После воцарения Екатерины II, императрица понизила Трубецкого до чина подполковника гвардии, поскольку сама хотела быть полковником гвардейских полков. Через полгода после коронации, на которой князь был верховным маршалом, Трубецкой подал прошение об отставке, которая была благосклонно принята. Екатерина II назначила ему полное фельдмаршальское жалованье, пожаловала 50 тыс. руб. и приказала «давать ему в резиденциях пристойный караул другим не в образец».
Генерал-фельдмаршал Александр Борисович Бутурлин был московским градоначальником трижды (с 1740 по 1741, с 1742 – по 1744 и с 1762 по 1763 годы). С восшествием на престол Петра III известный полководец был отозван из Пруссии, где он был главнокомандующим русской армией, и назначен генерал-губернатором в Москву. Екатерина II пожаловала ему грамоту с описанием в ней всей его службы и наград, а также шпагу, осыпанную бриллиантами.
Генерал-фельдмаршал граф Александр Борисович Бутурлин был московским градоначальником трижды
Современники считали его красивым и образованным вельможей, который мог бы быть, скорее ловким придворным, чем полководцем. Сохранился характерный анекдот, что великий князь Павел Петрович, тогда 6-летний ребенок, сказал окружавшим его про Бутурлина, когда последний явился во дворец, перед отъездом в армию, откланяться государыне: «Петр Семенович (то есть Салтыков) поехал мир делать, и мира не сделал, – а этот теперь, конечно, ни мира, ни войны не сделает».
Во время коронации Екатерины II граф А.Б. Бутурлин устроил в Москве пышные торжества и выстроил несколько триумфальных ворот. Во время пребывания в первопрестольной императрица подписала Указ «О содержании в Москве дорог в исправности и чистоте», который, похоже, начинает исполняться только в наши дни.
В древней столице граф Бутурлин опасно занемог. Императрица, узнав о болезни его, выслала к нему искуснейших лейб-медиков; но усилия их остались бесполезными. Чувствуя приближение своей кончины, граф простился с супругою и детьми, благословил последних святыми иконами и завещал им, чтобы они, по примеру его, непоколебимо сохраняли благочестие и верность престолу.
С 1763 по 1771 год Москвой управлял талантливый полководец, победитель непобедимого прусского короля Фридриха II, граф Петр Семенович Салтыков. Потрясенный неудачей, Фридрих едва не покончил с собой. «Все потеряно, спасайте двор и архивы», – писал он в Берлин. Шляпа прусского короля, бежавшего после сражения, как памятная реликвия хранится ныне в музее А. В. Суворова в Санкт-Петербурге.
За победу над Фридрихом II Елизавета удостоила Салтыкова фельдмаршальским чином, особой медалью с надписью: «Победителю над пруссаками», а австрийская императрица Мария Терезия подарила ему бриллиантовый перстень и табакерку с бриллиантами. Характерно, что сам главнокомандующий скромно оценивал свою роль в армии, отдавая должное русским офицерам и солдатам. За мужество и доброе отношение к солдатам он имел большую популярность в войсках.
Став градоначальником, он успешно управлялся с административными делами: открыл в Москве первые почтовые учреждения, отремонтировал Головинский и Коломенский дворцы, а также следил, чтобы в город доставлялось хорошее вино. При нем открылся и первый дом призрения для сирот. По распоряжению Екатерины II, были разобраны стены Белого города, а материал был использован для строительства Воспитательного дома и на «исправление Арсенала.
Однако вместо заслуженной награды его ждала опала: в 1770– 1771 гг. в Москве разразилась эпидемия чумы, сопровождавшаяся бунтами. Мертвые трупы валялись на улицах, число жертв увеличивалось ежедневно. Тысячи людей, оставив свои дома, покидали город. 70-летний фельдмаршал, победитель Фридриха Великого, растерялся, действовал нерешительно и, не дожидаясь разрешения императрицы, поспешно удалился в свою деревню Марфино, где переждал события. Его примеру последовали: гражданский губернатор, комендант, полицмейстеры.
В отсутствие московского главнокомандующего по городу прокатился чумной бунт, во время которого был убит архиепископ Московский и Калужский Амвросий. Узнав о случившемся, императрица немедленно отстранила от всех дел московского губернатора, разрешила ему выйти в отставку и уехать в свое имение Марфино, где он вскоре скончался.
Оледенелый труп знаменитого некогда полководца был положен в гроб вместе с почетными регалиями, фельдмаршальским жезлом и двумя шпагами, украшенными бриллиантами. Молва о кончине бывшего градоначальника опечалила жителей, но, зная, что покойный находился в опале у Двора, никто не делал никакого распоряжения относительно похорон. Полководец, разбивший две прусские армии, оставался забытым!
Из знатных лиц на похороны прибыл только генерал-аншеф П. И. Панин. В генерал-аншефском мундире, в лентах Андреевской и Георгиевской, склонил он перед останками победоносную голову, обнажил меч и, став у гроба, произнес вслух: «До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены».
Герой Пальцига и Кунерсдорфа остался в памяти потомков как талантливый полководец, укрепивший авторитет русской армии в Европе. Память о нем жива и сегодня, после его смерти в его московском доме разместился знаменитый Купеческий клуб, а затем Музыкальный театр имени К.С.Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко.
Недолго, но самоотверженно на благо москвичей трудился граф Григорий Григорьевич Орлов, фаворит и первый советник императрицы Екатерины П. Он прибыл в Москву в 1771 году на должность главнокомандующего с чрезвычайными полномочиями. Город бунтовал, свирепствовала эпидемия чумы, уносившая до тысячи человек в день. Граф принял очень разумные по тем временам меры для прекращения эпидемии. В частности, он установил денежное вознаграждение выписываемым из больниц (женатым – по 10 рублей, холостым – по 5 рублей), что стало более действенной мерой против утаивания больных, чем самые строгие приказы.
Мало того, граф Григорий Орлов лично посещал госпитали, участвовал в крестных ходах, а свой родовой дом на Малой Никитской улице отдал под больницу. Заболевших Орлов приказал обеспечивать бесплатным питанием, одеждой и деньгами. Была организована дезинфекция жилищ, впервые открыты «чумные» кладбища. За два месяца граф Григорий Григорьевич Орлов победил чуму. В его честь была выбита медаль «За избавление Москвы от язвы» и воздвигнуты триумфальные мраморные ворота в Царскосельском саду с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва».
В 1771 г., после подавления «Чумного бунта» московским главнокомандующим был назначен дипломат, участник дворцового переворота 1762 года, генерал-аншеф, князь Михаил Никитич Волконский, который занимал эту должность в течение 10 лет. По словам Д.Н. Бантыш-Каменского, Волконский «обходителен со всеми, был горд с временщиками»; по свидетельству С. Понятовского, «был человеком деликатным, неподкупным». Граф СР. Воронцов писал: «Мало кто знает так хорошо, как он, внутреннюю ситуацию России и имеет такие здравые идеи по поводу правления, которое подобает в ней установить».
Во время крестьянского восстания под предводительством Емельяна Пугачева князь сумел предотвратить бунт в первопрестольной и усмирить «подлое» население. 10 января 1775 г. «злодей Емелька» был казнен на Болоте. В 1774 он составил проект «О лучшем учреждении судебных мест и разделении Империи на губернии»; ему же приписывался первый план раздела Польши.
По словам современников, строительство и благоустройство Москвы находились под его постоянным контролем. 18 июня 1778 г. в Кремле состоялась закладка Сената, которая сопровождалась пышной церковной и светской церемониями. В 1774 г. для празднования победы в войне с Турцией и подписания выгодного для России Кучук-Кайнарджийского мирного договора Екатерина II выбрала Москву. В сопровождении пышного кортежа императрица въехала в город через раззолоченные Триумфальные ворота, воздвигнутые по этому поводу на средства московского дворянства. Массовые народные гулянья с блеском прошли на Ходынском поле, и подготовил их князь-реформатор.
По отзывам современников, Волконский, храбрый боевой генерал, опытный дипломат и видный государственный деятель, был одним из самых светлых умов своего времени. Вот что писал о нем П. И. Бартенев: «Князь Михаила Никитич Волконский принадлежит к замечательнейшим лицам прошедшего века. Слишком три четверти этого века прожил он в постоянной близости ко двору царскому и к высшему правительству и в то же время в неутомимой деятельности и достопамятных трудах. Он был свидетелем осми царствований, а при Елизавете, Петре III и Екатерине II отправлял важные государственные должности. Храбростью на войне, умом и преданностью отечеству на дипломатическом поприще, точностью и благоразумием в управлении делами внутренними, Михаил Никитич вновь прославил имя князей Волконских, до него почти забытое в новой Русской истории».
Одним из самых знаменитых градоначальников был величайший полководец князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский (1780—1782), один из первых обладателей почетной двойной фамилии. Подобный титул давался за выдающиеся заслуги перед Отечеством. Его войска обратили в бегство турок и татар и навсегда отторгли Крым от Турции. В день торжественного празднования мира с Турцией Долгоруков получил от императрицы шпагу с алмазами, алмазы к ордену Св. Андрея Первозванного и почетный титул Крымского. Поговаривали, что, обманувшись в надежде получить в этот день жезл фельдмаршала, князь обиделся, вышел в отставку и поселился в деревне.
Одним из самых знаменитых градоначальников был князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский
Однако вскоре он был вынужден продолжить службу. В апреле 1780 года императрица назначила его московским главнокомандующим. Осуществляя верховное управление в Москве, В.М. Долгоруков-Крымский искренне заботился о порядке и справедливости, не доверяясь законам, творил суд по своему разумению, полагаясь на собственный здравый смысл и жизненный опыт. Так, в своем стремлении не допустить на сцене «вредных и соблазнительных сочинений» главнокомандующий учредил театральную цензуру.
Немало полезного было сделано генерал-губернатором в области городского хозяйства, например, очистка реки Неглинной и сооружение первого каменного моста через Яузу, названного Дворцовым. Особое внимание В. М. Долгорукова было обращено на решение административных вопросов. Так, он подбирал «достойных людей в поведении», т.е. занимался подбором чиновников для вновь открываемых присутственных мест для управления губерний Всероссийской империи.
По словам современников, В.М. Долгоруков заслужил всеобщую любовь своей добротой, доступностью, широким гостеприимством и бескорыстием. Даже во время болезни, приступов подагры, он никому не отказывал в приеме, принимая просителей, лежа на диване. Поговаривали, что, не владея грамотой, генерал отбрасывал в сторону перья, ссылаясь на их плохое качество, и диктовал свои распоряжения устно. «Я человек военный, в чернилах не окупай», – говорил он о себе.
Меньше двух лет пробыл князь Долгоруков на высоком посту, внезапно скончавшись в возрасте 60-ти лет. Его смерть вызвала в городе всеобщую искреннюю скорбь. После смерти князя его городской дом на углу Охотного ряда и Большой Дмитровки выкупило Благородное собрание, превратив в клуб московского потомственного дворянства. После перестройки Матвеем Казаковым это здание стало одним из самых красивейших в России, а величественный Колонный зал, сразу приобрел славу самого торжественного парадного зала Москвы.
Дом Союзов – бывший дворец князя В. М. Долгорукова-Крымского
Именно здесь московские дворяне принимали императоров. Сюда привозили молодых девушек на знаменитую «ярмарку невест». Будучи в Москве, Пушкин приезжал в Благородное собрание, где встречался с юной Натальей Гончаровой. Зал Благородного собрания, где провинциальные и столичные помещики подыскивали подходящие партии для своих дочерей, не раз появляется на страницах классической русской литературы – в том числе в «Войне и мире» (первый бал Наташи Ростовой) и в «Евгении Онегине» (первый бал Татьяны).
После Октябрьской революции Благородное собрание было ликвидировано, его здание передано профсоюзам и получило название Дом Союзов. После смерти Ленина возникла традиция выставлять в Колонном зале для прощания гробы с телами умерших вождей и всех тех, кого с почетом хоронили у стен Кремля.
Князя В.М. Долгорукова-Крымского на посту главнокомандующего сменил Захар Чернышев – первый владелец губернаторского дома. Его имя закрепилось в названии примыкающего к дому переулка – Большой Чернышевский. Другой ближайший к нему переулок получил имя другого главнокомандующего Я.А. Брюса (1784 —1786), автора проекта перепланировки Москвы (1775), надолго определившего архитектурный облик города.
Главнокомандующий Я. А. Брюс, автор проекта перепланировки Москвы (1775 г.), надолго определившего архитектурный облик города. Худ. Помпео Батони
Со вступлением на престол Екатерины II Брюс, благодаря тому особому расположению, которым пользовалась его супруга у Императрицы, быстро продвигался по службе. Однако, по словам современников, Якова Александровича в Москве не любили за его суровость, да и сам он был недоволен пребыванием в городе, где «застарелые обычаи и тьма предубеждений», и благодарил Безбородко в 1786 г. за исходатайствованное у Императрицы разрешение ему приехать в Петербург.
Так как Я. А. Брюс не имел сыновей от брака с Прасковьей Александровной (сестрой фельдмаршала П. А. Румянцева), с его смертью род графов Брюсов в России пресекся. Единственная дочь его, Екатерина была замужем за графом В.В. Мусиным-Пушкиным, которому император Павел I разрешил принять фамилию графа Мусина-Пушкина-Брюса, но и он умер в 1836 г., не оставив сыновей.
Следующим московским главнокомандующим стал Петр Дмитриевич Еропкин (1786—1790), в честь которого назван один из московских переулков. Во время вспыхнувшего чумного бунта императрица Екатерина Великая поручила будущему градоначальнику восстановить спокойствие в столице и доверила ему «надзирание за здравием всего города Москвы». Явив пример отчаянной личной храбрости, Еропкин сумел справиться с многотысячной толпой бунтовщиков, навел порядок в карантинах, начал выплачивать компенсации родственникам умерших, обеспечил горожан работой и продовольствием. Вскоре эпидемия пошла на убыль.
Петр Дмитриевич Еропкин был первым и единственным генерал-губернатором (1786—1790), отказавшимся и от переезда в казенный дом на Тверской, и от полагавшихся «хозяину» Москвы денег на представительские расходы
По усмирении Чумного бунта Екатерина Великая пожаловала Еропкина орденом Св. Андрея Первозванного и хотела наградить обширными вотчинами, по тот категорически отказался: «Нас с женой только двое, детей у нас нет, состояние имеем, к чему нам еще набирать лишнее».
Получив такой необычный для чиновников отказ, Екатерина спросила, не задолжал ли он, собираясь уплатить его долги, но Петр Дмитриевич и в этом категорически отказал, говоря: «Я тяну ножки по одежке, долгов не имею, а что имею, тем угощаю, милости просим, кому угодно нашего хлеба-соли откушать».
По преданию, однажды Еропкин в честь великой императрицы дал роскошный обед. Екатерина Великая осталась довольна: «Петр Дмитриевич, ты верно сильно поиздержался, устроив мне такой праздник. Я хочу отблагодарить тебя за твои траты». Еропкин смертельно оскорбился и заверил матушку-императрицу, что москвичи – люди не бедные, и кое из чего даже обед могут соорудить. Через неделю об этом ответе судачил весь город.
По воспоминаниям современников, хлебосольство Еропкина было исключительным даже для старой хлебосольной Москвы. Он «держал открытый стол» – всякий «пристойно одетый» человек мог ежедневно приходить к нему обедать. И сколько бы ни пришло незваных гостей – всем хватало. Особенно популярен губернатор стал у гордых и рачительных купцов Замоскворечья…
«Я люблю все русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю: это бриллиант между камнями, лев между зверями, орел между птицами». Этой фразе, произнесенной со сцены Московского императорского театра в 1808 г., самозабвенно рукоплескала публика, говорившая исключительно по-французски.
Кстати, но именно П. Д. Еропкин был первым и единственным генерал-губернатором, отказавшимся и от переезда в казенный дом на Тверской, и от полагавшихся по штатам «хозяину» Москвы денег на представительские расходы. При нем Москва изменилась до неузнаваемости: в ней строился водопровод, укреплялись набережные, возводились мосты, Пашков дом, здания Университета на Моховой.
В 1790 году П. Д. Еропкин был уволен в отставку «по собственному желанию». Поговаривали, что действительной причиной его отставки явились не истощенные болезнями силы Еропкина, а его слишком мягкий характер. По слухам, Екатерина II, встревоженная Французской революций, пожелала иметь в Москве жесткого и надежного человека, способного «беспощадно искоренять крамолу.
Таким человеком стал генерал-фельдмаршал Александр Александрович Прозоровский (1790—1795). Известно, что императрица Екатерина II ценила и отличала Прозоровского как надежного исполнителя ее воли, но не любила его за крутой нрав и излишнюю болтливость.
Выполняя инструкции императрицы, Прозоровский отправляет в отставку известного либерала Н. В. Лопухина, арестовывает известного масона-просветителя Н. И. Новикова и его друзей вольных каменщиков, предает суду А. Н. Радищева. По словам современников, князь вкладывает в дело чрезмерное усердие, нажив много недоброжелателей, так и не приобретя признательности Екатерины Великой. В начале 1795 года, наградив напоследок орденом Св. Владимира, его отправляют в отставку: «мавр сделал свое дело».
Кстати, именно Прозоровский был первым, кто серьезно задумался о создании генерального плана реконструкции и развития Москвы. Его беспокоила далекая от совершенства планировка Москвы. По его настоянию началась прокладка новых улиц, завершилась постройка здания Московского университета на Моховой. Опасаясь разрушительных сил наводнения, главнокомандующий продолжал укреплять «диким камнем» набережные реки Москвы.
Генерал-фельдмаршал А.А. Прозоровский был женат на фрейлине княжне Анне Михайловне Волконской, дочери московского градоначальника князя М. Н. Волконского, от которой имел дочь Елизавету. По слухам, ее ранняя смерть так подействовала на ее мать, что она упала в обморок, и все старания привести ее в чувство были безуспешны. Доктора сочли ее мертвою; ее положили на стол и стали готовить к погребению. Неожиданно на панихиде, на которую собрался весь город, княгиня ожила, поправилась и скончалась в преклонных летах. Так москвичи узнали о летаргическом сне.
Следующий московский главнокомандующий (1795 —1796), губернатор Михаил Михайлович Измайлов прославился не своими «гражданскими или военными подвигами», а как владелец подмосковной усадьбы Быково. Именно при нем была построена уникальная церковь в честь Владимирской иконы Божией Матери, не имеющая аналогов в храмовой архитектуре России.
Полгода с мая по ноябрь 1797 года Москвой управлял князь Юрий Владимирович Долгоруков, генерал-аншеф, подполковник лейб-гвардии Преображенского полка. По воцарении императора Павла I князь был назначен главнокомандующим в Москву и шефом Астраханского гренадерского полка. Но в ноябре 1797 года князь, благодаря проискам завистников, был уволен от службы; однако в следующем же году приглашен в Петербург и назначен членом Совета при Высочайшем дворе.
Церковь Владимирской иконы Божией Матери в усадьбе М.М. Измайлова в Быково
Генерал-аншеф князь Юрий Владимирович Долгоруков
В «Сказаниях о роде князей Долгоруковых», составленных кн. П. Долгоруковым, облик покойного характеризуется следующими чертами: «с умом обширным, проницательным и острым, с великими познаниями, с нравом пылким князь Юрий Владимирович сочетал душу возвышенную, пламенно любил свое отечество, отличался бескорыстием, гостеприимством и любовью к изящным искусствам. Нежный родственник, верный друг, усердный отчизнолюбец, князь Юрий Владимирович имел полное право сказать на вечере жизни своей, что всегда старался «быть полезным, честно век прожить и ни в чем совестию не мучиться».
С восшествием на престол император Павел I назначил военным губернатором и главноначальствующим гражданской частью в Москве и Московской губернии блестящего военачальника, генерал-фельдмаршала, графа Ивана Петровича Салтыкова. Он управлял городом с 1797 по 1804 г. и проявил себя на этой должности с самой лучшей стороны. С его легкой руки под руководством Матвея Казакова началось составление «фасадических планов Москвы» – дабы запечатлеть лучшие из них.
Салтыков оставался в своей должности еще два с половиной года и вышел в отставку в 1804 году, в связи с преклонным возрастом.
Бантыш-Каменский в «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» писал, что граф Иван Петрович Салтыков, во всю жизнь свою никого не сделавший несчастным, был чужд постыдной гордости, и презирал только высокомерных временщиков; отличался ласковым, добродушным приемом; жил в Москве чрезвычайно пышно: каждый день за обедом и ужином его находилось шестьдесят приборов; каждое воскресенье съезжалось к нему на бал несколько сот человек… Он старался искоренять в присутственных местах лихоимство, водворял повсеместный порядок и благочиние, пользовался общею любовью и уважением, любил делать добро; занимался, в свободное время, охотою, имея собственных псарей до ста человек; оставил сыну своему шестнадцать тысяч крестьян, в том числе тысячу двести человек дворовых людей, и два миллиона восемьсот тысяч долгу».
Генерал-фельдмаршал, граф Иван Петрович Салтыков управлял городом с 1797-го по 1804 г. и проявил себя на этой должности с самой лучшей стороны
В начале царствования Александра I Москвой управлял генерал-аншеф Тимофей Иванович Тутолмин, администратор и первый председатель Государственного Совета.
В юности он окончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус. Участвовал в Семилетней и в Русско-турецкой войне. Оставив в конце 1770-х годов армейскую службу, Тутолмин перешел в гражданскую администрацию, занимал посты губернатора в Твери и Екатеринославле, был правителем в Тверском, Олонецком и Архангельском наместничествах, а в дальнейшем управлял попеременно Минской, Волынской, Виленской и Подольской губерниями.
В 1806 году, императором Александром I генерал-аншеф Т. И. Тутолмин, был назначен на должность московского генерал-губернатора. И сразу же, по просьбе министра коммерции Н. П. Румянцева, главноначальствующий принял меры по пресечению заповедной торговли в Москве. На заставах были выставлены караулы, препятствовавшие проникновению в город запрещенных товаров.
По инициативе генерал-аншефа Т. И. Тутолмина был составлен полный нивелирный план столицы
Отдавая дань благотворительности, Т. И. Тутолмин поддержал инициативу Приказа общественного призрения об устройстве Сиротского дома. 1 августа 1808 г. это заведение открылось. В этом же году по инициативе Т. И. Тутолмина был составлен полный нивелирный план столицы с тем, чтобы ее «натуральное местоположение самовернейшим образом» показать.
Генерал-фельдмаршал, граф И.В. Гудович слыл в Москве «гонителем очков и троечной упряжи»
В 1809 году главнокомандующим Москвы был назначен генерал-фельдмаршал, граф Иван Васильевич Гудович, отдавший военной деятельности более пятидесяти лет своей жизни и служивший при пяти монархах – Елизавете, Петре III, Екатерине II, Павле I и Александре I. Именно под его руководством русские войска отвоевали у турок Хаджибей (ныне Одесса), овладели Анапской крепостью и завоевали каспийское побережье Дагестана.
По словам современников, И.В. Гудович на посту хозяина Москвы показал себя очень своенравным правителем. «Он умел высоко поддерживать высокое звание главнокомандующего в столице, – писал о нем Ф. Ф. Вигель, – то есть заставлял себе повиноваться, окружал себя помпой и давал официальные обеды и балы. Может быть, в зрелых летах имел он много твердости, но под старость она превратилась у него в своенравие (…)
Выжив из лет, он совершенно отдал себя в руки меньшого брата, графа Михаила Васильевича, который слыл человеком весьма корыстолюбивым.
Оттого-то управление Москвою шло не лучше нынешнего: все было продажное, все было на откупе. Подручником последнего был какой-то медик, французо-итальянец, если не ошибаюсь, Салватори, и они между собою делили прибыль. Так, по крайней мере, все утверждали и в то же время были уверены, что медик не что иное, как тайный агент французского правительства…»
Странности старого графа отмечал и князь П.А. Вяземский, вспоминая о том, что Гудович слыл в Москве «гонителем очков и троечной упряжи». Никто не мог являться к нему в очках, и даже в чужих домах, увидав кого-нибудь в очках, он посылал к нему лакея сказать: «Снимите очки, нечего разглядывать так пристально». Приезжавшие в Москву на тройках, чтобы не сердить старого графа, должны были выпрягать у заставы одну лошадь, опасаясь попасть в полицию за неповиновение. Тот же Гудович категорически воспретил вошедшее в моду среди молодежи «метание кошельков» на сцену артисткам.
Как бы то ни было, но именно при Гудовиче был составлен новый план Москвы с обозначением границ каждой части, квартала и владения; открыт Странноприимный дом – крупнейшее благотворительное учреждение, устроенное на средства графа Н.П. Шереметева; поддержаны разумные предложения по регулированию продажи лекарств и оказанию необходимой врачебной помощи населению. За месяц до вторжения французов в 1812 году Иван Васильевич был уволен в отставку по состоянию здоровья, получив лестную награду – портрет Александра I, осыпанный бриллиантами.
В трудные годы Отечественной войны с Наполеоном Москвой управлял фаворит императора Павла граф Федор Васильевич Ростопчин (1812—1814), удостоенный от Екатерины Великой прозвища «сумасшедший Федька». По преданию, взлет его карьеры начался с того, что когда-то он подарил цесаревичу Павлу уникальную коллекцию военных мундиров и оловянных солдатиков. С тех пор император Павел I осыпал своего любимца орденами, чинами и высокими назначениями. Когда цесаревич стал императором, граф Ростопчин уже определял внешнюю политику России. После смерти высокого покровителя он попал в опалу и долго путешествовал по Европе: в Англии Федор Васильевич посещал парламент и учился боксу, в Германии слушал лекции в Лейпцигском университете2 а во Франции беседовал с самим Наполеоном.
Когда Россия оказалась на пороге войны с Наполеоном, Александр I решил приблизить к себе графа Ростопчина, известного писателя и публициста. В начале 1812 года граф приехал в Петербург, а 24 мая был назначен главнокомандующим в Москве, ее военным губернатором.
По воспоминаниям Елизаветы Яньковой, внешность нового градоначальника была такова: «Он был довольно высок ростом, мужествен, но лицом очень некрасив; лицо плоское с выдавшимися скулами, глаза навыкате, нос широкий, немного приплюснутый, вздернутый – словом, видно было, что он происходил от татарского предка… « Он немало шокировал публику: своей ненавистью и презреньем ко всему французскому, простонародным языком, чрезвычайной деловой активностью, редкой для русского дворянина той поры.
Граф Федор Васильевич Ростопчин (1812—1814), удостоенный от Екатерины Великой прозвища «сумасшедший Федька», московский градоначальник во время наполеоновского нашествия
По свидетельству современников, граф был очень ловок и честолюбив. «Два утра мне были достаточны для того, чтобы пустить пыль в глаза и убедить большинство московских обывателей в том, что я неутомим и что меня видят повсюду», – не раз признавался Ростопчин._Война сулила возможность нового взлета, и главнокомандующий трудился, не покладая рук: день и ночь ездил по городу, собирал пожертвования, формировал полки, занимался обеспечением населения и войск продовольствием, поддержанием порядка в осажденном городе. В Белокаменной формировались новые полки и самое большое в России ополчение.
Знаменитые ростопчинские патриотические афиши, призывавшие не бояться неприятеля, пользовались огромной популярностью. В них он стремился ослабить тревогу и страх перед наполеоновской армией, сознательно преувеличивая известия о победах русских войск, высмеивая французов и обещая самолично повести москвичей на супостата. Именно Ростопчин послужил прототипом главнокомандующего в романе Л.Н. Толстого «Война и мир».
Второго сентября 1812 года, когда через Москву потянулись отступающие русские части, около графского особняка на Большой Лубянке собралась толпа – москвичи хотели, чтобы генерал-губернатор выполнил свои обещания и самолично повел их в бой. Время шло, его сиятельство не появлялся, и толпа недовольно загудела, наседая на крыльцо губернаторского дома. Мятеж мог вспыхнуть в любую минуту…
В этот момент двери распахнулись, и к людям вышел Ростопчин. Следом драгуны тащили взъерошенного связанного юношу, купеческого сына, Верещагина и француза Мутона, приговоренного к битью батогами и ссылке в Сибирь. Несчастный юноша обвинялся в том, что перевел из французской газеты речь Наполеона и его письмо, а переводы показал своему приятелю. За это Верещагина приговорили к пожизненной каторге, а также к двадцати пяти ударам плетью. Однако Ростопчину этого показалось мало, он обрушился на бедного юношу с обвинениями в измене и приказал драгунам рубить его саблями, немедленно, в собственном дворе. Затем израненного, но еще живого Верещагина, бросили на растерзание озверелой толпе.
Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казненный был единственным предателем среди москвичей. По одной из версий, этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. По другой – граф испугался собравшейся перед его домом толпы и «перевел стрелку», принеся в жертву невиновного. Пока толпа расправлялась с жертвой, градоначальник удрал с заднего крыльца. Москва была сдана французам. Интересно, но впоследствии император Александр I так оценил кровавую расправу над Верещагиным: «Повесить или расстрелять было бы лучше».
В первую же ночь после захвата Москвы французами в городе начались пожары, которые через несколько дней охватили ее сплошным кольцом. Наполеон открыто обвинил в поджоге лично московского главнокомандующего, назвав его Геростратом. В пользу этого говорили и показания поджигателей, и ряд документов и свидетельства очевидцев. Было обнаружено, что все средства тушения пожаров были вывезены из Москвы или испорчены. Эта версия приобрела популярность, как за границей, так и в России. Прямым свидетельством поджога является письмо графа своей жене, в котором было написано следующее: «Когда ты получишь это письмо, Москва будет превращена в пепел, да простят меня за то, что вознамерился так поступить».
После ухода неприятельских войск из Москвы, генерал-губернатор занялся восстановлением нормальной жизни. Город постепенно отстраивался, и под руководством Ростопчина был составлен план реконструкции. Вернувшись одним из первых в разоренную, сожженную дотла столицу, Ростопчин наладил полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление уцелевшего имущества, занимался вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожженном городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных.
По инициативе Ростопчина казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упреков со стороны обделенных.
Москвичи не простили ему ни убийства, ни пожара, уничтожившего их имущество. А когда выяснилось, что в огне погибли несколько тысяч раненных, которых Ростопчин не успел вывести из Москвы (по слухам, вместо них он спасал казенные архивы и свое личное имущество), генерал стал конченым человеком. Молва винила главнокомандующего и в присвоении 100 тыс. казенных денег, и в том, что он неправильно распоряжался средствами, и в том, что подкармливал особо приближенных подрядчиков.
Окруженный злобой и недоверием Ростопчин пытался найти поддержку в Петербурге, но царь не хотел идти вразрез с общественным мнением, и 30 августа 1814 года граф был отставлен с поста московского генерал-губернатора. «Кроме ругательства, клеветы и мерзостей, ничего я в награду не получил от того города, в котором многие обязаны мне жизнью», – жаловался бывший губернатор. Граф словно предчувствовал свою судьбу. Еще до вступления французов в столицу он писал: «Я буду всему виною… Я буду за все и всем отвечать, меня станут проклинать сперва барыни, а там купцы, мещане, подьячие, а там все умники и православный народ… Я знаю Москву!»
После получения отставки Ростопчин, столкнувшись с враждебностью двора и простого народа, уехал с семьей в Европу и осел в Париже, где его повсюду сопровождала грозная слава. Очевидцы рассказывают, что если Ростопчин шел в театр, то публика смотрела не на сцену, а только на него… Позже домашние Ростопчина уверяли, что с наступлением темноты графа охватывало страшное волнение, и он не мог сдержать крика: перед его глазами вставал призрак окровавленного юноши Верещагина. С тех пор граф отходил ко сну, не гася свечей.
Поговаривали, что Ростопчин не обрел покоя и на чужбине. Его жена и дочери тайно приняли католичество, сын вел разгульную жизнь и угодил в долговую тюрьму, дочь заболела чахоткой. Смерть любимой дочери Елизаветы окончательно подорвала здоровье Ростопчина: его разбил паралич; он потерял способность двигаться и не мог
говорить, хотя оставался в полном сознании. Умирать Федор Васильевич вернулся в Россию и завещал похоронить себя без всякой помпы рядом с детьми на Пятницком кладбище.
Несмотря на печальную судьбу Ф.В. Ростопчина, знаменитый ненавистник России, французский путешественник маркиз де Кюстин заметил, что европейцы уважают только таких русских, как покойный московский главнокомандующий Федор Ростопчин…
После смерти противоречивого градоначальника его сменил на высоком губернаторском посту прославленный генерал Александр Петрович Тормасов, блестящий полководец, который первый одержал победу над войсками Наполеона в «грозу 12-го года». Когда Кутузов, за болезнью, остался в Бунцлау, Тормасов временно принял главное командование над армией. Его талант не раз приносил славу русскому оружию. Завет Суворова «воевать не числом, а умением» Тормасовым выполнялся безупречно.
По признанию современников, Александр Петрович не обладал ярким военным талантом Наполеона или проницательностью Кутузова, но при этом очень точно оценивал возможности свои и своих противников, не оставляя последним никаких шансов одержать над собой победу. На награды был скуп, считал хорошую службу прямой обязанностью и естественным порядком вещей, хотя за свое служение удостоился множества наград, в том числе и украшенной алмазами золотой шпаги с подписью «За храбрость». Однако расстроенное во время войны здоровье заставило его просить увольнения из армии; он был назначен членом Государственного Совета, а в 1814 году – генерал-губернатором Москвы.
Занимая этот пост, он очень многое сделал для восстановления древней столицы. После наполеоновского нашествия и пожаров город находился в крайне неудовлетворительном состоянии, и Тормасов с присущей ему последовательностью приступил к восстановительным работам.
Восстанавливались больницы, хлебопекарни, общественные здания, жилые дома, архитектурный ансамбль Кремля. Было реконструировано здание Московского университета, возведены здания Манежа, Губернской гимназии, Синодальной типографии. В 1818 году на Красной площади был установлен памятник К. Минину и Д. Пожарскому.
И, главное, было восстановлено здание Тверского казенного дома, разоренное французскими завоевателями. По словам современников, его рамы и двери использовались для растопки, в разоренных парадных залах лежали трупы людей и животных, уникальные интерьеры – разграблены. Возродить резиденцию удалось только через три года.
13 января 1815 года в честь дня рождения императора Александра I в восстановленном особняке московских генерал-губернаторов был дан первый послевоенный бал. Александр I, посетив восстановленный город, возвел Тормасова в графское достоинство.
По словам современника, Александр Петрович был высокого роста и красавец в юности. «Щеголь смолоду, он и в преклонных летах был тщателен в одежде и таким являл себя на войне и в сражениях. Вспыльчивый нрав его умерялся добродушием. При строгой бережливости любил блеск; подчиненные нелегко выслуживали у него награды. От них он требовал усердия, строгого порядка и точности». Жители столицы очень ценили своего градоначальника, так как он, «сохраняя законы, был равно внимателен к богатому и бедному, сильному и слабому, к чести сущему и в убожестве пребывающему».
