Я не люблю его! Конечно, он ведет себя по-рыцарски, такой забавный, всегда готов помочь и так трогательно о малышке заботится, но любви я к нему не испытываю. Ну что мне делать?
Чем более грозные наступают времена, тем больше человека тянет все забыть и предаться безудержному веселью. Друзья Витуса не были исключением. За вином и виноградной водкой они просидели глубоко за полночь. Алкоголь развязал им языки и оглушил мозги. Фабио то и дело приходилось демонстрировать свои трюки, и если поначалу это получалось у него виртуозно, то по мере увеличения количества выпитого фокус все чаще не удавался. Яйцо, которое он так ловко извлекал изо рта, неожиданно падало на землю и разбивалось, разрезанный платок так и оставался разрезанным, а на внутренней стороне воротника сброшенного спьяну камзола обнаружился потайной резервуар, от которого по рукавам отходили две кишки. Таким образом, секрет льющегося из ладони вина был разоблачен. Однако эти маленькие аварии никак не ухудшали настроения всей честной компании, скорее, наоборот, всякий раз являлись поводом снова поднять кружку.
Единственными, кто воздерживался от спиртного, были Витус и Антонелла. А вот Фабио, Магистру и Коротышке на следующее утро пришлось расплачиваться за свою неумеренность. Они тяжело дышали, головы их буквально раскалывались. И даже обычно серьезный и рассудительный Гвидо страдал от сильной головной боли. Он обнаружил в себе весельчака, бражничал вместе со всеми и несколько раз развлекал народ у костра игрой на скрипке!
Витус не выдержал вида пригорюнившихся вокруг треноги, страдающих от похмелья товарищей. Притащив несколько котелков воды из колодца, он вылил их на головы несчастных.
Исторгая стоны и проклятия, те встряхнулись, как собаки, но потом им стало немного лучше. Несгибаемый Магистр даже объявил, что соленый супчик пришелся бы сейчас кстати. Якобы соль — старое испытанное средство от похмелья, в особенности если в голове буйствует кузнечный молот.
— Настоящая долина скорби — наш мир! — изрек он жалобным голосом. — Мои бериллы расколоты, солнце упорно прячется за облаками, вот-вот хлынет дождь, на носу зима, не говоря уж о подлой змее-чуме. Хоть бы Господь наконец свернул ей шею!
Столь длинная речь окончательно лишила ученого сил, и он в изнеможении снова плюхнулся на землю.
Витус похлопал его по плечу:
— Ну, раз уж ты напомнил, сорняк. — Он с серьезным видом обратился ко всем. — К великому сожалению, чума жива, как никогда. Подобно страшному змею, она ползет по стране, выискивая все новые жертвы и пожирая их.
Он поведал товарищам обо всем, что они вместе с Магистром увидели вчера в крестьянском доме, не забыв и вороха тряпья, которым наверняка перевязывали гноящиеся бубоны, описал опустевшие стойла и закончил свой рассказ:
— Мы не стали вчера говорить вам, что чума уже побывала в этом доме, чтобы не портить вечер.
— Dio mío! Aiuto! — истошно завопил Фабио. — Прочь отсюда! Здесь меня больше ничто не удержит!
— Нет, — твердо произнес Витус, собравшись с духом, ибо то, что он намеревался сказать сейчас, неизбежно должно было вызвать у всех бурю негодования. — Мы должны остаться здесь, и как минимум на два месяца.
— Что? Mamma mia! В этой дыре? Повтори это еще раз, кирургик!
— Но-но, нет-нет! Щё за новости?
— Моя скрипка! Она же может отсыреть! Ей нужно сухое место!
— Послушай, сорняк, ты хочешь остаться здесь? Почему же ты не сказал мне об этом вчера?
Витус с усмешкой посмотрел на друга:
— Вчера вечером? Но ты же был занят поглощением красного нектара!
— Ладно-ладно, потише. — Маленький ученый сжал виски. — Снимаю свой вопрос.
Витус подсел к костру и продолжал:
— Я отдаю себе отчет, что мое предложение вряд ли вызовет у вас прилив энтузиазма. Что с тобой, Антонелла, ты что-то все время молчишь?
Щеточница возилась у котелка с супом и ответила не сразу:
— Ведь ты сейчас назовешь нам причины своего решения, кирургик. У меня еще будет время высказаться.
— Правильно! Молодец, красавица! — Энано с нежностью посмотрел на девушку.
Витус уселся поудобнее, приготовившись к серьезному разговору.
— Позвольте вам все объяснить, друзья. Конечно, на первый взгляд мое предложение звучит безумно, но уже на второй и тем более на третий оно покажется вам разумным. Исходной точкой моих размышлений было то обстоятельство, что чума бушует уже повсюду. Ты сам, Фабио, сказал вчера, что мы окружены ею со всех сторон.
— Да, amico mío, именно так я и сказал.
— Итак, если у нас нет возможности уйти от эпидемии, мы можем просто остаться здесь.
— Sí, и что потом? Все мы превратимся в кроликов, дожидающихся страшного удава — чуму. О Dio mio, это плохая идея! Плохая, что ни говори!
— Погоди. Здесь у нас есть все, что нужно. В первую очередь, достаточное количество воды.
Гвидо, не выпускавший из рук футляр со скрипкой, затряс головой.
— Кирургик, ты, кажется, забыл, что колодец расположен на расстоянии не более пятидесяти шагов от зараженного дома. Каждый раз, отправляясь за водой, мы будем подвергать себя огромной опасности. Долго мы так не продержимся.
— Уи-уи, жрать будет нещего, только суп из ветра да клецки из воздуха!
— Точно, — поддержал его Магистр, — а главное — это то, что любой забредший сюда больной сможет заразить нас. И нам не удастся этого предотвратить.
Витус вздохнул. Он знал, что ему будет непросто убедить друзей.
— Послушайте меня внимательно и не перебивайте. Итак, мы останемся, но не совсем здесь. Мы перенесем нашу стоянку к колодцу. Вблизи источника воды нам будет легче. Потом мы самым тщательным образом вычистим наш новый лагерь, чтобы быть уверенными, что на земле не осталось ни одного вредного насекомого. Ни клопов, ни вшей, ни, главное, блох. Потом мы окружим себя огненным кольцом. Внутри его останутся колодец и наш лагерь. Кольцо будет иметь в диаметре двадцать шагов, и огонь будет гореть и днем и ночью. Я понимаю, что у вас на языке вертится тысяча вопросов, но дайте мне договорить: кольцо будет нашей защитой, главной карантинной мерой. Чума не сможет преодолеть его, я это знаю точно, поскольку сам когда-то прибегал к такому методу. В прошлом году я приказал разжечь такое кольцо вокруг Гринвейлского замка. То, что тогда удалось на большом пространстве, удастся и на малом.
— А если дождик заморосит? — поинтересовался Коротышка.
— Ты хочешь сказать, если дождь погасит огонь? Тогда мы снова разожжем его. Далее: вас, наверное, волнует, откуда мы возьмем столько горючего материала. Отвечаю: за домом находится большая поленница с целой горой дров. Судя по всему, крестьянин накапливал их годами. Спрашивается, почему? Потому что он содержал коптильню. В доме есть помещение, где под потолком подвешено море колбас, окороков и сала, чтобы грызуны не подобрались к ним.
Витус в очередной раз поменял позу, в которой сидел, и продолжил свою речь:
— Думаю, на основные вопросы я уже дал вам ответ: о защите и питании. Остаются более мелкие. К примеру, кто будет разводить и стеречь огонь. Полагаю, это должен быть Коротышка. Более подходящего человека для этой работы нам не найти. Далее: вас наверняка интересует, почему я говорил о двух месяцах, которые мы должны провести здесь. Прошлой ночью я покопался в книге De morbis. Это трактат, в котором описаны все болезни, их симптомы, последствия и, главное, методы лечения. Так вот, там сказано, что противочумный карантин должен длиться даже семьдесят дней. Говоря о двух месяцах, я надеялся, что змея издохнет раньше. В итоге хочу сказать, что я верю в нашу счастливую звезду. Если мы захотим, мы справимся с этой задачей. Ну, каково ваше мнение?
Товарищи, только что снедаемые вопросами и возражениями, прикусили языки. И лишь Антонелла медленно проговорила:
— И ты уверен, кирургик, что не заразился вчера в доме, где побывала чума? Судя по тому, что ты нам рассказал, хватило бы одного-единственного укуса блохи.
— Уверен. И Магистр тоже. Мы ни к чему не прикасались, только к ветчине и дровам. Но прежде чем разжечь огонь, нам надо будет несколько раз сходить в дом, чтобы принести запасы и дрова. И ты права: нужно быть предельно осторожными.
Фабио подал голос:
— Кирургик, а что будет с моими лошадьми? И с Буссолой, моей несравненной голубкой?
— Да, лошади — это проблема. Признаюсь, я и сам не знаю, что нам с ними делать. Либо они попадают в наш круг, либо ты отпускаешь их. Может, лучше отпустить их на все четыре стороны, поскольку места у нас немного, а они все покрыли бы навозом. К тому же у тебя наверняка нет запаса корма на такое длительное время.
Странствующий торговец чуть не поперхнулся:
— О, amico mío, бедные мои жеребцы! Разлука с ними разорвет мне сердце. Могу ли я, по крайней мере, сохранить свою любимицу?
— Ты имеешь в виду Буссолу? Ты даже обязан сохранить ее. Она станет нашей единственной связью с внешним миром. Голубка будет доставлять наши сообщения в Падую и приносить оттуда информацию. К примеру, о том, что известно о чуме. Или как поживает твой новорожденный сын. А может, и о том, что поделывает наш друг профессор Джироламо. Видишь, все будет, как обычно, с той лишь разницей, что тебе не придется разъезжать по стране.
— И что я не попаду на Рождество к своим дорогим. О, как мне будет их недоставать! — Фабио смахнул слезу.
Витус сам себе казался жестоким, но у него не было другого выхода: слишком многое предстояло еще обсудить.
— Свою повозку лучше всего поставь в середину кольца. Смотри, вот сюда. — Он взял палку и начертил круг на песке, а потом пометил место для повозки. — Теперь колодец. Он будет с краю. Вот наши спальные места. Запасы провианта — там. Быть может, мы спрячем их в яме, правда, в том случае, если обнаружим в хлеву и в сарае скоропортящиеся овощи. Копчености и так не протухнут. Костер для приготовления пищи будем разжигать здесь, под защитой повозки и поленницы, которую еще предстоит сложить. Между дровами и огненным кольцом соорудим отхожее место, чтобы нас не слишком донимали запахи.
— Иисусе Христе! Матерь Божья! — Магистр даже присвистнул от восхищения. — И все это ты придумал прошлой ночью?
Витус отбросил палку в сторону:
— Не все, но большую часть. — Он легко вскочил, подошел к своему коробу и вынул из него небольшую баночку.
— Что ты там опять задумал?
Ничего не ответив, Витус спросил Антонеллу:
— Вода уже закипела?
— Да, только что, кирургик.
— Прекрасно. — Сняв котелок с треноги, он поставил его на песок и высыпал туда содержимое баночки. — Это порошок из ивовой коры, — пояснил он. — Нет ничего лучше от тяжелой головы. Подождем немного, пока ферменты растворятся и отдадут свою силу. Потом каждый получит кружку напитка. Не хочу, чтобы вы понапрасну страдали, когда мы все вместе примемся за работу. — Он обвел взглядом товарищей. — Мы ведь будем работать?
Так как ни у кого не возникло возражений, вопрос был решен: огненному кольцу быть!
Потребовалось три дня напряженной работы, чтобы создать все условия для выживания пятерых мужчин и одной женщины. Потом настал торжественный момент. Коротышка поднес зажженную лучину к аккуратно сложенным в форме крута дровам. Огонь перекинулся на несколько пустых птичьих гнезд, которые тут же ярко вспыхнули, перебросив пламя на мелко нарубленные ветки, потом на более толстые, пока наконец не занялись крупные поленья.
Возведение дровяной стенки стоило больших усилий и пота и являло собой настоящее искусство. Каждый отрезок огненного кольца был сложен так, чтобы языки пламени не только долго держались, но и были нужной величины — не слишком маленькими и не слишком большими. Кольцо было высотой в два фута и таким образом достаточно велико, чтобы преградить дорогу в лагерь любой блохе и любой крысе.
Как только огонь заполыхал по всему кругу, был выставлен первый дозор, состоявший из Фабио и Гвидо. Их задачей было неутомимо нести вахту по внутренней стороне кольца. Они были обязаны контролировать состояние пламени и следить, не приближается ли кто-нибудь к лагерю извне. Продолжительность вахты составляла четыре часа, точно отмеренные песочными часами. Вооружены дозорные были мушкетом и несколькими кинжалами. При каждой смене караула оружие передавалось следующей паре, в этот раз Витусу и Магистру. Последняя пара, таким образом, состояла из Коротышки и Антонеллы.
Расчет был прост: если каждая пара в течение суток дважды несла свою вахту, то и днем, и ночью всегда кто-нибудь был на посту. Это давало чувство защищенности.
Когда кольцо ровно разгорелось по всему периметру, Антонелла подошла к Энано, поклонилась ему и сказала:
— Ты очень хорошо это сделал. Пусть у тебя больше нет ходулей, но для меня ты остаешься великаном.
И она поцеловала его на глазах у всех.
В огненном, кольце, на расстоянии одного дня пути к западу от Пьяченцы,
четверг, 12-й день ноября A.D. 1579
Я решил продолжить свои записи, пусть исследование чумы и не будет больше главным предметом моего дневника. Однако изложу все по порядку. Обобщив научные выводы о чуме, дополненные Магистром, профессором из Падуанского университета Джироламо и мной, я вместе с двумя своими прежними спутниками отправился в обратный путь, в Англию.
Пока наше путешествие нельзя назвать приятным. После вероломного ночного нападения на наш лагерь, которое мы едва отбили, мы поняли, что повстречались не только с разбойниками, но и с черной смертью! Все, что мы изучили до того в теории, приходится применять на практике: змея-чума воскресла и пожирает новые жертвы! Она теснит нас со всех сторон. А посему наш маленький отряд, к которому примкнули странствующий торговец Фабио, скрипач Гвидо и щеточница Антонелла, три дня назад принял решение стать лагерем в окружении защитного огненного кольца. Так мы намерены продержаться два месяца в надежде, что за это время чума выдохнется и сгинет.
Съестными припасами и водой мы, слава Богу, полностью обеспечены. Не было бы счастья, да несчастье помогло: торговец Фабио вез на продажу самую разную утварь, необходимую для ведения домашнего хозяйства. Это жизнерадостный человек. Кроме всего прочего, у него есть почтовая голубка, с помощью которой мы можем поддерживать контакт с внешним миром. Со своими лошадьми ему, однако, пришлось расстаться: жеребцам понадобилось бы чересчур много места, да и от огня они бы шарахались. Скрепя сердце Фабио отогнал их подальше и отпустил на волю. Какова же была его радость, когда через несколько часов умные животные вернулись и принялись щипать траву на почтительном расстоянии. С тех пор купец сохраняет с ними связь, время от времени подбадривая их криками.
О скрипаче Гвидо и щеточнице Антонелле мне особо нечего рассказать. Разве что упомяну, что последняя нашла общий язык с Коротышкой. То ли это простая дружба, то ли нечто большее… Во всяком случае, оба настояли на том, чтобы вместе ходить в дозор. Боюсь, придется за ними приглядывать, чтобы вахта не превратилась в любовные свидания…
А вообще-то, несмотря на тяжелые обстоятельства, будет интересно понаблюдать, как ведут себя люди, волею судеб оказавшиеся в небольшом замкнутом пространстве, когда извне грозит большая опасность.
Витус, сидя на ящике, обследовал рану на лбу Фабио. Повязку он снял еще два дня назад, чтобы обеспечить доступ воздуха к больному месту. С тех пор рана стала заживать гораздо лучше. Через три-четыре дня можно будет снять швы.
— О, кирургик, все на свете имеет свою положительную сторону! — живо воскликнул торговец. — Если уж я не смогу попасть на Рождество домой, то, по крайней мере, не испугаю Миабеллу своим ужасным видом.
Витус рассмеялся:
— Твой вид не так ужасен. А когда я сниму швы, останутся лишь маленькие рубцы на местах проколов.
— Правда? Fantastiko! Тогда я избавлю жену от волнений и не стану писать о нападении.
— Ты хочешь сказать, что опять собираешься послать Буссолу с весточкой в Падую?
— Именно так, amico mio. Я сгораю от нетерпения узнать наконец побольше о своем сыночке.
— Понимаю. По-моему, тебе следует написать о нашем огненном кольце, чтобы дома не беспокоились. Думаю, слухи, что здесь опять вспыхнула эпидемия, уже дошли до Падуи. Может, болезнь уже и до Венеции добралась.
— Certo, sí! Этого нельзя исключать, страшно даже подумать! Я буду молиться святому Антонию, чтобы с моими родными ничего не случилось. Прямо сейчас и напишу. — Фабио поднялся, чтобы взять перо и бумагу, но Витус окликнул его:
— Можно я пошлю привет профессору Джироламо?
— Да-да, почему бы и нет?
Через час Буссола взмыла вверх, унося на одной ноге приветственное послание семейству Фабио, а на другой — коротенькое письмо профессору. В нем Витус рассказал о том, что с ними случилось, упомянул огненное кольцо, а потом описал форму и цвет бубонов, которые видел на телах умерших от чумы, обратив особое внимание на связь между блошиными укусами и расположением наростов. По его наблюдениям, укус в руку влечет за собой появление бубона под мышкой, а в ногу чреват бубоном в паху. Он спрашивал, что думает профессор о его тезисе, согласно которому разбухание лимфатических узлов есть не что иное, как защита от чумных миазмов, ибо таким образом им перекрывается путь к туловищу и, соответственно, к жизненно важным органам. Извинившись за краткость письма и передав привет от Магистра и Коротышки, он под конец заверил профессора, что причин для беспокойства о нем и его спутниках нет.
Не успела Буссола исчезнуть за горизонтом, как начал накрапывать дождь, что заставило Фабио с тревогой взглянуть на небо. Он испугался за свою голубку. Небо и в самом деле затянулось черными тучами, а с юго-запада подул сильный ветер.
Неожиданно перед Витусом появился Коротышка с мушкетом за плечом.
— Пойди сюда, — шмыгнул он носом, — надо посекретнищать.
— В чем дело? Что-то случилось? Еще нет четырех. До конца твоей вахты нужно еще хотя бы раз перевернуть песочные часы. Огонь гаснет?
— Но-но, нет-нет. Дровишки трещат себе потихоньку. — Энано смущенно теребил свой пояс.
— Тогда зайди в палатку. Ты что-нибудь обнаружил? Чужой приближается?
— Да нет же! Я нащет Антонеллы. Ей нехорошо. Погано ей.
— Тогда пусть ложится. Я сейчас к ней зайду. А ты продолжай дежурство.
— Лады, — голос Коротышки звучал непривычно кротко. Он развернулся и продолжил обход.
Заглянув чуть позже к щеточнице в ее палатку, Витус обнаружил девушку лежащей на подстилке из соломы с натянутым до подбородка одеялом. На лице Антонеллы поблескивали капельки пота. Он опустился на корточки и положил ей ладонь на лоб.
— Жара у тебя, по-видимому, нет. Скажи мне, не болит ли у тебя что-нибудь, и если да, то где.
Антонелла подавила вздох и отвернулась.
— Если ты не будешь отвечать, я не смогу распознать твою болезнь.
— У меня ничего не болит, кирургик.
— Неправда. Разумеется, тебя что-то беспокоит. Или ты улеглась в шутку? Коротышка волнуется за тебя. Ну давай, выкладывай!
Но Антонелла молчала. Лишь изредка по ее телу пробегала дрожь и с губ срывался тихий стон.
Выждав еще какое-то время в надежде, что она передумает, Витус оставил затею. Если человек не хочет, чтобы ему помогли, никто не в силах ему помочь. Пожав плечами, он поднялся и подошел к выходу.
— Я потом встану и приготовлю еду, как обычно, — тихо сказала она вслед.
Витус недоверчиво покачал головой. Однако он ошибся. Когда в четыре Коротышка вернулся с вахты, а Фабио и Гвидо заступили на свое дежурство, Антонелла поднялась и начала готовить ужин. Энано вовсю помогал ей. Разжег костер, отдраил котелок, принес воды, порезал маленькими кусочками сало и колбасу, все это время без умолку разговаривая с ней.
— Ты можешь мне объяснить, какие такие важные вещи обсуждает эта парочка? — Магистр вздремнул после обеда и теперь, проснувшись, зевал во всю глотку.
— Понятия не имею. Знаю только, что до этого Антонелла неважно себя чувствовала. Что-то с ней неладно. А что именно, она не захотела мне сказать.
— Типичная женщина. Вечно они окружают себя тайнами. Ну, главное, она опять здорова. Кстати, а что ты ищешь в своем коробе?
— Ничего. Просто проверяю запас лечебных трав. Нездоровье Антонеллы напомнило мне о том, что пора провести инвентаризацию.
— Ага. А мне пора пустить фонтанчик. Пойду в уборную. — И маленький ученый исчез за стеной из дров.
Витус крикнул ему вдогонку:
— Эй, когда закончишь, будь другом, закопай наши совместные отходы, а то в лагере начинает пованивать.
— Почему все должен делать я? — раздался ворчливый голос Магистра из-за поленницы. — Почему бы этого не сделать Фабио? Или Гвидо?
Витус усмехнулся. Он прекрасно понимал, что его друг не рвется выполнять эту работу, однако кто-то же должен был сделать ее. Закрыв свой короб, он пошел к повозке и взял оттуда две лопаты. Потом прошествовал вместе с ними к отхожему место, где Магистр как раз закончил свои дела.
— Фабио и Гвидо несут вахту. Как будто сам не знаешь. На, лодырь, держи лопату. Я помогу тебе, вдвоем веселее.
Магистр засопел:
— Если бы мое обоняние было бы таким же плохим, как и зрение, это многое бы упрощало. Спасибо, сорняк.
Совместными усилиями они вырыли яму, закопали туда фекалии и засыпали все землей. Дождь кончился. Окончательно стемнело, и друзей потянуло к костру, где возились с ужином Антонелла и Коротышка. В супе было много мяса и овощей, поскольку друзьям удалось отыскать в крестьянском доме еще и несколько мешков с бобами, необмолотой пшеницей и репой, предусмотрительно спрятанными хозяином в подполе.
Антонелла налила суп в общую большую миску. От него исходили пар и изумительный аромат. Ее давешнее недомогание, очевидно, прошло, поэтому Витус не стал больше возвращаться к этой теме. К тому же еда была слишком хороша, чтобы отвлекаться от нее.
Наверное, у нее просто месячные.
— Тс-с, тише, Щетинка! Ну как дела? Все в порядке? — Коротышка присел на корточки возле Антонеллы и заботливо взял ее за руку.
— Нельзя тебе сюда приходить. Что, если другие заметят?
— Ерунда! Фабио и Гвидо караулят, а Витус с Магистром дрыхнут без задних ног. Все в порядке?
— И не называй меня все время Щетинкой!
— Пощему? Ты же щетки делаешь, знащит, Щетинка, по-моему, ощень ласково. Так как ты себя щувствуешь?
— Получше. Но днем сегодня я думала, что умираю. Ты меня не выдал?
— Как я мог! Когда ж срок? — Энано взял руку Антонеллы в свои ладони, чтобы согреть. Со стороны могло показаться, что белка держит в лапках орех.
— Если б я знала! — Щеточница тяжело вздохнула. — Скорей бы уж все было позади! Мне так страшно!
— Я ж с тобой. Не дрейфь!
— Ты обещал принести мне лекарство. Тот напиток из ивовой коры, который кирургик недавно делал. Кажется, хорошо помогает от болей. Ты не можешь мне раздобыть порошок?
— Могу, могу, Щетинка! Я ж люблю тебя! Еще как люблю! Ни одной куколки еще так не любил! Ты моя душещка!
— Тогда принеси мне порошок. — Рука Антонеллы судорожно сжалась. Это не укрылось от Коротышки, и он догадался, что на его возлюбленную сейчас накатит новая волна боли. Он рывком вскочил, быстро побежал в мужскую палатку, где стоял короб Витуса, и на цыпочках прокрался туда. До его ушей донесся мерный, спокойный храп. Не было видно ни зги, и он на ощупь прошел дальше. Наконец добрался до короба. Принялся шарить в поисках баночки, заклиная Великого Бракодела, чтобы помог найти ее, и, как ему показалось, действительно нашел. Отсыпал себе в ладонь одну порцию, другой рукой спрятал баночку обратно и выбрался из палатки. Снаружи было немного светлее благодаря отблеску огня. Коротышка подошел к котелку, взял поварешку и зачерпнул остатки супа, в который высыпал порошок. Потом прошлепал к палатке Антонеллы, отщипнув по пути лучину от полена, и помешал ею суп.
Опускаясь рядом со щеточницей, Энано с гордостью прошептал:
— Принес порошок в хлёбове!
— Хлёбове? — переспросила Антонелла бесцветным голосом.
— Хлёбово — это суп, моя Щетинка. Он тебе понравится, ведь там порошок от боли! Ну давай, опрокинь!
Антонелла выпила маленькими глоточками содержимое поварешки и бессильно откинулась назад.
— По-моему, я тоже люблю тебя, — выдохнула она.
Через два дня, около девяти вечера, когда Витус с Магистром стояли в дозоре, маленький ученый сокрушенно произнес:
— В роли дозорного от меня немного пользы, все равно я почти ничего не вижу. Но вот то, что огонь почти догорел, я вижу отчетливо.
— Что? Что ты говоришь? — встрепенулся Витус. Он был целиком погружен в свои мысли, что совершенно естественно при однообразном движении по кругу.
— Я говорю, огонь почти догорел, — повторил Магистр. — Что там происходит с Коротышкой? Мне казалось, он отвечает за поддержание огня? Вместо того чтобы следить за огнем, он постоянно увивается вокруг Антонеллы.
— Коротышка обеспокоен ее здоровьем, и, боюсь, не беспочвенно. Сегодня утром он хотел сделать ей настой ивовой коры, поскольку она страдает от сильных болей, но мой запас почти иссяк. Странно, я думал, в баночке еще много порошка. Во всяком случае, я разделяю его тревогу за Антонеллу. Если бы она, по крайней мере, призналась, что у нее болит! Сначала я думал, что у нее чересчур болезненные месячные, но состояние держится слишком долго. Надеюсь, что у нее хотя бы нет одной из этих неизлечимых женских болезней, вроде кисты или еще чего-нибудь.
Друзья как раз поравнялись с мужской палаткой. Витус просунул голову внутрь и тихонько позвал:
— Эй, Энано! Энано, ты слышишь меня? Проснись! Огонь гаснет.
Никакого ответа. Лишь мощный чавкающий всхрап. Магистр посветил внутрь палатки.
— Эй, Коротышка! Поднимайся! Ну и ну! Витус, надеюсь, ты видишь то же, что я?
— Да, малыш демонстрирует полное отсутствие. Отгадай с трех раз, где он торчит. Забота об Антонелле — весьма достойное дело, но ночные визиты в ее палатку — это уже перегиб.
— Да-a. Неистребимое влечение. Мужчину всегда тянет к женщине. Вряд ли кто-нибудь поймет его лучше, чем я. И тем не менее, Коротышка должен поддерживать огонь. — Магистр откинул входной навес и осветил женскую палатку изнутри. — Извини, что беспокоим, но… О Господи!
— Что там? — спросил Витус и тут же увидел сам: щеточница лежала с широко раздвинутыми ногами, под спину у нее было подложено несколько одеял, а между зубов зажата чурка, в которую она вгрызалась изо всех сил. Коротышка сидел рядом на корточках, поддерживал ее голову и охлаждал лоб мокрой тряпицей. — О Господи! — вырвалось теперь и у Витуса. — Она ж рожает!
— Эх вы, шуравли, это ж было сразу видно! Неужто не заметили? Я об этом знаю давно. Сразу догадался. — Энано опустил тряпку в тазик с водой, выжал и снова положил на лоб своей подруге. Антонелла с благодарностью взглянула на него, но тут же жалобно застонала и забилась головой о подушку. По всему телу пробежала дрожь: начались схватки. Чурка выпала у нее изо рта, и Коротышка снова сунул ей деревяшку меж зубов.
— Сделай что-нибудь, Витус! — взмолился он. — Побыстрее, пожалуйста!
Витус все еще не мог прийти в себя:
— Какой же я безмозглый дурак! Слепой остолоп! Как же мне не пришло в голову самое естественное объяснение? Антонелла беременна!
Теперь он наконец догадался, что было причиной всех ее недомоганий. Мысли мешались у него в голове. Он еще никогда не принимал роды, и им вдруг овладел страх — страх не справиться, но Витус подавил его. Ведь он врач, и, значит, от него должны исходить спокойствие и уверенность.
— Разумеется, не волнуйтесь, все будет хорошо. Антонелла не первая в этом мире, кто рожает ребенка. А теперь слушайте, что надо делать: ты, Энано, идешь на улицу и занимаешься огнем, он уже почти погас.
— Уи-уи! — Коротышка еще раз нежно погладил свою Щетинку по щеке и кубарем выкатился из палатки, не скрывая облегчения, что Витус взял на себя всю ответственность.
— А ты, Магистр, разбуди Фабио и Гвидо. Им придется нести дежурство. И раздуй костер, мне нужна горячая вода.
— Уже бегу! — Маленький ученый выскочил наружу.
— Принеси мне мой короб! — крикнул ему вдогонку Витус. — И побольше света! — Потом он присел возле Антонеллы и вынул чурку у нее изо рта. — Ты в состоянии говорить? — мягко спросил он.
— Да-а, кирургик.
— У тебя уже начались схватки?
— Да-а…
— Разреши? — Он приподнял ее монашеское одеяние и оголил вздувшийся живот. — Согни ноги в коленях, если тебе так удобнее. — Ему смутно припомнилась когда-то виденная иллюстрация, на которой была изображена роженица в постели. У нее так же были подтянуты ноги, а вокруг нее хлопотали акушерка и трое врачей. Трое, а он был один… Множество вопросов вертелось у него на языке, и прежде всего: почему они утаили от него правду. Но теперь все это уже не имело значения.
Простыня между ног женщины была мокрая.
— Воды уже отошли? — спросил он.
— Да-а.
В трактате «De morbis», в главе о родовспоможении, Витус когда-то читал, что после того, как лопнет плодный пузырь и отойдут околоплодные воды, непосредственно начинаются роды. Еще там было написано, что роженица должна поддерживать процесс, активно тужась… И куда пропал Магистр с коробом? Он бы с удовольствием заглянул сейчас еще разочек в свой трактат, чтобы выяснить, чем можно помочь Антонелле.
Тихое поскуливание вывело его из размышлений. Похоже, у Антонеллы началась очередная схватка. Ее голова вновь забилась на подушке. Витус был бы рад вынуть из ее рта деревяшку, но, пока он не мог предложить ей взамен другого средства от боли, не стал делать этого. Он лишь смочил тряпицу в тазике, выжал и вытер пот со лба роженицы.
— А вот и я! — наконец-то вернулся Магистр. В руках у него был короб и две лампы.
— Спасибо, дружище!
Ученый поставил в углу лампы и тут же снова исчез, успев бросить:
— Горячая вода сейчас поспеет!
Губы Витуса тронула легкая усмешка. Насколько его друг порой несдержан на язык, настолько же надежен, когда дело касалось серьезных вещей. Он повернулся к роженице:
— Сейчас посмотрим, чем я могу тебе помочь. Так, заглянем в мой короб. Отлично, он уже открыт. Для начала несколько кусков чистой ткани. Чистота в работе хирурга очень важная вещь, чтоб ты знала. Впрочем, тут мнения врачей расходятся. Некоторые считают, что именно грязь усиливает образование гноя в ранах, а гной якобы способствует выведению больных соков из организма. Только я в это не верю.
Витус намеренно был так многословен, по опыту зная, как успокаивает и отвлекает размеренная речь.
— Мой запас порошка из ивовой коры, к сожалению, почти иссяк, так что надо придумать какое-нибудь другое обезболивающее средство.
— Я… я его… уже получала.
— Как? Тебе его уже давали? — Витуса осенило. — Так это Коротышка таскал у меня порошок, чтобы делать тебе обезболивающий напиток?
Антонелла через силу кивнула.
— Вот дурачок! Ему надо было спросить меня.
— Это я… не хотела.
— Да-да, и я начинаю понимать, почему. Ты стеснялась своей беременности, и еще несколько дней назад у тебя не было повода афишировать ее. Но теперь, когда мы замкнуты в огненном кольце, все выглядит иначе, не так ли?
Антонелла снова ответила слабым кивком.
— Теперь мне многое становится понятно: и почему ты отказывалась от вина, и почему проявила такой интерес, узнав, что жена Фабио на сносях. И вот почему ты так возмутилась, когда Фабио заявил, что делает жене в год по ребенку и снова уезжает, а потом навострила уши, когда он спросил меня, какие осложнения бывают при родах… Так-так, что же еще есть в моем коробе? Поскольку ивовый порошок почти кончился и у меня нет лауданума, надо придумать что-нибудь другое. Пожалуй, я приготовлю тебе микстуру из высушенного опиумного молока, дурмана и красавки, Atropa belladonna. Она поможет тебе, когда боли станут совсем уж невыносимыми. Но пока ведь до этого не дошло?
Словно уличая его во лжи, на Антонеллу обрушилась новая схватка. Она взвыла, впилась зубами в чурку и вцепилась Витусу в руку. Подивившись ее необычайной силе, он подумал: «Такая энергичная женщина должна благополучно перенести весь процесс».
— Дыши спокойно и ровно, а потом задержи воздух и тужься, все остальное произойдет само собой, — произнес он, сам не веря в свои слова. Разговаривая с ней, он готовил лекарство. Лопаточкой соединил три компонента, раздавил их и вымесил, пока не образовалась беловато-зеленая субстанция. — Теперь дело только за Магистром с горячей водой.
— Магистр с горячей водой прибыл, — раздался в этот момент голос маленького ученого, и он поставил на землю большую кастрюлю. — Целая вечность ушла, пока нагревали. Сам ведь знаешь, когда надо быстро…
— Спасибо. Хорошо, что ты здесь, старый сорняк. — Витус с облегчением взял альбарелло, цилиндрический сосуд из майолики, наполнил горячей водой и развел в ней лекарство. Поскольку он впервые смешал эти три вещества, то не был уверен, каков будет обезболивающий эффект напитка. Впрочем, думать об этом некогда. В крайнем случае можно будет увеличить или уменьшить дозу.
По измученному телу роженицы вновь прошла судорога. Антонелла издала такой душераздирающий вопль, что в следующую секунду у входа в палатку возник Коротышка. Дрожащими губами он выговорил:
— Щ-щё такое? Щ-щё с ней случилось?
— Все нормально, Энано. Не волнуйся. Как дела с огнем? Везде горит?
— Нет, щё не управился, но в основном полыхает.
— Тогда иди займись своей работой. Мы тут без тебя не пропадем.
Коротышка неохотно подчинился и исчез.
Следуя указаниям Витуса, Антонелла начала дышать глубоко и спокойно, потом задержала воздух и стала тужиться. Вслед за этим торопливо выдохнула и перевела дух. Пока Магистр поддерживал ей голову и охлаждал лоб, Витус повесил фонари под потолок палатки и присел на корточки между ее ног. На какой-то момент стыдливость стала острее боли, и она хотела сомкнуть колени, но Витус снова развел их.
— Я врач, — только и сказал он.
Он склонился вперед, чтобы получше рассмотреть, как далеко продвинулись роды. Влагалище было уже широко раскрыто, в середине зияющего отверстия показались волосики. Головка младенца? Должно быть, да! У Витуса камень упал с души.
— Твой ребенок лежит нормально, тебе нечего бояться. Я уже вижу его головку, — подбодрил он роженицу.
Его слова, похоже, придали новые силы Антонелле, и она удвоила свои старания. Ее ритмичное дыхание: вдохнуть — выдохнуть — вдохнуть — натужиться — привело к тому, что макушка младенца высунулась еще на долю дюйма.
— По-моему, он выходит! — обрадованно воскликнул Витус.
Однако он поторопился. Антонелла перестала тужиться, и ей потребовалось время, чтобы снова восстановить мерное дыхание. Головка скользнула назад.
— Тебе очень больно? Дать лекарство?
Антонелла с остервенением затрясла головой, деревяшка дробно застучала о ее зубы.
«Какая женщина! — промелькнуло в голове у Витуса. — Неужели всем роженицам приходится так страдать?» Он в который раз пожалел, что так мало знает о родовспоможении. Впрочем, где он мог набраться опыта? В Камподиосе, где он вырос, жили одни монахи, а у них детей не было.
— Ааааооооххх! — закричала Антонелла от боли и отчаяния, тужась изо всех сил.
Витус снова увидел, как показались волосики.
— Давай! — услышал он вдруг собственный голос. — Давай, давай! Он вот-вот выйдет!
Показался еще кусочек головки. Витус подхватил ее снизу, и вдруг в потоке крови, слизи и воды ему навстречу выскользнул ребенок. Он подхватил его, сам толком не успев осознать, что произошло.
— Девочка! — воскликнул Магистр. — Если мои глаза не подводят меня, как обычно!
— Да, девочка, — подтвердил Витус. — Маленькое чудо. Маленький человек.
— Уй, уже родился? Можно мне тоже посмотреть? — Коротышка прошмыгнул в палатку. — Уй, какая малюсенькая козявощка! — Его глаза увлажнились. — И щё это со мной? Молодец Щетинка, Великий Бракодел благословил тебя!
Антонелла устало кивнула. Ее лицо осветила улыбка.
Витус все еще держал в руках ребенка.
— Ну-ка, Энано, перережь пуповину, вот ножницы.
Коротышка немного напрягся, но выполнил указание.
Витус взял малютку за ножки, перевернул ее вниз головой и легонько шлепнул по попке. Та сразу запищала.
— Похоже, ребенок здоровенький!
Магистр добродушно проворчал:
— Да, в особенности легкие.
Энано взял у Витуса из рук новорожденную.
— Дай-ка мне козявощку. Ох, какая же она сладкая, моя маленькая Нелла!
— Нелла? — переспросил Витус.
— Хорошее имя, ведь она кусочек Антонеллы, точно?
— Тебе не откажешь в логике, — буркнул Магистр. — Но чтоб ты стал делать, если б родился мальчик?
— Тогда бы его звали Тонио! — нашелся Коротышка. Он качал малышку на руках и восторженно разглядывал маленькое личико и кукольные ручки. Все в ребенке было еще меньше, чем у него, и это ощущение было необычайно приятным.
Витус тем временем тщательно исследовал детское место и отложил его в сторону. Потом взял из рук Коротышки ребенка и насухо вытер покрывалом.
— Дай мне ее. — Антонелла протянула слабые руки.
Витус осторожно положил ей малышку на сгиб локтя. Молодая мать счастливо улыбалась.
— Хорошая работа, — похвалил Магистр, не уточняя, имел ли он в виду помощь Витуса или подвиг самой матери, но это уже не играло роли, поскольку в этот момент малютка опять заплакала, истошно и жалобно. Трое друзей беспомощно переглянулись. Неужели у ребенка все-таки был какой-то дефект? Скрытый недуг? Или они что-нибудь сделали не так? А на первый взгляд вполне здоровое дитя…
Пока они озадаченно смотрели друг на друга, крик неожиданно стих. Антонелла сделала именно то, что на ее месте сделала бы любая мать: приложила ребенка к груди.
Магистр подмигнул:
— Новый гражданин Земли!
Витус с облегчением рассмеялся:
— Скорее, новая гражданка. — Он собирался вымыть молодой матери нижнюю часть туловища и поставить компресс из льняной материи на истерзанное лоно, но Антонелла дала ему понять, что сделает потом все сама. Витус не настаивал.
Магистра снова потянуло на высокое:
— Давайте возблагодарим Господа, что все так хорошо закончилось.
— Точно, читай «Отче наш»! — поддакнул Коротышка? в прежние времена набожностью не отличавшийся.
Витус подвел итог:
— Это воскресное дитя, рожденное под знаком Скорпиона. Давайте помолимся и возблагодарим небо.
И они сделали это.
В огненном кольце,
среда, 78-й день ноября A.D. 1579
В прошлое воскресенье щеточница Антонелла произвела на свет ребенка. До этого никто не замечал ее состояния. Вероятно, это следствие нашей мужской беззаботности. Один только Коротышка знал об ее беременности, но помалкивал. Теперь он заботливо оберегает молодую мать и дитя. Похоже, она отвечает ему взаимностью. В жаргоне, которым он так усердно пользуемся и который служит своего рода защитой для бродяг и балагуров, нет слова «любить», поэтому он часто говорит ей: «Ты моя краля». Я не раз слышал, как оба признавались друг другу в теплых чувствах. Лишь бы их любовь не привела к осложнениям в нашем отряде.
Слава Богу, роды не подвергли мое искусство врачевателя чересчур большим испытаниям. Все случилось довольно быстро, вероятно, именно так, как задумала природа, и я даже не успел еще раз заглянуть в раздел «Родовспоможение» трактата «De morbis». Так же мало понадобился болеутоляющий препарат, который я до этого приготовил специально для Антонеллы. Я взял высушенное опиумное молоко, порошок дурмана и Atropa belladonna — экстракт красавки обыкновенной, затем смешал все компоненты в соотношении 2:1:1. Сохраню лекарство в альбарелло, однако, надеюсь, оно мне не понадобится.
После рождения ребенка у Коротышки нет других забот, кроме маленькой Неллы — так он и мать называют девочку. Он все время возится с ней, таскает на руках и помогает Антонелле. Его преданность настолько велика, что он забросил свои обязанности хранителя огня и дежурного, что не находит понимания у других, особенно у Фабио и Гвидо. Мне пришлось приложить определенные усилия, чтобы погасить назревавший конфликт. Тем не менее разделение дежурств остается проблемой, тем более что Антонелла пока не в состоянии ходить в дозор. Она очень слаба и у нее жар, однако она отвергает любую помощь. Если ей станет хуже, мне придется вмешаться, хочет она того или нет.
Быть может, в будущем придется отказаться от дневной охраны, впрочем, лишь в том случае, если не будет другого выхода. В последнее время участились случаи, когда наш огонь привлекал любопытных, нищих, отбившихся солдат или бродяг. Не желая иметь с ними ничего общего, мы отделываемся от них, выкрикивая, что крестьянский дом и вся округа заражены чумой. А сами мы якобы вознамерились сгореть, чтобы всевышний смилостивился и избавил род людской от заразы. Ложь во спасение, которая неизменно срабатывает.
К лошадям, по-прежнему ищущим нашей защиты за пределами круга, прибилась коза. Никто не знает, откуда она взялась. Может, мы проглядели ее, когда обыскивали дом.
Вчера Коротышка признался мне, что тяжело переживал потерю ходулей, но малютка Нелла с ее солнечным, светлым нравом примирила его с утратой. Мы с Магистром рады за него.
Фабио частенько плачет в последние дни — странное зрелище, учитывая его колоссальные размеры. Он тоскует по жене и детям. Малышка Нелла постоянно напоминает ему о том, что он и сам недавно стал отцом. Его крылатая любимица Буссола пока не появлялась, что тоже не прибавляет ему оптимизма.
Поведение Гвидо также заставляет меня задуматься. Его отношение к скрипке с каждым днем становится все более странным. Он теперь с ней даже в отхожее место ходит, из страха, что в его отсутствие с ней может что-нибудь произойти.
Надеюсь, что жизнь войдет наконец в нормальное русло.
Витус сидел в палатке Антонеллы и пытался влить в рот женщине горячий мясной бульон. Вообще-то этим хотел заняться Коротышка, но ему пришлось заботиться о Нелле, а делать все одновременно не мог даже он. Поэтому он сидел в мужской палатке с ребенком на руках и напевал своей «лапушке» воровские песенки.
— Выпей хоть ложечку, — попросил Витус.
— Нет, спасибо, кирургик. — Из когда-то цветущей, сильной женщины за последние дни ушли почти все силы. Ее то мучил жар, то бил озноб, то она обливалась потом, то стучала зубами так, что всем становилось страшно.
— Тебе лучше поесть, — сделал Витус еще одну попытку. — Подумай о малышке. Как ты собираешься кормить ее молоком, если сама ничего не ешь?
— Не хочу.
— Ну ладно. — Он отложил ложку в сторону. — Антонелла, я должен с тобой поговорить. Не хочу тебя понапрасну пугать, но твое состояние меня очень тревожит. У тебя все признаки сильной инфлюэнцы. Ты страдаешь, тебя все еще мучат сильные боли в паху, как ты говоришь. И тем не менее ты не разрешаешь мне тебе помочь. Ты что, хочешь, чтобы нас всех одолела инфлюэнца?
Антонелла с видимым усилием покачала головой.
— И еще один момент, поскольку ты, кажется, понимаешь только конкретные вещи: симптомы инфлюэнцы могут быть очень схожи с чумными. А что это означает, если ты заразилась чумой, объяснять, надеюсь, не надо. Если уж ты не хочешь есть, ответь хотя бы на мои вопросы: есть ли у тебя, кроме лихорадки, понос?
— Н-нет… — На лице женщины было написано, насколько ей неприятен этот вопрос.
— Была ли у тебя в последние дни сильная рвота?
— Нет-нет.
Витус с облегчением вздохнул. Однако некоторое сомнение у него все еще оставалось.
— Боюсь, что мне придется еще взглянуть на твой пах. Только в том случае, если и там нет вздутий или бубонов, я могу быть уверен, что у тебя всего лишь инфлюэнца.
— Нет.
— Нет? — Витус начал сердиться. — Послушай, Антонелла, сейчас не время для ложной стыдливости! Я врач и должен тебя обследовать. И не потому, что это мне доставляет большое удовольствие, а из тревоги за всю нашу группу. К тому же один раз я уже видел тебя голой. — Не дожидаясь ее ответа, он задрал ее монашеское платье.
Антонелла невольно дернулась и закрыла рукой лоно, словно спасая свою невинность. Не обращая внимания на ее жест, Витус обследовал паховую область. Слава Богу, никаких признаков бубонов!
Он снова опустил ее подол.
— У тебя лихорадка, но чумы у тебя нет. Похоже, наше огненное кольцо действительно дает хорошую защиту. Скажи честно, неужели обследование было таким ужасным?
Молодая мать грустно покачала головой, на ее глазах выступили слезы.
— Вот это да, ты плачешь? А ведь у тебя есть все причины быть счастливой. У тебя есть здоровый ребенок, у тебя есть Коротышка, который тебя любит.
— В том-то и дело! — Слезы из глаз Антонеллы потекли уже ручьями. — Он-то любит меня, а я… я…
— Да?
— Я не люблю его!
— Что-что?
— Я не люблю его! Конечно, он ведет себя по-рыцарски, такой забавный, всегда готов помочь и так трогательно о малышке заботится, но любви я к нему не испытываю. Ну что мне делать?!
— Но я же сам слышал, как ты говорила ему: «Я тоже люблю тебя».
— Да, говорила, потому что хотела радость доставить. У меня с ним то же самое, что с Рокко, только наоборот. — Антонелла отвернулась к стене и тихонько всхлипнула.
— Рокко? Кто это? Твой отец?
— Нет-нет, это был мой… мой возлюбленный. Отец уже больше десяти лет как умер. Все, что я рассказывала об отце, вообще-то относилось к Рокко. Я какое-то время странствовала вместе с ним по стране. Я очень любила его, больше жизни, но, узнав, что я жду от него ребенка, он ударился в бега. — Она судорожно вздохнула.
Витус вынул альбарелло из коробки с лекарствами и развел в воде небольшое количество смеси опиумного молока, дурмана и красавки.
— Понимаю. Ты любила Рокко, а он не отвечал тебе взаимностью. С Коротышкой теперь все происходит как раз наоборот. А он знает историю с Рокко?
Антонелла кивнула утвердительно.
— И несмотря на это, любит тебя… Да, это любопытно, очень любопытно. Честно говоря, ничего не могу посоветовать. Лучше всего тебе бросить сейчас все свои силы на выздоровление, а все остальное решится потом само собой.
Влив в рот Антонелле немного своей микстуры, он продолжил:
— Лекарство навеет приятные мысли и погрузит тебя в сон. А через пару часов я наведаюсь к тебе.
Витус сидел у костра под блеклыми лучами полуденного солнца и вытаскивал нити из шрама на лбу Фабио. Рана уже срослась по всей длине.
— На тебе все хорошо заживает, Фабио, — с похвалой в голосе заметил Витус.
— Моя Миабелла то же самое всегда говорит, кирургик. — У странствующего торговца сегодня было не такое плаксивое настроение, как обычно. Может, потому что светило солнце и его лошади паслись неподалеку от огненного кольца, так что уже утром он мог подбодрить их радостным приветствием. Коза была там же, но на нее он не обращал особого внимания.
— В самом деле? — Витус уже собирался отложить в сторону пинцет, когда над их головами вдруг раздалось хлопанье крыльев и послышалось возбужденное воркование Буссолы. Она нашла дорогу назад из Падуи и опустилась на плечо Фабио.
— Mamma mia! Какая радость! — воскликнул торговец. — Только я заговорил о Миабелле, как моя красавица, моя несравненная тут как тут с письмецом от нее!
Он аккуратно снял птицу с плеча.
— Не так ли, моя радость, ведь ты принесла мне письмецо? — Он ощупал красные ножки. — Naturalmente, я же знал, что ты не разочаруешь меня.
Фабио быстро развернул послание. По мере того как он, усердно шевеля губами, читал слово за словом, лицо его все больше расплывалось в улыбке.
— Да, у нее все хорошо, и мой сынок в полном порядке! О Dio mío, я до сих пор не могу до конца осознать свое счастье! Миабелла спрашивает, как его назвать. Как по-твоему, кирургик, какое имя мне выбрать?
Витус рассмеялся:
— Мне трудно советовать, я же не знаю имена других твоих сыновей.
— Ах да, конечно. Хм-хм… Знаешь, назову-ка я малыша Фабио Феличио. Такого имени, правда, не существует, но мое счастье столь велико, что отец Фредерико наверняка сделает исключение. Прямо сейчас и отвечу моей верной женушке.
— Конечно-конечно. Только прежде один вопрос: есть ли там еще одно письмо — для меня или моих друзей? Я имею в виду от профессора Джироламо?
— Погоди. — Фабио потряс не до конца развернутый лист, и оттуда действительно выпала еще одна записка. Он прищурился, поскольку почерк был очень мелкий. — Кирургику Витусу из Камподиоса, — с трудом разобрал он. — Больше ничего не могу прочесть, дальше, наверное, латынь.
Витус взял из его рук послание:
— Должно быть, это письмо от профессора. — Он мельком взглянул на строчки. — Да, от Джироламо! Интересно, что он пишет?
Витус испытывал радостное волнение, приступая к чтению. Прошедшие дни отняли у него много сил, и небольшое разнообразие в череде повседневных забот было весьма кстати. Профессор благодарил его за письмо и скупо замечал, что, к сожалению, смог проверить тезис об образовании лимфатических узлов как о защите от поражения внутренних органов лишь на основе архивных записей, ибо в Падуе нет чумы и, соответственно, умерших от нее. Но, судя по всему, это любопытная идея. Письмо заканчивалось следующими словами:
… Amigo mío, я желаю вам здоровья, молюсь за вас и ваших друзей. Буду с нетерпением ждать новых вестей из огненного кольца. Жена торговца Фабио доставит мне ваше письмо.Преданный вам, М. Джироламо
— Чума пощадила Падую! — радостно воскликнул Витус. — Слава Всевышнему! Быть может, эпидемия вспыхнула только на ограниченном пространстве? Это было бы чудесно, потому что, чем меньше затронутая ею территория, тем больше вероятность, что чума быстро выдохнется.
— Так ты сказал, что в Падуе нет чумы, кирургик? О Пресвятая Дева Мария, спасибо Тебе! — С молитвенно сложенными руками торговец пал на колени. Слезы благодарности и радости текли по его мясистым щекам. — Миабелла, правда, пишет, что она и дети хорошо себя чувствуют, а о чуме ни слова. Я ж не знаю, может, она просто не хочет беспокоить и шалит меня, ведь и я умолчал о заразе. О Всевышний, благодарю Тебя!
Фабио долго еще не мог сдержать поток своих чувств, но Витусу некогда было слушать его. Убрав лекарства в короб, он отправился к Антонелле. Хорошее самочувствие родных Фабио болезненным уколом напомнило ему о состоянии родильницы. В последние сутки она начала бредить, и с ней было уже почти невозможно разговаривать. Тревожно это все, ох как тревожно!
Но еще больший страх испытывал за Антонеллу Коротышка. Теперь он не отходил от нее, не спуская с рук малютку.
— Уи, Витус, — прошептал он, жалобно глядя на любимую утомленными от бессонной ночи глазами, — все, поздно. Боюсь, она уже не оправится.
Ничего не ответив, Витус опустился возле постели больной и взял ее за запястье. Пульс был еще более лихорадочным, чем в прошлый раз: жар буквально испепелял ее. Он все меньше давал ей микстуры, поскольку лекарство хотя и снимало боль, но было не в состоянии изгнать из тела жар. И тем более не могло снова привести в гармонию больные соки.
Так как молодая мать не кашляла и не отхаркивала слизь, в душу Витуса все больше закрадывалось страшное подозрение. Симптомы складывались в убийственный диагноз: родильная горячка. Против нее медицина бессильна.
— Да, твоя подруга очень сильно больна, — произнес он сдавленным голосом. — Родильная горячка — итог воспаленной подчревной области. Против этого не помогают лучшие лекарства. Прошлой ночью я делал Антонелле кровопускание, чтобы сбить температуру, но лишь с временным успехом. Я просто в отчаянии.
— Уи, я уж молился Великому Бракоделу, но, боюсь, он приберет мою Щетинку.
— Да, похоже, Господь призовет ее к себе. Надеяться можно только на чудо.
— Да-а… — грустно протянул Энано. — Пардон… — Он заплакал. Витус не припоминал, чтобы когда-нибудь видел малыша в таком горе. — Извини, что я раскис, не могу ничего делать, только молиться… Извини…
— Ну-ну, что ты… — У Витуса и у самого было тяжело на душе, впору тоже расплакаться. — Оставайся с ней. Положи ей на руку ребенка и охлаждай лоб.
Он взял себя в руки и отправился в мужскую палатку за небольшим клочком бумаги. Затем пошел к костру, где Фабио как раз закончил послание Миабелле и детям. Однако радости от сознания выполненного дела торговец не испытал. Вместо этого настроение его опять резко ухудшилось, и на глаза навернулись слезы печали.
«Что же это такое, — подумал Витус, — так все и будут хныкать?» Он подавил проклятье, готовое сорваться с языка, обращенное, правда, не столько к товарищам, сколько к собственному бессилию.
— Фабио, могу я снова использовать Буссолу в качестве гонца?
Торговец вытер глаза тыльной стороной ладони.
— Si, amico, конечно, но моя красавица сможет теперь взлететь в воздух только послезавтра. Я не хочу, чтобы она спала с тела, сначала ее надо немного подкормить.
— Понимаю. Но все же я напишу прямо сейчас. Кто знает, дойдут ли у меня потом руки. — Витус подсел к костру и сочинил коротенькое письмецо, в котором сначала поблагодарил профессора за его ответ, а потом снова вернулся к своим чумным теориям. Он прикинул, стоит ли ему писать профессору о трагической болезни в лагере, но не стал этого делать, не в последнюю очередь оттого, что, как врач, испытывал некоторое раскаяние от своего провала. Поэтому лишь написал, что сам он, Магистр и Энано хорошо себя чувствуют. И что профессору не надо о них беспокоиться.