Что такое трилогия о Боге? О чем она? Три книги, состоящие из восьми частей, повествуют о долгой жизни японского писателя Кодзиро Сэридзавы (1897–1993). Уход в прошлое, воспоминания о встречах, изменивших его взгляд на жизнь, — вещи исповедального характера. И все же главная тема обозначена словом «Бог». Путь к Богу через преодоление своего неверия, неверия кажущегося. Бог не стал бы делать своим избранником человека, не способного на вселенское сострадание, доступное немногим, отмеченным свыше. Если иметь в виду, что писал он на исходе земной жизни (ему уже было за девяносто), то можно понять, каких душевных усилий стоило ему ворошить это прошлое, чтобы оглянуться на пройденный путь. С возрастом у человека бездуховного чувства притупляются, у духовного, напротив, обостряются до предела, до прозрения невидимого, как души деревьев. Дух животворит. По словам божественной Родительницы, в 90 лет в его сердце не осталось ни алчности, ни гордыни, осталась только благодарность за дарованную долгую жизнь.

Но и долгая жизнь может быть в тягость, если не осеняют добрые чувства, стремление помочь другим увидеть то, без чего их жизнь теряет смысл. Свой долг писатель осознал давно: литература «призвана облекать в слова неизреченную волю Бога». Этот эпиграф к «Улыбке Бога» отражает суть его творчества. В последние годы пришло осознание миссии, порученной Богом-Родителем (Оя-Гами). Чувство предназначенности позволяло преодолевать все препятствия, прежде всего — предубеждение против самой литературы, которое обострилось в период модернизации Японии. Преодолевать сопротивление родных и людей науки; идти в одиночку. Писатель действительно проявил непоколебимость, тот самый «дух харакири», который позволял ему, не уступая обстоятельствам, не теряя себя, добиваться намеченной цели. Он сказал все, что должен был сказать, когда его неверие сменилось верой и к нему, недомогающему, вернулась жизненная сила, — он стал здоровее, чем в прежние годы. Теперь он не сомневался, что на протяжении всех лет Бог помогал ему в самых тяжелых обстоятельствах отстоять свободу выбора, и с головой ушел в работу.

Так бывает. Божественная сила спасает одного, чтобы спаслись многие, открывает врата в Истинный мир, чтобы, попав в лоно Бога, прозрели все и совсем безнадежные. Писатель не мог не откликнуться на призыв Бога, если его мысли были настроены на тот же лад, а божественные пророчества совпадали с его собственными предчувствиями о возможности конца жизни на Земле. Беспутная жизнь людей не оставляет надежд на будущее. Значит, нужно помочь осознать опасность и выйти на Путь спасения. Озабоченность постоянно звучит в словах Родительницы, которая навещает его в последние годы особенно часто. «Душа людей огрубела от алчности и гордыни, они стали хуже, поэтому на Земле не прекращаются распри». Оя-сама призывает очистить души от пыли (хокори), накопившейся за века корысти и властолюбия. Не избавившись от греховной пыли, не станешь самим собой, не сможешь соизмерять свои поступки с Божьей волей. Она и сама прошла через очищение, снимая слой за слоем пыль со своей души. Но лишь очистившись вполне, пройдя все двенадцать ступеней совершенствования в Истинном мире, на что ушло еще сто лет, стала Матерью мира и вместе с Богом-Родителем помогает народам, попавшим в беду. Бог-Родитель любит всех, как Своих детей, и Родительница питает в сердце своем любовь ко всем, расширяет эту любовь, став Матерью Человечества, всего сущего. Бог-Родитель и есть та самая Великая Сила Природы, приводящая в движение Вселенную, о которой ему рассказывал его друг Жак, когда они лечились в горном санатории в Отвиле от туберкулеза.

И пусть не все поверят в возможность общения с живосущей Мики спустя сто лет после ее смерти, но исполнялись все ее предсказания и была ощутима ее помощь. Понять это трудно, не принимая во внимание традиционный тип мышления. Дзенский Путь в сочетании с синтоистским вел к преодолению сознания, ограниченного пределами своего «я», к достижению Сатори — Озарения. В момент Озарения все освещается внутренним светом. Ум, предоставленный самому себе, отпущенный на свободу, целиком преображает человека. Забывая себя, он видит вещи в их Истине, в их подлинном виде — Татхате. Не только сознание освобождается от наносного, но и тело очищается от физических недугов. В этом писатель убедился, когда во время учебы из Сорбонны попал в горный санаторий, где благодаря медитации избавился от неизлечимой, казалось бы, болезни. О силе медитации он размышляет и в «Улыбке Бога»: «Действительно ли метод природного лечения сопоставим с техникой медитации дзадзен, как когда-то, в Отвиле, говорил мне профессор Д.? Известно, что многие знаменитые монахи при помощи дзадзен достигали состояния просветления, само же сатори обычно определяется как постижение, принятие всем существом человека сокровенного смысла учения дзен. Возможно, для того чтобы постичь его, человек должен услышать сначала нечто звучащее где-то в глубине его души. То есть услышанное мною не галлюцинация, а что-то вроде сатори, я действительно слышал эти слова внутренним слухом, слухом души».

А еще нужно знать о вере в перевоплощение душ. Готовые к совершенству, попадая после смерти в Истинный мир, остаются там; те, кому еще предстоит пройти школу земной жизни, возвращаются, чтобы вновь появиться у избранных для них родителей. И самого писателя, приверженного позитивизму со времен учебы во Франции, не оставляли сомнения. Эмпирики, которых немало в ученом мире, признают лишь то, что можно проверить опытным путем, и с недоверием относятся к невидимому, неосязаемому миру. Им еще предстоит долгий путь продвижения к Истине, который прошли величайшие умы, как, скажем, Лейбниц или Эйнштейн. Те, кто ничему не верит, кроме собственных глаз, пусть воспринимают изложенное как некую аллегорию и успокоятся. Никому нельзя давать задание, превышающее его возможности; это немилосердно, а значит, неприемлемо для Кодзиро Сэридзавы. Главное, писатель, которому за девяносто, изо всех сил старается помочь людям разобраться в себе, в причинах нескончаемых бед, и в этом подвиге ему не откажешь. Все остальное — на усмотрение читателя. Вне свободы выбора Истина недостижима.

«Не сотвори себе кумира» — девиз писателя. Живя в мире, можно не зависеть от него, если следовать чистому сердцу. Как сказано в Вималакирти сутре: «Если сердце чисто, то и все чисто. Если сердце нечисто, то и все нечисто». И о том же Апостол Павел: «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены ум их и совесть». Сердце у каждого свое и у всех одно (иссин). И об этом говорит писатель в «Милосердии Бога»: «…ведь деревья тоже существуют благодаря милости Великой Природы, значит, и они способны чувствовать и отвечать на нашу любовь. А уж о людях и говорить нечего, они не только умеют чувствовать, но еще и обладают даром речи, можно себе представить, как счастливо бы они зажили, если бы отказались от эгоистических желаний, устремились бы к истинному».

Писатель более всего уповал на Истину-Искренность (Макото). «Искренность трогает небеса» — говорит японская пословица. Уже древние императоры Японии знали, что вне Истины недостижимо благополучие страны. И японский христианин Кандзо Утимура (1861–1930), о котором с почтением вспоминает писатель, ставил Истину превыше всего: «Истина от Бога, не от государства. Если не можем спасти страну, нужно сделать все, чтобы спасти Истину. Если сохраним Истину, то и поверженное государство поднимется. Отречемся от Истины, и процветающее государство погибнет». Точнее не скажешь. Истина — это Путь, заданный миропорядок, он не виден, но нарушающий его обречен. Оя-сама в своих записях «Офудэсаки» («На кончике кисти») постоянно напоминает: «До сих пор вы не знали Истины, следовали лишь человеческим побуждениям». «Я поведаю вам о высшей Истине. Я готовилась к ней все 43 года. Эта Истина — соединение сердец». Не познавший Истину не может быть свободен, несвободный не может жить в Радости (Ёкигураси). «Если ваше сердце искренне стремится к Истине, вы будете спасены». «Когда Бог Искренности делает свою работу, то очищаются все души во вселенной».

Истина едина и вечна, но познается в личном опыте. Потому писатель, носивший Истину в своей душе, полагался на свой внутренний голос, а не на общепринятые правила. Ему созвучны слова: «Человек по сути своей религиозен, однако, когда вера его облекается в отчетливые слова и системы, я уже перестаю понимать ее». Он не признавал коллективные формы, организации любого рода, церковные, литературные. Именно потому, что, поглощая индивидуальность, они волей-неволей приносят неповторимую душу в жертву общему интересу. Истина же — в спасении души, без которой нет общения с Богом. Спасая себя, спасаешь других, говорят буддисты и христиане. И Бог-Родитель устами Мики Накаяма возвещает, что невозможно спасение всех через все, ибо у каждого свое призвание. Если человек приноравливается к другим, к общим правилам, то, теряя Искренность, теряет себя. Потому и привлекают книги Сэридзавы чистые души, возвращая человеку веру в свое назначение.

Истина изначальна, ее называют по-разному — Богом, Дао, Логосом, — тем, что вносит в мир порядок, движущий к совершенству. Иначе почему так разумно устроен мир? А если в наше время этот мир уже не выглядит разумным и люди озабочены тем, как уничтожить друг друга, то в этом нет вины Бога — есть Его забота. Сквозь пыль, покрывшую души людей, не проникает божественный Свет, но Бог не мог не предоставить человеку свободу выбора. Как он этой свободой распорядится, такова и будет его жизнь. Поднимется ли до Бога или опустится ниже животного — это его выбор. Вне свободы не осуществится «Замысел Бога». Однако Бог не предоставил бы человеку свободу выбора, если бы не был уверен в ее научающей роли: через испытания — к спасению. Сказано: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8:32). Значит, не познав истину, человек не может быть свободен, сколько бы ни мнил себя таковым и ни принимал деклараций о свободе. Но и Христос не сказал бы этих слов, если бы не знал, что человек может познать истину и стать свободным. У не познавшего истину, не прозревшего все так и будет превращаться в свою противоположность; мнимая свобода оборачивается вседозволенностью, распущенностью, то есть полным ее отсутствием.

Слова Христа о свободе записал его любимый ученик Иоанн. И Родительница просит писателя хранить изреченное в своем сердце, напоминая, что не случайно схожи их имена: «Кодзиро — свет, созидающий добро», «Иоанн — это тот, кто учит свету, тот, кто открывает свет… И ты принял и несешь в мир его истину. Истину всего, о чем говорится в Священном Писании». Каждый действовал в свое время, на своем поприще, но каждый по-своему старался достучаться до сердец людей. Прошли времена пророков, теперь писатель призван доносить слова безгласного Бога.

Но не случайно и то, что в разных концах света раздается крик отчаяния или торжества непробужденного ума: «Бог умер!» Писатель с ужасом наблюдает, как одурманенная Япония теряет себя.«…Развязалась Тихоокеанская война. Япония осуществляла агрессию против других стран, ее народ постоянно стал рассматриваться не как совокупность отдельных человеческих личностей, а как пушечное мясо. Различные верования, жившие в японском народе, и в первую очередь христианство, беспощадно искоренялись. Бог умер…» Но Бог умирает для одних, отпавших от Него, — отпадая, они начинают истреблять друг друга и самих себя, — и жив для других. То, что сотворило мир, его Первопричина, Великая Сила Природы, не может исчезнуть, ибо не возникает, существует вечно. Вечен Истинный мир и мимолетен Мир явлений, он исчезает, если не направляется к миру духовному, если Земля отпадает от Неба. И важно не принять одно за другое, преходящее — за вечное. Бог есть высшая Справедливость, Он не допускает существования одного за счет другого. Если принимать второстепенное за главное, часть — за целое, то деформируется сознание, а вслед за ним — мир человеческий. Все выворачивается наизнанку, и человек уже не поднимает взор к Небу, он прикован к Земле, из которой вытягивает последние соки.

Для того и стала являться Родительница в Мир явлений, что времени больше нет, настали сроки для возрождения или гибели. Она передала волю Бога, чтобы писатель выразил ее в своей трилогии. Людям необходимо знать о том, что может с ними случиться, если они пренебрегут моральным законом, который составляет суть всякой религии. «Бог един для всей Вселенной… Поскольку Он является Отцом человечества, то Его называют Богом-Родителем… После того как Бог-Родитель создал на земле человека. Он на протяжении долгого исторического периода, из любви и сострадания к людям, чадам Своим, время от времени нисходил на кого-то из них и через этих посредников сообщал людям о Своих замыслах. В 1838 году Он сошел на Мики Накаяму».

Бог един, но Пути к нему разные. Сказано: «В доме Отца Моего обителей много» (Иоан., 14:2). Одинаковых Путей не бывает. Всякое однообразие, подобие противно закону Природы: пресекает движение энергий Неба и Земли, божественной и человеческой. Как Земля вырождается, отпадая от Неба, так и человек, отпадая от Великой Природы. Писателю важно донести Истину: каждый получает от Бога свое призвание, и, значит, те, кто пренебрегает им, берет на себя задачу другого, нарушает волю Бога. Лишь индивидуальная душа общается с Богом, и потому все, посягающее на свободу индивидуального выражения, будь то человек или нация, противоречит Божьему Замыслу. Но это не индивидуализм западного типа, где происходит замыкание на «эго», которое, по закону замкнутой системы, неизбежно вырождается, а за ним дробится все остальное. В отрицании эгоцентризма едины все религии. Если ты для себя, то зачем ты? Что делаешь, делай не во имя свое.

Но и невозможно спасти людей, замурованных в массу, где подавлено все личное. На этот счет заблуждались многие, надеясь завоевать свободу силой и сразу для всех, непробужденных, и свобода превращалась в тиранию. Свобода не даруется вождями, — зачем повторять деяния Бога, — а произрастает изнутри, в духовном опыте. Говоря словами апостола: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор., 15:44). И это близко восточной идее «не-я» (муга), в которой писатель видит Путь к Спасению. Он постоянно возвращается к этой мысли: в праведной жизни человек преодолевает себя внешнего и находит себя внутреннего, свое истинное «я», для которого весь мир — дом Бытия. По апостолу Павлу: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор., 4:16). А дзенский мастер XIII века Догэн скажет: «Узнать Будду значит узнать себя. Узнать себя значит забыть себя. Забыв себя, станешь единым со всеми» (Сёбогэндзо, 1).

Как ни близка сердцу писателя вера в Христа, все же подсознательно он шел к тому Богу, который роднее японскому сердцу, к Лунно-Солнечному Богу (Цуки-Хи). И не потому ли ему оказалась близка вера Жака в Бога как созидающую Силу Великой Природы, что испокон веку японцы поклонялись Природе — обиталищу богов ками. Вся японская поэзия преисполнена чувством благоговения перед ликом Природы, и Природа воздала им должное за доверие к себе. Японцев не удивило бы, что кто-то разговаривает с деревьями, поклоняется горе Фудзи, как родной матери. Уже в древних текстах сказано, что деревья и камни умеют говорить и все имеет свое сердце — кокоро, — цветок ли, время года или лунный свет. Это и позволяет человеку общаться с Природой «от сердца к сердцу». В этом сила японцев, они не ставили себя выше Природы, не учили, а учились у нее правилам искусства и жизни и оттого избегли недуга отчуждения. Этим они отличаются от людей западной цивилизации, извлекающих из природы выгоду: выигрывая в малом, проигрывают в большом, лишаясь жизненной опоры, впадают в неверие. Ничего святого, значит, все дозволено — и устраивать взрывы в Космосе, не понимая, что он живой и может ответить.

При очередной встрече с писателем Оя-сама напомнила: «…что бы человек ни создавал, он всегда учится у природы: взаимодействуя с ней, он видит, как надо поступать, как и что удобнее использовать. Знания, полученные человеком от природы, и есть цивилизация. Природа научила его всему… Коль скоро природа есть внешнее проявление Бога, то человек следует истине только тогда, когда в душевной простоте учится у первозданной природы». Времена года сменяют друг друга, и растения — каждое в свой срок — украшаются цветами, завязывают плоды, оставляют семена другим эпохам и уходят. «Они учат нас законам правильного миропорядка… Бог — это и есть природа, первозданная природа». Но люди склонны забывать, откуда они родом. И если западные страны начинают осознавать, что опасно вторгаться в природу, — продолжала увещевать Оя-сама, — то наша Страна восходящего солнца утратила понимание того, что цивилизация есть сотрудничество с природой, и начинает разрушать ее в угоду человеческим прихотям. «Тебя разве не печалит это безумие, ведущее к деградации?» — спрашивает она, зная, насколько писатель встревожен утратой инстинкта самосохранения в японцах. Сам он предпочитает общаться с деревьями или со своей благодетельницей — горой Фудзиямой. Если родственное чувство к природе пойдет на убыль, то и сила национального духа Японии станет убывать в той же степени.

И как могло быть иначе, как может японский писатель не чувствовать своих корней? Лишь чувствующий душу своего народа может высказать его волю и быть интересен другому народу. Об этом напомнил Рабиндранат Тагор, посетивший Японию в 1916 году: «Каждая нация обязана выразить себя перед миром. Если ей нечего сказать другим, это можно считать национальным преступлением, которое хуже смерти и не прощается человеческой историей. Нация обязана сделать всеобщим достоянием то лучшее, что есть у нее… Преодолевая собственные, частные интересы, она посылает всему миру приглашение принять участие в празднике ее духовной культуры». Русский же философ Владимир Соловьев скажет: «Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». Значит, Бог думает о каждом народе по-своему. Каждому предназначено идти своим Путем, чтобы достичь Всеединства, как понимал его философ, веря в высшее предназначение каждого.

Единый Бог настолько возлюбил свои народы, что не мог предложить им один и тот же образец, не считаясь с их душой, вкусами. Это противоречило бы Замыслу Бога о свободном творчестве, ведущем к Спасению. У каждого народа свой язык, своя душа, и опасно ошибиться в выборе Пути, исполнить не свою мелодию. Тогда на небесном кото оборвется какая-то струна, и гармонии звуков не получится. Не случайно Бог-Родитель Оя-Гами так любит музыку, возлагает на нее надежды: способный воспринимать небесные звуки не погубит цветок жизни. Об этом у полюбившегося нашему читателю поэта Мацуо Басё: «Кто следует Творящей Силе (Дзока), становится другом четырех времен года. На что ни смотрит, во всем видит Цветок. О чем ни думает, думает о Луне. Кто не видит во всем Цветка, тот дикарь. У кого нет в сердце Цветка, тот животное. Избавься от дикаря, изгони животное, следуй Творящей Силе — и соединишься с ней». Но разве это не Великая созидающая Сила Природы или Бог Кодзиро Сэридзавы?

Может быть, Бог-Родитель полюбил музыку, пребывая на японских островах, где верят, что через один звук можно достичь Просветления, если целиком сосредоточишься на этом звуке. И душа писателя настроена на музыкальный лад, общается с Небом и слышит небесную музыку, чарующую Мелодию Неба. Единый Бог поворачивается к народу той стороной, которая ближе сердцу этого народа. (Дочитав до «Счастья человека», я встретила те же мысли, может быть, более четко выраженные, у Дзюндзи Суды: «Бог-Родитель, будучи един, является различным образом в зависимости от эпохи, культуры, природной среды, народности. Словом, и буддизм, и христианство, и магометанство, и учение Тэнри суть всего лишь различные Его проявления. И задача литературы — выразить замысел незримого Бога». Эти мысли появились у него после того, как он прочел «Замысел Бога» Сэридзавы.

В самом деле, если все начнут говорить на одном языке, в один голос, то не прорвется ли атмосфера, не возрастут ли озоновые дыры? Однообразие не менее опасно, чем химические отходы. И как не беречь атмосферу, если там пребывают праведники, стараниями которых мы еще живы. Об этом поведал Жак, которому нельзя не верить: помимо всего прочего он гениальный астрофизик. Если тело покоится в земле, то душа или энергия всего передуманного и содеянного в течение жизни в момент смерти, отделившись от тела, воспаряет в небеса. Небеса же — это не что иное, как космическое пространство, вроде зеленого кольца вокруг земли. Душу в виде сгустка энергии принимает Бог, или Сила Великой Природы. Небесная лазурь, окружающая землю, или атмосфера, есть только у Земли, у других планет ее нет. Благодаря скопившейся за многие века энергии душ на земле существуют травы, деревья, живые существа, люди.

Души живших на земле людей из атмосферы посылают помощь тем, кто в ней нуждается. Это и есть Истинный мир, о котором рассказывала Оя-сама, где, общаясь на разных языках, люди понимают друг друга. В этом убедился и писатель, когда душа Жака заговорила с ним на чистом японском. Значит, понимание поверх слов достижимо и в мире человеческом, когда души людей очистятся от самомнения. Так что нет необходимости в искусственном общем языке (типа эсперанто): не разница должна исчезнуть, а непонимание. Пробужденному уму не требуется переводчик — разговор идет от сердца к сердцу. И в этом «Замысел Бога», судя по признанию одаренного лингвиста Фумио Суды: «…поскольку Истинный мир и Мир явлений составляют, как две стороны одной медали, единое целое, то научные исследования, прогресс, развитие, происходящие в Истинном мире, неотвратимо влияют на Мир явлений, поэтому усовершенствование языка в Истинном мире вскоре должно проявится и в Мире явлений». Действительно, все зависит от преображенного в духе сознания, от Просветления. (Собственно, Будда и есть Пробуждение, — говорится в Лотосовой сутре.)

Ощущение «как бы двойного бытия», «неизменного в изменчивом» (фуэки-рюко), реальности невидимого мира — традиционно для японцев. «Без Неизменного нет Основы, без Изменчивого нет обновления», — говорил Басё. То есть то и другое существует, но неизменна Основа, на которой все держится, а ее обновление, смена формы ее выражения придают Основе ритм живого дыхания. Истину-Макото японцы ни в какие времена не понимали как правдоподобие, верность факту. Об этом свидетельствует и классическая проза, начиная с «Гэндзи-моногатари», и пьесы театра Но, где страждущие души принимают земное обличие, чтобы буддийский монах молитвами избавил их от мучений. И даже в искусстве горожан эпохи Эдо (XVII–XVIII вв.) избегали подобия, чему свидетельство и театр Кабуки, и гравюра Укиё-э. Условными приемами воплощали правду «чувства и долга», драму жизни, душевных переживаний. Прославленный драматург Тикамацу Мондзаэмон напоминал: «Искусство находится на тонкой грани между видимым и невидимым (кёдзицу). Оно — вымысел и в то же время не вымысел; оно правда и в то же время неправда. Лишь на этой грани и возможно наслаждение искусством». То есть к Истине ведет лишь Срединный Путь, когда одно не противостоит, а уравновешивает другое. Стремление к Уравновешенности, Ва, (древнее название Японии — Ямато — означало «Великая Уравновешенность») характерно для традиционного мышления японцев. Все недвойственно, целостно и потому уникально, неожиданно (мэдзурасий). (Недаром Японию называют страной, где не спорят, а ее этику — ситуационной.) Мир явленный есть временное, неточное отображение мира Истинного. Они едины, но не тождественны. Но без Истинного мира давно бы зачах Мир явлений, не получая от Неба духовной поддержки. Потому Родительница не устает напоминать о невидимом, но истинно сущем.

Если продолжить разговор о традиционном мироощущении, которое не могло не сказаться на языке писателя, то это и непривычные для нас повторы, возвращение к тому, о чем уже шла речь. Такое характерно для японской литературы. Повтор не воспринимается как повтор, ибо все наращивается на ту же Основу, но каждый миг неповторим, как и то же слово не может прозвучать дважды в безостановочном движении времен. Чтобы не оторваться от Основы, нужно возвращаться к ней, меняя лишь угол зрения. Слово меняет свою окраску, свой аромат, потому и не кажется тем же в другое время года или суток. Отсюда как бы колышащийся, волнообразный ритм повествования. Не говоря уже о том, что повторяющийся ритм характерен для медитативной литературы, скажем, для буддийских сутр, воздействие которых зависит не столько от смысла, сколько от «пружинного» звучания.

Традиционно и отношение к самому слову как воплощению божества. Уже в древности верили в «душу слов» (кото-дама). Потому и не злоупотребляли словами, не бросали их на ветер. Японцы были удивлены, познакомившись с европейцами, тому, что слово у них расходится с делом и они могут не выполнять того, что обещают. Истинный самурай скорее лишит себя жизни, чем нарушит данное слово. (Как в рассказе Узда Акинари «Встреча в праздник хризантем»: чтобы явиться в назначенное время, пообещавший сделал себе харакири, и душа успела явиться к сроку.) В слове скорее ценится интонация, звучание. В душу друга Сэридзавы поэта Каваи запали слова Христа: «В начале было Слово» (Ин., 1:1). Они преобразили его сознание, когда он это слово услышал всем сердцем. То есть интонация не менее важна, чем смысл: не что сказать (от частого употребления слова стираются), а как сказать. Вне эмоционального настроя слово останется пустым звуком. (Поэтому японскую культуру и можно назвать «интонационной», культурой подтекста.)

Наконец, приверженность традиции и в обращении к Инь-Ян, двум модусам Вселенской энергии, взаимодействие которых создает все формы жизни. (В наше время у многих на слуху эти понятия.) Но на сей раз Инь-Ян поменялись местами. Если в классическом толковании китайцев Ян — Небо, Творчество, Огонь, активность — присуще мужскому началу, а Инь — Земля, Исполнение, Вода, пассивность — женскому, то в «Улыбке Бога», напротив, Ян — Небо, Огонь — воплощает Женщина, а Инь — Землю, Воду — Мужчина. «Бог-Родитель исходил из идеи, что мужчина — это „вода“, а женщина — „огонь“; мужчина — „земля“, а женщина — „небо“». «Создавая первую супружескую пару. Он взял за образец Небо и Землю, мужчина получил душу отца, а женщина — душу матери». «Исполнились сроки, и Учению стало мало Земли, зиждущейся на Воде, оно возжелало обрести Небо, зиждущееся на Огне… Бог-Родитель и снизошел в 1838 году на женщину Мики Накаяма. Поскольку женщина — это „огонь“, это „мать“, она бежит строгости, в ее передаче замыслы Божьи обретают теплоту и мягкость».

Есть в этом резон или знамение времени, смена вектора: от активности в переделывании мира материального пришло время перейти к активности в духовной жизни. Таков закон Пути подвижного Равновесия (Ва): от долгого пребывания наверху в Мире явлений Ян истощается, теряя чувство меры, впадает в высокомерие. Иначе говоря, янское, мужское начало, не уравновешенное иньским, вырождается, превращается в низшее Ян, в стихию Огня. В энергетическом разбалансировании, надо думать, одна из причин потрясений XX века, войн и революций. Притом эта взбаламученная энергия никак не угомонится. Согласно закону Пути или духовной Эволюции, появилась необходимость если не замены янского, творческого начала — без Творчества нет Жизни, — то смены Исполнителя, чтобы осуществилась Жизнь в Радости — Ёкигураси (Ё — это Ян, ки — энергия, кураси — жизнь). Лишь в Творчестве, реализуя свое призвание, возможна духовная жизнь. В творческом порыве человеческая энергия соединяется с божественной, и появляются великие творения в искусстве, науке, в строительном деле. На этом порыве безвозмездным трудом (хинокисин) возведен и город Тэнри, и прославленные на всю Японию Университет и Библиотека Тэнри.

Чтобы изменить жизнь к лучшему, осуществить Замысел Бога, Оя-сама наделена огненной энергией — Ян. Огненное начало стала воплощать Женщина потому, что пришло время действовать, спасать землю и человека, повинуясь не общепринятому, а воле Бога. Огонь, исходящий от Неба, должен сбить стихию огня земного, подогреваемого человеческим неведением, очистить землю от осевшей пыли. Тогда настрадавшаяся Земля получит силу от Неба, куда не проникает пыль. Но Ян не умаляется, а обновляется; оставаясь творческим, небесным, обретает свойства, присущие материнскому сердцу, — сострадание, милосердие, неприятие насилия, войн, которым нет оправдания. Конечно, последние века женское начало было унижено, лидировало мужское. Иначе и не возникло бы столь мощное движение за равноправие женщин. Но Ян, оторвавшись от Инь, обрекает себя на самоистребление, как сошедшее с Пути. («Одно Инь, одно Ян и есть Дао» — классическое определение Пути.) И потому Небесная воля выправляет нарушенное Равновесие, но не так, чтобы одно за счет другого, чтобы женское начало восторжествовало над мужским. Тогда и женское начало постигнет та же участь, и оно начнет вырождаться, ибо всякая односторонность гибельна. Потому мудрецы Востока и Запада признают единство «неслиянное и нераздельное». Древний китайский философ Чжуан-цзы утверждал: «Разделение без отделения и есть Жизнь».

Мудрость сродни состраданию: не ущемляет индивидуальное, не приносит одно в жертву другому. Единичное и есть Единое, между ними нет разрыва — «Одно во всем и все в Одном» — в дзенском толковании. Если придет осознание, что два — это две стороны одного, тогда и исчезнет повод для борьбы, выяснения отношений. Японское чувство изначально тянулось к Гармонии, Равновесию, заповеданной богиней Солнца Аматэрасу. И Путь Инь-Ян исключает столкновение (Инь-Ян присутствуют друг в друге). Не сражаться, а помогать друг другу призывает Оя-сама, ибо все люди братья и сестры, дети единого Бога. Будучи Матерью мира, она делает все, чтобы уберечь его от разрушения. Теперь, когда Бог-Родитель приступил к Спасению мира, помогает ему, как Мать всего Человечества, спасает людей своей материнской любовью.

Так что дело не в чередующихся и непротиворечивых Инь-Ян. Дело в Основе, в которой все уже заложено, существует в непроявленном виде. Потому, обращаясь к прошлому, проникаешь в будущее. Лишь имея опору, можно восходить к совершенству. Казалось бы, обычное явление — смена доминирующего начала, как дня и ночи. Но на сей раз Инь соединяется с Ян, мягкосердечие — с твердостью (в духе самурайского девиза «меча и хризантемы», именно так можно понимать «дух харакири», присущий писателю, как мягкую твердость, деликатность и неколебимость). Возрождение женского начала — мировая тенденция, возникшая из необходимости вселенского Равновесия, удерживающего мир от распада. Философы верят в наступление Третьего зона — Духа Святого, Утешителя. По мысли Вл. Соловьева, «общество, начавшись с царства силы, пройдя через царство закона, должно прийти к царству милостыни или благотворения». Бердяев видел в Третьей эпохе торжество Этики Творчества, пробужденного человека, Теурга, характеризуя первую — как этику закона (ветхозаветного), вторую — как этику благодати, любви (христианство). В России набирает силу вера в богочеловека, в Японии — в совершенного, триединого — между Небом и Землей, но суть одна. Пришло время Матери мира: в России — почитание Софии, в Индии — Матери мира. Приобретают известность учение Е. П. Блаватской, «Агни йога» Е. И. Рерих, открывших Западу древнюю мудрость Востока. В наше время проблеме женщин посвящаются международные конференции. Одна прошла в Москве, в Институте философии: «Феминизм. Восток — Запад — Россия», другая — в Тэнри.

Было принято сравнивать западную цивилизацию с архетипом Отца, восточную — Матери. Но, похоже, завершается гегелевская триада: тезис — матриархат, антитезис — патриархат, наступает синтез того и другого, рождение нового типа отношений: «предустановленной гармонии» — по Лейбницу, «положительного Всеединства» — по Вл. Соловьеву. В России идея Софии повернула философскую мысль к софиологии. София — божественная Премудрость, Мировая Душа, предназначена соединять разрозненное, но не силой, а любовью. Воплощает единство истинное, не противополагающее себя множественности, — все в себе заключающее, — согласно Вл. Соловьеву. А для Павла Флоренского София — Божественный Разум, Мудрость, как целомудрие, обеспечивает целость мира. Потому и называют Софию — Матерью, Художницей, дающей радость со-творчества. Будучи посредницей между Небом и Землей, Творцом и творением, миром горним и дольним, а на языке Оя-сама — Истинным миром и Миром явлений, она делает ощутимой их связь — во имя Спасения Человечества.

Трудно найти философа с мировым именем, который не задумывался бы над этой проблемой, над высшим единством того, что предназначено друг другу. «Категории пола — мужское и женское — категории космические, не только антропологические, — по мысли Бердяева. — Христианская символика Логоса и души мира, Христа и Его Церкви, говорит о космической мистике мужского и женского, о космической брачной тайне… Душа мира — земля — женственна по отношению к Логосу — светоносному мужу и жаждет соединения с Логосом».

Но общая тенденция восхождения к Женскому, Материнскому началу — в соответствии с эоном Святого Духа — отражала разные национальные идеалы. Так, Матерь мира в Индии унаследовала черты многоликой богини Матери — Дэви, ее земную природу: созидания и разрушения, жизни и смерти, повторяющихся в мировых циклах Дня и Ночи. Тогда как Матерь мира в Японии, олицетворяемая Оя-сама, воплощает Небесное Ян, чистый Свет без примеси темного начала («И тьма не объяла его…» Ин., 1:5). То есть происходит выход из цикла зависимостей — к Свободе: к Жизни в Радости (Ёкигураси) и бессмертию. Это роднит учение о Небесной Истине (Тэнри) с буддизмом и христианством, конечная цель которых — освобождение от земных пут: достижение Просветления, нирваны — в буддизме и Царствия Божия, Богочеловечества — в христианстве. Вера в богочеловеческую завершенность, как вы убедитесь, придает светлое звучание произведениям Сэридзавы, несмотря на безотрадность текущей жизни, пробуждая в человеке лучшие свойства души.

Действительно, настали сроки восстановить Целое, чтобы спасти Жизнь от разрушения. И пусть единый Бог возвещал эту истину каждому народу по-своему, на доступном ему языке, но суть одна: пришло время Любви, переполнившей Материнское сердце. София в России воплощает «мировую память»: произрастая из одного зерна, мир разворачивается в виде космической спирали, как божественный свиток, сплетенный из нитей разных жизней. И японцам знаком образ Небесной Ткачихи с древних времен.

При этом существует несомненное духовное родство между Японией и Россией. В основе национального духа того и другого народа лежит Женственное, Материнское начало; скорее интуитивное, сердечное знание, чем прагматизм и рационализм, отличающие менталитет западных народов. И не потому ли и Японии и России выпали сходные испытания в 20–30-е годы XX века: кара за отступление от Пути. Воинственный демон, или «бесы» (по Достоевскому), заставили забыть о чести и сострадании. Сэридзава в единовластии военщины видел причину деградации японской нации, а безбожная Россия сама себя обездолила, утратив духовную Основу. (Поистине, «когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу» — слова св. Августина, «О граде Божием», XIV, 4.)

В связи с этим писатель, устремленный к Истине, поднимает острейшую проблему — мести «глухонемой толпы». «Ученые и служители искусств, образованные люди самых разных сфер устранились от действительности, повернулись к ней спиной и, презрев обыденность, сочли достойным лишь предмет собственных занятий. И пока они с упоением тешили сами себя, глухонемой калекой стала не только толпа, — это понятно! — ею стали еще и военные и политики: все они постепенно перестали понимать речи образованных людей и начали относиться к ним как к чужестранцам. Вот откуда трагедия Японии, вот в чем несчастье японской интеллигенции, познавшей на себе мщение глухонемой дочери». (Можно сказать, писатель отвечает на вечный русский вопрос: «Кто виноват?» Но не потому ли он остается «вечным», что русские предпочитают задавать вопросы, а не отвечать на них?) Милосердный Бог ко всем своим чадам относится одинаково, но Он не может лишить их свободы выбора. Это противоречило бы Его Замыслу.

Оя-сама не устает напоминать: все люди по своему происхождению, независимо от расы и гражданства, братья и сестры. Бог даровал им семена речи и мудрости, от всего Своего любящего сердца желая, чтобы они могли говорить друг с другом в любви и жить в счастье. Но прошло множество лет, и люди нашли совершенно другое применение языку: они стали выражать им не любовь, а негодование и недовольство, при помощи языка научились превращать других людей в своих врагов. Дарованную им мудрость использовали не для счастливой жизни всего человечества, а для исполнения эгоистических желаний, для власти над людьми. Бог дал человеку душу, которой нету других тварей, надеясь, что душа каждого будет чистой и любящей. Но, вопреки Его ожиданиям, души человеческие покрылись пылью и исполнились злобы. В результате люди деградировали, уподобившись своевольным животным. И как скорбел, как оплакивал Бог-Родитель своих детей! Чтобы вразумить их, заставить опомниться, покаяться, Он стал насылать на них болезни, наводнения, землетрясения и прочие стихийные бедствия.

Если душа нечиста, то и все нечисто. И послевоенное экономическое чудо не пошло Японии впрок. «В настоящее время Япония считается одной из самых богатых стран мира, — пишет писатель в „Милосердии Бога“, — многие полагают японцев счастливыми людьми… Но при этом сами японцы утратили душевную простоту и способность любить, они мечтают только о богатстве и власти, они оскудели духовно, и многие из них хуже животных. Они не задумываются о том, сколь благословенным редкостным даром является жизнь. Дети таких людей духовно обездолены и достойны жалости не менее, чем их сверстники, жившие семьдесят или восемьдесят лет тому назад… Наверное, поэтому среди современных детей так много самоубийц…»

Но, может быть, для того и явилась Мать мира, чтобы вернуть душам человечность. Притом — в каждой стране, ибо не может спастись и достичь счастья один народ, если угнетен другой. Спасая себя, спасаешь всех — в этом глубинный смысл вероучения Тэнри. И об этом возвещает Бог-Родитель устами Оя-сама. «Когда Я, Бог, объясню вам все, пробудившиеся сердца всего мира соединятся вместе». Нет зла в этом мире, его творит неразумие человека. «Просмотрев каждый уголок земли, Я не обнаружил зла». «Все вы корни и ветви одного дерева, если даже ветвь сломается, корень будет жить». И потому так важно увидеть одному другого и вместе избавиться от бед и напастей. Наверное, традиционное ощущение Основы поможет Японии быстрее восстановить свои силы. России, не привыкшей оглядываться, помнить об истоках, это сделать труднее. Но не в этом ли причина взаимного влечения наших народов: один помогает другому лучше понять себя, увидеть со стороны; так японцам помогают понять себя Достоевский, Толстой, Чехов, а русским — Мацуо Басё, Ясунари Кавабата, Кодзиро Сэридзава.

На небесном уровне сходятся родственные души, соприкасаются те силовые линии, которые незаметны на поверхности, но через них поступает энергия Неба, обуславливая духовную эволюцию, восхождение к совершенному человеку. Эти родственные души знают, что движет миром и человеческими судьбами. Разными путями идут народы к Спасению, но Бог-Родитель указал один из самых коротких: будьте искренни, ведите себя просто, естественно, будьте самими собой, ибо вы совершенны. Не мешайте Богу осуществить свой Замысел и привести всех к жизни в радости. Не лукавьте, не мудрствуйте, в душевной простоте учитесь видеть в другом родственную душу и обретете счастье. Научитесь общаться с Небом, с Солнцем, и согреются ваши сердца. Так не теряйте времени, сметите пыль, трудитесь в радости, и тогда энергия Солнца сольется с энергией вашей души, и вы увидите все новыми глазами или теми, которые дал вам Бог. Это возможно, потому что изначально человеческая душа чиста и прекрасна, как душа у ребенка. Таков Замысел Бога, и хотя люди пока идут в обратную сторону, то, что задумано Богом, не может не осуществиться. Долг писателя — сделать доступной волю Бога, чтобы открылись глаза души каждого человека.

Если в двух первых книгах трилогии Сэридзава, по его признанию, оставался «узником Бога», то, написав их, расправил крылья. Он обрел свое истинное Я, освободился даже от двойника, контролирующего его поступки. Теперь он сам стал совестью, вышел за пределы индивидуальности. Теперь он все берет на себя, помня, что Бог явился в Мир явлений в критическую минуту, чтобы провести Великую Уборку и спасти души людей, и он должен оказывать ему посильную помощь. В мире царит хаос. Во всех странах люди, стоящие у власти, погрязли в личных амбициях и обуяны жаждой власти. Поэтому простой народ не может жить в радости, как того хочет Бог. Могущественные державы участвуют в гонке ядерного вооружения, создавая угрозу миру. По чистой случайности Земля может превратиться в мертвую планету, и все живое на ней будет уничтожено. И Японию захватил денежный дурман. Политическая власть сосредоточила в своих руках уже не военную мощь, как это было до войны, а колоссальные денежные ресурсы. «Только и слышишь: „Деньги, деньги“. Люди слепо верят во власть этих самых денег».

Изменить положение и спасти мир от гибели можно лишь в том случае, если человек прозреет, почувствует в себе Божественную душу. И в этом Замысел Бога, который нужно успеть довести до сознания, пока еще есть время, пока люди не исчезли с физического плана. Возлагая надежды на писателя, Бог предоставил ему полную свободу. «По Его словам, я сумел дорасти до непосредственного диалога с Ним, и я смиренно принял Его оценку…» О третьей книге мне было сказано, что «Бог-Родитель оставляет ее на мое усмотрение, я свободен писать обо всем, что сочту нужным». Писатель счел нужным сказать главное о том, что такое человек, случайно ли его появление на Земле или он призван осуществить Божественный Замысел. И писатель приступил к своего рода «антроподицее» (если воспользоваться термином Бердяева, который писал в «Самопознании»: «Истина была для меня Богом, Истина, возвышающаяся над всем. Но и Истина может вочеловечиться»).

Каждый человек, даже если он этого не осознает, — напоминает писатель, — дитя Бога. Его тело дано ему на время. Но помимо человеческой души, которая у каждого своя, человек, не ведая того, носит в себе частицу Божьего духа. Совесть и является духом Бога, соседствующим с человеческой душой, требует от человека знаний и добродетелей, немыслимых для живущих в Мире явлений. «Однако Бог-Родитель не зря вдохнул в людей Свой дух, Он желал, чтобы человек мог подняться над своей совестью. Подняться над совестью означает… — приблизиться к Богу, стать Его вместилищем, Его наместником на земле…» Но это и есть совершенный или богочеловек — высшая форма человеческого бытия или всеобщее Благо. И эту веру в высшее предназначение человека писатель пронес через всю жизнь. Уже в романе «Мужская жизнь» он задается вопросом: «Может ли человек возвыситься настолько, чтобы почувствовать себя Богом? Может ли воссоздать идею Бога внутри себя? Вот дилемма всей моей жизни».

Христиане говорят: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». И Христос сказал: «Царствие Божие внутри вас есть» (Лук., 17:21). Но разве Синто не есть вера в божественность человека? «Человек — дитя божества ками. Как и они, он от природы добр… С одной стороны, люди и есть ками, с другой — они должны стать ками. Человек обязан жизнью, которая священна, своим предкам и ками. Они любят и охраняют его, и человек должен быть им благодарен за свою жизнь и за их всеобъемлющую любовь». А то, что заложено в Основе, задано изначально, не может не осуществиться. Но для этого человек должен преобразиться, повернуть свое сознание от себя к другому, от поверхности жизни — к ее внутренней глубине. Не испытывать терпение Космоса, исходя из своей выгоды, а жить по заповеди: возлюби брата своего, не навреди, не приноси в жертву живое себе в угоду. Но пока не изменится сознание, человек будет двигаться в противоположном направлении, вместо Небес — в Преисподнюю. Не познав Истину, не станет свободным, совершенным человеком, над которым никто не властен, и он ни над кем не властвует. Это и позволило писателю воскликнуть: «Какая радость родиться человеком!» — таким, каким замыслил его Бог. И, оставаясь в мире явлений, можно быть независимым от него, жить по законам Истинного мира, где каждый озабочен не собой, а общим благом.

Уже «Улыбка Бога» помогла старинному другу Сэридзавы, поэту Каваи, разбить скорлупу эго и стать самим собой. Это изменило всю его жизнь. Он увидел тех, кто был рядом с ним, но кого прежде не видел; раскрепостившись, он сделал близких своих счастливыми. Значит, и земной человек может жить по законам Истинного мира, — поверяет писатель сокровенное: «Истинный мир и Мир явлений представляют собой единое целое, они как день и ночь, как две стороны одной медали, оба они — лоно великого Бога-Родителя. Получив от Бога во временное пользование тело, человек рождается в Мире явлений… Пока он живет как человек, полученное им от Бога тело болеет, стареет, умирает. Человек возвращает его, оно превращается в землю, а душа человека воспаряет в Истинный мир… Жизнь в Мире явлений есть постоянный процесс духовного совершенствования, направленный на то, чтобы сбылись чаяния Бога, продиктованные родительской любовью к людям. Став же душой и вернувшись в лоно Бога, человек продолжает совершенствоваться, но уже в Истинном мире… Когда Он возвращает душу человека в Мир явлений, та рождается заново, обретая новую плоть. Те же, кого Он оставляет при себе, продолжают жить в Истинном мире. Поэтому у человека нет смерти, есть только вера, рождение». (Не могу не сослаться на Бердяева, подтверждающего Истину, которая в разное время открывается разным людям, оставаясь той же: «Личность бессмертна, она есть единственное бессмертное, она творится для вечности. Смерть не есть прекращение внутреннего существования личности, а прекращение существования мира, другого для личности… Выход личности к полноте вечности предполагает смерть, катастрофу, прыжок через бездну». И дальше — ощущение душ ушедших: «в прошлом жили живые личности, с которыми во времени экзистенциальном у нас должна существовать связь не меньшая, чем с живыми».)

Таков Замысел Бога. Зачем было создавать человека, трудиться над ним множество лет, чтобы жизнь его сводилась к заботе о теле. Неизвестно, зачем родился, и неизвестно, зачем умирает, как поденка. Бог для того и наделил человека духом, чтобы душа его могла возрастать и, набирая силу, посылать помощь нуждающимся, неверующим в себя. Чтобы облегчить человеку выбор или внушить ему мысль о возможности свободы, писатель приступает к написанию книг о человеке. Их тоже три. Задача Сэридзавы — заставить человека поверить в себя.

Этому и посвящена книга «Счастье человека». Счастье в гармонии — не только людей, но и всего в этом мире. Счастье деревьев, с которых начинается повествование, невозможно, когда нарушается их естественная жизнь. Всякое искусственное вторжение, подпитка химикатами или мода на шарообразную форму лишают дерево естественной силы и красоты. Чем больше внедряется современная технология, тем хуже: теряя индивидуальные черты, теряют интерес к жизни. Так и с людьми. От химических удобрений вред дереву, от лекарств — человеку. Всякое вмешательство в естественную природу искажает Замысел Бога. Потому оказались счастливыми те пары, которые не изменили себе. Женщина остается женщиной, проявляя присущие ей черты: чуткость, нежность, искренность, озабоченность делами мужа. И он отвечает ей тем же, пусть на свой лад: помогая женщине осознать себя, найти свое призвание и тем уже доставить радость мужу. То есть счастье возможно, когда супруги видят друг в друге личность, не себя, а другого в себе, понимая его даже лучше, чем он сам себя понимает. Где любовь, там и гармония. Если в основе любовь, ни одна из сторон не будет ощущать себя ущемленной.

Есть еще один важный аспект, о котором чаще всего забывают. Гармония возможна, когда в женщине видят не только женщину, но и воплощение национальной души. Женщина дорога мужчине, когда она не отрекается от того, что унаследовано ею от предков: от культуры общения, тонкости чувств, которые прививались ей веками, придавая особое очарование. Важно, чтобы мужчина мог оценить в ней эти качества, они коренятся в Основе, которая неизменна и у каждого народа своя. Значит, нужно не ломать семейную традицию, а избавить ее от однобокости — во имя блага и женщины и мужчины. Это действительно очень важно. Европейское образование хорошо, если не мешает развиваться национальной душе. Не для того время поработало над женской натурой, чтобы в процессе модернизации или глобализации она стала похожа на других, утратила свое лицо. Особенно теперь, когда женщине предстоит вернуть каждому народу национальное чувство, избавить мир от единообразия, которое делает невозможным полноценную жизнь и истинное единство или счастье людей.

Пусть всего лишь две супружеские пары — «духовные сыновья» Сэридзавы и их жены — внушили надежду на возможность счастья, но писатель увидел в них людей из Истинного мира, «идеал, уготованный Великой Природой для человека». И раньше были подвижники, святые, которые помогли человечеству выжить, но теперь в обычной среде образованных людей появляются светлые души. Им чуждо своекорыстие, а исходящий от них свет распространяется вокруг, делая счастливыми тех, кто просто с ними общается. Этих близких к совершенству людей отличает полная отдача своему призванию, тому делу, которому они себя посвятили. Так Хидэко пришлось приложить немало усилий, чтобы разрешить главное свое сомнение, и, конечно, она не могла не поделиться своим открытием с любимым писателем.

Сумев отойти от католицизма, Хидэко не отошла от Христа, напротив, Он ожил в ней. «Я верила, что Иисус — единственный сын Бога, я не ошибалась в том, что он сын Божий. Все — дети Божьи, и я — Его дитя. Более того, пред лицом Бога я должна жить в Истине, так же, как Иисус. Если я на такое не способна, я — не дитя Божье. Как только это меня осенило, тотчас усвоенное мною в детстве учение Иисуса обрело новый смысл, взывая непосредственно ко мне, и во мне вскипела радость от желания шаг за шагом воплощать его на практике. С этого времени я начала жить новой духовной жизнью, и каждый мой день озарился счастьем». И дело не в признании Иисуса единственным сыном Бога — в этом мало кто сомневается, по крайней мере, из христиан, — а в том, что ей открылась Истина всеединства. У всех религий один-единственный Бог. Значит, между религиями не должно быть противоборства — отрицать одно, чтобы отстоять другое. Истина в этом не нуждается, она сама по себе есть Целое. На высшем уровне все Едино, но это доступно лишь просветленному уму.

Иначе сложилась жизнь у другой супружеской пары, из бывших аристократов. После войны американские оккупационные власти произвели в Японии социальную революцию. По радио раздавались призывы, что в демократической Японии муж и жена могут поступать каждый по своему усмотрению, как независимые, свободные люди. Повинуясь пропаганде новой власти, супруги пытались идти в ногу со временем, которое того не заслуживало. Но все их попытки обрести свободу и независимость привели к тому, что, порвав с прошлым, они не обрели будущего и лишь впали в уныние и растерянность. Не все отдавали себе отчет в том, что крутые повороты ни к чему хорошему не приводят. Если вырван корень, дерево не плодоносит. Опасно нарушить закон Равновесия, осваивать чужое за счет своего, отступить от золотого правила: «Японская душа — европейские науки». Нужно усваивать знания, но не в ущерб Основе. Потому писателей, слепо уверовавших в плоды европеизации, ждало разочарование, и они вскоре были забыты. А те, кто сумел взять из европейской культуры лучшее, обогатили свою традицию. К таким относится и сам Кодзиро Сэридзава, его духовные сыновья и их жены, Фуми Садо и Хидэко Накамура. Все они побывали во Франции, восхищались ее культурой — музыкой, живописью, литературой, но не изменили себе.

У каждого народа свой Путь. Истинный Путь и есть Бог, заповедовала Оя-сама. Отступить от Пути значит пойти против воли Бога. Изменивший своему предназначению, будь то народ или отдельный человек, не достигает счастья, обречен на забвение. Сэридзава, сколь ни восторгался Францией, оставался верен себе и не принимал неуместные новшества, нарушающие естественный ритм жизни.

Забвение традиций приводит к забвению национального чувства. У японцев это чувство соединило любовь к Красоте с верностью долгу. Лишь сильный дух может выдержать испытания золотым тельцом, разлагающим и человека и нацию. Писатель вновь обращается к наболевшей теме. Политики, как в правящей партии, так и в оппозиции, деградировали. Истинный политик, отказавшись от собственной выгоды, печется о народном благе, но в Японии забыли о долге перед народом, и обездоленные предоставлены самим себе. Одни деньги движут людьми. Огромные суммы бездарно растрачиваются ради личной выгоды и эгоизма, пятная все общество. Однако когда Накамура предположил, что Японии нужна революция вроде Великой французской, его жена Хидэко резонно возразила, что они в этом случае станут первыми ее жертвами. Писатель не мог с нею не согласиться. Революция — это насилие, свобода вне Истины. Люди становятся счастливыми, когда следуют идеалу Великой Природы.«…C 1987 года Сила Великой Природы приступила непосредственно к Спасению Мира, поэтому наверняка в скором времени появится немало таких, как вы, ее любимцев. Если народится много любимцев Великой Природы, общество достигнет счастья мирным путем, не понадобится никакой революции».

В книге «Счастье человека» писатель не случайно заговорил о писателе Кэндзабуро Оэ. Читая Сэридзаву, я невольно вспоминала Оэ, особенно его «Потоп» («Объяли меня воды до души моей»). Врезалась в память фраза: «День гибели последнего кита окажется днем гибели последнего млекопитающего, именуемого человеком». Неудивительно, что помраченное сознание погрузится в полный мрак и оставшиеся в живых обитатели Земли вздохнут облегченно. «Мое тело и душа, принадлежащие последнему человеку на земле, — говорит Исана, — взорвутся и превратятся в ничто. Вот тогда-то, киты, обращаясь к своим неизменным друзьям — деревьям, вы пошлете сигнал: ВСЕ ХОРОШО! Каждый листочек, каждая травинка присоединит свой голос к могучему хору: ВСЕ ХОРОШО!» Живите спокойно. Эти самоуверенные и жестокие люди сокрушили себя.

«Что посеешь, то и пожнешь», — говорит русская пословица. Но если сеют ядовитые семена, то не лучше ли сменить сеятеля, найти того, кто сеет доброе. Добрая душа никому не причиняет зла. Писатель предупреждает: Великая Сила Природы отвергнет разрушителей, чтобы живая планета не превратилась в мертвую, как уже было когда-то. Сэридзава верит, что Великая Природа хранит Оэ за его любовь к ней, а значит, к человеку. И Оэ оценил трилогию о Боге, прочитав книгу за книгой. «Я тоже в последние десять лет, в связи с Блейком и Данте, исподволь склоняюсь к мистицизму. Я говорю „исподволь“, потому что хотел бы постигать трансцендентное, оставаясь верным обусловленному миром действительности. В Ваших книгах реальность свободно сообщается тем, что ее превосходит, и это более всего меня в них привлекает… Вы черпаете внутри себя и вовне знание мельчайших подробностей индивидуальной человеческой жизни», — писал Оэ 1 января 1989 года. Знамение времени — потребность в реализме, который соединяет земное и небесное, человека и Бога. Иначе все так и будет двигаться наперекосяк, то в одну, то в другую сторону, не приближаясь, а отдаляясь от Истины.

Для Сэридзавы важна была поддержка Оэ, в котором он видел родственную душу. «Бог верит в него и охраняет, как никого другого из молодых японских писателей». Выпавшие на долю Оэ страдания, врожденная болезнь сына, не только не сломили, но укрепили его дух. Собственные переживания помогли понять страдания других. Добро воздается: больной сын нашел себя в музыке. Его мелодии вызывают восторг своей необычностью, как бы доносятся с Неба. Оэ не зря назвал музыкальные пьесы сына «молитвой», хотя не считает себя религиозным человеком. И раньше, в беседе с критиком Ватанабэ, говоря о своем романе «Потоп», Оэ признавался: «Слова Достоевского: если искренне молишься, то возникает новое чувство, новая мысль и что молитва есть воспитание, — наверное, верны. Но для меня с самого начала эту роль выполняли деревья. Я думаю, что если люди научатся концентрировать свое сознание на дереве как на дереве, то в них откроется нечто новое… Смотреть на дерево как на дерево — это ближе буддийской созерцательности, но это не молитва. Есть тишина, ощущение глубины… Пока я не научился сосредотачиваться в молчании на деревьях как на деревьях, мои герои получались нервозными людьми. Но на сей раз героем стал человек, который решительно порвал с обществом и сосредоточился на деревьях как на деревьях». Действительно, Исана испытывал боль при виде заболевшего или раненого дерева. Потому Сэридзава относит Оэ к избранникам Великой Природы, охраняемых ею ради спасения людей.

Неудивительно, что в следующей книге, «Воля человека», Сэридзава вновь возвращается к Оэ: наделенный доброй волей — живет в Истине.«…И в его отношении ко мне сказывалась истинная любовь, и я радовался, что на девяносто четвертом году жизни обрел подлинного брата». А Оя-сама радовалась его благословенному труду: «Следуя заповедям Бога-Родителя, ты искренно желал людям счастья и благополучия, и Бог дал твоей книге свое благословение, она спасет души нуждающихся и обремененных, став первым шагом на пути к истинному человеку… И дальше отстаивай в людях добросердечие и подлинное умиротворение».

Действительно, романы Сэридзавы преображали людей, судя по откликам почитателей. Критики называли его книги откровением, философией жизни: «После чтения еще долго остается удивительное чувство чуда, окрыляющего душу». С благодарностью принимал писатель признания в любви, заботясь об одном — чтобы люди ощутили себя детьми Великой Природы, жили в радости и согласии. Но счастье недостижимо без волевых усилий, поддержанных Богом. Об этом в «Воле человека»: как устремленный к свету обращает волю Бога в волю человека.

Писатель вновь погружается в воспоминания, переосмысливая прошлое. Когда учился в школе, односельчане изгнали его из общины, сделали «изгоем». Никто не хотел с ним общаться, потому что он не такой, как все, чурается рыбацкой работы и во что бы то ни стало хочет учиться дальше. Лишь под конец жизни односельчане оценили его подвижничество, признали гордостью деревни. Но этот крест писатель нес всю жизнь, и если бы не сверхчеловеческое стремление к знанию, не позволявшее расслабляться, ему трудно было бы вынести испытания.

Еще труднее было избавиться от чувства сиротства, брошенного ребенка. Родители, став последователями Тэнри, по примеру Основательницы отдали все свое имущество, бросили его на попечение деда, чем вызвали недовольство родни. Он долго не мог избавиться от обиды, хотя со временем стал понимать высшую правоту отца. Жертвенность — труднопостижимая вещь. Можно ли жертвовать здоровьем и душевным спокойствием ребенка, даже во имя высокой цели? Цель не оправдывает средства! (Можно вспомнить пронзительные слова Достоевского о «слезинке ребенка».) И в «Милосердии Бога» звучит непреходящая боль: «Пусть прекрасна его вера, пусть похвальны искренность и чистота помышлений, к Богу обращенных, но… он принес в жертву своей вере близких ему людей. Дед, бабушка, тетя — все эти добрые и мягкосердечные люди, став жертвами его веры, вынуждены были влачить жалкое существование… и я стал такой же жертвой».

Что говорить, жертва жертве рознь: бывает во благо, бывает во зло. Искупительная жертва угодна Богу. Пройдя через страдание, сердце становится сострадательным, человек преображается. Но бывает, что жертвенность губит того и другого: тот, кто постоянно приносит себя в жертву, в конце концов теряет себя, внутренне опустошается. И тот, кому приносят себя в жертву, становится беспомощным, безвольным и тоже теряет себя. Такая жертвенность, когда в человеке разрушается то, что делает его человеком, естественно противна воле Бога. Но если душа ребенка не угасала, а, напротив, закалялась, преодолевая препятствия, становилась добрее, значит, отвечала желанию Бога. Это давало уверенность. Сердце писателя не только не опустошилось, но стало чувствительным ко всякой боли. В ответ — неожиданная помощь: от школьных учителей, от преподавателей, поверивших в его дарование, от приемного отца, полюбившего его как родного сына. Что уж говорить о бабушке, которая заронила в его душу семена добра и веры в Небесную Истину. Следуя учению Тэнри, она готова была отдать последнее, давая пример сердечной щедрости.

Душевная простота и великодушие притягивали к Сэридзаве разных людей, которые становились его преданными друзьями. Сам он не помнил обид. Когда-то Ясунари Кавабата причинил ему боль, публично усомнившись в его литературном даровании. Однако Сэридзава с радостью откликнулся на просьбу Кавабаты помогать ему по делам ПЕН-клуба и выполнял любое поручение с присущим ему старанием. Ощущая почти непреодолимую разницу между ними, Сэридзава относился к Кавабате с благоговением и приложил усилия, чтобы тому дали Нобелевскую премию. Оба писателя достигли литературной славы, но они действительно были разными. Кавабата — философ Красоты. Свою философию он вверил Нобелевской речи — «Красотой Японии рожденный». Сэридзава назвал его гением. Говорят, талант попадает в труднодостижимую цель, а гений — в цель, которую не видно. Для Кавабаты Красота и есть Бог, а всякая вульгарность безбожна. Но хотя Красота — самое прекрасное, что есть в этом мире, все же красота природы, человека, человеческих отношений скорее Путь к Богу, нежели сам Господь, который есть Всё. Бог спасает и тех, кому неведома Красота, мир прекрасного. Он спасает всех и жалеет убогих, которым было не до Красоты в земной жизни. Не потому ли Кавабата утратил инстинкт жизни, что не ощущал присутствие Бога, как ощущал его Сэридзава, даже когда называл себя неверующим?

Но особенно трогательно отношение Сэридзавы к маститому писателю Симадзаки Тосону, основателю японского ПЕН-клуба. В 30–40-е годы Япония переживала не лучшие времена. Военщина, пораженная недугом шовинизма, все взяла под свой контроль. (Нам в России известно, что в тоталитарном государстве все переворачивается вверх дном, превращается в свою противоположность.) Тосон еще во времена Мэйдзи уверовал в идеалы свободы и независимости и старался следовать им не на словах, а на деле. Тосон свидетельствовал о всемогуществе воли. «Даже сейчас Тосон продолжал меня учить, что воля, если ею управляет справедливость, одолевает все препятствия». Как истинный художник, Тосон ненавидел войну и, рискуя жизнью, не подчинился требованиям военных закрыть ПЕН-клуб, видя в нем единственную возможность общения с миром. О настроении участников ПЕН-клуба позволяет судить письмо его близкого друга из Лозанны, которое Тосон чудом получил накануне 1943 года. «Япония — маленькая страна, которую называют восточной Швейцарией, и при этом она ведет в одиночку войну с мощными державами… Особенно вы, писатели, желающие мира во всем мире и стремящиеся к повышению человеческой культуры, — какой духовный опыт обрели вы в эти бедственные дни! Война должна непременно скоро закончиться, и тогда писатели всего мира смогут собраться на международный конгресс, чтобы поведать друг другу о пережитых страданиях… о том, как сделать, чтобы на земле больше не было войн».

Воплощением воли стал для Сэридзавы и названый брат — Хякутакэ. Будучи человеком военным, адмиралом флота, он и в тяжелые времена остался верен себе, не утратил ни человеческого достоинства, ни здравого смысла. Во время японо-китайской войны помог Сэридзаве выехать в район военных действий, чтобы тот увидел все своими глазами. «Японская армия ведет войну без врага, методично вырезая мирных китайцев, но если врага нет, может ли война прекратиться сама собой?.. Японские солдаты, попадая на фронт, перестают быть японцами. Многие из них превращаются в примитивных животных, хладнокровно совершающих страшные и постыдные поступки». Война уже тем страшна, что разрушает человеческое в человеке. Брат разделял убеждения Сэридзавы и предвидел трагический исход грядущей войны: «Армия замышляет ужасные вещи и, возможно, развяжет войну против всего мира».

Почему так получается, что одни теряют человеческий облик, другие нет и, рискуя жизнью, говорят правду? Не потому ли, что есть темные, неразвитые души, подверженные злу, массовому психозу, и души чистые, восходящие, которые невозможно сбить с Пути. Значит, все зависит от того, живет ли человек духовной жизнью или нет. Достаточно возвыситься душой, чтобы люди ощутили себя равными, свободными, независимыми и любили друг друга, как братья. Пример тому названый брат, которого писатель не мог забыть и молил Силу Великой Природы, когда придет время отправиться в Истинный мир, даровать ему ту же судьбу.

От человеческих дел писатель переходит к судьбе Вселенной, все более воспринимая единого Бога как невидимую Силу Великой Природы, как «ветер». Еще в «Улыбке Бога» о ясновидящей Идэ Кунико говорится: «Каждый раз, когда города Японии горели после налетов вражеской авиации, она проводила ночи в молитвах, взывала к Богу, моля Его не выжигать огнем исполненные зла души японцев». На вопрос: кому же она поклоняется в своем святилище? — ответила: «Бог — Он как ветер, Он везде, но люди не любят, когда у них нет кумира, на которого можно взирать с благоговением, поэтому я и создала святилище». На святилище надпись — «Душа Луны и Солнца».

И у писателя Бог дает о себе знать в движении энергий. Но эта энергия разумна и каким-то непостижимым образом определяет судьбы людей и народов.«…Последнее время я понял, что истинный голос Бога это… „ветер“. Ведь Бог-Родитель — огромное, беспредельное Бытие — Великая Природа… А „ветер“ — голос Бога, Его дыхание. Уразумев это, я стал прислушиваться к ветру, и это было не только невероятно увлекательно, но и чрезвычайно поучительно. Как бы я хотел внимать ветру из глубины сердца!.. Если не нравятся слова „Бог-Родитель“, „Бог“, можно думать просто — Великая Природа… Великая Природа прекрасна. Если почитать ее своей Родительницей, она обязательно ответит материнской любовью… ничего не требуя взамен. Печально, что большинство людей считают Великую Природу просто природой и не знают, что она великая Родительница».

Но, чтобы осознать Великую Природу как Силу, управляющую движением Вселенной, как силу, милосердную к нему, помогающую исполнить свое назначение, человек сам должен пробудиться. Тому, кто отбросил алчность и высокомерие, кто честен и праведен. Бог дарует неограниченные силы. Если только люди поверят в Его родительские чувства, Его любовь, для них не будет ничего невозможного. Для этого сердце человека должно обновиться, стать чистым, как у ребенка. И не важно, какой веры придерживаться, была бы вера истинной, тогда и откроются глаза души. О том же вещают посланцы Истинного мира: «Ты сам обрел сердце чистое, как у трехлетнего младенца. Вот что радует Бога». Оя-сама, радуясь его успехам, сообщает, что Бог наделил его именем «богоравный». В этом и заключался замысел Бога, как понимал его писатель, чтобы человек превзошел себя, стал безупречным, совершенным, способным делать счастливыми других, что доступно воле пробужденного. В 1990 году писатель закончил свою книгу о воле человека, чтобы приступить к следующей — «Жизнь человека».

О чем бы ни писал Сэридзава, все приобретает измерение вечности, и счастье, и воля, потому что вечна сама Жизнь. Жизнь продолжается и тогда, когда нет уже тех, кому она принадлежала. Как же можно пренебрегать, распоряжаться ею, если она дарована человеку на время, но продолжается вечно? Писатель пытается донести эту Истину до студента Минору, решившего покончить с собой. «Но когда ты пойдешь ко дну и дыхание твое прервется, твоя жизнь продолжится. Ты не знаешь, что такое жизнь, дарованная тебе Великой Природой». Искренние, идущие от самого сердца слова перевернули душу юноши. Пережив озарение, он почувствовал, что каждое дерево, каждая травинка получили драгоценный дар жизни — «богоданный дух». Даже невзрачный одуванчик привязан к жизни. Растоптанный ногой слепца, он тянется к свету, как бы в укор малодушному человеку. Воля к жизни простого цветка когда-то вдохновила писателя на стихи:

Не только природа жива, но и все то, что человек создал своими руками, потому что он вложил в это свою душу. Брошенный дом некоторое время тоскует, а потом умирает — от одиночества. Что уж говорить о человеке! По сути всё — и идеи, и учения, и религии бывают живыми и мертвыми, в зависимости от того, кто их проповедует — живые души или мертвые. Писатель не мог доверять ни одному слову пастора А., который отошел от Христа и насквозь пропитан корыстью. Те, кто верит такому пастору, не смогут узнать волю Бога и спасти свои души.

Великая Природа озабочена судьбой каждого человека, всех любя, никому не оказывает предпочтения. Только не все это понимают. Грех одного человека, поднявшего на себя руку, не может сравниться с грехом тех правителей, которые себе в угоду, из амбиций и алчности, ведут войны, лишая жизни миллионы людей, а оставшиеся теряют человеческий облик. Еще живы страшные воспоминания военных лет, и писатель не может не возвращаться к ним. «Если во время японо-китайского конфликта в диких зверей превращались почти все японские солдаты, попавшие на линию фронта, то с началом большой войны не только на передовой, но и в тылу из-за нехватки продовольствия люди потеряли человеческий облик, обезумели, одичали. Нет ничего ужаснее войны!»

Для того чтобы спасти душу, нужно жить в Истине (Макото), которую заповедал Бог Великой Природы. Можно быть свободным в несвободном мире, если преодолеешь ложное в себе и найдешь себя истинного, избавившись от эго — источника всех бед. Забыв себя, станешь единым со всеми, сможешь вместе с другими наслаждаться жизнью. Очистившись от пыли, просветлеет душа. «В последнее время я, совершенно отказавшись от своего „Я“, радуюсь тому, что живу, воссылаю благодарность и всего-навсего исполняю долг, вмененный мне Богом, — пишу книгу и помогаю людям. Да еще, превозмогая себя, стараюсь следить при помощи газет, телевидения и радио за политическими и экономическими переменами в мире, о которых мне заранее поведал Бог… Чтобы наступила „жизнь, полная радости“, люди… должны со всей искренностью обрести „праведные сердца“».

Писатель действительно, устремляя взор к Небу, сосредоточен на том, что происходит на Земле. Он возлагает надежды на миссию М. С. Горбачева, видя в его действиях знамение времени. В этом его убеждает и посланник Истинного мира: «Горбачев нынче вырос в редкостного политика, наделенного божественным сердцем. Политика, не думающего о себе». Каждый на своем поприще принимает участие в Великой Уборке мира, очищая страны от мертвых душ. Налаживаются отношения между Западом и Востоком, дело за Севером и Югом. Такие страны, как Иран, Ирак, могут подвергнуться землетрясениям, хотя Бог хотел бы избежать гибели невинных людей.

Теперь у писателя особая задача. Бог предоставил ему полную свободу, уверившись в его духовном свершении, отстранил двойников и посредников, опекавших его. Освободившись от себя внешнего, человек находит себя внутреннего, свое истинное, богоподобное «я», которое у каждого свое и едино со всеми. Тогда и может человек стать сотрудником Бога, теургом, помогающим Великой Природе спасти планету и привести людей к истинной жизни, исполненной радости. К этой мысли постоянно возвращается писатель. Каждый должен осознать себя, свое предназначение, — для чего ему дана жизнь. Каждый получил от Бога-Родителя в дар богоданный дух — жизнь. Если плоть дается во временное пользование, то жизнь вечна. Бог оберегает жизнь каждого — доброго или злого, нищего или императора, — всех своих детей. Не по воле случая рождается человек, у каждого свое назначение. Писатель спешил донести откровение жизни, все явственнее ощущая мелодию Небес. О ней он рассказал в двух последних книгах: «Сон Великой Природы» и «Мелодия Неба».

«Сон Великой Природы» — взгляд на нашу жизнь сверху, из вечности. И она предстает как повторяющиеся кадры фильма, придуманного людьми себе в утешение. Государство — это сон или сон во сне. Все живут во сне, в великом сне Бога-Родителя, уверяет Оя-сама. И богатство — сон, и власть — краткий сон. И премьер-министр и президент видят сон, который скоро пройдет. Лишь проснувшись, узнаешь меру своего величия. Душа писателя, слушая речи живосущей Родительницы, наполнялась радостью. Так и есть. Нельзя подчинять свою жизнь преходящему, забывая о вечном, а то так и не пробудишься от сна. Сам себя свяжешь цепью зависимостей и не познаешь свободы, все будешь маяться, ожидая конца. Все искусственное, возникающее по неведению, подвержено исчезновению. Все конечное не оставляет надежды, потому не пробужденный не находит счастья.

Но есть еще в сновидениях некое очарование. Недаром в классической поэзии сон — что явь. Можно и во сне насладиться встречей с любимым, как в стихах поэтессы X века Оно-но Комати:

Или очаровательная притча Чжуан-цзы: «Однажды Чжоу приснилось, что он — бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он — Чжоу. Но вдруг проснулся, удивился, что он — Чжоу, и не мог понять: снилось ли, что он бабочка, или бабочке снится, что она — Чжоу. Это и называется превращением вещей» («Чжуан-цзы», гл. 2). И никакой скорби, свободному — все в радость.

Другое дело, когда изменились времена, воины-самураи пришли к власти. Тогда было не до утех и достигший вершины не был уверен в своей участи. Военные повести — гунки — передают ощущение непрочности всего, что завоевано силой. С буддийской гатхи начинается знаменитая эпопея «Хэйкэ моногатари» — о том, сколь шатким оказалось могущество дома Тайра:

И почти восемь веков спустя Оя-сама вещает: «Годы Тэмпо, когда я пришла в мир, были временем эпохи Токугавы. И мир Токугавы тоже исчез, подобно сну. Прошли годы, и мир империи Мэйдзи тоже ушел, как сон».

Раньше существовала и теперь существует вера в мир невидимый, но истинно-сущий. Это прозвучало в начале XIII века в танке Минамото Санэтомо «О Срединном Пути Махаяны»:

И предсмертное хайку Басё подобно сну:

Ощущение яви как сна, а сна как яви отличает искусство японцев. Впрочем, у Родительницы своя задача: предостеречь оттого, что не есть Истина, истинная жизнь. Жажда богатства, власти помрачает разум, хотя это лишь сон, пузыри на воде. Не стоит отдавать эфемерному бесценную Жизнь, дарованную Богом.

Японцы, привыкшие ощущать Красоту невидимого мира, любят странствовать не только в мыслях. Не отрываясь от корней, возвращаются туда, откуда восходит Солнце. Посетив Истинный мир, писатель был зачарован Небесной музыкой. И все же на вопрос Жака — вернется ли он на Землю, ответил: «Бог велел мне идти на Землю начала. Она находится в Стране восходящего солнца, в Японии. Это нечто вроде Святой земли, которую создала Великая Природа, когда создавала человека». Для истинного японца земля его предков всегда будет святой. И это прекрасно — есть чему поучиться.

Как ни превозносил писатель цивилизованную Францию, рядом с которой Япония времен военщины казалась варварской, душе его ближе то, что заключает в себе ваби-саби. (Теперь у многих на слуху эти слова, отражающие дух чайной церемонии, икебаны, садов камней.) Это вне времени — налет старины. Даже старый дом внушает живущим в нем чувство нежности — ваби-саби. Если душа тянется к Истине, то и старость не страшна. «Если постоянно укреплять свою душу, тело, естественно, и Бог укрепляет… Способ существования — в нем нет ни нового, ни старого. Годы и месяцы, повторяясь, как весна, лето, осень и зима, сменяют друг друга. Что ни говори, в наши дни становится больше тех, кто, следуя Великой Природе, приближается к божественной Истине», — заключает писатель.

Естественность, душевная простота, отсутствие вычурности ближе всего его сердцу. Это и есть ваби-саби, позволяющее углубиться в невидимое. Забудешься — и все озарится естественным светом. Увидишь цветок в его цветочности, дерево — в его древесности (о чем говорил Оэ — увидеть в дереве дерево). Искусство, которое ничего не навязывает, а только приводит человека к себе, затаенному, позволяя в тишине услышать, как бьется сердце мотылька, преображает все. Не потому ли к нему потянулись современники, уставшие от битв с химерами, что над духом ваби-саби не властно время?

Саби еще называют чувством просветленного одиночества (на санскрите — вивикта-дхарма). Оно поднимает до Небес хайку Басё.

Чувство просветленного одиночества обострилось в писателе, что не мешает ему переживать неполадки в Мире явлений. Его отзывчивая душа не находит себе покоя. Что будет с Японией? «Японцы разбогатели, но души их обнищали». Забыв, что все есть сон, он готов прийти на помощь своему младшему брату, Горбачеву, который, оказавшись в Крыму, отрезан от всего мира и ему угрожает опасность. В 95 лет писателю трудно передвигаться, но он готов отправиться на помощь. Душа болит за Россию, где революция подорвала духовную Основу. Группа людей, стоящих наверху, преследует свои корыстные, эгоистические цели, а народ остается в спячке. И потому эта страна никак не выберется из ада, — говорили ему во Франции. Но писатель верит, что Рай возможен на Земле, когда люди станут свободны, — без алчности и спеси, начнут жить в радости. Рай — это прекрасная страна, где люди независимы. Для них слава и положение не имеют значения. Светлый Рай — это когда по-человечески воскрешают человека.

В каком-то смысле к совершенству позволяют приблизиться идеалы Французской революции — «свободы, равенства, братства». Когда, поженившись, они приехали во Францию, его молодая жена была зачарована словами о свободе. Их девиз произвел переворот в ее душе. Но не потому ли, что для японцев слово и есть дело? А может быть, потому, что эти идеи изначальны, в платоновском смысле, и, значит, не могут не сбыться, когда человек познает Истину, преодолеет свое беспокойное эго. Писатель вновь возвращается к идее «не-я» в прозе и в стихах:

Но во имя чего должен человек отказаться от себя, от привычного эго? И Сэридзава дает ответ: «Если человек отказывается от себя, то по воле Неба он должен стать и полным сострадания человеком, иначе это бесполезно».

И на сей раз он погружается в воспоминания и просит читателя простить его. Наверное, еще не достиг того, что «ждала от меня Великая Природа, поэтому вот уже семь лет повторяю одно и то же». Читатель вправе возроптать. «Но это так важно, что сколько ни повторяй, все будет мало». Сила Великой Природы призывает спасать людей. «Я, как будто нет у меня ни жизни, ни смерти, все одержим исполнением своего долга». Разве что гора Фудзи, его вечная наперсница, поддерживает его по-прежнему: «Я, выросший без родителей, считал Фудзи своей матерью, все рассказывал ей, советовался с ней…»

Но главное — писатель хочет утешить остающихся на Земле. Жизнь вечна, и не нужно страшиться Истинного мира. Он устроен по законам гармонии и справедливости, потому и называется Истинным. Там настолько просветляется сознание, что не нужны переводчики. Каждый говорит на языке своей страны, и все понимают друг друга. Свободные от эгоизма и алчности, совершенствуют себя в деле, которым занимались на земле. И так как оба мира суть единое целое, их подвижнический труд не может не принести пользу людям, хотя они не отдают себе отчета, откуда приходят осенившие их идеи.

Не потому ли писатель захотел напоследок донести до слуха людей Мелодию Неба, что «Небо — это сострадание», а музыка — «язык Неба»? Не потому ли, что «в этом мире в наше время потерян дух сострадания друг к другу»? Об этом последняя книга Кодзиро Сэридзавы — «Мелодия Неба». Оя-сама напоминает, что значит Небо, без которого невозможна жизнь. Небо посылает человеку все необходимое, только человек не замечает, не поднимая глаз к Небу, не ощущает его благодатную помощь. Небо посылает свет, радость, орошает землю. Небо — сердце нашего мира. Пока бьется сердце, продолжается жизнь. Небо все хранит в своей памяти, все, что исходит от человека, и возвращает ему сторицей в виде идей и образов, чтобы не угасала его духовная жизнь. Почему Небо заботится о человеке? Потому что у Неба «родительская душа». Небо вдохновило его написать о единстве Неба, Бога и Человека.

Собственно, Тэнри — учение о Небе: Тэн — Небо, Ри — Истина, которая едина и у каждого своя. Истина или истинность, предназначение каждого и есть Ри, Единое в единичном. Оя-сама напомнила: именно потому, что существует Небо, существует человеческая воля; существует Путь, Путь провидения. Когда поймут Истину Неба, откроется Истина Великой Природы, намерения Бога. Люди не осознают, что Бог даровал каждому частицу Своего духа, каждый есть Божий храм, в душе каждого хранится Истина.

Небесная музыка вновь навеяла на писателя воспоминания, когда они с женой приехали во Францию. Им все казалось удивительным, будто попали из японского ада двадцатых годов в райскую жизнь. Во Франции они ни в чем не испытывали нужды и никто ими не понукал. Его добрая жена уверовала в девиз «свобода, равенство, братство» и постоянно, как заклинание, повторяла священные для нее слова. Если подумать, мало кто не знает этих слов, но многие ли следуют им? Для нее произнесенное слово становилось делом. Она повторяла эти слова и оказалась в Истинном мире. Наверное, в этом было ее призвание, ее Ри, ниспосланное Небом, и она сопровождала Родительницу повсюду, где нуждались в их помощи.

Приятные воспоминания о днях, проведенных во Франции, опять сменились мыслями о судьбе человеческой. Почему Бог, приложивший столько усилий, чтобы создать человека и радоваться вместе с ним, теперь наблюдает его падение? Впервые Бог вынужден спуститься на Землю, чтобы очистить сердца людей и предотвратить их гибель. Человеческая несправедливость, алчность, эгоизм все еще затмевают разум, так что живая планета может превратиться в мертвую. Удивительное свойство писателя — думать о вечном, оставаясь в настоящем. Если бы он не верил в преображение человека, не писал бы книг о Замысле и Милосердии Бога, о Воле, Счастье и Жизни человека.

Сэридзава закончил «Мелодию Неба» верой в спасение человека, созданного для радости, а не для горя и печали. «Глядя из окна кабинета на огромное Небо, которое с первого дня Нового, 1993 года продолжало быть ясным, я, сложив ладони, молился о том, чтобы все люди на земле жили в мире, как дети Бога-Родителя, а в это время всю комнату наполняло тихое звучание Мелодии Великой Природы. Это было третьего января 1993 года». Последние строки Сэридзава написал 20 января 1993 года. «Для человечества наступает рассветное утро „жизни в радости“. Наслаждайтесь Новым годом, обещающим радость и счастье! Казалось, этот голос доносится с Неба, но если прислушаться, он раздается снизу. Бог-Родитель шлет весть об удивительной радости». Больше Кодзиро Сэридзава не написал ни строчки или продолжил писать в Мире Небесном, чтобы дошла до людей благая весть. Ушел «в последний путь в поисках музыки».

Неудивительно, что шестого апреля нескончаемым потоком шли люди проститься с писателем. Сменивший его на посту ПЕН-клуба Оока Макото вспоминает: среди них было много молодых женщин, по их щекам текли обильные слезы, и они не пытались их скрыть. Расставались с Учителем. По крайней мере, «ни один из официально признанных в литературном мире писателей не имеет столь непосредственного и тесного контакта со своим читателем». Об этом свидетельствуют и Общества друзей Кодзиро Сэридзавы.

И все же до сих пор Кодзиро Сэридзава остается загадкой. Не потому ли, что не укладывается ни в какие рамки? В душевной простоте он следовал внутреннему голосу своего доброго, целомудренного сердца. Все, что им написано, очень личное, но именно потому стало всеобщим, вызывает отклик в сердцах людей. Он ни на кого не похож — облекавший в слова волю безгласного Бога. И Бог его — личный, единственный для него и единый для всех. Потому каждый из читателей ощущал связь с ним, будто он писал именно для него, и начинал верить в себя и был за это несказанно благодарен. Такое возможно, когда преодолеешь эго. Все эгоцентрики похожи, но Великая Природа не создает подобий — истинное «Я» неповторимо. Каждый пробужденный живет в радости, в радости беспричинной. Просто потому, что видит солнце, беседует с деревьями, наслаждается луной, любуется красотой человека.

P. S. Не могу не сказать несколько слов о личном впечатлении. Я приезжала в Тэнри по приглашению издательства «Доюся (Друзья) Тэнрикё», которое обратилось ко мне с просьбой написать книгу об учении. Я с радостью согласилась. Чем больше я узнавала обитателей Тэнри, тем больше убеждалась, насколько благотворной для человеческого сердца может быть вера в Истину Неба. Тогдашний президент издательства Мацуи-сэнсэй, показывая достопримечательности города, привел меня в храмовый комплекс Оясато. Я наблюдала обряд тэодори (танец рук) и вслушивалась в Микагура-ута (Песню священного танца), помогающие людям очиститься от пыли. Какие просветленные лица! Простота и доходчивость — принцип учения: «асаоки, сёдзики, хатараки», что значит «рано вставать, быть честным, трудиться на совесть». И об этом мне рассказал Мацуи-сэнсэй, как и о духе «Истины-Искренности» (Макото-Синдзицу). Я написала об этом в книге «Чарующая радость жизни». И хочу выразить восхищение людьми, которых узнала позже по тем же душевным качествам: добросердечию, искренности, дружелюбию. Один из них — Набэсима-сан. Он сделал все возможное и невозможное, чтобы русские узнали о Кодзиро Сэридзаве, душа которого воплотилась в трилогию о Боге. Он и привел меня в дом, где жил Кодзиро Сэридзава, и познакомил с его дочерью Фумико-сан. В ее душе звучит Мелодия Неба — не потому, что она любит музыку и преподает в консерватории, а потому, что слышит Небесную Истину. Тот же алтарь, что описан во «Сне Великой Природы», освящает комнату жены Сэридзавы. Должно быть, напоминает Фумико о матери, посылающей вести из Истинного мира.

Такие встречи незабываемы. Не потому ли, что существует нечто поверх пространства и времени, как верит Кодзиро Сэридзава?