Кальян мне что-то разонравился. Может, дело в опиуме, а может, в розовой воде. Вероятно, в розовой воде. В следующий раз попробую на цветах тамариска, это и дешевле. О чем ты меня спросил? Не выдам ли я вас? Нет, не выдам.

Вот уже три дня связанные рабы сидели в углу постоялого двора, под неусыпной охраной вооруженного погонщика верблюдов и более-менее сносно накормленные. Воду, которой они запивали свою скромную еду, им приходилось брать из бочки, деля ее с целым табуном животных. Если не брать в расчет, что с ними обращались, как со скотом, чувствовали они себя неплохо.

Правда, прошлой ночью произошел один чреватый последствиями несчастный случай: работавшее всего в нескольких переулках от них водяное колесо, обеспечивавшее бесперебойное снабжение водой всего квартала, не выдержало многолетней нагрузки и сломалось. Доставка прохладной воды прекратилась. И людей, и животных мучила жажда, и уровень воды в бочке резко снизился. Ничего не подозревавших друзей охватило беспокойство, а потом и паника, но никто не мог объяснить им причину создавшейся ситуации.

Ранним утром следующего дня солнце, как обычно, взошло из-за окрестных крыш, и жара обрушилась на рабов со всей силой. Казалось, она иссушала любую мысль, любое слово умирало, еще не будучи произнесено. На всей площади двора не было ни единого затененного участка.

— Чего бы я только не отдал за смоченный водой навес, как там, на площади в Танжере, — прохрипел Магистр.

— Уй-уй, — вяло подтвердил Энано с красным, как рак, маленьким лунообразным лицом.

Альб издал невразумительный клекот. Нгонго, никогда не отличавшийся особым красноречием, молча склонил свой мощный торс над карликом, подарив ему немного тени. Он проделывал это по несколько раз на дню, поскольку, будучи чернокожим, меньше всех страдал от жары, в то время как рыжеволосому малышу с его белой кожей приходилось хуже всех. Вессель бормотал что-то о вечнозеленых благодатных лесах Богемии.

Скоро солнце достигнет зенита и начнет мучительно медленно ползти на запад, пока наконец не скроется за крышами и не уступит место прохладе.

Витус тоже страдал. Люди и животные были больше не в состоянии подобраться к оставшейся в бочке воде. Их решили уморить от жажды? Молодой человек с трудом поднял голову и заметил, что число животных во дворе караван-сарая резко сократилось. Оставшаяся скотина ревела от жажды. Куда делись другие? Уж не сдохли ли от недостатка воды? Тогда где же их околевшие туши? Их что, уже успели убрать?

Ленивое течение его мыслей прервало неожиданное появление незнакомого мальчика. Он вежливо поклонился и сказал:

— Я ищу человека, который часто щурится.

— Человека, который часто щурится? — недоуменно повторил Витус. — А, тебе, наверное, нужен Магистр. — Он показал на друга.

Мальчик снова поклонился и поздоровался.

Магистр пробормотал в ответ слова приветствия, разглядывая пришельца красными воспаленными глазами. Словно в подтверждение того, что он и есть тот, кого ищут, маленький ученый сощурился.

После этого произошло нечто удивительное: мальчик вытащил острый кинжал и несколькими ударами рассек веревки на руках Магистра.

Тот совсем оторопел.

— Премного благодарен, сын мой, — хрипло произнес он. — Чему обязан?

Запинаясь, мальчик ответил по-испански:

— Это для тебя. — Он вытащил из складок своей одежды завернутый в папирус сверток и протянул его Магистру. — Открой. Мне велели дождаться, когда ты откроешь.

— Велели? Кто велел?

— Я не имею права этого говорить.

Магистр начал потихоньку оживать.

— А кто разрешил тебе разрезать мои веревки? — попробовал узнать он.

— Этого я тоже не имею права сказать.

— Магистр, смотри, наша охрана исчезла! — вдруг подал голос Витус.

— Человек с мушкетом? — маленький ученый растерянно заморгал. — Может, мочится где-нибудь, по обыкновению на корточках, как все погонщики?

— Нет-нет, он исчез! — Впервые за весь день Витус поднялся в полный рост и протянул мальчику свои связанные руки. — Освободи и меня.

Тот нерешительно помялся.

— Вообще-то у меня задание разрезать веревки только тому, кто часто щурится, — пробормотал он, но все же выполнил просьбу.

Освободив по очереди всех рабов, он опять попросил Магистра открыть сверток.

Тот, тоже успевший подняться, повозился немного с ленточкой, потом стянул ее и развернул упаковку. На свет показались книга и письмо.

— Ну надо же! — воскликнул Магистр. — Какой милый сюрприз. Только, к сожалению, я не смогу прочесть ни то ни другое. Все по-арабски. Сын мой, а ты как посланец не можешь помочь мне?

— Боюсь, что нет, господин. Я тоже не умею читать. Знаю только, что книга — это наш священный Коран.

— Коран?! Кто, ради всех святых, посылает мне Коран? — Заинтригованные друзья окружили Магистра, который несколько раз перелистал всю книгу, но так и не обнаружил ни одной знакомой буквы.

— Мы в Фесе открываем книгу с другой стороны, господин.

— Как? Ах да, я слыхал об этом. Только что толку? Откуда бы я ни начинал, повсюду непонятные для меня письмена. То же самое и с запиской.

Все склонились над красивой, непонятной вязью. Витус заметил:

— Нам нужно найти кого-нибудь, кто бы смог прочесть письмо. Стало быть, мы должны покинуть двор. — Он поднял глаза и, к своему изумлению, обнаружил, что мальчик бесследно исчез. Его наконец осенило: то, что кто-то развязал их, исчезла охрана и — он только сейчас это осознал — со двора ушли все верблюды, свидетельствовало лишь об одном — караван хабира хаджи Абделя Убаиди тронулся в обратный путь. Они отправились назад, в Танжер.

А рабы отныне свободны!

— Мы свободны! — крикнул он. — Свободны, свободны!

Прошло еще какое-то время, прежде чем остальные смогли проследить за ходом его мыслей, и двор караван-сарая огласили восторженные крики.

— Ну и что дальше? — спросил всегда практически мыслящий Магистр, когда первое волнение немного улеглось. — Что с нами будет? Наши головы посыпаны пеплом, и у нас нет ни одного захудалого мараведи, или как там называются местные гроши. Кроме того, мы вообще не ориентируемся в Фесе. Лучше уж нам остаться здесь.

— Нет, мы уходим, — решительно возразил Витус. — И немедленно. Не хочу, чтобы кто-нибудь сейчас нагрянул и вообразил, что имеет право задержать нас по какой-нибудь причине.

Не успел он произнести эти слова, как с улицы во двор и в самом деле вбежали несколько парней с ведрами. К счастью, это были всего лишь водоносы, которые устремились к бочке и вылили в нее воду. При этом они не обращали на друзей ни малейшего внимания, поскольку заполнять бочку таким способом было утомительным и трудоемким делом. Но другого выхода не было, иначе лошади и мулы могли умереть от жажды.

Витус уже перебросил через плечи лямки своего короба и взял в руки посох.

— За мной, друзья! Кому бы мы ни были обязаны своей свободой, вряд ли он хочет, чтобы мы оставались здесь дольше, чем надо.

И бывшие невольники стремительным шагом покинули постоялый двор.

Прошло уже несколько часов с того момента, как друзья покинули постоялый двор. Сначала они утолили жажду, поскольку «воду праведного пути» и в городе можно было в избытке найти в кувшинах или амфорах. Но потом заявил о себе голод. Соблазнительные запахи, доносившиеся из харчевен, щекотали носы, и бывшие невольники многое бы отдали за горстку овощей или пшена, но у них не было денег, а просить подаяние было ниже их достоинства.

Попытка Магистра здесь выступить с занимательными историями, чтобы заработать хоть пару монет, окончилась провалом. В Фесе, удаленном от Танжера на сто тридцать миль в глубь страны, никто не понимал ни португальского, ни испанского, ни тем более английского.

В поисках хоть чего-нибудь съестного путники уходили все дальше и дальше, погружаясь в затейливые хитросплетения домов и улочек. Время от времени их выбрасывало на большие площади, где вовсю кипела жизнь. В центре, как правило, стояла мечеть, к примеру Джемма эль-Мулей Идрис или Джемма Карубин. Проходили они и мимо исламских школ, таких как медресе Эль-Сеффарине или медресе Эль-Аттарине. Продвижение чаще всего было крайне затруднено, и очень часто они не могли сделать ни шага вперед или назад, потому что путь преграждали навьюченные ослы. Нередко друзья не столько сами выбирали дорогу, сколько буквально плыли по течению, увлекаемые общим потоком. Кто только не попадался на их пути: ремесленники, торговцы специями, фокусники, канатоходцы, заклинатели змей, флейтисты, трубачи и барабанщики; в конце концов бывшие невольники оказались в квартале дубильщиков и красильщиков.

Но прежде Магистру все же удалось отыскать говорящего по-испански писца и убедить его в том, что он сделает благое дело, если не только бесплатно прочитает ему письмо, но и переведет его. Сообщение было коротким и содержательным:

Рассказчику историй и шахматисту.

Некто, кто так же близорук, как и ты.

Сейчас, когда ты читаешь эти строки, наш караван уже в пути. Ты и твои друзья отныне свободны. Ничего не бойся. Вас не будут преследовать, об этом позаботились. Да наставит вас Аллах милостивый, милосердный с помощью Корана на путь истинной веры.

Салам алейкум.

Под письмом не стояло имени, но Магистр сразу догадался, кто был отправителем. Преисполнившись чувства благодарности, он снова и снова просил прочесть ему трогательные строки, пока писец наконец не возмутился и все же не потребовал денег.

Маленький ученый успокоил его:

— Денег у меня нет, мой друг, я тебе сразу сказал. Но ты сделал богоугодное дело во славу Аллаха. Этого тебе должно быть достаточно. Желаю тебе удачи в делах, и да посетит тебя как можно больше безграмотных!

Окрыленные, хотя все еще голодные, друзья устремились вперед, и вскоре их глазам предстало огромное количество красильных чанов, разноцветных, как палитра художника, и расположенных в форме пчелиных сот, с той лишь разницей, что они были не шестигранными, а круглыми. В них стояли мужчины, по бедра погруженные в красильное сусло, и мяли свежевыдубленные кожи. Бросалось в глаза, что краска в большинстве чанов была желтая, а стало быть, больше всего производилось именно желтой кожи.

Они пошли дальше и попали к дубильщикам, которые также колдовали над огромными сосудами. Это были чаны, облицованные изнутри камнем, в которых находилась едкая дубильная кислота. Едва друзья хотели приблизиться к такому резервуару, как за их спинами раздались громкие крики, и крепкие руки слуг грубо оттолкнули их в сторону:

— Дорогу! Эй, дорогу благородному хаджи Моктару Бонали! Прочь в сторону! Сиди Моктар торопится!

Толпа расступилась, и показался изящного вида великолепно одетый человек. На нем были вишневый жилет из тончайшего китайского шелка, застегнутый на тридцать пуговиц, белая льняная рубаха с пышным кружевным воротником, зеленый пояс оттенка резеды, больше похожий на широкий шарф, шаровары цвета индиго и шафранно-желтые туфли. Венчал сие великолепие намотанный на феску оранжевый тюрбан, размеры которого были достойны самого султана.

— Этот человек напоминает мне попугаев, которых мы встречали в Новой Испании, — ухмыльнулся Магистр.

Витус не успел ничего ответить, потому что в этот момент его оттеснили еще дальше. Пестро одетый хрупкого сложения мужчина, «благородный хаджи» Моктар Бонали, прошел мимо него, направляясь к одному из самых больших чанов с дубильной кислотой, где его уже ожидал гораздо менее ярко одетый человек. По шушуканью в толпе можно было понять, что это мастер дубильщиков.

— Приветствую тебя, Али ибн Абу эль-Кабаин, — с достоинством произнес сиди Моктар. — Надеюсь, качество твоих кож на этот раз выше всех похвал!

— Именно так, господин, именно так, — поспешил заверить его мастер. Он показал на возвышавшийся рядом с ним деревянный помост, куда слоями были сложены кожи. — Прикажи вынуть кожу из любого слоя, и ты увидишь, что у меня только первоклассный товар.

— Это я и в самом деле увижу, — сухо заметил купец, — и даже подробно разгляжу. На сей раз от меня не укроются и малейшие дефекты на поверхности кожи. Это так же верно, как то, я хаджи Моктар Бонали. — Он сунул руку в свои шаровары и вынул круглую стеклянную линзу. — А эта лупа мне поможет.

Мастер дубильщиков вытаращил глаза от удивления, впервые столкнувшись с таким прибором для проверки качества его товара. Тем не менее на его губах играла торжествующая улыбка, когда он вытащил первую козью кожу.

Взяв ее в руки, сиди Моктар принялся рассматривать товар в лупу.

— Такое впечатление… — проговорил он. Больше ему сказать ничего не удалось. Громкие крики привлекли всеобщее внимание.

— Серакин! Воры! Серакин!

Он оглянулся — и остолбенел. Ибо все остальное произошло молниеносно. Двое парней, обвешанных серебряными чайниками и другой столовой утварью, летели прямо на него, преследуемые разъяренным торговцем, размахивающим дубинкой. Парни вихрем пронеслись мимо, чуть не сбив сиди с ног. Чтобы не потерять равновесие, субтильный купец лихорадочно замахал руками в воздухе и выронил свою лупу. Описав большую дугу, она отлетела в сторону и с громким всплеском шлепнулась в чан с кислотой.

Секунду стояла гробовая тишина.

Потом начался неимоверный гвалт. Сиди Моктар был вне себя от бешенства.

— Бегите за негодяями! — заорал он своим слугам. — Тащите их сюда! Я лично позабочусь о том, чтобы им отрубили руки и ноги! Огнем их пытать! Кипяток в глотку вливать! Ворье! О моя прекрасная лупа! Моя любимая лупа! Ну давайте, что вы рты разинули?! Вытащите ее, сделайте же что-нибудь, она должна ко мне вернуться!

Он изрыгал проклятия еще некоторое время, в то время как Али ибн Абу с беспомощно опущенными плечами стоял рядом, а толпа после первого шока начала хохотать: несчастье богача веселило и радовало простолюдинов. Пыхтя от ярости, сиди Моктар огляделся. Никто не рвался выполнять его приказание. Вскоре вернулись слуги, а вместе с ними несчастный торговец. Злодеев, сотворивших гнусный поступок, и след простыл.

— Вытащите мою лупу из чана! — снова закричал сиди Моктар. — Она стоила мне целое состояние!

Слуги были бы рады исполнить его указание, но не знали, как. Дубильная кислота представляла собой непрозрачный раствор, и лежащую на дне чана лупу было не видно. Желающему извлечь ее оттуда пришлось бы в буквальном смысле удить рыбу в мутной воде.

Именно этим и занялась челядь сиди Моктара. Впрочем, без особого успеха, поскольку ей недоставало нужных инструментов, а чан был большой. Субтильный купец подпрыгивал от нетерпения; конечно, он предпочел бы, чтобы один из его людей нырнул в чан, но не решился требовать такого. Как-никак, там была кислота.

Пока слуги безуспешно пытались выудить увеличительное стекло палками, баграми, лопатами и тому подобными инструментами, толпа помаленьку рассеивалась. Зеваки потеряли интерес к зрелищу, поскольку ничего захватывающего в ближайшее время не ожидалось. Остались лишь шестеро друзей, не имевших других занятий.

Неожиданно раздался спасительный вопль:

— Я нашел лупу, господин, я нашел ее!

— Покажи ее, покажи мне! Она не разбилась? Нет? Вытри ее сначала. Ну давай же, наконец! Она действительно цела? О, мое сокровище!

Сиди Моктар жадно схватил увеличительное стекло и облегченно вздохнул. И тут же издал богохульное проклятие: стекло осталось целым, но «ослепло». Дубильная кислота сделала свое дело.

— Ах вы, нерадивые бездельники! Песком, что ли, засыпал Аллах ваши глаза, спите средь белого дня? Почему не вытащили раньше мое сокровище? Теперь оно испорчено!

В наступившей тишине первым осмелился раскрыть рот Али ибн Абу:

— Господин, заверяю тебя, твой прибор тебе не понадобится. Мой товар настолько безупречен, что проверка излишня. Успокойся же, наконец.

Однако купец был безутешен. Он больше не причитал, только сокрушенно качал головой.

— Быть может, я могу помочь тебе? — Витус вышел вперед и поставил на землю свой короб.

— Ты?! — Сиди Моктар медленно отходил от своего горя. — Помочь мне? Да кто ты вообще такой?

— Меня зовут Витус из Камподиоса. Я хирург, хотя мой нынешний вид не внушает доверия.

— Тут ты, безусловно, прав. Да и твои светлые волосы вряд ли говорят об арабских корнях.

Витус не мог не улыбнуться. Его собеседник оказался человеком с юмором.

— Я англичанин, господин. — Немного помедлив, он продолжил: — Лихая судьба занесла меня и моих пятерых друзей в Фес.

— Да? В самом деле? — Сиди Моктар удостоил мимолетного взгляда оборванцев, которых хирург — если он действительно был таковым — представил как своих спутников. — Ты сказал, что можешь помочь мне. Каким же образом?

Вместо ответа Витус открыл свой короб. Сначала он извлек оттуда личные вещи, в том числе траву мыльнянки и бритвенные принадлежности, а потом сундучок с инструментами. Открыв крышку, он услышал над собой удивленный возглас: купец был потрясен видом блестящих скальпелей, зондов и шпателей, всевозможных игл, пилок, крючков, щипцов и ланцетов.

— Вот теперь я верю, что ты хаким! — воскликнул он. — Но моя лупа — не человеческий глаз, который врач одним надрезом может освободить от серой пленки!

Ничего не ответив, Витус вынул верхний слой инструментов, под которым показались другие: прижигатели, напильники, пилы, трепаны и… стеклянная линза. Осторожно вытащив ее, хирург передал лупу купцу.

— Ты сказал, сиди Моктар, что хирург должен знать пределы своих возможностей. Именно поэтому я не пытаюсь чинить твою лупу. Вот, возьми мою. Она хотя и меньше твоей, но служила мне верой и правдой.

Субтильный купец был совсем огорошен. Только потерпев неудачу, он снова оказался на вершине счастья и просто лишился дара речи. Сам того не замечая, он все повторял слова хирурга:

— …знать пределы… чинить… служила…

Витус невольно улыбнулся:

— Эта лупа изготовлена лучшими лондонскими мастерами в шлифовальной мастерской «Тирвитт и сыновья». Она была необычайно полезна, когда требовалось разглядеть мельчайшие осколки костей в открытом переломе.

Сиди Моктар снова взял себя в руки. Каким бы неожиданным ни было счастье, коммерческая жилка тут же возобладала в нем. Как опытный торговец, он прекрасно знал, что ничего бесплатного в мире не бывает.

— Сколько ты хочешь за эту лупу… которая, как я сейчас вижу, мне вовсе и не нужна? — с напускным равнодушием спросил купец.

Витус рассмеялся. Он достаточно долго пробыл в Танжере, чтобы понять, что затеял его тщедушный собеседник: долгий, упорный торг. Но молодой человек отнюдь не собирался вступать в него. Во всяком случае, надолго.

— Шлифовальная мастерская «Тирвитт и сыновья» заслуженно пользуется безукоризненной репутацией. Во всей Европе ты не найдешь лучшей лупы, — ответил он. — Только посмотри в нее, и ты убедишься, что она увеличивает любой предмет ясно и четко — абсолютно без искажений.

— Хорошо, хорошо. Я ведь сказал, что, вероятно, больше не нуждаюсь в ней. Мой друг Али ибн Абу только что заявил, что его товар безупречен. Он не может позволить себе обманывать меня.

Витус опять засмеялся. Не вызывающе, но по-дружески.

— Предположим, я все же заинтересуюсь ею, хотя, как ты сам признал, она намного меньше моей.

— Хорошо, предположим.

— Итак, в этом случае я предложил бы тебе вдвое меньше, чем та сумма, которую ты себе представляешь. Так сколько же, э… ты просишь?

— Дай подумать. — Витус сдвинул брови, делая вид, что напряженно соображает. — Я думал, ты дашь мне…

— Да, скажи, ну скажи, сколько?

— Нисколько.

— Что? Нисколько?! — Сиди Моктар так широко разинул рот, что стали видны его редкие коричневые зубы. — Шутить изволишь, хирург. Нисколько — такого не может быть! На это я не могу пойти! Я бы потерял репутацию честного купца, если бы взял лупу без вознаграждения.

— Я не требую ничего взамен, кроме того, о чем бы и так стал слезно просить тебя: твоего гостеприимства. Накорми и напои меня и моих товарищей и дай нам крышу над головой, пока мы не будем в состоянии двинуться дальше.

Сиди Моктар в доли секунды сообразил, что просьба хирурга была тонко продуманным шахматным ходом. Хотя, на первый взгляд, его пожелание не было таким уж обременительным, но могло стать таковым со временем. В том случае, если вся компания загостится у него. И никто не сможет их выпроводить, поскольку этого не позволят непреложные законы гостеприимства. Сиди Моктар лихорадочно соображал, не проще ли ему отказаться от лупы, но это было лишено смысла. Хирург при всем народе попросил милосердно приютить их, и было бы немыслимо отказать ему. Какая точно рассчитанная комбинация! Вслух купец произнес:

— Само собой разумеется, тебе и твоим товарищам найдется место за моим столом, и, если сверх того ты ничего не хочешь за лупу, я не могу принудить тебя взять деньги. Однако разреши мне довести до конца свои торговые дела. Я приглашаю вас сопровождать меня. Позволь снабдить вас кое-чем против этого нестерпимого запаха.

Что он имел в виду, стало ясно, как только один из слуг сиди Моктара подошел к ним, держа в руках скрученные в трубочки листочки мяты, и показал друзьям, как заткнуть ими ноздри. Проделав это, они сразу почувствовали облегчение.

Затем бывшие невольники стали свидетелями ловкости и сноровки опытного купца. С помощью лупы он отсортировал десятую часть кож Али ибн Абу, который причитал, что это его доконает; потом еще раз подробнейшим образом изучил оставшиеся девять десятых и начал торговаться. Периодически прерывая торг, он делал вид, что согласен, и тут же упрямо и терпеливо начинал торговаться снова, и так до тех пор, пока доведенный едва ли не до истерики мастер в конце концов не воскликнул:

— Сиди Моктар, ты разоришь меня, но лучше я буду нищим, чем продолжу с тобой пререкаться! Я согласен на твою цену.

— Если ты принимаешь мое предложение, имей в виду, что ты должен позаботиться о том, чтобы кожи были доставлены красильщикам, — предупредил изящного вида купец.

Еще один стон Али ибн Абу был ему ответом. Скрипя зубами, мастер согласился и на это, последнее, требование.

— Следуйте за мной, — обратился довольный исходом битвы сиди Моктар к Витусу и его товарищам, — я хочу посмотреть, как дела в моей мастерской. — Он повел их на задний двор в один из переулков, где не менее дюжины мужчин сидели за грубо сколоченными столами и, склонясь над кусками кож, старательно кроили их и шили. Результатом их мастерства были желтые туфли всех размеров. Наряду с красной феской они стали символом города и продавались тысячами. — Теперь вы видите, почему я настаиваю на первоклассном товаре: только кожу без сучка без задоринки можно равномерно окрасить в шафранно-желтый цвет. И только равномерно окрашенная кожа может превратиться в совершенные туфли — обувь, достойную носить мое имя.

Он не преминул подарить каждому из своих гостей по паре таких туфель и настоял на том, чтобы они сразу же переобулись. Затем совместная процессия двинулась в сторону владений купца.

В шафранно-желтых туфлях без задников.

Насколько быстро способен восстановиться здоровый организм, получая достаточно еды, питья и сна, Витус, Магистр, Коротышка, Нгонго, Альб и Вессель испытали на себе. Их разместили в двух комнатах в той части дома, где жила прислуга, но обращались с ними отнюдь не как с дворней. Напротив, каждый день сиди Моктар приглашал их к своему столу, и не только потому, что так полагалось по законам гостеприимства, но и потому, что ему это доставляло удовольствие. Беседы с хирургом оказались на редкость интересными, не менее занимательными собеседниками были Магистр и карлик. Правда, речь горбуна сиди Моктар понимал не вполне, но малыш был большим шутником и поэтому пользовался у хозяина своего рода «свободой шута», то есть правом говорить, но не действовать. Трое других почти не принимали участие в беседах: Альб по понятной причине, а Нгонго и Вессель плохо знали арабский.

— Хирург, — начал как-то вечером сиди Моктар, наслаждаясь кальяном, — ты уже много рассказал мне о своих приключениях, и я искренне удивляюсь, как тебе и твоим товарищам удалось выстоять в них. Скажи мне, какое из твоих многочисленных похождений произвело на тебя самое глубокое впечатление?

— Самое глубокое впечатление? — Витус, задумавшись, откинулся на одну из шелковых подушек. — Трудно сказать… Самый прекрасный момент моей жизни был, пожалуй, тот, когда я после нескольких месяцев поисков смог обнять мою любимую Арлетту. Эта сцена стоит у меня перед глазами, словно все произошло вчера. Мы спешили в порт Гаваны — это столица острова Куба — поскольку знали, что там стоит парусник, на котором она собиралась отплыть в Англию. По-моему, первым его заметил Энано, и я…

— Уй-уй, — вмешался Коротышка, — я закричал: «Эй, парни! Там, впереди, смотрите! Вот он, корабль! Это он!»

— Верно, — кивнул Витус, — ты показал на мощный галеон, который должен был сняться с якоря в тот же день. У сходней толпилось много народу. Шла погрузка ящиков, тюков, бочек. На борт таскали снасти и пушечные ядра, запасные стеньги и паруса. Ну и, разумеется, самые разные товары.

Шиша сиди Моктара непрестанно булькала.

— Какие же? — заинтересовался торговец.

— Насколько я помню, красное дерево, табак, какао, звериные шкуры, амбра, сахар и многое другое.

В кальяне опять забулькало.

— Все эти товары мне хорошо известны. Лишь об амбре я никогда не слыхал. Не мог бы ты просветить меня, что это такое и каково ее назначение?

— С удовольствием, попытаюсь. — Витус протянул руку к вазе с подслащенными финиками. — Насколько я знаю, речь идет о благовонном воскообразном веществе, выделяемом кашалотами. Оно чрезвычайно дорого и служит сырьем для изготовления туалетной воды и средств парфюмерии… Но разреши мне продолжить свой рассказ. Итак, амбру также грузили на судно. По пристани разбрелись торговцы, спешащие в последний момент перед отплытием заключить еще одну сделку. Повсюду торговали сладостями, выступали фокусники, шуты, жонглеры; был даже священник, громким голосом призывавший благословение Господне на корабль. Толчея была такая, что я нигде не мог отыскать Арлетту.

— Уй-уй, толкущка, как на базаре. А потом я ее увидел. Как заору: «Вон там! Краля в зеленом, это она, она! Своей тыквой клянусь, она!»

— Точно, — подтвердил Витус. — Вскоре и я ее увидел. Она была одета в изумрудно-зеленое платье, при ней был носильщик. Я, как безумный, бросился в самую толпу. Боюсь, я тогда не слишком церемонился. Продираясь через людей, сносил угрозы и оскорбления, но мне было все равно. На трапе я ее почти догнал и окликнул по имени. Она услышала, но никак не могла меня увидеть. Я ей крикнул: «Подожди, я сейчас!» Наконец я добрался до нее. Она вдруг почему-то споткнулась, и я только и успел подхватить ее. В тот миг я был самым счастливым человеком на свете.

Да, вот так мы снова обрели друг друга после разлуки. Сколько воды утекло с тех пор… Арлетты больше нет в живых; чума, этот проклятый бич, унесла ее. И именно чума, я уже говорил тебе, побуждает меня ездить по миру, чтобы все разузнать о безжалостной болезни. Она разбила мое счастье, а теперь я хочу попытаться разбить ее. Я должен все выяснить, расспросить самых искусных врачей как Запада, так и Востока. Только тогда у меня появится шанс выиграть эту битву. Я обещал Арлетте.

Сиди Моктар хлопнул в ладоши, чтобы позвать слугу и велеть ему принести еще одну порцию фиников. Потом затянулся и сказал;

— У тебя есть хорошие друзья, сопровождающие тебя. Аллах, должно быть, отметил тебя, хотя ты и принадлежишь к неправедным. Как там сказано в сто двадцать пятом стихе Шестой суры:

Кого пожелает Аллах вести прямо, уширяет тому грудь для ислама,

а кого пожелает сбить с пути, делает грудь его узкой, тесной…

Итак, ты рассказал о самом прекрасном моменте своей жизни, из чего я могу заключить, что был и самый ужасный. Я прав?

— Да, конечно.

— Можешь ли ты об этом говорить? Как насчет небольшой трубки? Это многое облегчает.

— Нет-нет, спасибо. Для меня опиум скорее лекарство, чем развлечение. Если подумать, самым ужасным из испытанного мною были пытки в тюрьме Досвальдеса. Мы тогда уже крепко подружились с Магистром, не так ли, сорняк?

— Пожалуй, что так. Мы с тобой искали и нашли друг друга. С самого первого мига мы знали, чего хотим, а именно; бежать, и точно знали, чего никак не хотим, — остаться в темнице. Inter pares amicitia, как говорим мы, необразованные европейцы. — Ученый усмехнулся, на лице сиди Моктара тоже мелькнула улыбка. Он понял, что это был камешек в его огород, и не обиделся. Слишком многие народы в самые разные времена считали друг друга варварами…

Витус продолжил свой рассказ:

— Кто хоть однажды сидел на пыточном стуле с шипами, знает: ты не думаешь ни о чем, кроме всепоглощающей боли. Ты не думаешь ни о друзьях, ни о женщинах, ни о деньгах, ни об имуществе, и даже о Боге ты не думаешь. Ты страдаешь, как зверь, мучимый людьми, которые сами превратились в зверей. Это и есть самое ужасное: деспотическое, безжалостное, бессмысленное мироустройство, делающее возможными подобные мучения. Нигде в Библии не сказано, что пытки — богоугодное дело. Нигде! Ни в одной проповеди Иисус не требует такого.

Хозяин помолчал, выпуская густые облака дыма. Потом задумчиво произнес:

— И Иса тоже не требует.

— Иса?

— Так мы, мусульмане, называем Иисуса. Насколько мне известно, в Коране тоже нет подобных пассажей. Вскоре я обрету полную уверенность, ибо благодаря твоей лупе, хирург, я вновь смогу беспрепятственно штудировать нашу священную книгу.

— Рад за тебя. Кстати, что ты, собственно, собираешься делать со старой лупой? Она хотя и потеряла всякую ценность, но выбрасывать ее было бы жалко.

— Верно, верно. Я уже голову сломал, думая, как превратить в деньги это стекло, несмотря на его плачевное состояние, но мне ничего не пришло в голову. Наверное, не остается ничего другого, как вернуть его хаджи Абдель Убаиди, чтобы он забрал его с собой в Танжер. Может, там найдется возможность отполировать лупу и снова сделать ее прозрачной.

При последних словах хозяина Витус подскочил на своей подушке:

— Ты имеешь в виду хабира хаджи Абделя Убаиди?!

— Да, именно его, — удивленно поднял брови сиди Моктар. — Ты что, знаешь его?

— Еще бы нам его не знать! — вмешался Магистр. — Более чем достаточно.

— Уй-уй!

Альб издал нечленораздельный звук.

Витус поведал купцу о печальных событиях в Танжере и о долгом пешем переходе в Фес, поскольку последние эпизоды их одиссеи выпали из его рассказов. Хрупкий хозяин слушал со все возрастающим сочувствием.

— Да, — сказал он под конец, — у Амины пожар между ног, это всем известно. Так же, как ее легендарная мстительность. Я, к счастью, лишь наслышан об этом. Мой друг хаджи Абдель Убаиди тоже ни разу не попался в ее когти. Тем больше я радуюсь, что он собрался жениться.

Магистр подался вперед:

— Жениться, говоришь? На ком же?

— На служанке Рабии, девушке, которая, как он мне рассказывал, прислуживает госпоже Амине и пользуется всеобщим расположением во дворце. Не знаю, подарит ли сиди Шакир ей приданое, но мне она представляется хорошей партией. По его словам, у нее трепетная душа и ясный ум, она умеет читать и писать и к тому же играет в шахматы.

— Это я могу подтвердить, — воскликнул Магистр, — она очень хороша!

— Так-так, — задумчиво протянул сиди Моктар. Теперь он знал, что друзья пришли в Фес невольниками, вместе с караваном его друга хаджи Абделя Убаиди, который все рассказал ему о путешествии, который привез ему лупу и торговался с ним, сбывая привезенные товары, который даже признался ему, что собирается жениться. И только об одном умолчал: он привел с собой рабов. Вместо этого Абдель наводил справки о надсмотрщике пальмовых рощ Азизе эль-Мамуде; узнав же, что того засыпало землей, не успокоился, а принялся расспрашивать дальше, особенно интересуясь, были ли другие жертвы. Услышав, что такое вполне возможно, он удовлетворился и неожиданно поменял тему разговора. Почему?

Сиди Моктару не пришлось долго гадать. Он все взвесил и пришел к единственно возможному выводу: хабир отпустил на волю хирурга и его друзей, а Шакиру Эфсанеху скажет, что они погибли вместе с надсмотрщиком во время несчастного случая в фоггара…

— Ты выдашь нас? — белокурый целитель прервал раздумья сиди Моктара.

— Ты умеешь читать мысли, хирург?

— Нет. Просто в тот момент, когда я спросил тебя, не хабир ли это хаджи Абдель Убаиди, я понял, что наш разговор примет именно такой оборот. Но отменить свой вопрос я уже не мог. Самое большее, я мог бы потом лгать тебе, но мне этого не хотелось. Ты выдашь нас, сиди Моктар?

Купец отставил в сторону свой курительный прибор.

— Кальян мне что-то разонравился. Может, дело в опиуме, а может, в розовой воде. Вероятно, в розовой воде. В следующий раз попробую на цветах тамариска, это и дешевле. О чем ты меня спросил? Не выдам ли я вас? Нет, не выдам.

Он вытер ладонью губы и продолжил:

— Во-первых, потому что с вами поступили несправедливо, во-вторых — и это более весомый аргумент, — потому что вы мои гости. Пока вы сидите за моим столом, вы находитесь под моей личной защитой. Так повелевает непреложный закон гостеприимства. — Сиди Моктар машинально опять придвинул к себе кальян и снова закурил. — Еще увидев вас у дубильщика, я заподозрил, что имею дело не с простыми нищими. Теперь выяснилось, что вы были рабами (или являетесь ими — смотря с какой стороны посмотреть на это). Нет, я вас не выдам. Тем не менее, и это я должен сказать, несмотря на все гостеприимство, вы не можете оставаться у меня до Судного дня. Рано или поздно вам придется покинуть мой дом, и вот тогда выяснится, что кто-то видел и запомнил вас в роли рабов на постоялом дворе. Кто бы ни узнал вас и ни донес, воины султана, не мешкая, тут же схватят вас. То, что произойдет потом, напомнит тебе, хирург, и тебе, Магистр, тюрьму в Досвальдесе.

— Уй-уй, пестряк, щё же будет? — прошепелявил карлик.

— Что? Что ты сказал?

Магистр пришел на помощь:

— Энано спрашивает, чем это для нас чревато.

— Над этим я хотел бы поразмыслить, друзья мои. Еще не вечер. Впрочем, сегодня уже довольно поздно, мне пора раскатать свой коврик. Прошу простить.

Друзья поднялись и пожелали хозяину спокойной ночи.

— Спокойной ночи. Пусть Аллах всеведущий пошлет вам приятных сновидений.

С того вечера прошло немало дней, за это время сиди Моктар много разъезжал и редко бывал в своем доме. Это не означало, что он пренебрегал своими обязанностями хозяина, нет — как и прежде, он, бывая дома, регулярно приглашал друзей за свой стол, но о том, какая судьба их ожидает, не упомянул ни разу.

Что задумал изящный торговец? Витуса с товарищами начало одолевать беспокойство.

Как-то утром, к счастью, не таким знойным, как в предыдущие дни, поскольку на небе появилась пара облачков, сиди Моктар объявил:

— Хирург, сегодня ко мне обратился один из моих молодых слуг по имени Фуркан, у него уже несколько месяцев есть одна проблема с… э-э-э… в общем, в области его мужского достоинства. Он говорит, что ходил с этим к врачу, который лечит от бельма и катаракты, но тому не удалось существенно помочь ему.

— Чем же болен Фуркан?

— Если бы я знал! Ему, очевидно, трудно говорить об этом, да и мне, признаюсь, как-то неудобно обсуждать эту тему. Но он так настойчиво просил меня замолвить за него словечко, что я не мог ему отказать. Ты поможешь ему?

— С радостью. Во всяком случае, постараюсь.

— Во время нашей первой встречи я имел удовольствие любоваться твоими инструментами и убедился в их многообразии, так что я почти уверен в успехе. Я знал, что для осмотра тебе понадобится много света, и заранее отправил Фуркана на террасу на крыше.

Витус улыбнулся:

— Это весьма предусмотрительно с твоей стороны. Однако пациенту придется еще немного потерпеть. Я должен предварительно помыть руки и сходить за своим снаряжением. Еще я должен пригласить Магистра на случай, если мне понадобится ассистент.

Вскоре Витус с другом стояли перед смущенным молодым человеком.

— Ты, конечно, Фуркан, — начал Витус.

— Да, лекарь.

— Не бойся. Расскажи мне, чем ты занимаешься в доме сиди Моктара.

Фуркан послушался, и, пока он говорил, Витус с удовлетворением наблюдал, что юноша смущается все меньше и меньше и к нему возвращается уверенность. Наконец он перешел к делу:

— Ну, а теперь о твоих жалобах. Как они проявляются?

Фуркан, только что расслабившийся, опять занервничал. Витус повторил свой вопрос.

Парень наконец выдавил:

— Я… господин… мое яйцо… оно растет… Все время растет!

— Ты имеешь в виду одно из твоих яичек? Дай-ка взглянуть.

То ли от смущения, то ли от страха, но Фуркан никак не реагировал на просьбу врача и продолжал стоять красный от смущения. Магистр нетерпеливо вмешался:

— Ну давай, снимай штаны, сын мой. Мы здесь одни мужчины, и у тебя нет ничего такого, чего бы не было у нас. Садись на ящик.

Это уже прозвучало как приказ, а подчиняться приказам парень привык. Он тут же спустил шаровары и сел, раздвинув ноги.

— Проклятье! — не сдержался Витус, увидев аномалию между ног юноши. — Твое левое яичко сильно вздулось. Похоже, у тебя то, что врачи называют Hydrozele, или водянка яичка. Магистр, будь добр, посмотри в книге «О болезнях» главу Везалия, пока я буду дальше обследовать Фуркана.

Он осторожно ощупал припухлость, не в силах отделаться от ощущения, что прикасается к тугому вымени коровы.

— В твоем яичке собралось большое количество жидкости, — сообщил он. — Это явно случилось не сегодня и не вчера. Когда это началось?

— Ах, господин, — застонал юноша, — уже не меньше года! Каждые две недели врач, лечащий от катаракты, делает мне прокол. Иначе оно бы давно лопнуло.

Витус содрогнулся. Как мужчина, он мог легко себе представить, насколько неприятна такая процедура. На мошонке были видны не меньше десятка следов от проколов, и все они были воспалены.

— Что именно делает этот врач?

— Ну, он берет ланцет, прокалывает и надрезает яйцо. Оттуда брызжет много жидкости. Бывает ужасно больно, но потом становится легче, потому что не так давит. Но проходит несколько дней, и яйцо снова раздувается. Одному Аллаху известно, почему оно снова наливается жидкостью!

— Понимаю, — кивнул Витус, — с этим нужно кончать.

— Да, — горестно вздохнул Фуркан. — Тот врач говорит, что лучше всего яичко совсем вынуть, но мне ведь всего шестнадцать, и я не хочу уже сейчас быть наполовину евнухом. Ты можешь помочь мне, лекарь?

— Вот, я отыскал главу! — радостно воскликнул Магистр. — Надеюсь, ты найдешь у Везалия то, что ищешь. — Он сунул Витусу под нос тяжелый фолиант.

И в самом деле отец Томас, автор книги, использовал несколько рисунков Везалия. На них было изображено строение мужских гениталий, и на одном особенно подробно — мошонка с яичками и придатками, а также семенными канатиками и протоками. Из другого рисунка, показывавшего то же самое в увеличенном виде, следовало, что яичко окружено некоей оболочкой и между ними существует прослойка жидкости, назначение которой не известно, и Витус предполагал, что особой функции у нее и не было. Однако если эта жидкость — в том сходились все врачи древности — оказывалась в состоянии дисгармонии с окружающей средой, количество ее начинало постоянно увеличиваться.

— Ты можешь помочь мне, лекарь? — повторил юноша свой вопрос.

— Я попробую сделать это, только не один. Магистр будет моим подручным. Давай, сорняк, освободи мне место операции.

— Сейчас, сейчас. — Магистр опоясал шнурком Фуркана, подняв и привязав при этом его пенис.

Витус полез в свой ящик с инструментами и вынул лауданум, содержащий опиум, и цинковую ложечку. Потом отлил немного средства и дал проглотить юноше.

Фуркана передернуло.

— Бр-р-р, что это такое?

— Это тебя успокоит и снимет боль. — Витус присел на корточки перед пациентом и еще раз ощупал водянку, чтобы точно определить, где жидкость, а где яичко. Как ученый, он спросил себя, сколько вырабатывалось дисгармоничной жидкости и за какое время. Вслух он произнес: — Если операция пройдет так, как я ее себе представляю, все не так уж плохо.

— Но ты не отрежешь мне яйцо? — испугался Фуркан.

— Это я тебе твердо обещаю.

— Я слышал, что яйца как-то связаны со способностью мужчины иметь детей: у кого их нет, у того уже не может образовываться семя. — Фуркан никак не мог успокоиться.

— У тебя останутся оба яичка, и твое семя будет вырабатываться и извергаться беспрепятственно. — Витус решил отвлечь юношу от грустных мыслей, немного рассказав ему о природе спермы. — Мужское семя — это не что иное, как зрелая кровь, в хорошей сперме правильно сочетаются все составные части. Если же, выделяясь из члена, она чересчур жидкая или густая либо изменила свой цвет, значит, семя испорчено. Так, во всяком случае, полагал великий Гиппократ.

Фуркан слушал с нескрываемым интересом.

— А кто он такой, этот Гиппократ?

— Гиппократа уже давно нет в живых. Это был греческий врач, живший около двух тысяч лет назад. Его открытия произвели настоящий переворот в искусстве врачевания, поэтому он считается основателем научной медицины.

— Никогда не слышал.

— Охотно верю. — Витус посильнее нажал на отекшее яичко. — Здесь больно?

— Почти нет.

— Очень хорошо. — Лауданум уже начал действовать. — Ну так вернемся к семени. Доказательством того, что оно подобно зрелой крови, служит следующее: мужчина, который слишком много спит с женщинами, выделяет семя, которое выглядит, как кровь.

— А как и где образуется семя? — встрял Магистр, также заинтересовавшийся беседой.

— Семя возникает во всем организме, оно течет от каждой точки тела к позвоночнику, вливается оттуда в обе почки и следует дальше в яички, затем в мужской член и в конечном итоге смешивается в матке с женским семенем, в результате чего происходит зачатие ребенка.

Витус снова нажал на гидроцеле и спросил Фуркана, чувствует ли он что-нибудь. Услышав отрицательный ответ, хирург с довольным видом закончил свои пояснения.

— Как только семя попадает в матку, она принимает его в себя, после чего семя меняется. После шестого дня становится похожим на пену, через четырнадцать дней — на кровь, а через двадцать шесть дней уже походит на сгусток. Он раздувается и с каждым днем растет благодаря дыханию женщины и тем веществам, которые попадают в ее организм с воздухом. Потом кровяной сгусток расщепляется, и на месте расщепления возникает пуповина. Это соединительный проток, по которому плод получает вдыхаемый женщиной воздух и питательные вещества.

— И что это за питательные вещества? — уточнил Фуркан.

Витус отметил, что юноша окончательно успокоился, и остался доволен. Метод отвлечения пациента перед операцией разговорами о семени и зачатии человека оправдал себя. К тому же больной был молод и живо интересовался всем, что связано с плотской любовью.

— Ребенок получает питание с кровью, которая течет к нему со всего организма матери и сдерживается оболочкой, окружающей плод.

Витус в третий раз нажал на отекшее яичко и сильно ущипнул кожу мошонки. Как и ожидалось, реакции не последовало.

— Во время операции ты не почувствуешь никакой боли.

— Спасибо тебе, лекарь, спасибо!

— С этим подожди до конца операции. Это все же не слишком приятная процедура. Так, начинаем. Магистр, дай мне скальпель… да, этот, с изогнутым лезвием.

Взяв его, он сделал осторожный надрез сверху вниз по всей длине мошонки, при этом оттягивая кожу левой рукой.

Фуркан сидел с закрытыми глазами и сжатыми от волнения кулаками.

— Спокойно, — приговаривал Витус.

После того как разрез был сделан, Магистр взял крючок и с другой стороны раскрыл рану. Разрезанная кожа почти не кровоточила. Между краев показалось что-то, напоминающее большой рыбий пузырь, — яичко со вздутой оболочкой. За ним наискосок, почти закрытое, виднелось бледное и относительно маленькое второе яичко.

Витус замер.

— Что ты сейчас обдумываешь? — Магистр чутко уловил замешательство друга.

— Я спрашиваю себя, не нужно ли мне перед разрезом сделать еще прокол?

— Я бы не стал, — уверенно заявил ассистент. — Я бы сразу разрезал, ведь сейчас оболочка под давлением, тебе будет легче.

— Ты, как всегда, прав. — Витус быстро и ловко разрезал оболочку, и струя желтоватой жидкости моментально брызнула ему на руки, в то время как Магистр продолжал держать рану раскрытой.

Удалив оболочку почти полностью, Витус произнес:

— Кажется, главное позади.

Фуркан не двигался. Он по-прежнему сидел с зажмуренными глазами и только шевелил губами. Наверное, молился.

— Собственно говоря, я сделал то же самое, что и местный лекарь, — хмыкнул Витус.

— Как это? — Магистр протянул ему иглу и нить, при этом игла была сделана из чистого золота, поскольку, по мнению хирурга, этот самый благородный из всех металлов способствовал процессу заживления.

— Он прокалывал маленькую дырочку в оболочке, чтобы спустить жидкость, а я сделал отверстие, только в сто раз большее.

— В чем же тогда разница?

— Маленькая дырочка всегда могла снова затянуться, после чего дисгармония между яичком и оболочкой опять увеличивалась. Сделанное же мною отверстие столь велико, что оно не может больше закрыться. — Витус аккуратно закрепил шов и обрезал нитку.

— Понятно, — отозвался Магистр. — Действительно, все очень просто.

Витус воскликнул:

— Эй, Фуркан, ты можешь снова открыть глаза! Операция закончена. Твои проблемы отныне решены.

Парень недоверчиво поглядел на свое мужское хозяйство, вновь принявшее нормальные размеры.

— После операции мошонка немного припухнет. — Витус ободряюще улыбнулся. — Но после заживления раны все придет в норму. — Он извлек из своего короба мазь доктора Шамуши. Она скорее предназначалась для улучшения кровоснабжения, но специальной ранозаживляющей у него не было. Он быстро смазал ею шов и прикрыл чистой салфеткой. — В следующий раз можешь сам втереть мазь в больное место, я оставлю тебе немного в этой баночке. Наноси мазь дважды в день, утром и вечером, в течение недели. Потом все должно пройти. Ну, а теперь можешь натягивать свои штаны. Хорошо, что они такие широкие и не трут при ходьбе.

Фуркан оделся и пролепетал:

— Спасибо… спасибо, лекарь! — Он низко поклонился.

— И я благодарю тебя, хирург! — Сиди Моктар незамеченный тоже наблюдал за действиями друзей, желая удостовериться, что с его слугой все в порядке. — И тебя, Магистр, тоже. Похоже, Аллах подарил ловкость вашим рукам.

— Мы были рады помочь. Верно, Магистр? — подмигнул другу Витус.

— Конечно! — подтвердил ученый. — Акция по спасению прошла успешно.

— Как-как? — заинтересовался купец. — Ты сказал «акция по спасению»? Это замечательно. Даже очень замечательно!

— Что ты имеешь в виду? — не понял Витус.

Сиди Моктар улыбнулся:

— Дело в том, что Фуркан по-арабски значит «спасение».

В этот вечер сиди Моктар, как обычно, пригласил Витуса с товарищами за свой стол. Однако что-то необычное чувствовалось в этой трапезе. И дело не в том, что блюда были изысканнее и вкуснее обычного.

После того как чаша с ароматизированной водой прошла по кругу и каждый ополоснул в ней руки, сиди Моктар с достоинством произнес:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — Потом указал на серебряный поднос, на котором лежали маленькие палочки с нанизанными на них аппетитно поджаренными кусочками мяса. — Это белобровики, красные дрозды. Угощайтесь. Я рад, что могу предложить их вам сегодня. К сожалению, этот деликатес чаще бывает у нас на столе в более прохладные месяцы, когда в Европе стоит зима, но несколько отважных птичек предпочли остаться здесь и попасть на мою кухню.

Друзья нерешительно отведали незнакомое лакомство. Фазаны, перепела, куропатки были всем хорошо известны, но дроздов они пробовали впервые. Тем приятнее был неожиданно нежный вкус мяса.

— Конечно, жаль прекрасных певцов, — заметил Магистр, потянувшись еще за одним куском, — но каждой твари в этом мире уготована своя судьба, и предназначение этой маленькой птички — быть съеденной сегодня мною.

Сиди Моктар кивнул:

— Вот так и Аллах все предопределяет наперед. И для нас с вами, друзья мои, он предрешил, что завтра мы покидаем Фес и едем в Оран.

— Вот это сюрприз! — Магистр так и подскочил на месте. — Я все время чувствовал, о достопочтенный хозяин этого дома, что ты что-то задумал. Это необычный вечер!

— Да, это ваш последний вечер в этих стенах. И мой тоже. Во всяком случае, на длительное время. Поэтому мой повар продемонстрировал все свое искусство, чтобы подсластить вам расставание. Попробуйте еще фаршированных голубков и кусочки баранины в виноградных листьях. Или сначала рис, политый сливочным маслом? Вот еще рыба и филей антилопы, пойманной у подножия горы Эр-Риф.

Но и Магистру с Витусом, и остальным друзьям, взволнованным новостью о предстоящем отъезде, есть расхотелось. Они прекрасно знали, что Оран большой город на побережье Средиземного моря, расположенный намного восточнее Феса и гораздо ближе к цели их путешествия, старому университетскому городу Падуя на севере Италии. Они обрушили на хозяина столько вопросов, что сиди Моктар не успевал отвечать на них. В конце концов друзья выяснили, что купец хаджи Моктар Бонали намеревается отправиться в деловую поездку в Оран. Свита, которая должна сопровождать сиди, будет состоять из прислуги, повара с помощниками, погонщиков верблюдов и дюжины воинов. Гарем, четыре жены хозяина, оставался дома, поскольку путешествовать предполагалось быстро, а присутствие четырех дам противоречило этому замыслу хотя бы уже в силу неизбежного физического напряжения для мужа. К тому же любая поездка, как бы хорошо она ни была подготовлена, всегда сопряжена с большим риском. Подступы к пустыне не менее опасны, чем сама пустыня. Здесь точно так же водятся гадюки, скорпионы, тарантулы, клещи, саранча и прочая нечисть. Что уж говорить о коварных самумах.

— Этой поездкой, друзья мои, — с сияющими глазами объявил сиди Моктар, — я убиваю сразу двух зайцев. Во-первых, наконец начну освоение оранских рынков, поскольку моим давним желанием было наладить там деловые контакты. Основным товаром поначалу должны стать мои знаменитые желтые туфли. Тысячи две пар я привезу туда на вьючных верблюдах.

— А во-вторых? — с трудом обуздывая нетерпение, спросил Витус.

— А во-вторых, этим путешествием я снимаю с себя необходимость выставить вас за дверь, что рано или поздно должно произойти, невзирая на наши дружеские отношения. И тогда, мы это уже обсуждали, вам грозила бы опасность, что кто-нибудь узнает в вас бывших рабов и выдаст. Этому риску я, как хозяин, разумеется, не могу вас подвергнуть. А так все будет устроено наилучшим образом: вы продолжаете оставаться гостями в моем шатре и одновременно полным ходом продвигаетесь вперед.

Он взял последний кусочек и приготовил свой кальян.

— Как видите, хаджи держит свое слово: я не выдаю вас — наоборот, помогаю бежать. — Его лицо приобрело лукавое выражение. — Я же не виноват, что дела заставляют меня отправиться в Оран, а вы сопровождаете меня, поскольку совершенно случайно нам по пути, а?

— Уй-уй, молодец, пестряк!

— Мы очень благодарны тебе, — с серьезным видом произнес Витус.

Все шестеро по очереди подали руку хозяину.

Альб тоже хотел что-то произнести, но из его глотки вырвался лишь невнятный клекот. Тогда он просто перекрестился и поклонился.

В один из первых августовских дней внушительный караван отправился в путь, покинув хорошо укрепленный город Фес через северные ворота. Авангард составляли четыре всадника, один из которых исполнял обязанности хабира. Все были вооружены мечами, кинжалами и мушкетами. Столько же верховых ехали в арьергарде. Между ними тянулся — одно животное за другим — бесконечный караван. Сначала с достоинством вышагивали вьючные верблюды, доверху нагруженные товаром — желтыми туфлями, потом шли другие вьючные животные, тащившие на себе все то, что было нужно сиди Моктару и его гостям для приятного путешествия: шатры, одеяла, подушки, дрова, кухонные и столовые приборы, предметы личного пользования, самую разнообразную еду, горшки, сковородки, подносы, и тарелки, воду в огромном количестве для людей и животных и даже специальную воду с лепестками роз для господского кальяна.

Сам сиди Моктар ехал на молочно-белом верблюде по кличке Джибрил, своенравном животном, подпускавшем к себе только хозяина да постоянного погонщика, ухаживавшего за ним. Над купцом был раскрыт большой шелковый зонт, который защищал его от палящего солнца.

Друзья также получили по верблюду, что стало для них, пересекших пустыню пешком, совершенно новым опытом. Прислуге пришлось трястись на мулах. Впрочем, это было большим везением, ведь далеко не каждый господин так великодушно обращался с челядью. В отличие от других хозяев, полагавших, что слуга и пешком преодолеет любое расстояние, сиди Моктар твердо придерживался мнения, что изнуренные слуги — плохие слуги, и заботился, дабы они ни в чем не нуждались, особенно в суровых условиях пустыни.

Слева и справа от каравана скакали еще по двое дозорных. Один из них как раз подъехал к белому верблюду и доложил:

— Господин, меня послал хабир. Я должен передать, что через час зайдет солнце и пора разбивать лагерь на ночь.

— Мы сегодня не доедем до Тахалы? — не слишком любезно спросил сиди Моктар.

— Нет, господин, для этого нам пришлось бы ехать полночи. Кроме того, животные устали, им нужны корм и вода.

— Ну что ж, одному Аллаху дано определять нашу скорость, — смирился с неизбежным сиди Моктар.

Вскоре он сидел вместе с бывшими невольниками у потрескивающего костра и вкушал изысканные блюда, которые бесперебойно подносили слуги.

— Знаешь, хирург, — заметил он, — я подумал, что в путешествии мы можем развлечь друг друга рассказами, как в «Тысяче и одной ночи». Конечно, мы будем в пути всего восемь или девять дней, но вполне можем каждый вечер по очереди рассказывать одну историю. Сегодня вечером Шахразадой буду я. Я расскажу вам поучительную «Историю о благочестивом и его кувшине для масла»…

— Извини, что перебиваю тебя, друг мой, — улыбнулся Витус, — но кто такая Шахразада?

— Ах да, вы же не можете этого знать! Речь идет о прекрасной рассказчице из «Тысячи и одной ночи». Ее слушателем был владыка Шахрияр, имевший отвратительную привычку каждый день овладевать новой девушкой, а на следующий день обезглавливать ее, пресытившись за одну ночь. Умнице Шахразаде удалось так пленить правителя своими сказками, что он просто не мог казнить ее. Каждый раз она ловко останавливалась на самом интересном месте, обещая досказать историю следующим вечером. Так прошли тысяча и одна ночь, после чего Шахразада показала владыке трех сыновей, которых родила ему за это время. Шахрияр пришел в восторг, восхитился ее умом и сохранил ей жизнь.

Ну, а теперь слушайте мою историю. Она из «Тысячи и одной ночи». Я выбрал ее, поскольку она весьма поучительна. К тому же сказки о Синдбаде-мореходе и Ала-ад-дине и его волшебной лампе всем уже известны. Так вот, жил когда-то один благочестивый человек, и был он совсем беден, поэтому один из знатных людей давал ему каждый день каравай хлеба и немного растопленного сливочного масла. Масло в той стране стоило дорого, поэтому благочестивый сберегал его и прятал в кувшин. Но чем полнее становился кувшин, тем больше бедняк боялся, что его украдут. И вот он вешал кувшин на стену и садился под ним охранять, вооружившись палкой. А пока сидел, предавался разным мыслям. «Дорогое масло, — думал он, — я продам за хорошие деньги, а на вырученное куплю овцу. Овцу отдам крестьянину, чтобы через год родились барашек и овечка, а от них будут рождаться все новые и новые овцы, пока у меня не будет большая отара. Тогда я продам отару, куплю сад и построю в нем прекрасный дворец. А еще куплю одежду и рабов и женюсь на дочери самого богатого купца. Отпраздную пышную свадьбу: забью скот и велю приготовить лакомые блюда, куплю сладости, приглашу музыкантов, акробатов и артистов, чтобы все меня славили. Под конец пойду к своей молодой жене, когда она снимет чадру, и буду наслаждаться ее женскими прелестями. Вскоре она забеременеет и родит мне мальчика, которого я буду добросовестно воспитывать. Если он будет слушаться, я его богато одарю, если же будет прекословить, я его накажу палкой».

И он вскочил, чтобы отдубасить сына палкой, размахнулся — и попал в кувшин с маслом. Кувшин разбился на тысячу кусочков, а все масло вылилось на него, и вид у благочестивого был самый жалкий. Действительность настигла его.

Вот так, друзья мои, заканчивается история о благочестивом и его кувшине с маслом. Она была рассказана девятьсот второй ночью и учит нас тому, что тот, кто хочет слишком многого, в конце концов не получает ничего.

— Уй, пестряк, ну и щудак этот лопух! — от души потешался Коротышка.

— Да, мудрая, поучительная сказка, — благодушно подхватил Магистр, наевшийся от души. — Но позволь спросить тебя, сиди Моктар, а разве сам ты не поступаешь так же? Не слишком ли многого ты хочешь, собираясь завоевать еще и рынки Орана?

Купец на миг опешил. Потом рассмеялся:

— Хороший, откровенный вопрос, друг мой! Отвечу: нет. Благочестивый хотел нереального, за что Аллах вездесущий тут же покарал его. А я хочу вполне реальных вещей, и эту разницу Аллах мудрый и сведущий точно знает.

— Звучит убедительно, — согласился Магистр.

— На ту же тему мне вспоминается еще одна история. Она называется «История о трех желаниях», из пятьсот девяносто шестой ночи. Главный ее герой — один человек, больше всего на свете мечтавший увидеть Ночь всемогущества. Прежде чем рассказывать дальше, я, вероятно, должен пояснить, что это такое. Имеется в виду та ночь, в которую Аллах открыл архангелу Джабраилу нашу священную книгу, а тот, в свою очередь, открыл ее пророку. Ежедневно этой ночью решаются судьбы всех людей на грядущий год.

Но вернемся к нашему герою. Однажды ночью он смотрел на звезды и увидел, как отворились небесные врата и все, кто был за ними, пали ниц и начали восхвалять Аллаха. Разволновавшись, он побежал к жене и сказал: «Аллах в своей милости позволил мне увидеть Ночь всемогущества и обещал мне, что я могу загадать три желания. Что ты посоветуешь мне пожелать?» Жена ответила: «Попроси Аллаха, чтобы он подарил тебе член побольше». Мужчина послушался, и только он вымолвил своей желание, как член его стал величиной с кабачок. К ужасу его жены, которая с этих пор не допускала его до себя. После многих недель воздержания мужчина не выдержал и воскликнул: «Вот что я имею с этого, женщина! Это все твоя похоть толкнула меня на это желание!» Жена отвечает: «Откуда я могла знать, что твой член станет таким огромным?» Отчаявшийся мужчина снова обратился к Аллаху: «О Всемогущий, освободи меня от этого чудища!» Аллах всепонимающий услышал его, и тут же на том месте, где только что висел кабачок, образовалось гладкое место. Разочарованная жена опять стала причитать: «Что же это такое? Теперь ты мне совсем разонравился, раз ты перестал быть мужчиной». Муж взвыл: «Все мои несчастья от твоих злополучных требований! Я мог загадать три желания и получить все небесные и земные богатства, а теперь осталось всего одно!» На что жена ответила: «Попроси Аллаха, чтобы сделал тебя таким, каким ты был раньше». Муж вознес свою молитву и стал таким, каким был прежде.

Сиди Моктар замолчал, наслаждаясь дружным смехом своих слушателей.

— Да, и эта история учит нас тому, чтобы мы не желали чрезмерно много.

— Уй, пестряк, верно залепил. Каждый должен быть доволен своей морковкой. Как Великий Бракодел устроил!

— Точно, точно, — подхватил Магистр.

Альб, Вессель и Нгонго довольно закивали головами.

Витус произнес:

— Я тоже знаю одну историю, которая учит тому, что Всевышний не дает прыгнуть выше головы. Эта история невыдуманная, мы сами ее участники, и повествует она о скряге Арчибальде Стауте, английском капитане, который отказывал своей команде даже в самом необходимом.

— Ты непременно должен ее рассказать, — кивнул сиди Моктар, пытаясь подавить зевоту, что ему удалось лишь отчасти. — Извини мою невежливость, но уже довольно поздно. Ты не мог бы порадовать нас своей историей завтра?

Витус, разумеется, не имел ничего против, и, пожелав друг другу спокойной ночи, все отправились на покой.

На следующий день караван двигался по краю долины реки Инауене, сделав днем привал у старого колодца, миновал Тахалу и к вечеру благополучно прибыл на предусмотренное место стоянки.

Когда стол был накрыт и друзья с аппетитом принялись за еду, сиди Моктар произнес:

— Хирург, признаюсь, я бы с удовольствием послушал историю капитана по имени Стаут. В самом ли деле капитан был таким скупердяем?

— Можешь послушать, пестряк! — оживился карлик.

— Да, именно так. Он был владельцем торгового парусного судна «Галант», на котором мы с друзьями собирались плыть в Новую Испанию. Мало того, что он содрал с нас бешеные деньги, он еще подрядил нас работать. Я, к примеру, был не только пассажиром, но и корабельным хирургом, а Магистр — моим ассистентом. Энано же подвизался на камбузе, поскольку Стауту не хватало многих членов команды. Сами моряки выглядели довольно истощенными, ведь скряга экономил буквально на всем, в том числе на еде.

— Точно, — кивнул Магистр, — это относилось и к его пассажирам, то есть к нам и двум дамам, Фебе и Филлис.

— Даже двадцать четвертого декабря, в день, когда мы, христиане, отмечаем рождественский сочельник, — продолжил Витус, — Стаут пожадничал с хорошей едой и велел Коротышке подать отвратительный «суп путника».

— А что это такое? — полюбопытствовал сиди Моктар.

— Мы тоже задали этот вопрос. И в ответ услышали, «что сие — легендарное изобретение лондонских и плимутских мясников, а посему великолепно подходит для рождественского стола». То, что его ободранный стол с дешевыми сальными свечками выглядел отнюдь не рождественским, ему было все равно. Потом он воодушевленно пояснил нам, что в Лондоне и других портовых городах, где изготавливают «суп путника», для этого берут обрезки мяса, чаще всего говядины или свинины, добавляют в большом количестве кости, хрящи, жилы, копыта, глаза и уваривают все это в густой студень, который потом разливают по формам.

— Фу! — брезгливо поморщился купец. — Копыта свиньи! Непостижимо! Он этим не только предал соль, но и оскорбил Аллаха. Могу поспорить, что ему пришлось понести тяжкое наказание!

— Действительно, он его понес. Сейчас расскажу. Но сначала поясни, что означает выражение «предал соль»?

— Неужели ты этого не знаешь? Это означает, что Стаут предал законы гостеприимства. Варварство!

— Тут ты абсолютно прав, сиди Моктар, — кивнул Магистр. — Стаут действительно был варваром. Это варево выглядело, как столярный клей. Другие гости тоже лишились дара речи, увидев его. Первой пришла в себя дама по имени Феба. «Свиную требуху я не буду есть, господин капитан! — воскликнула она. — Можете говорить, что хотите, но свиную требуху я не ем!» Капитан ей на это говорит: «Ну ладно, ладно! Быть может, мне не стоило перечислять все компоненты „супа“, но нельзя недооценивать его практичность. Если это блюдо правильно хранить и оберегать от сырости и плесени, на море он может сохраняться годами». Он подумал и продолжил: «Нужно только решиться и съесть первую ложку! И вы сразу же поймете, что вкус у него не такой уж плохой — гораздо лучше, чем у каждого компонента в отдельности. Вкус напоминает…» На этом месте скряга замолк, обнаружив, что суп и в самом деле удивительно вкусный. «По вкусу он напоминает…» — снова начал он, пытаясь найти подходящее сравнение…

— Я закричал: «Уй-уй, господин капитан, овцу напоминает!» — не утерпел Коротышка.

Витус продолжил рассказ:

— А Стаут, чтобы вы знали, взял на борт свой собственный провиант, не желая голодать вместе с другими. Среди прочего там была и овца. Почувствовав бараний вкус, он сразу понял, что его ценность забита и тоже попала в суп.

— Уй, как он на меня зыркал — словно я сам рогоногий. А потом как вскочил и хотел на меня броситься!

— Однако господняя кара последовала в тот же миг, — подхватил Витус. — С исказившимся от боли лицом он застыл, будто раскаленный суп обжег ему внутренности, и плюхнулся на прежнее место. Боль была такой сильной, что Стаут, издавая скулящие звуки, стукнулся головой об стол, схватившись руками за живот.

— Что же случилось? — Сиди Моктар, как раз собиравшийся отправить в рот орех, пропитанный медом, с любопытством подался вперед.

— Я тоже задал этот вопрос Стауту, но в ответ услышал лишь сплошной стон: «Больно… живот… ужасно… О-о-о! Хочу пис… простите, дамы… О-о-о…»

— Что же это было?

— Камень в мочевом пузыре, как оказалось позже. С помощью Магистра и одного из офицеров «Галанта» я избавил скрягу от мучений. Не хочу вдаваться в подробности операции, поскольку ее описание испортило бы нам аппетит.

— Понимаю, понимаю. — Сиди Моктар отправил в рот еще порцию медовых орешков. — И все же я задаюсь вопросом, в чем состояла кара Аллаха, я хочу сказать Бога?

— Спустя какое-то время на судно напали пираты, и он был безжалостно убит.

— Да-да, теперь ясно. — Сиди Моктар понимающе закивал головой. — Скупость нигде на свете не приветствуется. Несчастен тот, кто не умеет разделить радость гостеприимства со своими гостями! Могу я вам еще что-нибудь предложить?

Когда друзья, которые были более чем сыты, отказались, он произнес:

— Тогда разрешите мне совершить вечерний намаз. Будь на то воля Аллаха, завтра мы оставим за собой Тазу и дойдем до долины реки Мулуя.

Друзья пожелали ему спокойной ночи и вскоре услышали в своих шатрах приглушенную молитву их великодушного хозяина:

— Аллаху акбар… Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед — пророк Его…

Третий день путешествия прошел в такой же гармонии, как два предыдущих. Они проехали большой отрезок пути вдоль долины Мулуи, и вечером слуги, разбив шатры, накрыли обильную трапезу. После чего сиди Моктар вместе со своими гостями расселись вокруг и после молитвы и омовения рук с наслаждением приступили к еде.

Только хирург собрался рассказать очередную пережитую ими историю, как раздались крики и мушкетные выстрелы. Все повскакали с мест, тревожно оглядываясь, но кроме прислуги никого не было видно. Наконец показался всадник, несшийся к ним бешеным галопом; подъехав почти вплотную к своему господину и его гостям, он резко осадил своего жеребца. Тут же подскакали еще два воина, среди которых был и хабир.

— Сиди Моктар! — крикнул он хриплым голосом. — На нас напали! Подлое ворье хочет украсть наших верблюдов! Скорее спрячьтесь за шатрами, там враг вас не найдет.

Однако гости купца воспротивились. Совершенно не желая прятаться, они рвались сражаться.

— Дай нам оружие! — закричали они воину охраны. — Мы будем защищать всех нас и товар сиди Моктара.

Изящный торговец побелел от страха.

— Нет, не делайте этого, — запротестовал он. — Прошу вас! Коротышка не годится на роль воина, а Магистр близорук. Останьтесь со мной!

Хозяин каравана так горячо убеждал их, что друзьям не оставалось ничего другого, как нехотя уступить его просьбам. Вместе с сиди Моктаром они зашли за шатер, в то время как трое солдат поскакали к верблюжьему стаду на подмогу своим товарищам. Купец все еще был сильно напутан и только неустанно повторял:

— Как ужасно, как ужасно! Неужели Аллах решил покарать меня из-за того, что я хочу слишком многого? Неужели и меня ждет участь благочестивого с его кувшином? Или человека со слишком маленьким пенисом? О Аллах, всемогущий повелитель, дай мне знак, и я тут же поверну назад и откажусь от своих планов в Оране.

Но Аллах не дал ему никакого знака, во всяком случае, ничего приметного.

Ночь была, как всегда, пронизывающе холодная, и путешественники совсем окоченели; они начали похлопывать себя руками по телу и подпрыгивать на месте, чтобы согреться. Неожиданно Витус воскликнул:

— Нгонго, Вессель! Где вы? Я вас не вижу! Где вы? Откликнитесь!

Все принялись звать товарищей, пока Магистр не приложил палец к губам:

— Тс-с-с, тише! Разве не видите, что их тут нет? Своими криками мы только рискуем обнаружить себя. А перспектива, что какой-нибудь из подонков распорет мне брюхо, меня не согревает.

Витус поддержал товарища:

— Магистр абсолютно прав. Наши крики бессмысленны.

Они замолкли и продолжали дальше дрожать в темноте. Наконец, спустя целую вечность, к ним приблизились чьи-то тени. «Кто это, друзья или враги?» — спрашивал каждый себя, затаив дыхание. К счастью, это оказался хабир со своими людьми, которые не только привели с собой исчезнувших Нгонго и Весселя, но и принесли добрую весть.

— Сиди Моктар, — доложил предводитель каравана с глубоким поклоном, — мы обратили разбойников в бегство. Это был отряд молодых парней, горстка жадных бездельников, которые положили глаз на наших верблюдов. Когда мы их спугнули, они как раз снимали с них путы. Двоим удалось похитить верблюда и, к сожалению, скрыться. Других мы преследовали. Тут как раз подоспели Нгонго и Вессель и помогли нам. Должен сказать, что у этих двоих быстрые ноги, без них бы мы не догнали воров.

— Это действительно хорошая весть, — с видимым облегчением произнес сиди Моктар. — Что стало с пойманными?

— Я лично отрубил каждому правую руку, господин. Потом велел убираться восвояси, откуда бы они ни пришли.

— Хорошая работа. Что с моим Джибрилом?

— Он на месте, господин. Да и не удивительно: он не подпустил к себе воров. Думаю, мерзавцы получили сполна. Теперь мы их вряд ли увидим.

— Да услышит Аллах твои слова и благословит их! А что с моим товаром?

— Все цело, сиди Моктар. Мы ведь сняли груз с верблюдов.

— У нас достаточно животных, чтобы разместить все тюки и ящики?

— Да, господин, об этом я позаботился еще в Фесе.

— Прекрасно, прекрасно. Ты и твои люди хорошо поработали. Я вознагражу вас, и тебя, Нгонго, и тебя, Вессель. Каким образом, сам еще не знаю. А теперь не будем больше стоять на холоде, друзья. Огонь зовет нас.

Они вернулись к костру, правда, уже потухшему. Слуги тоже в испуге попрятались, забыв об огне. После всего случившегося хозяин не слишком пенял им за это. Тем с большим удовольствием они вскоре опять расположились вокруг уютно потрескивающего костра.

— Давайте продолжим нашу трапезу, — пригласил радушный хозяин, и они не отказались. Правда, занимательная беседа со сказками Шахразады не клеилась. Только что пережитый испуг давал о себе знать.

Четвертый день путешествия поначалу протекал так спокойно, будто и не было страхов прошлой ночи, однако к обеду небо потемнело, и на караван обрушился один из столь редких здесь ливней. Долина, вдоль которой они ехали с утра, тут же превратилась в клокочущий поток, настолько мощный, что людям и животным с большим трудом удалось выбраться в безопасное место.

А вскоре солнце засияло снова, забирая влагу из земли, над которой стелился туман. С необычайной быстротой, свойственной этим краям, тут и там почву пробила зелень, а кое-где даже появились нежные цветы. Путешественники без остановки ехали дальше, чтобы наверстать упущенное из-за дождя время. Сиди Моктара манили Оран и выгодные сделки.

Вечером, покинув торговое селение Таурирт и находясь на пути в Уджду, они вновь разбили шатры. Купец обратился с особой молитвой к Аллаху всемогущему, после чего, видимо получив поддержку, спросил хабира:

— Грозит ли нам сегодня вновь разбойничье нападение?

На что предводитель каравана ответил:

— Нет, господин, не думаю. Если только другое отребье не вздумает навестить нас.

— Чтоб у них отсохли руки! — Сиди Моктар буквально выплюнул это проклятие. — Надо было взять с собой больше воинов!

— Ты легко можешь увеличить наш отряд на двух человек, — улыбнулся хабир.

— Каким образом? Ты говоришь загадками!

— Отнюдь, господин: Нгонго и Вессель попросили у меня разрешения выезжать ночами в дозор. Видать, парням пришлось по вкусу вчерашнее приключение. Я им пока ничего не обещал. Разрешение можешь дать только ты.

— Извините, что перебиваю, — вмешался Витус, — но где они, кстати?

— С верблюдами, хирург. Они люди скромные и сами стесняются за себя просить.

— Хорошо, хорошо, — кивнул сиди Моктар, — мое разрешение они получат, при условии, конечно, что ты не против, хирург.

— Нет, конечно, с какой стати? Я им не предводитель, в лучшем случае представитель.

— Ладно, пусть будет так. Заодно мне пришла в голову идея, как вознаградить их за вчерашнюю смелость: они могут считать верблюдов, на которых едут, своими.

Хабир поклонился в знак того, что понял хозяина.

— Желаю тебе и твоим гостям приятного вечера. Будь уверен, вчерашняя неприятность не повторится.

— Для моей души эти слова подобны хорошей еде для моего желудка. — Сиди Моктар повернулся к Витусу. — Думаю, это своевременная мысль. Пора немного подкрепиться. Слуги уже все приготовили, и я вижу барашка на вертеле. Давайте воздадим ему должное и послушаем истории, которые так и просятся на язык. Вчера вечером, когда произошло это мерзкое нападение, ты хотел поведать нам еще об одном вашем приключении.

— Верно. — Витус взял кусочек баранины пальцами правой руки и обмакнул его в чашу с рисом. — Как врачу мне было интересно узнать, что нарывы в здешних краях лечат тестом из муки и растопленного сливочного масла. Сам я борюсь с такими напастями молочной сывороткой, впрочем, лишь тогда, когда болячка сухая. Если же она мокнущая, применяется адсорбирующее средство, — в соответствии с советом старых медиков лечить влажное сухим, а сухое — влажным. Помимо сыворотки можно выбрать известковый порошок, ланолин, экстракт зверобоя.

Сиди Моктар степенно кивнул:

— Сии медикаменты мне знакомы, хотя не всегда в этой сфере применения. — Он взял медовый орешек и снова отложил его. Засахаренные финики были еще слаще. С наслаждением отправляя финик в рот, он поинтересовался: — А какая связь между нарывами и твоей историей?

Витус взял еще кусочек баранины, чтобы помучить любопытного хозяина, и наконец произнес:

— Может, даже хорошо, что Нгонго сейчас нет с нами, ибо то, что я собираюсь рассказать, чудовищно. Это «История о чернокожих невольниках из Гвинеи и об Окумбе, вожде Симарронов». Итак, слушай. Это было в Гаване, столице большого острова Куба, где я повстречался с рабами-неграми и лечил их гнойные раны.

— Что ты говоришь! — удивился сиди Моктар. — Что же побудило тебя лечить рабов?

— Милосердие, которого требует от каждого из нас как Бог, так и Аллах.

— Ах да, конечно.

— Речь шла о человеческом товаре, незадолго до того прибывшем из Африки на невольничьем корабле. Люди находились в ужасающем состоянии, и мы с Магистром и Энано мало что могли сделать, чтобы помочь им.

— Хьюитт… тоже вкалывал! — подал голос Энано.

— Правильно, юный матрос по имени Хьюитт тоже помогал нам. О том, что пришлось испытать бедолагам, мы узнали от вождя Окумбы, негра, также родом из Гвинеи, ставшего вождем Симарронов.

— Симарронов? — Сиди Моктар вопросительно поднял брови.

— Так называют беглых рабов, которые образуют собственные поселения, напоминающие деревни на их родине. Окумба, его люди, их жены и дети обосновались в Центральной Америке, неподалеку от города Номбре-де-Дьос. Симарроны безумно ненавидят испанцев и португальцев, потому что те чаще всего похищают негров на Африканском континенте. Они буквально устраивают на них охоту, пугают до смерти своим огнестрельным оружием и потом собирают, как урожай фруктов. Затем охотники отправляют свой улов на побережье, где грузят на корабль. Иногда на борту оказываются уже несколько десятков людей, целые семьи. На верхней палубе строят загоны, куда заталкивают мужчин. Женщинам и детям разрешают передвигаться свободно, правда, под строгим надзором. Если кто-то из несчастных чернокожих думает, что путешествие сейчас начнется, он жестоко ошибается. Как правило, проходят еще недели, пока соберется нужное для выгодного фрахта количество рабов. И все это время, которое они проводят в унизительных, нечеловеческих условиях, плотник строит так называемые средние палубы. Знаешь, какова высота такой средней палубы?

— Нет. — Сиди Моктар слушал, затаив дыхание.

— Четыре фута. Или два локтя, если эта мера длины тебе более привычна. Это значит, что, кроме детей, никто на этих палубах не может ходить в полный рост. Но достойные всяческого сожаления черные в этом и не нуждаются, поскольку их приковывают в лежачем положении. Плечо к плечу, голова к голове, как рыбы в бочке. В итоге их набирается три сотни человек, и от них исходит такой зверский дух, что некоторые, не выдержав, задыхаются. Кое-кто предпочитает покончить с собой. Это те, кому удается, улучив момент, прыгнуть в воду. Они просто ныряют и идут ко дну, где их ждет спасительная смерть, она для этих гордых людей лучше плена.

— Ужасно, на что способны некоторые люди! Я бы никогда не стал так обращаться со своими рабами, — пробормотал сиди Моктар. У него даже пропал аппетит. — Не иначе, как сам дьявол вселяется в этих работорговцев, по-другому это не объяснишь. Где моя шиша?

— До Нового Света невольничье судно добирается около двух месяцев. За это время больше трети человеческого товара погибает в ужасных условиях. Любые попытки к бегству, на которые отваживаются рабы, жестоко подавляются. Но самое отвратительное — когда матросы пробираются ночью под палубу, чтобы насиловать женщин. Это строго-настрого запрещено, но они все равно это делают. Однажды один такой, как рассказывал нам Окумба, попытался обесчестить его сестру. Окумба задушил его собственной цепью и выбросил тело в проход. Надсмотрщики так никогда и не узнали, кто это сделал.

— Кошмар! Кошмар! — Изящный купец был явно потрясен. — Так у этой истории нет конца?

— Нет. Пока на этом свете существует рабство, она не кончится.

Сиди Моктар сделал затяжку из булькающего кальяна.

— Я знаю, что с рабами в фоггара тоже обращаются не слишком деликатно и они работают под землей в чудовищной тесноте, но после мучительного дня они хотя бы могут выбраться на белый свет и спать в своих хижинах. Какие же злодеяния совершаются на невольничьих судах! Кстати, испанцев и здесь не шибко любят, хотя должен признаться, что с ними можно заключать выгодные сделки.

Наконец и Магистр завершил трапезу, лишний раз подтвердив репутацию знатного едока.

— Испанцы, — заметил он, — подобны другим народам: среди них есть хорошие и плохие люди. Ни в коем случае не следует всех стричь под одну гребенку. Мне, к примеру, никогда и в голову не пришло бы иметь раба: это было бы несправедливо в глазах Господа — и противоречило бы назначению моей профессии — бороться за торжество справедливости.

— Да-да, если бы все мы действовали более разумно и взвешенно, — вздохнул сиди Моктар.

Его слова стали заключительным аккордом беседы, после чего все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Вечером пятого дня путешествия хозяин каравана с важным видом произнес:

— Друзья мои, я целый день размышлял над тем, что вы рассказывали мне о страданиях невольников на кораблях. И еще я задавался вопросом, чего же не хватает человеческому рассудку, если он смирится с такой жестокостью. Думаю, и в самом деле способности логически мыслить и разумно действовать. Мы, люди, всегда мним себя стоящими выше зверей, при этом именно они зачастую указывают нам границы дозволенного. Но прежде чем я расскажу вам «Историю о купце и попугае», позвольте спросить, вдоволь ли у каждого еды.

Получив утвердительный ответ от всех, в том числе от Альба, издавшего гортанный звук, который мог быть расценен как подтверждение, сиди Моктар начал свой рассказ:

— У одного купца, который много путешествовал, была жена неземной красоты. Он страстно любил ее, но изводил своей ревностью. Вот он и надумал купить попугая, чтобы тот докладывал ему обо всем происходящем в доме в его отсутствие. Вскоре купцу пришлось надолго уехать, а жена воспользовалась этим и стала привечать одного юношу. Она его угощала и не упускала возможности переспать с ним. И вот вернулся хозяин и тут же стал расспрашивать попугая. Тот доложил: «Господин, пока тебя не было, в дом регулярно приходил юноша и лежал с твоей женой». Тут купец впал в такую ярость, что решил убить жену. «Остановись, мужчина, — закричала та, когда муж хотел броситься на нее, — одумайся! Я докажу тебе, что птица лжет. Уйди лишь на одну эту ночь, а вернувшись утром, поймешь, правду говорит попугай или нет». Купец согласился и остался на ночь у своего друга. Вечером женщина, накинув на клетку с попугаем кожаный фартук, стала поливать его сверху водой, при этом сильно размахивая веером и раскачивая в разные стороны лампу. И еще всю ночь она крутила ручную мельницу. Наконец наступило утро, пришел купец и первым делом начал расспрашивать попугая, что было прошедшей ночью. Попугай ответил ему с упреком: «О, господин, никто ничего не видел и не слышал этой ночью, и я в том числе, потому что всю ночь над городом лил дождь и гремела гроза с молнией!» Купец решил, что ослышался, потому что ничего подобного не происходило. «Ты лжешь мне!» — закричал он в гневе. «Нет, господин, я лишь рассказываю о том, что видели мои глаза и слышали мои уши». Купец сделал вывод, что все, рассказанное птицей о его жене, — ложь и выдумка, и решил помириться с ней. Она же воскликнула: «Клянусь Аллахом, я не прощу тебя, пока ты не убьешь эту птицу, распространявшую обо мне такую гнусную ложь!» Купец свернул попугаю шею. С этих пор, казалось, счастье вернулось в их дом. Но это продолжалось недолго, потому что однажды купец застал свою жену и ее возлюбленного на месте преступления. Тогда он понял, что птица сказала правду, а жена лгала. Он горько раскаялся, что убил верного попугая, и в тот же час перерезал жене горло. «О Аллах, почему ты отнял у меня разум и рассудительность!» — в отчаянии воскликнул он и лишил себя жизни. Погибли все: попугай, жена и купец. И никто не достиг счастья, о котором так мечтал. Даже юноша, сильно тосковавший об утрате возлюбленной.

Шиша забулькала. Сиди Моктар сделал несколько глубоких затяжек, поскольку во время рассказа ему было не до этого.

— Вот такая история, друзья мои, — заключил он.

— Грустная история, скажу я вам, — вздохнул Магистр. — Хотя она и повествует совсем о других судьбах, нежели невольничьи, но содержит то же зерно истины: разум и рассудительность — вот на чем все держится. Прежде чем я что-то осознаю и, соответственно, смогу благоразумно действовать, я должен понять, что происходит. Все так просто. И так сложно. Да пошлет Господь всемогущий больше разума и рассудительности в наш мир!

— Аллах милостивый, милосердный, да будет так! — подхватил сиди Моктар.

Шестой и седьмой дни путешествия протекали без особых неожиданностей, а вот восьмой принес нечто непредвиденное. Они повстречались с караваном, тоже двигавшимся в Оран. Хозяином этого каравана был хаджи Гарун эль-Шалидан, а бесспорным центром внимания — его дочь Будур. Ехали с особой миссией: Будур должна была быть доставлена в Оран к своему жениху. В ожидании этого события семья сиди Гаруна жила много месяцев.

Их караван был таким же по величине, как караван сиди Моктара, поскольку приданое дочери было значительным. А посему большее число воинов сопровождало семью сиди Гаруна. После того как оба хаджи обменялись приветствиями и восславили Аллаха, единственного владыку на земле и на небе, они решили продолжить путь совместно, объединив мощь своих воинов.

— Благословенный день, — объявил сиди Моктар.

И сиди Гарун согласился с ним.