Глава первая

1991 год, начало февраля. Да, кажется, это было утром седьмого февраля. Я только что проводил до ворот человека из издательства, с чувством облегчения передав ему рукопись «Человеческой судьбы», работа над которой заняла около года.

В тот день погода была необыкновенно ясной, и когда я взглянул на небо. Солнце вдруг с улыбкой кивнуло и заговорило со мной:

— Вот и хорошо. Теперь-то наконец ты сможешь написать о Небе!

— Что, что вы сказали? Написать о Небе? — удивленно воскликнул я.

— Ну да, напишешь о Небе.

— Но я ничего не знаю о Небе…

— Вот именно поэтому и напишешь. В этом нет ничего удивительного. Разве до сих пор ты не учился всему на свете благодаря тому, что писал об этом?

— Вы изволите говорить, что я учился благодаря тому, что писал о предмете изучения, но я всего лишь пытался посредством своих литературных упражнений осознать то, что было у меня в душе… Но Небо… В моем уме нет даже представления о такой вещи, поэтому я и не знаю, как приступить к этому.

— Ну что ж, если тебе трудно писать о Небе, тогда… А как ты смотришь на то, чтобы написать о Сне Великой Природы?

— Сон Великой Природа… Великой Природой вы называете единосущего Бога.

— Что же тебя смущает, Кодзиро? Вон в саду кто-то выставил шезлонг. Не хочешь ли принять солнечную ванну, никуда не торопясь? Ведь сейчас такое удивительно ясное небо!

Я лег на спину на шезлонг в западной части сада и, сняв носки, закатав брюки до колен, стал принимать солнечную ванну.

Итак, только я собрался обдумать тему для нового сочинения, как Солнце вдруг заговорило со мной.

Солнце говорило со мной о Сне Великой Природы так увлекательно и ярко, что я забыл обо всем на свете и даже не слышал, как меня позвали к обеду. У меня не было под рукой и аудиокассеты, чтобы записать этот важный разговор, а он был таким сложным и невообразимым, что у меня не хватает смелости описать его здесь. Я верю, что в будущем Великая Природа обязательно снова заговорит со мной, и твердо решил ждать этого часа.

В тот день вскоре после полудня меня посетила живосущая Родительница (Основательница учения Тэнри, Мики Накаяма). Я не являюсь адептом учения Тэнри, и если бы меня все-таки принудили ответить на вопрос, являюсь ли я приверженцем какой-либо веры, я, может быть, ответил бы, что я католик. А по сути дела я скорее атеист.

В двадцатые годы XX века в течение четырех лет я учился во Франции и перед самым отъездом на родину вдруг заболел туберкулезом легких, и меня отправили в горный санаторий в Отвиле. Там я подружился с тремя молодыми людьми, лечившимися от той же болезни, что и я. Мы относились друг к другу теплее, чем родные братья. Все трое: и гениальный Жак, и Морис, и Русси — были блестящими учеными и горячо верующими католиками. Каждый день мы взбирались по заснеженному плоскогорью на холм, который они называли «наш храм», и, распевая церковные гимны, все вместе молились Великой Природе.

Может быть, благодаря этому в тот год к празднику Пасхи я и мои друзья излечились от туберкулеза. Я смог вернуться к нормальной жизни, и в конце того же года выдержал сорокапятидневное путешествие по Индийскому океану, и благополучно прибыл в порт Кобе.

Вернувшись в Японию, я решил поселиться в Токио. Среди моих близких не было католиков, и я не заглядывал в церковь. Так незаметно прошли десятилетия, и я сам считал себя неверующим человеком. Но когда в часы одиночества я оглядываюсь на себя, то прихожу к выводу, что я все-таки католик.

Почему же, несмотря на это, многие принимают меня за адепта Тэнри или же за человека, как-то связанного с Тэнри?

Что касается Тэнри, то в четвертом классе средней школы я сам отказался от него. С тех пор я не складывал в молитве ладони и не призывал в своем сердце имя Бога. Почему все же меня считали приверженцем Тэнри? Я часто задумывался над этим и всегда приходил к одному и тому же выводу: несомненно потому, что я написал биографию Основательницы учения Тэнри Мики Накаяма.

Многие молодые люди, ставшие моими читателями, часто спрашивают меня, почему я написал такое произведение, как жизнеописание Основательницы Тэнри? Они спрашивают, как я сейчас оцениваю это произведение. Чтобы ответить на их вопросы, я решил немного рассказать о личности Основательницы.

Лето 1945 года. Тяжелая, долгая война окончилась полным поражением Японии, наш дом в Токио сгорел во время воздушных налетов, и поэтому я со своей семьей не мог уехать из Каруидзавы, где мы жили во время эвакуации на даче. Зимой жить в горной хижине было тяжело, но на следующий год мой друг предложил мне переехать в маленький домик в Токио, уцелевший от пожаров, и мы наконец благодаря его стараниям смогли поселиться в столице.

Это был ветхий двухэтажный домик на обочине шоссе в квартале Мисюку в районе Сэтагая. Когда мимо проезжали грузовики, весь домик сотрясался, как при землетрясении, но, к счастью, он был очень светлым. На втором этаже имелось две комнатки площадью примерно по восемь квадратных метров; одну из них я сделал своей спальней и одновременно кабинетом. Я был счастлив возможностью уединяться в этом кабинете на целый день.

За время долгой войны я лишился всего имущества и потратил все свои небольшие сбережения, оставшись без гроша в кармане. А ведь я должен был кормить четверых дочерей, старшие из которых были студентками, а младшие — ученицами начальной школы. Единственным источником существования моей семьи, состоявшей из шести человек, было мое перо. В таких обстоятельствах нашу жизнь нельзя было назвать безбедной.

Чтобы как-то свести концы с концами, я сидел в своем кабинете и днем и ночью, превратившись в батрака, распахивающего своим пером целину белого листа, не выходя из дома. На следующий год после поражения в войне мне исполнилось пятьдесят, я понимал, что веду образ жизни, вредный для здоровья, но почему-то не особенно беспокоился об этом. А еще через год у меня вдруг началась астма, грозившая перейти в хроническую болезнь на всю жизнь.

Однако к тому времени начала возрождаться журналистика, которая, казалось, совсем увяла во время войны; прежние издатели вновь стали возвращаться к активной деятельности, и даже у таких скромных тружеников, как я, появились заказы на работу.

Люди, владеющие пером, не могли свободно пользоваться своим даром во время войны; самые разные мысли и чувства теснились в их умах и сердцах, не имея выхода. И только сейчас они получили возможность облечь эти мысли и чувства в слова и донести их до читателя. Это приносило им удовлетворение.

Бывали и такие случаи, когда издательство, в которое я отдавал свою рукопись, разорялось до того, как она была напечатана, и мне не выплачивали гонорар. Но у меня не было времени отстаивать свои авторские права — я был прикован к своей писательской пашне.

В тот период меня неоднократно посещал главный редактор еженедельника «Вестник Тэнри» в моем неудобном жилище в Мисюку. Он передавал мне письма от директора издательства, в которых тот настойчиво просил меня взяться за публикацию по частям биографии Основательницы учения Тэнри.

Этот главный редактор и директор издательства господин О. во время войны, приезжая в столицу, навещали меня. Мы часто разговаривали о вопросах веры, о социальных проблемах, о войне и о мире. Будучи адептами Тэнри, они в то же время были удивительно интеллигентны. Мне было известно, что они с уважением относились к науке.

К этому выводу я пришел потому, что ни главный редактор, ни господин О. не разделяли мнения руководства Тэнри, которое причисляло к божеству и Основательницу учения, и нынешнего симбасиру. Оба они полагали, что эти двое — обыкновенные люди, но что Основательница Тэнри только под конец жизни стала божеством в результате праведной жизни.

Несмотря на многократные просьбы главного редактора написать для журнала биографию Вероучительницы, мне не хотелось принимать это предложение.

Однако осенью 1948 года в один прекрасный день после полудня ко мне неожиданно приехал директор издательства г-н О. в сопровождении главного редактора.

Директор уже более года был болен и почти не вставал с постели, впрочем, врач разрешил ему это путешествие, если ко мне можно будет доехать на поезде или электричке. Но когда они добрались из Тэнри до столицы, а затем должны были преодолеть путь длиной около километра от остановки трамвая в Мисюку до моего дома, директору стало плохо, и главному редактору пришлось нести его на спине.

Я был поистине изумлен…

В результате я не смог отказаться, и мне ничего не оставалось, как пообещать с 1949 года начать писать для нескольких номеров «Вестника Тэнри» биографию Основательницы учения с продолжением.

В конце года, хотя я и был очень занят своей литературной поденщиной, я все-таки поехал в город Тэнри для сбора материалов об Основательнице. Однако и директор г-н О., и главный редактор сказали мне, что материалов нет. Когда я обратился с этой просьбой к сэнсэю из главного отделения Тэнри, который время от времени публиковал отрывки из истории Тэнри в «Вестнике», тот тоже ответил, что никаких материалов нет…

В конце концов я узнал, что все материалы хранятся у симбасиры, но с ним меня не познакомили. Я настаивал на встрече с симбасирой, и наконец мне удалось увидеться с ним, но он без долгих слов отказал мне, утверждая, что материалов у него нет.

Все кипело у меня внутри от возмущения.

Это было похоже на запрет писать об Основательнице, но в ответ я молча воскликнул, обращаясь к Небу: «Раз так, то я обязательно напишу!»

В двадцатые годы, живя во Франции, я заболел туберкулезом. В то время я, бывало, внимательно перечитывал жизнеописание Христа на французском языке. Я и мой гениальный друг Жак верили в то, что выживем благодаря нашей вере. И теперь мне казалось, что если только Основательница учения хоть немного похожа на Иисуса, это будет для меня спасением.

Несчастье всей моей жизни состояло в том, что мои родители, обратившись в веру Тэнри, отказались от всего своего имущества, а меня в младенческом возрасте оставили в доме моего дяди, бедного рыбака. С детства я осознавал, что не смогу стать счастливым именно из-за Тэнри, и не делал никаких попыток познакомиться с сутью этого учения.

И вот люди из Центра Тэнри, еще недавно так настойчиво добивавшиеся моего согласия написать биографию Основательницы, вдруг все, как один, заявляют, что у них нет материалов. Это выглядело так, будто они отказываются от своей просьбы, — можно, мол, и не писать.

Это так возмутило меня, что из чувства протеста я решил написать биографию Мики Накаяма, даже если для этого потребуется бегать самому в поисках материала.

В редакции «Вестника Тэнри» сначала мне было предложено приступить к публикациям с первых номеров 1949 года, я согласился. Потом в столицу приехал главный редактор и предложил мне свои условия: я должен писать по четыре страницы в каждый номер журнала, причем гонорар за публикацию составит примерно столько, сколько я получал за одну страницу в литературно-художественном журнале. Другими словами, он был в четыре раза меньше.

Но так как я брался за перо из чувства гнева и досады, эти условия не имели для меня никакого значения.

Итак, в 1949 году по просьбе издательства «Вестник Тэнри» я начал публикации с продолжением биографии Основательницы Тэнри в еженедельнике с одноименным названием.

Во вступительной главе я писал о том, с какими трудностями я столкнулся, когда люди из центра Тэнри отказали мне в помощи, заявив, что у них нет никаких материалов, и о том, как мне пришлось самому бегать в поисках этих материалов.

Вступление заняло полгода.

Среди читателей были ревностные приверженцы Тэнри, которым Основательница передала важные материалы. Некоторые из читателей, переписав, прислали мне эти материалы. Многие верующие упорно настаивали, чтобы я поскорее переходил к сути дела, в то время как близкие друзья-литераторы советовали отказаться от бесплатной работы, ограничившись лишь вступительной статьей.

Словом, необходимо было принять окончательное решение.

Литературная поденщина, от которой я не мог отказаться (а заказов было много), занимала все мое время, так что я даже не имел возможности выйти из дома. Поэтому, не получив никаких материалов из Центра Тэнри, я имел полное право ограничиться лишь вступительной главой.

Однако осенью 1949 года я все же приступил к первой главе «Жизнеописания Вероучительницы» для «Вестника Тэнри».

Я начал свой рассказ с того момента, когда на жену мелкого помещика деревушки Сёясики в краю Ямато по имени Дзэмбэй Накаяма — а именно на Мики Накаяма — 26 октября 1838 года снизошел Бог-Родитель Великой Природы, Властитель Истины Неба.

Затем на протяжении почти девяти лет, без единого перерыва, я раз в неделю публиковал на страницах «Вестника Тэнри» по четыре страницы из «Жизнеописания Вероучительницы».

К сожалению, господин О., тот добросовестный директор издания, член Центра и один из руководителей Тэнри, не дожил до окончания моего труда. У него была договоренность с Центром, что по завершении публикаций в журнале биографию издадут отдельной книгой, но, несмотря на утверждение главы секты Сёдзэна Накаямы, будто бы биография издана, я напрасно ждал исполнения обещания почти год. И наконец в книжном издательстве К., появившемся после войны, издали что-то вроде отдельной книги.

Имеет ли эта моя книга какую-либо художественную ценность? Она не стала предметом дискуссий. Мало того, литераторы просто не заметили ее, сочтя, очевидно, бестолковой и глупой. С тех пор прошло тридцать лет, и вот недавно меня навестил близкий друг, младший коллега Сампэй Ямамото. Во время разговора он вдруг сказал:

— Сэнсэй, я случайно прочитал «Вероучительницу» и был потрясен. Почему вы не посоветовали мне прочитать эту книгу раньше?

— «Вероучительницу»?

— Сэнсэй, вы что, забыли? На днях я после долгого перерыва заглянул в магазин С. в Хонго. Хозяин со словами, что получил редкую книгу, вынес из глубины магазина вашу книгу, сэнсэй. Я впервые услышал, что вы написали такую вещь, и очень удивился. Поторговавшись, я приобрел ее, и знаете, в жизни не встречал такого шедевра — я проглотил ее за два дня… Эту «Вероучительницу».

— Ты не знал об этой книге?

— Не знал. По словам хозяина магазина С., когда эта книга вышла в свет благодаря издательству К., Центр Тэнри заявил протест, и было решено сразу же изъять ее из продажи. Вы, наверное, знаете об этом?

— Нет, впервые слышу.

— Может быть, вы забыли? Ведь это было тридцать лет назад… Забыли об этой книге, о «Вероучительнице»?

В результате этого разговора я решил честно рассказать все как было близкому мне человеку Сампэю Ямамото.

Я написал много повестей, так много, что даже позабыл их названия. И только две из них — «Вероучительницу» и «Человеческую судьбу» — я, пожалуй, никогда не забуду. Работа над этими двумя произведениями заняла в общей сложности десять лет, и поэтому оба их героя — Мики Накаяма и Мори Дзиро — остались жить в моей душе. Я привел два-три примера в доказательство этого, и мой собеседник понял меня.

— Вы работали над этими произведениями целых десять лет, — сказал он в задумчивости, — поэтому из-под вашего пера и вышли такие шедевры. «Вероучительница» была опубликована тридцать лет назад. Об обоих произведениях тогда, наверное, много говорили?..

— Ничего подобного! Их просто не заметили!..

— Не может быть! Эти шедевры?!

— Ни одного отклика в печати… Хотя через двадцать с лишним лет меня обрадовало неожиданное известие о том, что супруги Б… которые по приглашению американского правительства в течение года стажировались в США, на заседании Канадского научного общества делали доклад о современной японской литературе и в нем очень лестно отзывались об «Вероучительнице», называя эту вещь шедевром. Мой младший школьный друг, который в то время работал секретарем в посольстве Японии в Канаде, прислал мне копию доклада господина Б. Мне было немного трудно читать по-английски, но я дважды перечитал то место, где говорилось о «Вероучительнице», и у меня вырвалось со смехом: «Дружище Б., спасибо!» Дожив до таких лет, я стал непосредственным, как ребенок… Да…

(У читателя сразу возникнет вопрос, кто же такой г-н Б. Поэтому спешу объяснить: может быть, следовало бы раскрыть его настоящее имя, но хотя среди моих младших товарищей по писательскому ремеслу он является самым уважаемым и самым перспективным, назвать его имя без его разрешения было бы невежливо, поэтому я этого и не делаю.)

— И тем не менее все хорошо, — продолжал мой собеседник. — Пусть хоть и через тридцать лет, но все-таки вы, учитель, заново почувствовали уверенность в том, что написали шедевр… И все же мне неловко, что у меня до сих пор не было случая рассказать вам о своем впечатлении. Ведь даже если в будущем появится писатель, верующий в учение Тэнри, он не сможет написать такой шедевр, как эта биография.

— Я тоже верую, — с улыбкой ответил я.

На этом Сампэй откланялся.

(Кстати, я должен представить вам Сампэя Ямамото. Он учился в той же школе, что и я, но только двадцать лет спустя. Он знаменитый буддолог, был профессором университета Т., но, уйдя в отставку по возрасту, теперь два раза в неделю читает лекции по буддизму в одном из частных университетов в Токио и продолжает свои научные исследования в области буддизма. Вырастив двоих сыновей, он недавно вместе с супругой переехал в новый дом в десяти минутах от моего дома и иногда навещает меня. Теперь наша разница в возрасте в двадцать лет сошла на нет, и наши отношения стали такими же, как если бы мы были одноклассниками… Мне он стал дорогим другом, тем не менее в разговоре он продолжает называть меня «сэнсэй».)

В тот день в полдень живосущая Родительница изволила явиться мне и, как всегда, в нашей японской гостиной вступила в приятную беседу со мной при посредстве переодевшегося в алое кимоно юноши Ито Юкинаги.

Я сознавал, что вряд ли следовало передавать слова живосущей Родительницы в своем произведении, и тем не менее эти слова так точно совпадали с теми, что я услышал от Солнца в то утро, что я твердо решил изложить часть ее рассказа, который я тогда запечатлел на пленке:

«Бог-Родитель, желая наслаждаться тем, как люди живут в радости, приступил к созданию этого мира с великой мечтой о „жизни, полной радости“. В Великих Снах Бога-Родителя существует и наш мир. Он существует в лоне Бога. И жизнь отдельного человека — тоже великий сон. И государство тоже — великий сон.

Если подумать, то годы Тэмпо, когда я пришла в мир, были временем эпохи Токугавы [1] . И мир Токугавы тоже исчез, подобно сну. Прошли годы, и мир империи Мэйдзи тоже ушел, как сон. И впрямь, государство — это сон или сон во сне. С течением времени сны меняются. И все те, кто пользуется властью, какой бы она ни была, видят сны. Все живут во сне. И все это в свою очередь живет в Великом Сне Бога-Родителя.

И даже если человек становится богачом, стоит его душе ослабеть, деньги убегут от него. Поистине, это тоже сон. Общественное положение, власть и тому подобное — все это лишь краткий сон. Нам всем Бог показывает великий сон. И если ты спесив, если живешь с размахом, то Бог лишает тебя этого сна. Он тебя будит. А проснувшись, ты понимаешь истинную меру своих возможностей. Поистине, этот мир дан нам взаймы. То же и человеческая власть: человек, который с важным видом говорит: „Я — премьер-министр“ или „Я — президент“, пожалуй, видит сон, который тоже пройдет. И когда его разбудит Бог, он осознает, что он всего лишь одинокое человеческое существо.

Вместе с этим дитятей я ступила на землю Франции, на землю Америки, на землю мира. И вот господин Синноскэ тоже стал таким великолепным человеком. Бог, желая, чтобы он поскорее стал ясиро — вместилищем Луны и Солнца, вложил в чрево дочери моей О-Хару душу моего отца Маэгавы и позволил ему родиться. Он хотел сделать его, это дитя, Столпом Истины — симбасирой. На сорок девятом году его не стало, и вот прошло сорок девять лет, и родился этот ребенок. И он наконец стал настоящим Столпом Истины, которому можно доверить Дом отдохновения…»

Когда я внимал вдохновенным речам живосущей Родительницы, моя душа тоже сама собой наполнялась радостью, мне казалось, что я вижу приятный сон… В это утро я встретился с Небом и удостоился его разговора со мной о Сне Бога; вместе с Богом я радовался этому Сну и был так счастлив, как будто пребывал в раю. Но теперь, когда я представил, как буду счастлив снова услышать от живосущей Родительницы о земной мечте, моя душа переполнилась так, что я не смог уловить смысл ее рассказа.

В чем же причина такой отваги Бога, находящегося на небесах, и в чем причина отваги живосущей Родительницы, находящейся на Земле? — вот о чем я стал размышлять.

Действительно, два года назад Бог-Родитель Великой Природы соизволил говорить со мной. В 1991 году Он сказал:

«Я хочу положить начало той „жизни в радости“, которую считаю идеалом для людей, возлюбленных чад моих».

То, что сказал Бог, оказалось правдой: сейчас февраль 1991 года, и мы празднуем приоткрытие завесы над «жизнью в радости», о которой нам поведали сегодня и вдохновенный рассказ Бога о Его мечте, и рассказ госпожи Родительницы о ее мечте — о мечте небесной и о мечте земной.

При этой мысли мне захотелось петь от счастья.

Как только госпожа Родительница закончила свои речи, юноша Юкинага сменил алое кимоно на пиджак и покинул мой дом.

Однако я решил остаться в своей комнатке площадью двенадцать квадратных метров, чтобы послушать рассказ госпожи Родительницы, записанный на пленку, поскольку я туговат на ухо и поэтому, сколько ни напрягал слух, не всегда улавливал смысл речей госпожи Родительницы.

Я слушал пленку примерно двадцать минут, и по моим щекам катились слезы. Мне кажется, эти слезы были вызваны не столько восхищением, сколько тем, что этот рассказ оживил и мою собственную мечту, подобную Сну Небесного Бога и Сну госпожи Родительницы, пребывающей на Земле.

 

Глава вторая

Время летит быстро: мне казалось, что прошло всего два-три года, но когда я вспомнил, что этот разговор состоялся за год до того, как я начал писать «Улыбку Бога», то понял, что прошло уже семь лет. И все эти годы я просыпался каждую ночь в половине второго и до пяти утра, не вставая с постели, должен был подвергаться суровым духовным упражнениям. Эти упражнения были моим личным подвигом, о нем нельзя было рассказывать другим людям. Более того, Великая Природа строго-настрого запретила мне даже писать о них.

Однако четырнадцатого января этого (1991) года Великая Природа впервые не только разрешила мне поведать об этом людям, но и каждый день стала торопить меня: «Пиши скорей, дай прочитать другим!»

Дом, в котором я сейчас проживаю, построен в европейском стиле. Моя комната находится на втором этаже в юго-восточном крыле. Если застелить ее татами, то уместится, пожалуй, двадцать штук. Большие окна смотрят на три части света: на восток, на юг и на север. Поэтому комната очень светлая; солнечный свет свободно проникает в нее. Сначала она служила мне рабочим кабинетом, но примерно год назад я поставил с южной стороны небольшую кровать, и теперь эта комната стала местом моего уединения на целый день.

С западной стороны к ней примыкает комната в японском стиле площадью примерно двенадцать квадратных метров; туда я поставил японский стол. Из-за плохого самочувствия я мог писать только сидя, но в этом примерно год назад отпала необходимость. В настоящее время я установил электрические тренажеры, и они служат мне не только по прямому назначению, но и как удобный склад для моих вещей. Поэтому просторный кабинет сейчас стал как бы моим личным замком: я полностью независим от семьи и могу жить в тишине. По этой причине все эти годы никто из моей семьи не знал о моих еженощных упражнениях с половины второго ночи до пяти утра. Около восьми утра я спускался вниз, и поэтому они, вероятно, думали, что я встаю в это время.

Ложился я в десять вечера и, приложив к уху радио, с приглушенным звуком слушая десятичасовые новости, засыпал часам к одиннадцати, а в половине второго ночи просыпался и приступал к своим упражнениям, которые продолжались до пяти утра, затем задремывал в постели до семи утра, поэтому время моего сна не превышало четырех-пяти часов. Но, как ни странно, я не чувствовал сонливости.

Моя комната была отделена от семьи, и поэтому в течение многих лет никто не замечал, что я провожу изнурительные упражнения с половины второго ночи до пяти утра, чем я был очень доволен. Моя семья была спокойна, веря, что я тихо и безмятежно сплю в своей комнате. Поистине, это было очень удачно.

Однако утром 14 января случилось нечто неожиданное.

В обычных обстоятельствах то, что происходило со мной ранними утрами, я считал своим послушанием и никогда никому не рассказывал об этом, но, получив приказ от Великой Природы: «Расскажи другим об этом!», я был вынужден сдаться.

Накануне ночью, то есть 13 числа, примерно в пятнадцать минут одиннадцатого я в комнате Бога, которая находилась на первом этаже, прощался перед отходом ко сну с Богом-Родителем Великой Природы и с живосущей Родительницей и благодарил их за спокойно прошедший день. В тот день меня мучила боль в пояснице, и, сообщив о своих страданиях, я попросил: «Помоги мне!» А затем сразу же, поднявшись в свою комнату, лег в постель.

Теперь я должен рассказать о «комнате Бога». Вообще-то это была комната моей жены.

Когда жена заболела раком языка, я еще не был таким верующим, как сейчас, и поэтому верил в медицину. Но жена попросила меня пригласить к нам в дом моего молодого друга, профессора Кодайру, специалиста по сравнительному религиоведению.

По чистой случайности мне не было известно, что профессор Кодайра является настоятелем церкви Тэнри. Поэтому жена просила меня уйти из дома на время визита профессора, так что я ничего не знал о содержании их разговора.

Несмотря на свою занятость, профессор три-четыре раза в неделю стал беседовать с моей женой и передал ей «божественный дар», в результате жена не только перестала ощущать неудобство при разговоре, но и смогла без затруднения есть и пить. Когда через три месяца она проходила очередное обследование в больнице, оба врача — и главный и лечащий — радовались, называя ее состояние чудом. И хотя метастазы не были обнаружены, врачи просили ее еще некоторое время принимать лекарства. Через четыре года жена, казалось, совершенно поверила в свое выздоровление.

Наша четвертая дочь вышла замуж за дипломата и во время их пребывания в Швеции родила дочь, нашу единственную внучку. И вот однажды, позвонив этой уже семилетней тогда девочке по телефону, жена сказала мне с улыбкой: «Теперь я спокойна. Наша девочка — лучшая по английскому языку среди одноклассников в американской школе!» Она так радовалась, и кажется невероятным, что не прошло и часа после этого разговора, как она тихо испустила дух.

В то время мы жили втроем: я, жена и третья дочь.

Я собирался проводить покойную жену без религиозного обряда. Однако третья дочь настаивала на том, чтобы пригласить профессора Кодайру и устроить похороны по обряду Тэнри.

Моя третья дочь сразу же после окончания школы уехала на учебу во Францию, где в течение десяти лет занималась вокалом. Несколько лет назад она вернулась в Японию и теперь преподает в частной консерватории в Токио. Ходит на службу три раза в неделю. Дочь приняла крещение, стала настоящей христианкой, и мне показалось странным, что, несмотря на это, она упорно хочет проводить мать в последний путь по обряду Тэнри.

В ответ на мои расспросы она ответила просто:

«С тех пор, как мама стала слушать беседы профессора Кодайры, я, естественно, тоже слушала их и из горячего желания избавить мать от болезни, смирив сердце, принимала все, что говорил профессор, и сама испробовала на практике все его советы… Например, несколько раз ездила в Центр Тэнри в Ямато и даже приняла „божественный дар“»…

В результате ее усилий мама выздоровела, но я тогда всерьез предупредил дочь:

«Ты не имеешь права, подобно учителям Тэнри, помогать людям только потому, что приняла учение. Твой долг обучать молодых людей вокальному искусству и наряду с этим сочинять музыку, ласково доносящую до слушателей душу Бога. Это трудно, но таков твой долг, твоя священная обязанность… Посвящать этому все свои силы — твое счастье, твоя судьба. Ясно?!»

Так или иначе, моя третья дочь не стала, уподобляясь наставнику Тэнри, спасать людей, а, как и прежде, усердно занималась музыкой, и поэтому я успокоился. Однако она больше не посещала христианскую церковь и, по всей вероятности, рано утром, перед тем как идти в консерваторию, ходила на ежемесячные празднества церкви профессора Кодайры. Но я в то время не питал интереса ни к религии, ни к сектам и не придавал этому особого значения. Итак, церемонию похорон жены попросили провести профессора Кодайру, в связи с чем и все последующие обряды профессор совершил полностью по канону учения Тэнри.

В токонома в комнате у жены он установил алтарь, на верхней полке которого поставил маленький храм, сбоку установил большую фотографию жены, ту же, что и на похоронах, затем, взяв со следующей ступеньки жертвоприношения — саке и рис, он поместил их в маленькую сокровищницу, которую каждое утро ставил на четвертую ступеньку, а в девять вечера убирал.

Этот алтарь положено было убрать спустя сорок девять дней, но дочь, из чувства преданности к покойной матери, не решается убрать алтарь и все продолжает ежедневно приносить жертвы.

Что касается меня, то я не складывал молитвенно ладони перед этим алтарем, мне было тяжело даже зайти в комнату покойной жены, и какое-то время я заходил туда крайне редко.

Дело еще и в том, что, когда умерла жена, я очень ослаб и, лежа в постели, ожидал своей смерти…

Хотя читателям теперь известно, что, как ни странно, я возродился к жизни.

Кажется, это было осенью 1984 года. Появившийся у нас после долгого отсутствия профессор Кодайра завел неожиданный разговор.

В преддверии сотой годовщины со дня кончины основательницы Тэнри Мики Накаяма живосущая Родительница начинает дело Спасения Мира. Но перед этим она хочет встретиться со мной и поговорить о моей книге «Вероучительница», не соглашусь ли я?

Если бы не тот факт, что ради нелепого разговора перед моей дверью, ожидая ответа, стоял такой занятой человек, как профессор, причем зашел он ко мне специально, по дороге на работу в университет, так вот, если бы не это — я бы сразу отказался.

На следующий день в назначенный час профессор привел человека, о котором говорил. Это был юноша примерно двадцати с небольшим лет. Когда я увидел его сидящим рядом с профессором на диване в гостиной, то сразу почувствовал разочарование и, для того чтобы поскорей избавиться от этого дела, поздоровавшись, поторопил его:

— Итак, что скажете?

Молодой человек, немного поколебавшись, поднялся со словами:

— Говорить можно, только сидя по-японски. Нет ли у вас японской комнаты?

Так как в доме не было другой японской комнаты, кроме комнаты моей жены, мне пришлось проводить его туда. С нами вместе прошел и профессор. Я достал из шкафа три сиденья, но колебался, куда посадить гостей. На одной из стен комнаты — западной — висит писанная маслом большая картина художника Юдзо Саэки «Парижские стены».

Когда мы с женой ездили учиться во Францию, мы познакомились с этим неизвестным тогда японским художником. На обратном пути в Японию Юдзо Саэки решил ехать на японском пароходе, отправляющемся из итальянского порта. Багаж свой он отправил, но денег на дорогу от Парижа до Италии у него не было, и он пришел попросить у нас в долг.

Моя жена, которая обычно редко вступала в разговор, вдруг сказала: «Когда мы уезжали из Японии, отец предупреждал нас, чтобы мы не брали в долг и не одалживали денег… Поэтому простите, но, может быть, вы продадите нам вашу картину?»

Художник, у которого до тех пор никто картин не покупал, очень обрадовался. Тем же вечером он явился к нам со своей большой картиной «Парижские стены», еще две картины, которые он уже отправил в Японию, художник обещал по приезде на родину доставить свекру жены в Нагою, что и выполнил.

После войны, окончившейся поражением Японии, мы переехали в дом, заново отстроенный на пепелище, и когда мы там обосновались, жена среди книг, уцелевших от огня войны, обнаружила два произведения мэтра Саэки, без рам и покрытые пылью. Она заказала рамы специалисту.

Жена удивилась: «Рамы дороже картин», — но в роскошных рамах картины как будто обнаружили свою истинную ценность. «Роскошная попона для жеребенка», — думала она вслух, вглядываясь в картины. Но я-то понял, что автор этих полотен Юдзо Саэки — гениальный художник. Словом, «Парижские стены» повесили в комнате жены, а полотно чуть поменьше размером — «Под железнодорожным мостом» — было решено повесить в гостиной.

В комнате жены под этой картиной стоял обогреватель высотой свыше шестидесяти сантиметров, шириной чуть больше тридцати, длиной примерно три метра. Жена любила ставить на него какие-нибудь небольшие безделушки.

Итак, однажды осенью 1984 года я проводил профессора Кодайру и странного молодого человека в комнату покойной жены, достал три сиденья, но не знал, куда и как их посадить.

Так как было сказано, что живосущая Родительница хочет поговорить, я ждал, пока юноша сядет. Он уселся на сиденье перед обогревателем, профессор, не воспользовавшись сиденьем, сел поодаль, и я, последовав его примеру, стал внимательно наблюдать за молодым человеком.

Юноша, повернувшись лицом к картине, два раза ударил в ладони, затем, отвернувшись, сложил молитвенно руки, и прямо на наших глазах его лицо изменилось: глаза запали, рот сильно искривился, он стал похож на старуху и, вдруг воскликнув: «Кодзиро-сан!» — заговорил о том январском дне, спустя год после окончания войны, когда я, с намерением написать биографию Вероучительницы, посетил родной дом Мики Накаяма в Саммайдэн. Обойдя дом Вероучительницы, за которым протекала чистая речка, я прошел вглубь деревни по переулку и увидел маленькую лавочку дешевых сладостей, в которой торговала почти столетняя старуха. Кроме нее, в живых не осталось людей, знавших Вероучительницу Мики Накаяма с самого дня ее рождения. Она с радостью и гордостью рассказывала мне все, что знала о Вероучительнице. Ее манера говорить, слова, которые она употребляла, отличались от речи уроженцев этой деревни и звучали странно, по-старинному.

В это время Родительница произнесла:

— Хорошо, что тогда ты поговорил с этой старушкой. Потому что вскоре она скончалась… То, что она говорила, было на самом деле…

Интонации, модуляции голоса юноши полностью совпадали с манерой разговора той старушки из лавки дешевых сладостей.

Не успел я это подумать, как юноша голосом Родительницы сказал:

— Благодарю вас… — Он сложил молитвенно руки, и тут его лицо, копировавшее выражение лица старухи, стало лицом прежнего молодого человека. Он поднялся с подушки и, обернувшись ко мне, поклонился.

Когда дочь поспешно встала, чтобы приготовить чай, он, сказав, что ему надо идти подрабатывать, откланялся. Вместе с ним ушел и профессор Кодайра.

Я ошеломленно сидел в одиночестве в комнате жены.

Что произошло за эти двадцать-тридцать минут, что все это значит? Я не мог найти ответ на этот вопрос. Тут вошла дочь.

— Кодайра все записал на пленку, теперь, наверное, неспеша обдумывает? — сказала она.

В ответ я деланно рассмеялся:

— Да там и не было ничего такого, что стоило бы слушать. Я все забуду.

На третий день, во второй половине дня, юноша пришел один.

— А где же Кодайра-сэнсэй?

— Я подготовил для вас святыни и вот принес. — С этими словами он прошел в комнату жены и, достав из тщательно завернутого узелка какую-то вещицу в стеклянной рамке, поставил ее на обогреватель.

В обрамлении рамки был какой-то странный, искусно выполненный рисунок, как будто символизирующий солнце и луну.

— Чистое золото. Нарисовал Бог, поэтому я не спал два вечера подряд, — сказал юноша.

В это время вошла подруга дочери, госпожа С., которая приготовила чай, так как дочь была на работе в консерватории.

— Пожалуйста, вместе послушайте Родительницу, — сказал юноша. Повернувшись спиной к стоявшей на обогревателе символической картине, изображающей луну и солнце, он молитвенно сложил руки. Я достал заранее приготовленную маленькую кассету с намерением сделать запись в спокойной обстановке.

На этот раз юноша, перевоплотившись в Родительницу, проговорил примерно двадцать минут. С похвалой отозвавшись о моей опубликованной ранее книге «Вероучительница», он попросил госпожу С. к приходу Родительницы в мой дом скроить и сшить, так как она большая мастерица в этом деле, алое кимоно, алый женский пояс и алые же носки. Г-жа С. измерила рост молодого человека, чтобы исполнить его просьбу, и он, не дожидаясь чая, поспешно ушел.

После этого юноша Ито, а вернее сказать, живосущая Родительница каждые пять-шесть дней посещала мой дом, проходя в комнату моей жены, это продолжалось семь или восемь лет, поэтому и по сей день дочери называют комнату жены «комнатой Бога». Там, на обогревателе, находится только то, что принес юноша Юкинага. А именно: небольшая золотая картина в рамке, символизирующая солнце и луну стоит прямо под картиной Юдзо Саэки. Слева и справа от нее — листы цветной бумаги в рамках. На правом листе кистью юноши Юкинаги написано:

На левом листе его же кистью:

Сбоку, в рамке, — фотография, на которой изображены рядом юноша в алом кимоно и я, тут же — его фотография в японской одежде с гербом, где он похож на подростка.

Все эти вещи сохраняются так, как расставил их юноша Юкинага, никто никогда не сдвигал их с места.

По правде говоря, я не обращал внимания на то, как юноша Юкинага преобразил комнату моей жены, относился к этому снисходительно, считая, что молодые люди делают все по-своему. Я даже не задумывался над тем, что означают слова, как бы начертанные самим Богом, не спрашивал об их значении молодого человека.

Я просто наблюдал, как он обустраивал комнату жены.

Пять лет назад в «комнату Бога» пришел господин Т. из города Тэнри и принес тщательно завернутый во много слоев парчи восьминожник.

Он сказал, что этот восьминожник заказали сделать тому же автору и совершенно такой же, как тот, каким ежедневно пользуется живосущая Родительница в храме Вероучительницы Центра Тэнри.

Опасаясь, как бы кто-либо из Центра не стал чинить препятствий, господин Т. сам нес восьминожник от мастера, в машине положил его на колени. Когда он наконец доставил его в мой дом в «комнату Бога», глаза его были красны от усталости. Кубической формы, величиной примерно шестьдесят кубических сантиметров, коробка была обернута покрывалом из парчи с блестящим узором. Когда господин Т. с благоговейным видом снял это парчовое покрывало, показался так называемый восьминожник Бога.

Это был столик на восьми четырехгранных ножках — по четыре с каждой стороны, столешница, окаймленная золотом, сияла красным цветом, изнутри она была выкрашена в красивый лиловый цвет…

Я невольно громко воскликнул:

— Так вот он, восьминожник Бога! — и поклонился господину Т.

Зашла дочь и нерешительно спросила господина Т.:

— Теперь куда вы его понесете?

— Поставим в эту комнату, — ответил тот и подробно объяснил моей дочери, что следует сделать.

По его словам, в храме Вероучительницы в Центре Тэнри есть точно такой же восьминожник Бога в жилой комнате Основательницы, его не видно с того места, куда приходят паломники. Считается, что, сидя перед ним, Основательница говорит с верующими. Поэтому отныне перед этим восьминожником в этой комнате будет сидеть Родительница, говоря с нами. Господин Т. выказал желание, чтобы здесь было соответствующее алое сиденье.

Дочь принесла сиденье из алого шелка, который я получил в подарок от губернатора столичного округа в день моего семидесятисемилетия.

— Примите эту скромную вещь, — сказала она, чем очень порадовала господина Т.

Итак, в «комнате Бога» в моем доме живосущая Родительница будет направлять нас. Сказав так, господин Т. с успокоенным видом положил алое сиденье перед обогревателем под картиной Саэги, перед сиденьем поставил накрытый парчой восьминожник и стал откланиваться.

Я поспешно спросил:

— Во сколько вам обошелся этот восьминожник?

— Это мое пожертвование.

— Не годится делать такие траты.

— Я сейчас богат, так что не беспокойтесь…

Я проводил господина Т., в душе радуясь тому, что он, всегда такой серьезный, уходил с улыбкой.

В январе этого года, решив, что я хорошо справился со своими духовными упражнениями, обычно неразлучный со мной Небесный сёгун покинул меня, и я смог непосредственно, один на один, общаться с Великой Природой… Это, пожалуй, были дни той самой идеальной «жизни в радости», когда я ничего не просил у Бога Великой Природы.

Но вечером 13 января перед ужином, принимая ванну в своем доме, я поскользнулся и почувствовал легкую боль в пояснице, позже, когда я собирался лечь в постель, боль в пояснице усилилась, и после долгого перерыва я пошел в «комнату Бога» и обратился к Великой Природе с просьбой о помощи.

В ночь на 14 число я был разбужен около половины второго.

Решив, что разбужен я для обычных упражнений, я встал с постели, справил нужду, много раз сделал глубокие вдохи и выдохи и снова лег в постель, ожидая начала занятий.

И, как всегда, раздался голос Посланца Великой Природы:

— Ты уверял, что для твоей веры тебе ничего не нужно: ни святыни, ни идола… Но разве ты не заметил, что на самом деле у тебя есть идол?

— Чтобы жить, мне не нужны святыни, нету меня и идола.

— Ожидая услышать это, я извлек идола из твоего сердца. Ну, приглядись-ка.

— Что?.. Это распятый Иисус.

— Да. Это священный образ, который ты нес в своей душе. Может быть, потому, что ты стыдишься своей веры в Христа, в этом доме в «комнате Бога» нет ни одного предмета, напоминающего о христианском учении… Вряд ли можно сказать, что в прошлом ты был Иоанном.

— А почему, почему ты говоришь об изображении распятого Христа?

— Тебе известно, почему Христос был распят?

— Разве не для того, чтобы искупить наши грехи?

— Это все говорят. А больше ты ни о чем не задумывался?

— Вроде бы нет.

— Глупец, ты что же, хранил в своей душе этот образ, полагая, что тем самым тебе простятся грехи твоей повседневной жизни?

— Даже и не думал такого.

— В таком случае подумай серьезно.

И Посланец Великой Природы заговорил другим тоном:

— Когда Иисуса распяли, ему было примерно тридцать лет. А тебе в мае этого года будет 95. Ты прожил дольше Иисуса более чем в три раза. И при этом когда вчера ночью чуть-чуть повредил поясницу в ванной, то раздул из мухи слона, стал горячо просить Бога о помощи. Глупец. Должно быть, таким образом с гордостью утверждаешься как человек. И это ты, который поднялся на заданную тебе ступень благодаря многолетним духовным упражнениям и можешь теперь разговаривать с Великой Природой. Не стыдно тебе, что в вечерней молитве ты обратился с просьбой?..

— …

— Пока ты спал, я посетил тебя и удивился. Почему вечером, вместо того чтобы обращаться с такими просьбами, ты не помолился Христу. Дурак!

— Действительно, будь у меня это изображение Иисуса, я бы вознес Ему молитву с просьбой…

— Вот оно, твое изображение Иисуса. Ну, молись… Но прежде оглянись на себя. Иисус взошел на крест для того, чтобы искупить человеческий грех. Ты тоже так говорил. Так веришь. Ты говорил о человеческих грехах, но это и твои грехи. Слушай хорошенько. Для того чтобы искупить твои грехи, Иисус взошел на крест. Ты хоть раз представлял себе, какие физические страдания, какие муки терпел Иисус, будучи живым человеком, распятым на кресте? Ну так вот, давай-ка я предоставлю тебе такую возможность…

Тут Посланец Великой Природы достал большие гвозди и большой молоток.

— Иисуса прибили ко кресту четырьмя гвоздями. Попробуй лишь один вбить в свою левую руку.

И когда после этих его слов я заколебался. Посланец Великой Природы без колебаний вбил в мою левую руку этот гвоздь. В тот же миг как будто искры посыпались из моих глаз, я упал, опрокинувшись на постель, нащупывая правой рукой полотенце, прижал его к левой ладони и подавил готовый вырваться из груди крик. Услышь его домашние — подняли бы переполох. Мне кажется, из страха перед этим я сумел подавить боль и стоны.

— Ну вот, уже шестой час. Все хорошо. Успокойся.

Я услышал голос Посланца у своего изголовья, но глаза мои были закрыты.

— Отличный урок! До сих пор тебе не позволялось описывать свои упражнения, но на этот раз Господь разрешает всем рассказать о сегодняшнем случае. Люди — жалкие создания! Просят о помощи, но не задумываются о страданиях Того, от Кого эту помощь получают. Твой сегодняшний опыт, позволивший тебе понять, когда следует просить о чем-то, должно быть, научит людей мудрости. Ты же с сегодняшнего дня станешь человеком, «живущим в радости», и этим порадуешь Бога… Ты станешь принимать на себя страдания тяжелобольных и спасать их.

Я наконец открыл глаза и наполовину приподнялся на постели.

— Но ведь я в первую очередь силой своей кисти помогал Богу в деле Спасения Мира. Сосредоточиться на этом — вот мой долг, — сказал я, но в это время строгий Посланец, пребывавший у моего изголовья, исчез.

Я собирался не спеша обдумать событие этого утра, но моя левая ладонь болела так, что я не мог ею пошевелить, и тут я понял, что боль — не отвлеченное понятие.

При этом, как ни странно, у меня не только прошла боль в пояснице, но, кажется, я полностью выздоровел. Я чуть было не запел, обращаясь к утреннему солнцу, гимн нашего лицейского общежития, как вдруг меня посетила важная мысль: ведь прежде я получил наказ ни в коем случае никому не рассказывать о моих упражнениях, а теперь мне было сказано: «Урок, данный тебе сегодня утром, опиши и поведай о нем людям…» Что же это, собственно говоря, означает? Я глубоко задумался, сидя в кровати, и тут…

— Дурак! Что ты медлишь? Поспеши, ты должен идти на Небо!

Суровые слова Посланца словно ударили меня по голове.

— Куда идти?

— Дурак, — на Небо!

— На Небо?

— Ну да. На Небо. Надо спешить.

Идти на Небо. Собственно говоря, что же мне делать? Растерянный, я застыл, лежа в постели.

 

Глава третья

Однажды ясным утром выйдя в сад, я рассеянно смотрел на небо.

Наступил июнь, к осени я должен был поспешить с «Книгой Неба», но пока еще не приступал к работе. Это несколько омрачало мое настроение, и я уж было собрался бежать в свой кабинет, когда в воротах показался Ямамото Сампэй и остановил меня, окликнув: «Сэнсэй!»

— Вчера вечером я подумал… — сказал он, — я тоже немного продвинулся в своем исследовании и как раз собирался передохнуть. Я знаю, что вы, сэнсэй, заняты трудной работой над «Книгой Неба», которую вы начинаете с описания времени Сотворения Мира… Простите, что отрываю вас от столь трудной работы, но мне бы хотелось поучиться у вас, как жить…

…С января 1991 года я закончил свои духовные упражнения и был одарен правом и способностью непосредственного разговора с Великой Природой. Помогавшие мне до сих пор Небесный сёгун и многочисленные Посланцы покинули меня, я почувствовал облегчение, мое существование было наполнено радостью.

До сих пор, когда у меня возникали неприятные проблемы. Небесный сёгун или Посланцы легко разрешали их, но теперь я все решал самостоятельно, а в затруднительных случаях привык обращаться непосредственно к Великой Природе.

В таких случаях Великая Природа с удивительной легкостью разрешала проблемы, но меня крайне огорчало то, что я не мог ни записать это на пленку, ни надолго задержать в своей памяти.

Кроме того, Великая Природа велит мне в этом году написать «Книгу Неба».

«Книга Неба» — что же это такое? Сколько я ни спрашивал, каждый раз ответ был кратким: «Это Сон Бога». Сон Бога… услышать или увидеть его — наверное, прекрасно… Но в тот момент, когда я задумал описать его, мое сердце застыло, как кусок льда.

Великая Природа, улыбаясь, произнесла:

— Это вовсе не трудно. Существует сказка: два Бога обсуждали, как было бы весело и интересно создать на Земле человека… Эту сказку увлекательно поведала Великая Природа, тебе же следует запечатлеть своей кистью этот Сон Бога. Вот так и возникнет порученная тебе первая часть «Книги Неба». Радуйся.

Когда я закончил свой диалог с Великой Природой, пришел Сампэй и сразу же заговорил.

— Ну как, вы начали писать про «Сказание о Море грязи»? — спросил он.

— Давно задумал… Но пока что книга не облеклась в слова.

— Вам следовало бы поспешить. — С этими словами он вынул из небольшого чемоданчика аккуратный томик.

На белоснежной великолепной обложке красными знаками было написано: «Сказание о Море грязи», а имя автора словно бы робко выведено на задней стороне книги мелким красным шрифтом: «Сёдзэн Накаяма».

— Вчера я приводил в порядок свои книги и случайно нашел вот эту… Кто мне ее дал — не помню… Мне совершенно неинтересно учение Тэнри, вероятно, поэтому я и не брался за книги, имеющие отношение к этому учению, но… потом я узнал, что Основательница учения, Мики Накаяма, — совсем как Будда, которого я изучаю, — и человек, и в это же время несет в себе Божественное, является живой святой, впрочем, у меня не было времени особенно в это углубляться… Однако книга привлекла мое внимание, я открыл ее… и удивился. «Сказание о Море грязи» — вы, кажется, собирались писать об этом… тут я сразу понял, кому ее надо отдать, ну и поспешил к вам…

С этими словами он положил книгу на садовый столик передо мной и продолжал, волнуясь:

— В мире нет случайностей… Так часто говорит нам Бог… Вчера я приводил в порядок свои книги, и то, что вроде бы я случайно увидел именно эту, вряд ли было случайностью. Отдав ее вам, я выполнил свой долг…

— Спасибо. Я эту книгу тоже не знаю. И, с твоего позволения, я с удовольствием с ней познакомлюсь.

— Сёдзэн Накаяма был симбасирой Тэнри… Вчера в десять утра я позвонил в Центр Тэнри и спросил, существует ли еще какое-нибудь исследование «Сказания о Море грязи», мне ответили, что попробуют это выяснить, я стал ждать, но… только около двух дня мне сообщили, что ничего такого нет, а сам симбасира скончался, так что уточнить невозможно. А мне бы так хотелось хоть раз встретиться с симбасирой.

— Но тебе ведь тоже пить нельзя… Вот если бы ты мог пить… Знаешь, литераторы во время войны, когда были трудные времена, часто ездили в Центр Тэнри, и, кажется, глава угощал их саке… Мой близкий друг, молодой N., в частности, выпив саке, разговаривал с главой Тэнри. Да, и в то утро, когда симбасира умер, говорят, они пили саке в его доме в городе Тэнри… Потом, N. пришел ко мне и, рассказывая об этом, спрятал в ладонях заплаканное лицо, так-то… Если бы симбасира привечал таких, как мы, непьющих, мы были бы ближе к нему, и тогда, возможно, после него осталось бы еще что-нибудь. А эта книга, вполне вероятно, написана не только им, но и окружающими его людьми. Сожалею, что без причины пренебрегал им…

— Судя по всему, он был счастливым человеком.

— Ничего подобного… Он был несчастным человеком. С самого рождения с ним обращались как с живым богом; ему была дана всевозможная власть: состояние, деньги. Но на самом-то деле он был не живым богом, а обычным человеком, и притом мужчиной. Поэтому, по всей видимости, в повседневной жизни ему часто бывало неловко перед людьми… У меня уже мало что осталось в памяти, я все забыл. А он мертв…

Сампэй тоже встал и вдруг поспешно сказал:

— По рассеянности я чуть было не позабыл о самом важном. Основательница учения Тэнри Мики Накаяма при жизни просила многих близких ей людей написать «Сказание о Море грязи» все потом показывали ей свои тексты, но они не удовлетворяли Основательницу. О том, что эти тексты сохранились, свидетельствует «Исследование „Сказания о Море грязи“» Сёдзэна Накаямы. Однако то, что вы, повинуясь приказу Великой Природы, решили писать «Сказание о Море грязи» — это, надо полагать, ответ на просьбу живосущей Родительницы, которая надеется, что ваш труд будет успешным…

Сампэй Ямамото читал много книг по древней Японии, не имеющих прямого отношения к его работе, но имел обыкновение забывать то, что не имело непосредственного отношения к предмету его исследования. О существовании книги «Сказание о Море грязи», повествующий о происхождении японцев, ему не было известно, и, узнав, что я, возможно, буду писать о «Сказании…» он заинтересовался этим.

«Сон Бога», «Сон Бога», «Сон Бога»…

В последнее время у меня появилась привычка машинально бормотать себе под нос эти слова, и сегодня утром у меня в саду Сампэй пошутил:

— Может быть, это вы спросонья… Что значит Сон Бога?

— Это я размышляю о «Сказании о Море грязи», поскольку начал писать…

— Но ведь вы не были уверены…

— Просто я понял, что писать надо, ощутив себя обычным человеком. Когда приступаешь к писанию, думаешь: все пойдет легко, но потом оказывается, что это дело трудное. А я еще чуть было сам себе не затруднил работу. Но теперь все уже в порядке. Не волнуйся.

— Вот почему вы напеваете: «Сон Бога», «Сон Бога»…

— Кстати, у тебя есть свободное время, может быть, как первый читатель ты поделишься своими замечаниями?

— Коль скоро Основательница Тэнри осталась недовольна всеми представленными ей вариантами «Сказания о Море грязи», вы, наверное, понимаете, какая ответственность на вас ложится?

— Надеюсь, что так.

— Понимаете вы, наверное, и то, что если госпоже Родительнице не понравится ваша книга, возникнет проблема, касающаяся не только Тэнри, но и всей Японии — в нашей стране просто не будет существовать «Сказание о Море грязи».

— Понимаю, конечно, и знаю о моем долге перед Великой Природой… Потому и хочу показать тебе в рукописи то, что я пишу по приказу Великой Природы, чтобы ты внес свои поправки. Возьмешь на себя этот труд?

— Нет, я не могу править стиль.

— Великая Природа высоко ценит, когда жертвуешь своим «я», так что я прошу тебя! — С этими словами я провел его в гостиную, быстро поднялся в свой кабинет и принес рукопись.

На первой ее странице крупными буквами было написано: «О начале Начала». Со второй страницы начинался текст:

«Начало этого мира — море грязи. На всей плоской поверхности, в мире грязного моря были только Луна и Солнце.

Эту Луну и Солнце зовут Кунитокотатино-микото и Омотарино-микото, они Боги-Родители, которые положили начало человеку и этому миру.

Луна и Солнце говорили друг другу: „В мире моря грязи нас только двое, нет никого, кто бы почитал нас, называя Богом, нет и никакой радости. Хорошо бы создать существо, называющееся Человеком, и наслаждаться, глядя на его жизнь, полную радости“.

Однажды Луна и Солнце появились в море грязи, приняв облик Дракона и Змеи.

Они окинули взглядом море грязи и среди множества вьюнов заметили плавающих Рыбу и Змею.

Эта рыба называлась гигё, она походила на русалку без чешуи и была размером с кита. Змея тоже была большой и белой, она имела форму меч-рыбы.

Пока они вдвоем рассматривали Рыбу и Змею, им пришла в голову мысль: „А не попробовать ли нам создать человека, взяв за образец Рыбу и Змею?“ И вот, взяв за образец Рыбу и Змею, а также используя другие средства, они наконец пришли к единому решению».

Дочитав до этого места, Сампэй Ямамото молча и пристально взглянул мне в лицо. Я понимал, что он хочет спросить, почему глава на этом заканчивается, но тоже хранил молчание.

Немного погодя он произнес:

— Где вы это писали?

— В кабинете писал, как всегда… А что?..

— Здесь ваше перо остановилось… А вы сами знаете, что последует дальше?

— Нет… не знаю. Я только записываю то, что узнаю от Великой Природы. А какие слова и фразы приготовила Великая Природа, не имею никакого понятия.

— Послушайте, то, что вы начали писать… такой книги еще не было в мире… Основательница Тэнри Мики Накаяма ни один из текстов не одобрила… Это вам хорошо известно… Основательница скончалась, предсказав, что в сотую годовщину явит свое лицо, чтобы спасать этот мир… Сотая годовщина выпала на этот, 1986 год, и Основательница, как и предсказывала, начинает спасать мир… Ваше, сэнсэй, сочинение «О начале Начала» должно быть завершено, чтобы порадовать живосущую Родительницу.

— Понимаю… Так как труд мой боговдохновенный, не стоит беспокоиться. Мне достаточно того, что Бог доволен…

— Когда ваше повествование будет завершено, отпразднуем это вдвоем?

— Да… Ты ведь знал юношу Юкинагу? Сейчас он сменил фамилию, зовется Дайтокудзи и живет в Югаваре, но в ближайшее время решил поехать в Индию, чтобы посетить святые места Будды Шакьямуни. Если бы ты мог поехать вместе с ним, я был бы рад. Он обязательно придет ко мне через два-три дня, не хочешь ли с ним увидеться?

— Когда я прихожу сюда, дует попутный веселый ветер. Может быть, это тоже замысел Великой Природы? Знаете, перед тем как писать, я не обдумываю все самостоятельно, а только записываю вскипающие мысли… Вы не замечали, что в написанных вещах вроде бы всегда есть что-то подражательное, словно бы где-то вычитанное?

— Не стоит об этом беспокоиться. Если возникнут причины для тревоги, Великая Природа обратит на это внимание… Успокойся.

Действительно, Сампэй ушел домой, как всегда, со спокойным видом, и я, тоже со спокойной душой, глубоко вздохнул всей грудью при мысли о том, что вот еще один день прожит в радости.

На следующий день я, с утра уединившись в своем кабинете, положил на стол рукопись «О начале Начала». И сразу же начал писать продолжение написанного недавно.

«Итак, сперва Луна и Солнце позвали Рыбу и Змею. Рыба и Змея, повинуясь их зову, сразу же явились. Внимательно рассмотрев их. Луна и Солнце решили, что и облик их, и характер вполне хороши и подходят Человеку, которого они собираются создать. А кроме того. Рыба и Змея простодушны, что соответствует их собственным душам. Луна и Солнце стали рассказывать о своем желании создать Человека:

— Мы хотим взять вас за образец Человека. Множество рыбок вьюнов, которые возятся здесь, мы используем как семена, и так как мы собираем и другие материалы, не произведете ли одно семечко для рассады? — спросили они».

В тот день я положил на стол рукопись «О начале Начала», а Великая Природа начала без колебаний писать продолжение написанного накануне.

«Рыба и Змея сначала отказались, но Луна и Солнце стали настойчиво уговаривать их, обещая:

— Мы сделаем так, что и когда окончится срок тех детей, что родились при Сотворении Мира, вас будут почитать как их родителей.

И тогда наконец те согласились. И было получено семя рассады для Сотворения Человека.

Затем Луна и Солнце стали искать материалы для образца и увидели, что на северо-западе живет Дельфин-Косатка, а на юго-востоке — Черепаха. И призвали их.

Затем огляделись вокруг, что бы еще найти, и призвали одного за другим: с востока — Угря, с юго-запада — Рыбу Камбалу, с северо-востока — Рыбу Фугу, а с запада — Черную Змею.

И им тоже рассказали о Сотворении Человека и пообещали, что, когда пройдет срок, они смогут вести жизнь в радости, и те согласились.

И вот, собрав все образцы и материалы, они сотворили Человека и стали совещаться, как защитить его. И всех, кто послужил материалом, съели, усвоив тем самым их характер и глубину их сердец.

Так как Дельфин-Косатка необычно прямой и мощный — он послужил материалом для Первого Мужчины, а также для костей и опоры. У Черепахи прочная кожа, она твердо стоит на ногах и не так-то легко падает — она послужила материалом для Первой Женщины, а также для кожи и связок.

Приделав к телу Рыбы Дельфина-Косатку, создали модель Мужчины и дали ему имя Бога Идзанаги-но-микото. Сам Дельфин-Косатка получил имя бога Цукиёми-но-микото. К телу Змеи приделали Черепаху и создали модель Женщины и дали ей имя богини Идзанами-но-микото. А Черепахе дали имя бога Кунисацути-но-микото.

Кроме того, так как Угорь силен духом и легко проскальзывает туда-сюда, решили сделать его материалом для органов еды и питья и для органов входа и выхода. И дали ему Божественное имя Кумоёми-но-микото. У Камбалы-Палтуса тонкое плоское тело, она годится, чтобы приводить в движение голову, поэтому решили сделать ее материалом для органов дыхания и дали ей Божественное имя Касиконэ-но-микото.

Что касается Фугу, то, съев ее, можно порвать связь с этим миром, поэтому решили сделать ее материалом для органов прерывания. И дали ей Божественное имя Тайсёкутэн-но-микото. У Черной Змеи большая мощь, потянув, ее не так-то легко разорвать на куски, поэтому ее решили сделать орудием для вытягивания и дали ей Божественное имя Оотонобэ-но-микото.

Влагу-Поволоку человеческим глазам дала Луна, теплоту им дало Солнце

Таким образом, наконец-то человек начал осваивать человеческий мир.

Тогда прежде всего Боги-Родители Луна и Солнце съели всех рыб вьюнов, которые водились в море грязи, и, поняв характер их сердец, сделали их семенами человека.

Луна вошла в тело Идзанаги-но-микото, Солнце вошло в тело Идзанами-но-микото и научили их, что и как надо делать в качестве супругов, чтобы создать Человека. И вот, в три дня и три ночи в утробу Идзанами вселились семена 900 099 999 человеческих детей.

Идзанами-но-микото пришла, оставалась на этом месте 3 года и 3 месяца и в течение 75 дней родила всех детей.

(Пространство, на котором она рожала, обходя его, было очень обширно, величиной с Японию. Кроме того, родив, она каждый раз вдувала в рожденного ребенка свое родительское дыхание.)

Люди, родившиеся вначале, были одинакового размера, примерно 16 мм. Они все прибавляли в росте поровну и через 99 лет доросли примерно до 10 см. А потом умерли. И отец, Идзанаги-но-микото, тоже скрылся. Однако благодаря заботе Богов-Родителей, как и прежде, в утробе Идзанами-но-микото поселилось то же самое количество детей. И через десять месяцев она родила их.

И во второй раз родившиеся люди были размером по 16 мм, они прибавляли в росте поровну, за 99 лет доросли до 12 см и тоже умерли.

Однако и тогда, благодаря тому же покровительству Богов, в утробу Идзанами-но-микото вселились такие же дети и в таком же количестве. И через десять месяцев родились.

И эти родившиеся в третий раз люди тоже были при рождении ростом 16 мм, они прибавляли в росте поровну, и когда через 99 лет достигли примерно 15 см, их мать Идзанами-но-микото радостно рассмеялась: „Если они так растут, то, пожалуй, каждый из них дорастет примерно до полутора метров!“ И скрылась. И вот ее дети, люди, тоскуя по родившей их матери Идзанами-но-микото, все умерли.

С тех пор люди перерождались восемь тысяч восемь раз в виде насекомых, птиц и домашних животных. Но и эти люди, которые таким образом возрождались раз за разом в мире, тоже умерли через 9999 лет.

Однако, по замыслу Богов-Родителей, осталась в живых только Обезьяна-самка.

И тогда в ее утробу поселились пять мужчин и пять женщин, всего десять человек. Вначале они были размером 16 мм, но стали взрослеть, прибавляя в росте поровну.

И вот когда они доросли до 24 мм, милостью Богов-Родителей в мире моря грязи стали появляться неровности.

А когда эти люди доросли примерно до 54 см, Море и Горы, Небо и Земля, Солнце и Луна, наконец, стали разделяться. А дети стали родителями, и восстановилось прежнее число людей.

До того, как люди выросли от примерно 54 см до 90 см, в одной утробе рождалось по 2 человека: один мужчина и одна женщина. Когда же они выросли примерно до 90 см, то стали пользоваться словами, а из одной утробы стало рождаться по одному человеку.

В то время люди, по мере того как они росли, в поисках пищи, увидев сушу, вползли на нее и распространились по всему миру. Когда люди выросли примерно до 1,5 м, чтобы им было удобно жить, были созданы море и горы, небо и земля и весь мир. Тогда они перестали жить в воде и стали жить на суше, как сейчас.

Сказано, что 900 090 000 лет они прожили в воде, в течение 6000 лет накапливали разум и 3999 лет обучались письму…»

Последние строки вышеупомянутого сочинения я попросил прочитать Сампэя Ямамото, который как-то вечером пришел навестить меня, он молча прочитал этот текст и, ни слова не сказав, посмотрел мне в лицо.

— Ну как тебе?

— Да, — только и произнес он и молча продолжал смотреть на меня.

Не вытерпев, я спросил:

— Показалось забавно, не так ли?

Наконец он, глубоко вздохнув, произнес:

— Вы раньше показывали мне текст, предшествующий этому, верно? То есть это продолжение того текста, так? Словом, единое целое. И если у автора нет сомнений, то это хорошо?

— Кое-что меня беспокоит!

— Беспокоит? А что именно?

— Хоть я и сам писал текст, это, пожалуй, не мое произведение.

— Поскольку, по велению Великой Природы, важно лишь, точно ли вы записали, все остальное можно не принимать во внимание… Потому что «О начале Начала» для всякого обычного читателя станет основным текстом… Ведь вы писали его, доверяя Великой Природе, вдохновенно. Когда это напечатают, японский текст «О начале Начала» станет общепризнанным, документально зафиксированным историческим событием.

Я не знал, что ответить.

— Пользуясь удобным случаем, спрошу… Когда вы пишете, вы сами не осознаете, что пишете?

— Можно сказать, что и не осознаю, во всяком случае, часто не понимаю.

— А написав, помните, что написали, ощущаете ли написанное как свое собственное?

— Это мое знание.

— Значит, и «О начале Начала» тоже прекрасно помните?

— Можно сказать, что помню, во всяком случае и необычные выражения помню, и ощущаю их как свои собственные.

— Великая вещь.

— Великая. Мало того что великая — жаль, если она пропадет даром.

И я громко рассмеялся. Когда тебе почти 96, того и гляди плоть исчезнет и живым остается только сознание.

Мы, люди, сейчас живем весело и беззаботно и тем счастливы, но только задумавшись о том, какие огромные усилия прилагали различные Посланцы Бога, и прежде всего Великая Природа, как долгие-долгие годы они истощали свою энергию, пока человек не достиг полутораметрового роста, — только тогда, быть может, мы познаем драгоценность и важность жизни… Воистину незаслуженный дар.

 

Глава четвертая

Спустя четыре дня после того, как Сампэй Ямамото прочитал «О начале Начала», он пришел ко мне и вместо приветствия тут же сказал:

— Наконец-то до моего сознания дошло… Это рассказ о том, какой тяжелый труд совершил Бог, чтобы создать Человека…

У меня не было слов для ответа.

— Мне казалось, я хорошо понимаю ценность — Человека, но… когда мне открылось, сколь тяжелым был труд Бога по его созданию, это понимание стало более глубоким.

Разговоры в таком духе происходили довольно часто, в них нет ничего удивительного. К примеру, помню, кто-то сказал мне недавно:

— Любого человека — хорошего или плохого, нищего ли, императора ли — Великая Природа одинаково, как возлюбленных чад Своих, прижимает к своей груди, защищает, наделяет каждого их собственной судьбой и дарит свою любовь. Поэтому, что бы ни случилось, не надо отчаиваться, всем надо радоваться и прилагать усилия для самосовершенствования. Это и будет еще одним доказательством ценности человека…

Так что я невольно улыбнулся высказыванию Ямамото.

— Я пришел, решившись поговорить с вами, — сказал он, — но вы встретили меня с улыбкой, и я тут же утратил всю решимость… Не знаю, что и сказать… Когда я впервые осознал, что Человек, главный герой «О начале Начала», — это я сам, то понял многое… Но вот пришел сюда — и не нахожу слов.

— Одно то, что ты смог предположить такое, уже похвально.

— Великая Природа, создав Человека, хотела наслаждаться его жизнью в радости… Впервые осознав, что, создав Человека, она, по сути, создала меня, я глубоко задумался о себе… Радовал ли я Бога? Сколько прошло веков, сколько сотен миллионов лет, а люди только усердно стараются выжить, им все это время было не до того, чтобы жить в радости. Другими словами, они жили не как люди, а скорее как животные. Видя это, Бог-Родитель Великой Природы, волнуясь за людей, не мог не только наслаждаться, но и радоваться, поэтому он предпринимал неимоверные усилия; избрав тех, кого потом стали называть святыми, он велел им проповедовать людям… Святые много страдали, но безрезультатно… Поэтому в конце концов Бог-Родитель Великой Природы, не в силах смотреть, как живут люди, сделал предупреждение, предсказав, что на стопятидесятый год со времени основания учения, когда Он снизошел на Мики Накаяма, Основательницу Тэнри, Он явит себя миру, и поэтому следует спешить жить в радости… как этого требует Бог. А вчера я вспомнил, что стопятидесятая годовщина была в 1987 году. Если посмотреть на развитие мира с тех пор, в особенности на развитие цивилизованных стран в последнее время, то, даже будучи неверующим, подумаешь: не работа ли это живого Бога, не его ли помощь… До сих пор мы рассматривали развитие мира как явление социального характера, поэтому были спокойны, но теперь, как человек, я чувствую свою ответственность и страдаю…

Я слушал его, не прерывая, поскольку полагал, что слушать молча обязывает вежливость. Потому что, только высказывая вслух свои чувства и мысли, он мог упорядочить их… Проговорив без малого час, он замолчал и взглянул на меня — то ли выговорился, то ли почувствовал себя неловко.

— Я хорошо понял тебя, — сказал я.

— А как именно?

— Ну, в общем, это был призыв: давайте любить Природу, давайте защищать Природу.

— Любить Природу… Я не говорил этого.

Произнеся эти слова как бы самому себе, он ушел, а я, повинуясь приказу Великой Природы, уединился в своем кабинете и принялся усердно, с пером в руке, возделывать бумагу.

После этого Сампэй пришел через четыре дня. Мне показалось, что лицо его загорело. Он рассказал, что в сопровождении молодого человека на его машине два дня путешествовал по префектуре Тиба и был потрясен.

Близкий друг предоставил ему возможность погонять мяч на площадке для гольфа, заявив, что в префектуре Тиба их много и все они в хорошем состоянии.

Сампэй в легком расположении духа после долгого перерыва попытался запустить маленький белый шарик, но сперва потерпел неудачу. Лишь на третий раз наконец он запустил мяч примерно на сто метров.

— Ну а теперь вы, господа. — С этими словами он, передавая клюшку для гольфа молодым людям, прежде всего обратился к самому старшему из них, но так как тот колебался, Сампэй с улыбкой отдал клюшку самому молодому.

Тот сделал попытку, и его мяч пролетел всего пятьдесят метров. Тогда старший поспешно сказал:

— Вы посмотрели состояние газона на поле для гольфа… Но, чтобы насладиться гольфом, нужно выбрать площадку получше.

Усадив Сампэя в машину, молодые люди одну за другой показали ему множество площадок, а к вечеру, после того как он проверил состояние газонов, прибыли в одну из гостиниц при площадке для гольфа и там провели ночь. Он был поистине ошеломлен тем, что гостиница оборудована как самый современный отель.

В результате Сампэй обследовал состояние газонов на более чем двадцати двух площадках, он осмотрел каждую, но на самом деле хватило бы и одной. Сампэй стал подозревать, что, возможно, мой рассказ об этих площадках в моей последней лекции и стал причиной того, что его туда вытащили.

На следующий день тот же самый человек на той же машине приехал за ним с предложением показать остальные площадки для гольфа в префектуре Тиба. Сампэй послушно последовал за ним, хотя, как и накануне, это было довольно скучно. Но часа через полтора они вышли к месту, откуда совсем близко виднелось море.

Сампэй, как и я, родился и вырос на морском побережье в Нумадзу и питает к морю глубокие чувства, поэтому, сев на стоявшую там старую скамейку, он смотрел на море и никак не мог насмотреться.

Его спутник, не выдержав, стал торопить его, мол, тут поблизости есть место с еще более красивым видом на море.

— Я удивлен, что все площадки для гольфа оборудованы одинаково. Смотреть дальше нет необходимости. А так как завтра у меня встреча с профессором С. в Накано, мне бы уже хотелось потихоньку двигаться домой, — сказал Сампэй.

Его гид терпеливо ждал, когда он встанет со скамьи, но так как Сампэй не выказывал такого желания, молодой человек взглянул на него внимательнее и увидел, что тот, прослезившись, вытирает платком глаза.

Гид испугался, что старик переутомился, а тот, помолчав немного, сказал:

— Похоже, что вы устали, так что будем считать, что проверка закончена… Эта префектура хоть и называется Тиба, по сути не имеет отношения к жителям Тибы… Площадки для гольфа разбиты примерно в шестидесяти местах, и все эти земли — собственность членов гольф-клуба. Сегодня суббота, на гольф-площадках как никогда оживленно… Однако людей, играющих в гольф, здесь почти нет…

И вспомнил Сампэй, как, будучи учеником старших классов, во время осенних военных сборов он с ребятами приходил сюда. Тогда везде вокруг была нетронутая равнина, ребята упали тогда на цветущую осеннюю траву и, отдыхая, смотрели в красивое голубое небо.

Сколько лет прошло с тех пор… После долгой тяжелой войны ценой поражения пришли к миру… Казалось, что оправиться от поражения в войне просто невозможно, но в таком случае что же такое нынешнее процветание Японии?.. Тем временем сам он изучал забытый людьми буддизм и для своих исследований дважды ездил в Германию и Францию, стал известен в Западной Европе как ученый-буддолог и в Токио в первоклассных университетах читал лекции. И вдруг опомнился и с удивлением понял, что подошел к тому возрасту, когда следует уходить в отставку. Примерно за один год он привел в порядок свои дела и почувствовал облегчение. И тут его как раз пригласили. «В мирное время осуществлена великая Революция», — сказали ему. И позвали сюда осмотреть великолепные площадки для гольфа.

— Мы еще не все осмотрели, сэнсэй, но все площадки похожи… Как поступим? Может быть, на этом закончим и я отвезу вас домой? Ведь документы по проверке можно и дома подписать, — предложил его спутник.

Сампэй словно бы очнулся от сна, обнаружив себя на зеленой непозволительно роскошной площадке для гольфа, с которой немного было видно море.

— Этот газон великолепен, он — как часть сада, но при этом выращен на ядохимикатах, и деревья в будущем тут не вырастут. Зная об этом, почему японцы так безрассудны, зачем они устраивают все эти площадки?

Его спутник был занят тем, что подзывал машину, и не слишком прислушивался к его словам, а Сампэй, остро ощутив желание вернуться к природе, глубоко вздохнул, как будто вспомнив что-то.

— Вы говорите, что хорошо было бы вернуть все эти площадки для гольфа в первозданное состояние?.. Но, сэнсэй, это труднее, чем заново родиться! — засмеявшись, сказал его спутник, когда они уселись в машину.

— Если бы можно было… Сколько бы я ни рождался заново, всякий раз мечтал бы об этом, — как бы самому себе сказал Сампэй и закрыл глаза. Его рассердило то, что они гордятся этим пейзажем, считая его райским, на самом же деле на него было больно смотреть, ведь оторванный от природы пейзаж этот скорее напоминал ад.

Следующий день, 30 июня, был днем, когда мои читатели, собиравшиеся раз в месяц в количестве тридцать-сорок человек где-нибудь неподалеку от моего дома, проводили собрание Общества любителей литературы. Было заведено, что на этом собрании я обязательно присутствовал с трех до пяти часов и, отвечая на вопросы, произнося что-то вроде заключительного слова, подводил кое-какие итоги. Готовился я к этому накануне, но в тот раз не смог, потому что в тот день, когда я сидел с утра, уединившись в своем кабинете, внезапно пришел Сампэй и стал рассказывать о своем путешествии в Тибу, в котором рай соединился с адом.

Слушая его рассказ, я вспомнил речи неожиданно явившейся мне накануне вечером живосущей Родительницы.

— Боги предпринимают Великую Уборку, чтобы расчистить себе путь. Там и сям отныне начинается чистка мира. Следует вдохнуть жизнь туда, где люди жили спокойно.

Однако это не страшно. Это работа Бога в мире, которую Он предпринимает, чтобы испытать людские сердца.

Истинный путь нужно прокладывать для того, чтобы Бог мог сделать весь этот мир — каждый его уголок — чистым. Этот истинный путь уже виднеется. С его возникновением и это учение становится нужным. Я должна шествовать по миру и прокладывать этот путь… Да, сейчас очень важное время… Итак, все, кто, очистив свои сердца, внемлет Истине, кто сознательно и ответственно проходит по этому пути, впервые начинает понимать всю его важность.

Тут-то я понял, что она непосредственно предупреждала меня о грядущих событиях.

— Небо — это сострадание. Написав книгу, полную сострадания, ты должен донести это чувство до многих людей. В этом мире в настоящее время потерян дух сострадания друг к другу. Оно постепенно исчезло и в мире политики. На самом деле, в заботах о деньгах и других такого рода заботах люди, отдалившись от учения Бога, осуществляют политику, далекую от Его заветов.

Книга, которую сейчас поручено написать тебе, должна напомнить многим людям то, о чем они стали забывать — о сострадании и радости… О том, насколько важно сострадать и помогать друг другу.

Небеса — это мир добрых чувств, а не сложных истин, и об этих чувствах ты должен писать. И коль скоро ты будешь писать о Небесной стране, тебе надо хорошо уяснить себе, что такое Рай.

Рай — это мир без зависимости, в котором все души равно без корыстных желаний, алчности и спеси могут прекрасно жить в радости.

Рай, конечно же, есть и в земном мире. Это прекрасная страна, которой владеют независимые люди. Слава и положение в этом мире не имеет никакого значения, это светлый Рай, в котором стараются по-человечески воскресить человеческую натуру.

Да, Рай существует и в этом мире. И для того, чтобы создать Рай в этом мире, человеку Богом дано тело…

Тебе предстоит описать нечто прекрасное, хорошенько разъяснив это!

Через то, что ты напишешь, будут передаваться мысли Бога, ведущие к истинному небесному пути.

О том я поведаю, о том поведаю тебе…

Отныне Бог станет действовать в мире — не надо пугаться, не надо печалиться, — Бог укажет прекрасный путь перестройки мира. И без этого не обойтись. Я скажу тебе именно то, что надо правильно передать, то, что будет точно воспринято и понято. Беззаветно поверив в то, что передаю, сообщаю тебе о том Пути, по которому надо идти. Убедительно прошу, очень убедительно прошу тебя следовать этому.

Пока Сампэй скучно рассказывал о своей поездке в Тибу, я, слушая его рассказ, в то же время пытался вспомнить в точности все, что слышал от живосущей Родительницы, стараясь запечатлеть ее речь 8 своей душе. К счастью, он рано ушел домой, и в тот момент, когда он откланивался в прихожей, моя дочь уже расстелила на столе в столовой газету и ждала меня, все приготовив, вплоть до того, что даже растерла тушь.

Дело в том, что на следующее утро мы ожидали ответственного за мое издание человека из издательства, и я должен был срочно сделать к его приходу восемь каллиграфических надписей на сикиси для выходящей в свет моей книги.

Мне очень не хотелось, но пришлось все же сесть за стол.

«Литература призвана облекать в слова неизреченную волю Бога». Я написал на одной из сикиси эти слова, которые уже где-то писал раньше. Нечто подобное горячо просил меня написать издатель и на семи оставшихся листках… Но, с тех пор как мне исполнилось 95 лет, пальцы мои слегка дрожали и я ощущал кисточку как нечто чуждое.

Дочь приготовила три тонких кисточки, набрала на них вдоволь туши и подбодрила меня:

Трясущимися руками я вывел эти слова, знаки получились такие, будто писал их ребенок.

— Ну давай и дальше в том же духе. — Дочь обращалась со мной совсем как с ребенком, но я не мог слушаться ее как ребенок, и, испытывая в душе ужасные страдания, собрав все свои силы, наконец сочинил следующую фразу, обратившись к Великой Природе, воскликнул: «Спасибо!» — и медленно опустил кисть на сикиси.

Окончив это, я, не в силах вымолвить ни слова, некоторое время был недоволен.

Написав это на сикиси, я покинул этот мир и вознесся в Рай, там рассказал своим небесным друзьям о своей глупости и с ними посмеялся над ней. После этого, уже не пререкаясь с дочерью до припозднившегося обеда, завершил все сикиси.

После легкого обеда — на отдых времени уже не оставалось, так как было около трех, — я в сопровождении дочери отправился на собрание Общества любителей литературы.

Был необычно жаркий день, но, несмотря на это, зал был полон, примерно с десяток человек даже стояли, прислонившись к стене справа. Стоять очень тяжело, я сказал об этом ведущему, и он, добрый малый, сумел раздобыть где-то стулья, так что все смогли сесть, и я с облегчением вздохнул.

Нынешний ведущий — серьезный молодой человек — беседовал с членами Общества, а я слушал и получал удовольствие. 8 тот день очень хотелось пить, но перед присутствующими не поставили даже питьевой воды, словно то было собрание общества по моральному совершенствованию.

Я потихоньку сообщил своим друзьям в Раю имена всех присутствующих и стал рассказывать им, как происходит собрание, мои друзья в Раю расхохотались.

— Разве вы не способны, как мы тут, в Раю, наслаждаться, обмениваясь снами? — оживленно спрашивали они…

Мне было очень весело, а в пять часов за мной пришла дочь.

Дочь спешила, в студии ее ждали ученики, а я, наконец-то попросив полстакана холодного питья, выпил его одним залпом и, почувствовав себя бодрее, как будто выпил живой воды, поднялся на второй этаж в кабинет.

На столе в кабинете стояла тушечница и лежали кисти и сикиси.

Сидя на собрании, я задумал переписать наново по крайней мере два листка и решил осуществить свое намерение немедленно.

Написав это, я повалился навзничь на постель, стоявшую в углу кабинета, но… Слезы сами собой безостановочно лились из глаз. Я только безмолвно возносил слова благодарности Великой Природе: «Благодарю, благодарю!»

Не прошло и двух-трех минут, как я с удивлением обнаружил, что у моего изголовья стоит Жак — тот самый гениальный Жак. Я поспешил привстать с кровати, но Жак со словами: «Не надо, не надо», сам придвинул стул к моему изголовью и сел. Я так давно его не видел, что невольно смотрел, не отрываясь, не в силах вымолвить ни слова, а он со смехом произнес:

— Наконец-то смогли встретиться… Я был занят, никак не мог повидаться, — и тотчас продолжил: — В последнее время я часто встречаюсь с твоей супругой, и в первый раз мне довелось узнать о вашей с ней жизни. Поженившись, вы с ней в 1925 году весной поехали учиться во Францию, поехали, услышав, что это единственная страна в мире, где удалось создать рай, совершив революцию… Чтобы добраться до этого рая, до Франции, вам пришлось плыть 45 дней на пароходе, путешествие это было длинным и очень скучным.

Твоя супруга была единственной дочерью делового человека из Нагои, у него было две содержанки, и она решила, что все мужчины таковы… Мужчина, которого она выбрала себе в мужья, был совсем другим, и она растерялась, но все-таки втайне ждала, что за эти 45 дней он покажет свое настоящее лицо, однако этого не случилось, он оставался неизменно спокойным и подбадривал ее, говоря, что скоро они прибудут в рай на земле.

И вот, прибыв в Париж, вы поселились в заранее снятом для вас доме пожилых супругов, и с того дня исчезла разница между французами и японцами, и хотя говорили вы на разных языках, смогли достигнуть полного взаимопонимания… Твоя супруга, впервые улыбнувшись тебе, сказала: «Ты был прав, эта страна — земной рай, и я, став здесь другим человеком, смогу тебя радовать!..»

Решив, подобно здешним женщинам, совершить свою революцию, она постоянно воспевала в душе либертэ (свободу), эгалитэ (равенство), фратернитэ (всеобщую любовь и братство), а через полгода, прослушав курс лекций в университете Сорбонны, стала настоящей француженкой. Мало того, претворив в жизнь убеждения друзей мужа, радовала обитателей рая.

Например, следуя теории Жана Бруделя о женской эмансипации, она сменила традиционную одежду, прежде всего корсет, на новую, щадящую женское тело. Кроме того, остригла свои черные волосы, которыми дорожила всю жизнь, стала носить европейские короткие юбки до колен, стала активно участвовать в жизни наравне с мужчинами.

Такова была ваша повседневная жизнь, жизнь обитателей рая, полная счастья. А через два года ей был дарован ребенок. Ты собирался, получив ученую степень, обрести материальную независимость, но тебя свалил туберкулез легких. Эта болезнь на вашей родине считалась смертельной, а здесь тебя послали на лечение в горный санаторий, она же, несмотря на ребенка, продолжала, как прежде, активно участвовать в жизни.

Через два года тебе было разрешено вернуться к нормальной жизни, лечащий врач посоветовал омыть внутренние органы воздухом родины, и после некоторых колебаний вы временно вернулись на родину, словно бы совершая экскурсию из рая и ад.

На французском корабле вы прибыли в Кобе поздней осенью 1929 года. В порту вас ждали родители жены, у которых буквально подкосились ноги при виде ее стриженых волос. Они сказали, что в таком виде нельзя возвращаться в Нагою, и вы спрятались в гостинице в Кобе.

Но вскоре ты увидел в журнале «Кайдзо» объявление о конкурсе повестей объемом 100 страниц: в конце месяца кончался прием заявок, и, решив участвовать в конкурсе, ты сказал об этом жене и из Кобе направился прямиком в дом токийского отца.

Помнится, Япония, как вы и думали, оказалась адским миром, полным феодальных условностей в отношениях людей, и вам, райским жителям, было душно в этой атмосфере.

На следующий год, весной, твоя повесть, отправленная на конкурс, получила первое место, тебе вручили премию, сумма которой равнялась твоей двухгодичной зарплате на последней службе. Когда, воспользовавшись открывшейся возможностью, ты стал писателем, родители жены обозвали тебя писакой и с презрением порвали с тобой всяческие родственные отношения.

Вот так вы, супруги, через много лет вернулись в ад, на родину, из райской жизни. Жена с ребенком отправилась к родителям в родные места, а ты опять стал иждивенцем в доме токийского отца. Вы прожили врозь два года, и в обществе стали считать, что вы разошлись. За эти два года отец твоей жены успешно вел дела в Токио и построил там великолепный дом, попросив ее пожить в этом доме в его отсутствие. Когда она переехала туда с ребенком, обнаружилось, что там были приготовлены комнаты и для ее мужа, вплоть до кабинета. Поэтому она сразу же пригласила тебя, своего мужа, обитателя рая, и вы, смеясь от радости, обняли друг друга… В то время она, с ее стрижкой и в японской одежде, была прекрасна…

— По словам твоей супруги, ты ни разу не выражал ей свое недовольство, — добавил Жак к своему рассказу.

— Так и было, я и в самом деле ни разу не выражал недовольства.

— Твоя супруга говорит, что ты, живя в Мире явлений, в то же время обладал душой человека Истинного мира.

— Скорее она сама была такой…

— Твоя супруга говорит, что ее встреча с тобой была счастьем всей ее жизни.

— Это я так должен говорить. Потому что вот уже десять лет, как ее не стало, но я не только не забыл ее, она для меня как будто жива.

— Она жива… Твоя супруга говорит, что, когда она в Истинном мире слушает Небесную музыку, ей часто хочется, чтобы и ты мог услышать ее… Она говорит, что ты любишь музыку.

— Спасибо. Вот оно что, оказывается… И вправду, порой я вдруг слышу обрывки удивительных мелодий. Желание моей жены и твое желание передается и мне. Это счастье — хоть и чуть-чуть, но я могу услышать Небесную музыку… Правда, Жак.

— Ну, крепись. Пиши хорошие вещи. Потому что люди приободряются, узнав, что в таком возрасте ты хорошо пишешь. Девяносто лет или девяносто шесть — это не чужие годы, а твои. И корысти в тебе никакой… Потому что ты честно доносишь до читателя душу Великой Природы. Я тоже сотрудничаю с тобой, но именно она диктует тебе, что писать. С этой уверенностью и верой в свои силы постарайся донести до всех ее нежную душу, любовь и радость…

— Побудь еще, Жак.

— Скоро еще приду… Как-нибудь вместе с твоей супругой… Твоя супруга радуется.

Я поспешно поднялся с постели, но в это время Жака уже не было на стуле. Я посмотрел вверх, туда, куда он удалился, но оттуда только тихо доносилась чудесная музыка.

Я не мог сдержать подступавших слез при мысли, что Жак пребывает там, в том мире.

 

Глава пятая

В то утро ко мне пришел мой редактор, объявил, что вышла моя книга «Жизнь человека», и вручил мне десять ее экземпляров.

Книга была в красивом переплете, я открыл ее, чтобы вспомнить начало.

Там описывалось, что немцы, живущие в Восточной и Западной Германии, разрушили Берлинскую стену, символизирующую противостояние и борьбу двух этих стран, и, прежде враждовавшие друг с другом, люди обнимаются и радуются.

По просьбе издательства я подписал двадцать экземпляров своей новой книги. Редактор положил их в бумажный пакет и с трудом дотащил до машины издательства, ждущей его за воротами.

В этот момент заговорила старая слива:

— Сэнсэй, поздравляю. Говорят, у вас вышла новая книга…

— А, спасибо, — ответил я и тут увидел, что на плоских камнях садовой дорожки рассыпано множество желтых шариков, похожих на драгоценные камешки.

— Ничего удивительного, сэнсэй. Это все мои плоды. Вы ведь знаете, этот год — первый год наступления Райского мира… Даже такие старики, как я, по милости Великой Природы одарены изобилием плодов…

— Что значит: Райский мир, первый год?…

— Сэнсэй, вам, конечно, должно быть известно, что Бог-Родитель Великой Природы, создавший человека, впервые по прошествии многих сотен миллионов лет спустился на Землю для того, чтобы помогать людям?.. Кажется, это было в 1987 году, с тех пор Он трудился немало и… в этом году люди, к его радости, наконец-то смогли начать «жить в радости» — согласно идеалу Великой Природы… Отныне человеческое общество, бывшее миром Ада, начнет превращаться в мир Рая.

— Короче говоря, ты говоришь о «жизни в радости»?

— Сэнсэй, простите, что задерживаю вас, ведь вы так заняты. Об этом давайте поговорим как-нибудь в другой раз, не спеша. Потому что и мои друзья, деревья, тоже радуются.

Я поспешно прошел в гостиную и, взяв десять принесенных мне книжек, положил их на стол в своем кабинете.

Мне хотелось, чтобы все вещи в моем кабинете, которые помогали мне, увидели, что текст, над которым я так трудился, превратился в великолепную книгу.

Прежде всего я подписал три экземпляра для своих троих дочерей. Затем с двумя книгами в руках спустился вниз. И пошел в комнату покойной жены.

Никто не пользовался этой комнатой, и как-то незаметно дочери стали называть ее «комнатой Бога». Под парижской картиной художника Саэки Юдзо, висевшей на противоположной от двери стене, стоял большой обогреватель, на нем, в соответствии с названием этой комнаты, в ряд стояли семь текстов и фотографий.

Я положил на обогреватель одну книгу «Жизнь человека». Я хотел преподнести его невидимой Великой Природе.

Потому что у меня вошло в обычай считаться лишь с оценкой Великой Природы.

В этой комнате находится алтарь в память об умершей жене. Во время болезни она следовала указаниям профессора Кодайры, и похоронную церемонию тоже проводил профессор, и нынешний алтарь тоже был устроен по его указаниям. На самой верхней полочке стоит фотография жены, которая была и во время похорон, на ней она улыбается.

Я возложил «Жизнь человека» на алтарь:

«Наконец-то, великолепно издана… Радуйся!» — заговорил я в душе, и, казалось, она отвечала:

«Вот и хорошо… Хорошо бы Бог-Родитель Великой Природы счел, что этого довольно… Я буду молиться об этом».

«Твои молитвы вряд ли будут услышаны», — с улыбкой ответил я и вернулся в кабинет на втором этаже.

Не прошло и двадцати минут, как в саду раздался чей-то голос, и я вышел на балкон. Из сада меня громко окликал Сампэй.

— Я попросил в издательстве «Жизнь человека» и вчера получил… прочитал. Не знаю, кто эта госпожа Нобэ, но написано хорошо…

— Не говорите так громко!

— Что? Вы и слышать стали лучше? Восхищен силой вашей кисти. Если так пойдет, вы еще много книг сможете написать.

— Подожди, я сейчас спущусь.

— У меня дела, мне надо идти. Потом встретимся, чтобы я мог не спеша поделиться впечатлениями. Вы так уверены в себе, так бодры духом… Завтра утром приду.

Моя дочь в доме растерялась при звуках этого голоса. Да и ближайшие соседи, вероятно, недоумевали, что там такое случилось.

В это время доставили утреннюю почту, как всегда, и книги и письма были увязаны на почте одной тесемкой.

Развязывать тесемки и узнавать, от кого пришли письма, — моя ежеутренняя маленькая радость, в это утро среди многих писем была одна открытка. Казалось, что она озарена небесной радостью и светом.

Это была открытка от молодого писателя Б., которому я доверял.

«С почтением прочитал „Жизнь человека“. Позвольте поделиться впечатлениями писателя, не верующего в Бога. Эпизоды с пастором А. и Митико Нобэ — пожалуй, главная часть этой повести — написаны прекрасно. Сэнсэй поистине обладает удивительной силой духа. От всей души желаю дальнейших успехов и гармонии в вашем писательском труде».

Прочитав это короткое письмо, я уверился в том, что можно не беспокоиться о достоинствах и недостатках «Жизни человека».

А ведь друзья, раньше присылавшие такие добрые вести, все умерли, — подумал я и снова взглянул на имя отправителя. Но в этот момент внезапно появился Жак и, громко рассмеявшись, сказал:

— Тебя поздравляют, чего же ты растерялся? Над тобой станут смеяться, будто ты впал в детство… В Истинном мире собрались все твои знакомые, и сейчас мы будем хором славословить издание «Жизни человека». И Жан и Морис тоже здесь. Мы будем молиться, как молились когда-то вчетвером на снежном плоскогорье, обратясь к небесам.

С этими словами Жак воздел руки и принял позу дирижера невидимого хора, и, как ни странно, с неба послышалось пение прекрасного хора, исполняющего священную песнь, и он тоже, дирижируя, начал петь, и одновременно с ним и я стал подтягивать баритоном; небесный хор звучал красиво и торжественно.

— Я давно жду тебя, все готово к обеду, — пришла звать меня дочь.

— Ты не слышала музыку?

— Нет.

А ведь мне казалось, что небесная музыка продолжала звучать и когда я спустился в столовую…

После обеда я и отдохнуть не успел, как пришел юноша Юкинага.

Я полагал, что он должен был прийти по крайней мере дня через два, и, решив, что у него какое-то личное дело, провел его в гостиную, и ждал, что он скажет, но он, как всегда немногословный, даже не поблагодарив за книгу, молчал.

Когда я уже собрался спросить, что привело его ко мне, он, выпив чаю, предложенного дочерью, как всегда, сразу же снял наручные часы и, убрав их в портфель, направился в «комнату Бога».

Там было приготовлено алое женское кимоно, он сразу же сменил на него пиджак, надел алые носки и превратился в девяностолетнюю Родительницу Мики Накаяма.

Как только юноша Юкинага переодевается в алое кимоно старой женщины и превращается в Родительницу, в гостиную обычно приходит дочь, чтобы оповестить об этом, а в тот день у нас с неожиданным визитом была проживающая в Токио дама из высшего общества, она обрадовалась такому удачному случаю и вместе со мной пошла в «комнату Бога».

Родительница, как всегда, села перед покрытым красным лаком восьминожником и, взяв в руки положенную мною на обогреватель «Жизнь человека», заговорила с улыбкой:

— Поздравляю… Получилась великолепная книга… Бог рад…

Я, от волнения потеряв дар речи, только и мог вымолвить:

— Спасибо! — склонив в поклоне голову к татами.

Я не мог точно расслышать ласковые слова Родительницы оглохшими ушами, поэтому, пожалуй, нужно записать эти слова так, как они запечатлелись на магнитофонной пленке.

— Сегодня — спасибо за труды. Бог-Родитель соизволил прочитать с искренним удовольствием. Бог-Родитель теперь воочию видит, что жизнь, описанная в этой книге, посеяла хорошие семена и поистине на глазах расцветает в мире.

Кодзиро действительно приложил немало усилий. Бог очень доволен. Бог ждет с нетерпением следующую рукопись. Скорее дай ее прочитать. Воодушевись, потому что Он ждет. Верь в себя и старайся.

Вхождение в Книгу Небес — очень трудное дело, но я дам тебе все, что необходимо для этого.

Бог обещает исполнить твои желания в награду за то, что ты исполнил свои и написал эту прекрасную книгу, и что бы ты ни попросил, Бог в течение этого года исполнит, так Он говорит. Поэтому с верой в себя старайся, держись!

Книга Небес — это книга жизни. Для того чтобы написать ее, тебе дана прекрасная жизнь.

Теперь и к тебе, возможно, будут приходить разные люди. К сему отроку тоже приходит много людей.

Затем Родительница начала рассказывать разные вещи об этом дитяти, о юноше Юкинаге. Читая этот текст, я в какое-то мгновение растерянно застыл в раздумьях.

Родительница приходила по крайней мере раз в неделю и сама изволила говорить; обычно она несколько слов говорила и об этом отроке, то ли ему самому, то ли присутствующим здесь — понять было трудно.

Я был уверен, что хорошо знаю юношу Юкинагу, но, оглядываясь назад, понимаю, что знал его недостаточно. Я более чем кто-либо признавал и его способности, и его миссию и возлагал на него большие надежды, но я не знал ни откуда он родом, ни его семейных обстоятельств, ни его биографии.

При этом испытывал непонятную досаду, думая о том, что, если бы не миссия, возложенная на него Богом, он стал бы выдающимся деятелем искусства, которым мог бы гордиться мир, достигнув успехов в развитии какого-нибудь из своих талантов: к примеру, в музыке или в живописи.

Тут я внезапно вспомнил, что юноша Юкинага достиг возраста, в котором был распят Иисус, и то, что его обычно всюду, как дитя, сопровождает Родительница, показалось мне странным и в то же время забавным, я рассмеялся, но слезы текли по щекам.

Когда я думаю об этом сейчас, то понимаю, что засмеялся я, возможно устыдившись самого себя, — будь рядом юноша Юкинага, он бы расценил это как малодушие с моей стороны, но слезы, когда я обнял его, были искренними.

Как же важна его, юноши Юкинаги, миссия, как далек путь и как трудно идти по дороге Неба! Родительница, постоянно сопровождавшая его, как мать, жалела его и, чтобы подбодрить, вместо его настоящего имени Юкинага Ито дала ему великолепное имя Тэруаки Дайтокудзи и даже, как я слышал, зовет его Лунно-Солнечным Богом. Это уж слишком!

Впрочем, пользуясь покровительством госпожи Родительницы, он тем более должен, не возомнив о себе, действовать умело, обдумывая каждый свой шаг.

Каждый человек получает в дар от Великой Природы свою душу и, позаимствовав на время тело, обретает жизнь в этом мире. В это же время каждый неосознанно получает от Великой Природы и свою миссию, и обязанность всей жизни. Я родился в 1896 году, на следующий год после победы Японии в японо-китайской войне, в совершенно варварской среде. Однако, к счастью, получил как цивилизованный человек высшее образование, сначала в Японии, а потом в передовой стране Европы, и мне выпала счастливейшая судьба разделить с Японией жизненный опыт модернизации.

Если быть точным, мне 95 лет и два месяца, и мне кажется, что эти годы пролетели как одно мгновение, и в то же время они представляются мне длинной чередой лет. Не говоря уж о более старшем поколении, даже мои друзья-однолетки все скончались, не осталось ни одного человека, с которым я мог бы поговорить о прошлом.

Да, долгая, тяжелая война окончилась поражением, и в Токио, превратившемся в выжженную равнину, я понял, что даже в условиях оккупации не умру с голода, если только буду писать, и писал, постоянно подбадривая себя… И вот в один из таких дней в мой дом пожаловал главный редактор «Вестника Тэнри», неся на спине, как ребенка, директора господина О.

Чтобы попасть в мой дом, надо было сесть на электричку на станции Сибуя, доехать до Сангэндзяя, выйти на остановке Мисюку, затем пройти пешком в направлении синтоистского храма Мисюку примерно полтора километра. Уже то, что слабенький директор О. прибыл ко мне на спине редактора, заставило меня сразу согласиться взяться за трудное дело написания из номера в номер «Госпожи Вероучительницы», которую предполагалось публиковать с продолжениями в еженедельнике «Вестник Тэнри»…

Когда они собрались уходить, жена долго стояла на дороге в надежде, что мимо проедет хотя бы грузовик и подвезет их, но ни одной машины не было, и они ушли точно так же, как прибыли.

— На машине было бы удобнее… Но я никогда уже не смогу приобрести машину, — рассмеялся директор, а редактор, тоже со смехом, добавил:

— Я уже давно махнул рукой на машину. Это средство транспорта не для нас, японцев. — С этими словами он подставил спину директору. — Я безопаснее, чем автомобиль.

— В последнее время те, кто бывает в моем доме, кажется, забыли о том, что такое автомобиль. Как говорится, свои ноги надежней всего. — С этими словами я проводил их, и вот теперь, спустя почти полвека, я вдруг в одиночестве вспомнил об этом, и к мысли о том, каким бестолковым и смешным было наше поколение в возрасте пятидесяти лет, прибавилась грусть, и я громко запел:

Итак, сев за стол, я приготовился писать, но, возможно, оттого, что душа моя была неспокойна, кисть не двигалась.

С тех пор как Великая Природа ясно приказала мне: «Твоя миссия — писать», у меня почти не бывало такого, чтобы, сев за стол, я не мог писать.

Поэтому, устремив свой взор на небо за окном, я стал размышлять, что бы это могло значить, и, осознав, что мне просто не о чем писать, вдруг почувствовал приступ смеха.

В тот же момент меня вдруг словно окатили холодной водой:

— Для тебя не знать, о чем писать, означает не иметь цели в жизни. Ты уничтожил в себе все проявления самонадеянности, не говоря уж об эгоистических желаниях, и перестал ощущать свое «я» в результате упражнений, которые выполнял очень старательно, очень терпеливо. Это было хорошо, и Бог хвалит тебя за это. Однако послушай, если человек отказывается от себя, то по воле Неба он должен стать добрым и полным сострадания человеком, иначе это бесполезно… Итак, готовься, сейчас тебе даруют Небесную жизнь.

В тот же момент раздался грохот, и над моей головой как будто ударила молния, я пригнул голову к столу и на некоторое время, кажется, потерял сознание…

Сколько это продолжалось — не знаю, очнувшись, я решил, что в меня ударила молния, и не мог поднять головы. Полилась красивая музыка… Прекрасная мелодия, что-то похожее на никогда не слышанный квартет. Увлеченный, я заслушался и снова задремал… и проснулся, когда звучала Пятая симфония Бетховена.

— Ну кто же засыпает в полдень! — воскликнул я и сам над собой рассмеялся. Может, оттого, что я отрешился от себя, во мне ничто не откликалось на эту музыку. — Небесные жители! Смейтесь над лентяем, каким я стал… — воскликнул я громко…

Из северного окна кабинета виднелись зеленые верхушки густых деревьев, росших вокруг соседнего особняка, они медленно колыхались, как будто подернутые рябью, и словно что-то сообщали мне.

Я прислушался; деревья, едва колыхаясь, тихо хором исполняли какую-то мелодию. Небесную мелодию, с утра, не умолкая… Неожиданно для себя я встал и, пропев: «Благодарю» сложил вместе ладони и устремил взгляд на чудную зыбь деревьев…

— Слушай внимательно Небесную музыку. Если человек живет в Райском мире, он всегда может слышать Небесную музыку, более того, может испытать Небесное блаженство. Теперь все смогут жить так. Жизнь в радости — именно это.

— Спасибо, Жак! — воскликнул я и обернулся, но Жака не было. Я немного огорчился, но тут из-за красиво колышущихся верхушек деревьев, окружавших соседний особняк, до меня донесся тихий голос Жака:

— Кодзиро! Зыбь зеленых деревьев… Небо так доносит до тебя Небесную музыку. Слушай хорошенько. Потому что музыка — это язык Неба.

Я не мог оторвать взгляда от колышущихся деревьев, из-за них тихо слышалась музыка прекрасного оркестра, из моих глаз текли слезы, а ладони были молитвенно сложены.

— Как это прекрасно — при жизни испытать райское блаженство… Все мои друзья по Истинному миру радуются. Держись, пиши так, как велит тебе Великая Природа, о Небесной доброте и радости. — С этими словами Жак обнял меня, прекрасная Небесная музыка тихо звучала, как симфония. Тепло тела Жака как будто дало мне силу жизни, это было действительно прекрасно.

 

Глава шестая

Сейчас я, как и каждый год, провожу лето на нашей даче в Каруидзаве. Часто ко мне неожиданно заходят какие-то незнакомые мне люди, называющие себя моими читателями, и обязательно спрашивают:

— Когда вы построили эту дачу?

Однако этот домик, напоминающий горную хижину, строил не я, а, как это ни смешно, построили для меня и без моего ведома, посовещавшись между собой, три знаменитых в свое время в Японии человека, так что я даже совершенно не знал ни места, ни планировки этого дома.

Вот так.

Когда я, пройдя длительное лечение туберкулеза легких в горном санатории во Франции, получил разрешение вернуться к обычной жизни и мне было позволено, совершив сорокапятидневное путешествие на пароходе, вернуться на родину, единственным условием моего лечащего врача было:

— В течение ближайших десяти лет проводить лето в горах на высоте примерно тысяча метров над уровнем моря, вдали от моря.

Первое лето после моего возвращения на родину пришлось на 1930 год, и когда я размышлял над тем, где же мне найти место, отвечавшее этому условию, директор той средней школы, в которой я когда-то учился, пригласил меня в гости. Теперь он был директором седьмой средней школы в Токио, а летнее общежитие этой школы находилось на холме за горячими источниками Хосино. Сам директор тоже проводил там лето.

Этот директор школы, можно сказать, благодетель всей моей жизни.

Еще с тех пор, как я был учеником, он, узнав о моей бедности и сиротстве, обратил на меня внимание. А узнав, что я хочу продолжать учебу в Первом Токийском лицее, помог мне стать ассистентом учителя в начальной школе Нумадзу, для того «чтобы заработать денег на образование»… Обычно месячный оклад был девять иен, но он ласково сказал мне, что мне позволено получать десять иен.

Возможно, этот директор школы имел влияние в педагогических кругах Восточной части префектуры Сидзуока, а прежде всего в Нумадзу. Так или иначе, он добился для меня какой-то официальной командировки в столицу на три дня в июле, чтобы я мог сдавать вступительные экзамены в Первый лицей. Мало того, поскольку трехдневное пребывание в гостинице в Токио стоило очень дорого, он попросил своего родственника приютить меня.

Этот родственник был богатым человеком, имевшим великолепный особняк между Накано и Восточным Накано. Мне позволили переночевать там две ночи в крохотной боковой прихожей.

У этого человека были две хорошенькие дочери, они учились в старших классах городской начальной школы в Токио и ездили в школу на поезде от Восточного Накано до станции Отяномидзу, а от дома до станции Восточное Накано они доезжали на рикше.

Как-то старшая дочь Т. сказала, когда я был один:

— С.-сан, чем это так плохо пахнет?

Я втайне смутился. Когда я учился во втором классе средней школы, умерла моя добрая тетя, а меньше чем через год дядя второй раз женился на женщине с ребенком. Эта женщина относилась ко мне как к обузе и совсем не стирала мои вещи, поэтому я делал это сам, и, несомненно, от меня всегда пахло потом. Поступив в Первый лицей, я стал жить в общежитии и, не желая причинять беспокойства чужим людям, стеснялся лишний раз навещать этого богача, но когда я уезжал на родину, то, возвращаясь в Токио, иногда заходил к нему с каким-нибудь сообщением от директора С.

Когда я уже учился на втором курсе Первого лицея и Т. тоже стала студенткой, она как-то совершенно серьезно попросила у меня прошения:

— Однажды я ужасно обидела вас, но теперь-то понимаю, что то был запах общежития Первого лицея. Простите меня.

— Ах! — только и сказал я, не найдя других слов.

С тех пор я подружился с этой семьей, и сам хозяин и его супруга тоже были добры ко мне, всю мою жизнь они относились ко мне по-родственному и, мало того, заботились обо мне, став моими истинными благодетелями.

Итак, летом 1930 года, по совету директора школы С., я поехал на горячие источники Хосино.

В то время там была скромная деревенская гостиница в японском стиле. Редкие постояльцы не нарушали тишины. Хозяин гостиницы был сыном знаменитого шелковода из префектуры Гумма, он окончил там специальную школу, но захотел управлять этой гостиницей, которой его отец занимался только ради удовольствия. Он только что получил ее в управление, и здесь царила спокойная атмосфера.

Тем летом, однажды вечером, уже после праздника О-Бон, ко мне зашел постоялец отдельного домика, что на берегу пруда, — председатель палаты представителей, и, сказав, что он разрезал арбуз, пригласил меня к себе на веранду. Его избирательный округ был в Нагое, к тому же оказалось, что он дружен с моим тестем, поэтому я не отказался принять угощение.

Когда я собрался уже уходить, председатель сказал нечто неожиданное. Его старшая дочь-студентка страдала болезнью легких, и когда он решил каждое лето посылать ее в эти места, где такой чудный воздух, владелец Хосино предложил ему безвозмездно предоставить под строительство четырех домов холм в окрестностях пруда, обещая так же безвозмездно провести сюда электричество и водопровод. Он стал искать желающих, на его предложение откликнулись директор железнодорожной больницы и семья бразильского посла. Но нужен еще один дом. Так вот, как я смотрю на это?

— Мое материальное положение не таково, чтобы строить виллу, — тут же отказался я, но председатель, рассмеявшись, возразил:

— Какая вилла? Скорее горная хижина.

В домике предполагалась комната с дощатым полом на европейский лад, три небольшие комнаты в японском стиле, комнатушка для прислуги, кухня. Если построить четыре таких одинаковых домика, расходы на строительство составят 300 иен. Плату за землю, плату за электричество, плату за водопровод — все это берет на себя Хосино, то есть это будет бесплатно.

По его словам, домики постараются построить к первой декаде июля будущего года, так чтобы уже можно было жить в них, причем, если внести деньги на строительство в этом году, будет позволена десятипроцентная скидка.

Я получил первую премию за опубликованную в четвертом номере журнала «Кайдзо» повесть «Буржуа» и обладал суммой в 1500 иен. Даже не дослушав до конца рассказ председателя, я сразу согласился на его предложение.

Мне так хотелось предоставить своей семье возможность проводить лето в местности с таким отличным воздухом, что я не мог думать ни о каких сопряженных с этим трудностях.

Господин председатель сказал, что сейчас же проводит меня на этот холм, но я устал и у меня не было настроения, так что, решив полностью доверить это дело уважаемым старшим компаньонам, я откланялся. Возможно, я проявил безответственность, но мне казалось, что меня обязывают еще и правила приличия.

Итак, я полностью доверил им это дело и в конце июля следующего года уже должен был приехать в эту горную хижину вместе с семьей.

Неужели с тех пор прошло более шестидесяти лет?

Трое старших моих товарищей выбрали себе место, откуда открывался прекрасный вид и обошлись без сада, мне же досталось широкое плато на вершине холма, в одном из его уголков расположилась моя горная хижина. С утра до вечера в окна било солнце, там было слишком светло, и я не знал, что с этим делать.

Я пришел в управление Хосино посоветоваться, не посадить ли деревья, чтобы затенить участок, но мне возразили, что так как почва в этом краю представляет собой вулканический пепел, то посаженные деревья зимой повалит ветер. Тем не менее мне сразу же прислали двоих работников, которые предложили посадить на моем пустом участке саженцы из леса Хосино примерно в метр высотой. Подготовив участок, они нашли в лесу клены и молодые деревца других пород и пересадили их.

Один из работников. Б., был крестьянин из Куцукакэ, который, вероятно, из-за экономической депрессии в летнее время в свободные часы подрабатывал в управлении. Он оказывал мне много различных услуг, но никогда не заводил разговора ни о зарплате, ни о поденной оплате, поэтому однажды я решительно спросил его об этом.

— Не волнуйтесь… Потом получу в управлении, — ответил он.

(Когда в том году я уезжал оттуда, то не нашел среди присланных из управления счетов тех, что касались бы поденной оплаты Б. и его напарника, на мой вопрос об этом мне ответили, что их оплата входит в расходы по управлению домиками. Удивившись при виде столь маленьких сумм, я вознамерился было вознаградить Б., но в то время тот уже не работал в управлении. Да, крестьяне тоже были бедны, но, несомненно, их души были богаты, как души, обитающие в Райском мире.)

На третий день после того, как Б. посадил саженцы, он пришел ко мне к вечеру с двумя крестьянами из Куцукакэ. Они попросили позволить им будущей зимой выполнить одну работу, поскольку в это время окажутся безработными.

И вот что они сказали: в лесу Хосино протекает маленькая речушка, зимой воды в ней нет, и на дне реки под солнечными лучами во множестве обнажаются крупные камни. Эти камни очень подходят для сада, они готовы перенести их в мой сад и будущим летом найти им достойное применение.

Я не возражал и поручил им эту работу. Они все трое обрадовались, но после некоторой заминки Б., потупив голову, сказал: если за эту работу поденно вы на каждого дадите сейчас по 50 сэнов, мы вам будем очень благодарны. Он впервые заговорил о деньгах, поэтому, когда я выдал крестьянам пять иен, они с благодарностью приняли их и, смущенные, удалились.

Летом следующего года, прибыв на место, я, к своему удивлению, обнаружил в саду множество больших и маленьких камней, но через три дня пришел Б. с крестьянами, и они распределили эти камни: выложили ими дорожку ко входу в дом и веранде, там и сям распределили по саду те, что покрупнее, а из оставшихся перед комнатой в европейском стиле соорудили сад камней площадью примерно в шестнадцать квадратных метров. Я предложил им поденную зарплату, но они, заявив, что уже получили ее в прошлом году, отказались.

С тех пор прошло 60 лет, но камни не сдвинулись с места, теперь они все украсились мхом и выглядят поистине великолепно.

И сегодня, присев на камне скалистого сада, я погрузился в воспоминания: да, ведь в те времена здесь тоже был Райский мир и люди были жителями Рая, они счастливо жили в радости, думалось мне.

Помню, как к нашей веранде через день приходили старики из деревни, принося в корзинах на спине на продажу овощи, которым жена находила применение.

Она не платила им денег, а записывала в тетрадь и, когда мы собирались уезжать в Токио, выплачивала эти суммы. Жена всегда восхищалась дешевизной этих овощей.

И сегодня я вспомнил, что эта земля оставалась Райским миром еще несколько лет и мы были действительно счастливы.

Я невольно задумался: а когда же в жизни Райского мира появились признаки Ада? Однажды летом, когда мы, как всегда, приехали на дачу, на всех окнах дома вплоть до окна уборной белой краской было написано «Сэридзава». Оказалось, что весной воры среди бела дня, подогнав грузовик, украли все имущество, вплоть до оконных стекол из нескольких богатых вилл.

В управлении приняли соответствующие меры предосторожности, но, несмотря на это, и из нашего горного дома украли велосипед, ковер из комнаты в европейском стиле и другие вещи.

Когда через два-три дня мы со старшей дочерью, узнав, что старик, летом всегда приносивший нам в корзине за спиной овощи, заболел, пошли навестить его в Куцукакэ, то увидели, что на перилах веранды одного из деревенских домов сушится наш ковер.

— Смотри-ка, это наш ковер! — воскликнула удивленно дочь.

— Да нет… Наверное, где-нибудь купили, — укорил я ее, но у самого вдруг закрались сомнения: эти крестьяне, казавшиеся мне обитателями Райского мира, отчего они стали людьми Ада? Это тоже результат войны, — сразу сказал я сам себе.

Война — страшная вещь.

В ту весну прошло десять лет с тех пор, как я вернулся на родину, и мой лечащий врач объявил, что я полностью выздоровел. Чтобы доказать это самому себе, а также желая узнать истинный характер японо-китайской войны, я по протекции полковника А., начальника учебного отдела военного министерства, в течение сорока дней объездил места бывших сражений от Внутренней Монголии, Маньчжурии, через Цзинань и Циндао, вплоть до Шанхая и Нанкина, где посещал в госпиталях раненых и больных военнослужащих.

Важная вещь, которую я узнал благодаря этой поездке, состояла в том, что огромная японская армия, пребывая в Китае, не знала, где применить свою силу и власть, и начала бессмысленную войну, она подвергала страданиям ни в чем не повинных китайцев, и поэтому мира в Китае не может быть, пока японская пехота не уйдет оттуда.

Когда, вернувшись в Японию, я честно доложил об этом оказавшему мне услугу полковнику А. в генеральном штабе, он, серьезно выслушав меня, любезно предупредил:

— Я хорошо все понял. Если что разболтаешь, учти, рискуешь головой. Забудь все.

Благодаря тому что я последовал этому дружескому предупреждению, я смог благополучно пережить трудное время войны, но впоследствии мне не представилось случая встретиться с моим своего рода благодетелем, полковником А. Интересно, как он поживает?

Сидя на большом камне в саду камней, я вспоминал внезапно нахлынувшее на меня прошлое, а молодые деревца-саженцы, когда-то посаженные добрым крестьянином Б. с напарником, за эти шестьдесят лет выросли, превратились в огромные деревья, и прежде голый холм покрылся лесом из высоких деревьев, благодаря чему мой кабинет даже в ясные дни был таким темным, что с полудня надо было включать электрический свет.

Как-то я подумал, что надо бы удалить некоторые деревья в саду, но, увидев, как все они, вспучив землю, в которой укоренились, мужественно борются за жизнь, я не смог срубить их.

По сути говоря, деревья в течение всего года охраняют мою горную хижину.

Этим летом я, ослабев, принял решение отказаться от ежегодной поездки в горную хижину и провести лето в оснащенном кондиционером доме в Токио.

Дело было вечером, накануне дня отъезда моей третьей дочери в горную хижину. И тут Посланец Великой Природы вдруг сказал мне:

— Все деревья в саду Каруидзавы ждут тебя. Они намерены, собрав все свои силы, дать силу тебе. Мужайся и поезжай. Если ты шаг за шагом будешь тренироваться в ходьбе, то окрепнешь, повысится твоя способность писать, то есть выполнять свою миссию.

Вот почему в полдень того самого дня, когда ранним утром уехала моя третья дочь, я тоже покинул Токио. На машине.

Когда машина поднялась к перевалу Усуй, моросил дождь, но в десять минут четвертого, когда я прибыл в горную хижину, к счастью, засияло солнце.

Третья дочь сказала, что она проветрит в комнате, к тому же расстелила постели, в доме ступить было негде, поэтому я вынес на веранду шезлонг и улегся на спину. Воздух был легкий, он как будто очищал все мое тело.

— А хорошо, что приехал! — от души невольно вырвалось у меня.

Горная хижина, построенная в 1931 году за 270 иен, хорошо сохранилась даже спустя почти 60 лет. Правда, несколько лет назад мы пристроили кабинет, совмещенный с гостиной и прихожей, и столовую, а в этом году, приехав, обнаружили в доме оснащенную современным электрическим оборудованием ванную. Оказалось, что моя младшая дочь и ее муж, которые провели у нас несколько дней в первой декаде сентября прошлого года, обратились с соответствующей просьбой в управление. Мы обрадовались, хотя ванная комната была тесновата. Однако вскоре из управления прислали счет за установку ванны в 700 000 иен.

700 000 иен? Мне казалось, что я ослышался, эти 700 000 иен за ванную заставили меня впервые обратить внимание на то, как подешевели деньги.

Возможно, потому, что здешний воздух полезен для моего здоровья, уже на следующий день после приезда я смог начать тренироваться в ходьбе, сначала, пройдя пять шагов по саду с палочкой, я останавливался передохнуть, но постепенно пять шагов превратились в десять, в пятнадцать, а через несколько дней уже более чем в сто шагов, в результате мои надежды окрепли и я успокоился.

Как-то вечером я упражнялся в ходьбе по саду и, зацепившись ногой за корень дерева, упал, ударился левой щекой о землю и не мог подняться.

Дочь, подняв меня, испугалась при виде крови на щеке, но я не чувствовал боли, ибо услышал, что ответило большое дерево, торчащие из земли корни которого и стали причиной моего падения, на упреки своих сотоварищей:

— Я хотел оповестить учителя о том, что умер дорогой ему человек.

Умер дорогой мне человек?

Кто же?

Я думал и так и этак, но ничего не приходило на ум.

На следующий день младшая дочь, позвонив из Токио, сообщила, что скончался И-кун.

— Что? И-кун? — только и вымолвил я, и в груди защемило.

И-кун впервые посетил меня в моем кабинете однажды воскресным днем, кажется, в 1932-м, его привел мой близкий друг, специалист по английской литературе. Тогда он был второкурсником университета Кокугакуин.

Не прошло и десяти дней, как он пришел ко мне один, мы полчаса о чем-то поговорили в кабинете, и он ушел, а потом стало обычаем, что, когда я бывал в Токио, примерно раз в неделю он на протяжении более полувека навещал меня.

И-кун о себе не рассказывал, но как я узнал от профессора, который познакомил меня с ним, его отец, богатый отставной военный родом из префектуры Айти, для того чтобы воспитывать детей в Токио, поручил свой дом управляющему, а сам приобрел в пригороде Токио участок земли, на котором построил много домов, сдающихся внаем. На деньги от квартирной платы арендаторов этих домов он покрывал расходы на жизнь в Токио. И. был его старшим сыном.

Когда он закончил университет Кокугакуин, то не пошел на службу, а, продолжая изучать английскую литературу, занялся литературной деятельностью. Когда я посоветовал ему поехать на учебу в Англию, он ответил, что пусть там даже Рай, но он не хочет ехать в страну, куда надо плыть на пароходе 50 дней, поскольку не в силах вытерпеть даже один день пароходной скуки.

На самом деле он прожил счастливую жизнь. Можно сказать, образец счастливой человеческой жизни…

Так серьезно размышлял я.

Вечером того дня, когда я, присев на камень в саду камней, отдыхал, мне показалось, что старый клен — дерево, повалившее меня, зацепив за ногу, — что-то хочет сказать мне. Я приблизил к нему ухо, и он рассказал мне о том, как И. женился на госпоже Н.

Госпожа Н. тоже была исследовательницей английской литературы; еще будучи студенткой женского университета, она посещала меня в моем кабинете, и иногда они, возможно неожиданно, сталкивались у меня. Однажды она попросила:

— Извините… Сделайте так, чтобы я не сталкивалась у вас в доме с И.

Одновременно и он попросил меня о том же, но не прошло и полгода, как они официально поженились. С тех пор я ни разу не видел Н.

Вскоре после женитьбы И. сказал:

— Н. продолжает заниматься английской литературой как самостоятельная личность, а не как моя жена.

Не знаю, оказывал ли он ей помощь, так или иначе Н. опубликовала множество работ, показав себя превосходным специалистом в области женской этой литературы, вот и этой весной, несмотря на преклонный возраст, она издала объемистое исследование, порадовав всех интересующихся английской литературой. Но даже среди ее читателей, кажется, немногие знают, что она жена господина И. А тот доволен тем, что, насколько возможно, способствовал успеху жены.

Так я думал, но старый клен возразил мне:

— Ошибаетесь, сэнсэй… Видите ли, он, конечно, был счастливым человеком… Но при этом заботился только о своем счастье, не стремясь осчастливить других… Даже если речь шла о жене… Он решил для себя: наверное, она счастлива… Иными словами, счастливым может быть человек, который счастлив сам по себе и не обращает внимания ни на что другое. Изучение английской литературы, литературная деятельность — все это не так уж его интересовало, для него счастье было в том, чтобы каждый день обязательно прошвырнуться по Гиндзе, а что он приобретет благодаря этому — не важно.

Он часто навещал вас в вашем кабинете, сэнсэй, и почти час болтал о том о сем, такие разговоры доставляли счастье ему, но как их воспринимаете вы, его совершенно не заботило, должно быть, он порой причинял вам беспокойство.

— Нет, мне всегда было приятно, я слушал его внимательно.

— Это потому, что у вас добрая душа.

— Так или иначе, но при мысли о том, что больше не услышу его, мне становится одиноко, моя жизнь как будто стала темнее.

— На этом закончился ваш двадцатый век, сэнсэй.

— Что? Ты говоришь, двадцатый век закончился?

— Да ведь вы, сэнсэй, уже давно живете в двадцать первом веке. Разве не так?

…

— Как бы там ни было, такого рода счастливые люди, как он, случаются редко… Так что, сэнсэй, помолитесь о его загробном блаженстве. Мы, деревья, посовещавшись, тоже помолились о нем.

Таких друзей у меня больше не будет, подумал я, и невольно к глазам подступили слезы — как же печально, что он скончался!

Было время ужина. Ужин только вдвоем с дочерью в обширной столовой, когда снаружи не доносится ни звука, навевает не столько спокойствие, сколько грусть.

Дочь вдруг сказала:

— И-сан скончался… Вам, отец, наверное, одиноко, ведь не стало человека, с которым вы ободряли друг друга.

— Нет, еще жива А., поэтому не сказать, что одиноко… Нет.

— Вы и в самом деле так думаете?

— Конечно.

— И все-таки в «Жизни человека» нельзя было выводить на сцену в качестве одной из героинь женщину, напоминающую ее… Кому нравится, когда его описывают?

— Ею восхищался и Айта и, когда бывал в Токио, всегда читал ее произведения в хронологическом порядке, слушал ее лекции, встречался с ней… Он хвалил ее подвижнический образ жизни, ее старания. Именно ее образ соответствует «миру небожителей», говорил он, и она вполне может радоваться тому, что я написал…

— Ты послал ей книгу еще в начале июля, а вестей от нее нет, так что…

— Она занята. Если бы я причинял ей беспокойство… Великая Природа должна была дать мне знать об этом… Но Великая Природа даже радовалась, называя мою книгу современным Священным Писанием. И А., мне кажется, будет гордиться этим. Так что не волнуйся.

— Это похоже на самодовольство писателя, поэтому я волнуюсь.

В это время из Америки позвонил Минору Айта. Сказав, что его мать сообщила ему из Токио по телефону о смерти И. и он звонит, чтобы выразить мне сочувствие, он, немного помешкав, добавил:

— Мама сказала, что в этом году вы немного ослабли, я волновался. Пожалуйста, не перетруждайтесь…

— Не волнуйся. Через десять дней после приезда сюда я стал даже здоровее, чем прошлым летом.

— Ну тогда я спокоен. И все же… Берегите себя, а работой можно иногда и пренебречь…

— Спасибо. Писать — это моя миссия… Жизнь продлена мне потому, что я выполняю свою миссию, — рассмеялся я и, посерьезнев, спросил: — Послушай-ка, это о «Жизни человека». Ты сразу дал о ней добросовестный и точный отзыв… Но в этом произведении есть героиня, напоминающая А. Нет ли там каких-нибудь мест, которые задели бы ее, как ты считаешь?

— Нет, нет… Даже если вдруг А. поняла, что послужила прототипом, она была бы скорее признательна вам. Ведь благодаря произведению сэнсэя она может жить вечно…

На этом телефонный разговор с Америкой закончился.

После ужина, когда я отдыхал в столовой, внезапно появился гениальный Жак и весело заговорил со мной о том, что нельзя забывать о «небожителях»:

— Ты верь, что этот путь скоро станет большой дорогой… Не нужно ни о чем думать… Когда этот путь станет большой дорогой, все человечество сможет стать счастливым. Сейчас ты, кажется, беспокоишься об А. Будучи великолепной писательницей, она является еще и пастором. Прекрасным пастором-женщиной, что для нашего мира большая редкость. Она твоя давняя знакомая, ее тревожит твое неверие, она жалеет тебя и постоянно молится за тебя.

— Даже несмотря на то, что читала пять томов моих сочинений, которые следует назвать Книгой Бога?.. Неужели это правда?

— Для нее и этот путь — заблуждение. Хоть А. и считает, что ты пишешь превосходно, она все более и более жалеет тебя и беспокоится о тебе, считая, что ты погряз в заблуждениях.

— Досадно… Что тут скажешь? — вздохнул я.

— Ничего не скажешь. Недалеко то время, когда этот путь станет большой дорогой… Люди, освободившись от различных религий, пойдут по нему и смогут вместе наслаждаться «жизнью в радости». Ведь живосущая Родительница, четвертого июля посетив тебя, говорила с тобой об этом?

— А ведь точно, говорила… «Скоро наступит Небесное Царство, поэтому подготовься, чтобы писать о Небесном Царстве», — приказала она.

— Поэтому тебе следует, поднявшись над Миром явлений, стать человеком Небесного Царства. Потом послушай магнитофонную запись от четвертого июля.

— Хорошо.

— В знак того, что ты стал человеком Небесного Царства… Ты ведь любишь музыку? Вот и послушай музыку Небесного Царства.

И, словно эти его слова послужили сигналом, послышались тихие звуки симфонии, и это была прекрасная музыка, которую я слышал впервые. Я заслушался.

— Это музыка Небесного Царства, — улыбнулся Жак.

 

Глава седьмая

Жак посоветовал мне прослушать магнитофонную пленку от 4 июля. Тут нужны объяснения.

Это было примерно семь лет назад. От своего близкого друга профессора Кодайры я узнал, что Основательница учения Тэнри, живосущая госпожа Родительница Мики Накаяма, выказала горячее желание встретиться со мной. Встреча состоялась у меня дома, профессор вместе со мной слушал ее рассказ, и тогда же он записал его на магнитофонную пленку, а я тогда же впервые узнал о такой удобной вещи, как магнитофонная запись. К моему удивлению, оказалось, что голос, записанный на пленку, звучит громче, чем при непосредственном общении.

Дочь сразу же купила магнитофон, а также электронную пишущую машинку, чтобы перевести записанное на пленке на бумагу и распечатать текст.

И когда госпожа Родительница пришла в следующий раз, мы, слушая ее рассказ, одновременно записывали его.

А когда Родительница ушла, мы сразу же прослушали пленку.

Родительница говорит на диалекте провинции Ямато эпохи Эдо, поэтому, когда слушаешь ее непосредственно, попадаются трудные для понимания слова, некоторые из них не улавливаешь, а на пленке голос звучит громко и внятно, и это очень помогает.

При помощи электронной машинки дочь примерно за полтора часа превратила рассказ, записанный на пленке, в иероглифы и красиво напечатала его.

Восхищаясь великолепными благами цивилизации, я в глубине души стыдился своего невежества…

Постаравшись восстановить в памяти содержание услышанного непосредственно, я прослушал речи Родительницы на пленке, а потом прочитал их же напечатанными на бумаге и сделал неожиданное открытие, а именно: содержание легче воспринимается, когда видишь текст глазами. И еще: беседуя, надо сосредоточиться и по возможности вкладывать в беседу всю душу.

С тех пор Родительница по крайней мере раз в десять дней, а то и раз в пять дней приходит ко мне домой, то есть она побывала у меня уже более ста раз, и каждый раз после ее ухода дочь переводит в текст записанное на пленке.

Эти распечатки бережно хранятся в углу моего кабинета, и накопилось их уже великое множество.

А о чем, собственно, говорит госпожа Родительница, так часто посещая нас? Она затрагивает самые разные проблемы, говорит, к примеру, о жизненном пути человека, о счастье человека, о духовном совершенствовании человека, об отношениях Бога и человека… А слушают ее все, все люди, находящиеся в данный момент у меня в доме. Все, даже те, кто приходит навестить меня без моего ведома, привлеченные Родительницей.

Родительница сперва долго увещевает меня, высказывая какие-то общие соображения, а затем беседует с каждым присутствующим именно о том, что его интересует.

Иногда нас бывает только трое: госпожа Родительница, я и дочь. В этом случае Родительница, мне кажется, говорит с еще большим воодушевлением, чем обычно, и, предупредив, чтобы мы молчали об услышанном, великодушно открывает нам то, что мы недостойны слушать.

После ухода госпожи Родительницы, как я уже писал ранее, я прослушиваю пленку, внимательно прочитываю напечатанное и, таким образом, как мне кажется, прилагаю усилия к собственному совершенствованию. Но, возможно, я не достиг результатов, которых ждала от меня Великая Природа, поэтому вот уже семь лет повторяю одно и то же.

Да, вот еще что… Во время наших бесед она всегда говорит о юноше Юкинаге, называя его «это дитя»; говорит, с каким нетерпением ждет, когда он достигнет зрелости, и в словах ее звучит материнская любовь.

Этому юноше Юкинаге, когда я впервые встретился с ним, было примерно двадцать лет, он казался беспомощным юнцом, а теперь достиг великолепной духовной зрелости и, в сущности, как мне кажется, близок не только по возрасту, но и по духу такой великой личности, каким был Иисус, когда его распяли.

Три-четыре года назад я как-то спросил его:

— Когда ты в качестве ясиро передаешь нам слова госпожи Родительницы, твоя речь льется свободно и величественно, скажи, ты заранее знаешь содержание разговора?

— Не знаю.

— Рассказав, ты сразу забываешь, что говорил?

— Нет, все помню.

— Все помнить очень трудно.

— Но ведь именно таким образом я и учусь, к тому же это мой долг.

Прежде он был косноязычным, неразговорчивым юношей, но в последнее время мне много раз приходилось случайно слышать, как он говорит о вере и Боге, и я слушал его с восторгом.

На самом деле люди, способные понять истину, вполне могли через него воспринимать Бога Великой Природы, но живосущая Родительница, бывало, говорила мне: «У этого дитяти есть слабые стороны, поэтому ругай его почаще».

Приехав в этом году на дачу, я привез с собой напечатанные с магнитофонных записей тексты бесед с госпожой Родительницей, записанные после мая, и однажды, прочтя какой-то отрывок из записи, сделанной примерно два-три месяца назад, изумился: меня восхитила новизна содержания, но потом я вспомнил, что внимательно читал его много раз и решил тогда, что слова эти могут послужить духовной пищей для того, кто хочет стать зрелым человеком.

Но ведь если бы эти слова действительно стали моей духовной пищей, то должны были бы утратить для меня прелесть новизны? Наверное, все-таки и мозг мой, и дух как-то незаметно постарели, потому мне так и не удалось усвоить их, подумал я, и мне стало грустно. Но в это время вдруг послышался веселый голос Жака:

— Ну что ты хнычешь? Это ведь слова живосущей Родительницы, можно сказать, слова Бога. Нет ничего удивительного, что они всегда новы, это естественно… Конечно, хорошо, что ты чувствуешь себя виноватым, но, с другой стороны, это проявление гордыни, а стало быть — твоя слабость.

— А, вот как!

— Что касается живосущей Родительницы, ты начал публиковать с продолжениями жизнеописание Вероучительницы Тэнри в «Вестнике Тэнри» спустя четыре года после поражения Японии в войне, сколько же лет продолжались эти публикации?

— То ли восемь, то ли девять… Точно не помню…

— Что? Не будучи адептом Тэнри — целых восемь, девять лет?.. Как у тебя хватало терпения? Словно ты роман писал. Это ведь ужасно тяжело — на одну книгу затратить столько времени.

— Да ничего особенного, у меня кроме жизнеописания Вероучительницы есть только одно столь же монументальное произведение, «Человеческая судьба».

— Сочинитель, наверное, совсем иначе относится к таким монументальным произведениям, чем к другим своим работам, они оставляют о себе другие воспоминания, не так ли?

— Я не очень хорошо понимаю, что ты хочешь узнать… Когда описываешь жизнь одного героя в течение почти десяти лет, этот герой становится для автора поистине живым человеком и начинает общаться с ним. Таков Дзиро Мори из «Человеческой судьбы».

— Но ведь Дзиро Мори — вымышленный герой, так ведь? А госпожа Родительница, хоть она и умерла… То-то и оно. Может быть, ты получше мне растолкуешь?

— Когда я окончил писать «Вероучительницу», госпожа Родительница была очень рада, благодарила за то, что я напомнил даже то, что сама она забыла, она была глубоко тронута… но при этом заметила, что хорошо было бы больше внимания уделить ее женским горестям… Я ответил, что сосредоточился на описании усилий, которые она затратила на то, чтобы преодолеть свои женские горести и последовать воле Бога, на описании силы ее подвижничества, и, кажется, мне удалось ее убедить.

— С госпожой Родительницей ты встречался непосредственно? В то время?

— Конечно встречался… Довольное выражение ее лица до сих пор храню в своей душе… С тех пор прошло много десятков лет… Недавно, через ясиро, мне было предложено когда-нибудь написать о печальной женской доле Родительницы, то, чего не хватало в «Вероучительнице»… Я и сам как раз принял такое решение.

— Во время долгой войны тебе было запрещено браться за перо, однако, как только война закончилась поражением и наступил мир, запрет на литературный труд был снят… И ты писал ночи напролет, не в силах выполнить все заказы… И в такое время ты, не будучи адептом Тэнри, согласился написать «Вероучительницу»?

— Меня убедило то, что эти люди стремятся к правде.

— К правде?

— Да, к правде.

— К правде?.. — С этими словами Жак исчез.

А что, разве не так? — думал я в одиночестве после того, как Жак неожиданно исчез.

Но ведь именно убежденность директора и редактора в своей правоте побудила меня тогда принять их предложение.

Просьба директора состояла в том, чтобы я по возможности скорее начал писать из номера в номер для «Вестника Тэнри» жизнеописание Основательницы.

Понимая, что мне это не по силам, я все же рассудил, что правильно будет принять это предложение, пусть и себе во вред. Однако, когда дошло до дела и я стал просить материалы об Основательнице в издательстве «Вестника», выяснилось, что их там нет, что все они хранятся у симбасиры Сёдзэна Накаямы. Когда же я с большим трудом добился встречи с ним, он тоже холодно отказал мне, заявив, что никаких материалов нет…

Не знаю, что тогда было правильно — браться за жизнеописание «Вероучительницы» или не браться?..

Как бы там ни было, в результате моих упорных трудов на протяжении восьми лет, когда я, искренне стремясь быть правдивым, завершил жизнеописание Вероучительницы, я мог с уверенностью утверждать, что в будущем другого жизнеописания Вероучительницы скорее всего не предвидится.

Однако это произведение литературные круги полностью проигнорировали, не появилось ни единого отклика, но я верил, что правда, которая лежит в основе моего труда, проста и не может исчезнуть бесследно…

Так оно и было, спустя двадцать лет мой младший соученик, дипломат, проживающий в Канаде, прислал мне напечатанный текст лекции, которую прочел на английском языке японский писатель Б. в столице Канады…

И я обрадовался, словно получив подтверждение, что правда не исчезает бесследно.

Писатель Б. молод, но я считаю его выдающимся писателем современной Японии. Так вот, он хвалит «Вероучительницу» и, рассматривая ее с разных точек зрения, считает шедевром современной японской литературы.

Когда я подумал, что Б., видимо, убедила правдивость этого произведения, послышался голос Жака:

— Подобно Небожителю ничего не говори о правде и прочем, а просто радуйся!

Я рассмеялся: и все-таки правда, только правда, во что бы то ни стало…

В то лето, когда я приехал на дачу, я был очень слаб. Вышел в сад, чтобы пройтись. Однако, даже опираясь на палку, пройдя три шага, должен был остановиться. Но благодаря прекрасному воздуху и деревьям, которые, собрав всю свою жизненную силу, влили ее в меня, я уже вскоре смог сделать целых пятьсот шагов, стал чувствовать себя таким же здоровым, как в прошлом году, и вот, когда я во время своих тренировок в ходьбе по саду как-то присел отдохнуть, передо мной вдруг предстал Посланец Великой Природы и сказал:

— Послушай, Кодзиро! Мужайся, скорей выздоравливай! Советская Россия благодаря Великой Уборке, которую проведет Бог в двадцатых числах, примерно за неделю распадется… И Бог-Родитель хочет, чтобы ты лично участвовал в этих великих переменах.

— Что ты говоришь?.. Такая огромная коммунистическая страна распадется? За неделю?.. Не могу поверить в такую чушь.

— Иногда осуществляются невероятные вещи… Поэтому Он хочет, чтобы ты сам увидел это… Таков замысел Бога.

— О столь важных вещах Бог, должно быть, сам мне скажет.

На самом деле мне было просто не до этого… Я и ходил-то с трудом, меня беспокоили мысли о близком конце, даже в своем саду я едва передвигался. И мне ехать в Россию?! Что он говорит?!

В то утро и племянница с мужем, жившая в соседнем доме, объявив, что уезжает в Нагою, уже сидя в машине, напутствовала меня напоследок:

— Дядюшка, смотрите не упадите, когда ходите по саду. Так ведь и умереть можно.

И, несмотря на это, мне говорят: «Поезжай в Россию…» Я поднял глаза на огромное небо, глубоко вздохнул и опять услышал приказ:

— Мужайся, ты понял?

— В таком случае изволь вернуть мне то тело, что было у меня по крайней мере четыре года назад, — настаивал я, как совсем земной человек.

Ответа не последовало…

Это было вечером двадцатого числа.

Явился Посланец Великой Природы и заявил, что сейчас проводит меня в Советскую Россию. Он сказал, что Бог намерен разрушить эту страну в течение нескольких дней и хочет показать мне, как это будет происходить… Я засомневался, возможно ли такое, действительно ли это Посланец Бога, но он горячо уверял меня, что Бог спешит спасти мир, поэтому он приступил к Великой Уборке этой страны и просит меня помочь ему. Поэтому я подчинился, но…

Примерно тридцать лет тому назад, в возрасте 66 лет, я по приглашению Союза писателей Советской России примерно сорок дней провел в этой стране.

В то время там — и в городах и в деревнях, — куда бы мы ни ездили, люди были тихими, с грустным выражением на лицах, группами не собирались. А на этот раз, увидев многочисленные толпы на площадях Москвы и людей, произносивших горячие речи, я был поражен.

То, что я увидел за эти четыре дня, могло бы послужить материалом для целой книги, но, поскольку цивилизованные люди всего мира следили за тем, что там происходило, прильнув к телевизорам, я решил отказаться от этого намерения…

Однако, поскольку президент Горбачев в прежнем рождении был моим младшим братом, я все же должен коснуться своего визита к нему в Крым…

Когда человек вступает в должность президента, получая всю полноту власти, бывает так, что он незаметно как бы присваивает себе и народ и страну и душа его портится, хотя на самом-то деле он получает эту власть от народа, от народных масс, будучи избран ими.

Чтобы объяснить это своему младшему брату по прежней жизни, Горбачеву, я и посетил его в Крыму.

В то время он лишился свободы, над ним был установлен надзор, а его жена, не зная, когда придут их убивать, от страха заболела.

Президент Горбачев совсем было пал духом, но мне с большим трудом удалось вдохнуть в него силу, а благодаря помощи Бога Великой Природы он в конце концов нравственно возродился, и тогда вспыхнувший внезапно путч окончился провалом.

Мало того, душа президента Горбачева стала душой обыкновенного человека, и по замыслу Великой Природы совершилось чудо, похожее на сон: из огромной коммунистической державы всего за несколько дней образовалось много самостоятельных республик.

Президент Горбачев вернулся в Москву, его изображение на экранах телевизоров видели во всех цивилизованных странах, и он выглядел на себя не похожим обычным человеком, а не президентом.

Надо ли описывать и те удивительные явления, которые произошли в моем организме в эти несколько дней?

Целый день я провел в саду в тени деревьев, задумчиво лежа на спине, а примерно в половине десятого ночи мне захотелось спать, я больше не мог бодрствовать, и, когда все-таки лег в постель, из моего тела тут же как будто выскользнуло то, что называется моим «я» (душа?), и я превратился в примитивное физическое тело и каждый час чувствовал позыв к мочеиспусканию. Чтобы лишний раз не ходить в уборную, я принес в комнату утку. Такое состояние продолжалось четыре вечера.

Я был не на шутку удивлен тем, что с исчезновением моего «я» и моей души тело переставало подчиняться моей воле, превращаясь в некий странный предмет.

Хотя каждый час я испытывал желание помочиться и мне было трудно и хлопотно вставать с постели, я не мог терпеть и ничего не мог сделать по своей воле. Что же такое случилось? Если бы домашние узнали об этом, они бы, наверное, немедленно показали меня врачу и положили в больницу.

Но когда я вставал утром, часов в шесть, семь, тело мое, как ни странно, становилось прежним, только я был немного в подавленном состоянии духа, работать не мог и, вынося стул в сад, сидел, ничего не делая, принимал воздушные ванны, но при этом деревья в саду радовались.

— Сэнсэй, отдыхайте месяц в году и живите долго. Мы бережем этот дом круглый год, потому что желаем вам здоровья. Все вместе желаем, даже маленькие птички… — так говорили они, и голоса их звучали чудесным хором.

На четвертый или пятый день утром я проснулся таким освеженным, как будто заново родился, и вдруг подумал: «Где же это я был?» И в это время отчетливо послышался голос Жака:

— Спасибо за труды. Наконец-то Бог смог закончить в общем и целом Великую Уборку в этой сложной огромной стране, в России… Бога радует, что ты помогал ему. Это заняло короткий промежуток времени, ну а будущее страны Бог оставил на усмотрение простым людям, которые пробудились… И это хорошо.

— Послушай, Жак! Неужели такая огромная коммунистическая страна, как Россия, после одной-единственной Чистки может превратиться в страну, которую Бог считает идеалом?

— Кодзиро! Про других не скажу, но мы с тобой должны верить в предсказания Бога.

— Предсказание Бога? Жак!

— Ты тоже, должно быть, знаешь об этом… Когда возникло учение Тэнри, Бог-Родитель предсказал, что… спустя сто пятьдесят лет после его основания Он, Бог появится на Земле ради Спасения Мира… Так вот, сто пятьдесят лет исполнилось в 1987 году, в этот год Бог действительно появился на Земле.

Я не знал, что ответить, а Жак оживленно продолжал:

— С тех пор как Бог-Родитель создал Человека, прошло бесчисленное множество лет, но Бог никогда не появлялся на Земле. Весть о том, что в 1987 году он впервые спустится на Землю, чтобы Спасти Человечество, все живущие в Истинном мире восприняли серьезно и благодарили Бога… Но никто из людей Мира явлений (дольнего мира) в душе не просил этого… Тебе это хорошо известно… Бог, явившись на Землю, чтобы оказать помощь человечеству, обошел ее с востока на запад… И хотя все, даже твоя покойная жена, помогали ему, люди дольнего мира притворялись, будто им ничего не известно. Это незаслуженная милость…

Выслушав его, я понял, что это действительно так… В странах Восточной Европы царил тоталитарный режим, диктатура коммунистической партии, но после 1987 года в мгновение ока системы, где господствовала коммунистическая партия, стали разваливаться одна за другой, эти страны перестали быть агрессивными и стали сотрудничать с целью создать мир во всем мире — такое стало возможным благодаря усилиям Бога-Родителя Великой Природы, но так как Бог-Родитель был невидим, люди не благодарят его, не замечают его помощи. Печально…

Двадцать девятого августа, когда я стал подумывать о том, что надо потихоньку готовиться к отъезду с дачи, меня удивил неожиданный приезд юноши Юкинаги.

— Я непременно хотел бы встретиться с профессором Кодайрой… А я слышал, что Кодайра в этом году поздно закончил летний курс лекций у себя в университете и сегодня, освободившись, едет в Сиоцубо, — объяснил он.

Поскольку дочь моя, как обычно, собиралась выехать на машине к станции Каруидзава, чтобы встретить там профессора, он тоже поехал с ней. Вскоре она привезла супругов Кодайра.

Вообще-то юноша Юкинага, вернувшись из путешествия в Индию, примерно с середины августа вместе со своей уважаемой матушкой отдыхал три-четыре дня в гостинице на горячих источниках Сиоцубо неподалеку от нас и всегда довольствовался скромными обедами в нашем доме, а затем мы вместе наслаждались отдыхом.

В последнее время, встречаясь с ним, я всякий раз удивлялся его духовному росту и вместе с тем был растроган его невероятным усердием, его занятиями по самосовершенствованию и поэтому был уверен, что Бог вскоре освободит меня от роли его опекуна, но порой я все же побуждал его обучаться только тому, что ему подобает.

Когда профессор Кодайра с женой прибыли к нам, было еще рано для обеда, поэтому Юкинага, переодевшись в алое кимоно, усадил перед собой супругов Кодайра, меня и мою дочь и передал нам слова Родительницы.

Она говорила долго и очень искренне, в ее словах было столько правды, что мне казалось, я никогда еще не слышал ничего прекраснее… Возвышенные речи Родительницы заставили меня склонить перед ней голову. Может быть, воодушевляет, когда собираются подходящие слушатели? Моя дочь тоже была глубоко тронута…

Окончив, юноша сел на свое место в столовой и, пока шли приготовления к обеду, сам говорил о Боге профессору Кодайре.

Так как я впервые слушал, как он говорит о вере, мне было интересно; надо сказать, что я был восхищен его высокой верой, его взглядами, толкованиями, а также удовлетворен его зрелостью. Только жалел, что не приготовил все для записи на магнитофон. Профессор Кодайра тоже выглядел восхищенным.

Наконец приготовления к обеду были закончены, за едой мы беседовали о разных житейских вещах. Эта беседа доставила всем удовольствие.

Проводив супругов Кодайра до расположенной неподалеку гостиницы на горячих источниках Сиоцубо, я вернулся к своим ежедневным занятиям, предложив юноше Юкинаге, остановившемуся у меня на одну ночь, европейскую комнату, и оставил его отдыхать.

Когда настало время ужина, он, пройдя в столовую, совмещенную с кухней, сказал, что сам приготовит себе еду, и прибавил к оставшемуся рису довольно много овощей и куриного мяса. Увидев это, я с облегчением вздохнул, подумав, что если он один способен столько съесть, то можно не беспокоиться о его здоровье.

На следующее утро, около десяти часов, к нам пришли супруги Кодайра, у них, сказали они, возникли какие-то срочные дела и во второй половине дня им надо вернуться в Токио…

Юноша Юкинага сразу же попросил выдать ему привезенное нами из Токио сиденье для Бога и алый восьминожник, сам переоделся в женское платье и перед профессором и его супругой, передо мной с дочерью заговорил от имени живосущей Родительницы.

Она говорила очень долго. Я слушал внимательно, но для моих ушей это было трудно. Поскольку все записывалось на пленку, я не волновался, но все-таки досадовал, что на старости лет стал туговат на ухо.

Поскольку все они спешили вернуться в Токио, мы решили сразу же пообедать, потом дочь приготовила машину и проводила профессора, его супругу и юношу до станции Каруидзава.

Я сразу прослушал на магнитофоне то, что вчера и сегодня рассказала нам госпожа Родительница.

Это был полный правды рассказ о надеждах, которые возлагает на человека Великая Природа, об ответственности и долге человека; моя душа совершенно очистилась, все мои сомнения рассеялись, я чувствовал, что спасен, и низко склонил голову.

Когда-нибудь я опубликую эти две беседы, они представляют собой бесценное сокровище и должны служить образцом поведения человека… Но вот когда и где я смогу опубликовать это?.. Я смотрел вверх на чистый небосвод над горами.

И тут послышался смеющийся голос Жака:

— Ну, теперь ты освободился и от госпожи Кодайра…

Я тоже рассмеялся.

Госпожа Кодайра — это супруга профессора Кодайры, с того дня, как мы подружились с профессором, мы подружились и с ней, она была председателем Ассоциации женщин при Великой церкви. Она на два-три года старше господина Кодайры, поженились они еще в студенческие годы по любви. Говорят, что, когда они отправлялись на учебу в Америку, жена несла за спиной младенца, а профессор Кодайра с торжественным видом нес домашнее святилище ясиро.

Когда я познакомился с супругами Кодайра, этот младенец — их единственная дочь была студенткой женского университета, а профессор как крупный специалист в сравнительном религиоведении преподавал в католическом женском университете и в Токийском университете и был настоятелем одного из местных приходов Тэнри в Токио. А его супруга была весьма известной дамой, она взяла на себя обязанности председателя Ассоциации женщин при Великой церкви Тэнри, которой подчинялся приход ее мужа и в которой не было настоятельницы.

Когда мы познакомились, она, узнав о том, что я страдаю от болей в пояснице, на следующий же день любезно познакомила меня с врачом, который лечил ее, когда у нее у самой болела поясница, и с женщиной, которая делала массаж поясницы. От врача я отказался, а женщина примерно два часа делала мне массаж, я заплатил ей большие деньги, но результата не было. Позже, когда я исследовал свой дух и очистил сердце, боль в пояснице исчезла спустя несколько часов.

Потом мы приглашали их обоих к себе на ужин два-три раза в году, и супруга профессора приятным разговором всегда радовала гостей, а я восхищался ее общительностью.

Однажды летом, когда я был еще слаб, ранним утром, примерно в семь часов, госпожа Кодайра позвонила мне по телефону. Она сказала, что вчера вечером приехала на горячие источники Сиоцубо, остановилась в гостинице и спрашивала, можно ли посетить нас сейчас… Я ответил, что пешком до нас менее десяти минут, но что я пришлю за ней дочь.

Однако дочь, сказав, что гостья будет у нас обедать, а до этого она куда-нибудь ее отвезет, выехала на машине, а затем, около 12 часов, вернулась с госпожой Кодайра и с ее старшей сестрой, поэтессой Б.

По словам госпожи Кодайра, она вчера, прибыв в Каруидзаву, успела посетить врача, который работает здесь только в летний период, он лечил ее от боли в пояснице и боль утихла.

С госпожой Б. я увиделся впервые, ей было около шестидесяти лет, но она выглядела одних лет с госпожой Кодайра, может быть, потому, что не была замужем. Она сказала, что эти дни плохо себя чувствует и не может ничего есть.

Я сообразил, что она приехала ко мне, рассчитывая получить какие-то указания от Бога, и мне было интересно, что говорила ей об этом госпожа Кодайра, но так как дело было за обедом, я постеснялся спросить.

— Когда я построил эту хижину, холм был совсем голый, я посадил на нем клены, и теперь, спустя шестьдесят лет, они превратились в великолепный лес и утешают меня, так что я смиряюсь со своим бессилием… — сказал я. И тут заметил, что дама, которая жаловалась, что ничего не может есть, кушает рис, и успокоился.

После обеда обе они отправились отдыхать в гостиницу, а на следующий день пришли незадолго до обеда, сказали, что во второй половине дня собираются в Токио, и сразу после обеда дочь отвезла их на машине до станции Каруидзава.

Примерно десять дней от них не было вестей, поэтому я, волнуясь, что госпожа Б. мучается в жарком Токио, стыдился, что у меня не хватило искренности поговорить с госпожой Кодайра о Боге, как вдруг пришло благодарственное письмо от госпожи Б., в котором она сообщала, что выздоровела, и я вздохнул с облегчением. Почти одновременно моя дочь получила письмо с благодарностями от госпожи Кодайра, к письму — редкий случай — были приложены два пятистишия.

Я восхитился, предположив, что госпожа Кодайра обладает такими же талантами, как и ее старшая сестра.

Супруги Кодайра приехали в гостиницу на горячих источниках Сиоцубо утром 29 числа и еще до десяти часов пришли к нам; юноша Юкинага уже ждал их, они гостили у нас до четырех часов. На следующее утро супруги примерно в то же время покинули свою гостиницу и до половины третьего находились в моем доме. Так как юноша Юкинага на трехчасовой электричке уезжал в Токио и дочь отвозила его на станцию, они, воспользовавшись удобным случаем, присоединились к Юкинаге, намереваясь, посетив своих прихожан в старой Каруидзаве, сегодня же вернуться в Токио, а на следующий день поехать в церковь в префектуре Айти — читать там лекции…

Глядя, как они вдвоем садятся в машину, я в который раз восхитился тому, как же они счастливы вместе.

Оставшись в одиночестве, я, не входя в дом, устроился в саду в тени деревьев в шезлонге и, вспомнив, решил послушать пленку от 29-го числа с записью речей госпожи Родительницы:

— …Специально приехали в Каруидзаву… и сразу же пошли к врачу… Он вас лечил от боли в пояснице, напрасно, к сожалению… Последователям Пути достаточно только перестроить свою душу, и боль в пояснице и прочее как ветром сдует… Вам тоже это хорошо известно, ведь правда?..

Я сразу понял, что это госпожа Родительница разговаривает с госпожой Кодайра, и, пока я слушал, из глаз моих катились слезы…

Великая Природа с такой огромной любовью, так нежно заботится об одной женщине! Чем больше я слушал, тем сильнее была моя благодарность за такую щедрую, поистине материнскую любовь. Великая Природа, понял я, заботясь об одном определенном человеке, равно любит всех людей…

Несколько дней назад я услышал это от Посланника Бога:

— Великая Природа, как чад своих, жалеет и принимает в свое лоно всех людей без исключения: и верующих и неверующих, и хороших и плохих, и нищих и царей…

Слезы мои — слезы радости и благодарности — все лились и лились из глаз.

 

Глава восьмая

В этом, 1991 году 5 сентября я вернулся с нашей дачи в Каруидзаве, а примерно с третьего числа погода улучшилась — отчего бы это?

Я взял за обыкновение даже при плохой погоде для тренировки ног усердно ходить по дому и, улучив момент, когда мелкий дождик прекращался, выскакивать в маленький сад и ходить там.

И в этом году деревья в саду дружелюбны ко мне, когда я выхожу в сад, все, как один, стараются влить в меня силы, меня всегда это трогает и улучшается настроение.

Во второй половине того дня заморосил дождик, поэтому я поспешил к дому и тут увидел, что от ворот бежит Сампэй Ямамото. Подбегая к дому, он, запыхавшись, сказал:

— Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Я хотел бы извиниться…

Я проводил его в гостиную, не имея представления, за что он хочет извиняться.

Оказалось, за то, что студент частного университета, где он преподает, сказал мне что-то очень невежливое. В обычной своей торопливой манере он изложил дело так: спортсмен Б. из секции дзюдо в том частном университете, где он преподает, приходил ко мне и попросил помочь ему, так как он должен был участвовать в отборочных соревнованиях студентов Токийского университета. После нашей с ним беседы он сказал, что пойдет на поклонение в храм Мэйдзи-дзингу.

— В Мэйдзи-дзингу?.. Зачем? — невольно вырвалось у меня.

— Чтобы помолиться о победе в соревнованиях.

— Раз у тебя столько свободного времени, лучше потренируйся. Если хочешь победить… А Мэйдзи-дзингу не имеет отношения ни к твоей победе, ни к поражению.

— Сэнсэй, неужели вы неверующий?

— Дело не в том, что я неверующий… Ведь Мэйдзи-дзингу — здание, построенное людьми. И силы тебе не прибавится оттого, что ты станешь там молиться… Спроси у Ямамото-сэнсэя.

У меня в это время были другие гости, я сразу же заговорил с кем-то из них и, что сказал напоследок спортсмен Б., не слышал, и теперь, узнав, что старый профессор Сампэй Ямамото специально пришел извиниться за его слова, я рассмеялся.

К счастью, все гости, которые были у меня перед тем в гостиной, ушли домой. Оставшись наедине с Сампэем, мы оба почувствовали себя как-то странно, как будто долго не виделись.

— Мне хотелось спросить вас… Сэнсэй, вы отрицаете существование Бога? Вы на самом деле считаете, что никакого Бога нет?

— Так как есть и слово и иероглиф «Бог», я затрудняюсь сказать… Изначально никакого Бога не существовало, но человек по своей воле создал Его и использует для своих целей, для личной власти, поэтому… Вам не кажется, что в этом трудно разобраться?

— Я хорошо понимаю, что это ваше твердое убеждение, сэнсэй… но вряд ли такое будет понятно молодым людям.

— Это не мое убеждение, а реальная действительность, истина, но… какие претензии ко мне были у твоего ученика, того дзюдоиста Б.? Не расскажешь ли?.. К сожалению, я все забыл.

И тут он рассказал, что говорил обо мне его ученик, дзюдоист Б.

Узнав, что этот дзюдоист намерен пойти в храм Мэйдзи-дзингу, чтобы помолиться о победе в соревнованиях, я, как будто в издевку, спросил:

— А кто в Мэйдзи-дзингу тебе поможет? — Когда он ответил, что Бог, я спросил: — А кто этот Бог?

Он ответил: император Мэйдзи. Я, рассмеявшись, сказал, что полагать, будто император Мэйдзи способен помочь, если ему помолиться, может, пожалуй, разве что малый ребенок, да и то вряд ли.

После этого я, дружески положив ему руку на плечо, сказал:

— Волноваться не о чем. На этот раз ты победишь собственными силами. Так утверждает Великая Природа. При этом учиться тебе следует так же усердно, как ты занимаешься дзюдо. — С этими предельно ясными словами я проводил его, но про себя невольно подумал: однако же я самодоволен так, будто сам являюсь Богом… видно, совсем старик… Выжил из ума.

Дзюдоист тогда не пошел в Мэйдзи-дзингу молиться, но победил в соревнованиях. Он был очень рад, но, радуясь, вдруг вспомнил, что презирал меня, и, устыдившись, покаялся перед своим наставником Сампэем.

— Некоторые беспокоятся, что современная молодежь не состоялась… Мне кажется, что прежде всего надо верить! — сказал Сампэй. Я был такого же мнения, но он укорял себя: — Я-то думал, что прибежал к вам по важному поводу, а оказалось, что все это — пустяки! Старческое слабоумие.

— Тебе исполнилось только семьдесят, откуда у тебя старческое слабоумие?

— В последнее время я постоянно ощущаю, что тело человека — ненадежная и нелепая вещь.

— Грешно так говорить. Благодаря телу можно реально чувствовать, что ты жив. Подумай над этим. Я прожил на двадцать лет дольше, чем ты… Не следует считать тело обузой.

— На двадцать лет дольше… Страшно подумать!

— Лишиться тела — значит умереть… впрочем, я бы умер, — засмеялся я, но на самом деле в последнее время ни о смерти, ни о жизни я не думал как о собственной проблеме…

— Сэнсэй, вам исполнилось девяносто пять, не так ли?.. Это удивительно, что, будучи физически слабым, вы смогли дожить до сегодняшнего дня. Остается только восхищаться, что, дожив до такого возраста, вы, сэнсэй, бодры, как молодой человек.

— В буддизме, который является твоей специальностью, слишком зациклились на смерти, и это вызывает сожаление… Я же каждый день радуюсь тому, что жив, и благодарен за это. Чтобы радоваться жизни, я продолжаю работать. Кстати, работа ждет меня… Прошу простить! — с этими словами я встал и проводил Сампэя до выхода, а сам поднялся в кабинет на втором этаже.

Невзначай бросив взгляд в окно, я увидел, что Солнце, как будто слегка раздвинув облака на пасмурном небе, показало свой лик.

— А, Солнце… — вырвалось у меня, и я мысленно попросил: «Немного убери правое облако», и тут же это облако сдвинулось. Спасибо, — произнес я, и слезы выступили на глазах. Я этого не заслуживаю.

— Люди, хорошие и плохие, от нищего до императора, — все мои возлюбленные чада…

Так всегда говорит Великая Природа, но и Солнце, показавшее свой лик меж облаками, тогда поведало мне то же самое…

Да, так оно и есть: и плохие, и хорошие, и нищие, и император — мои братья. Я рассмеялся, и Великая Природа тоже рассмеялась вместе со мной:

— Какой же ты несообразительный!

Не вставая со стула у окна, я все смотрел на Солнце.

— Ну, приступай к работе! — тоже улыбаясь, сказало мне Солнце и спряталось за облако, но я не мог сразу же вернуться к рабочему столу. Сила, то есть энергия Великой Природы, была тем единственным, что существовало во Вселенной, и когда Великая Природа расширяла Вселенную, то она попробовала для своего утешения создать человека. Это было несколько сотен миллионов лет, несколько тысяч миллионов лет назад. Поверхность Земли была покрыта водой, в ней жили какие-то насекомые, но самым большим и заметным был Вьюн. Сколько же сотен миллионов лет потратила Великая Природа на создание Человека?

Записи об этом остались в «Сказании о Море грязи» и других произведениях в цивилизованных странах, и те, кто берет их в руки и читает, все, разумеется, набожно склоняют головы перед усилиями Великой Природы.

Именно поэтому все люди должны жить с верой, благодарностью и радостью.

Кроме того, Великая Природа дала людям, каждому из них, часть своей души и потому воистину считает людей своими детьми.

И это тоже было много сотен миллионов лет назад? Великая Природа неоднократно выбирала одного из тех, кого считала своими детьми, поручала ему растолковывать людям и убеждать их в своей родительской любви к ним.

Об этом из истории должно знать все цивилизованное человечество.

Несмотря на это, люди, не замечая родительской любви Великой Природы, всецело поглощены заботами о своей выгоде, о своей корысти, и это печально.

И наконец, Великая Природа, будучи не в силах смотреть на падение и гибель своих детей, человечества, приняла решение, что нет иного выхода, чем самой сойти на Землю.

Решение, достойное удивления!

В связи с этим Великая Природа предсказала посредством учения Тэнри, что через 150 лет после основания этого учения Бог появится на земле.

150 лет — это 1987 год.

Перед этим Основательница Тэнри Мики Накаяма, покидая этот мир на 25 лет раньше положенного срока, предсказала, что в сотую годовщину возродится и будет помогать миру как живосущая Родительница. Эта сотая годовщина — в 1986 году.

И о решении Бога-Родителя, и о предсказании Основательницы я узнал из печатного органа Тэнри, и они согрели мою душу.

Я возлагал большие надежды на то, как отметит этот день Тэнри.

Но ничего такого не произошло, только в публичном органе Тэнри поместили странное объяснение, не имевшее отношения к реальности.

Лето этого года я также провел на даче в Каруидзаве. Когда первого августа я приехал на машине на дачу, я был так слаб физически, что, пройдя три шага опираясь на палку, останавливался.

Моим детям-кленам, высаженным мною в саду, исполнилось шестьдесят лет, они стали взрослыми, толщиной в два обхвата, деревьями и, в отличие от человека, верны сыновнему долгу. Обладая жизненной силой, они вливали ее в мое тело, благодаря этому я день ото дня на глазах становился все здоровее и мог каждый день выполнять работу, которую велела мне делать Великая Природа, и спокойно наслаждаться Райской жизнью.

И вот однажды я услышал от Великой Природы удивительную вещь: Бог-Родитель Великой Природы затеял Великую Уборку в Советской России, в результате которой будет создано много независимых государств. Так как такое больше не повторится, не съездить ли тебе туда и понаблюдать за этим ради приобретения жизненного опыта?

В тот моменту меня не было физических сил для путешествия в Россию, поэтому я удивился, но…

— Твой брат по прежней жизни Горбачев сейчас в заключении в Крыму. Нужно, чтобы ты помог ему, встретился с ним с глазу на глаз и изменил его душу так, чтобы она стала душой обычного человека…

Мне было очень жаль, ведь я хотел помочь Горбачеву, но здоровье не позволяло мне совершить такое путешествие.

— Твое физическое тело может оставаться на месте. Путешествовать будет твоя душа…

— Моя душа будет путешествовать… А тело останется здесь?

— Да. Ты и раньше это испытывал, наверное…

— Я не помню…

— Ясно сознавая это, давай пробуй!..

И вот моя душа, следуя приказу Великой Природы, начала путешествие в Россию. Случилась удивительная вещь: мое тело при этом оставалось в нашем доме в горах.

В дневное время мое тело выносило металлический стул в тень деревьев, садилось на него и целый день, ни о чем не размышляя, принимало воздушные ванны.

Дети сада — деревья — дружно защищали мое тело. А душа отправилась в Россию.

Как я уже писал, в возрасте 66 лет (в 1962 году) я по приглашению Союза советских писателей сорок дней пробыл в России.

В то время мы, японцы, думали, что русские, совершившие великую революцию, счастливы.

Когда в Союзе писателей меня спросили, что бы я хотел увидеть по прибытии в Москву, я ответил, что мне хотелось бы увидеть, как в результате великой революции изменилась Россия, которую я знал по произведениям Толстого и Достоевского, например в том, что касается религии.

На следующее утро за мной на машине в качестве гида приехала профессор японской литературы Московского университета госпожа А., и часа через полтора мы прибыли в лавру — российский религиозный центр.

Это было величественное здание на холме. Нас ждал патриарх, и во время разговора с ним случилось нечто интересное: госпожа А. по-японски сказала мне: «Библия, которую держит в руках патриарх, недоступна обычным людям. Поэтому попросите ее, пожалуйста, якобы для себя, а потом передайте мне».

Когда я сказал, что хотел бы на память получить Библию на русском языке, патриарх, объяснив, что Библия печатается в небольшом количестве только в лавре, отдал мне свой единственный экземпляр.

Он проводил нас в сокровищницу лавры, там перед иконами толпились верующие, трогали их руками, гладили, поэтому я плохо видел и никак не мог оценить эти произведения.

Потом патриарх проводил нас на источник. Здесь тоже было полно верующих, особенно в том месте, где бил ключ, люди зачерпывали воду ладонями, пили ее и наполняли ею бутылки.

— Ах, ничего не поделаешь с этими суевериями! — сказала по-японски госпожа А. Я не мог ничего ответить. Простой народ в любой стране, пожалуй, одинаков.

В то время, оттого ли что я наблюдал русских со стороны, они показались мне спокойными, счастливыми людьми, и я составил себе поверхностное представление о том, что они счастливы благодаря революции.

Но вот когда пришло время возвращаться в Японию, в Союзе писателей возникли осложнения, из-за которых мне пришлось задержаться, и тут я столкнулся с ситуацией неожиданной и нелепой.

В те дни меня сопровождал по Москве ученик профессора японской литературы Московского университета госпожи А. молодой доцент Б.

Из Москвы я намеревался вылететь в Париж, но по какой-то причине целую неделю вынужден был ждать, а Б. все это время выполнял роль моего гида.

В последний день меня вместе с Б. пригласили в Большой театр — несмотря на лето, в утреннем спектакле должны были участвовать лучшие певцы, поскольку предполагались какие-то высокие гости.

Русская опера славится в мире, и я был рад приглашению; ставили популярную «Травиату».

К удовольствию Б., нам дали лучшие места. Зал был полон, потому что выступали лучшие исполнители.

Я восхищался превосходной игрой оркестра, но когда после увертюры началось первое действие, зрители вдруг начали всхлипывать. Я удивился, плакало все больше людей, в хоре плачущих голосов даже музыка тонула.

Я хотел спросить у Б., в чем, собственно, дело, но оказалось, что он тоже плачет. Да что это?

Наступил антракт, оркестранты удалились, но когда они вновь появились, слушатели опять заплакали.

Чем это объяснить? Может быть, так проявилась скрытая в душах русских, на первый взгляд выглядевших такими спокойными, их скорбь и печаль? Неужели русские настолько несчастны? Так и не найдя ответ на этот вопрос, я на следующий день улетел в Париж.

В Париже меня ожидала радость: мой товарищ, с которым некогда мы вместе вели тяжелую борьбу с туберкулезом, оказался жив и здоров. Я попал в рай, где повсюду слышалась прекрасная музыка «либертэ» (свободы), «эгалитэ» (равенства), «фратернитэ» (братства).

Однажды мой товарищ М. с улыбкой сказал:

— Революции совершались и у нас и в России, но в нашей стране народ, каждый человек в отдельности, получил при этом сокровища свободы, равенства и братства и на вечные времена создал Райский мир. А в России революцию совершила немногочисленная группа людей, стоящих наверху, они преследовали свои корыстные, эгоистичные цели, а народ пребывает в спячке, поэтому в России ад так и остается адом.

Слова его сопровождались райской музыкой с неба, тихим тенором выпевались слова, которые я когда-то слышал:

Что такое? Это мои стихи! — подумал я, и тут…

— Да, это так. — Передо мной возник гениальный Жак вместе со множеством друзей; хором напевая те же слова, они обратились ко мне:

— Успокойся! Ты сможешь жить, как человек Райского мира.

Небесный хор звучал так красиво, что я не прислушался к этим словам.

Летом этого года моя душа получила приглашение от Великой Природы: «Я совершу Великую Уборку в огромной стране, в России, и дам многим народам независимость, так что тебе надо взглянуть на это». Душа пустилась в путешествие и, опустившись на московской площади, прежде всего изумилась: множество мужчин и женщин заполнили площадь. Все это были россияне, но не те грустные и тихие, которых я видел раньше, а похожие на обычных европейцев.

Уже по одному этому я понял, что Россия изменилась, и удивился, но моей душе было некогда восхищаться столь великими переменами — она поспешила в Крым.

Потому что там был арестован президент Горбачев, который был моим братом в прежней жизни, и его жена.

Великая Природа поручила мне миссию — донести до него, что он будет спасен, если его сердце переменится и станет не высокомерным сердцем президента, а сердцем обычного человека.

И душа моя, достигнув Крыма, стала предпринимать усилия, чтобы превратить сердце Горбачева в сердце обычного человека.

Хоть на самом деле это достаточно просто, душе, испорченной властью, кажется, далось это с трудом.

Моей душе пришлось предпринять огромные усилия, чтобы довести до его сознания, что ни государство, ни народ не принадлежат ему, что он избран народом и облечен властью, хотя вообще-то он самый обычный человек, которому повезло.

Что ни говори, а человек — жалкое создание.

Итак, Горбачев изменился и поэтому, пожалуй, мог действовать снова в качестве президента. Я решил подождать его возвращения из Крыма в Москву, но тут моя душа получила приказ от Великой Природы:

— Твоя миссия окончена. Тебе следует вернуться.

— Подождите немного. Чтобы я по крайней мере увидел их отъезд из Крыма… Подождите!

— Они оба наверняка смогут уехать в Москву. Это говорит Бог. Успокойся!

— Разрешите все же побыть здесь, пока они не отправятся в Москву. Прошу!

— Нет, вскоре они оба смогут отбыть в Москву. Поспеши!

— А где же те ворота, через которые я смогу вернуться на родину?

— Глупец! Ворота для твоего возвращения — разве они не повсюду?

— За какими же из этих ворот меня ждет мое тело, в которое я войду?

— Входи в любые ворота! — сердито прокричала она.

Не знаю, в какие ворота вошла моя душа, но очутился я в столовой нашей дачи, и как раз в этот момент по телевизору показывали, как Горбачев возвращается в Москву.

Это был не прежний бодрый президент Горбачев, а усталый, постаревший человек…

А, оказывается, он смог наконец вернуться в Москву! — вздохнул я, и вдруг меня одолели сомнения: а какое сегодня число и где я, собственно говоря, был?

За окном слышался красивый небесный хор. Я прислушался:

Кажется, это была часть стихотворения, записанного мною в тетрадь?

Слезы сами собой навернулись на глаза: где я был, какое сегодня число?.. — одолевали меня вопросы.

В это время дочь привела юношу Юкинагу и его почтенную матушку, они пообедали у нас, а когда собрались возвращаться в Токио, я спросил их, и они подтвердили: да, так и есть! Сегодня 22 августа.

После обеда дочь отвезла их на машине до станции Каруидзава. Расставшись с ними в саду, я остался отдыхать на стуле в тени деревьев, но, возможно, оттого, что я своими глазами увидел, как юноша Юкинага заботливо обращается со своей молодой мамой, я впервые подумал о том, что и мне следовало бы выполнить свой сыновний долг по отношению к родителям, на которых я так долго держал обиду.

Меня бросили в младенчестве, я рос, не зная ни родительской любви, ни даже лиц отца и матери. И хотя после моей женитьбы родители стали навещать меня, как бы они ни старались, для меня они оставались чужими. А сейчас я не только сожалею о том, что почему-то не мог порадовать их, но и от души благодарен своей жене, которая всегда вручала им конверты с деньгами, говоря, что это деньги на образование младших братьев.

А тем временем ласковый, легкий ветерок погладил меня по лицу и донес до меня шепот деревьев в саду:

— Ну, давайте все вместе порадуем учителя… Приготовиться! Раз, два, три…

И тут послышался тихий, чудный хор деревьев.

 

Глава девятая

Направившись по приказу Великой Природы в Истинный мир, я, закончив дела, бродил в надежде встретить Жака, раз уж я оказался здесь. И вдруг меня окликнули:

— Постойте!

Этого человека я помнил в лицо, но не мог припомнить его имени. Он, тоже пристально взглянув на меня, наконец вымолвил:

— Послушай-ка! Ты, кажется, учился в лицее… И жил в общежитии Первого лицея в Токио на Хонго…

— Да, я — С. А с вами я познакомился, когда учился на третьем курсе Токийского университета. Вы мой старший однокашник, вы, помнится, часто делились своей печалью из-за несчастной любви. Забыл ваше имя, простите.

— Я Т. Как я рад… Может быть, передохнем здесь поблизости и вспомним о былом? — С этими словами он уселся на стоявшую рядом скамейку, я сел рядом. — В то время ты часто выглядел голодным… То ли тебе не всегда давали есть в столовой общежития, то ли это было какое-то религиозное послушание?

— Нет… Вы учились в университете, а лицей какой заканчивали?

— Шестой…

Пришлось, объяснить бывшему студенту университета, какова в то время была жизнь в общежитии Первого лицея.

А была там такая система: все ученики, даже уроженцы Токио, должны были жить в общежитии. Жизнь в общежитии была построена на самоуправлении: это значило, что ни учителя, ни лицей не вмешивались в нее.

Плата за проживание составляла 6 иен в месяц, если ты не питался в общежитии и сообщил об этом заранее, из этой суммы тебе отдавали в конце месяца остаток из расчета 20 сэнов в день, если же ты не в состоянии был внести плату за проживание, то тебе не готовили еду в столовой.

Поэтому я, не имея возможности внести плату, часто голодал. Подработать тогда было нельзя.

В те времена я жил в десятом северном корпусе общежития, нас в комнате было двенадцать человек. Двое — токийцы, остальные — провинциалы, деревенские жители…

На первом этаже были комнаты для занятий со стульями, а на втором — спальни, устланные татами. Для молодых людей из богатых семей совместная жизнь в общежитии по двенадцать человек в одной комнате, казалось, была в тягость…

В общежитской жизни Первого лицея десятых — двадцатых годов так же, как и у французов после Великой революции, витал дух свободы — «либертэ», равенства — «эгалитэ» и братства — «фратернитэ», и даже сейчас, через много десятков лет оглядываясь назад, я ощущаю волнение.

Многие мои товарищи ворчали, что еда в общежитии невкусная, но для меня, уроженца бедной рыбацкой деревни, каждая трапеза казалась праздничным угощением.

Сейчас, вспоминая о том, как я существовал, когда лишался еды из-за того, что не мог платить за проживание в общежитии, я не испытываю стыда, но тогда…

Купив в понедельник во второй половине дня в лавочке общежития 300 граммов хлеба, я до вечера субботы понемножку клал его в рот, как лекарство для поддержания жизни. С ужина субботы до завтрака понедельника двое моих токийских товарищей уходили к себе домой, поэтому бывало, что в это время на столе меня поджидали их порции еды. Будучи избавлен в течение нескольких дней от мук голода, я был поистине счастлив.

Я говорю «счастлив», потому что голодная юность обернулась удачей. Ведь благодаря этому я узнал, что такое человеческая любовь, и стал тем, чем я являюсь сегодня.

— Т.-сан, тогда я подарил вам напечатанную в нашем лицейском журнале повесть… Не помните?..

— Ну… Что ни говори, это было давно. Нет, не могу припомнить…

— Когда я вошел в состав редакции лицейского журнала, у меня появилась обязанность публиковать там художественные произведения, но материала для них не хватало, а поскольку каждый раз, когда мы встречались, вы откровенно делились со мной своими переживаниями из-за безответной любви… Я тогда написал как бы от первого лица повесть «Письма безнадежно влюбленного» и опубликовал ее в журнале. И сразу же послал ее вам…

— Вспомнил… Да, так оно и было… Я в то время только что окончил университет и женился по взаимной любви… Я показал твою повесть жене, и мы еще смеялись, но…

— Но мне вы ничего не ответили.

— Да… Я боялся, что, если мы будем поддерживать знакомство с таким мужчиной, наше счастье когда-нибудь будет разрушено… И сам прервал отношения.

— В таком случае мне бы хотелось, чтобы вы вернули журнал, где была помещена повесть «Письма безнадежно влюбленного»… Ведь это очень дорогая мне первая моя вещь… А то был единственный экземпляр, и я не могу судить о достоинствах и недостатках произведения.

— Неужели ты так ею дорожил? — громко рассмеялся собеседник… Этот смех словно послужил сигналом для внезапного появления Жака.

— А, вот ты где… Члены общества едящих до отвала уже давно собрались и ждут тебя. — С этими словами он повел меня к ним.

Человек десять мужчин и женщин пели хором, а перед ними горой лежали различные фрукты со всего мира.

Один из хора подошел ко мне. Это был мой сосед по северному десятому корпусу общежития, студент естественного отделения М. Похлопывая меня по плечу, он сказал:

— В то время в общежитии я каждый день бывал голоден. Зато сейчас меня заставляют есть… самые роскошные яства мира… до отвала… Даже хочется поголодать.

Ничего не понимая, я беспокоился только о том, что должен вернуться в Мир явлений.

Где вход в Мир явлений, я не знал, потому что входов было много.

— Ну что же ты растерялся?.. Любой вход выведет тебя домой, — раздался голос. Я послушался и сразу же оказался в саду своего дома в Восточном Накано.

Только вот что удивительно — и тут звучала красивая музыка, я затаил дыхание, но в это время передо мной снова появился Т., с которым я только что расстался в Истинном мире.

— Я забыл тебе сказать… У меня девять детей и двадцать семь внуков… Бог-Родитель говорит, что позволит мне переродиться, а пока я здесь прислуживаю Богу и жду прихода жены. Ангел, который служит мне, спускается с небес в мой дом и докладывает мне, как живут мои родные, поэтому я спокоен…

Я молча смотрел на него, не решаясь сказать: «Ну, ты и устроился!»

— Что, разве я так изменился? Ты как будто удивлен.

— Ты все такой же красавец! — рассмеялся я, но в этот момент мой собеседник исчез, а на небе и на земле заиграла прекрасная музыка.

— Как хорошо! — поблагодарил я Великую Природу, взглянув на небо, и тут заметил с удивлением, что от главных ворот ко мне идет мой однокашник по средней школе К. Да неужели это он?

— А, как удачно… Наконец-то я смогу видеться с тобой. — С этими словами, пожимая мне руку, он сел на стул, стоявший напротив моего стула.

Сколько десятков лет мы не виделись! Удивительно, как я понял, что этот симпатичный старик — К.!

— Ты молодец!.. В таком возрасте продолжать работать… Всегда восхищаюсь тобой!

— Людям, подобным тебе, которые, достигнув определенного возраста, тут же получают и пенсию по возрасту, и пенсию за выслугу лет, то есть людям, у которых за всю жизнь не было нужды волноваться о деньгах, вряд ли будет такое понятно. А вот люди, подобные мне, позволив себе отдохнуть, тут же становятся безработными…

— Ты живешь в чудесном, красивом доме… Что бы ты ни говорил, трудно поверить.

— Но ведь этот дом… По сути дела он взят взаймы. Поверь, последние десять лету меня не было времени отдохнуть даже по болезни, в год я должен обязательно публиковать по одному роману… Если я этого не сделаю, то не смогу жить.

— И это говорит мужчина в возрасте девяноста пяти с лишним лет? Удивительно… Это говорит человек, который в школьные годы приходил в школу без бэнто, отговариваясь тем, что его желудок не принимает пищу, человек, который во время спортивных занятий не мог удержать в руках ружье… Который полол траву в школьном дворе… Впрочем, я понимал, что ты не болен, а беден, что какой там бэнто, тебе просто постоянно нечего есть, и ты голоден…

Мне хотелось закрыть ладонью его рот и сказать: хватит! Но К. неудержимо продолжал болтать.

После окончания школы К. горячо уговаривал меня поступить вместе с ним на второе отделение педагогического училища в Сидзуоке… Он говорил, что обучение там бесплатное и, окончив его за два года, можно стать учителем.

Я отказался, сказав, что буду поступать в Первый лицей, а потом в университет, а когда он спрашивал, как же я буду платить за обучение, я всегда отвечал, что за меня будет платить Фудзи.

«Бедняжка! Он помешался — твердит, что будет поступать в Первый лицей, и верит, что за его обучение будет платить Фудзи, трудно ему… Говорят, что это результат слишком долгого голодания», — перешептывались мои друзья.

Как бы там ни было, К. тогда поступил на второе отделение педагогического училища, а я — в Первый лицей.

И теперь, через семьдесят с лишним лет, К. наслаждается счастливой старостью, а я, как будто у меня нет ни жизни, ни смерти, все одержим исполнением своего долга.

Интересная штука — человеческая жизнь.

Если кто-нибудь серьезно спрашивает меня: «В чем секрет долголетия?», я тоже серьезно отвечаю: «Постоянно жить впроголодь с младенчества до юности».

И все, недоверчиво глядя на меня, кажется, думают, что это шутка.

На самом деле это мой собственный опыт, — добавляю я, но никто не воспринимает мои слова всерьез.

Вообще-то говоря, даже мои дочери, как только заходит разговор о тех временах, когда я голодал, полагают, что это проповедь, а не реальный факт, поэтому я уже много лет не рассказывал об этом…

Да, вот что еще. Тот К., придя ко мне, задал мне нелепый вопрос:

— Послушай… Ты действительно смог получить деньги на учебу в Первом лицее от Фудзи?

— Конечно получил!

— У Фудзи?.. Правда?

— Да, получил деньги на учебу. У Фудзи.

— Каким образом Фудзи выдала тебе деньги на образование?

— А об этом ты спроси у Фудзи, она тебе ответит. Потому что Фудзи-сан жива, — рассмеялся я.

Но почему К. завел такой разговор? Может быть, таким образом мне давали знать, что я не отблагодарил тех людей, что оказывали мне благодеяния величиной с гору?

На самом деле Фудзи жива, с младых лет она всегда подбадривала, утешала, а иногда бранила меня.

Действительно, и когда я был дома, и когда ходил в школу, и когда купался в реке Каногаве, и когда меня посылали на гору Усибусэ за дровами, Фудзи, возвышаясь на севере, наблюдала за мной.

Я, выросший без родителей, считал ее своей матерью, все рассказывал ей, советовался с ней…

Окончив начальную школу, я, питая отвращение к рыбацкому труду, хотел продолжить образование в средней школе, но никто не поддерживал меня в этом, одна только Фудзи одобряла мое решение.

Закончив среднюю школу, я, по совету Фудзи мечтая поступить в Первый лицей и в Токийский университет, поехал в столицу, и тогда Фудзи часто вставала перед моими глазами, вдохновляя меня… Мало того, во Франции, когда я заболел туберкулезом и лечился в горах, она появлялась даже там, среди швейцарских гор, и дарила мне жизненную энергию.

Поистине, Фудзи-сан — моя великая благодетельница.

А я ни разу не вернул своего долга этой великой благодетельнице.

Я понял это, но, оглядываясь назад, вижу, что, и принимая от многих людей благодеяния, я никого не облагодетельствовал взамен.

Поэтому у меня возникло такое чувство, что будь поблизости пещера, я бы спрятался в нее от стыда, в то же время я вспомнил двух двоюродных сестер, с которыми рос вместе в ту пору моей юности, когда я чуть не умер от голода. Как-то они теперь поживают?

Я отправил им письмо, вложив в него некоторую сумму денег, с просьбой вдвоем отслужить заупокойную службу по их матери, которая была так добра ко мне. Адрес я нашел в своей старой адресной записной книжке… И еще написал благодарственное письмо К. «Это тоже благодаря вам», — написал я ему. Когда же я нашел его адрес в старой адресной книжке, оказалось, что он уже двадцать лет как умер…

«Идиот, идиот», — смеялись ангелы, и я сам тоже, присоединившись к их хору, смеялся над собой, повторяя: «Идиот! Идиот!», но вот странно — по моим щекам катились слезы.

«Утром встать, работать честно» — этот голос, кажется, звучал из-под земли. Я прижался ухом к земле и прислушался: «Ты соня, лентяй, копуша», — говорил этот голос…

Это впрямь обо мне, подумал я и тут увидел Жака.

— Ну что ты растерялся? Ты ведь в Небесном мире… Так что давай наслаждаться.

— В Небесном мире, говоришь?

— Ну да. Так как ты прибыл в Истинный мир, то я проводил тебя в парк… Это, кажется, очень хорошее место.

— Здорово! Это ведь сад цветов, не так ли… А, вон тот человек… Директор средней школы С., мой великий благодетель… Хорошо, что он встретился мне в таком месте. — С этими словами я собрался подойти к нему, однако Жак остановил меня:

— Кого бы мы ни встретили случайно, здесь не принято начинать разговор.

— Вот как! Жаль… Это мой благодетель… еще с тех времен, когда я голодал… Благодаря ему я смог выдержать экзамен в Первый лицей… И когда у меня не было денег, чтобы остановиться в токийской гостинице, по его рекомендации я бесплатно жил у его родственников… Не иметь возможности даже обменяться приветствиями при встрече со своим благодетелем… Как бы ни был прекрасен этот парк, он мне неинтересен…

— Ах, вот как! В таком случае уйдем?

— Да, я не могу находиться здесь… Мне надо поскорее вернуться в Мир явлений.

Он показал мне, как это сделать. Я вышел и увидел несколько десятков мужчин и женщин, поющих хором.

Я прислушался и понял, что это мои стихи «И жизнь, и смерть». Одна девушка из хора подошла ко мне и запела сопрано.

К моему удивлению, это оказалась моя дурацкая песня, в которой есть такие слова: «Верни благодеяния той поры, когда ты голодал!» — я расхохотался.

Да, в прошлом я много голодал. Из-за голода я потерял связь с природой и сам изменился. Это была невозвратимая потеря…

Меня радует, что теперь время изобилия. Некоторые говорят: богатства стало больше, а сердца стали беднее, но это чепуха.

Потому что душа человека благодаря достатку становится богаче, если же при обилии вещей душа беднеет — это не человек, а животное в человеческом облике.

Душа становится богаче, когда люди понимают, что они братья, когда повседневность может стать счастливой и каждый день может стать райским.

Много сотен миллионов лет назад или много тысяч миллионов лет назад, в бесконечно далеком прошлом. Вселенная была подобна миру смерти. И в мире существовала лишь Сила — энергия Великой Природы. Благодаря Силе Великой Природы Вселенная с каждым мгновением расширялась.

Так продолжалось бесконечно долго, и, может быть, Сила Великой Природы стала нуждаться в утешении, ощутив свое одиночество. И может быть, в поле ее зрения попал красивый земной шар. И может быть, вглядевшись в него, она увидела, что это большой круглый шар, поверхность которого покрыта водой. И может быть, в воде виднелось что-то живое и подвижное.

И может быть, Сила Великой Природы, увидев это, задумала создать любимое существо и пустить его плавать по поверхности земного шара. И может быть, взяв за основу плававших на земном шаре Рыбу и Змея, в течение многих сотен миллионов лет она наконец создала человека ростом примерно 54 см. Интересно, сколько же времени затратила Сила Великой Природы на создание современного человека? Она выбирала для него цвет кожи, соответствующий тому месту, куда поселяла его, и создала белого человека, черного человека и желтого человека… Дав человеку тот язык, который соответствовал месту его проживания, она вложила в него разум. В последний момент, решив, что все готово, Сила Великой Природы, будучи и в самом деле Богом-Родителем, каждому человеку дала частицу своего духа, и это было воистину доказательством ее отношения к человеку как к своему детищу, доказательством великой родительской любви.

И все это не просто плод моего воображения. Обо всем сохранились записи, все есть в книгах.

В молодые годы, когда я боролся с туберкулезом легких во французском местечке Отвиль вместе с друзьями по несчастью Жаком, Жаном и Морисом, произошло, как нам сказали, чудо: благодаря тому, что мы вдохновлялись, читая такого рода книги, мы выздоровели настолько, что не прошло и года, как смогли вернуться к нормальной жизни и в пасхальное утро все вчетвером уехали из Отвиля.

— Да, вот оно — настоящее воскресение! — благословляли меня остальные больные, когда я покидал Отвиль.

«Не хотим снова слушать об этом. Много раз слышали», — может быть, презрительно скажет кто-то. Но это так важно, что сколько ни повторяй, все мало.

При мысли о том, сколь велика Сила и Любовь Великой Природы, Бога-Родителя, Который бережет души и жизни своих детей, каждого человека в отдельности, все мы, люди, должны четко осознавать ценность нашей души, нашей жизни и каждый день проживать так, чтобы Родитель Великой Природы был спокоен.

А это просто — надо радоваться жизни и благодарить за каждый прожитый день. Тогда мы сможем жить счастливо без болезней и без смерти. Доказательством тому я.

Ровно десять лет тому назад, когда, поняв это, я стал жить таким образом, мое тело, до той поры столь немощное, что приходилось прибегать не только к помощи докторов и лекарств, но даже к иглоукалываниям и прижиганиям моксой, так окрепло, что за эти десять лет я ни разу не простужался, не пользовался лекарствами, и, публикуя в год по одному большому произведению, несмотря на свой преклонный возраст — 95 лет, — продолжаю писать, и каждый день могу, уединившись в своем кабинете, трудиться на литературной ниве, подобно батраку, вспахивающему свое поле.

Достойно благодарности уже одно то, что я способен работать и, не имея в столь преклонном возрасте, в отличие от служащих, ни пенсии по возрасту, ни пенсии за выслугу лет, могу быть экономически независимым и никого не беспокоить заботами о себе.

Сила Великой Природы, Бог-Родитель испытывал радость и счастье, глядя с неба на чад Своих, на людей. Много веков, много сотен миллионов лет.

А люди на Земле — утешали ли тем временем Великую Природу, Небесную Родительницу?

В те времена, что остались запечатленными в хрониках, они не только не утешали и не радовали ее, но приносили только тяжкие заботы.

Небесный Родитель, много раз избирая из своих детей тех, кто был добр сердцем, поручал им донести до детей Его родительскую любовь, научить их такой любви, чтобы они все жили дружно, как братья.

Но жили ли братья дружно, следуя его воле? Всем известно, что добрых братьев, избранных Небесным Родителем, они распинали как дерзких самозванцев.

Да и сейчас люди не только не любят друг друга, их взаимная подозрительность становится все сильнее, они уже не братья, они стали врагами. Как же скорбит об этом Небесный Родитель, как Он тревожится!

Хоть раз человек должен задуматься о чувствах Небесного Родителя и посмотреть на самого себя, но — о, как печально! — многие даже не знают о существовании Силы Великой Природы, о существовании Бога-Родителя. Может быть, когда они с таким трудом рождались в людском обличье, их души, полученные от Бога-Родителя, замутились эгоизмом и корыстью?

Я боялся, что, наблюдая такое состояние мира людей, Сила Великой Природы, Бог-Родитель печалится и гневается, но оказалось, что, сочувствуя людям и жалея их, Бог-Родитель думает только о том, как им помочь.

И вот Он надумал: чтобы спасти человечество, Ему следует спуститься на Землю…

Когда Сила Великой Природы сама спустится на Землю, на этот маленький, плавающий в космосе шарик, который Бог-Родитель создал для своего утешения в те времена, когда существовал в одиночестве в мертвой Вселенной, это будет великим явлением.

Как раз когда я беспечно думал: «Да как такое возможно?» Бог-Родитель действительно спустился на Землю — и это не бред и не ложь. Произошло это в 1987 году, и сейчас Бог-Родитель, все еще пребывая на нашей Земле, продолжает спасать человечество.

И разве это не достойная благодарности, невиданная и незаслуженная щедрость?

 

Глава десятая

В конце сентября, после долгого периода непогоды, нам был дарован один ясный день, и я, примерно в десять часов утра выйдя в сад, начал принимать солнечные ванны. Тут, как всегда, появился Жак, он сказал, что много друзей из Истинного мира хотят видеть меня и поэтому он пришел за мной. «Ну пошли!» — торопил он меня. Истинный мир образует одно целое с Миром явлений, как две стороны одной медали, но людям он представляется Миром смерти, миром, куда человек не очень хочет идти.

В особенности в день, когда после долгого перерыва выдалась такая удивительная погода и я наконец-то начал принимать солнечную ванну! Поэтому я колебался.

Однако Солнце с неба все время делало мне знаки: «Иди!» — и даже как будто молило, сложив ладони. Так что я решил идти.

Этот Истинный мир, как вам известно, человеку представляется миром смерти, но на самом деле он находится в воздушном слое, окружающем землю, то есть в пределах атмосферы. Толщина атмосферы вроде бы достигает пятисот километров, там и находится Истинный мир с его великолепными архитектурными сооружениями, каких не увидишь даже в больших городах Мира явлений.

Но при этом воздух в Истинном мире разреженный, и поэтому тем, кто живет в Мире явлений, там приходится трудно, долго находиться они там не могут.

Итак, место, куда проводил меня Жак в Истинном мире, оказалось чем-то вроде зала для собраний, вмещающим примерно сто человек. Все люди стояли, и все они были мне знакомы. Я тоже вошел в их круг и мог свободно разговаривать с каждым.

Правильнее сказать, что, как только я вошел в это помещение, все стали расспрашивать меня:

— Это правда, что Бог-Родитель Великой Природы спустился к вам?

— Бог-Родитель, что Он собой представляет?

— И вообще, куда Он спустился?

— О чем говорит?

— Он говорит со всеми?

— Он отвечает на все вопросы, которые Ему задают?

— Тебе приходилось разговаривать с Богом-Родителем?

Я удивленно, не отвечая, всматривался в лица спрашивающих. Они были мне дороги, душа моя переполнялась, и я только кивал… В конце концов слезы полились из моих глаз, что, вероятно, всех поразило. Как мне показалось, теребили меня эти близкие мне люди не слишком долго, затем в сопровождении Жака я вернулся в Мир явлений, несколько раз глубоко вздохнул и, только отдышавшись, смог проснуться.

Глядя на то, как я дышу, Жак сказал:

— Уже только по изменению дыхания ты, наверное, смог понять, что Истинный мир существует в пределах атмосферы.

— Понял… Я обратил внимание на интересное явление. Наряду с изменением дыхания сильно изменилась и работа головного мозга… Чтобы я смог окончательно осознать это, помоги мне.

— Конечно.

И тут у нас с Жаком состоялся серьезный разговор.

— Жак… То, что все сразу же бросились расспрашивать меня о Силе Великой Природы, о Боге-Родителе… Это, наверное, свидетельствует о том, что они не совсем верят в Бога-Родителя, сомневаются, существует ли Он?

— Да, вероятно… Ведь и ты тоже…

— Умозрительно я верю в Его существование, но так как я позитивист, то мне не хватает доказательств, чтобы убедиться в этом. Как бы тебе сказать…

— Да… Однако то, что ты не отрицаешь Его существования, означает, что были и факты, подтверждающие это?.. Если они были, не расскажешь ли мне?

— Да… Два раза… Почти два года прошло с тех пор, как однажды во второй половине дня, когда в моем доме юноша Юкинага передавал нам рассказ Родительницы, раздался сильный грохот, наш дом содрогнулся, мы уж подумали, не землетрясение ли это, но тут выражение лица юноши, напоминавшего лицо старухи, сменилось выражением лица зрелого мужчины, и величественным мужским голосом он стал бранить Родительницу, Мики Накаяма и ее супруга… К нашему удивлению, справа от него стали отчетливо видны фигуры Родительницы и ее мужа Дзэмбэя со склоненными лицами…

А второй раз, примерно год назад, это случилось, когда у меня были супруги Кодайра… В тот момент, когда с грохотом содрогнулся дом, госпожа Кодайра сказала моей дочери, чтобы она выключила газ.

— Ты уверен, что оба раза это был один и тот же голос?

— Конечно… Мало того, когда я потом прослушал запись на пленке… Это был архаичный язык, фразы короткие… Может быть, как-нибудь послушаешь пленку?

— Да, удивительно! Я-то думал, что язык Бога-Родителя — ветер и что Он не может разговаривать как человек…

— Я хотел, коль скоро Он так говорит, хоть раз увидеть его… Бывало, я молился и просил об этом в одиночестве… Но ничего не получалось.

— Разумеется. Ты забыл? Все люди находятся в лоне Бога-Родителя. Мы постоянно видим Его лик вблизи, но поскольку он не вмещается полностью в поле нашего слабого зрения, то становится невидимым!

— Теоретически это, наверное, так, но все-таки хотелось бы увидеть Его своими глазами. Ведь что ни говори. Он наш Бог-Родитель! — рассмеялся я.

Мне казалось, что Жаку пора уже возвращаться в Истинный мир, но, судя по всему, он не намерен был на этом закончить наш разговор.

Поэтому я сказал уже серьезно:

— Ты говоришь, что Бог-Родитель впервые после того, как образовалась Вселенная, или, можно сказать, впервые в истории спустился на нашу Землю с целью спасти человечество… Однако хоть Он и совершил это в 1987 году и старается для нас, никто не видел Его… Случись такое, об этом, наверное, сообщалось бы как о важной новости…

— Вещи такого рода не имеют никакого отношения к Богу-Родителю и ничего для Него не значат. Если ты знаешь факты о помощи Бога-Родителя человечеству — этого достаточно… Когда я встречаюсь с тобой, мне сразу хочется поговорить обо всем на свете, как в старину, но… Так как нам теперь не о чем беспокоиться — ни с общественной, ни с личной точки зрения, — то тебе просто следует жить, радуясь и благодаря за каждый день… Как это делаю я!

— Я это отлично знаю…

— Разумеется… Ты ведешь такие задушевные разговоры с Богом-Родителем… Вот каким близким к Богу человеком ты стал!

— Так же, как и ты… Но, увидев тебя, я сразу вернулся в прошлое… Спой со мной, как в старину певали!

— Ах, люди, живущие в Мире явлений, говорят интересные вещи, — улыбнулся Жак.

Я впервые заметил, что когда Жак улыбается, его лицо становится прекрасным, словно озаряется светом.

Я был очень рад долгому разговору с Жаком, но при этом не мог избавиться от чувства какого-то беспокойства.

А он вдруг посерьезнел и заговорил с укоризной. Я невольно опустил голову и, принимая его слова близко к сердцу, соглашался с ним.

А говорил он о простых вещах…

Прежде всего о том, что сделал Бог-Родитель в помощь людям, спустившись на землю в 1987 году.

Первое: среди цивилизованных стран Западной Европы были и тоталитарные государства с диктатурой коммунистической партии, но все они превратились в демократические страны и прекратили бессмысленную вражду между собой. Временами между ними возникают споры, но это просто дурная привычка людей, — так дружные супруги иногда бранятся, но в результате их супружеская любовь крепнет, так что не стоит обращать внимания на это. Ведь народы, ощутив себя братьями, стали дружнее.

Второе: когда Бог-Родитель очищал Землю на севере и на юге, высокомерный Ирак упрямо не поддавался и мешал, поэтому Бог-Родитель, успокаивая его, в конце прошлого года, когда исполнился срок, решительно низвел его до уровня соседнего с ним Ирана.

Третье: полагая, что пока что уладил отношения между государствами. Бог приступил к реформам внутри отдельных стран и прежде всего начал с Японии… Эта Страна восходящего солнца возгордилась тем, что разбогатела, но душа ее не стала богаче, и у людей, стоящих наверху, растлились души. Решив начать исправление с этого, Бог-Родитель с началом эпохи Хэйсэй сильно топает над головами негодяев-коррупционеров и стремится облегчить жизнь людей, находящихся внизу.

Четвертое: Бог-Родитель, считая всех без исключения людей Своими чадами, разделил между ними поровну свой дух. Именно поэтому все люди: будь то добрые, будь то злые, будь то нищие, будь то императоры — равно Его возлюбленные чада… Так Он говорит. А Бог не может ошибаться. Поэтому все люди — братья. Каким бы ни был цвет их кожи — белым, желтым или черным… Если они это поймут, то смогут жить в мире и стать счастливыми… Так как Бог-Родитель впервые в истории спустился на Землю и помогает человечеству, счастье обязательно будет ему даровано. И это уже не за горами… Да. Ведь ты сам только что был свидетелем конца Советской России!

Слушая длинную речь Жака, я вдруг живо вспомнил те дни, что мы провели в снежных горах Отвиля много лет тому назад.

Он, кого называли гениальным ученым, был ревностным католиком. Каждый день во время обязательных оздоровительных прогулок мы вчетвером — Морисон, Жан и я по тропинке в снегу взбирались на невысокий холм, который называли нашим храмом, пели церковные гимны и молились Богу.

Все четверо, хоть и не тяжело, но были больны туберкулезом легких, против которого не существовало средств лечения, у нас была только слабая надежда на то, что мы чудесным образом спасемся, живя в горах на высоте свыше тысячи метров, и Богу мы молились очень серьезно…

Я, неверующий, не раз спрашивал у Жака, правда ли, что существует Бог, но он хранил молчание и не отвечал на мои вопросы.

И вот теперь, когда он, закончив свой длинный рассказ, протянул мне руку, я сказал:

— Прекрасно. Действительно Бог существовал в реальности.

Он молча обнял меня, и мы стояли обнявшись, без слов, со слезами на глазах.

Это были вовсе не старческие слезы, а по-настоящему чистые слезы, слезы радости и благодарности Богу за то, что человек — достойное творение.

Когда мы оба, вытерев слезы, посмотрели друг на друга, я спросил Жака об Истинном мире, в котором он живет. Так как для нас, людей. Истинный мир — это мир смерти, то в нем много неопределенного, того, что мы не можем понять.

Жак, печально и внимательно посмотрев на меня, ответил не сразу. Наконец он сердито сказал:

— Разве ты, в отличие от других живых людей, не бывал много раз в Истинном мире?

— Но это было скорее похоже на сон.

— Разве ты трижды не писал об этом? Будь это сон, ты бы никогда не смог так написать.

— Послушай внимательно… Ты мертвый человек. Уж не привидение ли ты?

— Может быть, и привидение. Но так же, как, будучи живым, я получил от Великой Природы на время физическое тело, теперь я получил от нее тело духовное. Посмотри, у меня две ноги… Я не привидение, успокойся.

— Духовное тело? Вот оно что, а выглядит как физическое…

— Я берегу его как незаслуженный дар и потому называю духовным, если бы люди понимали, что драгоценное физическое тело получают от природы на время, они бы бережно обращались с ним и тогда бы, наверное, не болели.

— Получив в дар духовное тело, что ты делаешь сейчас?

— Продолжаю исследования, которыми занимался и до сих пор.

— Что? В Истинном мире, куда попал после смерти, продолжаешь те же исследования?.. Все мои друзья умерли, значит ли это, что они тоже — те, кто не пожелал возродиться вторично, — как и ты, продолжают ту же работу, что и при жизни?

— Конечно… Все так.

— Выходит, эффективность ваших исследований и работы неустанно повышается?

— В Истинном мире у людей отсутствуют эгоизм и алчность, они по-настоящему увлечены своей деятельностью, поэтому все добиваются успехов и эффективность их исследований возрастает… И результаты влияют на многое в Мире явлений: на науку, на исследования, на работу… Они способствуют прогрессу и развитию… Но люди не знают об этом. Это не только беспечность, но и нечто более досадное.

— Но ведь узнать об этом трудно.

— Ты существуешь литературным трудом. И одна из твоих обязанностей — сделать так, чтобы люди узнали об этом. Может быть, поторопишься? Ведь в результате и люди тоже начнут критически себя оценивать, поймут, сколь они эгоистичны и корыстолюбивы, и это приблизит их к жизни в радости, которую желает им от всего сердца Великая Природа. Прошу тебя!.. Я сегодня задержался, чтобы сказать тебе об этом.

— Согласен… Кстати, я хотел у тебя спросить… Госпожа Родительница как-то сказала мне, что и моя жена здесь присутствует, но почему же она, подобно тебе, не является сюда в духовном теле? Может быть, я пока не заслужил?

— Вряд ли… Я не знаю. Может быть, у Великой Природы свои соображения.

— В Истинном мире так много людей, которые были мне близки и которые пребывают в духовных телах. Почему ни один из них не посетил меня?

— Потому что плотность воздуха в Истинном мире и в Мире явлений различна. Даже у особо одаренных Великой Природой людей вроде тебя ослабевало сознание — они не могли там долго находиться.

— И все же удивительно, что, вопреки всему, ты спокойно существуешь в этом мире. Что ты для этого сделал?

— Ничего особенного… Все само собой.

— И все-таки энергия твоего тела… Энергия святого тела — огромна, не так ли?

— Лучше подумай о себе… Разве ты, находясь, казалось бы, на пороге смерти, за эти годы не написал и не опубликовал по книге в год, как будто не существует ни жизни, ни смерти? Это потому, что ты честно выполнял обязанности, возложенные на тебя Великой Природой… И я так же. Я только выполняю то, что велит Великая Природа.

— Вот как! И все-таки…

— Ну, обязанности ждут! Приступай к работе! — С этими словами Жак исчез.

Я был растерян. «Работа, работа», — настойчиво звучало где-то, так что даже хотелось заткнуть уши.

Что касается моей работы, мне было приказано: «Помогай силой своего пера делу Спасения Человечества Великой Природой».

Это началось примерно десять лет назад, и так как помогать силой своего пера означало писать, то я ежедневно, уединившись в своем кабинете, склонялся над письменным столом.

По правде говоря, у меня у самого не было ничего, о чем я хотел или обязан был бы написать, и поэтому я был растерян, но однажды заметил, что моя рука с пером движется и что-то пишет. Несомненно, писала за меня Великая Природа.

Я обрадовался и, забыв обо всем, уединенно сидел в своем кабинете, выходя только, когда дочь звала меня: «Кушать!» — либо: «Ванна готова». Конечно, порой приходили гости, и в таких случаях я спускался в гостиную, но был рассеян, мысли мои оставались в кабинете.

Сколько лет это продолжалось? Я был здоров, не утомлен, аппетит был отменный, еда — вкусной, и я не думал о состоянии своего, данного мне на время, физического тела.

Зато я общался с Солнцем, с Великой Природой, и они рассказывали мне о том, что всегда было выше моего понимания.

Может быть, поэтому, встречаясь с людьми, я все знал о них, и невольно у меня вырывались пророческие слова об их будущем… Разумеется, я удивлял и смущал собеседников, но меня это не трогало.

Более того, я был спокоен, полагая, что данный человек мне встретился по воле Великой Природы и именно Великая Природа говорит моими устами.

Не задумывался я и о том, какое влияние оказывает тяжелое бремя ответственности на мое физическое тело, на мое на время данное Богом бренное тело.

Но однажды, обратив внимание на силу этого влияния, я был так поражен, как будто меня сбросили с небес.

Тело мое ссутулилось, острота зрения и острота слуха притупились, ноги ослабли, я не мог пройти и трех шагов.

Это было в первые дни моего приезда на дачу этим летом, а что и как случилось на даче, читатели уже знают.

Пятого сентября я вернулся с дачи, как будто заново родившись: и душа была переполнена свежестью и радостью, и тело было здорово — словом, я был бодр.

В благодарность за это прекрасное состояние я снова взялся исполнять свой долг, то есть пером своим помогать Великой Природе в деле Спасения Человечества.

Чтобы сосредоточиться на этой задаче, я твердо настроился не тратить время впустую.

Например, если раньше я следовал велению Бога-Родителя: «Встречайся со всеми, кто приходит к тебе», то теперь стал принимать только тех, у кого были безотлагательные проблемы, от решения которых зависела их жизнь.

Очень обременительным оказалось изготовление «Божьей воды».

Когда создавались «Кодзики», в Японии не было лекарств, зато был Некто, которого называли «Бог, дарующий воду», он даровал чистую воду, которая смывала пыль, попавшую в душу больного, очищала и излечивала его.

Посчитав, что я — перерождение такого «Бога, дарующего воду», Великая Природа повелела мне изготавливать «Божью воду».

На юго-западе Франции в горах вблизи Испании есть местечко Лурд, там в ущелье бьет чудесный источник «Божьей воды».

Говорят, что не только верующие католики, но и самые разные люди испытывали на себе чудо, исходящее от этой «Божьей воды».

Я два раза летом посещал Лурд: в возрасте тридцати и в возрасте шестидесяти лет, останавливаясь там на несколько дней.

Когда мне было шестьдесят, мы с двумя дочерьми, учившимися во Франции и проводившими летние каникулы в Ньевре в центральной Франции, присоединились к группе паломников — жителей Ньевра.

Специальные поезда, которые везли группы паломников, сопровождавших больных из всех уголков Европы, прибывали один за другим, на площади перед источником с «Божьей водой» несколько раз в день появлялся священник, он молился за собравшихся, подходил к больным и увечным, каждого благословлял, и увечные вставали, неизлечимые болезни излечивались, совершалось чудо. Там есть и больница, где исцелившиеся благодаря чуду люди могут убедиться в своем исцелении.

Более всего меня растрогало то, с каким благолепием проводилась здесь религиозная служба.

Так, с наступлением ночи люди, собравшиеся со всех концов света, с факелами в руках идя по горной дороге, хором пели гимны, благодарящие Бога.

И хотя пели они на разных языках, гимны звенели в горах и согревали души всех людей.

И не только это. В группе паломников из Ньевра, к которой я присоединился, были, в частности, мэр, директор банка, но, забыв о своем высоком общественном положении, они, словно обыкновенные граждане, ухаживали за тремя больными, которых сопровождали… Когда мы прибыли в гостиницу, они с удовольствием, не прибегая ни к чьей помощи, все делали сами: и готовили пищу, и стелили постели. Я тогда глубоко почувствовал, что именно в этом заключается дух христианского учения.

(Трое больных, которые пришли с теми паломниками в Ньевр, выздоровели благодаря чуду и вместе со своей группой вернулись на родину.)

«Божью воду» Лурда Бог-Родитель хотел дать и японцам, но так как довезти ее до Японии трудно. Он даровал мне способ самому изготовлять ее. Бог-Родитель много раз торопил меня, и наконец я приготовил воду в чайной чашке и, никому не говоря об этом, поставил перед табличками с именами покойных на буддийский алтарь в моем доме и каждый день — утром и вечером — пил ее.

Я уже писал об этом. Два-три года назад, в первый день нового года, мой школьный друг пришел к зубному врачу, живущему поблизости, с зубной болью. Но в первый день нового года врач не принимал, и он зашел ко мне, держась обеими руками за щеку.

Я принес с алтаря чашку с «Божьей водой» и молча дал ему выпить, боль тотчас исчезла, и он удивленно спросил: а, собственно говоря, какое лекарство ты положил в эту воду? «Раз боль прошла, иди скорей домой праздновать Новый год с родителями, ведь сегодня первый день нового года», — с этими словами я проводил его до ворот.

На следующий день, ранним утром второго числа, ко мне пришел близкий друг, он был бледен. Его единственная дочь-студентка четыре дня назад попала в больницу с приступом аппендицита и уже три дня после операции лежит без сознания, жена не отходит от ее постели, рассказывал он в растерянности.

— Это чудесная вода из Лурда. Немедленно дайте ей выпить. — С этими словами я вручил ему бутылочку с «Божьей водой» и проводил в больницу.

И вот дочь, которая была серьезно больна, через пять дней здоровая выписалась из больницы, и лечащий врач и все, кто был в больнице, удивленно шептали, что совершилось чудо.

Мой друг радовался и стал всем рассказывать о пользе «Божьей воды», а я укрепился в уверенности, что «Божья вода» — это, как было мне сказано Великой Природой, та самая чудесная лурдская вода, и успокоился.

С тех пор ко мне стало приходить множество людей с просьбой дать им «Божью воду».

Приготовив воду, я встречался с каждым в отдельности и, внимательно поговорив с этим человеком, вручал ему воду.

Людские болезни проистекают в основном из-за того, что наша душа омрачается, на нее ложится пыль, но стоит ее очистить, как благодаря силе духа болезни исчезают и мы выздоравливаем.

Однако человеку трудно самостоятельно осознать, что его душа покрыта мраком и пылью, а «Божья вода» смывает и очищает все, что попало в душу, возвращая ее в прежнее состояние, и потому обладает силой оживлять ее.

Поэтому, когда мы пьем «Божью воду», молиться необязательно, достаточно внушать самому себе: «Я стану хорошим человеком». А хороший человек — это тот, кто считает ближнего своим братом.

В первое время я говорил это каждому, передавая «Божью воду». Но по мере того, как людей, просивших ее, становилось все больше, это стало для меня очень тяжелым бременем. К тому же во множестве появились такие, кто в беседе не нуждался, только бы воду получить. А случалось, что просто присылали свои бутылочки и просили наполнить и вернуть.

Дочь молча выполняла эту работу.

Люди — поистине самонадеянные существа.

Занятый приготовлением «Божьей воды», я часто думал о своем долге. И вспоминал, что Великая Природа велела мне помогать своим пером делу Бога по Спасению Человечества.

Поэтому по мере возможности я уединялся в своем кабинете, но часто бывало, что я не поспевал туда — много времени уходило на приготовление «Божьей воды», это стало препятствием для выполнения моего долга, и я заколебался: не прекратить ли мне это занятие.

Однако каждый раз грудь мою теснила мысль, что ведь в Лурде чудесная вода обильно бьет из-под земли. Нет, нельзя прекращать делать ее для японцев, думал я и ободрялся.

Мне хотелось бы, чтобы те, кто присылает мне бутылочки с просьбой: «Пришлите воды!», перестали легкомысленно относиться к ней только как к средству излечения болезни, чтобы они осознали, что это вода Лурда, драгоценная вода, дарованная Богом-Родителем Великой Природы, потому что Он любит людей как Своих детей.

И еще, я бы хотел, чтобы они осознали: в этом мире, кроме Бога-Родителя, нет никакого другого Бога.

В наше время появилось много новых религий и вер, но сколько ни молись придуманным людьми богам, никакой силой они не обладают. Распространение веры в других богов вызвано эгоизмом и личными интересами людей и не имеет никакого отношения к истинному Богу, а поэтому стыдно позволять вводить себя в заблуждение.

Хочу повторить, пусть даже это покажется скучным: нет другого Бога, кроме Бога-Родителя Великой Природы. Все прочее — это идолы, созданные людьми, никакие не боги, а одна болтовня.

Бог-Родитель Великой Природы делится частью своего духа с каждым человеком, дает ему рождение в этом мире и всех одинаково любит, как Своих детей: и хороших, и плохих, и нищих, и царей.

При этом Бог-Родитель, создав на земном шаре человека, впервые по прошествии нескольких сотен миллионов лет в 1987 году спустился на Землю для Спасения Человечества.

Мы, люди, должны каждый день благодарить Великую Природу и жить в согласии с ее желаниями… И это на самом деле просто, следует каждый день жить в радости, благодаря Великую Природу.

 

Глава одиннадцатая

«Вы все четверо приняты в Небесную школу» — такую фразу произнесла Родительница, когда супруги Кодайра этим летом пришли к нам и она говорила с нами: с супругами Кодайра, со мной и моей дочерью.

Так называемая Небесная школа — это что-то существующее в действительности? Что это означает?

Пока Родительница говорит с нами, мы не можем задавать ей вопросы, только запоминаем ее слова, а закончив говорить, она исчезает, не оставляя нам никакой возможности о чем-то спросить ее, поэтому если проявить настойчивость, вопросы остается адресовать юноше Юкинаге, то есть ясиро.

Поэтому в таких случаях я, оставшись наедине с собой, погружаюсь в размышления.

Небесная школа — что это означает?

На протяжении почти семи последних лет Родительница — если только она вместе с юношей Юкинагой не отправлялась за границу, чтобы там наставлять людей на праведный путь, — примерно раз в десять дней обязательно приходит ко мне домой и говорит со мной. Ее слова каждый раз записываются на пленку, и через два-три дня моя дочь неизменно переносит их на бумагу.

Благодаря этому ее слова я слышу ушами и вижу глазами и поэтому могу точно сохранить их в своей душе: эта пленка и напечатанный текст бережно сохраняются, их накопилось огромное количество.

По случаю я просматриваю что-нибудь из напечатанного и восхищаюсь свежестью текста и его искренностью, как будто читаю это впервые. Однако подчеркнутые слова, короткие замечания свидетельствуют о том, что я когда-то уже читал это. Впрочем, Родительница продолжает каждые десять дней приходить и разговаривать со мной.

Стыдно признаться, но когда она недавно сказала, что я поступил в Небесную школу, я втайне загрустил, как будто меня бросили, а затем разговоры Родительницы стали очень возвышенными, и, подумав, уж не это ли и есть Небесная школа, я смирился и теперь, как мне кажется, целеустремленно провожу в жизнь ее учение.

Родительница говорит со мной устами юноши Юкинаги, поэтому сначала я не особенно интересовался самим юношей и лишь удивлялся и восхищался речами Родительницы.

Когда мы впервые встретились с Юкинагой, он был красивым юношей лет восемнадцати. Время летит быстро, и с тех пор уже прошло почти десять лет.

За это время я постоянно наблюдал его сосредоточенность на самосовершенствовании, его духовные упражнения, его поведение, и теперь он стал для меня самым любимым, самым уважаемым, самым дорогим человеком. Родительница попросила меня быть его опекуном, и я, считая это честью для себя, стараюсь опекать его, как отец.

В первой половине октября этого года ясных дней не было, погода стояла пасмурная.

Это происходило оттого, что люди, занимающие высокое положение, испорченные богатством, превратились по духу в животных, о чем писали газеты, и небо отражало это. Я терпел, но тринадцатого числа, не в силах переносить такое, примерно в половине третьего обратился к Солнцу из окна своего кабинета:

— Покажи свой лик!

Не прошло и трех минут, как Солнце, раздвинув черные тучи, показало свой лик.

Однако менее чем через две минуты оно стало заходить за тучу, и я взволнованно закричал:

— Еще две-три минуты по крайней мере освети землю!

И тут Солнце, широко раздвинув тучи, послало свой свет на землю, и мой сад и все вокруг чудесным образом несколько минут освещалось солнечными лучами. Поднявшись с места в своем кабинете, я глубоко вздохнул, благодаря Солнце. Это было замечательно. Тут Солнце обратилось ко мне:

— Если завтра будет красный закат, то послезавтра небо разъяснится.

— Спасибо. — Я сложил ладони в знак благодарности к Солнцу.

Вечером четырнадцатого числа был красивый красный закат. Не только на западе, но и все небо окрасилось в ярко-красный цвет, такая красивая вечерняя заря бывает редко, поэтому, залюбовавшись, я неподвижно стоял у окна кабинета.

На следующий день, пятнадцатого числа, как и предвещало Солнце, небо было ясным, без единого облачка.

Я обычно просыпаюсь в пять утра, сразу же приступаю к работе и работаю до восьми часов.

Пятнадцатого числа была такая хорошая погода, что я, закончив завтракать и пробежав глазами газету, сразу вышел в сад, лег на спину на шезлонг и, закатав брюки до колен, начал принимать солнечные ванны.

Солнце, улыбаясь с небес, произнесло:

— Вот и прекрасно!

— Спасибо, — поблагодарил я, и Солнце тоже, пожелав мне здоровья, о многом рассказало мне, но его слова я храню в душе и вряд ли напишу об этом на этих страницах.

Тут в ворота вошли две дамы.

Дочери не было дома, она ушла к зубному врачу. «Вот незадача», — подумал я, а тем временем одна дама нажала на кнопку звонка. Так как никто не выходил, она, казалось, потеряла всякую надежду, но тут заметила старика, принимающего солнечную ванну, и робко приблизилась.

— Сэнсэй! Как удачно! Мы пришли в надежде увидеться с вами, хотя бы не заходя в дом… — торопливо заговорила она, встав на колени возле шезлонга.

Мне стало неловко за то, что она так стоит, я не знал, что сказать, и только извинялся. В это время Солнце на голубом небе громко смеялось, поэтому я мучился и убеждал себя успокоиться.

Женщина была родом из Кумамото, она приехала к родственникам в Тибу, но мечтала увидеть меня хотя бы вне дома, перед прихожей, и вот пришла в сопровождении родственницы… — многословно объясняла она, но я был так смущен, что почти не слышал, что она говорила.

— Как хорошо, что удалось повидать вас, — продолжала женщина. Это потому, что Господь привел нас к вам. Сэнсэй, разрешите пожать вашу руку. — С этими словами она пожала мне руку, я позволил и ее спутнице сделать то же самое, и обе, казалось очень довольные, направились к воротам.

А я остался лежать, ошеломленный.

Когда я взглянул на часы, было около одиннадцати.

Ну, за работу, — я вскочил, и тут Солнце окликнуло меня:

— Работать всегда успеешь. Продолжай принимать солнечную ванну.

— Я уже достаточно долго ее принимаю.

— Такая погода бывает редко… Какая будет завтра — неизвестно. Так что оставайся на месте и принимай солнечные ванны?

— Но уже пора работать.

— А известно ли тебе, что тело ты получил взаймы?

— Да, известно.

— А может, ты забыл? Безрассудно тратишь свое здоровье.

— Нет, я берегу его.

— Говоришь, что бережешь, а сегодня… Ты, при такой погоде, хоть и вышел в сад, не прошел и десяти шагов… лежишь… Ленишься закалять свое тело.

— Но зато, когда есть свободное время, я в день делаю по меньшей мере несколько сотен шагов, примерно тысячу, так что не беспокойся. Кроме того, перед сном каждый вечер обязательно занимаюсь йогой.

— Это всем известно… Слушай внимательно… И йоговская гимнастика, и топтание бамбука… все это каждый делает по-своему, и никто даже не задумывается, каким образом это влияет на наше здоровье. Надо очень несерьезно относиться к повседневной жизни, чтобы в такой редко выпадающий прекрасный денек не пройти и десяти шагов по саду! Глупец! Обойди сад несколько раз.

— Хорошо. Я понял.

— То, что человеческое тело получено взаймы, заруби себе на носу!

— Слушаюсь.

— Уж очень хороша погода, вот мне и захотелось отругать тебя. Интересные существа населяют Небесный мир! Ну хватит! Лучше посмейся! — И Солнце улыбнулось.

Я тоже непроизвольно рассмеялся… А в это время с неба послышалась красивая музыка. Я прислушался. Оказалось, это хор в сопровождении оркестра исполнял песню на мои неумелые стихи:

«Хочу слушать небесный голос с ясным сердцем», — подумал я и не смог сдержать слез.

В первую половину дня, когда я уже приступил к работе, внезапно появился Жак, он торопил меня отправиться вместе с ним в Истинный мир, где новые люди празднуют мое поступление в Небесную школу. Когда я отказался под тем предлогом, что воздух Истинного мира слишком разреженный, Жак рассмеялся.

— Тебе разрешили поступить в Небесную школу. Для этого Великая Природа изменила свойства твоего тела. Чтобы оно стало таким же, как у меня. Ну, все будет хорошо. Не волнуйся, и пойдем.

Итак, ведомый Жаком, я отправился в Истинный мир и не переставал удивляться…

Во-первых, я не чувствовал воздействия разреженного воздуха, я был в обычном своем состоянии. И поэтому сразу же успокоился, подумав, что теперь все увижу в правильном ракурсе.

Ряды высоких зданий были великолепнее, чем в любом из больших городов Европы, они выглядели величественно.

— Ты не видел Америку. Но даже в Америке нет таких величественных, красивых городов, — говорил Жак, как будто читая мои мысли. Он привел меня в парк за домами. Это был просторный, красивый парк. Мы сели на скамейку у фонтана, но, что странно, ни одного человека, ни даже тени человека не было видно.

— Сейчас у всех рабочее время, поэтому в парк никто не приходит. Даже на улицах, наверное, нет никого.

— Рабочее время?

— Да. В отличие от людей из Мира явлений, у людей Истинного мира нет ни эгоизма, ни личных интересов, они увлечены только работой как таковой.

— Работой? А какая здесь работа?

— Та же, какую они выполняли в Мире явлений при жизни… Исследователи продолжают свои исследования… Повара по-прежнему готовят пищу… Каждый занимается своим делом… Единственное отличие в том, что, поскольку здесь нет ни эгоизма, ни личного интереса, они вкладывают в работу всю душу, и поэтому результаты более высокие.

— Вот как… А я думал, что здесь мир смерти… Удивительно.

— Это еще не все… Результаты, полученные в Истинном мире, передаются в мир людей, облегчают им жизнь и способствуют прогрессу и счастью человечества. Те, кто живет в мире людей, об этом не знают. А на самом деле Мир явлений и Истинный мир составляют две стороны одной медали.

Все это было удивительно, но я вдруг забеспокоился: как же так, все обитатели Истинного мира заняты работой, один Жак наслаждается отдыхом в парке вместе со мной! Но он рассмеялся:

— Когда мы вместе были в мире людей, к моему имени прибавляли слово «гениальный». Благодаря этой гениальности ко мне и здесь относятся по-особому. Теперь, когда ты поступил в Небесную школу, и к тебе будет отношение особое…

Однако мне стало не по себе оттого, что мы только вдвоем были в этом огромном парке. Тем более что здесь все же был мир смерти. Я постарался успокоиться, подняв глаза к широкому небу.

— Ну вот, наступают часы отдыха, — наконец тихо сказал Жак и встал со скамейки. Тут к нам подбежал какой-то мужчина и, запыхавшись, проговорил:

— А, вы здесь? Все ждут!

Мы с Жаком последовали за этим мужчиной и, выйдя из парка, вскоре очутились перед зданием с замечательным залом для собраний.

Множество людей пели хором, стоя в этом зале. В основном это были японцы, но встречались и французы, и швейцарцы, и англичане, те, с кем я дружил во время учебы за границей. Все они, увидев меня, поднимали руки, делая мне знаки.

Я, отвечая на их приветствия, не переставал удивляться. Стараясь протиснуться среди поющих хором, появился Н., глава банка М.

— Мы ждали. — С этими словами он обнял меня.

Затем вместе с Н. мы затесались в толпу поющих из нескольких сотен человек и решили присоединиться к их пению. Мне сказали, что этот хор собрался для того, чтобы поздравить меня с поступлением в Небесную школу, но я не улавливал слов, а только чувствовал растерянность.

— Послушай, во времена нашей жизни в общежитии Первого лицея было несколько концертов, и ты доставлял нам всем удовольствие своим баритоном, так присоединяйся к хору, чтобы отблагодарить всех, — говорили мне и насильно тащили в толпу поющих; лишившись сил, я чуть ли не терял сознание.

На следующий день, имея возможность дать отдых уставшему телу, я вспоминал события предыдущей ночи.

Я думал, что прошлой ночью собрались уже умершие люди, которые встречались со мной в этом мире, но мне дали знать: это все те, кто в настоящее время живет в Истинном мире, а не только мои знакомые.

Вроде бы всем этим людям даны духовные тела, и в Истинном мире они живут как братья, любя друг друга. Каждый говорит на языке своей страны, но, общаясь друг с другом, они не испытывают никаких затруднений.

Духовное тело. Все говорили мне: это то самое тело, что было дано им в земной жизни, но тогда они полагали и не сомневались в том, что тело это неотъемлемо принадлежит им, тогда как на самом деле оно было дано им взаймы Великой Природой и потому называется духовным телом.

Люди из Истинного мира сетовали на то, что, знай они об этом в мирской жизни, уж наверное больше бы ценили и берегли свое духовное тело! И жили бы тогда гораздо дольше.

И еще им хотелось дать искренний совет живущим на Земле: наше физическое тело не принадлежит нам, оно драгоценность, которую одолжила нам Великая Природа, и поэтому важно сознавать, что оно — тело духовное.

Я осознал это не так давно.

Можно взглянуть на это с другой стороны — я уже много раз писал об этом: когда космос был миром смерти, существовала только энергия Великой Природы, благодаря которой космос все расширялся, и вот Великая Природа себе в утешение решила создать на Земле человека, и в результате ее усилий, которые длились сотни миллионов лет, ей это удалось — человек родился.

Тогда Великая Природа как Родительница наделила людей, каждого человека, частью своего духа, это было доказательством того, что все люди — ее дети, и к тому же свидетельством того, что все они братья.

Затем Великая Природа, она же Бог-Родитель, с любовью наблюдая с Небес за своими детьми, делала все для их счастья. Сколько же сотен миллионов лет это длилось… Под конец, не в силах терпеть, в 1987 году Бог-Родитель Великой Природы спустился на Землю для Спасения Человечества.

Какая незаслуженная щедрость! — благодарил я, еле сдерживая слезы.

В это время ко мне в кабинет вошел Жак.

— Ты, наверное, устал прошлой ночью? — спросил он.

Во время встреч с Жаком моя душа смягчается, и я и Жак — мы оба становимся молодыми.

— Я сегодня много думал: раз ты теперь тоже признал Бога, мне хочется вместе отправиться в Отвиль, во Францию. Морис тоже, похоже, здоров, пригласим и его!

— Это было бы замечательно.

— Может, на этот раз в нашем «храме» появится Бог.

— Обязательно появится… Но ведь Бог всегда ощущается рядом.

— Я рад, что ты так говоришь… Ах, как хочется вернуться на шесть с лишним десятков лет назад!

— Что? Неужели столько времени прошло?

— В Истинном мире живут, серьезно воспринимая каждое мгновение, поэтому такого понятия, как течение времени, там не существует.

— Вот как, но все-таки это мир смерти?

— Глупец!.. Разве я не жив, разве я не разговариваю с тобой? — рассмеялся Жак, а в это время снаружи послышалась прекрасная музыка. Мы открыли окно, обращенное в сад: действительно, с небес доносилась до нас музыка. Мы заслушались, и вдруг Жак прямо из окна стал подниматься к небу.

Я восхитился: неужели небо так близко — и не смог удержаться от смеха: ведь я поступил в Небесную школу!

Но тут же стал серьезным, получив предостережение от Солнца:

— Слушай внимательно! То, что у тебя есть сегодня, — результат твоих стараний, твоих тяжких трудов… Это твердо храни в своей душе. Понятно?

— Да.

— Тем, кто приходит за «Божьей водой», напоминай об этом. Многие думают, что они просто сподобились Божественной милости, но ты почаще говори им: вода тогда только имеет силу, когда ею пользуются те, кто старается всей душой помогать своим братьям. Говори им: стремитесь к этому постоянно!

— Понятно.

— Во всем, что бы ты ни делал, важно стараться. В последнее время люди, не прилагая стараний, хотят получить выгоду, и души их испортились. Печально. Так как твой долг — писать, заставляй людей посмотреть на себя критически. Тебе понятно?

Я снова посмотрел на Солнце, подумав о его доброте. Хотя оно постоянно милостиво дает нам свет и тепло, мы не благодарим его, а когда идет дождь или в пасмурные дни, ни с чем не считаясь, готовы требовать — покажись!

Своевольное, однако же, создание человек!

Он совсем не способен жить на Небе. Ведь пока он живет на Земле, нужно только одно: смиренно радоваться и благодарить за все.

— Чем ты недоволен? Ведь в результате твоих страданий ты, подобно небожителям, поступил в Небесную школу. — Внезапно у меня в кабинете раздался голос Жака, но я не мог отвечать ему. — Ты сделал такие успехи, что уже нет необходимости каждый день вставать в пять утра и подвергаться духовным упражнениям, и вскоре сможешь приступить к любимой работе, не так ли?.. Всегда должно быть радостно вставать рано и быть честным, работать — первый долг человека. Подобно небожителям… Если тебя что-то мучает, я всегда готов дать тебе совет. Потому что как человек Истинного мира я могу помочь… Может быть, плохо со здоровьем?

— Здоровье мое в порядке. Никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо… Не беспокойся. Но только хоть я и слышал, что физическое тело дано нам взаймы, я не верил. А теперь раскаиваюсь и одновременно печалюсь.

— Что ты имеешь в виду, не расскажешь ли подробнее?

— Я никогда не задумывался о том, что мое тело, моя плоть, являясь частью меня, существует независимо. Поэтому, примерно десять последних лет публикуя по велению Великой Природы в год по книге, я все это время не заботился о своем теле… Этим летом, в тот день, когда вышла в свет «Жизнь человека», я заметил, что мое здоровье пошатнулось, ноги ослабели и перестали меня слушаться. Я испугался… Тело вело свое существование самостоятельно, перестав быть частью меня… Это я заметил впервые.

— Потому что тело дается взаймы.

— Если бы я отнесся к этому серьезнее, я бы берег его больше… Глупо получилось.

— Даже ты так себя вел, а обычные люди, наверное, не замечают этого… А ведь тело — вещь, данная взаймы.

Тут ко мне зашел Сампэй Ямамото. Проходил мимо, объяснил он, и вот решил зайти.

— У вас такой серьезный вид — что-нибудь случилось?

— Нет, мы говорили о том, что человеческое тело — вещь, данная взаймы.

— Это само собой… Лучше послушайте: и в сегодняшних газетах сообщают, что те, кто стоит наверху, развратили свои души деньгами, речь идет о суммах в миллиарды и десятки миллиардов… Вот вам свидетельство того, что, хоть они и разбогатели, души их обнищали.

Я вдруг сник.

— Сэнсэй, а сколько вам лет? — внезапно переменив тему разговора, спросил Сампэй с серьезным видом.

— Сегодня утром только что родился.

— Вы родились в 1896 году, не так ли? Крепитесь еще четыре года!

— Почему ты вдруг заговорил об этом?

— Я хочу в вашему столетнему юбилею преподнести вам миллион иен… Сегодня утром вдруг подумал об этом…

— Ужасно… Придется ждать сто лет. Ведь я родился только сегодня утром. Однако заранее благодарю. От души спасибо.

— Я ведь многим вам обязан и ни разу не отплатил за добро…

— Я тоже тебе обязан… Береги себя… Недавно об этом был разговор; наше тело не принадлежит нам, его дала нам взаймы Великая Природа.

— Да что вы, не стоит… Я тоже заметил это впервые лишь теперь. Что ни говори, тело хоть и мое, но мне не повинуется.

— А… Собственно говоря, сколько тебе исполнилось?

— Уже полных семьдесят два.

— Только семьдесят два. Ты еще очень молод. Самое время заняться настоящей работой.

— Сэнсэй, не смейтесь надо мной.

— И не думаю. Я даже тебе завидую. Семьдесят два года — это молодой человек. Любая деятельность по плечу.

— В этом возрасте становишься обузой обществу, вот и меня вынудили уйти в отставку.

— Вот как? Но ведь профессор — тоже служащий… Значит, когда он уходит в отставку, ему полагается пенсия… Ты, должно быть, смог спокойно уйти.

— Я долго служил и вздохнул с облегчением.

— А такие, как я, перестав работать, не только не получат пенсию, но вообще лишатся каких бы то ни было доходов и уподобятся безработным. Мы не имеем возможности перестать работать… В моем возрасте я продолжаю трудиться, да…

— Поэтому вы бодры!

— К стыду своему! — вырвалось у меня, но я тут же поправился: — Какое там к стыду, это прекрасно, и я всегда благодарен Великой Природе.

Однако ощущение стыда от сказанного пришло не сразу.

— Сампэй-кун! Ты хорошо еще слышишь?

— Хорошо. Слух не слабый…

— В таком случае немного помолчим. Ты слышишь эту прекрасную музыку?

— Прекрасную музыку?..

— Ну да. Наверное, это и есть Небесная музыка, не так ли?

— Что? Небесная музыка?.. Не слышно.

— А хвалишься, что со слухом все в порядке… Не слышишь такую прекрасную музыку… Почему? Прочисть свои уши, давай вместе послушаем!

В моем сердце тихо звучала музыка, которую можно было поистине назвать небесной, но Сампэй лишь растерянно смотрел на меня. К великому сожалению.

Я хотел, чтобы друг мой Сампэй поступил в Небесную школу, и мой дружеский долг был определить, как подготовить его к этому, какие упражнения ему нужны. Я внимательно посмотрел на него, чтобы понять это.

Судя по умиротворенному выражению его лица, он был само спокойствие.

— Сампэй-кун, ты еще молод, может быть, попробуешь заняться любым делом, какое тебе по душе?

— Мне стало стыдно, когда я узнал, что сэнсэй в таком возрасте все еще не сдается… Это меня вдохновляет, но…

— Существует, наверное, множество проблем, связанных с теми исследованиями, которыми ты занимался до сих пор… Если постараться, обязательно будешь вознагражден хорошими результатами — это гарантирует тебе сама Великая Природа.

— Понятно. — Сампэй с улыбкой поднялся и вдруг удивленно сказал: — А! Я слышу красивую музыку. Уж не играет ли внизу ваша дочь?

— Это с небес! Небеса тоже благословляют тебя. — Не в силах проводить его, я, сидя, добавил: — Береги свое здоровье. Ведь оно дано тебе взаймы.

— Хорошо. — С этими словами Сампэй вышел из комнаты, а я не мог сдержать слез.

Что это за слезы? — спросят меня, и я отвечу, что это слезы восхищения музыкой, доносящейся с небес, а на самом деле это были слезы раскаяния.

Я раскаивался, потому что растрачивал свое тело, данное мне взаймы, хотя должен был беречь, и вот довел его до такого ослабленного состояния. Как мне выпросить прощения у Бога-Родителя Великой Природы? Но назад уже не вернешься.

Какое расточительство!

 

Глава двенадцатая

Сейчас я вам покажу человека, над которым смеются небеса.

Передо мною красивая японская женщина. На ней щегольской японский наряд, на лице косметика, так что выглядит она лет на тридцать, но на самом деле ей за пятьдесят. Она уже больше двадцати минут говорит со мной — и когда же наконец прекратит?

Весь ее рассказ сводится к очень простой вещи: ее единственный сын, лицеист, отказывается ходить в лицей, она не знает, что делать, и вот просит — нельзя ли привести его ко мне, чтобы я сделал ему внушение.

Я согласился, и на следующий день она пришла вместе с сыном и мужем и, выставив их впереди себя, начала красноречиво рассказывать: вышла замуж она по любви, родила одного ребенка, была счастлива, но в последнее время муж перестал разговаривать с ней и хочет развестись, но оба они католики, поэтому не могут… и так далее — многословно, цветисто, напористо, не давая никому вставить ни слова… Не вытерпев, я прервал ее.

— Госпожа! Остановитесь наконец!

И затем обратился к сыну:

— Твоя мама сетует, что ты стал немым. С какого времени ты лишился дара речи?

— Нет, я не немой.

Мать тут же встряла, но я остановил ее и спросил у сына:

— Ты с трудом поступил в знаменитый лицей, но, перейдя на третий курс, отказался посещать занятия… Почему?

Сын смущенно молчал, опустив голову.

Тут сидевший рядом его отец, экономический обозреватель, произнес:

— Знаете, его мать, приходя на родительские собрания, вот в таком же тоне, как сейчас, без всякого стеснения, завладевала разговором и мешала вести собрание… Сыну было стыдно, вот он и заявил, что не может посещать занятия… Я разрешил ему не ходить в лицей при условии, что он успешно сдаст выпускные экзамены.

Тут, перебивая его, снова заговорила мать:

— Он просто слишком любит ребенка. Балует его.

В это время с небес послышался громкий смех, и я отключился.

Когда я пришел в себя, женщина продолжала разглагольствовать, но понять ее было невозможно.

Перестав ее слушать, я обратился к сыну:

— Ты сдал экзамены?

— Да, сдал.

— Это хорошо. Молодец.

Я взглянул на отца, а тот с улыбкой сказал:

— Странно, конечно, что это говорит отец… но сын и вправду замечательный парень, не причиняя родителям никаких волнений, сразу поступил куда хотел — в университет.

— Вот как! Молодец!.. И какую специальность ты выбрал?

— Собираюсь заниматься естественными науками. Специальность еще не определил, но… так как поступил я в Токийский университет, думаю, с этим можно не спешить.

Тем временем продолжавшая трещать мать внезапно обратилась ко мне:

— Вот я и говорю, трачу силы, а он…

С неба донесся смех, я тоже улыбнулся и некоторое время слушал то, что говорила женщина..

Не выдержав, сын спросил меня:

— Сэнсэй, как вы считаете, не больна ли мама?

— А других отклонений у нее нет?

— Вроде бы нет, вот и отец подтвердит: в повседневной жизни она умелая домашняя хозяйка.

— Ее болезнь, очевидно, заключается в том, что она говорит как бы сама с собой и не может остановиться?

— Ни я, ни отец не сведущи в медицине. Мы пытались разобраться, но… Такой болезни нет… По правде говоря, сегодня мы пришли втроем только потому, что мама убеждена — уж Учитель-то сможет поставить диагноз. Вот и потревожили вас.

— Я тоже ничего не смыслю в медицине. Но раз такое дело, пожалуй, попробую задать твоей маме вопрос. Прошу простить, если я вмешиваюсь в вашу частную жизнь.

В это время на небе раздался смех… Я тоже улыбнулся небу — ему было смешно, что у меня такой собеседник, — и сказал:

— Госпожа! Пожалуйста помолчите!

Но она не останавливалась. Сильно хлопнув ее по плечу, я снова, смеясь, сказал:

— Ну, может быть, хватит нести этот истерический вздор?

Когда я трижды прокричал ей это в самое ухо, она наконец прервала словесный поток и, подозрительно взглянув на меня, произнесла:

— Кто это мешает мне сказать то, что я хочу? Как грубо!.. Сэнсэй, вы пришли? Скажите, кто это был?

— Это был я… Вы хоть помните, что вы говорили?

— Запомнить должен был тот, кому говорили… Я только посредничала.

— Только посредничали? А кто же говорил?

— Дух.

— Дух… Что это такое?

— Великий дух. Он вошел в мое тело и говорит.

— И вы ни разу его не отвергли, не отказали этому так называемому духу?

— Но я боюсь ему отказывать.

— А вы предчувствуете, когда этот дух хочет снизойти на вас?

— Как вам сказать… Я ощущаю, как бы это выразить, какое-то беспокойство.

— А вам не случалось рассказывать об этом врачу?

— Нет, потому что это не болезнь.

— Но это симптом острой истерии.

— Симптом острой истерии? Речь великого духа? — При этих словах женщина громко рассмеялась.

На небесах тоже раздался смех, Великая Природа, смеясь, повелела мне помочь этой женщине, поэтому я тоже с улыбкой глядел на нее.

Затем с губ моих слетели слова:

— Я только сегодня познакомился с вами и ничего не знаю… Но ваш супруг, говорят, честный, серьезный, прекрасный человек. Он увлечен работой, преуспевает, но при этом скромен и добр… Даже когда вы, госпожа, делали глупости, он ни разу не поругал вас… Бог хвалит его за это.

— Это правда. Я сейчас вспомнила: через несколько месяцев после свадьбы в один прекрасный день он с серьезным видом сказал: «В Священном Писании сказано: „Вначале было Слово“»… Так как Бог дал язык только человеку, то люди, и в особенности супруги, должны говорить друг с другом о любви, о результатах своего труда и углублять взаимное доверие… Оглядываясь назад, вижу, что мой муж всегда жил по этим прекрасным заповедям, а я не выдержала испытания. Особенно с тех пор, как сын поступил в лицей.

— Вы не выдержали испытания? Что это значит?

— Было бы лучше, если бы муж работал вне дома, но по роду своей деятельности он все время находится дома. Когда сын пошел в лицей, я словно бы стала независимой, и мне захотелось заняться чем-нибудь конкретным… Но присутствие дома мужа угнетало меня, душа была неспокойна. Когда он заговаривал со мной, у меня прежде всего вырывались слова недовольства и жалобы.

— Бог говорит… Ваш супруг принимал ваш ропот и жалобы за проявление любви… А знаете, госпожа, ваш супруг скоро станет консультирующим вице-президентом компании К., будет активно действовать в экономических кругах и работать для Японии… Компания К. — это супер-компания, не так ли?

— Послушай… Это правда? — обратилась женщина к мужу, и тот с улыбкой ответил:

— Конечно правда… Ведь так говорит Бог.

— Лучше бы ты сказал мне об этом пораньше.

— Так ведь и я тоже только что об этом услышал… Но Бог ошибаться не может.

В это время с небес опять послышался веселый смех. Это смеются надо мной, подумал я и, взяв себя в руки, обратился к женщине:

— Госпожа, вы говорили, что какой-то дух то ли сошел на вас, то ли пристал к вам, но — как он выглядит, этот дух?

— Как выглядит?.. Он не виден.

— Не виден, говорите… Потому что его нет. Того, чего нет, нельзя увидеть, не так ли?

— Нет, он существует, именно поэтому в последнее время появились разного рода новые религии и верования.

— Хватит, госпожа… Давайте прекратим этот разговор. Разве вы не ревностная католичка? Судя по тому, что я сейчас наблюдаю, у вас симптомы истерии крайней степени. Если вы как можно быстрее не займетесь этим и не излечите себя своими силами… вам грозит сумасшествие.

— Сэнсэй, не пугайте меня.

— Ваш супруг и ваш сын волнуются за вас. Бог-Родитель Великой Природы утверждает, что оба они — люди чистосердечные, добрые. И вы сами тоже, до того как впасть в истерию, были человеком правдолюбивым. Я хочу спасти вас от тяжелой болезни, обратившись к тому, что свойственно вам всем троим, — к правдолюбию… Вы католичка, поэтому вам известно о чудесной воде Лурда, верно?

— Да, но…

— Бог велит мне дать вам чудесную лурдскую воду.

— Что, лурдскую воду? Это правда?

Так как женщина была, по всей видимости, обрадована, я попросил дочь принести маленькую бутылочку с лурдской водой, бережно хранившуюся в холодильнике.

— Это та самая лурдская вода. Я тоже, когда был слаб, накапывал в чай две-три капли, и ко мне возвращались силы. Вот, попробуйте. — С этими словами я накапал в ее чашку с чаем три-четыре капли.

Взяв в руки бутылочку с водой и рассмотрев ее, она с очень решительным видом одним глотком выпила чай:

— На вкус ничего особенного, но… Интересно, в воду ничего не добавлено? Мне как-то легче стало на душе, появилось ощущение свежести.

— Добавлено.

— Вот как? Какое лекарство?

— Истинное правдолюбие, которое через эту воду удаляет грязь и муть с души, а очистившаяся душа излечивает тело.

В это время с небес послышалась красивая музыка и радостный смех людей, наслаждающихся ею, и я с облегчением вздохнул, решив, что пока что закончу с этой женщиной, но та, подойдя к мужу и сыну, стала что-то говорить им, а потом они, все втроем, подошли ко мне, и муж сказал:

— Сэнсэй, мы вам очень благодарны. Жена говорит, что очнулась от долгого кошмара, и извинялась перед сыном и передо мной… Мы втроем от души благодарны вам, сэнсэй.

Они уже хотели уходить, но я задержал их, обратившись к женщине:

— Госпожа, послушайте! Вы ведь знали о чудесной воде из Лурда? Бог-Родитель Великой Природы пожелал даровать божественную воду жителям Страны восходящего солнца, напитав ее божественной любовью и истиной, добытой долгими трудами; вот таким образом получилась эта «Божья вода»… Вы возьмете ее с собой?

— Что?.. Я могу взять? Эту «Божью воду», подобную воде Лурда?

— Когда будете пить эту воду, думайте в глубине души, что становитесь хорошим человеком. Хороший человек — это тот, кто всех ближних считает своими братьями. Вы ведь поняли, да?

Затем все трое ушли.

— Люди поистине недостойные, жалкие создания, — сказал я, желая принести свои извинения Небу, и тут:

— Действительно, человек вызывает сочувствие, — донеслись до меня слова, я смутился, но тут же с неба послышался тихий смех, и я, успокоившись, что на этом проблема той женщины разрешилась, сложив ладони, вознес благодарения Небу. Три раза повторив: спасибо, спасибо, спасибо!

С тех пор прошло несколько дней, и я уже забыл о случае с женщиной, как вдруг однажды вечером, когда я подошел к почтовому ящику за вечерней газетой, от калитки меня окликнули:

— Сэнсэй! — и ко мне подбежал молодой человек.

Я узнал сына той женщины. Возвращаясь с занятий, он дважды подходил к моему дому, но стеснялся нажать кнопку звонка. Радуясь, что на третий день смог все-таки встретиться со мной, он стал благодарить меня:

— У мамы с тех пор прошли истерики, она стала хорошей домохозяйкой. Большое вам спасибо.

— Вот и хорошо… А ваш отец вступил в должность вице-президента компании К. Бог-Родитель Великой Природы полагает, что теперь не о чем волноваться. Великая Природа радуется, что все это стало возможным благодаря вашей с отцом правде.

— Это все благодаря вам, сэнсэй. Идите в дом, холодно. А мне пора. — С этими словами он, несколько раз поклонившись, ушел. Выглядел он так, что за него можно было не беспокоиться.

Я вместе с небесными людьми проводил аплодисментами его удаляющуюся фигуру.

Примерно через год после этого меня посетила бабушка С., я проводил ее в гостиную, она села на стул и, прикрыв лицо платком, молчала.

Муж этой женщины работал на маленькой семейной фабрике, производящей электрические детали, работа его была связана с финансами, он обладал привередливым характером и вроде бы постоянно издевался над женой.

В частности, он велел ей каждый день аккуратно и детально записывать в тетрадь домашние расходы и каждый вечер проверял их, как инспектор, и выражал свое недовольство, что было тяжело для этой женщины, его жены. Двое их детей жили самостоятельно. Достигнув пенсионного возраста, они вдвоем встретили старость, но он по-прежнему проверял книгу домашних расходов.

Об этих страданиях она жаловалась, временами приходя ко мне, и я всегда утешал ее, объясняя, что это проявление любви мужа к ней.

И вот, наконец, вытирая слезы, женщина рассказала…

Муж ее умер. На сорок девятый день она отслужила поминальную службу сорок девятого дня со дня смерти мужа, но это не принесло ей облегчения, она не может успокоиться. Причина в том, что перед смертью муж стал благодарить ее, поскольку, сказал он, следуя его указаниям, она аккуратно вела книгу расходов, они не тратили лишних денег и поэтому смогли накопить солидную сумму. «Так что ты сможешь жить, не прибегая к помощи сыновей», — с этими словами он, достав из-под подушки две сберегательные книжки, передал их ей, сказал, что теперь он спокоен, и тихо заснул, перестал дышать.

— Я только и делала, что сердилась на мужа за то, что он такой скупой, а он был хорошим человеком, а я — плохой. Когда я записывала расходы в тетрадь, он с большим трудом, стараясь, чтобы я не заметила, скопил по секрету денег, — со слезами говорила она. Интересно, как о ней думают в Небесном мире?

На следующий день утром из моей родной деревни приехала дальняя родственница П., она сопровождала двух своих внуков в столицу и навестила меня.

Когда я был учеником средней школы, в соседнем доме у моих родственников жили сестры, ученицы начальной школы, и их старший брат по имени Масахиса. Их мать была хорошим человеком и мне тоже много помогала, но внезапно умерла от трудных родов. А потом в их дом вошла другая женщина со своими детьми, она была злая, и трое ее неродных детей жестоко страдали… С особенной жестокостью она обращалась с Масахисой, попрекая его тем, что он не родной, а приемный сын. Когда ему исполнилось двадцать лет, он, заявив, что не хочет быть рыбаком, вернулся на родину, в Хёго.

С тех пор почти пятьдесят лет от него не было никаких вестей, и когда все его уже совсем забыли, от него на адрес этой женщины, его сестры П., неожиданно пришло письмо, в котором была большая сумма денег — 50 000 иен — и было написано: «Отслужи заупокойную службу по маме». П. не решалась принять такую большую сумму и обратилась ко мне за советом, как ей следует поступить.

— Вы ведь верующая и, наверное, посещаете церковь Тэнри. Что, если обратиться в церковь и устроить великолепную поминальную службу по вашей матушке? Если вы пригласите Масахису, он, наверное, с радостью приедет. В свое время вы перенесли жестокие страдания, а теперь сможете радоваться и испытывать счастье в окружении тридцати восьми внуков. Масахиса-сан ведь ваш старший брат.

— Но может, все-таки вернуть ему половину?.. Уж слишком большая сумма.

— Возьмите ее… Может быть, для вашего брата пятьдесят тысяч иен не такая большая сумма.

Старушка из моих родных мест боится, что 50 000 иен слишком большая сумма, интересно, как о ней думают в Небесном мире?

На следующий день вечером пришел молодой человек К. из Иватэ, который сказал, что и в этом году приехал на зимние заработки. Я только что получил мешок с рисом нового урожая и еще не отправил благодарственное письмо. Поздоровавшись, мы заговорили о том, как ему живется.

Судя по его рассказу, арендаторы один за другим возвращают им землю; в результате ему и его шестидесятилетней матери принадлежит теперь рисовое поле площадью около трех га, с которым они не справляются и не знают, что делать. Он хочет жениться, но нет девушки, которая пошла бы за него замуж, и, хотя ему тридцать пять лет, он все еще холост.

Ему приходится, как это делают поденщики, во время, свободное от сельскохозяйственных работ, приезжать на заработки в Токио. Он даже подумывал, не оставаться ли работать в Токио в течение всего года, но как бросить землю и усадьбу, доставшиеся ему от многих поколений предков? И в заключение добавил с горькой улыбкой;

— Сэнсэй, хотелось бы вашего совета по этому поводу, но у вас, наверное, нет ответа?

Этот молодой землевладелец… интересно, что о нем думают в Небесном мире?

На следующее утро, когда я, пробежав глазами газету, поднялся в кабинет, ко мне явилась незнакомая женщина лет тридцати четырех — тридцати пяти и сказала, что хочет познакомиться со мной.

Дочь, у которой был неприсутственный день в консерватории и поэтому она была дома, провела ее в комнату ожидания и спросила, какое у нее дело. Женщина сказала, что хотела бы наняться в наш дом прислугой с проживанием. У нас не было необходимости в прислуге, и дочь, отказав, хотела проводить ее. Но та, не вставая со стула, произнесла:

— Послушайте! Мне некуда идти, — и заплакала.

Оказалось, что на родине в Ямагате ее насильно выдали замуж и примерно через месяц, не в силах терпеть, она убежала из дома мужа. Вернуться в родной дом она не могла и, полагая, что в столице найдется для нее работа, бежала в Токио, но Токио — страшное место… Ее кругом обманывали, она попала в ужасное положение, вплоть до того, что ее заставляли заниматься проституцией… И вот теперь она пришла ко мне просить помощи…

Дочь, сочувствуя ей, сказала:

— Даже если отец встретится с вами, он ничем не сможет помочь… Но если вы твердо решили встать на ноги, у меня есть ученики, которые помогают женщинам, попавшим в беду… Попробую обратиться к кому-нибудь из них.

Та молча кивнула, и дочь незамедлительно позвонила одному из своих учеников. Услышав о положении этой женщины, он ответил, что сможет помочь ей встать на ноги, пусть она сейчас же придет. Дочь обрадовалась и, подробно объяснив, где живет ученик, попрощалась с гостьей.

Однако вечером, когда уже стемнело, ученик дочери позвонил ей и сказал, что он ждал, но женщина не пришла.

Я хотел сообщить Небесному миру об этой женщине, и тут мне напомнили, что я принят в Небесную школу, и препроводили на Небо.

Я оказался в зале величественного здания, похожем на красивый весенний сад. Там было тепло, там собрались старые и молодые мужчины и женщины, служащие Богу-Родителю Великой Природы, было время отдыха, и под аккомпанемент тихой музыки они танцевали.

Одна из женщин подошла ко мне и, протянув обе руки, пригласила на танец. Я никогда раньше не танцевал, но взял ее за руку и так же, как все, начал танцевать, тихо разговаривая с партнершей.

— Это и есть «жизнь в радости», одна из форм Райской жизни. Здесь нет ни эгоизма, ни корысти, все братья… Поэтому они не знают ни болезни, ни смерти, они здоровы… Бог предлагает этот образ жизни земным людям.

— Земные люди корыстны и эгоистичны, и души их растлились — это стыдно.

— Однако Бог полагает, что все люди — Его дети, Он спустился на Землю ради Спасения Человечества, и хотя с тех пор прошло всего четыре года, среди жителей западноевропейских стран, говорят, увеличилось число людей, которых считают божественным идеалом.

Время отдыха закончилось, и тут я заметил, что меня окружают люди из Истинного мира. Разговор оживился. В частности, там были и писатели, и мы стали говорить о том, над какими произведениями работаем.

Тут я подумал, будто очнувшись от сна: сколько же сотен миллионов лет прошло с тех пор, как Великая Природа создала на нашем земном шаре человека? Сколько миллиардов лет?

И за весь этот безгранично долгий в истории человечества период Бог-Родитель Великой Природы впервые сошел на Землю. Говорят, это случилось в 1987 году. Четыре года назад. И ради Спасения Человечества. За эти четыре года он устроил Великую Уборку земного шара, все западноевропейские страны стали демократическими государствами, прекратили конфликтовать друг с другом и стали шаг за шагом продвигаться к идеалу Великой Природы, гласящему, что все люди — братья.

Тут появился Жак.

— Вот ты где? — засмеялся он. — Я искал тебя. В Истинном мире тебя в последнее время называют Земным Солнцем, а Земное Солнце должно поспешить в Небесный мир.

— Мой долг рассказать всем о Небесном мире.

— Поэтому твои друзья из Истинного мира ожидают тебя. Они устроят тебе великолепную встречу и проводят в Небесный мир.

Я последовал словам Жака. Как вспомню, со времен моей молодости, когда я жил во Франции в Отвиле, мы с Жаком всегда старались действовать заодно, и теперь он в конце концов привел меня из Истинного мира ко входу в мир Небесный.

Я был удивлен, узнав, что Небесный мир находится в той же атмосфере, что и Истинный мир. Но если Истинный мир — это совершенно современный город с монументальными архитектурными сооружениями, Небесный мир скорее напоминает парк.

Оказавшись перед ним, мы с Жаком, опустив головы, некоторое время не могли от волнения вымолвить ни слова, а тела наши словно бы перестали существовать, ведь перед нами был Небесный мир, к которому, каждый раз, когда что-нибудь случалось, мы обращали свои сетования и просьбы, которому постоянно молились!

Когда я очнулся, оказалось, что мы вдвоем сидим рядом на скамейке с левой стороны от Небесного мира, а наши руки со сложенными ладонями воздеты по направлению к нему.

— В Небесном мире Бог-Родитель радуется — придя сюда, я, к счастью, в этом убедился. Слушай музыку.

— Но я уже заслушался нежными звуками чудной музыки и успокоился, узнав о радости Бога-Родителя.

— Хотя Богу-Родителю все известно о людях, я на днях сообщил ему об образе жизни нескольких человек, типичном для мира людей… Я совершил постыдный поступок… Мне совестно.

— Но это же твоя обязанность. Успокойся! Давай-ка и мы тихо порадуемся радости Бога-Родителя.

Мы с Жаком тихо погрузились в ощущение радости, но вдруг я, вспомнив ужасную вещь, вскочил. Как же так, ведь я должен был написать о радости Небесного мира, но не написал об этом ни слова… Жак стал утешать меня:

— То, что ты не писал о Небесном мире, вполне естественно. Ведь кроме радости здесь не о чем рассказывать… Благодаря тому что ты продолжаешь писать, Бог-Родитель радуется в Небесном мире.

— И все-таки я — глупец.

— Перед Богом все люди глупцы. Ну, давай-ка со спокойным сердцем, простодушно отпразднуем Божественную радость… Слушай внимательно музыку из Небесного мира.

Так мы с Жаком сидели рядом на скамейке перед Небесным миром, и в звуках небесной музыки растворились и наши тела и души, и даже время.

— Ну, и куда ты теперь направишься? — внезапно спросил меня Жак.

Я удивленно взглянув на него, не нашел, что сказать.

Жак с улыбкой продолжал:

— Наверное, вернешься на Землю.

— Бог… велел мне идти на Землю Начала.

— Землю Начала?..

— Она находится в Стране восходящего солнца, в Японии. Это нечто вроде Святой земли, которую создала Великая Природа, когда создавала человека… Наверное, ты не бывал там?

— Когда ты писал «Вероучительницу», я интересовался разными вещами: и Землей Начала, и учением Тэнри, но в то время мне еще, к сожалению, не была дарована возможность посещать Мир явлений… А сейчас я мечтаю об этом — отправимся вместе!

— Вот как?.. Знаешь, не помню, с каких пор, но когда для меня наступали трудные времена, ты обязательно оказывался рядом, и я успокаивался.

— Что ты станешь делать на Земле Начала?

— Не знаю… Мне просто велено: «Иди». И я пойду, а потом, вероятно, получу указания от Великой Природы.

— A-а!.. Все это — радость Небесного мира. Итак, возвеселимся.

В это время музыка стала величественной, такой я никогда раньше не слышал, и мы с Жаком, невольно взявшись за руки, заслушались. Это и есть мелодия Небесного мира?

Тут я понял, что именно в этот момент, когда в атмосфере наивысшего блаженства Небесного мира мы с Жаком забыли себя от восторга, я должен поставить точку в своей книге «Сон Великой Природы», и с облегчением вздохнул.

И первым делом, обратившись к рукописи, лежащей на столе, склонив голову, без слов поблагодарил Великую Природу. В это время неожиданно раздался голос госпожи Родительницы.

Он послышался из-за моей спины, я хотел оглянуться, но мое тело не двигалось, и хотя все еще было 29 число последнего месяца 1991 года, она говорила так, будто мы уже встретили первый день следующего года:

— В этом году обезьяна родит в мир множество детенышей и посеет семена новых успехов этого мира. Каждый человек в новом году утвердится на своем земном пути, поскольку сумеет усовершенствовать свою душу, проложит верную дорогу для будущего. Семена, посеянные в этом году, дадут всходы, и будущий год, год Петуха, станет годом сбора прекрасных плодов. С правдой в душе надо сеять хорошие семена… Посеешь хорошие семена — все будет легко. А если их тщательно сохранять в амбарах, то в нужный момент не будешь испытывать нужды…

В своем кабинете я не приготовил магнитофон для записи ее речей и поэтому мог надеяться лишь на свои уши, я очень старался, но своим слабым слухом с трудом улавливал содержание ее речей… Если голос собеседницы становился тише, я не мог расслышать его. Я хотел обернуться, но верхняя половина моего тела не двигалась. Я стал нервничать, и тогда позади меня тихо прозвучал голос:

— В этом году для тебя в твоей долгой жизни открывается путь, на котором ты сможешь обрести огромное и светлое Солнце. Бог-Родитель намерен дать тебе Небесный орден, поэтому встречайся со всеми, постоянно сохраняя величие души, с кем бы ты ни общался, говори с достоинством, вкладывая всю душу, веря в свои силы. Расправь плечи — если душа богата, ни старости, ни слабости не бывает. Важно то, насколько богата твоя душа… Как бы ни был стар дом, для того, кто в нем обитает, он становится замечательным домом, обладающим своей историей и своей важностью, обладающим ваби и саби. Если с достоинством в душе постоянно двигаться в правильном направлении и видеть правду, и старение выглядит достойно. Нельзя бояться старения. Если постоянно укреплять свою душу, тело, естественно, и Бог укрепит… Способ существования — в нем нет ни нового, ни старого. Существовать постоянно и просто, без перемен долгие годы и месяцы, как весна, лето, осень и зима, повторяясь, сменяют друг друга.

Твоя важная задача — как следует донести это до всех… Именно поэтому ты проживешь четыре эпохи: Мэйдзи, Тайсё, Сёва и Хэйсэй. Ты должен прожить эти эпохи, следуя определенному пути. И еще, Кодзиро, чтобы уверенно распространять среди молодых людей определенный взгляд на вещи и суждения, важно уверенно описывать тот путь, идя по которому человек может жить, по-настоящему совершенствуясь, не старея душой. В этом большую роль играет образ жизни…

То ли оттого, что голос Родительницы стал тише, то ли оттого, что мой слух стал слабее, как я ни старался, я слышал только отрывки… Она с удовольствием сообщила мне, как рада, что в этом году люди, в соответствии с тем, что считает идеалом Великая Природа, встретили утро «жизни в радости», как если бы они находились в Раю…

Мне хотелось поблагодарить Родительницу за благодатную щедрость, но в тот момент, когда я обернулся. Родительница исчезла…

И тут заговорил Жак:

— Этот год — год Обезьяны. Ты, кажется, родился в год Обезьяны?

— Да, в год Обезьяны… Почему ты спрашиваешь?

— И обезьяна падает с дерева. Будь осторожен!

— Все в порядке. Я обеими ногами крепко стою на Земле. Не волнуйся.

И оба мы, улыбнувшись, взглянули друг на друга. Дружба — благодатная, драгоценная вещь. В этот момент в облике двоих почти столетних стариков не было и намека на старческое безобразие, они выглядели даже величественно.

 

Глава первая

Проснувшись, я вышел на веранду и глубоко вздохнул. В это время, словно бы растворяя в моей душе мелькнувшие слова, прямо подо мной послышался чудный голос соловья.

Он доносился со старой красной сливы.

Соловей, усевшись на ветке расцветающей красной сливы, безмятежно тихо пел.

«Не спугнуть бы» — подумал я и тихо закрыл окно.

Февраль 1992 года. Сегодня день смерти жены.

Неужели прошло десять лет? То утро тоже было ясным, и на красной сливе пел соловей. То ли оттого, что я тогда лучше слышал, песня соловья звучала по-юному весело.

И жена, которая перед тем лежала несколько дней, встала, как обычно, оделась в будничную одежду и, слушая поющего соловья, радовалась, а днем, сидя за обеденным столом и держа в левой руке пиалу, перестала дышать. Это было совсем незадолго до ее восьмидесятилетия.

Ненадежность человеческой жизни. А ведь все думали, что, слабый и болезненный, я уйду раньше. Как было бы хорошо умереть вместо нее, мне так хотелось, чтобы она подольше радовалась последним годам жизни.

Больше всего я люблю 8 Токио февральскую погоду.

Мало дождей, воздух прозрачный и легкий, и, когда тихо, полной грудью вдыхаешь его, как в горах Швейцарии близ Женевского озера, кажется, что все тело наполняется энергией… Чудесно!

В это ясное утро мне захотелось всех благодарить, день обещал быть счастливым до самого вечера, и настроение было легким, безмятежным… Спустившись вниз и умывшись, я прошел в столовую, и тут раздался голос дочери:

— Так красиво поет соловей, я записала на пленку… И сейчас еще поет… Скоро весна.

Кажется, примерно в такое же время на следующий год после смерти жены дочь, услышав пение соловья, заплакала:

— Наверное, это мама грустит, как же тяжело…

Горько рыдавшая тогда дочь с тех пор сильно повзрослела. Прекрасно зная, что сегодня годовщина смерти матери, она даже не упоминает об этом.

Сразу после завтрака, бегло просмотрев газету, я хотел было вернуться в кабинет и приняться за работу, однако погода была так хороша, что мне захотелось немного пройтись по саду. Но, выйдя в него, я увидел, что на газоне под красной сливой стоит шезлонг.

Чем ходить, лучше прилечь на шезлонг, подумал я и, к своему стыду, сразу же улегся в него. Шезлонг был поставлен прямо против солнца, сиявшего в необъятном небе.

Я лег навзничь, вытянув ноги, и тут Солнце заговорило со мной. Слушая его рассказы о разном, я снял носки и закатал брюки снизу, подставив ноги солнечным лучам…

Не успел я расслабиться, как появилась моя редакторша из «Синтёся».

— Шла мимо на работу, — сказала она, — и решила заглянуть.

Предстать в столь непотребном виде перед этой молодой и красивой женщиной — не только невежливо, но и стыдно, но времени на то, чтобы привести себя в порядок, не было.

Впрочем, она примерно лет десять была редактором моих книг, и мы стали близкими друзьями, поэтому я чувствовал себя свободно, решив, что она простит мне мой вид, но молодая женщина, вероятно, сама почувствовала смущение, поэтому, коротко рассказав мне о том, что привело ее ко мне, и заметив, что заскочила на секунду, она тотчас же ушла.

А дело состояло вот в чем: она на днях закончила чтение моей рукописи, которую в июне этого года будет издавать издательство «Синтёся», находится под сильным впечатлением, но затрудняется выбрать название для книги. Сколько ни думала, так и не могла придумать ничего сверх того, что придумал я сам.

— «Сон Великой Природы». На том и остановимся. — С этими словами она поспешно удалилась.

Я не мог проводить ее до ворот и, продолжая лежать, сказал только:

— Будьте здоровы!

Внезапно с неба раздался глас:

— Ну и дурак же ты! — и я невольно привстал на своем шезлонге. — Вот это дурак так дурак! — загремел в небе тот же голос.

Солнце с небес заулыбалось:

— Слушай голос Небес!

— При твоем общественном положении можно ли вести себя как дикарь? Болван! — Это был тот же голос с Небес.

Я удивился — неужели я вел себя как дикарь? И поспешил привести себя в порядок, а голос с необъятного неба продолжал звучать. Хотя, кажется, не достигал моих ушей.

Солнце, в упор глядя на меня, с улыбкой спросило:

— Ты, наверное, помнишь, что тебе говорило Небо?

— Мне оно многое говорило, но главное заключалось всего в нескольких словах.

— Название, которое ты выбрал для своей новой книги «Сон Великой Природы», — это твой выбор, поэтому будем считать, что он хорош, но как ты смотришь на то, чтобы переменить «Великую Природу» на «Небо» и назвать книгу «Сон Неба»?..

Я подумал было, что госпожа Родительница не слишком часто употребляла слово «Небо», но тут заговорила сама Родительница:

«Небо радость

Небо говорит

Небо проливает на землю дождь правды

Небо увлажняет землю

Небо дает благородное дыхание голосам поющих птиц

Небо говорит щебечущим птицам:

„Несите весть о радости!“

Небо вечно хранит наш мир

Оно вечно с нашим миром

Небо как и человеческое сердце

Небо — сердце нашего мира

Голос Неба — стержень движения нашего мира

Оно помогает нашему миру, оно движет им

Небо однажды видело Великий Сон. Это был Сон о Сотворении Мира.

Небо обратилось к этому миру

И выбрало из Моря грязи истинные вещи

Небо создало стержень этого мира.

Небо снова увидело Великий Сон. Слушая радостные голоса людей, живущих на обширной равнине, оно дало этим людям различные искусства и способности, но…

Небо, глядя на них, всегда наблюдало за тем, соответствует ли образ жизни людей, обладающих данными им способностями, воле Неба.

Несмотря на это, люди в пылу соперничества породили печаль и, пойдя против воли Неба, притесняли друг друга, гнались за выгодой, мучили друг друга и уже пошли по темному пути».

Речи госпожи Родительницы о Боге, когда бы я их ни слышал, запечатлевались в душе, их было вроде бы легко и в то же время трудно понять, поэтому позже я внимательно прослушивал то, что записал на пленку, внимательно прочитывал их в напечатанном виде, и только тогда это становилось основой для моих духовных занятий. Поэтому, когда я слушаю ее рассказ — казалось бы спокойно, без напряжения, — полагая при этом, что я серьезно размышляю о Небе, я вдруг на какой-то момент отвлекаюсь…

Когда я очнулся. Родительница, к моему удивлению, говорила:

— Небо обратилось к дольнему миру, избрав моим вместилищем ясиро.

Небо передает правду человеческим сердцам.

Небо учит радости.

Небо учит избавлению от печали.

Однако из-за того, что до сих пор большинство людей все еще не понимают по-настоящему, что такое воздействие Неба, необходимо было создать в мире место Небесного отдохновения, где бы людей просвещали, разъясняя, что истинная радость — это любовь, преодолевающая религиозные, общественные и межгосударственные барьеры.

Вот почему Небо, с целью проявиться в человеческих душах, задумало посредством произведений Кодзиро передать свою волю людям, дать их душам как можно больше добра; кисть его наделена силой света для того, чтобы в этом мире проявились три сути: Небо, Бог, Человек…

Может быть оттого, что она назвала мое имя, я внимательно и почтительно взглянул на Родительницу. На алое кимоно была накинута алая же накидка — хаори, с закрытыми глазами она тихо говорила…

Родительница не выглядела девяностолетней старухой, но она была действительно стара. Я сразу же опустил голову и закрыл глаза…

— Именно потому, что существует Небо — существует этот мир

Именно потому, что существует Небо — существует человеческая воля

Именно потому, что существует Небо — существует Путь.

Путь провидения связан с Небом, Небо — основание всего

Только установив истину Неба, можно постичь глубину Истины Великой Природы. Только если есть Истина — становятся понятны намерения Бога

Когда существует Истина Неба — человеческое сердце становится понятным.

Если потерять Небо — все сущее в нашем мире не узнает правды.

Теперь Небо появится в качестве Неба и, спасая мир, прежде всего твердо укажет Путь.

Так говорила Родительница. Я должен почтительно слушать ее сложные речи в чистоте и полностью изменившись… — подумал я, и в это время Родительница обратилась к следующему из присутствующих…

Когда Родительница заговаривает с другим человеком, я обычно воспринимаю и эти ее слова как обращенные ко мне и запечатлеваю их в своем сердце. И на этот раз тоже было так, но все-таки я был недостаточно сосредоточен и вдруг подумал: а нет ли связи между тем, что я могу слушать эти щедрые речи, наводящие на глубокие размышления, с тем, что сегодня тот самый февральский день? Тем временем госпожа Родительница завершила свою беседу, и благодатный день Бога закончился.

Когда ясиро — юноша Ито, — переодевшись в пиджак, прошел в гостиную, он, как и следовало ожидать, выглядел усталым.

— Сегодняшняя беседа была во многом поучительна, — вздохнул он и сразу же с аппетитом принялся за угощение., выставленное на столике: черный чай, фрукты и европейские сладости. Глядя на него, я радовался: завидная молодость!..

Юноша Ито вскоре удалился, а я сразу же пошел в комнату Бога и решил прослушать пленку. Моя помощница, кажется, обеспокоилась.

— Сэнсэй, не устанете? — окликнула она меня, но я был в таком состоянии, что словно бы совсем позабыл об усталости.

Более того, мне показалось, что я слышу некие слова, я внимательно прислушался — и в самом деле прозвучали три французских слова: либертэ, эгалитэ, фратернитэ. Свобода, равенство, братство. Я понял, что смысл каждого из них по отдельности мало что значит, но три этих слова, поставленные рядом, наполнены смыслом.

Попробовав произнести эти слова, я почувствовал с удивлением, будто меня неожиданно сбросили на землю.

 

Глава вторая

В этот день в феврале Родительница была, кажется, бодра. В конце беседы она объявила мне:

— Бог говорит, что ты сможешь встретиться с тем, с кем больше всего хотел бы увидеться. Он призовет его сюда семнадцатого апреля, да… Он хочет порадовать тебя, пригласив того человека вместе с тем, кого ты не ждешь… Это тоже тебе награда от Бога за твое доброе сердце.

17 апреля — канун праздника дня рождения госпожи Родительницы, и я втайне радовался тому, что празднование продлится два дня. Но кого же пригласят семнадцатого апреля? — терялся я в догадках.

Как будто прочитав мои мысли. Родительница улыбнулась.

— Ты это знаешь, — сказала она и исчезла.

Оставшись один, я некоторое время не мог успокоиться и все думал, кто бы это мог быть, но быстро сообразил — да это наверняка тот Кито из Нагои, и удивился.

Я совсем не знал, что за человек этот Кито, но получил от него срочной почтой письмо от пятнадцатого января.

Открыв конверт, я изумился. Это был написанный кистью великолепными иероглифами короткий текст, похожий на абстрактные стихи, в конце он спрашивал Бога-Родителя, можно ли обратиться к Нему с просьбой?

Больше в письме ничего не было, но, будучи под глубоким впечатлением от красоты стихотворного текста, я возложил это письмо на алтарь в «комнате Бога» в моем доме.

Мне хотелось, чтобы Бог сам прочитал его.

От этого господина Кито девятнадцатого января опять пришло срочное письмо. Как и в прошлый раз, это были прекрасные стихи, начертанные кистью, в письме он спрашивал Бога, может ли он обратиться к Нему с просьбой, поскольку нет у него никакой корысти и сердцем он чист.

Как и предыдущее письмо, я положил его на алтарь в «комнате Бога» поверх прежнего.

Затем от господина Кито пришло третье письмо. Удивительное. Его близкий друг господин Хаттори болен раком, находится в больнице и ждет смерти, — писал господин Кито. Может быть, вы как-то можете оживить его?.. С такой просьбой он обращался к Богу.

В тот день у моей дочери, преподавательницы консерватории, был свободный день, она находилась дома, поэтому я показал ей это письмо и попросил сразу же послать «Божью воду» с кратким объяснением того, как ею пользоваться.

Дочь привыкла к таким просьбам и тотчас собрала посылку, сопроводив ее кратким объяснением, прежде чем отправить, она показала это письмо мне. Вот, что там было написано:

«„Божья вода“ не портится, однако надо обращаться с ней бережно. Набрать в чашку воды из водопровода и влить туда две-три капли „Божьей воды“. Если смочить этой водой губы больного, тучи, нависшие над его душой, развеются, и, благодаря силе духа, больной сам исцелится, — этому есть множество примеров. Радуйтесь и надейтесь!»

Добросовестный господин Кито с тех пор раз в декаду присылал нам сердечные письма.

А я — поскольку за много десятков лет мой указательный палец на правой руке под давлением ручки искривился и мне трудно выводить иероглифы, — хоть и подумывал ответить, все никак не мог собраться с духом.

Письма Кито, обращенные к Богу, я, почтительно прочитав, клал на алтарь, и сейчас там собралось их уже много.

Это словно стихотворения в прозе с интересным содержанием, написанные прекрасной кистью.

Письмо от первой декады марта, к примеру, извещало о состоянии лежащего на смертном одре старого друга господина Хаттори, оно написано как бы от лица самого Хаттори:

«Кажется, утро. Нижняя часть тела обернута пеленками, не могу пошевелиться. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Говорить тоже не могу. Голоса нет. Только глаза еще могут видеть. Не умер. Жив.

Наконец пришла дежурная медсестра, вынула пеленку, обернутую вокруг нижней части тела, воскликнула:

„Ну и ну! Удивительно! Как много было у него в животе… При том, что он ничего не ест… Посмотрите-ка!“

От ее голоса я заснул и дальше ничего не помню. Однажды утром лечащий врач, осмотрев меня, сказал старшей сестре: „Я слышал, что бывают чудеса, так вот случай с этим больным — это и есть настоящее чудо. Мертвец-то, кажется, ожил…“

„Спасибо“, — больной наконец смог заговорить, и врач и сестра были довольны, на глазах у них выступили слезы. Потом врач сказал:

„Говорят, что человек живет, получив от Бога-Родителя Великой Природы частицу Его духа, но когда сталкиваешься с таким вот явлением, ощущаешь истинное счастье и благодарность Богу…“ И, как бы застыдившись своих слов, врач поспешно удалился».

В вышеупомянутом письме господин Кито выразил радость по поводу того, что, встретившись со своим ожившим старым другом господином Хаттори, смог свободно разговаривать с ним, и я, конечно, обрадовался известию, что супруги Кито и супруги Хаттори во второй половине дня семнадцатого апреля посетят мой дом, хотя как-то не верилось в это.

Семнадцатое апреля, наверное, станет торжественным днем в моем доме.

По правде говоря, из-за того, что я стал «писакой», родные моей жены Айкава из Нагои прервали со мной отношения. И только тесть, любя мою жену до последнего, сразу после окончания войны, приезжая в Токио, останавливался в моем доме.

Поэтому мы с женой в то время почти ничего не знали о том, как обстоят дела в Нагое.

Судя по последнему письму господина Кито, он унаследовал дело моего тестя Киёнари Айкавы, а господин Хаттори унаследовал дело моего шурина. Они оба были благодетелями семьи моей жены.

Мне было стыдно, что я, не зная об их благодеянии, не поблагодарил их, утешением было то, что при встрече семнадцатого апреля я смогу извиниться перед ними…

Семнадцатое апреля для меня стал долгожданным памятным днем, на который я возлагал свои надежды.

Я молил Бога о том, чтобы в этот день была тихая, ясная погода, но в тот день не только погода была ясной, — ранним утром срочной почтой пришло радостное известие от госпожи Тэруко Урю из префектуры Ойта.

Эта женщина была мне совершенно незнакома, но примерно два года назад от нее пришло заказное письмо с банкнотой в 10 000 иен.

В нем было написано лишь: «Преподнесите это Богу».

Десять тысяч иен я преподнес ясиро — юноше Ито, а само письмо возложил на алтарь.

Однако в следующем месяце точно так же было доставлено заказное письмо с купюрой в 10 000 иен. Я поступил с ним таким же образом, и с тех пор вот уже более двух лет это продолжалось каждый месяц. В письмах ничего не было сказано, но я смутно чувствовал, какой благородный характер у этой женщины. Судя по всему, она была тяжело больна туберкулезом и семнадцать лет провела в больнице. Может быть, поэтому в какой-то момент на приходящих ко мне заказных письмах в качестве отправителя стало значиться имя ее мужа.

Я клал пустые конверты на алтарь и утром и вечером молил Бога о том, чтобы Он помог больной, присылающей эти деньги. Больше ничего я сделать не мог.

Правда, дочь, посылая ей «Божью воду», казалось, подбадривала больную, но никакого результата не было.

Однако семнадцатого апреля, когда я поспешно распечатал доставленное рано утром срочное письмо от нее, то обнаружил там три банкноты по десять тысяч иен и приписку карандашом:

«Десятого числа я настояла на том, чтобы меня выписали из больницы. Меня принесли на носилках, и я решила умереть дома, но на следующее утро болезнь прошла. Бог сказал мне: „Работай на кухне!“ — но я не могла двигаться. Мой муж спал, а я ползком кое-как добралась до кухни. При мысли о том, что я когда-то работала тут, к глазам подступили слезы. В этот момент в нижней части тела стало горячо, я не смогла сдержать мочу. Я вымокла до самой груди, но не могла говорить и плакала…

Когда я очнулась, у моего изголовья врач говорил мужу:

„Поистине странная вещь. Много дней подряд не было ни капли мочи, может быть, содержимое изверглось благодаря тому, что напряженный живот взорвался?.. Если так дальше пойдет, то скоро, пожалуй, она сможет работать на кухне. Поистине чудо“.

„Послушайте, может быть, она сможет встать к семнадцатому числу?“

„Разумеется. Удивительно. Такая пациентка у меня впервые, можно твердо сказать — это чудо“.

„По милости Божьей“… — произнесла я, но мой отчаянный голос, казалось, не был услышан ни мужем, ни врачом».

Семнадцатого апреля погода была как на заказ.

Утром, однако, того, чего я ожидал, не случилось, и я, как обычно, тихо работал у себя в комнате на втором этаже.

Как всегда, в час дня я спустился в столовую к обеду. Дочь, у которой был присутственный день в консерватории, в перерыв после второго урока пришла пообедать со мной.

После обеда я имею обыкновение отдыхать в течение часа, но в этот день, как раз в это время, после долгого отсутствия к нам приехала старшая дочь с мужем.

Ее мужу семьдесят с чем-то лет, но он продолжает каждый день с удовольствием ходить на службу. Его работа социально значима, к тому же он любит ее, поэтому она не только ему не в тягость, но и приносит радость. Всякий раз при встрече он радует меня своими рассказами о своей работе.

И в этот раз, с удовольствием слушая его рассказ, я думал о незнакомых супругах Кито и Хаттори, которые должны приехать сегодня из Нагои. Господин Хаттори до недавнего времени был при смерти, но, можно сказать, Бог помог ему. Все же я волновался, хватит ли у него физических сил добраться сюда из Нагои.

Однако обе пары из Нагои вскоре прибыли к нам и сели рядом на стульях в гостиной.

Мне казалось, что я вижу их не в первый раз.

Вот что я слышал о господине Кито от Бога-Родителя: «Если вам захочется увидеть образец человека, то Бог покажет вам именно его. У него добрая душа, в любом деле он добивается успеха, он способный человек…»

Может быть, вспомнив об этом, я при встрече сказал, как принято говорить в таких случаях:

— Я вам очень благодарен! — и умолк.

Я почувствовал такое расположение и уважение к этому спокойному прекрасному человеку, как будто мы уже встречались много раз. Его супруга, милая изящная женщина, тихо сидела рядом, легко можно было вообразить, какой красавицей она была в молодости.

Господин Хаттори выглядел прекрасно, невозможно было даже подумать, что он так был болен. Он большей частью помалкивал, зато его жена — воскресение мужа переполняло ее радостью — то и дело возбужденно заговаривала с ним, а он только кивал ей в ответ.

Глядя на эту картину, я с сожалением подумал: знай я о том, что они придут сегодня, пригласил бы юношу Ито, чтобы он вдохнул в них жизнь…

Однако вскоре юноша Ито неожиданно явился сам вместе со своей уважаемой матушкой.

Пройдя в гостиную, стараясь не тратить время даже на знакомство с гостями, он сказал:

— У матушки дела в Окубо, и я поехал с ней, но Бог велел мне прежде обязательно заглянуть сюда… — С этими словами он снял наручные часы и положил их на стол.

Меня тревожило, есть ли время у супругов, но, судя по всему, они остановились в Токио в гостинице, так что я успокоился. К тому же эти четверо были счастливы неожиданно услышать речи госпожи Родительницы.

А Родительница проявила щедрость, обращаясь непосредственно к каждому из них.

Я же втайне восхищался, полагая, что все это происходит по замыслу Божьему.

Наконец пришла дочь известить, что все готово. Я провел гостей в «комнату Бога».

«Комната Бога» — так я называю теперь комнату моей покойной жены. В нашем доме только эта маленькая комната площадью около двенадцати квадратных метров устлана татами.

После смерти жены в течение нескольких лет, все вещи, связанные с Богом, были собраны в этой комнате.

В нише, которую жена использовала для токономы, поместили алтарь для служения Богу, на верхней полке устроили маленькое святилище, на нижней полочке каждое утро перед Буддой ставят саке, воду, фрукты и сладости, а после ужина всем раздают их.

Сначала рядом со святилищем стояла фотография жены с похоронной церемонии, но примерно год назад ее перенесли на алтарь, украшенный фотографиями умерших, который стоит в углу столовой.

Итак, я проводил Кито и его спутников в «комнату Бога», а в столовой перед этой комнатой кроме моей старшей дочери с мужем собрались верующие, перегородки между комнатами раздвинули так, чтобы и из столовой можно было услышать речи госпожи Родительницы.

В «комнате Бога» компанию господина Кито попросили расположиться у окна, а остальных — где им удобно; юноша Ито уже во всем алом: в алом кимоно, в алой накидке и алых носках ждал всех в образе девяностолетней Основательницы Мики Накаяма.

Обычно он садится на алое сиденье перед восьминожником, но в этот раз сел прямо на пол рядом с сиденьем.

Я, как всегда, сел перед госпожой Родительницей, поклонившись, взглянул на нее снизу вверх, и вдруг меня охватило какое-то странное глубокое чувство.

Прежняя ли это Родительница, — забеспокоился я и внимательно посмотрел на нее.

Я не сразу смог поверить, что именно она — девяностолетняя Родительница Мики Накаяма, — но когда услышал ее речь, то все: и голос и слова — убедило меня в этом.

Хорошенько вглядевшись, я с удивлением увидел, что Родительница говорила с закрытыми глазами…

Мой слух в последнее время притупился, не улавливая слов Родительницы, я записывал ее речь на магнитофон, а потом прослушивал запись, но сегодня почему-то слух у меня был очень острым, и я не пропустил ни одного слова. Может быть, потому, что содержание ее речи было очень важным и Бог специально говорил с нами. Необыкновенная, неслыханная щедрость.

Поэтому мой долг, вероятно, состоит в том, чтобы записать хотя бы часть того разговора — так впоследствии всегда думал я.

 

Глава третья

Родительница, облаченная в алое кимоно, сразу же начала говорить, обращаясь ко всем присутствующим.

— Этот мир — лоно Бога-Родителя. Как бы вы ни жили, как бы ни гневались, как бы ни смеялись — Он дал вам возможность жить в Своем лоне. Это — что-то вроде тренировочного зала, где, занимаясь духовным совершенствованием, вы учитесь постигать свою душу, слышать свою душу, изучать ее.

Каждый человек получает свои собственные зарубки в жизни: одни — болезнь, другие — складывающиеся обстоятельства, третьим приходится переживать разного рода события, порою страшные, но постепенно люди начинают понимать, что поистине и эта жизнь, и этот мир, все — временное, данное нам взаймы, и тогда ничего уже не страшно.

Если ты способен действительно радоваться тому, что живешь в согласии с природой, тогда сможешь понять великую любовь Бога-Родителя.

Вам предстоит испытать многое и через это многое познать и приобрести более обширные знания. Это очень важно. Приняв это в свою душу, каждый человек познает душу истины, пойдет по верному пути. Об этом я говорю прежде всего.

Произнеся эти слова. Родительница вдруг дунула живительным дыханием на мою голову — я сидел прямо перед ней — и затем погладила меня обеими руками по груди, по бедрам и по спине.

После этого, обратив ко мне лицо с закрытыми глазами, с жаром произнесла:

— Великая мечта Бога-Родителя — создать в мире поистине «жизнь в радости». И только это.

Создать в дольнем мире общество, где люди будут жить с улыбкой на устах, — вот мечта Неба.

Великая Природа богата, поэтому, даже если люди затевают войны, затевают споры, она неизменно с улыбкой молча смотрит на них.

Она и сейчас неизменно пестует вас, недостойных, защищает — вот почему до сих пор под ее руководством вы не сбились с пути.

Мечта Неба поистине в том, чтобы радовать сердце человека, для Неба это естественно. Такое сердце, которое способно искренне почитать Природу. Это очень важно.

Прежде чем ты приступишь к написанию новой книги, надо понять, в чем состоит Великая мечта Великой Природы, а состоит она в том, что, только познав свою многогранную душу и познав Небо, возможно от Пути человека подняться к Пути Неба… Это возможно через постижение драгоценности жизни Великой Природы этого мира.

Преодолев все препятствия, людям дали жизнь, но теперь им (людям) кажется, что эта жизнь — нечто само собой разумеющееся, а это вовсе не так, и Бог-Родитель, напрягая все силы души, голоса, тела, стремится показать это людям. И об этом ты должен написать в следующей книге.

Мечта Неба — это воля Неба; Небо хочет быстрее преобразить этот мир в мир «жизни в радости», в этом желании заключается Великая Родительская Душа Неба.

Если ты как следует не усвоишь это всем сердцем, ты не сможешь донести Истину до этого мира.

Поэтому познавай все больше и больше, все больше и больше развивайся, расти, совершенствуйся. Об этом нельзя забывать.

Бережно сохрани это в своей душе, постарайся отныне не сбиться с Пути и в следующей Книге Неба донеси до людей сверкающее светом Сердце.

Разные люди расскажут тебе о разных событиях. Тебе еще о многом предстоит написать. Твоя роль в том, чтобы вдохнуть в людей желание жить, донести до людских сердец Истину. Это очень трудно. С верой в свои силы иди по тому пути, который я укажу тебе. Твердо ступай.

Помни, что и следующую твою книгу осеняет великая любовь Бога-Родителя. Спасибо, что выслушал меня.

Я немного отступил от госпожи Родительницы, и тут же по ее знаку к ней приблизился господин Кито.

Родительница с закрытыми глазами заговорила, обращаясь к нему.

Эта речь, безусловно, отвечала на те сомнения и вопросы, которые были тогда в душе господина Кито, но и в душах тех, кто слушал ее вместе с ним, она нашла глубокий отклик, и они были рады тому, что ее речь прозвучала для них напутствием, как будто была обращена ко всем и к каждому по отдельности.

Несмотря на то что Родительница обращалась к господину Кито, я тоже был поглощен этой речью, в какой-то момент внезапно осознав, что все слышу, будто очнулся от сна.

Дело в том, что до сих пор я плохо слышал речи Родительницы, поэтому мне не оставалось ничего другого, как записывать их на пленку, а затем прослушивать на магнитофоне.

Понимая, что слух мой стал слабее и оттого, что мне перевалило за девяносто, я успокаивал сам себя: это Божья милость, направленная на то, чтобы до моих ушей не доходило ничего лишнего.

Наверное, в то время Бог-Родитель милостиво послал мне это утешение.

Однако человек — существо своевольное. Хоть мне четвертого мая этого года исполнится полных девяносто шесть лет, мне не хочется, чтобы мои уши старели, ведь из-за того, что я плохо слышу, ограничилось мое общение с близкими и жизнь стала более одинокой.

И вот сегодня мои уши, как это ни странно, не глухи, они слышат так же, как в молодые годы.

Отчего же это?

— Ну, радоваться надо всему. Как раз об этом Родительница говорит сейчас господину Кито.

Так сказал Бог-Родитель, и моя душа обратилась к госпоже Родительнице, но как раз в это время она закончила свой разговор с господином Кито, и на смену ему к ней приблизилась его супруга.

Таким образом я прослушал речь госпожи Родительницы, обращенную ко всем, и не очень стыдился того, что, с внимательным видом вслушиваясь в ее слова, думал совсем о другом…

Слушать старался честно, насколько позволял мой слух.

Боже, поистине человек — странное создание.

Четыре гостя, которых я сопровождал, были в европейской одежде и при этом сидели без подушек прямо на полу. Представляю, как у них болели ноги, но они, должно быть, терпели, коль скоро на их долю выпала такая удача…

По окончании беседы я предложил им перейти в европейскую гостиную, но они не сразу могли подняться.

Только удостоверившись, что две пары супругов уселись рядом на диване в гостиной, я обратился к ним:

— Благодарю вас!

Супруги Кито с улыбкой кивнули, а госпожа Хаттори, обернувшись к молчавшему мужу, сказала громко:

— Как удачно, не правда ли. Дорогой! Слава Богу, благодаря тому, что ты жив, мы смогли своими ушами услышать речь Родительницы… Какое счастье! Держись. Тебе нельзя умирать!..

Я хотел спросить у господина Кито о его впечатлениях, но у меня не было на это сил, я чувствовал себя очень усталым. По правде говоря, и сам господин Кито казался усталым, он тихо попивал предложенный ему зеленый чай.

Такой длинной была речь госпожи Родительницы и так серьезно было ее содержание.

Вскоре юноша Ито переоделся в пиджак и появился в европейской гостиной. Глядя на наручные часы, лежавшие на столе, он вытер пот с лица и обратился ко всем:

— Сегодня речь госпожи Родительницы была долгой…

У него тоже был усталый вид, и я, обеспокоенный тем, что у него сегодня время ограничено, спросил:

— Когда ты летишь в Америку?

— Девятнадцатого, из Нариты.

— Вот как?.. Это послезавтра?

— Да, завтра восемнадцатое апреля, праздник в честь Родительницы. После торжеств я постараюсь сразу выехать в Нариту.

— Из Америки, говорят, поедешь в Мексику?

— Хочу встретиться с тамошней местной смуглоликой Матерью Божьей Марией…

С аппетитом отведав фруктов, поданных к чаю, и взглянув в сторону своей матушки, он поднялся, помолился и, кивнув гостям, ушел.

Я взглядом поблагодарил его, а мои гости, сочтя момент подходящим, тоже поспешили откланяться.

Мне хотелось все же спросить гостей о сегодняшних впечатлениях, но я не посмел их удерживать и проводил в прихожую. Что говорили гости, я не слышал — слух опять притупился, к тому же, провожая их, я суетился. Но выйти на улицу у меня уже не хватило сил, и, пока они в сопровождении дочери шли к воротам, я, мысленно провожая их взглядом, чувствовал, как глаза наполняются слезами.

Это были слезы злости на самого себя, постаревшего настолько, что тело не подчиняется велению души.

Вернувшись в гостиную, дочь ласково заговорила со мной, но, ничего не слыша, я только кивал, а сам продолжал думать о юноше Ито.

Путешествие из Америки в Мексику займет примерно две недели, там в разных местах Ито будет встречаться с влиятельными людьми, сообщать им о далеких от религии замыслах Бога-Родителя, направленных на Спасение Человечества, рассказывать о пути, по которому следует идти.

Я слышал, что везде готовятся и ждут его прибытия.

С точки зрения здравого смысла это непостижимо, но сотрудники и помощники появляются повсюду, и подготовка идет легко… Впрочем, ничего удивительного, ведь все это творит Бог.

Так что нет никаких причин волноваться и беспокоиться о предстоящем путешествии юноши Ито.

Да и проповедовать будет не он сам, а Бог, он же будет всего лишь орудием Бога. В полной мере сознавая это, юноша Ито уделяет большое внимание своим манерам, своему облику, начиная с одежды.

С этой точки зрения я тоже был спокоен, и все же, поскольку он страдает излишней робостью, мне бы хотелось в такие важные моменты быть рядом с ним…

Не будь я так стар, я бы поехал с ним и не только подбадривал бы его, но и внимательно следил за божественным воздействием. Как печально, что это невозможно, как жаль!

Я тихо закрыл глаза. Послышалась удивительная музыка. Когда я, как счастью, обрадовался тому, что мои переставшие слышать уши могут слышать этот квартет, прямо передо мной вдруг с улыбкой предстал мой давний знакомый, гениальный Жак.

— А! Жак! Сколько лет, сколько зим! — само собой вырвалось у меня, но мой визави, как будто колеблясь, пытливо всматривался в мое лицо. — Что-нибудь случилось, Жак?

— Кажется, ты сейчас беспокоился о юноше Ито, так вот, не стоит больше думать об этом молодом человеке.

— Но госпожа Родительница просила меня быть его опекуном.

— Если ты опекун, то должен руководить именно как опекун.

— Не расскажешь ли подробнее, что это значит?

— Некоторые люди воспринимают этого молодого человека как живого Бога… Потому он и стремится к совершенствованию и в этом достиг прекрасных результатов, но в нем все еще остается то, что называется «я». Это человеческое «я», и в качестве Бога он несовершенен, чем сам тоже, наверное, тяготится. Что касается нас с тобой, то и с нами обращались как с совершенными людьми, но в этом не было ничего дурного, потому что мы с тобой этого «я» лишены.

— Что нужно сделать юноше Ито, чтобы стать совершенным Богом?

— Ты должен перестать быть его опекуном. Надо предоставить его самому себе… Ведь ты можешь говорить на равных с Солнцем, не так ли? Не следует слишком увлекаться людскими делами…

— Но люди — достойные жалости существа!

— Что касается юноши Ито, он, кажется, самонадеянно воображает себя представителем Бога, но за ним все еще тянется хвостом его «я». И чтобы удовлетворить это «я», он тайком предается чисто человеческим наслаждениям. Если он когда-нибудь избавится от этого хвоста, когда-нибудь сможет отрубить его… Тогда, возможно, он уподобится Богу… Да, тебе следует побыстрее оставить его.

— Вот оно что… — тяжело вздохнул я и в этот момент услышал, как в комнату вливаются тихие звуки музыки. Это была чистая, прозрачная мелодия, я не могу вспомнить ее названия, но она разогнала облака, омрачавшие душу, радуя сердце.

В унисон с этой мелодией пел Жак, я и не знал, что у него такой красивый баритон, и заслушался.

Вот слова этой песни:

Слезы неудержимо катились по моим щекам. Это не были слезы восхищения музыкой. Но красота этой музыки, напоминая мне о юноше Ито, взывала к моей душе.

Он тоже красивый юноша.

Он обладает удивительным даром выражать себя — и в каллиграфии, и в живописи, и в пении, он не только легко и непринужденно создает совершенные картины и в европейской и в китайской манере, но и способен прекрасным баритоном исполнять известные старые и новые вокальные произведения. Если бы он избрал своей профессией хотя бы одно из этих искусств, он, несомненно, достиг бы успеха, но Бог запретил ему иметь профессию.

Он красавец, но он одинок, наверное, многие женщины предлагают ему свою любовь, но он не имеет права ответить им взаимностью. По велению Бога ему нельзя на протяжении всей жизни иметь дело с противоположным полом, кроме того, он обязан неустанно заниматься самосовершенствованием.

Какие же радости есть у него? Для чего ему жить? Бывало, я внимательно наблюдал за ним, но он был неизменно спокоен… И печальным он не был.

И все-таки я плакал о нем и удивлялся голосу, который громко взывал к моему сердцу: «Свобода, равенство, братство!»

Голос, как бы возвещающий зарю обновленного мира, раздавался на небе и на земле:

«Свобода, равенство, братство!»

 

Глава четвертая

Прошло лет десять.

В день, когда расцвела красная слива перед входом в дом и я радовался пению соловья, возвещающего приход весны, моя жена, которая была не так уж слаба, вдруг внезапно перестала дышать.

Не прошло и двух месяцев после этого, и я тоже оказался на смертном ложе и в душе уже приготовился к смерти, но однажды ночью случилось невероятное событие; и со следующего утра я начал жить как обычный здоровый человек.

Я уже подробно писал об этом, поэтому не буду повторяться.

Но о тех духовных упражнениях, которые я со следующего утра и по сегодняшний день совершаю ежеутренне, я еще не рассказывал. Так вот, недавно Бог-Родитель сказал мне:

— Поскольку ты живешь с пером в руке, что, если немного напишешь об этом?

Таковы были слова Бога-Родителя, но я, каюсь, пропускал эти слова мимо ушей, уж очень непросто это было осуществить.

Однако, когда в конце концов Бог-Родитель сказал мне, что это послужит к ободрению всех людей, то даже я, упрямец, сразу же покорился и принял твердое решение писать…

И тогда Бог-Родитель сказал мне:

— Твоя супруга за эти несколько лет вместе с Богом много раз совершала путешествие из Америки в Россию и обратно и помогала Богу в том, чтобы между этими двумя странами воцарился мир. И в общем, достигла удовлетворительных результатов… Так что сейчас у нее образовалось свободное время и она, пожалуй, может позволить себе помочь тебе.

На следующее утро, когда я работал в своем кабинете, явился Жак, и едва он начал говорить, обретя «духовное тело», появилась моя жена. Я был и удивлен и обрадован.

Но тут же изумился тому, что жена сразу же непринужденно заговорила с Жаком о пустяках:

— Жак, вы ничего не слышали о нашей свадьбе?

— Нет, не слышал… А почему вы спрашиваете?

— Потому что у нас не было свадебной церемонии… Правда ведь, дорогой? — обратилась она ко мне. Я принужденно улыбнулся.

Жак переспросил с удивленным видом:

— В чем же дело? Вы что, устроили тайный побег?

— Если бы у нас хватило мужества на побег, я была бы рада… Муж, однако, проявил скупость: нечего тратить деньги на свадебную церемонию и банкет, заявил он, лучше на эти деньги отправиться в Европу.

— Но ведь это, пожалуй, было рациональное решение, к тому же прекрасное и мужественное? — сказал Жак с видимым восхищением.

— Я была единственной дочерью в семье Айкава. Мать так мечтала о моей свадьбе, а этот человек, словно и не подозревая о ее материнских чувствах, будучи своевольным и скупым, распорядился по-своему. Это он все устроил.

— Тогда лучше было бы вообще не выходить за такого замуж или развестись с ним, поняв, что он собой представляет. — Взглянув на меня, Жак расхохотался, и я тоже невольно рассмеялся в ответ.

— Человек — интересное создание, — вырвалось у меня, и жена почти подтвердила:

— И правда, человек — интересное создание, — и рассмеялась.

Мы с облегчением вздохнули, решив, что на этом инцидент исчерпан. Но неуместный рассказ жены невольно побудил меня к дальнейшим воспоминаниям.

Окончив Токийский университет, я работал чиновником в министерстве. Во время учебы на экономическом факультете я сдал государственный экзамен на звание гражданского чиновника высшего разряда; ожидалось, что я всю свою жизнь буду преуспевающим чиновником.

Однажды меня вызвал начальник отдела Исигуро и, предупредив, что это его личный совет, сделал мне любезное предложение.

Исигуро был не только всемирно известным ученым, специалистом по агроэкономике, но и происходил из старинной аристократической семьи и в ближайшем будущем должен был стать министром сельского хозяйства.

В моем возрасте Исигуро временно оставил службу и уехал в Европу: один год он учился в Англии, а затем еще год — в Германии. Именно благодаря учебе за границей он стал тем, чем является сейчас. Поэтому он горячо советовал мне на два года, прервав службу, поехать учиться в Европу, обещая всестороннюю помощь. К тому же цена иены высока, так что и материальных затруднений у меня не будет.

Мой токийский отец с радостью поддержал это предложение, хотя и посетовал, что именно теперь, когда мы счастливо зажили одной семьей в заново отстроенном двухэтажном доме, он должен будет на целых два года лишиться этого счастья.

Мой токийский отец и отец моей жены в 1895 году окончили юридический факультет Токийского университета и были близкими друзьями-однокашниками. Скорее всего, поэтому они и решили поженить нас.

В мае 1925 года, когда внезапно было решено, что я еду в Европу, наши отцы заявили, что у нас нет времени на свадьбу, сделали соответствующую запись в регистрационных семейных списках и, предъявив эту запись, потребовали выдать нам паспорта как супругам.

— Будь она хотя бы на шесть с половиной сантиметров повыше ростом… — высказал я свое сомнение, но отец со смехом возразил мне на это:

— Противоположная сторона говорит то же самое! — и не стал меня слушать.

Итак, мы, не справив свадьбу, но узаконив наши отношения с юридической точки зрения, отправились в Европу. Мы выехали из Японии в июне 1925 года…

С тех пор началась история всей моей жизни. А потом… все люди, в общем-то, одинаковы.

С тех пор миновало лет семьдесят.

Моя жена, которая скончалась примерно десять лет назад, явившись из Истинного мира (мира смерти), удивила меня, начав неожиданный разговор с Жаком, который случайно оказался тут же.

Потом жена сказала Жаку:

— В то утро, когда я в качестве формальной супруги отправлялась с ним в Европу, моя мать говорила мне, что отец доверяет Сэридзаве уже потому, что они учились в одном университете, но слишком уж он скуп — вот и свадебной церемонии не устраивает, и свадебного банкета тоже. Лучше, если ты до прибытия парохода в Шанхай хорошенько все бы обдумала; если решишь, что не сможешь прожить с ним всю жизнь, скажи об этом госпоже Кэй, которая будет встречать вас в Шанхае, и с ее помощью можешь вернуться в Японию. По правде говоря, я так и собиралась сделать. В начале июня 1925 года мы покинули Японию на японском корабле «Хитати-мару». Само собой разумеется, я думала, что он тоже сядет на пароход в порту Кобе, но он не появлялся. Ну что ж, это и к лучшему. Вернемся домой — подумали мы с мамой и обрадовались.

— А что случилось на самом деле? — спросил меня Жак.

— Я сел на пароход «Хитати-мару» в Йокогаме. Мне хотелось не спеша с моря попрощаться с Фудзи.

— И ты не сообщил об этом своей супруге?

— Ей — нет, но отцы наши знали.

— Какой же ты дурак! Разве вы в то время официально не были супругами?

— Да, я дурак. Человек неосознанно совершает глупые поступки. Так что я всегда сквозь пальцы смотрю на глупые поступки других людей и не презираю их за это… Потому что с меня хватает собственной глупости.

— Госпожа, а почему вы тогда, в Кобе, решительно не порвали с таким мужчиной?

— Потому что и я тоже была дурочкой… Наверное, поэтому, — рассмеялась жена, но тут же, посерьезнев, сказала: — Как вспомню то время, думаю, что человек ни при каких обстоятельствах не должен отчаиваться, жить надо светло… В Кобе меня провожали родители и близкие мне люди, но не увидев моего спутника, забеспокоились. Провожающие тоже взошли на корабль, вместе с родителями мы прошли в каюту. Это была прекрасная каюта первого класса…

Мы ожидали, что он окажется там, но никого не было. Там был только маленький мужской портфель с вещами… Когда я поняла, что это его вещи, я вдруг заплакала. «Нечего грустить, пожалуй. Из Шанхая ты сразу вернешься», — утешала меня мать, но тогда мне казалось, что я попала в ад, все воспоминания перепутались, хотя потом все оказалось не так.

Тут моя жена умолкла, а мы с Жаком молча переглянулись. Я решил было, что жена закончила свой рассказ, но она снова заговорила веселым голосом:

— Ангел растворил врата ада и проводил меня в рай. «Хитати-мару» вышел из порта Кобе, и через некоторое время, когда я на прогулочной палубе первого класса с грустью провожала взглядом пейзаж Японии, с которым расставалась. Ангел, приблизившись ко мне, заговорил: «Успокойся, нам предстоит серьезный разговор, и тебе следует сохранить в тайне то, что я скажу».

— Так вот, — начал Ангел, — поскольку ты закончила католическую школу, ты достаточно хорошо знаешь Священное Писание. А в Священном Писании прежде всего говорится, что в начале было Слово. Сколько сотен миллионов лет назад Бог Великой Природы создал на Земле живые существа — доподлинно неизвестно, так это было давно… В доказательство того, что Бог только человека считает своим чадом, Он каждому из людей даровал частицу Своего духа и всех людей создал как братьев.

Из всех живых существ только человеку даровал Он слова и ростки разума, чтобы люди осознали, что они братья. Он надеялся, что люди, любя друг друга, как братья, будут помогать друг другу и все смогут жить счастливо…

И как и ожидал Бог, люди любили друг друга и жизнь их в Раю продолжалась. Не было ни корыстолюбия, ни эгоистических желаний, все были светлы и счастливы. Сколько же сотен, сколько же тысяч лет продолжалось это?..

А ведь когда наблюдаешь состояние современного мира, то любому он представляется не иначе как сущим адом… Об этом люди, изобретя письменность, оставили записи, и если почитать исторические документы за последние несколько веков, состояние этого ада, похоже, не изменилось…

Тем временем Бог, избирая среди людей великих праведников — тех, кто добр сердцем, например таких, как Иисус и Будда, повелевал им страстно проповедовать людям любовь, но хотя они, не щадя себя, служили этой цели, состояние ада ничуть не изменилось…

Не в силах больше терпеть, Бог решил: вот это будет последнее учение, и послал в Страну восходящего солнца добрую Мики Накаяма, поручив ей проповедовать это последнее учение — Тэнри, суть которого: мир и счастье человечеству несет любовь.

Но недалекие умом люди создали религиозные организации и стали пренебрегать последним замыслом Бога, сосредоточившись на защите корыстных интересов и эгоистических побуждений служителей этих организаций…

Как же Он сокрушался, глядя на это с неба… В особенности в нашей Стране восходящего солнца Он жалел Своих чад, которым дал жизнь, так как ощущал свою связь с ними… сколько раз через это последнее учение Он объяснял им, что надо очистить свои сердца.

Но, как это ни глупо, результата не было…

Канаэ-сан, то, что ты сейчас слышишь на этой палубе, — не случайно. Это замысел Небесного Бога. Прислушайся, и ты получишь этому подтверждение. Ведь даже морская зыбь сейчас благословляет тебя.

Она прикрыла глаза и радостно воскликнула:

— Слышна красивая вдохновенная музыка!

— Давай вместе насладимся этой музыкой.

Не прошло и пяти минут, как она произнесла радостным голосом:

— Странно… Не верится. Удивительно.

— Ничего удивительного. Ведь тебя выбрало Небо. Верь в себя… Ведь и морская зыбь, и мягкий ветерок благословляют тебя.

— Поэтому не верится.

— Ну, верь в себя и слушай. Ты избрана Небом и поэтому едешь в Европу. О том, чтобы вернуться из Шанхая и тому подобное… Это дьявольское искушение… Выбрось это из головы. Через сорок пять дней ты прибудешь во Францию… Ты и сама, наверное, сознаешь, что Японию пока еще нельзя назвать цивилизованной страной. Это дикая страна. На самом деле сорок пять дней маловато для того, чтобы и душой и телом переместиться из дикой страны в цивилизованную. Даже если ты каждый день будешь учиться, готовясь к этому…

Прибыв в цивилизованную страну, ты, наверное, сама поймешь, что, в отличие от того ощущения рая, которое дает цивилизованная страна, Япония все еще в предрассветной мгле, в состоянии ада… Ты должна будешь решать, чему следует учиться в цивилизованной стране, что ты сможешь передать своим соотечественникам, находящимся перед рассветом, — новые желания и в то же время новые чувства ответственности и решимости будут вскипать в глубине твоей души…

— Да, как прекрасно, что мы еще молоды.

— Да, закрой глаза и слушай музыку Небес.

Она стояла рядом молча, и из глаз катились крупные слезы. Мне казалось, что она слушала радостную музыку, но я так и не сказал ей об этом.

Та ночь была первой ночью, проведенной в каюте «Хитати-мару». Оставшись в одиночестве в каюте, она поняла, что полностью изменилась.

— Возможно, что это тоже случилось благодаря встрече и бесценным словам того Ангела. И благодаря его драгоценным словам, и, пожалуй, благодаря тому теплу, которым его любовь окутала всю мою душу.

А ведь, будучи ученицей начальной школы, я слышала проповедь патера о Священном Писании… В своем детском сердце я ощутила удивительный восторг, и когда однажды искренне поведала об этом патеру, он, очень обрадовавшись, сказал: «Замечательно! Именно в этом и заключается чудо Священного Писания! — и предложив: — Давай вместе вознесем благодарственную молитву Богу!» — стал молиться.

С каких же пор я перестала читать ту молитву? С каких пор я забыла Бога — как стыдно!..

Ведь именно потому, что Бог есть. Он, послав даже к такой неверующей, как я, Ангела, как Своего Посланца, ясно выразил нам Свою любовь. Свою теплую любовь…

Когда тот патер рассказывал о Священном Писании, в детском сердце зародилась такая радость, как будто Бог принял меня в свои объятия…

И несмотря на это, когда я училась в четвертом классе женской школы, то вдруг решила, что Бога нет, бросила церковь и патера, и радовалась тому, что стала свободной, и при этом не осознавала, что на самом деле скатилась в ад. Никакого Бога не существует, его по своему произволу создал человек… — бывали дни, когда я думала так. Поэтому я легкомысленно полагала, что счастье состоит в беззаботности. До того самого дня…

— После того как на «Хитати-мару» я покинула порт Кобе, Ангел на палубе заговорил со мной. Он говорил красивым чистым голосом, — никогда прежде я не задумывалась над тем, о чем он говорил со мной. И с каждым его словом мне становилось теплее, как будто в моей душе зажигался свет, и в какой-то момент все мое существо наполнилось радостью, во мне словно звучала Божественная музыка, и все его слова до единого врезались в мою память…

Более того, я стала смотреть на все другими глазами, как будто очнулась от сна. Бог есть и космос, и человечество, и все живые существа пребывают в лоне Бога, этот Бог-Отец — единственный Бог, и другого Бога нет.

Бог реально существует. Бог был всегда… Это я хочу поведать всем. В первую очередь я хотела поведать об этом матери, но опоздала на один день. Бог не только существует, но и все люди пребывают в его лоне. Именно Бог был Родителем людей.

В тот самый миг, когда Ангел поведал мне об этом, у меня как будто открылись глаза: все сущее вокруг меня превратилось в сущее Райского мира; дивная музыка звучала на Небе и на Земле, и я заслушалась.

В тот вечер в кают-компании на борту корабля, наедине с Ангелом, я слушала его слова как стихи, звучащие во сне. Они захватили мою душу, и я не замечала, как проходит время.

— Ну, на покой! Да, пора, — произнес Ангел и поднялся, а я, как бы очнувшись от сна, последовала за ним, а Ангел, провожая меня в темноте, кажется, шептал мне на ухо прекрасные стихи, и мое сердце дрожало…

Когда я дошла до нашей каюты, было уже темновато. Наконец, Ангел со словами:

— Я буду спать наверху, если тебе что-нибудь понадобится, разбуди меня… — поднялся на верхнюю койку.

Он, которого я считала Небесным посланцем, — что ж, выходит, мне его даровало Небо как мужа? А я об этом не знала. Я думала, что это Ангел, а для меня его в мужья выбрало Небо? Какое незаслуженное счастье! Я не могу в это поверить. Человек, подобный посланцу Бога, — это мой муж! О Боже! Сделай так, чтобы я стала совершенной, чтобы я стала женой, достойной его!

Да, чистым сердцем в уголке своей постели я молилась, как во времена начальной школы, когда я приняла католичество.

В такие минуты часто происходят чудеса.

Перед ней широко простирался Райский сад, и над цветами, сплошь покрывающими этот сад, она кружилась, словно бабочка.

А на Небе и на Земле звенела Мелодия Великой Природы. Это был поистине Райский пейзаж, и если прислушаться, то в Мелодии Великой Природы можно было расслышать слова:

— Либертэ, эгалитэ, фратернитэ.

В последнее время, при каждом удобном случае, Бог тихо доносит до нас эти слова. В чем же состоит Божественный замысел?

Свобода, равенство, братство.

 

Глава пятая

Морская зыбь, которой мы любовались, с течением времени менялась, это было приятное зрелище. И вот, когда мы смотрели на волны, стоя вдвоем на палубе, на гребни волн упал луч света… Как весело! Взгляни! Гребни волн сверкают.

Проведя первую ночь на «Хитати-мару», на следующее утро выйдя на палубу, вчерашний Ангел любовался морем.

Я, непринужденно подойдя к нему, встала рядом, глядя на море. Мой собеседник завел разговор о красоте морских волн, его речь лилась красиво, как стихи. И я опять заслушалась так же, как и вчера…

Однако, хоть я и заслушалась его речью, я вдруг подумала: «Этот мужчина, похожий на Ангела, — человек, которого Бог дал мне в мужья. Мне нечего бояться. Надо не только восхищаться им, но и вести с ним дружескую беседу. Но в то время, когда он говорил мне что-то, у меня не было случая вставить свое слово, а вот сейчас, возможно, такой случай представится».

Стоило мне подумать так, как мой собеседник внезапно, взглянув на меня, произнес:

— Да, следовало бы поговорить, как отныне мы будем общаться друг с другом. И особенно — в каких словах выразится это общение… Ты так не думаешь?

— Хорошо бы, чтобы такое было возможно…

— Ну что ж, в таком случае поговорим прежде всего о словах, ладно? Все люди, сами того не замечая, — продолжал он, — наделены от Бога частицей Его духа, все они рождаются и живут на Земле как возлюбленные чада Божьи! И — хотя сами не осознают этого — каждый несет в себе свой храм. И у каждого душа наполнена правдой. И эту правду от мужа к жене и от жены к мужу, от брата к брату и от друга к другу доносят слова. Получается, что слова поистине важны. Однако человек пользуется словами, в основном чтобы выражать недовольство или жалобы, и таким образом оскверняет их.

Тут неожиданно для себя я произнесла:

— Да, это так. Я всегда, сама того не желая, только и делаю, что ропщу и жалуюсь…

— Поэтому мы сразу же решим, что, разговаривая, будем передавать друг другу ту правду, которая заключена у нас в душе.

— Но тогда… Каким же образом высказать свои жалобы и недовольство?

— Ты любишь музыку и, говорят, поешь. Этим ты, наверное, сама себя утешаешь… Может быть, тебе следует посредством музыки изливать Великой Природе эти жалобы и ропот?

— Да, это великолепная мысль!.. Великой Природе! Мне не приходило в голову! — рассмеялась я, а мой собеседник продолжал с самым серьезным видом:

— Скажу еще раз — Бог дал слова только людям, и Его главная цель в том, чтобы каждый — будь то супруги, будь то друзья — делилися друг с другом своей собственной правдой, углубляя взаимную любовь, чтобы делаться все совершеннее!.. Те, кто не замечает важности слов, ранят ими других людей и страдают сами, к сожалению… Поэтому, если мы будем вести диалог как супруги, то есть рассказывать друг другу о своей правде, то на все остальное можно будет смотреть сквозь пальцы.

Когда я училась в начальной школе, я индивидуально изучала с патером Священное Писание, этот патер всегда говорил мне, девочке, что Бог дарует каждому человека, с которым пройдет вся его жизнь… И именно такого человека даровал мне Бог. Искренне поверив в это, я внимала тому, что он говорил мне, и была счастлива…

Мой собеседник обрадовался до такой степени, что, как бы благословляя выпавшее мне счастье, произвел едва слышный звук и тут же, закрыв лицо ладонями, произнес:

— О, прошу прощения! Это от недостатка движения…

— Лучше закрой глаза и вслушивайся. Небо благословляет нас! — с этими словами, со слезами на глазах, я присела на корточки. И на небе и на море зазвучала дивная музыка, благословляющая нас.

С тех пор, как мы встретились с этим человеком, прошло всего тридцать часов. Но я успела понять, что останься я на земле только вдвоем с ним — и никто другой не был бы мне нужен. Именно его предназначил мне Бог, оказав благодеяние, и я с благодарностью внимательно смотрела на своего мужа…

В нем не было ничего особенного, он не был красавцем. Скорее даже некрасив. Обыкновенный молодой человек. Почему же я почувствовала такую сильную любовь, как будто мы были близки с ним много лет? Может быть, это произошло потому, что благодаря ему содержание нашего разговора за короткий промежуток времени получилось таким насыщенным, благородным, сложным, охватывало такие широкие сферы, как будто я прослушала курс университетских лекций за четыре года — и это меня восхитило?

Но тайная радость оттого, что этот человек — мой муж, сочеталась с беспокойством от ощущения своего несовершенства…

Возможно, перед женитьбой каждый преисполняется такой скромности, но я поклялась себе сохранить это чувство на всю жизнь…

Вечером того же дня он сказал мне:

— Итак, до нашего прибытия во Францию остается сорок четыре дня. Наверное, естественно, что дорога из дикой страны в цивилизованную занимает столько времени. Замысел Бога состоит в том, чтобы за это время мы смогли подготовиться. Хотя бы освоить разговорный французский. Начнем? Как только войдем в колею.

— Пожалуйста. У меня не было необходимого для этого партнера… Поэтому я не могла…

— Завтра же составим план и начнем.

Мой партнер неизменно был серьезен, а я оказалась совершенно легкомысленной. Потому что в то время я думала, что мне достаточно научиться ухаживать за мужем и готовить французские блюда….

— Как насчет того, чтобы вместо дневника вести тетрадь расходов, она потом останется на память, — сказал муж и передал мне особую тетрадь и все наличные деньги.

Я, удивившись, потупилась… Редкий муж мне попался, — с искренним чувством подумала я.

Со следующего утра в течение часа мы стали попеременно читать вслух рассказы Мопассана. Поправляли произношение друг друга и по-французски обсуждали прочитанное. Затем на протяжении сорока дней мы читали Андре Жида и других авторов вплоть до Бальзака.

Боюсь, что он старался ради моего образования, но как подумаю… Мне достался редкий, прекрасный муж…

Когда наш корабль прибыл в Шанхай, первой, кто взошел на борт, была госпожа К. Увидев меня, она подбежала, схватила меня за руку и стала торопить: пойдемте сейчас же скорее отсюда, есть американский пароход, который отходит вечером в Йокогаму.

— В чем дело?.. Я на этом пароходе еду во Францию. Вместе с мужем.

— Меня просила ваша матушка. Я с таким трудом… Наконец мне удалось. Ну же, скорей сойдем с парохода. Об остальном можете не волноваться…

— Не понимаю. Я еду с мужем во Францию.

— Ваша матушка беспокоится, что если вы не решитесь на бегство, то будете несчастны. Она просила меня помочь вам сделать это в Шанхае… Я приготовила все, что было в моих силах. Ну, скорее же, поторопитесь…

— Что за чепуху вы говорите. Я счастлива и совершаю свадебное путешествие с мужем во Францию. Ваше вмешательство неуместно.

— То, что вы говорите, — легкомыслие… Вы будете несчастливы, потому ваша матушка так беспокоилась. Ну, во исполнение дочернего долга… Возвращайтесь домой! — Она насильно, с грозным видом, тащила меня с корабля и была так уверена, что в этом мое счастье, что я рассмеялась:

— Не волнуйтесь о моей матери. Я молюсь Богу-Родителю о том, чтобы он хранил ее… Мы супруги, всегда будем вместе и даже если попадем в ад, то, к счастью, благодаря нашей любви сможем получить от Бога силу, превращающую ад в рай.

Заметив, что муж мой смотрит на набережную, я приблизилась к нему.

— Ведь это так, скажи! — громко попросила я, и он энергично кивнул.

Позже муж сказал мне:

— То, что ты недавно сказала той госпоже, было великолепно… Но… твоя собеседница ушла, всем своим видом выражая возмущение, обиду и горечь. Жаль ее… Надо было прежде всего поблагодарить…

— Кого поблагодарить?.. Ее?

— Ну да. Что ни говори, но горячее внимание, проявленное к тебе, заслуживало благодарности.

— Благодарить ее?

— Конечно. Ведь Небесный Бог-Родитель всех нас как детей Своих принял в Свое лоно, значит, все мы братья и сестры… И она тоже одна из наших сестер.

— Она тоже? — И тут я вспомнила, что сама сказала мужу проснувшись сегодня утром: «Знаешь, когда я увидела лик Солнца, то подумала: все люди — братья и сестры: и нищие, и злодеи, и императоры…» И, подумав так, я словно стала великодушнее, мне захотелось смеяться…

Вспомнив сейчас эти свои слова, я испытала стыд перед мужем.

— Послушай!.. — обратилась я к нему. — Я тоже получила жизнь от Бога… И мне в этом мире дарована роль вместе с тобой исполнять Небесную миссию, ведь это так, правда?

— Конечно. И исполнять ее с радостью и уверенностью в себе. Мы как посланцы Небесного Бога едем в цивилизованную страну, во Францию, поэтому не волнуйся. Бог постоянно тебя защищает… Моряки встревожены, говорят, море бурное… Но Бог оберегает нас, поэтому нет причин для волнения.

— Послушай, может быть, сойдем на берег и посмотрим Шанхай?

— Посмотрим на обратном пути. Это будет и полезнее и интереснее. А пока что постараемся как можно меньше уставать. — С этими словами муж, как обычно, велел мне приняться за учебу.

Мы вошли в Индийский океан, но страшных больших волн там не было, мы с радостью говорили друг другу, что это тоже по милости Божьей, и оставались спокойны. Однако неожиданно пришлось все же поволноваться.

В каютах первого класса кроме нас проживали: в одной — четыре японских джентльмена, а в двух других — двое и трое европейцев. Они тоже питались в столовой, там мы их и увидели. В столовой с самого начала за нашим столом всегда сидел молодой эконом, вскоре мы подружились, но на второй день нашего путешествия по Индийскому океану он вдруг тихонько предупредил меня:

— Госпожа! Пожалуйста, по возможности не гуляйте по палубе. Среди пассажиров первого класса вы единственная женщина… Эти японские джентльмены скорее не люди, а самцы, поэтому будьте осторожны. До следующей стоянки… Извините, что говорю вам это, впрочем, то, что японские мужчины способны испытывать столь сильное влечение, достойно восхищения, не так ли? — со смехом сказал эконом.

Мы с мужем переглянулись, поскольку и сами не раз с некоторой опаской обсуждали, как меняются лица этих японцев при виде меня.

Как подумаешь — человек, пожалуй, жалкое создание…

Однако и в таких обстоятельствах мы, не ленясь ни дня, продолжали наши занятия и возносили благодарственные молитвы Небу. Может быть, поэтому и Индийский океан был спокоен, и ни разу не вздымались на его поверхности страшные волны.

Итак, я держалась возле мужа, не отходя от него, и, спрятавшись в нашей двухместной каюте или же в гостиной, уединившись и избегая взглядов японских мужчин, у которых менялось при виде меня выражение лица, каждый день продолжала занятия…

В то время я иногда думала: «Что же, мой муж совсем не такой, как те японские мужчины».

Глядя на Индийский океан сквозь стекло гостиной кают-компании, муж как бы между прочим что-то говорил, это было так красиво, словно стихи в прозе, я изо всех сил старалась запомнить их, чтобы когда-нибудь записать, но так и не смогла этого сделать.

Какое, однако, я жалкое создание по сравнению с мужем!

— Что ж, работа закончена, — сказал муж. — Давай-ка закроем глаза и послушаем песню Индийского океана.

Закрыв глаза, мы крепко взялись за руки, и тут зазвучала прекрасная симфония Земли и Неба, и мы оба заслушались.

Пройдя Индийский океан, мы сутки стояли в первом порту, здесь на пароход сели пассажиры первого класса, отправляющиеся в Европу, и пароход внезапно стал многолюдным.

Четверо японских джентльменов сошли на берег и вернулись только перед самым отходом, как раз был ужин, и они, как всегда, сели на свои места рядом с нашим столом.

Возможно, под влиянием выпитого они громко, беззастенчиво разговаривали по-японски, и муж, казалось, был смущен тем, что они шокируют многочисленных вновь прибывших пассажиров.

Мне трудно писать об этом, но в качестве примера приведу слова самого молодого на вид из тех четырех.

— Я в первый раз лег в постель с европейской женщиной, — беззастенчиво говорил он. — Удовлетворившись, я нечаянно заснул на ней. Когда очнулся, женщина лежала рядом. Я поспешно хотел снова лечь сверху, но женщина встала. «Если заплатишь, будет тебе еще раз», — сказала она и вышла из комнаты. Не знаю, поняла ли она мой английский, но вскоре, вернувшись, сделала мне знак слезть с кровати. Я слез, а она легла и всячески противилась тому, чтобы я тоже лег. Мы начали бороться на кровати и под кроватью… Никто не победил. Тем временем наступил полдень…

Тут другой японский мужчина, как бы утешая его, произнес:

— Скоро будем в Европе. Там в любой стране можно хоть каждый вечер покупать приглянувшуюся тебе женщину. Не вешай носа!

Подобные речи, произносимые громко, все время доносились до нас, но ни мой муж, ни корабельный эконом не стали одергивать японцев.

Теперь-то, оглядываясь назад, понимаешь: те мужчины старались вроде бы уподобиться европейцам, но на самом деле скорее показали себя трусливыми варварами.

Но мы с мужем каждый день занимались, и я твердо верила, что мы не дикари, а вполне цивилизованные люди.

И со всей силой ощутила это, когда наш «Хитати-мару» в один прекрасный вечер через Суэцкий канал вышел в Средиземное море.

Я смотрела с палубы на небо и море, и слезы навернулись мне на глаза.

Стоявший рядом муж удивленно взглянул на меня.

— Это слезы радости. Я подумала о тебе…

— И я тоже, — ответил он, с улыбкой взяв меня за руку. Впервые я склонила голову на грудь мужа, мы обнялись, и я сдержала свои слезы.

Вокруг слышалась ласковая музыка: Средиземное море благословляло нас, и мы слушали его с потрясенным сердцем, с благодарностью. Не ощущая течения времени.

На сорок пятый день наш корабль прибыл во французский порт Марсель.

— Итак, мы в цивилизованной стране, к которой так стремились. То ли наступил рассвет, то ли из ада мы вошли в рай, но отныне мы каждый день сможем жить счастливо. Вздохнем полной грудью и будем радоваться нашей свободе, — так сказал мой муж, тихонько похлопывая меня по плечу, а я только дрожала от радости. — Ну вот. Отныне мы в цивилизованном мире. Тебе надо лелеять в своем сердце всего три слова: «либертэ», «эгалитэ», «фратернитэ». И тогда все будет хорошо, — рассмеялся муж.

— «Либертэ», «эгалитэ», «фратернитэ». Свобода, равенство, братство. Так?

Муж так и светился от радости, как будто и в самом деле достиг Рая.

Я, повторяя вслед за мужем эти три слова, шагала рядом, но он уже не улыбался.

С этого момента муж разговаривал только по-французски, как будто язык этой страны стал для него единственно возможным.

Сойдя с парохода, мы направились к гостинице. Я молча следовала за мужем, и наконец мы благополучно подошли к дому в шестнадцатом квартале Парижа.

Это было 23 июля 1925 года.

 

Глава шестая

Ну вот, мы добрались до Парижа, теперь пусть продолжает муж.

Коль скоро жена писать не может, мне ничего не остается, как писать самому, впрочем, вовсе не потому, что мы прибыли в Париж. Во-первых, я не ощущал, что это Париж. У меня было такое чувство, будто я вернулся на родину.

Мадам Луиза жила в редком для Парижа двухэтажном отдельном доме. Ее сын с женой, которые прежде проживали с нею, теперь вели самостоятельную жизнь, и поэтому она сдавала нам две меблированные комнаты на первом этаже.

Перед нашим домом был небольшой садик, как сказал кто-то, это было поистине прекрасное, дарованное самим Небом жилище.

В более просторной из двух проходных комнат кроме большой кровати стояло пианино, и до восьми вечера можно было играть на нем. Жена обрадовалась, и, естественно, мы решили, что это будет ее комната.

По соседству была комната немного поменьше. Там стояла небольшая односпальная кровать и письменный стол. Комнаты разделяло пространство в три-четыре метра, и в случае необходимости их можно было легко сделать изолированными.

Эта небольшая комната, конечно, стала моей. Этакий женский рай, про себя иронизировал я.

Я собирался изучать позитивистские методы в Сорбоннском университете; до начала учебного года оставался еще месяц, поэтому спешить было некуда.

На следующее же утро началась наша здешняя жизнь, немало меня удивившая.

Примерно в половине восьмого утра мадам внесла на подносах кофе со сливками, хлеб и фрукты и, поставив все это перед нами, еще лежавшими в постели, удалилась. И перед женой и передо мной, перед каждым в отдельности.

Кажется, это такой обычай — есть лежа в постели, вернее, полусидя.

Как вкусен утренний кофе с молоком! А чудесный вкус хлеба! Он оказался еще вкуснее того, о котором я мечтал, зная о нем понаслышке.

«Вот это поистине райский завтрак!» — подумал я и, не вставая с постели, крикнул жене в соседнюю комнату:

— Ну как тебе райский завтрак?

— Я, конечно, в восторге, это действительно рай — есть лежа в постели, но может, мы встанем, приведем себя в порядок и тогда уже позавтракаем?..

— Завтрак, наверное, не бывает дважды… Как, вкусно?

— Вкусно, но… Это весь завтрак?

— Необходимые питательные вещества в нем, пожалуй, присутствуют, так что все в порядке.

— Нужно, наверное, большое терпение, чтобы привыкнуть к обычаям этой страны.

— Вспоминается это стихотворение. Мне кажется, я еще хуже того бедняка.

— Здесь есть пианино. Как ты смотришь на то, чтобы под его аккомпанемент пропеть хвалебную песнь Раю? — С этими словами я направился в общую туалетную комнату. Там тоже все было оборудовано: душ, ванна.

Когда я вернулся в свою комнату, в ней все, начиная с постели, было прибрано.

Мало того, жена в шелковом кимоно упрекнула меня: «Где же ты болтаешься?» — и показала, что в моей комнате в углу за занавеской располагались раковина, унитаз и все необходимое. Одна комната для живущего в ней человека словно бы представляет целый мир, — с преувеличенным восторгом говорила жена, как бы убеждая меня быть довольным маленькой комнатой.

Наверное, райский мир — это владения женщины, — смеялся я про себя.

Неужели моя жена, которая во время сорокапятидневных занятий на пароходе казалась совершенно беспомощной, так повзрослела и стала самостоятельной, — втайне я даже восхищался ею.

Перед нашим отъездом из Токио жена объявила: «Во Франции я буду готовить еду, а учиться — нет, не смогу». Однако здесь, в Париже, получилось совсем по-другому. Когда я решил изучать экономику, записавшись в Сорбонну на кафедру профессора Симьяна, моя жена, услышав, что один-два года назад в этой стране открылись двери университета и для женщин и теперь туда поступает больше женщин, чем мужчин, неожиданно отправилась вместе со мной и оформила все процедуры, связанные с поступлением на филологический факультет.

— Ты всерьез хочешь окунуться в студенческую жизнь?

— Но ведь о твоей еде полностью заботится мадам, мне там нечего делать… А кроме того, благодаря Небесам те знания, которые ты вколачивал в меня на протяжении сорока дней на пароходе, похоже, дают плоды… — со смехом ответила жена.

— И с чего же ты начнешь свое обучение?

— Как тебе сказать? Ну… прежде всего мне хотелось бы узнать, как возникла такая райская страна.

— Вот как? Да ты стала молодцом! — сказал я. Если безвольная и нерешительная жена, всего за сорок пять дней, в течение которых я направлял ее, взявшись за дело всерьез, смогла так измениться… Человек не должен терять надежду.

Я провел жену к задним воротам Сорбонны. На маленькой площади стояли бронзовые памятники старым ученым. Фасадом на площадь выходил книжный магазин «Блан». Тот магазин, в котором мы из Японии всегда заказывали французские книги. В маленьком магазинчике был всего один старый продавец. Когда я протянул ему свою визитную карточку, он обрадовался: «Мсье Сэридзава, так это вы?» И, пройдя вглубь магазина, снова вышел ко мне вместе с молодыми супругами-хозяевами. Супруги пригласили нас зайти во внутреннее помещение, но так как мы были без подарков, то обещали зайти в следующий раз…

Вместе с женой мы не спеша заглядывали в лавки букинистов и вернулись домой к семи часам, чтобы не опоздать на ужин.

В нашем пансионе ужин в семь часов вечера накрывали в столовой. Кроме госпожи Луизы и ее почтенной матушки обычно за столом присутствовало еще четверо или пятеро гостей. Кажется, это был и люди, имеющие отношение к системе образования Парижа, за общим столом мы, как принято у французов, вели приятные беседы и поэтому вскоре подружились. Около девяти трапеза заканчивалась, но в случае необходимости, если заранее предупреждали мадам, она обычно устраивала стол, и те, кто не был занят, порой засиживались за разговором до десяти…

Поистине это был райский мир.

На этой земле, словно и не замечая, что мы японцы, с нами обходились просто, как с равными, и на душе у нас было легко.

Жена, поскольку с нового учебного года ей предстояло окунуться в студенческую жизнь, сразу же стала посещать курсы французского языка. Глядя на нее, я как будто впервые заметил, как она молода, и на душе стало спокойно. «Все-таки это и благодаря нашим сорокапятидневным занятиям», — хвалил я сам себя. Однако сам я, внезапно столкнувшись с другой цивилизацией, несколько растерялся. Но твердо решил постепенно приспособиться и постичь составляющие ее суть элементы.

Начать решил с изобразительного искусства: картин, скульптур было такое множество, что даже освоить одну только живопись было очень трудно. Я попытался изучить произведения живописи в хронологическом порядке и был немало удивлен, обнаружив, что все они, даже те, что находились на хранении, всегда были открыты для всех желающих.

Следовательно, сумасшедших или идиотов, помешанных на изучении искусства, здесь хватает — поистине благословленный рай для таких, как я, лентяев и дилетантов.

Однажды, вернувшись домой около четырех часов дня, я услышал голос жены, доносящийся из комнаты: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ». Декламируя эти слова, жена энергично шагала по комнате. До сегодняшнего утра там было пианино, но…

— Послушай, ты, наверное, не жалеешь о пианино. Ведь моя игра в этой стране — на уровне начальной школы, мне было неловко… Оно только мешало, я попросила мадам, и она убрала его отсюда.

С тех пор как мы приехали сюда, я впервые увидел жену в европейской одежде и был поражен ее молодостью и наивностью. Она казалась шестнадцати-семнадцатилетней девочкой.

— Мне посоветовала подруга, здесь прогрессивные женщины — их, правда, еще мало — обычно стригутся, вот и я решила коротко постричься… И словно почувствовала себя другим человеком. Сначала не могла решиться, думала, что прежде надо бы посоветоваться с тобой… Но потом вот решила, что должна ведь жена обладать хоть какой-то свободой… Прости.

— Ты так помолодела, тебя просто не узнать.

— Понимаешь, если укладывать волосы в японскую женскую прическу, а сверху еще надевать шляпу — а без нее невозможно носить европейскую одежду, — тогда голова становится тяжелой и кажется чужой, это неприятно… Потому я коротко постриглась и, подобно жителям этой страны, теперь ощущаю себя как в раю.

Мне нужно было срочно сделать заметки в своей тетради, а в соседней комнате моя жена, превратившаяся в молоденькую девочку, продолжала шагать, декламируя: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ», и я, сам того не замечая, тоже стал мурлыкать себе под нос: «Свобода, равенство, братство».

Как привольно я чувствовал себя тогда! Но не был ли при этом легкомысленным глупцом?

Войдя в жизнь цивилизованной страны, столкнувшись с разными сторонами цивилизации, мы с женой походили на дикарей: не только наше зрение, но и души были в растерянности, и все же неожиданно для себя многое, пожалуй, мы усвоили.

К тому же французы словно не замечали, что мы — чужеземцы, вели себя с нами дружелюбно, как с равными, поэтому вскоре мы смогли общаться с ними свободно, как с друзьями или с родными, а так как все они имели отношение к науке или литературе, то очень помогали нам.

И жена, казалось, испытывала то же, что и я, мы оба даже не заговаривали о нашей родине, нам было тяжело говорить о ней как об отсталой стране, подобной аду.

Итак, в этой цивилизованной стране все нам было интересно, все восхищало. И более всего — музыка.

Стоило прислушаться — и ты понимал, что в этом городе, в этой стране везде и ежедневно исполняют самую разную музыку.

В городе было много концертных залов, и каждую неделю по вечерам в четверг и в субботу устраивались концерты, в любое время можно было насладиться любимой музыкой.

Однажды вечером, в четверг, когда, прослушав вторую часть концерта, я поспешно вернулся домой, жена в своей комнате, декламируя:

— Свобода, равенство, братство, — как всегда, энергично ходила по комнате.

— Ты, кажется, уже полностью освоила эту ходьбу, — сказал я с улыбкой, и жена серьезно ответила:

— Чтобы научиться ходить так, как ходят здешние женщины, подруга дала мне совет. Дело в том, что француженки хранят в душе основные принципы демократической страны: свобода, равенство, братство, и ходят в такт этим словам… Вот я и решила усвоить прекрасную походку француженок. — И она опять принялась шагать по комнате в ритме слов «либертэ, эгалитэ, фратернитэ»…

— У тебя прекрасная походка. Точь-в-точь здешние женщины… — рассмеялся я. Почувствовав себя усталым, я закрыл глаза, и в еле слышной прекрасной музыке мне почудился баритон, который пел: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ». Это мой голос, — подумал я, но ничего не мог с собой поделать.

Живя во Франции, я, естественно, пользовался благами, которые были мне недоступны на моей дикой родине. Уже только за это я благодарил Бога Великой Природы и радовался.

Однажды навестивший меня по работе ученый Арита сказал:

— Помню, ты впервые услышал европейскую музыку, когда, окончив среднюю школу, переехал в столицу и поступил в Первый лицей, верно?

Так как Арита сам был любителем музыки, его вопрос не показался мне странным.

— Но хотя ты и любишь музыку, — продолжал Арита, — то, что при этом не захотел сделать ее своей специальностью, заслуживает похвалы.

— Заслуживает похвалы? Что ты имеешь в виду?

— Скажи, врач когда-нибудь проверял твой слух?

— С ушами все в порядке, а что?..

— Хоть ты и полагаешь, что у тебя прекрасный слух, на самом деле ты слышишь всего лишь процентов на семьдесят. Кажется, ты любишь Шопена и часто его слушаешь, но Шопен, которого могут воспринимать твои уши, — это псевдо-Шопен, это не более семидесяти процентов от настоящего Шопена.

— Не хочешь ли ты этим сказать, что и разные явления действительности, которыми я наслаждаюсь в этой цивилизованной стране, тоже для меня далеки от реальности?

— Если говорить о человеческом слухе, то примерно до семилетнего возраста человек воспринимает разные звуковые волны, а потом его возможности понижаются, и слабые волны он не воспринимает. Поэтому, чтобы стать музыкантом, надо начинать подготовку до семилетнего возраста… Для человека, который впервые увидел музыкальные инструменты, лишь став учеником средней школы, европейская музыка — вещь абсолютно чуждая. Тоже все из-за его слуха.

Когда я после этого беспощадного разговора с Аритой вернулся домой, жена в своей комнате отчаянно топала, выкрикивая:

— Либертэ, эгалитэ, фратернитэ.

Молча глядя на нее, я сам, загоревшись, начал ходить по комнате. Либертэ, эгалитэ, фратернитэ — вот если бы основные принципы этой цивилизованной страны пришли в ту далекую варварскую, дикую страну!

Мне бы хотелось воплотить их в жизнь ради нас и наших внуков…

Как же я был глуп.

Однажды утром, проснувшись, жена вдруг сказала:

— Скоро, скоро настанет время нам возвращаться на родину, ведь так?

— Тебе надоело жить в этой цивилизованной стране?

— Нет, не надоело. Я на своем опыте, самостоятельно испытала тот путь, который прошла эта страна от состояния дикости, в какой и ныне пребывает наша дикая родина, до теперешнего ее состояния. Ты же понимаешь, насколько это было трудно.

— До сих пор было трудно, но теперь, наверное, станет легче.

— Мне почему-то стало страшно… в этой цивилизованной стране.

— Стало страшно? В этом райском мире?.. Может быть, потому, что рай исчез из твоей души?..

— Здесь действительно рай, но… Я недавно стала скучать по своей родине, хоть она и дикая страна. Я подумала, что мне будет легче родить там.

— Вот оно как! Здорово! Поздравляю.

— Я даже решила, что и такую радость лучше испытать на родине… Где бы ни жить, я все равно останусь человеком этой цивилизованной страны. Но ведь и ты вскоре уедешь отсюда.

— Знаю.

— Однако в этой цивилизованной стране ты тоже стал беспечным человеком, — со смехом сказала жена и, как обычно, начала шагать по комнате со словами «либертэ, эгалитэ, фратернитэ» — голос ее весело звенел.

Через некоторое время эти звуки затихли, и жена сказала:

— Я хотела бы вернуться в Японию раньше тебя, но, подумав о сорокапятидневном путешествии, осознала: земной шар так велик и широк. И хотя эта страна — рай, вряд ли удастся снова приехать сюда…

— Вот поэтому, по мере возможности, не будем торопиться.

— Когда мы ехали сюда на японском судне, японские мужчины-пассажиры уподоблялись животным, это было страшно, и мы тогда решили возвращаться на родину иностранным пароходом. Там пассажиры цивилизованнее и таких диких животных, как наши соотечественники, будет, наверное, поменьше.

— Попробуем?

— Надо поскорее забронировать места на иностранном судне.

Жена в тот же день заказала каюту первого класса для японских супругов с трехлетней дочерью на французском корабле, прибывающем в порт Кобе осенью.

Я пока что ни разу не упоминал о деньгах… Японская иена стоила дорого, одна иена была в сто или в двести раз дороже, и даже я, будучи бедным человеком, на месячную зарплату японского государственного служащего мог вести во Франции роскошный образ жизни. Никому не причиняя хлопот. Так что в этом смысле жизнь у нас была райская.

В то время кроме книг по моей специальности в области экономики я покупал книги по новой и старой французской литературе, а так как у нас не было места для хранения этих книг, я часто посылал их токийскому отцу.

Никогда больше за всю мою жизнь я не мог так свободно обращаться с деньгами, для моей души это тоже было полноценное время.

Словом, для нас с женой это были счастливые дни, мы жили, не понимая, что за счастье надо благодарить.

На родину мы плыли на французском корабле и через сорок два дня прибыли в Кобе.

В то время родившейся в Париже нашей старшей дочери, которая воспитывалась в парижских яслях, было около трех лет.

Когда мы плыли в Европу, из тех сорока пяти дней, что мы провели на японском корабле, примерно тридцать дней показались нам адом, потому что несколько японских мужчин, ехавших первым классом уподобились самцам животных, и мы, супруги, не могли свободно гулять по палубе.

Поэтому, когда мы возвращались на родину, жена беспокоилась о трудностях путешествия на корабле с трехлетней дочерью.

Однако на французском корабле ничего подобного не было.

В чем же дело? Наверное, в том, что на французском судне публика была цивилизованная, а на японском отличалась варварством и дикостью? Другими словами, Франция была воплощением цивилизации, а Япония — дикости, не так ли?

Это было в 1929 году и произвело на нас огромное впечатление. Да, верно, это был четвертый год эпохи Сёва.

Неужели в то время японцы настолько отличались от других народов мира своим варварством!

 

Глава седьмая

Седьмое февраля 1992 года стало для меня незабываемым днем.

Впервые с тех пор, как ушел из жизни мой друг по Первому лицею Накатани, я встретился с ним в Истинном мире, и мы весело разговаривали, и я получил известие от Жака, что в наш дом придет госпожа Родительница — Основательница учения Тэнри — Мики Накаяма.

Когда я с Жаком поспешно вернулся к себе домой, в «комнате Бога» Родительница надевала на себя алое кимоно.

Там были моя дочь и ее помощница, а госпожа Родительница молилась перед предстоящей беседой. Я сел рядом с Жаком и приготовился слушать речь Родительницы.

— Бог-Родитель начал строить этот мир, желая радоваться и храня великую мечту о «жизни в радости» этого мира.

В великом сне Бога-Родителя существует наш мир. Мы живем в лоне Бога-Родителя. И вся жизнь человека — тоже великий сон. И государство — тоже великий сон.

Когда я родилась в эру Тэмпо, был мир Токугава. Но мир Токугава ушел подобно сну. И мир империи Мэйдзи ушел, подобно сну.

Действительно, государство — это сон! Сон во сне. Проходит время, и меняются сны. И какой бы властью ни обладали люди, все они видят сон. Видят великий сон. И все живут во сне. И все это живет в Великом Сне Бога-Родителя.

И все то, что называется душой, и каждодневные мысли человека, и его великие замыслы — не что иное, как сон.

Некоторые важничают: «Я стал богачом», но когда-нибудь, если человек очерствеет душой, деньги от него убегут. И это тоже сон.

Положение человека в обществе, его власть и прочее — недолгий сон.

Бог же показывает всем воистину Великий Сон.

Если жить, слишком кичась собой. Бог отнимет этот сон. Он разбудит. И проснувшись — поймешь меру своей силы.

Поистине, этот мир дан нам взаймы. И вся человеческая власть тоже. Те, кто с важным видом говорят: «Я — премьер-министр» или «Я — президент», они тоже напоминают видящих сон, который скоро закончится. И когда Бог разбудит их, они заметят, что они просто люди, такие же, как все.

В эту минуту внезапно послышалась песня, исполняемая красивым баритоном.

— Эту песню Бог дал тебе в награду. Слушай внимательно. — С этими словами, Жак, сидевший рядом со мной, начал исчезать. Я поспешно пытался задержать его, убеждая:

— Давай послушаем вместе! — но он сказал:

— Я еще не заслужил этого, в следующий раз, — и исчез.

И повсюду вокруг меня в сопровождении симфонической музыки слышалось соло баритона.

Это была красивая, полная печали мелодия, она потрясла меня до глубины души, и слезы выступили на глазах. Но я не знал ее названия и не знал, кто исполнял ее. Эту музыку я слышал впервые.

Однако в мелодии, которую исполнял баритон, было что-то знакомое, что вызывало ностальгические чувства, музыка заполняла всю комнату, и я заслушался.

И тут раздался голос Жака:

— Не припоминаешь?.. Те дни, что мы провели вместе в горах во Франции, близ Швейцарии. Последнее пасхальное утро, когда мы вчетвером поднялись в снежный храм и вознесли благодарность Богу, и каждый посвятил Ему свой гимн… С тех пор прошло больше полувека, но все это время священные гимны нашего собственного сочинения, посвященные Небу, бережно сохранялись самим Небом. То, что ты сейчас услышал, — это священный гимн твоего сочинения того времени. Поскольку ты, кажется, его забыл, послушай еще раз.

И снова послышалось красивое соло баритона. Но мне не верилось, что это мое собственное соло, прозвучавшее шестьдесят лет назад.

— Хороший голос! Хотя ведь в то время мы были молоды, не так ли? — сказал Жак.

— Неужели этот голос остался на Небе?

— На Небе сохраняется все.

— Я не знал, что все сохраняется на Небе…

— Надо было слушать речи госпожи Родительницы. — С этими словами голос Жака стих, и зазвучал голос Родительницы:

— Я ступлю с этим дитятею на землю Франции, Америки, на землю всего мира. И Синноскэ-сан стал таким прекрасным.

«Хочу, чтобы он поскорее стал ясиро» — с этими словами Бог вложил в утробу моей дочери О-Хару душу моего отца Маэгавы, и, повинуясь Богу, она родила. Родила этого ребенка, которого Бог задумал сделать Столпом Истины, симбасирой.

На сорок девятом году он умер, и по прошествии сорока девяти лет родилось это дитя. И наконец он стал Столпом Истины, которому можно доверить Дом отдохновения.

Теперь мир ждет учения Бога-Родителя. И во всем мире все-все ждут спасения.

Мир ждет душу, которая спасет его, ждет, думая: «О чем должен помышлять человек, чтобы быть спасенным?» Я прежде всего иду, чтобы совершить этот посев.

Не знаю, каким по форме будет мое нынешнее путешествие во Францию, но Бог явит много чудес. Эти чудеса пробудят чудеса в сердцах. Сейчас в Лурде, где я появилась, происходит великое чудо.

Оно проявляется не только в том, что больные спасаются, но и в том, что души больных людей спасаются. Великое чудо вершится. Поистине великое чудо Бога состоит в том, что Он спасает не только телесные болезни, но и великие, великие души.

Кодзиро-сан, раздавая воду, ты наделяешь многих людей чудом души. Я хочу, чтобы ты понимал это. Выйди вперед! Правда, подлинность — этот мир Божий; и это совершенно очевидно…

В это время с Неба неожиданно послышалось чудное пение.

Это было чистое прозрачное сопрано, до сих пор мне не приходилось слышать такого. Кто же это поет и где поет…

Я прислушался: как печально! Моим ослабевшим слухом я не мог отчетливо уловить слова.

Но это было чудесное сопрано. О чем она пела, я не понимал, но это пение проникало в душу.

Это была поистине Небесная музыка: на какое-то время я заслушался….

И внезапно меня будто облили водой — я прозрел.

То, что с таким жаром вещала госпожа Родительница, было сложно для понимания, я не мог сразу постичь содержание ее речи, и вот Бог, пожалев меня, попросил этот дивный голос в сопровождении аккомпанемента через музыку разъяснить мне сказанное Родительницей. Я понял, сколько хлопот доставил Богу-Родителю из-за того, что непростительно небрежно относился к своим духовным упражнениям, и слезы сожаления полились из моих глаз, в то же время мне отчаянно захотелось уловить слова, которые пелись волшебным сопрано.

«Да, случаются ужасные вещи, но ты не беспокойся, Бог обязательно поможет. В мире нет ничего страшного», — слышалось мне в пении прекрасного сопрано.

Когда я понял, что эти слова мне уже доводилось слышать когда-то, голос пропел:

«Бог указывает душе различные пути. В душе у каждого Бог ведет свою работу».

«Этот мир — в лоне у Бога, и страшного в нем нет. Из всех путей Бог укажет тебе великий путь», — прозвенело высокое сопрано и затихло. Но когда из моей груди непроизвольно вырвался глубокий вздох, сопрано зазвучало снова, как бы на бис на концерте.

Мне показалось, что слова эти запечатлелись в моей душе, что они ободрили меня, и я решил не поддаваться слабости.

Это случилось седьмого февраля в три часа пополудни, я некоторое время мысленно был погружен в отзвуки этого пения.

Тем временем после долгого перерыва меня неожиданно посетил С., который, будучи директором банка Мицубиси, служил в его осакском филиале. Он приехал в Токио в командировку.

— Захотелось повидать вас, сэнсэй, вот и заскочил. Вижу, что вы здоровы, теперь я спокоен, — только и сказал он и уехал на своей машине.

Я проводил его до ворот, и, прощаясь, он обронил:

— А Накатани-сан тоже скончался…

Мне интересно было бы узнать, отблагодарил ли он Накатани за его благодеяния, но я смолчал.

С. был сыном рыбака из нашей деревни, но тоже окончил Токийский университет. Так как я не хотел становиться рыбаком, меня исключили из общины, и с тех пор я не имел никаких известий о своей деревне, но, кажется, из нашей деревни только мы двое — он и я — стали студентами Токийского университета.

С ним я познакомился незадолго до того, как он окончил университет. С. неожиданно явился ко мне, сказал, что хочет писать заявление о приеме на работу в банк Мицубиси, и просит стать его поручителем.

Его отец, когда мы учились в начальной школе, был одним из главных хулиганов в классе на год старше моего и жестоко издевался надо мной, поэтому мне совсем не хотелось оказывать услугу его сынку, но я знал, что его отец несколько лет назад заболел и скончался, кроме того, я слишком хорошо знал, каких тяжких трудов стоило сыну бедного рыбака окончить Токийский университет, поэтому не смог отказать ему.

В банке Мицубиси работал мой близкий друг Накатани, ходили слухи, что он станет директором, как-то он говорил мне, что в банк принимают на работу только тех выпускников университета, родители которых живы, богаты и благополучны.

У С. отец умер, он был беден, то есть у него не было никаких шансов быть принятым на работу в банк Мицубиси.

Объяснив ему это, я колебался — согласиться ли стать его поручителем, но он упорно, с жаром твердил, что все это знает, но тем не менее всю свою жизнь, начиная со школьной скамьи, мечтал во что бы то ни стало добиться поступления на службу в банк Мицубиси. В конце концов я не смог отказать ему и поставил свою подпись как поручителя на его заявление о приеме на работу.

Надо сказать, заявление он заготовил заранее, там, где должна была стоять подпись поручителя, аккуратно вписал мой адрес, и мне оставалось только поставить свою личную печать.

Я вскоре забыл об этом, а спустя какое-то время он возник у входа в мой дом примерно в одиннадцать утра — на нем была старая форма Токийского университета, которую, похоже, он стирал сам, — и сообщил, что возвращается с устного экзамена по приему на работу в банк Мицубиси.

Затем, не прошло и получаса, мне позвонил Накатани из банка Мицубиси.

— Этот С., претендент на место в моем банке, за которого ты поручился, — он твой родственник?

— Мы из одной деревни, и у нас одна фамилия, может быть, и родственник, но… я уже давно покинул нашу деревню.

— А он не марксист?

— Насчет этого будь спокоен. Думаю, он не марксист.

— В случае его недобросовестности, если он нанесет урон банку, ты должен будешь компенсировать потери — ты это понимаешь?

— Разумеется… Но об этом не беспокойся. У жителей того края устойчивая репутация честных людей.

На этом телефонный разговор прервался.

На следующий день, ранним утром, С. снова пришел к нам и громко крикнул убиравшей в саду моей жене:

— Госпожа! Меня приняли на службу в банк Мицубиси! — и, кажется, показал ей открытку. Его голос донесся до моей спальни на втором этаже, где я еще лежал в кровати.

До сих пор помню, как он весело сказал, когда я спустился по лестнице:

— Ну, теперь хорошо бы жениться на симпатичной девушке.

Два года спустя он вроде бы женился на младшей сестре своего сослуживца по банку, эта девушка была не только симпатичной, но потрясающе красивой; его друзья говорили, что она — вылитая героиня знаменитого фильма «Красавица и дикий зверь», который тогда показывали по телевизору.

«Дикий зверь» примерно раз в десять дней навещал нас, но, женившись, совсем отдалился, и я его ни разу не видел. Что касается красавицы, то она один-два раза в год навещала мою жену.

Вспомнив, что я не поблагодарил Накатани при жизни за то, что он принял в банк С., я решился посетить его в Истинном мире.

В одном из великолепных европейских зданий, выстроившихся в ряд в Истинном мире, располагался офис Накатани. Мы встретились в его личной комнате для приема посетителей, и я назвал причину, которая привела меня к нему, впрочем, его гораздо больше волновало состояние японской экономики в нашем Мире явлений.

По его словам, положение японской экономики в Мире явлений невообразимо скверное, поэтому люди с душой Истинного мира изо всех сил стараются помочь, но поскольку у представителей высших слоев Японии души испорчены богатством. Истинный мир ждет, что Бог вскоре очистит их сердца.

Так сказал мне Накатани, и поскольку в Истинном мире у людей нет ни личных интересов, ни корысти, их деятельность не только в радость им, но и приносит хорошие плоды в Мире явлений, Накатани посоветовал мне не особенно жалеть о расставании с Миром явлений и не особенно стараться задерживаться там и поскорее прибыть в Истинный мир…

Затем мы обнялись, как в былые времена, и я вдруг почувствовал, как слезы подступили к глазам…

Я, живущий в Мире явлений, как здравомыслящий человек понимал, что Накатани из Истинного мира мертв, и, полагая, что его духовное тело холодно, удивился, что оно живое и теплое.

Разомкнув объятия, я внимательно вгляделся в его лицо и глубоко вздохнул:

— Так ты не умер, ты оказался живым.

— Что такое ты говоришь? Ведь именно потому, что я жив, ты, приходя в Истинный мир, всегда можешь встретиться со мной, не так ли? Сейчас у нас время отдыха, ты, кажется, любишь музыку, так послушай ее!

И с Небес и с Земли послышалась прекрасная музыка: мне казалось, что все мое существо растворяется в Небесах.

— Что это за мелодия?

— Это музыка Неба, ее надо слушать очень внимательно.

— Небесная музыка. Она прекрасна.

Как знать, может быть, я, очарованный этой музыкой, так и остался бы вместе с Накатани, забыв обо всем на свете, если бы за мной не пришел Жак.

С тех пор в часы одиночества я, вспоминая Небесную музыку, чувствую себя в лоне Бога. Мне кажется, музыка — это язык Бога.

А иначе и быть не может.

 

Глава восьмая

Мои родители бросили меня сразу после рождения, и меня воспитывали чужие люди. Может быть, поэтому я вырос человеком с мрачной душой, недоверчивым, во всем осторожным, готовым ко всему плохому, пассивным. Боюсь, что тем, кто имел со мной дело, я казался неприятным типом. Я казался таким даже своей доброй жене…

Моя жена примерно десять лет назад, в тот день, когда на красной сливе у входа в наш дом соловей воспевал приход весны, внезапно скончалась прямо за столом после обеда.

Моя жена, когда мы собирались пожениться, согласилась с моим предложением отказаться от расходов, связанных со свадебным банкетом, и потратить эти деньги на поездку в Европу.

В то время я был чиновником Министерства сельского хозяйства и, по рекомендации начальника отдела, старшего моего коллеги господина Исигуро, получив двухгодичный оплачиваемый отпуск, вдвоем с женой уехал в Европу.

Жена радовалась, считая, что это стало возможным благодаря мне, хотя в те времена добраться из Японии во Францию трудно — только на корабле, который плыл туда сорок пять дней.

С тех пор как во Франции совершилась социальная революция, прошло уже сто с лишним лет, это была великолепная цивилизованная страна, и нас там приняли как равных, как соседей, не обращая внимания ни на наше гражданство, ни на нашу расу, ни на то, что мы и вправду были тогда дикарями.

Там, во Франции, жена сказала мне, что на собственном опыте убедилась: мировоззрение народа и каждого человека в отдельности основывается на таких важных понятиях, как «свобода», «равенство» и «братство», ей стали понятны эти принципы, и она приняла их. Не прошло и года, как она с серьезным видом сообщила мне: «Благодаря своим занятиям и с твоей помощью я наконец смогла стать цивилизованным человеком. Поэтому, где бы я ни жила, я буду спокойна и счастлива, а значит, всегда смогу вернуться в нашу дикую страну, Японию». Моя маленькая жена, казалось, вся сияла. Низким баритоном я пропел ей в ответ: «Наконец-то стала цивилизованным человеком, говоришь?.. Ну а я, устав быть им, хочу громко кричать „А-а!“, подобно дикарю, хочу свободно взмахнуть крыльями — так поет моя душа».

И в унисон мне жена тихим сопрано пропела: «Смогла стать цивилизованным человеком!»

Закончив этот короткий дуэт, двое цивилизованных людей, как всегда, с легкой душой рассмеялись, обняв друг друга.

Помнится, это было весной 1925 года. С тех пор жена прожила со мной более полувека. За это время наша Япония воевала со всем миром, потерпела поражение, испытала тяжелые страдания и даже голод.

И в этой повседневности, похожей на настоящий ад, жена, произнося, как заклинание, «я — цивилизованный человек», ни мне, ни кому-либо другому не высказывала ни слова недовольства, никто не слышал от нее ни жалобы, ни стона.

И вот в тот день, когда красная слива у входа в наш дом раскрыла свои цветы, она внезапно ушла из жизни.

Тогда и я, тяжело больной, вскоре должен был последовать за женой. Признавая лишь Мир явлений, мы с женой, возможно, мирно ушли бы в небытие. Ведь это общая участь — уйти в последний путь в поисках музыки…

Но всем известно, что по воле Бога-Родителя я воскрес из мертвых и в настоящее время живу, подчиняясь его указаниям.

То было в сезон цветения красной сливы около десяти лет назад.

Однажды утром, еще не было и половины четвертого, меня разбудил Посланец Бога и велел мне, примерно в течение трех часов, заниматься духовными упражнениями в постели. Мне запрещено рассказывать о сути этих упражнений, скажу только, что они были очень мучительны, так как это своего рода «умерщвление плоти».

Наслаивались, наслаивались тяжелые усилия, как будто я ступень за ступенью карабкался по крутой лестнице. И это продолжалось каждое утро в течение десяти лет.

И то, что я смог выполнить все эти упражнения, случилось благодаря поддержке, которую оказывала мне покойная жена.

Однажды утром, когда урок закончился, Посланец Бога-Родителя, вдруг представ предо мной, сказал:

— Тебе известен Лурд во Франции? Когда прежде ты болел туберкулезом легких в той стране, лурдская вода помогла тебе… Божьи дети в Европе спасаются от физических недугов, от всех болезней благодаря лурдской воде. Бог-Родитель хочет спасти и своих детей в Японии, детей Страны восходящего солнца, при помощи лурдской воды. Но доставить эту воду сюда невозможно. Поэтому твоя задача состоит в том, чтобы изготовить «Божью воду» здесь, в твоей стране.

— Но у меня нет на это способностей.

— Ты в древности носил божественное имя «Бог — даритель воды» и давал воду растениям и животным. Поэтому теперь Бог-Родитель избрал тебя на эту роль.

— А как мне это сделать?

— Бог укажет тебе, ты только следуй Его указаниям. Ты только повинуйся Ему. — С этими словами он подробно рассказал мне о том, как готовить «Божью воду».

В таких случаях я имею обыкновение только слушать и выполнять, что я и сделал.

Сразу после завтрака я приступил к приготовлению «Божьей воды». Я нашел чайную чашку с крышкой и, наполнив ее водой из водопровода, превратил в «Божью воду», точно следуя Его указаниям. Я поставил ее на буддийский алтарь как подношение. В тот момент я обратился к духу покойной жены с такими словами:

— Если ты жива, мне бы хотелось напоить тебя.

Так как было бы расточительно каждый день выливать эту воду, я обычно пил ее днем и вечером.

Примерно через два месяца мы встретили Новый год: в первый день нового года мой младший товарищ, с которым мы вместе учились в школе, зашел ко мне по дороге от зубного врача, который, как оказалось, в тот день не принимал больных, и пожаловался на зубную боль. Тогда я первый раз дал ему немного «Божьей воды», и зубная боль у него сразу же прошла. Мало того: на следующий день рано утром, услышав о том, что единственная дочь моего друга, студентка, после неудачной операции аппендицита с вечера двадцать девятого декабря лежит без сознания, я передал ей «Божью воду», и вода помогла…

Слухи об этом распространились очень быстро.

Видимо, поэтому однажды перед моим домом остановился грузовик с большой лоханью. Хозяин грузовика сказал, что хотел бы наполнить ее водой, которая бьет ключом в углу моего сада.

Его отец болен раком кожи, в связи с чем ему не разрешается принимать ванну, но он хотел бы напоследок перед смертью принять ванну с «Божьей водой».

Я наполнил «Божьей водой» бутылку из-под пива, велел по одной-две капли добавлять ее в пищу отцу и немного рассказал о том, что говорил мне Бог. Сын того человека, от души поблагодарив меня, уехал… А примерно в девять вечера раздался телефонный звонок.

Отец его этим вечером добавил две капли «Божьей воды» в бадью для купанья, и, радуясь, что вся вода в ней стала «Божьей», принял запрещенную врачами ванну. И хотя все домашние волновались, он всем своим видом показывал, как это ему приятно, держась до последнего.

«Позвольте вашему отцу делать то, что ему хочется» — таков был мой обычный ответ.

В таких случаях всегда доносилась Небесная музыка, и, привлеченный этой прекрасной музыкой, я поднимался в Небесный мир.

Сколь прекрасна Небесная музыка, я пока не могу описать доступным для понимания японским языком.

…Началось это, когда мой старый друг Накатани пришел в парк перед зданием Истинного мира по приглашению Жака.

Внезапно услышав Небесные звуки, я застыл на месте.

— Это и вправду Небесные звуки? — вопросительно взглянул я на Жака, и он кивнул.

Что касается Накатани, то с тех пор, как он стал жить в Истинном мире, он много раз слышал от старожилов о Небесных звуках. И о том, что те, кто на самом деле слышит Небесные звуки в Истинном мире, — счастливцы, сердца их омыты Небесными звуками и сами они принимают статус Бога.

Накануне, когда Посланец Бога, Ангел, спросил, станет ли он перерождаться в Мире явлений, Накатани ответил, что будет ждать жену в Истинном мире. «Как хорошо!» — подумал я, а Жак — он был тогда рядом со мной, — ласково сказал:

— Накатани-сан молодец. Когда он пришел в наш Истинный мир, то не выпускал из рук сигарету. Даже Ангелы, ему прислуживавшие, не знали, что делать, но не прошло и месяца, как он сам бросил курить. И теперь честно и добросовестно исполняет обязанности директора банка. Его отношение к службе прославилось среди обитателей Истинного мира, и много раз он стяжал похвалу Бога-Родителя. Говорят, Накатани получит первую премию — «Небесные звуки», которой удостаивается только один человек за столетие… И его друг Кодзиро, наверное, порадуется за него в Мире явлений.

— Истинный мир лишен корысти и алчности. То, что я будто бы удостоился какой-то славы, придумано Божьим Посланником, чтобы людям в Мире явлений было понятнее. А ко мне это не имеет никакого отношения… — возразил Накатани.

— Вот оно как! Не знал!

— Удивляться тут нечему. Люди, живущие в Истинном мире, стараются, чтобы люди, живущие в Мире явлений, были счастливы, поэтому они довольны, когда их усилия приносят плоды.

И вот теперь Божий Посланец разрешил Жаку пригласить Накатани на площадь в парке Истинного мира. Когда я при встрече сжал руку своего старого друга. Небо и Земля внезапно наполнились чудными звуками и окрасились в прекрасные цвета.

— Это Небесные звуки. Удивительные. Я впервые их узнал и счастлив, — с сияющей улыбкой сказал Накатани, а я вдруг ощутил беспокойство.

— Успокойся… Под воздействием силы Небесных звуков за твоей спиной выросли большие крылья. Лети в любую сторону!

За моей спиной и вправду появились огромные крылья, казалось, мое тело вот-вот взлетит, и я, как мальчик-подросток, испуганно обеими руками ухватился за Накатани.

Внезапно и Небо и Земля наполнились дивным светлым сиянием, ничего не стало видно и ничего не было слышно, кроме прекрасной музыки…

— Что же это такое? — тихонько спросил я Накатани.

И он так же тихо ответил:

— Это звуки Неба. В Истинном мире они хорошо известны. Ты же, обитая в Мире явлений, в течение десяти лет занимался духовными упражнениями и поднялся на самую высокую ступень, поэтому получил божественное свойство разговаривать с самим Солнцем. Бог поздравляет тебя, даря Небесные звуки. Говорят, что такое бывает только один раз в столетие, и все радуются, что ты, к счастью, сможешь услышать эти Небесные звуки…

— Вот как… Небесные звуки… Об этом я слышу впервые.

— Более того, ты получил и крылья. Не хочешь ли покружиться в огромном Небе? В этом прекрасном огромном Небе?

— Да.

И тут же в Небе раздался голос, словно из сна. Я прислушался: то был баритон, поющий песню:

Баритон тихо пел как раз то, что я и сам хотел спеть.

В тот же миг я осознал, что сжимаю обе руки Накатани, что мы с Накатани держимся за руки… Он тихо произнес:

— Как подумаешь, что это я заставил тебя бросить петь в студенческие годы, а у тебя ведь был талант. Прости меня. Тогда были плохие времена. Пение не было достойным занятием для взрослого мужчины. А в особенности способного мужчины.

— Зато теперь в Небесной школе ты можешь петь сколько твоей душе угодно. Ведь ты тоже будешь принят в Небесную школу.

— Да, на это дано разрешение Бога-Родителя.

— Вот и хорошо. И в Небесной школе мы снова сможем учиться в одном классе, я счастлив.

Тем временем на Земле постепенно светлело, крылья за моей спиной исчезли, и мною овладело странное спокойствие.

— И все-таки я был удивлен Небесными звуками, — радостно произнес Накатани, — ведь в Истинном мире говорят, что эти звуки возвещают о радости Бога-Родителя.

— Сообщают о Божественной радости. Какая не заслуженная мною щедрость!

— Ошибаешься. Бог радуется тому, что люди делают в реальности, а мы ничего заслуживающего награды не делаем.

— Разве ты не говорил, что в Истинном мире вы все без корысти и алчности честно выполняете свой долг?

— Это совершенно естественно, но… Мы все время размышляем — чем же еще можем порадовать Бога.

— Удивительно! Я знал, что Истинный мир — очень чистый мир… Но что он настолько чист… Такие, как я, не могут жить в нем. Вот что приводит меня в отчаяние.

— Тебе-то можно до бесконечности жить в Мире явлений… — рассмеялся Накатани, и в это время на площади внезапно появился Жак, казалось, он прибежал откуда-то; переведя дыхание, он заговорил:

— А, вот ты где!.. Хорошо. Вместе с Накатани-сан… В Истинном мире все ждут тебя. Пойдем! И Накатани-сан тоже.

Он торопил нас, провожая в здание Истинного мира, находившееся перед парком. Удивительно! В большом зале собралось много джентльменов и леди, у всех в руках были бокалы с шампанским.

Джентльмен, очевидно распорядитель, радостно сказал:

— Бог привел Кодзиро как раз вовремя. Он доволен его книгой и велел нам поднять бокалы в знак благодарности… Итак, поднимем бокалы!

В зале сразу стало шумно. И Жак, повернувшись лицом к залу, сказал:

— Поскольку завтра предполагается выпустить в продажу последнее произведение сэнсэя — «Сон Великой Природы», он, хоть и благодарен всем за поздравления, в то же время несколько растерян, так что я, недостойный, вместо него приношу всем благодарность. Спасибо!

Тут на Небесах и на Земле зазвенела прекрасная музыка, и все — мужчины и женщины — начали танцевать.

Прекрасная женщина, протянув ко мне руки, пригласила меня на танец.

И все же я тогда никак не мог вспомнить, как называется эта прекрасная музыка, очищающая душу.

 

Глава девятая

Когда, закончив «Сон Великой Природы» я выбирал книге название, у меня до последнего были сомнения. Может быть, следовало назвать ее не «Сон Великой Природы», а «Сон Неба»?

Но вот настало время передавать рукопись в издательство, и в конце концов я остановился на названии «Сон Великой Природы».

Готовая книга меня обрадовала, она получилась очень красивая, и, решив, что и Богу книга понравится и Он будет доволен, я поставил ее на алтарь в качестве приношения.

Сегодня седьмое июля. Завтра госпожа Родительница устраивает праздник, и пока он не закончится, она не появится, подумал я и, успокоившись, сразу же после полудня прилег отдохнуть на втором этаже.

Вскоре меня позвали, потому что появилась Родительница. Я поспешно вскочил, привел себя в порядок, а затем спустился на первый этаж в «комнату Бога» — там живосущая Родительница, уже переодевшись в алое кимоно, ждала меня. Рядом были моя дочь и наша помощница.

Я поспешно сел перед Родительницей, и она, как всегда, обратилась ко всем собравшимся с дружескими ободряющими словами, произнесенными светлым, радостным голосом.

Затем, взяв в руки преподнесенную мною книгу «Сон Великой Природы», с выражением радости на лице обратилась ко мне:

— Легкий, спокойный стиль точно выражает Божественную душу. Эта книга и по стилю и по языку — теплому и легкому — путь, ведущий к Небу. Когда постигаешь учение этого мира, постепенно избавляешься от лишних слов, от лишних угловатых слов, и приобретаешь способность писать круглыми, легкими, подобными улыбке словами.

Как ужасно, что я не подготовился и не записал на пленку слова госпожи Родительницы, вдруг подумал я и в этот момент внезапно перестал ее слышать, а потом вдруг очнулся, когда она говорила:

— Не пройдет и ста лет, как люди всего мира, наверное, будут почитать, как Священное Писание, «Сон Великой Природы», который следовало бы назвать «Сон Неба».

Я всполошился и стал прислушиваться, а Родительница продолжала:

— Кодзиро всем своим существом прочувствовал несравненно глубокую доброту Бога и описал Его Сон. И Бог-Родитель тоже радуется в глубине Своей души.

— Сегодня, как раз в день Танабата, Бог-Родитель с улыбкой перекидывает новый мост, связующий Небеса и Человека.

У Кодзиро-сан открылся слух души, и настал такой момент, когда он смог увидеть Путь Души Бога.

Что бы ни случилось, без колебаний, с уверенностью в себе, проповедуй людям добрый путь, говоря им полезные слова. Детская душа потрясает людей, наивная душа младенца вновь указывает человеку путь к душе трехлетнего ребенка.

Он хочет, чтобы ты с уверенностью в себе писал книги, несущие многим людям доброту и изобилие.

Я помогу тебе.

Мужайся, веря в себя.

Я от души радуюсь за тебя. Твердо, с теплым сердцем пиши замечательные книги. Ты стоишь на правильном прекрасном пути…

Родительница так выражала мне свою радость впервые, поэтому слезы сами собой навернулась мне на глаза, мне было стыдно, что я только и делал, что причинял ей беспокойство, поэтому я не мог радоваться вместе с ней.

И я твердо решил, что стану человеком, который может радовать Родительницу.

Потом Родительница обратилась к моей второй дочери, Томоко.

Вообще-то говоря, дочь через три дня уезжала с мужем в путешествие по Тибету и оказалась в этот момент у меня в доме случайно, зайдя попрощаться.

Ей уже давно перевалило за шестьдесят, ее мужу было сколько-то за семьдесят, а может быть, и близко к восьмидесяти, и мне не верилось, что они в самом деле едут в неизвестный мне Тибет, я думал — это просто несбыточные мечты или пустые разговоры, но оказалось, что через три дня они вдвоем действительно отправляются в Тибет, и живосущая Родительница стала рассказывать о Тибете.

Надо сказать, Томоко с молодых лет не отличалась особым здоровьем, она даже перенесла операцию по поводу рака груди, но благодаря тому, что ее муж был ученым-медиком, профессором медицины и добрым человеком, благодаря помощи мужа она не только преодолела свою болезнь, но и вырастила двоих дочерей и последние годы жила райской жизнью, «жизнью в радости»…

Ее муж, профессор медицины, будучи сотрудником научно-исследовательского института, продолжал научные исследования, консультировал в известной больнице и порой посещал своих пациентов в этой больнице. Последние несколько лет он старался тайно использовать Путь Бога, который исповедовала его жена, для помощи пациентам.

Возможно, об этом стало известно властям Тибета, так или иначе супруги неожиданно получили приглашение оттуда и решили ехать. Они сообщили мне, что через три дня вылетают из аэропорта Нарита.

Тибет! Я точно не помнил, где именно он находится. Дочь отыскала в моем кабинете старую карту мира и показала мне. То, что моя дочь-трусиха решается ехать в эту высокогорную страну, казалось истинной фантастикой.

— Когда что-то делаешь, сознавая, что это твоя миссия, все получается легко и радостно. — С этими словами моя дочь ушла домой, перед этим и живосущая Родительница покинула нас, сменив алые одежды на пиджак, а в «комнате Бога» музыка пела о радости, и, заслушавшись, я не мог встать с места.

Сколько прошло времени — не знаю, но когда я очнулся, оказалось, что в «комнате Бога» я сижу в одиночестве.

Я задумался, оглядываясь на свою жизнь, как будто очнулся от сна…

Издание моей книги «Сон Великой Природы» обрадовало Родительницу, и сам Бог-Родитель изволил сказать мне ободряющие слова. Я был скорее глубоко тронут такой незаслуженной щедростью, чем испытывал радость.

Родительница впервые была так довольна мною. Я доставлял ей непростительно много хлопот. Делал что хотел, совершенно забывая о том, что способен ее радовать… Я был глуп.

Чуть позже мне стало известно, что, узнав о предполагаемой поездке супругов в Тибет, несколько их друзей, таких же верующих, как они, присоединились к ним.

То, что эти люди решили донести Путь Бога, в который мы верим, в столь отдаленные края, было вызвано не любопытством, а тем, что в их душах горела истинная вера.

Я завидовал современным людям, которые легко могут путешествовать куда угодно благодаря развитию авиации.

Спустя какое-то время позвонил муж моей дочери и сказал, что они вернулись из Тибета.

По телефону он поведал мне о многом, чего я не знал.

Во-первых, в Тибет под защитой живосущей Родительницы вылетел юноша Ито, которого многие почитают за посланника Бога, поэтому желающих путешествовать вместе с ними оказалось очень много, пришлось ограничить их число до двадцати с небольшим человек.

Конечно, перед отлетом они знали, что Тибет — высокогорная страна, расположенная на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря, но, приземлившись, почти все заболели горной болезнью и потеряли способность к какой-либо деятельности. И только он, старый человек, и двое-трое других оставались здоровыми и, ухаживая за спутниками, с воодушевлением выполняли свою миссию…

Юноша Ито тоже страдал высокогорной болезнью и не мог выполнять свою миссию, за него это делал муж моей дочери. Втайне он волновался, смогут ли они уехать все вместе, когда придет время возвращаться в Японию, но решил, что, как только дела будут закончены, вывезет всех на родину, хотя бы и против их воли. Когда, много раз пересаживаясь с самолета на самолет, они все благополучно прибыли в Нариту, муж моей дочери впервые почувствовал, что они спасены Божьей милостью…

Придя к нам, он рассказал, что, добравшись до дома, его жена смогла спокойно отдохнуть, он целый день наблюдал за ее состоянием и убедился, что это не более чем усталость, так что в ближайшие дни они придут рассказать о своей поездке…

Какой смысл был в этом путешествии в Тибет, я не знаю. Я решил спросить об этом, когда встречусь с юношей Ито, но и с Небес и с Земли раздавалась ликующая музыка, и я не мог думать ни о чем другом.

Неожиданно появился Жак и сделал мне замечание:

— Кодзиро, ты же смог поступить в Небесную школу. В таком месте нельзя слоняться без дела!

— Но во мне нет ничего выдающегося. Ребенок из детского сада, без страстей и без добродетелей.

— Здесь, в Мире явлений, ты — ученый, обучающийся в Небесной школе, поэтому должен неуклонно придерживаться соответствующей линии поведения.

— Понятно.

— Сегодня целый день, так же как это было в Истинном мире, — веселье в твою честь. Разве ты не заметил? Все поздравляли тебя. Плохо, если ты этого не заметил. Я волновался по этому поводу и вот пришел предупредить тебя.

— Спасибо.

— Так как ты студент Небесной школы, тебе должно быть понятно вся и все на свете. — Взяв меня за руку, Жак продолжил: — Я помню время нашего пребывания в санатории в горах Франции так, будто это было вчера… Я поистине восхищен тем, что ты дожил до сегодняшнего дня, сохранив свою правдивую душу такой, какой она была тогда, но Бог назначил этот день праздником в честь Кодзиро. Поздравляю! И жители Истинного мира отмечают твой день, поздравляя тебя. Это твой День Благодарения.

— Жак, тебе все известно… Мне случайно была дарована долгая жизнь, это незаслуженная щедрость! Я хотел бы отблагодарить Бога-Родителя, но, увы, мое тело, данное мне взаймы, не повинуется моей воле… Ты понимаешь?

— Я все знаю. В течение многих лет ты усердно занимался духовным совершенствованием. Воодушевленный твоим примером, я тоже упражнялся, поэтому я все понимаю… Однако сегодня я непрошено ворвался к тебе — в тот день, когда Бог устроил особый праздник в твою честь.

— Нет, нет! Я счастлив уже только тем, что мы можем пожать друг другу руки!.. Плакать хочется… Думая о том времени, когда мы, больные туберкулезом, жили в санатории в Отвиле, я понимаю, как хорошо, что я дожил до сегодняшнего дня…

— Я рад, что мы снова стали однокашниками, теперь уже в Небесной школе. Сегодня, Кодзиро, твой День Благодарения, и я пришел поздравить тебя. Давай, как в дни нашей юности, прежде всего споем «Гимн Богу»!

В то же мгновение комнату заполнили звуки красивого аккомпанемента.

— Пой со мною вместе. — С этими словами Жак запел низким тенором:

Со второго куплета я стал тихо подпевать Жаку, но внезапно послышались звуки Неба, и Жак исчез, а я остался в «комнате Бога».

В комнате, наполненной желтым с голубым сиянием, продолжала звучать музыка, но вот раздался голос, и я услышал:

— Сегодня твой День Благодарения. Ежели ты доволен, то и прекрасно!

Я переменил позу. И цвет и звуки вокруг меня не исчезали. На сердце стало как-то легко-легко.

Мне снова сказали, что сегодня мой День Благодарения.

Я обеспокоился, что мои домашние, должно быть, будут напуганы цветом и звуками, наполняющими комнату, но, хотя был уже шестой час, никто еще не вернулся домой.

Когда я очнулся, то увидел, что кроме Жака со мной рядом и мой старый друг Накатани, и — к моему удивлению — моя жена:

— Вот и хорошо! Ты в полном здравии и справляешься со своей миссией… — заговорила она.

С этими словами она прошла в комнату европейского типа, которая находится перед «комнатой Бога», и, красиво напевая: «Свобода, равенство, братство», стала ходить по ней.

Я не мог вымолвить ни слова.

Остановившись возле меня, она сказала:

— Это, помнишь, было в 1925 году. Сорок пять дней мы плыли во Францию… Когда из отсталой Японии мы перенеслись в цивилизованную страну, нам казалось — наступил рассвет… Прошло уже более ста лет после Великой революции во Франции, там все обустроилось, и… Так как университеты там были открыты и для женщин, я сразу же поступила в Сорбонну. Я полагала, что как твоя жена отвечаю за домашний бюджет и поэтому буду изучать экономику, но перед тем решилась и в себе произвести революцию, подобную той, что произошла во Франции. И хотя многие друзья меня одобрили, осуществить это было непросто. Впрочем, возможно, тебе неинтересно это слушать.

— Нет, ты редко рассказываешь об этом, поэтому мне интересно!

— Твой друг задумал тогда реформировать европейскую женскую одежду, имея в виду, что женщине тесно в корсете, я служила ему моделью, он спрашивал, где и как переделать, и я ужасно боялась, что, если не смогу ему ответить, он перестанет мне доверять…

— Хоть ты и говоришь, что стала свободным человеком, неожиданно оказалось много трудностей, не так ли?

— Какие там трудности, все было интересно! Поэтому, наверное, я смогла после жить в нашей отсталой стране как свободный человек. Сегодня день праздника в твою честь. Поздравляю!

— Да, кстати, интересно, случались ли у нас супружеские ссоры?

— На это просто не было времени, так что здесь нечем гордиться, — рассмеялась жена и куда-то исчезла.

Тут Жак обратился к сидящему рядом Накатани:

— Накатани-сан, скажите что-нибудь!

Молчавший до сих пор Накатани тихо произнес:

— Я слышал, что Кодзиро, живя в Мире явлений, поступил в Небесный университет. Я тоже хотел бы здесь, в Истинном мире, совершенствоваться и поступить в Небесный университет, для меня большая радость и честь снова стать однокашником Кодзиро.

Все присутствующие стали аплодировать. Пожимая Накатани руку в знак благодарности, я внезапно содрогнулся, ощутив ее холод. Но мне еще хотелось поговорить с ним.

— Ты так любил курить, говорил, что ни за что не сможешь бросить, даже если это грозит смертью, — и что же, бросил? Как это получилось?

— Благодаря духовным упражнениям в Истинном мире бросить курить нетрудно. В особенности таким, как я, желающим поступить в Небесный университет, но упражнения требуются сложные.

— Значит, ты можешь поступить в Небесный университет?

— Так как я лишен корысти и эгоизма, то могу. Ты, живущий в Мире явлений, поступил в Небесный университет. Я тоже поступлю и стану твоим однокашником. Тебя это смущает?

И Накатани громко рассмеялся.

 

Глава десятая

«Судя по всему, ныне приобрели влияние разные новые вероучения, но боги, созданные людьми, не обладают никакой силой, сколько им ни молись, они не помогут. Многие проповедники убеждают людей, будто есть другие боги, и призывают верить в них, но это вызвано личными интересами и корыстью таких проповедников и поэтому не имеет никакого отношения к истинному Богу. Стыдно по глупости позволять вводить себя в заблуждение… Нет иного Бога, кроме Бога-Родителя Великой Природы».

Одно издательство попросило меня написать о Боге, но что-то мне мешало, и тут неожиданно явился Посланец Бога-Родителя.

— Где ты был? Я искал тебя. Надо поговорить… Выйдем вместе, — сказал он.

Отныне я хотел решать волнующие душу вопросы самостоятельно, но не мог отклонить предложение Посланника Бога-Родителя.

Мой собеседник провел меня в сад перед входом в Мир явлений и, как только мы вошли в беседку, сказал:

— Прежде всего крепко запомни, что мы говорим с тобой в июле 1992 года!

Я, конечно, волновался — что это за важное дело? И постарался себя успокоить.

— Тебе известно, что много сотен миллионов лет назад Бог-Родитель создал Человека, собираясь радоваться, глядя на его «жизнь в радости».

— Я много раз слышал об этом от других.

— Это не просто сказания. Это исторический факт! И сейчас я коротко представлю тебе доказательства этого факта. Слушай! Когда Бог-Родитель создал Человека, он наделил каждого частицей своего духа. Благодаря этому все люди как чада Божьи являются братьями. В течение долгой, долгой истории люди, получив ростки многих талантов, жили в мире и были счастливы. Но постепенно из этих ростков появились цветы, на которых завязались такие плоды, как эгоизм и алчность. С этого начались несчастья человека.

— Об этом я тоже часто слышал, так что… Снова слушать об этом нет необходимости.

— Ты не питаешь интерес к старым сказаниям, да? Тогда, может быть, поговорим о Новом времени?.. К примеру, Иисус и Шакьямуни… Бог-Родитель, жалея Своих детей, человечество, порой выбирал добрых людей и, передав им Свою Родительскою волю, способствовал тому, чтобы они открыли человечеству, что все люди братья, но… Последними, кого он избрал, как тебе известно, были Иисус и Будда Шакьямуни. Иисус, в западной части земного шара, где было много просвещенных людей, утверждал, что все люди братья, проповедовал человечеству любовь и учил, как людям следует жить, а Шакьямуни, в восточной части земного шара, где тоже было много просвещенных людей, учил человечество тому же, чему учил Иисус… Об этом ты, наверное, тоже знаешь…

— Да, хорошо знаю…

— Благодаря тому что люди в те времена были простодушны, они простодушно поверили и в учение Христа, и в учение Шакьямуни, и эти два учения стали основой для мира и счастливой жизни, потом они превратились в великие религии и поддерживали души людей. И это тоже тебе, наверное, известно.

— Да.

— Поэтому люди были счастливы. Однако, как только ростки мудрости, которые человек получил от Бога-Родителя, расцвели и завязались плоды, в людях проснулись эгоизм и алчность, которых не было до тех пор… И они стали состязаться и спорить друг с другом.

— Бог-Родитель, наверное, печаловался?

— Конечно. К примеру, те, кто исповедовал христианство, во имя этой веры стали убивать друг друга… Вот до какой степени люди могут быть глупыми, тупыми животными.

— Действительно, мы виноваты перед Богом-Родителем. А разве у вас не было способа предотвратить падение человека, прежде чем он дошел до этого?

— Мы верили человеку… Потому что переоценивали его, полагая, что он способен на большее. Однако то, что происходит сейчас, — это временное помрачение. Ты должен верить в человека.

— Разумеется, я буду верить. И сейчас верю. Я сам один из людей. То есть один из тех, кого Бог-Родитель создал как чад Своих, вложив в них частицу Своего духа. Если люди осознают тот факт, что каждый из них — дитя Всемогущего Бога, они будут стараться действовать с надеждой и ответственностью. Однако те, кто, как вы, служат Богу-Родителю, лишь критически смотрят на человека, не обращая на него серьезного внимания. Да еще холодно его порицают. Поэтому, вопреки указанию Бога верить в человека, вы, при всем к вам уважении, не можете поверить в него. Смотрите же на нас, людей, как на любимых чад Бога-Родителя, которому вы служите.

— Выразить невозможно, как деградируют люди. Даже и в наше время они деградируют так, что Бог-Родитель плачет. — Он презрительно рассмеялся.

Я почувствовал желание серьезно сразиться с ним.

— Видимо, вы убеждены в испорченности человеческой натуры, но разве вы не замечали, что в человеке все же бывает, пусть и редко, что-то хорошее?

— Нет, не бывает. Человек — сгусток зла.

— Мне жаль… Вы, как я слышал, служите Богу-Родителю, а ведь любовь Бога-Родителя не знает границ, вы согласны? Приблизив вас к Себе, Он старается оживить в вашем сердце человеческую любовь, разогнав тучи вашей злобы. Вы не заметили этого?

— Если уж тебе хочется говорить в таком духе, то приличнее говорить о себе самом… Или существует что-то такое, чего ты не можешь рассказать?

— Чепуха… Просто не о чем рассказывать, — рассмеялся я.

— Отделываться смехом — это трусость!

Услышав от него такое, я посерьезнел:

— От Бога-Родителя я получил часть Его духа и родился как человек. Я стал взрослым, получив соответствующее своему рождению воспитание и образование. И, подобно мне, все родившиеся на этот свет люди, как наделенные частицей Божьего духа, являются братьями… Мне самому хорошо известно, — продолжал я, — что современное общество грязно и несчастливо. И именно для того, чтобы избавить это общество от несчастий, я и занялся общественной деятельностью, за все благодаря Бога и веря, что это мой долг перед Богом.

Может быть, потому, что Бог-Родитель одобрил мою деятельность, моя работа всегда удавалась, мне было даровано здоровье, я жил как в раю и каждый день благодарил Бога, понимая, что именно это и есть «жизнь в радости», соответствующая Божественному идеалу.

Понимая, что если только я один счастлив, — этого мало, я советовал близким людям вести такой же образ жизни, и все они стали счастливыми… И таких, пожалуй, несколько сотен человек. Некоторые радуются, думая: вот соберемся мы вместе — и осуществится революция…

В это время дверь беседки внезапно отворилась, и в нее вошел незнакомый мужчина:

— Сэнсэй! Бесполезно говорить с таким непонятливым собеседником… Там из Истинного мира прибыл Накатани-сэнсэй, он ждет вас. — С этими словами он, взяв за руку, вывел меня из беседки.

За столом, напоминавшим обеденный, в углу парка, у входа в Мир явлений, сидел вместе с молодым мужчиной Накатани, при жизни бывший директором банка Мицубиси.

Все трое только что прибыли из Истинного мира.

— Ты устал, и поэтому Бог-Родитель, беспокоясь о тебе, передал воду жизни, — сказал Накатани, а молодой человек выставил на стол приготовленные им четыре стакана и понемножку налил в каждый из них воду жизни.

По сигналу молодого человека все мы подняли стаканы и, как бы провозглашая тост «за здоровье», сделали по глотку этой воды.

Показалось, что она проникла в душу, и по всему телу разлилась энергия.

Молодой человек обратился ко мне:

— Я слышал, что в Японии депрессия. Что, жизнь очень тяжела?

— Да, кажется, депрессия. Хотя вещей изобилие и в повседневной жизни мало трудностей…

— Ну, тогда я спокоен. Мы, обитатели Истинного мира, желаем, чтобы вы все в Мире явлений были счастливы, мы отдаем этому все силы, отбросив эгоизм и алчность.

— Вот оно как! Спасибо. Как мне вас благодарить?

В самом начале этого разговора к Накатани подбежала молодая девушка и, запыхавшись, словно бежала через весь парк, сказала:

— Сэнсэй, Бог-Родитель говорил со мной… Я хочу узнать ваше мнение и готова последовать ему.

— А в чем дело?

— Бог-Родитель говорит, что дарует мне второе рождение. В образе второй дочери старшего брата… А если я не хочу, то должна усиленно совершенствоваться в Истинном мире…

— Это замысел, продиктованный милосердием Бога, за который должно благодарить. Может, стоит тебе переродиться?

— Если я стану дочерью старшего брата, то буду внучкой своих родителей… В Мире явлений я была непочтительна к родителям, и мне хотелось бы стать их почтительной внучкой.

— В таком случае это хорошо, не так ли? Не забывай благодарить Бога.

— Ах, как хорошо. Я была готова к тому, что сделаю, как вы скажете.

— На этот раз тебе следует серьезно выполнить долг по отношению к родителям. Желаю тебе не возвращаться в этот мир смерти счастливой девушкой в расцвете молодости… С этого момента измени свою душу… Ты поняла?

— Да, поняла… Все спаслись благодаря вам, учитель! Спасибо.

— Ну, поспеши обратно. Разве тебя не ждет Божественный Посланец?

— Да. Позвольте мне снова когда-нибудь и в каком-нибудь из миров встретиться с вами, учитель!

С этими словами молодая девушка нехотя удалилась.

Молодой человек, тяжело вздохнув, произнес как бы про себя:

— Хоть мы и много тренировались в Истинном мире, в критический момент оказывается, что мы остались такими же, какими были. Прискорбно.

И, обращаясь к спутнику Накатани, прибавил:

— Мы вместе усердно совершенствовались в Истинном мире, но, пожалуй, как люди не очень изменились. Увидев ее, я остро ощутил это.

— Человек не так просто меняется, наверное. Так уж он устроен, что должно пройти много времени или произойти какое-то событие, от которого он разом поседеет, чтобы он изменился…

Молодые люди хотели вовлечь Накатани и меня в разговор, но мы, наслаждаясь солнцем, были не слишком внимательны.

То ли они потеряли терпение от столь беспечного поведения двух старых друзей, но один из них вдруг произнес — как будто сбросил бомбу:

— Кодзиро! Вам в Мире явлений известно, что за всю головокружительно долгую историю созданного Богом Человечества Бог впервые спустился на Землю, чтобы спасти это Человечество?

— Что? Бог-Родитель спустился на Землю, чтобы спасти Человечество?.. Это правда?

— Ну, если даже вы, сэнсэй, удивлены, то вряд ли это известно всем в Мире явлений… Мы, в Истинном мире, подозревали, что вы, господа, беспечные оптимисты!

— Бог-Родитель сошел на нашу Землю… Для Спасения Человечества…

— Это началось в 1987 году.

— Что? Целых пять лет назад?.. Мне очень жаль, что, по своему легкомыслию, я не знал об этом и оказался неблагодарным глупцом. Как мне просить прощения у Бога-Родителя?

— Мы, обитатели Истинного мира, волновались об этом.

Я обратился к Накатани, который до этого момента молча слушал:

— Накатани-кун! А как, по-твоему, просить прощения у Бога-Родителя?

— Не волнуйся так… Ведь ты все делал, придерживаясь правды. Бог-Родитель это понимает. Сегодня он позволил нам не спеша принимать солнечные ванны. Спасибо. А теперь надо потихоньку собираться в обратный путь…

С этими словами он поднялся и вдруг неожиданно обратился ко мне:

— Забыл спросить о важном. В последнее время это волнует всех в Истинном мире.

— А что именно?

— Впрочем, это, может быть, и не так важно, но… Когда именно человеку дарована жизнь: с того момента, как он зародился в материнской утробе, или в тот миг, когда он родился? Ты что-нибудь слышал об этом от Бога?

— Он говорил, что человек получает жизнь в тот момент, когда родился. А что такое?

— Если так, значит, находясь в материнской утробе, человек не обладает самостоятельной жизнью. А тогда чем же он является, собственно говоря?

— Наверное, частью тела матери?

— Но если так, то, выходит, когда в силу каких-либо обстоятельств мать делает аборт, она может не мучиться угрызениями совести, не переживать нравственные страдания? Ведь она всего-навсего удалила часть своего тела?

— Ей не за что упрекать себя, как мне кажется. Однако надо иметь в виду, что если она будет много раз спокойно делать аборты, решив что тело принадлежит ей, ее тело ослабеет.

— И все же дело это противоестественное, и лучше не совершать его — это и мудро, и соответствует здравому смыслу… Я оскорбил твой слух глупостями, но люди из Истинного мира были озабочены этим вопросом. Прости, прости.

Он встал, и с ним вместе удалились оба сопровождавших его молодых человека. На прощанье Накатани сказал мне:

— Теперь мы сможем увидеться на церемонии поступления в Небесный университет.

— Я слышал, что эта вступительная церемония полна света и сияния?

— Жду с нетерпением. Да, поступать куда-либо в таком возрасте…

— У нас уже нет возраста! — Смеясь, я похлопал его по плечу, а один из молодых людей с серьезным видом сказал:

— У вас обоих нет возраста, вы моложе, чем мы, — и мы все вдруг рассмеялись.

Способность смеяться — счастье для человека.

Мы как раз вышли к воротам, ведущим в Мир явлений. Накатани и оба молодых человека, явно не сожалея о расставании, удалились, а я остался один.

Возвращаясь в одиночестве, я глубоко задумался:

С тех пор, как на этой Земле Человечество родилось.

Сколько сотен миллионов лет прошло?

Бог все человечество, как Своих любимых детей.

Приняв в свое Лоно,

Наслаждался их «жизнью в радости».

Наконец люди: каждый из них

Расцвели, завязали плоды.

Это было так радостно

И в то же время печально!

Они дурно пахли эгоизмом и алчностью.

Бог удивился

И, выбрав из них добрых людей,

Передал им Божественную волю.

Объявил, что люди —

Братья, обладающие каждый частью Его духа.

И вот сколько веков с тех пор прошло —

Бог вдруг обратил внимание на раздоры людей

И решил: чтобы сделать Своих возлюбленных чад —

Человечество — счастливыми.

Мало пребывать на Небе и оттуда тревожиться,

Поэтому он подумал:

«Спущусь на Землю и буду проводить Уборку».

Этот год, который нужно запомнить, — был 1987 годом. Дойдя до этого места в своих мыслях, я пришел в «комнату Бога» в своем доме.

Отныне я решил жить, как велит Бог-Родитель, в этот миг глаза мои наполнились слезами, но нельзя было омрачать свою душу. Надо было подумать над тем, чего хочет от меня теперь Бог-Родитель.

Оглядываясь назад, я понимаю, что люди не знают о том, что Бог-Родитель, спустившись на Землю ради Спасения Человечества, начал Великую Уборку. Почти никто не знает.

Да что говорить, почти никто не замечает даже того, что живет в лоне Бога-Родителя.

А сколько в мире несчастных людей, которые не подозревают о существовании одного-единственного Бога и считают, что человек — некая разновидность животного, живущего в Природе.

Это печально. Нет оправданий перед Богом-Родителем. И я отныне должен еще с большим усердием, чем прежде, оповещать людей о том, что человек — дитя Бога. В конце концов, это мой долг как человека, владеющего пером.

В этих думах я пристально разглядывал один за другим знаки существования Бога, стоявшие в ряд на алтаре в «комнате Бога».

В это время и с Неба и с Земли донеслась прекрасная музыка, и меня сопроводили в Небесный мир.

 

Глава одиннадцатая

Среди читателей, наверное, много таких, кто обладает знаниями о космосе. Может быть, «знания» — это громко сказано, во всяком случае, речь идет о тех, кто либо читал книги о космосе, либо слушал лекции о нем.

И теперь мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили нечто из того, что узнали из прочитанного или услышанного. У каждого из вас, наверное, такое хранится в памяти.

Вселенная была миром смерти, верно.

Единственное, о чем, казалось, можно было сказать, что оно живо, — была только Сила, которая приводила в движение Вселенную.

Да, именно так. Только эта Сила имела индивидуальность, — ее, пожалуй, следовало бы назвать Богом.

И этот единственный Бог однажды обратил внимание на маленькую чудесную зеленую звездочку в одном из уголков космоса. Он вгляделся в нее — ее поверхность в основном была покрыта водой.

И в воде, кажется, водились маленькие живые существа.

Единственному Богу это было удивительно, наблюдать за этим ему было очень интересно.

Среди маленьких существ привлекал внимание самый большой Вьюн.

Бог, который не ведал никаких радостей, с удовольствием смотрел на зеленую звезду и наблюдал за этим Вьюном.

Зеленая звездочка на самом-то деле и есть земной шар, на котором живем мы, человечество.

Бог для своего утешения и радости, часто наблюдая за земным шаром, задумал великое дело: как радостно будет, если на земном шаре станут жить Мои дети в Моем обличье.

Этот земной шар, в отличие от других звезд, окутан воздухом. В безвоздушном пространстве ничто живое существовать не может, и как же это удачно, что вокруг земного шара есть воздух!

Потому что в космосе, кроме этой маленькой звезды, нет места, где бы могли обитать живые существа.

И вот Бог-Родитель решительно приступил к созданию по Своему образу людей — чад Своих.

В наше время читатель из многих письменных источников осведомлен о том, сколько сотен миллионов лет продолжались усилия Бога-Родителя до тех пор, пока, следуя закону эволюции. Он не создал человека ростом примерно в пятнадцать сантиметров.

Думаю, чуткий читатель хорошо понимает, сколько стараний и тяжких трудов стоило Богу-Родителю из человека ростом примерно пятнадцать сантиметров вырастить современного человека, рост которого сто шестьдесят сантиметров и более.

Но в конце концов Богу-Родителю удалось это сделать, и, посылая людей в этот мир. Он наделил каждого частицей Своего Духа в знак того, что люди — Его дети, и указал им на то, что все они — братья.

И потом, на протяжении долгой-долгой истории, из Своих детей Он избирал добрых душою и велел им сообщать остальным детям о Божественной Родительской любви. Он настойчиво предлагал им любовь, чтобы они жили дружно, как братья.

И Иисус, и Будда Шакьямуни — праведники, избранные Богом-Родителем, и все знают, что они выполнили свою миссию.

И пишу я об этом потому, что хочу, чтобы вы поняли и осознали, как невообразимо много времени, тяжелых трудов и духовных усилий потребовалось Богу-Родителю для того, чтобы создать человека. И, осознав, запечатлели в своей душе всю важность и ценность человеческой жизни и поблагодарили Бога-Родителя.

Это не относится к моим читателям, но многие люди в наше время не верят в Бога.

В того Бога, о котором обычно толкуют люди, можно и не верить, но вот тот один-единственный Бог, являющийся Родителем Человечества, жив на самом деле и защищает нас, людей, и помогает нам, а потому постоянная благодарность ему является залогом нашего счастья.

желающих так высказаться на самом деле много. В действительности эти глупые слова приятны для человеческого слуха.

Не всякий японец выскажет вслух такого рода ощущения.

Может быть, оттого, что японцы ужасно застенчивы.

Впрочем, поскольку современные японцы стали прямодушнее, возможно, я заблуждаюсь, и соответствующие тексты просто не попадают в ставший теперь узким круг моего чтения?

Как бы там ни было, даже те, кто не любит Бога, должны признать хотя бы единственного живого Бога.

В сегодняшней Японии широко распространяются новые верования, это модно, так что может создаться иллюзия, что японцы религиозны.

Но если, избрав кого-либо, кто считается горячо верующим, проверить, какому богу он поклоняется, — узнаешь много интересного.

Он от души поклоняется и молится, но кому? Это может быть голова сельди-иваси, или же хвост коровы, то есть такие глупости, что хоть плачь, хоть смейся.

К примеру, те люди, которые сосредоточенно молятся перед великолепным храмом Мэйдзи; их молитвы императору Мэйдзи мало чем отличаются от поклонения голове селедки-иваси.

Сколько ни поклоняйся, сколько ни молись — император Мэйдзи вам не ответит, вы делаете это только для собственного удовольствия. Идиотское занятие.

Трудолюбивые, старательные японцы — зачем они занимаются такими глупостями, ничуть при этом не сомневаясь в правильности того, что делают?

Мне приходилось задавать такой вопрос близким людям, но мало того, что никто из них не смог ответить на него серьезно, выражение лица у них при этом было такое, будто только глупец способен задавать такого рода вопросы.

Но может быть, не столько я глупец, сколько все люди — глупцы.

Да, все люди — глупцы.

Решил так — и мне стало легко.

Живой Всемогущий Бог — Бог-Родитель, как вам известно, создал людей, создал человечество на Земле. И кроме этого Бога, нет других богов. Ни на Земле, ни в безграничном космосе, кроме этого Бога, нет других богов. Он — единственный Бог, и при этом Он владеет жизнью и живет. Кроме этого Бога, нет богов нигде.

Есть те, кого называют богами, но это — обман, они вовсе не боги.

Поэтому нельзя поддаваться обману.

Сколько сотен миллионов лет тому назад Бог-Родитель утешался, глядя на то, как люди, дети его, «живут в радости»?

Видимо, свидетельств о тех временах не существует, я искал их, но они не попали мне в руки, я только воображаю это, но мне кажется, что люди, должно быть, счастливо «жили в радости», относясь друг к другу как братья, и, видя это. Бог был спокоен. Он радовался и тоже был счастлив.

Оглянувшись назад, мы, люди, должны серьезно задуматься, сможет ли Бог, глядя на то, как мы живем, обнаружить что-то, что порадует его в нашем современном образе жизни, в образе жизни человека во всех областях — от социальной до личной сферы?

Когда Бог-Родитель создал человека. Он каждому из людей даровал часть Своего Духа и тем самым оставил на будущее доказательство того, что Он является их Родителем. Кроме того, Он даровал каждому из людей мудрые книги и возлагал большие надежды на то, что люди повзрослеют.

Впоследствии из ростков этой мудрости расцвели прекрасные цветы культуры и цивилизации, на них завязались великолепные плоды, но на протяжении долгого времени в тени цветов поселились ядовитые насекомые эгоизма и алчности.

Когда я дойду до этого места в своем рассказе, современный умный читатель заметит, что такие качества свойственны человеческому обществу, и, назвав сколь угодно ужасных последствий этого, помрачнеет.

Как же должен сожалеть, печалиться и огорчаться Бог-Родитель!

Сколько раз люди из Истинного мира упрекали меня: «Сделай что-нибудь, чтобы побыстрее успокоить Бога-Родителя».

Мне хорошо известно, что такова моя обязанность, я прилагаю все силы, но заметных результатов нет, и я сам все время волнуюсь.

Однажды утром, к моему удивлению, меня посетила жена.

Жена, которая около десяти лет назад ушла в Истинный мир (мир смерти), выглядела так, как в те годы, когда она была здорова, она улыбалась и, казалось, вот-вот начнет расхаживать по комнате, напевая: «Свобода, равенство, братство».

— Где ты была? — невольно вырвалось у меня.

— По поручению Бога я много раз бывала в Америке и России.

— Ты говоришь: Бог поручил тебе… Что ты делала в этих странах?

— Я объясняла разные вещи, чтобы Америка и Россия не воевали, и так как обе стороны наконец, кажется, поняли, что им говорилось, Бог тоже успокоился…

— Не верится, что ты играла еще и такую роль…

— Помнишь, ты смеялся надо мной, когда я говорила, что хочу совершить революцию в себе самой… А вот Бог-Родитель, наверное, оценил это и поручил теперь мне эту роль!

— Разве такое бывает?!

— Но ведь и ты, пребывая в Мире явлений, послушно выполняешь то, что тебе велит делать Бог. Пожалуйста, продолжай делать это и дальше. Твои добрые дела оказывают влияние на судьбу детей, поэтому прошу тебя.

— А где ты сейчас находишься?

— Бог-Родитель завершил Великую Уборку на Востоке и Западе и приступил к Великой Уборке на Юге и Севере, а я помогаю ему.

— Но и это скоро окончится, что тогда ты будешь делать?

— Это не так просто. Например, есть страна Ирак, которая мешает Уборке на Юге и Севере, это место добычи нефти, и чиновничество там очень богато, из-за этого они надменны, высокомерны и не подчиняются воле Бога. Бог не силой, а убеждением, смягчая их сердца, внушил им, что все люди — братья, и заставил подчиниться Великой Уборке… Вот поэтому, наконец сделав передышку, я вспомнила о тебе и, убедившись, что ты в добром здравии… успокоилась.

— Значит, ты помогаешь Богу-Родителю? С тобой я могу говорить откровенно… С тех пор, как ты скончалась, прошло целых десять лет! За это время у меня часто болел бок, болела поясница, но я не обращался к врачам и не пил лекарства. Я думал: умру — и ладно… Несколько дней я терпел, но когда работал, то — может быть, оттого, что забывал о хворях, — мне становилось лучше… Если бы я показался врачу, меня сразу бы положили в больницу и я бы уже из нее не вышел, пока не стал трупом… Я и сам знал, что в моем теле повсюду гнездятся болезни… И при всем при этом я писал по одному большому произведению в год.

— Однако ты — самодовольный человек, если полагаешь, что смог это сделать своими силами.

— Все это благодаря Великой Природе.

— Не забывай, что твоя жена, служа Богу в Истинном мире, просит за тебя Бога-Родителя.

— А, вот оно что?! Спасибо!

— По правде говоря, в Истинном мире стало известно, что ты сегодня споешь «Мелодию Неба», и все попросили разрешения прийти послушать. И твой друг Накатани пришел из Истинного мира и ждет. Итак, пойдем.

Мы пошли в парк у выхода из Мира явлений.

Из Истинного мира пришел мой близкий друг Накатани и ждал меня.

К моему удивлению, тотчас появился небольшой оркестр, в руках у каждого музыканта были инструменты.

Судя по тому, что рассказал Накатани, в Истинном мире распространился слух, будто в день празднования «Мелодии Неба» я исполню «Мелодию Неба», и множество желающих послушать меня просили об этом Бога-Родителя — несколько человек получили разрешение.

В Истинном мире празднование «Мелодии Неба» на Земле должно было произвести фурор, но я сам, земной житель, ничего не знал об этом.

В это время появился гениальный Жак и стал подбадривать меня:

— Только отдельным счастливцам, избранникам Бога-Родителя, предоставляется возможность один раз за всю жизнь пропеть «Мелодию Неба», «Мелодию Великой Природы». Верь в себя. Представь себе, что поешь не ты сам, а Бог-Родитель. Расслабься!

Мне не приходилось слышать мелодию, которая называется «Мелодия Великой Природы», и оказалось, что Жак тоже ее не знает.

Тем временем все, кто был в парке, затихли в напряженном ожидании музыки.

И вот удивительная музыка зазвучала с Неба и с Земли. Заиграл оркестр. Эту мелодию я слышал впервые, но она удивительно просветляла душу и бодрила тело.

Тут ко мне обратился стоявший рядом Накатани:

— Кодзиро! Все надеялись услышать твой баритон. Это — «Мелодия Великой Природы». Не хочешь спеть Богу-Родителю?

Я поднялся и встал перед оркестром, как бы в забытьи. Не знаю почему, но в сопровождении этого оркестра я, молодой, запел баритоном «Мелодию Великой Природы».

И затем, якобы под аплодисменты людей, пришедших из Истинного мира, спел еще два раза на бис…

Я ничего этого не знал.

Но, слушая после то, что мне говорили, я сам удивлялся. Якобы песня, обрадовавшая людей из Истинного мира, звучала примерно так:

Записанные слова мелодии, спетой во второй раз, кто-то передал мне, но я, смутившись, положил их в карман, даже не взглянув.

Неужели, дожив до таких лет, я остаюсь незрелым глупцом?

И поскольку я глупец, то никак не могу взять в толк, в чем именно важность этого дня.

Когда солнце начало клониться к западу, меня окликнул Посланец Бога:

— Кодзиро! Ты мнишь себя центром всего, поэтому и не понимаешь важности сегодняшнего дня. Попробуй хоть разок войти в положение Бога.

— Хорошо. А если я войду в положение Бога, то как должен действовать?

— Бог с нетерпением ждет, чтобы люди — дети Его — как можно быстрее (хоть на минуту быстрее) смогли начать «жить в радости». Ради этого Он впервые пытается, спустившись на Землю, приступить к Спасению Человечества.

— Бог-Родитель спустится сюда, на Землю?

— Ну да. Такого не было за всю историю космоса. Если это случится, придется тяжело. Поэтому я пришел предупредить тебя.

— А что же мне делать?

— Глупец! Сил у тебя достаточно. С верой в свои силы берись за дело! Понял? — С этими словами Посланец Бога исчез.

Пока я размышлял, что же мне все-таки делать, молчавший до тех пор Накатани сказал:

— В Истинном мире дней десять назад стало известно, что в Мире явлений сегодня можно будет услышать «Мелодию Неба», «Мелодию Великой Природы»… Считается, что услышавшие ее будут облагодетельствованы, их ждет поворот судьбы, они смогут переродиться в Мире явлений… Поэтому пребывающие в Истинном мире наперебой обращались к Богу с просьбой услышать «Мелодию Великой Природы»… В зависимости от их успехов в повседневных духовных упражнениях Бог избрал на этот день определенное количество людей и послал их на Землю. Те, кто сейчас здесь, избраны Богом.

— Кодзиро, почему ты так рассеян, даже не замечаешь, что произошло великое событие? — громко окликнул меня Посланец Бога, так что я вздрогнул.

— Какое событие произошло?

— Глупец! Бог-Родитель изволил спуститься на Землю!

— Разве бывает такое, чтобы Бог-Родитель спускался на Землю?

— Это небывалое явление.

— С какой целью такое происходит?

— Конечно, для того, чтобы спасти человечество.

— Уж не значит ли это, что человечество гибнет?

— Глупец. Что за легкомысленные речи? Люди настолько глупы и самодовольны, что думают, будто они счастливы. Не зная о помыслах Бога-Родителя… Бог-Родитель, не в силах терпеть, впервые с тех пор, как зародился космос, спустился на Землю ради Спасения Человечества.

— Это… правда?

— Разумеется. Именно потому тебе дано знать об этом. Люди не подозревают, что произошло событие огромной важности. И важнейший твой долг — оповестить людей об этом факте.

— Простите, что я так напираю, но неужели Бог-Родитель спустился на Землю?

— Да, это правда, и я советую тебе хорошенько поразмыслить, почему об этом не знали люди?

— Понятно… И все-таки неужели наступил критический момент? — невольно тяжело вздохнул я.

— Год когда Бог впервые спустился на Землю, должен быть навечно запечатлен в памяти человечества.

— Да, этот год надо запомнить.

— 1987 год. Хорошенько запомни!

— Слушаюсь.

В это мгновение Посланец Бога исчез.

Купаясь в лучах заходящего солнца, я внимательно осмотрелся.

Люди, избранные Богом из Истинного мира, собрались в парке перед Миром явлений.

А я снова подумал: 1987 год: Бог-Родитель впервые со дня зарождения космоса изволил спуститься на Землю. Этот год навечно станет памятным годом.

Но хотя Бог-Родитель изволил спуститься на Землю для Спасения Человечества, люди забыли Бога-Родителя. Они недостойны того!

Некоторое время я, захваченный прекрасными звуками впервые услышанной «Мелодии Великой Природы», размышлял.

Подойдя ко мне поближе, Накатани прошептал:

— Это действительно «Мелодия Великой Природы». Она прекрасна. Сколько раз я слышал ее в Истинном мире… Говорят, если услышишь «Мелодию Великой Природы», твоя судьба обязательно переменится к лучшему… И мои друзья из Истинного мира, наверное, радуются, что благодаря этой мелодии они смогут переродиться.

— В Истинном мире — Великая революция!

— Не только в Истинном мире, в Мире явлений тоже. Но только люди не замечают… Бог-Родитель впервые изволил спуститься на Землю. Для Спасения Человечества… Что теперь он совершит? И что станет с нами, с человечеством? Что мы должны делать?..

А «Мелодия Великой Природы» продолжала звучать на Небе и на Земле. Вокруг нас с Накатани разлилось золотое сияние.

1987 год.

Сколько сотен миллионов лет прошло с тех пор, как зародилась Вселенная? Что сделает Бог-Родитель с людьми? Как он опять исправит человечество?.. Первый опыт и начало второго этапа Вселенной — вот почему это так важно.

По сравнению с этим мы с Накатани — всего лишь мелкие камешки, не более.

1987 год — я записал эту дату много раз для будущего человечества.

 

Глава двенадцатая

Итак, Бог-Родитель изволил спуститься на Землю для Спасения Человечества.

Разве это не означает, что в долгой-долгой истории Вселенной закончился первый этап и начался второй?

Великая метаморфоза.

За то, что я оказался неспособным осознать всю важность этой великой метаморфозы, меня сурово бранил Посланец Бога.

Смысл слов, произнесенных им, был неясен, и поэтому я только нервничал, кажется, мое терпение было на пределе, но тут откуда-то вновь появился Жак.

— Скажи, разве так бывает, что Бог спускается на Землю?

— Это удивительно, потому что случилось впервые.

— Может быть, в этом заключен какой-то ужасный смысл?

— Говорят, что это для Спасения Человечества.

— А что? Человечество находится в таком состоянии, что ему требуется спасение?

— Наверное, в глазах Бога это выглядит так.

— Видимо, это действительно так, но люди, вопреки всему, оптимистичны, сохраняют беспечность до самого последнего момента.

На том мы с Жаком расстались. Но тут, будто поджидая этого момента, меня поймал Посланец Бога.

— Ты что, набитый дурак? Впервые за всю историю Вселенной Бог-Родитель изволил спуститься на Землю, при этом — для Спасения Человечества, а ты не обращаешь внимания на столь грандиозное событие. Послушай! Как человека с доброй душой тебя любит Бог! Ты хоть немного думал об этом? Глупец! Слоняешься попусту!

Вернувшись в дом, я пошел в «комнату Бога».

Направив свой взгляд на расставленные здесь святыни, я смог успокоиться и после этого уселся, выпрямив спину.

Обычно, вдохновленный своей работой, я сразу же иду в кабинет, но в тот день, думая о том, что Бог изволил спуститься на Землю, я не мог сразу подняться с места.

В этот миг снова неожиданно появился Жак.

— Бог, кажется, спешит? — сказал он.

— Спешит? С чем?..

— Да все требует его немедленного вмешательства. Главная его забота — приблизить день, когда человечество сможет «жить в радости»…

— Знаешь, я все ждал случая, чтобы поговорить с тобой. Извини, сейчас это возможно?

— Пожалуйста… Я тебя слушаю.

— Идет уже десятый год, с тех пор как я узнал о Боге-Родителе и, отказавшись от прежней моей жизни, решил жить только по велению Бога-Родителя.

Другими словами, отбросив свое «я», отказавшись от своекорыстной человеческой жизни, я начал подвижническую жизнь по приказу Бога, занимался духовными упражнениями, которые велел мне делать Бог. Эта жизнь — тяжелое испытание; ты словно ищешь… лестницу и поднимаешься на небо.

Жизнь, направленная на духовное совершенствование, — моя проблема, мне запрещено рассказывать о ней другим людям, но… Отказавшись от собственного «я», становится легко отказаться от своекорыстия и алчности, но очень трудно отказаться от жизненного курса, будучи позитивистом…

Словом, хотя в результате многократных тренировок я смог стать «никем», человеком, радующим Бога, и могу беседовать непосредственно с Ним, я в настоящее время живу молча, в тихом состоянии удовлетворения… Могу беседовать даже с Солнцем.

Дойдя до этого места в нашей беседе, я опомнился и обнаружил, что мы с Жаком находимся в углу парка у границы Мира явлений.

Тут старый мой друг Накатани в сопровождении нескольких близких ему людей из Истинного мира ждал нас.

— В Истинном мире последнее время много говорят о тебе. Говорят, что ты в Мире явлений даешь людям услышать «Мелодию Великой Природы»… У тех, кто слышал эту музыку, происходит поворот судьбы к лучшему, и даже те, кто находится в Истинном мире, могут заново родиться в Мире явлений… Ты, конечно, знаешь об этом.

— Нет. Впервые слышу.

— Странно, что ты не знаешь тех фактов, которые известны всем в Истинном мире. Выходит, людям ничего не известно.

— Наверное, им ничего не рассказывают?

— Итак, я спрашиваю… В настоящее время Бог-Родитель для Спасения Человечества изволил спуститься на Землю. Ты, конечно, знаешь об этом?

— Что? Бог-Родитель изволил спуститься на Землю?

Накатани, кажется, изумился тому, что я не знаю о таком общеизвестном в Истинном мире факте:

— Бог-Родитель изо всех сил заботится о Своих детях на Земле, жертвует Собой для человечества, а человечество даже не благодарит его за это.

В это время откуда-то послышалась дивная музыка.

И Накатани, и его спутники были как будто заворожены этой музыкой. Небо и Земля окрасились в золотой цвет, тут появился Ангел и провозгласил:

— Это и есть Мелодия Великой Природы.

Накатани и его спутники были залиты золотым светом; склонив головы перед Мелодией Великой Природы, они стояли с молитвенно сложенными руками. Я и сам словно растворился в этом золотом цвете. Не знаю, сколько это продолжалось, но когда я очнулся, как ото сна, не помня, сколько времени прошло, не только Накатани и его спутники, но и все, кто был в парке, опустившись на колени на землю, пребывали в этом состоянии.

Один молодой человек, подойдя к Накатани, воскликнул радостно:

— Сэнсэй! Это в самом деле Мелодия Великой Природы, и я слышу ее. Поэтому мы, обитатели Истинного мира, вскоре сможем и вправду переродиться в Мире явлений. Ура!

При звуках его голоса повсюду в парке раздались аплодисменты.

Тут появился Ангел и, обращаясь ко всем, сказал:

— Итак, вы все слышали Мелодию Великой Природы! Под аккомпанемент этой Мелодии Неба каждый из вас пусть облечет свои желания в стихи, и, может быть, мы споем об этом хором? Потому что Бог исполняет желания каждого существа. Даю вам три минуты на подготовку.

И тут Небо и Земля засияли золотым сиянием, и зазвучал хор, в котором каждый поверял свои желания.

В этот миг парк как будто превратился в огромный музыкальный зал Природы, и тогда Накатани сказал мне:

— Этим тебя награждают за поступление в Небесную школу.

На это я ответил:

— Я хочу радоваться здесь, не поступая в Небесную школу.

И в Небе и на Земле, светившимися золотым сиянием, тихо звучала Мелодия Великой Природы.

Накатани тихо прошептал мне:

— Хорошенько слушай в душе Мелодию Великой Природы! В Истинном мире много раз предупреждали, что Бог дает послушать эту мелодию, когда развеселится. Мы ждали, ждали и наконец услышали ее. Это редкое счастье!

— Ты говоришь: Бог веселится?

— Разве ты не знаешь? В Истинном мире, само собой разумеется, все знают об этом. Бог, воспрянув духом, изволил спуститься на Землю. Для Спасения Человечества. Ты понимаешь? Это — эпохальное событие и в истории Вселенной, и в долгой истории человечества. 1987 год — незабываемый, памятный год. Он — рубеж, с которого человечество начинает свое восхождение к более высокой ступени жизни, как бы переходит на второй курс. Но только люди не замечают этого.

В уголке парка я вместе с Накатани и его спутниками тихо заслушался Мелодией Великой Природы.

Это была удивительная музыка, и всякий раз ее звучание изменяло меня самого. Сперва и Небо, и Земля, и все вокруг было окрашено золотым цветом, затем алым, ярко-красным, бледно-красным, затем немного потемнело, и когда я очнулся, стало совсем темно, и я заскользил куда-то вниз.

К моему удивлению, я оказался в своем доме, в «комнате Бога».

Никого не было, но Мелодия Великой Природы продолжала звучать.

Я машинально сжимал в руках маленький листок каллиграфии, лежавший прежде на обогревателе.

Сам удивляюсь, но когда я хорошенько разглядел его, то заметил то, чего раньше не замечал: великолепным почерком, кистью были начертаны следующие слова:

Десять лет тому назад профессор Кодайра, который руководил моей женой до ее кончины, сразу же после ее смерти пришел ко мне вместе с двадцатилетним юношей Юкинагой Ито, представив этого молодого человека кем-то вроде Посланца Бога.

По правде говоря, я, будучи неверующим, не проявил интереса к юноше Ито и не испытал восхищения перед ним.

Однако через три дня он пришел ко мне один. Я решил, проводив его в гостиную, обставленную в европейском стиле, узнать, что привело его ко мне. Но он попросил провести его в комнату, устланную татами, ту, что рядом с гостиной. Мне поневоле пришлось проводить его в комнату моей покойной жены на нижнем этаже. По сезону отопление не было нужно, но обогреватель длиною примерно два метра стоял на месте.

Юноша Ито сел перед обогревателем и, достав из узелка разные предметы, аккуратно, по одному, разложил их на нем в ряд.

Я изумленно смотрел на все это и наконец спросил:

— Сколько я вам должен?

— Это не продается и не покупается.

— Хорошо, но вы все унесете с собой?

— Нет, это даровал Бог, чтобы сюда поставили от Его имени.

Затем в течение трех дней он, не смыкая глаз, от имени Бога трудился не покладая рук, с помощью кистей растворяя золото и превращая его в краску… «Ну вот, теперь хорошо!» — сказал Ито с покрасневшими от напряжения глазами и, глотнув остывшего зеленого чая, встал.

Как раз в это время дочь приготовила черный чай и просила его остаться, но он, даже не взглянув на него, ушел.

На следующий день, примерно в три часа дня, из города Нара приехал господин И. с великолепным огромным свертком и преподнес его мне.

Кажется, однажды он уже был у меня. Да, примерно два месяца назад он вдруг, без рекомендации, один пришел ко мне.

В тот раз он произвел на меня странное впечатление.

Увидев этого молодого, лет тридцати, человека, я был восхищен: его лицо, все его существо говорили о прекрасном нраве, о человеческих добродетелях.

Такое трогательное впечатление прежде на меня произвел только Русси, с которым я познакомился в Париже.

И. сказал мне, что он приехал в Токио навестить старшего брата, который лежал в больнице, и захотел хоть ненадолго повидать меня.

Я спросил, где он остановился, на что И. ответил, что благодаря наследству, полученному от родителей, он совершенно спокойно может жить где ему заблагорассудится… Он казался беспечным обитателем райского мира, даже слушать его было завидно.

И. обещал скоро опять навестить меня, я с нетерпением ждал, но он не появлялся, и, услышав, что ему представилась возможность уехать в Лондон, я порадовался за него. Потому что он хотел поехать в Лондон, но по разного рода обстоятельствам ему много раз отказывали, что его огорчало.

Когда он внезапно появился с намерением вручить мне сверток, я был удивлен.

Моих домашних, встретивших его в прихожей, он попросил проводить его в японскую комнату, и его провели в «комнату Бога», бывшую комнату моей покойной жены.

Я тоже пошел туда, дочь достала большое красное сиденье, которое я получил два-три года назад из Токио с пожеланиями долголетия, и перед этим сиденьем И. развязал большой, завернутый в ткань сверток, оказавшийся квадратным предметом, длина сторон его была примерно тридцать три сантиметра.

— Это восьминожник Бога, — сказал «человек из рая», и я залюбовался красотой великолепного лакированного изделия, какого мне до сих пор не доводилось видеть.

Восемь ножек были сделаны из кипариса с необструганной корой, а остальное изделие покрыто сверкающим красным лаком, обрамленным золотом.

«Человек из рая» поставил этот «Божественный восьминожник», с глубоким вздохом накрыл его красивым парчовым покрывалом и стал прощаться.

Я поспешно спросил:

— А восьминожник?

— Оставьте его себе, — был ответ.

С тех пор от И. несколько месяцев не было никаких вестей. Я не знал, что означает это «оставьте у себя»: то ли он просил оставить эту вещь на хранение, то ли отдал мне ее насовсем.

По словам навестившего меня после этого старого профессора из Тэнри, точно такой же восьминожник хранился в храме Вероучительницы в Центре Тэнри.

В этом Центре и сейчас верят, что живосущая Родительница по определенным дням, сидя перед этим восьминожником, проповедует свое учение, и каждый раз важные профессора слушают ее проповедь.

По словам одного старого верующего, господин И. разыскал мастера, изготовившего восьминожник для обители Основательницы учения, заплатил ему много денег и попросил сделать такой же.

После этого «человек из рая» не появлялся ни разу. Но я был готов к тому, что, вдруг появившись, он скажет, что восьминожник оставил у меня на хранение, и унесет его.

Итак, на следующий день после того, как «человек из рая» оставил у меня восьминожник, после обеда явился юноша Юкинага Ито и, переодевшись в красное кимоно, приняв образ живой Родительницы, сел на большое красное сиденье, снял покрывало с восьминожника и, к моему изумлению, торжественно начал вещать…

Он говорил, что Бог-Родитель, спустившись на Землю, действует. Однако я часто в одиночестве размышлял: собственно говоря, где и как он действует? Я сам задавал себе вопросы и сам на них отвечал, поэтому мои ответы вряд ли были правильными.

Может быть, Бог пожалел меня, но однажды мне было сказано:

«Бог-Родитель сначала проведет Великую Уборку Земли с Востока на Запад, а затем Большую Чистку с Юга на Север. Что касается Уборки на Востоке и Западе, то, так как живущие там люди добры душой и цивилизованны, она вряд ли займет более полугода, а что касается Юга и Севера, то там предстоит Большая Чистка, поскольку люди, живущие в тех краях, своекорыстны и алчны, однако Бог хочет закончить ее как можно скорее. Однако не стоит волноваться по поводу действий Бога-Родителя. Можно быть спокойными».

На Востоке и Западе были страны с разным политическим строем — и коммунистические и демократические, но в мгновение ока без особых раздоров все они стали демократическими.

В этот самый период моя покойная жена появилась передо мной, временно получив «духовное тело». Я, обрадовавшись, старался обнять ее и стал расспрашивать, где она была.

Жена сказала, что вместе с Богом-Родителем много раз посещала Америку и Россию, прилагала все силы, чтобы между этими странами воцарился мир, и рассказывала о пережитых трудностях.

Люди, где бы они ни были — не только в Мире явлений, но даже в Истинном мире, все одинаково желают мира, долго и нудно говорила жена и, обняв меня, сказав напоследок: «Если только ты не забыл „свободу“, „равенство“ и „братство“, я всегда буду в твоих объятьях», куда-то удалилась.

Когда она говорила со мной, чудная музыка звучала и на Небе и на Земле. Я прислушался — это была Мелодия Великой Природы, мне показалось, что она похожа на одну мелодию, которой мы вместе с женой наслаждались и вместе пели, и я, возвысив голос, попробовал запеть.

Однако слова песни неожиданно изменились:

Нет, не так! И мы спели снова:

Изумившись, я рассмеялся. Тоже доказательство того, что я помолодел под влиянием «Мелодии Великой Природы», — сказал я сам себе.

И в этом году (1992) лето я провел на даче в Каруидзаве. Как уже говорилось, я был слаб и, для того чтобы выехать в домик в горах, попросил специальную машину для перевозки больных, в которой можно было ехать лежа, меня сопровождала моя дочь Рэйко. Прожив примерно три недели в горном домике вместе с дочерью Фумико, я наконец поправился.

В тот период у меня бывали сильные боли то в груди, то в животе, то во всем теле. Несомненно, где-то скрывалась болезнь.

Однако, веря в слова Бога-Родителя, что, прожив по крайней мере до ста пятнадцати лет, я увижу, как человечество будет «жить в радости», я был уверен, что любая болезнь — это не моя, а чья-то болезнь, которую я вместо кого-то принимаю на себя. Поэтому я только благодарил за нее, считая, что это счастье, достойное благодарности, но как-то незаметно боли, к моей радости, исчезли.

Я мог быть спокоен, полагая, что смерть пока не имеет ко мне никакого отношения.

Это было двадцатого августа.

Так как я выздоровел, то с воодушевлением решил приступить к работе, чтобы наверстать упущенное за время болезни. В это время я услышал голос Бога:

— Кодзиро! Ты хорошо следовал Божьей воле. Бог доволен тобой. Благодаря тебе и мои дети — человечество — начинают «жизнь в радости»; на небесах и на земле звучат разнообразные вариации Мелодии Великой Природы. На этом заканчивается и твоя книга «Мелодия Неба». Как хорошо! Бог доволен тобой!

Бог наградит тебя за твою добрую душу. В течение двух дней пусть твое тело отдыхает, ты можешь лежать в тени деревьев своего сада, принимая воздушные ванны. Тем временем твоя душа в сопровождении Божественного Посланника, Ангела, посетит разные уголки мира. И в будущем году ты сможешь описать все, что ты там увидишь и услышишь.

Сначала, пожалуй, мне хотелось бы проводить тебя на твою вторую родину, во Францию. В странах, окружающих Францию, — в Германии, Бельгии и других — не стало государственных границ, и разные народы, совсем как братья, беспрепятственно ездят друг к другу, а такие понятия, как войны, стали фантастикой, сказкой, наступил полный мир, и все счастливы.

Ты, наверное, сразу же захочешь поехать в Россию. Такое тоже возможно. Эта огромная страна за одну ночь распалась на пятнадцать стран, и вполне разумно, что тебе хочется узнать о положении дел в этих странах. Но если ты отправишься в Россию, то прежде всего посети в Крыму президента Горбачева.

Президент Горбачев в прежнем рождении был твоим братом. Но посети его не по этой причине, а потому, что он незаменимый политик для будущего России. Сейчас он арестован в Крыму, и его могут уничтожить. Кроме тебя, помочь ему некому.

В 1991 году моя душа посетила в Крыму Горбачева. В то время Москва переживала тяжелые времена путча.

Когда моя душа встретилась с супругами Горбачевыми, они оба были охвачены страхом, что их могут убить, и поэтому, казалось, прислушивались к словам Бога-Родителя, которые я передал им. Эти слова были очень просты: власть не принадлежит нам от рождения, она является результатом подвижничества и возникает из благодарности и доверия народа.

Тогда Бог-Родитель сообщил мне:

«Горбачев тоже наконец понял. Московский путч закончится. И он снова начнет править страной. А ты завтра во второй половине дня по телевизору внимательно посмотри на него, когда он вернется в Москву. Если, понаблюдав за ним, ты сможешь удостовериться в его нравственном возрождении, можно радоваться».

…Во второй половине следующего дня по телевизору показывали возвращение супругов Горбачевых в Москву, у них был не прежний величественный и властный вид, они немного сутулились и держались скромно, поэтому я тоже, со спокойной душой, возблагодарил Бога-Родителя.

Все-таки, может быть, и вправду в прежнем рождении мы были братьями?

Я рассмеялся в одиночестве, и этот смех растворился в звуках Мелодии Великой Природы, радостно звучавшей на Небе и на Земле.

Сегодня восемнадцатое октября 1992 года.

Пришел штатный фотограф Японской академии искусств и, сказав, что делает фотографии всех членов академии, попросил разрешения сфотографировать и меня.

Хотя он предполагал, что, возможно, я лежачий больной, ему удалось сфотографировать меня в комнате в разных местах и в разных ракурсах, а потом я легко дошел даже до сада, где он, к своей радости, тоже меня сфотографировал.

Накануне он фотографировал другого члена академии, писателя X., и хотя тот на десять лет моложе меня, он уже не может сам разговаривать — переводчиком служила его супруга. Рассказав мне об этом, фотограф порадовался, что я здоров и бодр. Впрочем, я не разделял его радости.

Я выгляжу бодрым и здоровым, но с молодого возраста у меня была, кажется, куча болезней, и только последние десять лет я перестал обращаться к врачам, отказался от лекарств и стал терпеливо ждать смерти, готовый в любой момент принять ее. Впрочем, все болезни исчезали всего за месяц, как будто решили оставить меня в покое.

Судя по поименному возрастному списку членов академии, который принес штатный фотограф, я — четвертый по старшинству; те трое, что старше меня, и двое, что моложе меня, — по его словам, лежачие больные.

Итак, говорят, мне девяносто шесть лет и пять месяцев. Однако у меня нет ощущения, что я так долго прожил, мне кажется, что у меня нет возраста.

В это время фотограф обратил мое внимание на то, что слышна чудесная музыка. Это радостно звучала Мелодия Великой Природы.

— Да, мелодия в этом году такая, а дальше она станет еще более радостной и счастливой. Мелодией «жизни в радости», мелодией райского мира, — сказал Ангел.

Эти слова дошли и до фотографа, его глаза заблестели, и он посмотрел на небо.

И на Небе и на Земле слышалась сияющая, полная света Мелодия Великой Природы. В ней без труда можно было различить голос, поющий: «свобода», «равенство», «братство». Это был голос моей любимой жены.

Свобода, равенство, братство. Как только я произнес это, появилась моя жена с теми же словами на устах.

Я поспешно заключил ее в свои объятия и, повторяя: «Свобода, равенство, братство», уже не отпускал ее от себя.

Слезы застилали мне глаза.

Что это были за слезы? Сейчас я думаю, что это были слезы радости.

Ах! И сегодня утром я проснулся, как будто заново родился. Мне хочется удостоверится, будет ли продолжение вчерашнего или нет? Остается только попробовать, смогу ли я сделать то же, что и вчера утром.

Но даже встать с постели нелегко. Я и бранил свое тело, и понукал его, и, наконец, встал и, как был в пижаме, у изголовья кровати выполнил обычное упражнение — «топтание бамбука».

Когда я тихо задавал себе ритм: «один, два, три», то, как всегда, подставлял слова: «свобода», «равенство», «братство». Возможно, потому, что моя жена весело декламировала эти слова. И оттого, наверное, что стояла теплая, ясная погода, вскоре во всем моем теле вспыхнула энергия, и я словно бы растворился в чистом голубом небе.

Вскоре я очнулся и обнаружил, что Солнце уже много раз пыталось заговорить со мной:

— Итак, ты уже более тысячи раз наступил на бамбук, на сегодняшнее утро хватит. Быстрей приступай к работе. Не забывай, что множество людей вместе с Богом-Родителем ждут того, что ты напишешь.

— Слушаюсь. Хорошо. Ведь только писание книг и составляет и мою работу, и мою радость, — неожиданно рассмеялся я.

У меня вошло в привычку каждое утро до одиннадцати часов, поднявшись в кабинет на втором этаже, садиться за письменный стол. В моем кабинете благодаря большим застекленным окнам, выходящим на восток и юг, если на дворе стоит хорошая погода, от солнечного света так тепло, что даже не требуется отопления.

И сегодня тоже, несмотря на третье января по календарю, в моем кабинете было светло и тепло, как в апреле.

Собственно говоря, какое сегодня число, задал я сам себе серьезный вопрос и сам себе ответил с горькой усмешкой: «Третье января 1993 года». Мне не сразу пришло в голову, что по японскому летоисчислению это пятый год эпохи Хэйсэй. Вообще-то мне ни к чему пользоваться названием годов Хэйсэй, в моей жизни уже сменялись годы Мэйдзи, Тайсё, Сёва и Хэйсэй, и это, скорее, создавало неудобство.

Тут внезапно, к моему удивлению, явился Посланец Неба.

— Ты, кажется, не перестаешь думать о том случае, который произошел двадцать девятого числа, его стоит описать в твоем следующем произведении как прекрасный замысел Бога-Родителя. Об этом просит тебя и сам Бог-Родитель. С тех пор ты полностью выздоровел, и тебе следует радоваться и наслаждаться жизнью. Понятно?

— Спасибо.

— Ты осознаешь, что благодаря тому, что произошло двадцать девятого числа, ты полностью выздоровел? Да?

— Я рад этому. Мне кажется невероятным, что прежде я был таким слабым…. Как будто очнулся от дурного сна — такое светлое у меня настроение.

— Ну что ж, хорошо.

Тут Посланец Неба стал невидимым, а моя дочь принесла мне новогодние поздравления и словно бы случайно обронила:

— Отец! Начиная с двадцать девятого декабря ты, кажется, стал быстро поправляться, не так ли?

— Да, это удивительно! — только и мог я ответить, и в это время очень тихо прозвучал голос Посланца Неба:

— Твое нынешнее здоровье — это состояние твоего тела. Но только потому, что душа у тебя добрая, ты принимал на себя несчастья мира и пытался хотя бы немного облегчить жизнь людей. За это и Бог-Родитель хвалит тебя.

На это моя душа, казалось, отвечала:

«Позвольте сохранить мое нынешнее здоровье!»

Я готов взять на себя несчастья, но для меня, старого человека, быть здоровым — это не только счастье, это возможность исполнять ту работу, которую прикажет делать Бог.

— Я понял тебя. Не волнуйся.

Глядя из окна кабинета на огромное Небо, которое с первого дня нового, 1993 года продолжало быть ясным, я, сложив ладони, молился о том, чтобы все люди на земле жили в мире, как дети Бога-Родителя, а в это время всю комнату наполняло тихое звучание Мелодии Великой Природы. Это было третьего января 1993 года.

«На этом закончим», — с этими словами я положил ручку и глубоко вздохнул, и тут откуда-то еле слышно прозвучал голос:

— Именно сейчас для человечества наступает рассветное утро «жизни в радости». Наслаждайтесь Новым годом, обещающим радость и счастье!

Казалось, этот голос доносится с Неба, но если прислушаться, он раздается снизу. Бог-Родитель шлет весть об удивительной радости…