Утреннюю тишину нарушил посвист снарядов. Снаряды пролетели над самыми хатами, едва не зацепившись за верхушки верб, и разорвались — один на выгоне, второй на огородах.

Бабушка схватила ведро с водой, залила в печи недогоревшие головешки, выскочила во двор и скомандовала:

— Бегом в блиндаж!

Мы все бросились за ней. Сидим час, второй, пятый. А наверху грохочет война, молотит землю тяжелыми цепами, вытрясает из нее душу. Мама прислонилась к стене и, сжав зубы, стонет: снова у нее расходилось сердце. Глыжка забился в угол на мешок с сухарями, притих, словно и нет его. Бабушка все время бранит себя, что не послушалась Скока и не разобрала свинушник на перекрытие. А я сижу с самого края, почти у выхода, прикрытого корытом. Мне страшно и в то же время любопытно, что делается наверху, как там наши, где немцы. Бой гремит, грохочет, — кажется, по земле катают огромную железную бочку с камнями: с одной стороны наши, с другой немцы. Вот бочка где-то за околицей набирает разгон, фашисты жмут, и она катится по улицам, по хатам, по садам, по нашему огороду, сотрясая землю. Сейчас наедет на блиндаж, раскрошит гнилое ломье над головой, вдавит нас в песок. Но тут наши налегают с другой стороны, и бочка катится назад, гремя камнями по своим железным бокам. На сердце становится легче: наша взяла.

Я не выдержал и высунулся из-под корыта. Смотрю, по картошке, пригибаясь к земле, бегут два красноармейца — один в каске, у другого забинтована голова. Они то и дело падают наземь и стреляют в сторону Миронова сада. Отходят.

Я поделился тем, что увидел, со своими. Мама ничего не сказала, а бабушке это не понравилось.

— На улице им места не нашлось воевать, — неодобрительно сказала она. — Обязательно картошку людям вытоптать! — А потом набросилась на меня, будто это я их привел ка огород: — Сядь, ирод, пока тебе не показали, где раки зимуют.

К полудню все стихло. Слышно только, как стрекочут кузнечики в траве, словно маленькими пилками перепиливают сухие былинки. В чистом, безоблачном небе, широко распластав крылья, кружит коршун, а вокруг него с гомоном носится птичья мелкота.

Бабушка первой выбралась наверх.

— О господи, все кости зашлись, — простонала она и подалась на разведку.

Ей не терпелось увидеть, цела ли наша хата, не случилось ли чего с коровой, не добрались ли куры до грядок. Но до хаты бабушка не дошла. Она трусцой прибежала назад и подняла нас по тревоге:

— Одарка! Скорей бери детей да в хату. Танки по огородам идут. Затопчут!

Мама испуганно ахнула, схватила за руку онемевшего Глыжку и — бежать. Я следом за ними.

Танки еще далеко, на горе. Они крушат заборы, ломают яблони, утюжат ржаные копны — идут напрямик, не разбирая дороги.

— Хату, может, объедут, — обнадеживает нас бабушка.

Меня, известное дело, не оттянуть от окна. Едва мама с бабушкой отвернутся — я уже и прилип к стеклу.

— Отойди, леший!

Отойду. А спустя минуту снова. Очень уж охота поглядеть, какие они — немцы.

— С рогами, — сердится бабушка.

С рогами не с рогами, а все-таки страшные. Рассыпались цепью по огородам, мундиры нараспашку, на боку железные ребристые жестянки, на животе автоматы. Идут, перекликаются, сигаретки в зубах.

Затрещал и рассыпался наш гнилой забор. Его сапогом повалил солдат. Повалил, посмотрел по сторонам, заглянул в бабушкин блиндаж и пошел дальше по овсянищу.

С нашего огорода он свернул в Миронов сад. Остановился под антоновкой, сорвал яблоко, надкусил и швырнул в траву — кислое. Подошел еще один. Вместе они облюбовали белый налив. Яблок на дереве было уже немного: дед Мирон их давно отряс и роздал красноармейцам. И мы с Санькой там малость походили. Однако на самой верхушке еще висело десятка два.

Немцы попробовали трясти, да где там — дерево старое, толстое. Тогда один из них, здоровенный, как колхозный племенной бык, передал свой автомат второму, ловко вскарабкался наверх и стал трясти изо всех сил. Яблоня заходила, закачалась, нижняя, самая развесистая ветка затрещала и словно бы нехотя опустилась на землю. Немец кувырком полетел с дерева, вскочил, и оба захохотали. Потом они собрали яблоки и пошли.

— Вот как! — возмутился я. — Без спросу зашли в чужой сад, дерево сломали… Разве так можно?

— А чего ж ты хотел от немцев?! — буркнула бабушка и снова: — Отойди от окна, сатана!

Когда во дворе у деда Мирона прогремела автоматная очередь и не своим голосом заскулила собака, я уже не удивлялся. А чего же я хотел от немцев?