Телефонный звонок застал меня в тот ответственный для варки кофе момент, когда коричневая ароматная пена сначала медленно, а затем все быстрей и быстрей начинает подниматься, стремясь вырваться из кофеварки, и важно правильно угадать мгновение, когда необходимо снять ее с огня. Поэтому взять трубку было совершенно невозможно. В это злосчастное утро я уже лишилась почти всех своих денег, остаться еще и без кофе было бы совсем обидно. Тем более, что никаких важных для себя звонков я в данный момент не предвидела.

Кофе был готов после шестого звонка. Стало ясно, что человека, находящегося на другом конце телефонного провода, природа не обделила настойчивостью. Или я кому-то очень сильно понадобилась.

Трубку я сняла после седьмого звонка.

– Алло, – буркнула я с раздражением, простительным для женщины, в мгновение ока лишившейся немалых сбережений и не успевшей даже выпить кофе.

– Здравствуйте, я хотел бы поговорить с госпожой Татьяной Ивановой.

Неприятный резкий голос принадлежал мужчине в возрасте за пятьдесят.

– Здравствуйте, ваше желание исполнилось.

– Кому только нужны такие идиотские банки?

Этот риторический вопрос я задала сама себе, прочитав в утренней газете, пять минут назад доставленной почтальоном, что один из крупнейших и, как казалось, надежнейших банков нашего города, «Понтобанк», приостановил с сегодняшнего дня выплаты по вкладам юридических и физических лиц.

При этом мое собственное физическое лицо, которое я видела в зеркале старинного трельяжа, служившего украшением моей спальной, выглядело довольно кисло. И это было неудивительно, потому что именно в этом банке хранилась львиная доля моих сбережений, доставшихся не далеко не легким трудом, связанным к тому же с известным риском, неизбежным в профессии частного детектива.

Я отшвырнула газету и отправилась на кухню варить кофе. Настроение было испорчено с самого утра – Простите? – не понял мой собеседник.

– Вы разговариваете с госпожой Татьяной Ивановой.

– А-а, в этом смысле. Позвольте представиться, меня зовут Лев Владимирович Троицкий.

– Очень приятно, Лев Владимирович.

– Прошу меня извинить за столь ранний звонок. Я боялся не застать вас дома. Мне крайне необходима ваша помощь в одном деликатном деле. Я обратился к вам, будучи наслышан о ваших замечательных успехах в разрешении подобного рода проблем.

Так я и знала, очередной клиент. Если бы не сегодняшнее газетное сообщение, то скорее всего я бы отказалась. Хотелось немного отдохнуть. Но бедные люди не могут позволить себе быть такими разборчивыми.

– Я попытаюсь вам помочь, Лев Владимирович, – неохотно согласилась я, – но, очевидно, нам придется встретиться для уточнения деталей и условий нашего сотрудничества.

– Предлагаю встретиться на нейтральной территории, скажем, в кафе на берегу пруда в городском парке. Часиков в десять, то есть через полтора часа. Там сейчас довольно малолюдно, так что нам никто не помешает. Вы не возражаете?

– Не возражаю. Как мы узнаем друг друга?

– Я буду в коричневом костюме, а в руках буду держать черный зонтик.

– Хорошо, я к вам подойду. До встречи.

– Я приду пораньше и буду ждать вас с нетерпением.

Зонтик?

Положив трубку, я взяла чашку с кофе и подошла к окну. На сияющем голубизной августовском небе я не обнаружила ни малейших признаков туч или облаков.

Кофе безнадежно остыл.

Нет, сегодня явно не мой день. Но на встречу все равно идти придется.

* * *

Льва Владимировича Троицкого я легко узнала по его черному зонтику и коричневому костюму, а главное, потому, что, кроме него, в кафе абсолютно никого не было. Даже буфетчика.

Облик Льва Владимировича соответствовал моему представлению о нем, составленному по голосу. Он бы высок, сухопар и сутуловат. Толстые линзы очков в металлической оправе свидетельствовали о сильной близорукости их хозяина. Пресловутый черный зонтик служил одновременно тростью, что побудило меня несколько изменить в лучшую сторону мнение о сообразительности его владельца.

Он сидел за пустым столиком, нервно сжимая в руках массивную ручку стоявшего между колен зонтика, больше похожую на рукоятку шпаги.

Когда я приблизилась к столику, Лев Владимирович вежливо, хотя и несколько нервно, встал и поздоровался. После того как мы сели, он произнес:

– Простите, я не знаю вашего отчества.

– Можно без отчества, зовите меня просто Таней.

– Хорошо, Таня. В двух словах я изложу вам суть моей проблемы.

– Одну минуту, Лев Владимирович. Прежде, чем вы начнете свой рассказ, мне хотелось бы внести некоторую ясность в наши взаимоотношения, чтобы в дальнейшем избежать возможных недоразумений. Он кивнул головой.

– На данный момент я еще не дала согласия на ведение вашего дела. И это, как вы понимаете, вполне естественно.

Чтобы взяться за дело, необходимо иметь о нем хотя бы самое общее представление. Конфиденциальность нашего разговора я гарантирую в любом случае, но, тем не менее, старайтесь избегать в предварительном рассказе возможных секретов, как ваших собственных, так и третьих лиц. Это во-первых, а во-вторых, я должна предупредить вас, что мои услуги стоят недешево.

– Сколько?

– Двести долларов в сутки, плюс текущие расходы. Аванс в размере пятидневной оплаты.

Лев Владимирович спокойно кивнул головой:

– Я полагаю, что такая сумма не является чрезмерной. И даже готов выплатить премию в случае успешного завершения дела.

Я в очередной раз убедилась, что внешность обманчива: Лев Владимирович совершенно не производил впечатление богатого человека.

Я пожала плечами:

– Тогда можно переходить к сути дела. Лев Владимирович секунду помедлил, взглянул в сторону появившегося за стойкой толстяка-буфетчика и предложил:

– Не хотите что-нибудь выпить? – Пожалуй, чашечку кофе.

Он опять кивнул, поднялся и подошел к буфетной стойке: в кафе было самообслуживание.

Вернулся он с чашкой кофе и стаканом, наполненным до половины чем-то янтарно-коричневым, похожим на коньяк. Кофе он поставил передо мной, а из стакана отпивал по глоточку в течение всего нашего разговора.

Не знаю, каков был коньяк, но кофе был отвратительный – растворимый, чего я вообще не люблю, да в придачу сильно пережженный, что делало его практически непригодным к употреблению.

– Дело заключается вот в чем, – неторопливо начал свой рассказ Лев Владимирович, – несколько дней назад я был вынужден выступить в качестве эксперта в одной сделке по купле-продаже довольно дорогой картины. Следует заметить, что по профессии я искусствовед. А если быть совершенно точным.

Я одобрительно кивнула головой, и он продолжил:

– Моей задачей было оценить подлинность продаваемой картины. Иногда это бывает нелегко сделать и в благоприятной обстановке, искусство фальсификации художественных ценностей, к сожалению, в наше время достигло высокого совершенства, а при тех обстоятельствах… впрочем, об этом я уже говорил. В итоге картина была приобретена, деньги, и немалые, были уплачены, а через некоторое время, в спокойной обстановке, я с ужасом обнаружил, что это явная и, что самое прискорбное, довольно грубая подделка.

Лев Владимирович замолчал, обиженно насупив брови. Было видно, что вновь нахлынувшее негодование на подлых обманщиков мешало ему говорить. Он попытался взять себя в руки, сделав хороший глоток из стакана, и это ему в конце концов удалось.

– Признаюсь, несколько дней я не решался сообщить правду хозяину картины. А когда сообщил, то… об этом лучше не вспоминать.

Он опять разволновался и, видимо, стремясь успокоиться, допил свой стакан одним глотком.

– Короче говоря, мне дали неделю сроку на розыски аферистов, а потом в отношении меня будут приняты, как мне было сказано, «меры».

– И что же это за меры?

– Об этом я могу только догадываться, – мрачно изрек мой собеседник.

– А почему вы и ваш клиент не обратились в милицию?

Ответ на этот вопрос был для меня почти очевиден, но хотелось услышать его из собственных уст Льва Владимировича. Судя по тому, как он замялся, моя догадка была недалека от истины.

– Понимаете, права продавца на ее владение были, мягко говоря, сомнительны.

– В переводе на русский это означает, что картина краденая. Не так ли?

– Весьма вероятно, – нехотя выдавил из себя кандидат искусствоведения.

Наступило тягостное молчание.

Лев Владимирович рассказал все, что считал нужным, а я, признаться, не знала, что ему ответить.

Было совершенно очевидно, что история эта из разряда «вор у вора дубинку украл». Примерно было понятно, что за публика скупает картины и собирается принимать свои специфические меры. Можно себе представить, что это будет отнюдь не арбитражный суд. Так что уныние Льва Владимировича также легко понять.

Постепенно у меня стало возникать ощущение, что я лезу в западню. Неясно было только, захлопнулась уже за мной крышка, или еще можно сдать назад.

Я почти твердо решила не браться за это дело, но, следуя своему принципу по возможности не рубить сплеча, предложила:

– Лев Владимирович, я должна подумать прежде, чем дать вам окончательный ответ.

– Я надеюсь, это не займет у вас много времени? – озабоченно поинтересовался он.

– Оставьте свой телефон, я позвоню вам сегодня вечером, не позже.

Лев Владимирович удовлетворенно кивнул головой и, покопавшись в бумажнике, достал и протянул мне визитную карточку.

Я встала и, попрощавшись, направилась к выходу.

Лев Владимирович остался в кафе и после моего ухода, как я заметила через стеклянную стену, направился к буфетной стойке. Очевидно, за второй порцией коньяка.

На скамейке, расположенной у пересечения ведущей к кафе асфальтовой дорожки с центральной парковой аллеей, сидели два коротко стриженных молодых человека в тренировочных костюмах. Один из них курил, другой что-то старательно жевал. Увидев меня, тот, который жевал, достал из кармана сотовый телефон, выплюнул прямо на асфальт шматок жевательной резинки размером с шарик для пинг-понга и, глядя на меня, с кем-то коротко переговорил. Затем он отрицательно покачал головой напарнику, после чего оба дружно отвернулись от меня и так же дружно уставились на дверь кафе.

Это был не тот случай, когда приятно чувствовать себя пророком, но, кажется, у меня действительно появились хорошие шансы влипнуть в очень скверную историю.

Тремя месяцами раньше

– Ну и что теперь делать будем?

Вопрос повис в воздухе, а точнее в той диковинного состава атмосфере, которая наполняла маленькое, плохо вентилируемое подвальное помещение, принадлежащее Товариществу с ограниченной ответственностью (ТОО) «Набла».

Атмосфера эта была насыщена табачным дымом, фекальными испарениями и запахом уксуса. Если присутствие первых двух компонентов в особых пояснениях не нуждалось и органически свойственно подобного рода помещениям, то запах уксуса появился здесь совсем недавно в результате падения на бетонный пол коробки с майонезом, продажей которого и занимались последнее время отцы-основатели ТОО «Набла» господа Назаров и Благодаров. Начальные слоги фамилий последних и послужили, как легко догадаться, источниками и составными частями звучного названия их любимого, но, как это, увы, часто бывает, непутевого детища.

Вопрос был задан господином Назаровым господину Благодарову, но только потому, что господин Благодаров не успел задать его первым. Вернее, он его задавал, но самому себе, так как понимал, что его компаньон и товарищ ответа на этот вопрос не знает. Горькая правда, однако, состояла в том, что ответа на этот традиционный вопрос русской интеллигенции не имел и сам господин Благодаров.

Полтора года назад тридцатипятилетние Олег Назаров и Алексей Благодаров работали конструкторами в одном оборонном НИИ, который к этому времени тихо испустил дух, не выдержав тягот реформации.

Оказавшись на улице, предприимчивые друзья смело бросились в бурные волны свободного предпринимательства.

Они торговали оптом и в розницу, парфюмерией и бельем, макаронами и смазочными маслами, чаем и мебельными гарнитурами. Иногда успешно, иногда не очень, но на хлеб с маслом им хватало.

Поднакопив немного денег, друзья организовали ТОО «Набла» и решили заняться оптовой торговлей продуктами питания.

Поначалу знакомое дело шло неплохо. Прибыль частично тратилась на собственные нужды, но большей частью шла на постепенное расширение дела.

Но так продолжалось недолго. В один далеко не самый прекрасный день их жизни в подвальчик заглянул благообразный господин с портфелем. Его сопровождали два далеко не столь благообразных молодых человека с очень короткой стрижкой. Господин с помощью документов, извлеченных из портфеля, объяснил друзьям, что их прибыль, за размером которой представляемая им организация внимательно следит, неприлично велика и что они просто обязаны ею поделиться. В том же случае, если делиться они, паче чаяния, не пожелают, их могут постичь разнообразные неприятности и даже бедствия.

При этом он как бы невзначай махнул в сторону молча жующих резину молодых людей. Напротив, в случае справедливого дележа представляемая им организация берется охранять и оберегать от любых преступных посягательств их священную частную собственность.

Кроме того, особо отметил он, прерогатива установления критериев справедливости принадлежит исключительно представляемой им организации. Другими словами, платить придется столько, сколько скажут.

Сущность, а главное, форма сделанного предложения дискуссий не предполагала.

«Не мы первые, не мы последние», – вздохнули друзья и оказались под «крышей» знаменитого в городе криминального авторитета, известного широкой публике под кличкой Кабан.

Постепенно пресс вымогательства становился все жестче и тяжелее. И вот наго конец подведение итогов деятельности ТОО за последний месяц показало, что прибыль равна нулю. То есть весь предыдущий месяц друзья вкалывали на чужого дядю.

Именно после осознания этого прискорбного факта и повис в воздухе сакраментальный вопрос.

– Что делать, что делать? – ворчливо передразнил приятеля Благодаров и тут же остроумно ответил: – Снять штаны и бегать.

– Нет, серьезно, – не унимался Назаров, – а то мы с тобой, как тот мужик из анекдота.

– Какой мужик? – рассеянно поинтересовался Благодаров.

– Ну, его спрашивают: «Ты чем занимаешься?» А он говорит: «Покупаю яйца по рублю двадцать за десяток, варю вкрутую и продаю на вокзале по двенадцать копеек за штуку». – «А что ты с этого имеешь?» – «Как что? Бульон! И сам при деле».

– Очень смешно, – мрачно отозвал Благодаров.

– Раньше мне тоже было смешно, теперь не очень. Я теперь вроде как на его месте оказался.

– Не совсем, – все так же серьезно возразил Благодаров, – у тебя даже и бульона не осталось, одни пустые хлопоты.

Оба тяжело вздохнули и полезли в карманы за сигаретами.

– Я вот чего не понимаю, – продолжил беседу Назаров, выпустив клуб дыма, – какой им интерес стричь нас под ноль? Ведь если мы закроем лавочку, а все к этому идет, они с нас вообще ничего иметь не будут! Где же логика?

– Логика тут простая. Они понимают, что свято место пусто не бывает. Им выгоднее иметь на своей территории одну крупную оптовую фирму, чем двадцать таких мелких, как наша. Ее и контролировать проще…

– Чего ее контролировать, она им и принадлежит, – прервал друга Назаров.

– Тут ты прав: они просто ликвидируют конкурентов. Самое смешное, что это всем выгоднее: и налоговой инспекции, и пожарной охране…

– И администрации района!

– Точно. Всем чиновникам. С одной конторы взятки брать проще. Только покупателям хуже, цены-то устанавливаются монопольные, высокие. Вот покупатель все и оплачивает. И взятки чиновников, и туалеты бандитских шлюх, и все такое прочее. Друзья опять замолчали.

– Кстати, знаешь, что мне вчера Зинаида рассказала? – прервал молчание Назаров.

Зинаидой звали его жену. Она была художницей. Писала в основном акварельные пейзажи. Самому Назарову ее акварели очень нравились, но, к сожалению, у широкой публики особым успехом они не пользовались. Поэтому большая часть работ украшала стены их квартиры и ее мастерской, оплачиваемой Союзом художников. Основную долю доходов Зинаиды составляли оформительские заказы частных и кое-как еще работающих государственных предприятий.

Благодаров вопросительно поднял брови.

– Кабан теперь картины покупает, – выпалил Назаров и уставился на приятеля, чтобы сполна насладиться произведенным впечатлением.

– Какие картины? Что он в этом понимает? – искренне удивился Благодаров.

– А у него недавно консультант объявился.

– Это кто же такой?

– Да есть у них в Союзе один жук, искусствовед, мать его переети. Раньше он занимался тем, что за мзду своим корешам оценивал подороже картины, закупаемые музеями и картинными галереями. Иконами спекулировал, скупал за бесценок у деревенских бабок неграмотных, реставрировал и продавал за границу. Теперь вот организует выгодное размещение капиталов таких жлобов, как Кабан.

– Его самого, я слышал, можно в картинной галерее выставлять. Вся шкура в татуировках.

– Вот видишь, знать, сильна в нем тяга к прекрасному.

– Чудны дела твои, Господи, – печально вздохнул Благодаров. – Пошли, Олег, по домам, утро вечера мудренее. Завтра будем решать, что нам делать дальше.

Вернувшись домой после неприятного свидания со Львом Владимировичем Троицким, я первым делом достала заветный мешочек и, встряхнув его несколько раз, бросила кости на стол.

14 + 30 + 9.

Это означало:

«Успех и удача не изменят Вам и в дальнейшем, если Вы, продвигаясь вперед, будете тщательно продумывать каждый свой шаг».

Короче говоря, дело спасения утопающих – дело рук самих утопающих. Жестоко, но похоже на правду.

Первый мой шаг был настолько очевиден, что его и обдумывать не требовалось.

Я взяла телефонную трубку и набрала номер Льва Владимировича. Трубку никто не брал. Видимо, он продолжал накачиваться коньяком в парке.

В течение дня я сделала несколько тщетных попыток связаться с искусствоведом, чтобы ответить категорическим отказом на его предложение.

Наконец часов около пяти он позвонил сам и неожиданно трезвым голосом сообщил, не став даже слушать меня:

– Видите ли, Таня, с момента нашей встречи обстоятельства кардинально изменились. Мой клиент желает немедленно встретиться с вами.

– А если я не желаю?

– Боюсь, что это не имеет значения. Я, признаться, боялась того же самого. Похоже, западня уже захлопнулась. Вот теперь мне действительно придется «тщательно продумывать каждый свой шаг». – Алло, – напомнил о себе Лев Владимирович.

– Да, я думаю.

– А что тут думать, голубушка? За вами уже и машину послали. Собирайтесь, и с богом. Я тоже здесь, значит, скоро увидимся.

– Хорошо, до встречи, – я со злостью бросила трубку.

Едва я успела собраться, как раздался звонок в дверь.

На пороге стояли те самые гоблины из парка. На этот раз они оба жевали. Я молча захлопнула дверь, прошла между ними к двери лифта.

Перед подъездом стоял «БМВ» с водителем. Я так же молча села на переднее сиденье и коротко бросила:

– Поехали! К шефу.

Пусть не воображает, что меня везут насильно.

Водила удивленно посмотрел на меня, но промолчал. Убедившись, что гоблины уселись на заднее сиденье, он резко рванул машину.

Двумя месяцами раньше

– Ты понимаешь, Олег, в чем суть дела, – горячился Благодаров, досадуя на непонятливость приятеля, – на самом деле не имеет значения, есть у нас картина или нет. Риск в первом случае даже больший, как ни странно это звучит.

Друзья сидели в своем пахучем подвальчике, курили, пили пиво, решая, что же делать дальше, и, незаметно для себя, перешли к обсуждению особенностей коллекционирования предметов искусства в условиях построения капитализма в современной России.

– Подожди, не тарахти. Предположим, что у нас действительно есть дорогая картина и мы хотим ее продать. Чем мы в таком случае рискуем?

– Если мы продаем ее Кабану, то рискуем тем, что он и картину заберет, и бабки не отдаст. А чтобы мы не трепались, может нас и закопать где-нибудь в лесочке, это ему раз плюнуть, не впервой.

– А если картины нет?

– Картину какую-нибудь иметь надо, желательно похожую на настоящую, но это другой вопрос. Если в процессе продажи выяснится, что она поддельная, то это плохо, но не смертельно: мы, мол, сами пролетели, нас тоже кинули. Кабан, конечно, разозлится, но мокрушничать из-за этого не станет, бабки-то его при нем и останутся. Дадут пару раз по морде, и все дела, инцидент исчерпан.

– По-твоему, выходит, что, если картина поддельная, то дадут по морде, а если настоящая, то закопают. Хороший бизнес, ничего не скажешь. По мне, так лучше вареными яйцами торговать, как тот мужик из анекдота.

– Да иди ты со своими яйцами! Пойми наконец, что я тебе толкую. С этой торговлей майонезной ты совсем отупел.

– Знаешь, что я тебе скажу, умник, – обиделся Назаров, – если один человек объясняет, а другой его не понимает, то это еще вопрос, кто из них тупой.

– Да ты выслушай сначала толком, а потом замечания свои делай идиотские.

– Ну, излагай.

– Я тебе просто объяснил, что таким жлобам, как Кабан, поддельную картину продавать даже безопаснее, чем настоящую. Согласен?

– Вроде согласен. По морде получить, конечно, приятнее, чем червей питать своим молодым телом.

– Ну вот, стало доходить постепенно, а то я начал бояться, что ты безнадежен.

– Надежен, надежен, – успокоил приятеля Назаров, – ты дальше излагай. – Да я почти закончил. Главное в этом деле – так обставить момент обмена картины на деньги, чтобы кабановская пехота нас не узнала и не сцапала.

– Легко сказать, – Назаров скептически покачал головой.

– Есть у меня один планчик. Можно их подловить на собственной жадности, но бабки должны быть очень крупные. А это значит, что картина должна быть очень дорогой. Ну, очень.

– Дорогие картины, они все на виду и наперечет. Как мы объясним, откуда она к нам попала? Скажем, что украли из Лувра? Кто же нам поверит? О таких делах в газетах на первых полосах пишут. Чтобы поверили, нам ее действительно придется украсть. А в Лувр я лезть отказываюсь принципиально, у меня с французским напряженно.

– В этом все и дело, – задумчиво согласился Благодаров, – чтобы Кабан железно поверил, картину действительно нужно украсть. Иначе он не клюнет, в этих делах он знает толк, сам, говорят, домушником был. За это и сидел. Только зачем нам ее красть? Нам ведь сама картина-то не нужна.

– Что-то я не пойму, куда ты клонишь.

– Ладно, мне еще подумать надо, завтра поговорим. Кстати, как твоя Зинаида поживает? Все рисует?

– А что ей сделается, рисует, – флегматично подтвердил Назаров.

Вдруг он что-то заподозрил и озабоченно посмотрел на приятеля:

– А при чем тут моя жена?

– Передавай ей привет, что-то давно не виделись, – спокойно продолжал Благодаров, не обращая внимания на вопрос.

И только отвернувшись в сторону, пробормотал себе под нос:

– Может оказаться, что очень даже при чем.

Пока мы ехали в «БМВ», я пыталась угадать, куда же меня, собственно, везут. То, что к шефу, это понятно. Но вот кто такой этот самый шеф? Я, конечно, знала понаслышке клички и районы влияния самых крупных городских авторитетов, но, как всякий нормальный человек, старалась держаться от них подальше. Борьба с организованной преступностью ни в малейшей степени не входит в обязанности частных детективов. Впрочем, помогать преступникам у меня тоже не было никакого желания. После того, как мы проехали изрядную часть Заводского района, осталась только одна возможная кандидатура шефа – Кабан.

Штаб-квартира Кабана размещалась в одноэтажном приземистом здании на окраине города, обнесенном высоким глухим забором.

Когда машина подъехала к массивным металлическим воротам, они без видимых причин разъехались, освобождая нам дорогу.

Над воротами висела табличка: АОЗТ «Шторм».

* * *

Кабан, а это был именно он, сидел в большой комнате за обшарпанным столом, более похожим на обеденный, чем на канцелярский.

Был он среднего роста, сухощав и черноволос. Вид скорее озабоченный, чем свирепый. Лет около сорока пяти.

На стуле у стены примостился Троицкий с неизменным зонтиком между колен.

При моем появлении он встал со стула и церемонно представил:

– Анатолий Серафимович, позвольте вам рекомендовать Татьяну Иванову, знаменитого в наших краях детектива…

– Да заткнись ты, старый хрен, – грубо оборвал его Кабан, – я тебя уже наслушался.

Троицкий с поникшим видом опять занял свое место у стены.

– Садись, – кивком головы указал мне Кабан на ближайший к его столу растрепанный мягкий стул.

Несколько мгновений он буравил меня маленькими карими глазками, а потом визгливо спросил:

– Мне этот придурок напел тут про тебя, будто ты что хошь можешь отыскать со своей хиромантией. Это правда?

– Понимаете, Анатолий Серафимович, – осторожно начала я, но тут же была прервана.

– Да будет тебе! Серафимыч да Серафимыч. Оставь мово папашку в покое. Хоть и нехорошо про покойных, но сволочь был старик еще та. Скольки я от него натерпелся, вспоминать неохота, – неожиданно разоткровенничался Кабан.

– Как же мне вас называть? – слегка растерянно спросила я.

– Называй, как все, – кажется, он тоже был удивлен моей непонятливостью.

– А как это, как все? – продолжала допытываться я. Кабан начал сердиться:

– Ну, Кабан, как еще. Или это… Толян зовут тоже. Ты, в натуре, как маленькая все равно.

Внутреннее напряжение, нараставшее во мне с того момента, как мне позвонил Троицкий, внезапно пропало, и я неожиданно для себя и присутствующих громко захохотала.

Кабан, насупившись, смотрел на меня, решая, как расценивать мое поведение. В конце концов он, видимо, пришел к выводу, что все идет нормально, и сам захохотал, всплескивая руками и с грохотом ударяя ими по столу.

Троицкий смотрел на нас как на сумасшедших.

Нахохотавшись, Кабан сказал:

– Я гляжу, Танюха, девка ты веселая, это хорошо. Я люблю веселых. А то на эту постную рожу, – он ткнул пальцем в сторону Троицкого, – смотреть тошно. В общем, решим так, – Кабан перешел к делу, – раз этот сундук тебе все рассказал…

– Да нет, не все, – поспешила я откреститься от чрезмерной информированности, но было слишком поздно. Кабан безнадежно махнул рукой:

– Что еще не рассказал, то расскажет. Может, оно и к лучшему. Сам он только языком трепать здоров. Моим костоломам с этим в жисть не управиться, так что давай, Танюха, ищи энтих гнид, что меня кинули, падлы. Ты знаешь, на сколько они, пидоры, меня кинули? – Воспоминания об утраченных деньгах заставили Кабана перейти на визг.

Я отрицательно покачала головой.

– На полтора «лимона» «зеленью»! – горестно возопил Кабан.

От удивления я присвистнула. Сумма впечатляла. Я и не подозревала, что речь идет о таких больших деньгах.

Тем хуже для меня.

– Во, во, – страдальческим голосом подтвердил Кабан, – засвистишь тут. А все этот козел старый, – он повернулся в сторону Троицкого, чинно сидевшего с таким видом, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. – Давай, говорит, верняк, говорит. Заплатим полтора, получим два. Получили, мать твою! Кусок тряпки и будильник сломанный.

Он опять махнул рукой:

– Давай, Танюха, ищи. Кровь из носа, но найди. Сколько ты берешь за работу, он мне сказал. Все получишь сполна, не сумневайся, не обижу. Сроку вам даю неделю. Ты пойми, Танюха! – он опять перешел на жалобный крик. – Я ж эти бабки занял под процент, через неделю срок выходит! Чем я отдавать буду? Думаете, если Кабан крутой, так ему позволят долги не отдавать?

Он опять повернулся к Троицкому, постепенно свирепея от собственного крика:

– Что молчишь, эксперт хренов? Думаешь, наверное, чего это Кабан раскипятился, все равно занятого отдавать не будет?

Не дождавшись ответа от окаменевшего искусствоведа, он неожиданно спокойно обратился ко мне:

– Правильно, можно и не отдавать, коли взяты у лоха какого-нибудь, у фраера то есть, – перевел он для непонятливых, – а тут никак нельзя, Танюха. Есть люди покруче Кабана. Ну, не покруче, – уточнил он после секундной паузы, – но тоже палец в рот не клади. Так что ищи, Танюха, ищи.

– А если не найду? – поинтересовалась я.

– Башку оторву, – деловито разъяснил Кабан и добавил, поглядев на Троицкого: – Обоим.

Что-то было в лице Кабана такое, что не позволило мне усомниться в его словах.

Месяцем раньше

Благодаров сошел с электрички примерно в половине одиннадцатого утра и, закинув за спину свой нетяжелый, приятно позвякивающий рюкзак, бодрым шагом направился по знакомой тропинке, ведущей вдоль овражка к виднеющемуся вдалеке дачному поселку.

Солнце начинало припекать во всю свою июньскую силу, но воздух сохранял еще ночную свежесть. В небе пели жаворонки, в траве стрекотали кузнечики, в пруду квакали лягушки – словом, жизнь вокруг кипела во всем своем многообразии.

«Лепота, – подумал Благодаров, снимая на ходу майку, чтобы подзагореть, – может, и мне дачу купить?»

Благодаров был стопроцентно городским жителем. Своей дачи у него не было, ни он сам, ни его жена, ни тем более дети не питали ни малейшего пристрастия к земледелию. Максимум, на что его хватало, это раза три-четыре за лето выбраться в гости к счастливым обладателям дачных участков из числа друзей или родственников. Причем больше суток провести на даче он был просто не в состоянии. Его неудержимо тянуло назад, в город.

Тем не менее всякий раз, впервые в году выбравшись на природу и поддавшись ее расслабляющему очарованию, он невольно начинал строить маниловские планы слияния с ней, родимой.

К счастью, это быстро проходило, не успевая дать серьезных осложнений.

На этот раз он направлялся в гости к своему другу и компаньону Олегу Назарову.

Благодаров знал, что, кроме Олега и его жены Зинаиды, на даче сегодня никого не будет, а он хотел без помех поговорить с ними обоими.

Чтобы разговор проходил непринужденнее, Благодаров захватил с собой изрядный запас спиртных и прохладительных напитков, зная, что Зинаида запрещала Олегу брать выпивку на дачу, дабы не снижать производительность его сельскохозяйственного и строительного труда. Но гость – это святое.

Олег, разумеется, знал о предстоящем визите друга, но для его жены он должен был оказаться сюрпризом.

Поэтому, когда Благодаров, отворив калитку, возник перед глазами хозяев, Олег повел себя соответствующим образом.

– Зинаида, ты посмотри, кто к нам пришел! – воскликнул он с неподдельной радостью, электричка здорово опоздала, и в его душе уже начинало зреть ужасное подозрение, что Благодаров передумал и не приедет. Это означало бы крушение всех радужных планов на приятное времяпрепровождение.

– Здравствуйте, хозяева. Бог в помощь! – степенно поздоровался Благодаров.

– Здравствуй, Леша, проходи, пожалуйста. – Зинаида была приветлива, хотя и не кипела таким энтузиазмом, как ее муж.

Благодаров правильно рассчитал время визита: начало июня – период, когда все уже посажено, а обрабатывать и тем более пожинать плоды еще рано. Дела на участке, конечно, всегда найдутся, но ничего такого, что нельзя было бы отложить. Оказалось, что хозяева еще не завтракали (исключительно вследствие беззастенчивого саботажа этого мероприятия, проводимого Олегом все утро), и поэтому стол был накрыт естественно и быстро. За едой, легкой выпивкой и разговорами незаметно пролетело около часа к тому времени, когда речь зашла, как это и должно рано или поздно случиться в любом застолье, о деньгах. Зинаида стала рассказывать, что она построила бы на участке, если бы имела достаточно средств.

Благодаров решил, что наступил подходящий момент для серьезного разговора.

– Мне кажется, – осторожно вступил он в беседу, – этот вопрос можно решить.

– А-а, – отмахнулась Зинаида, – вы с Назаровым уже который год его решаете, да все никак не решите толком.

– На этот раз дело верное, да надо бы с тобой посоветоваться.

– Что же это за дело такое? – без особого интереса спросила Зинаида, намазывая бутерброд паштетом. – Раньше вы вроде без моих советов обходились.

– Ну, это малость по твоей части. Хотим картину продать.

Зинаида от удивления намазала паштет себе на ладонь. Заметив ошибку, она слизнула паштет с руки и, проглотив его, спросила:

– Какую это картину, мою, что ли?

– Боюсь, Зинаида, что после продажи твоей картины не только на второй этаж, а даже на собачью конуру денег не хватит, – вступил в разговор ее муж.

– Так объясните, о чем речь.

Благодаров вопросительно посмотрел на друга и, увидев, что тот одобрительно кивнул головой, стал излагать свой план.

Вопреки опасениям компаньонов Зинаида не отказалась категорически, что автоматически привело бы к крушению всех замыслов, а задала несколько вопросов, касающихся деталей ее участия в деле, и попросила пару дней на размышления и выяснение некоторых обстоятельств.

В заключение Благодаров внушительно предупредил:

– Об этом разговоре никому ни слова. Я повторяю, ни-ко-му. Даже моей жене. В деле мы трое, и больше никто ничего знать не должен. Иначе сгорим, как мотыльки.

Его собеседники одобрительно кивнули головами.

Кабан представил меня одному из своих подручных, который отзывался на имя Савелий. Было это действительно его имя или кличка, я так и не разобралась. По должности числился он кем-то вроде начальника службы внутренней безопасности и был правой рукой Кабана.

Савелию при мне было велено оказывать розыскам всяческое содействие. Что говорилось в мое отсутствие, я могла только догадываться, но, судя по тому, что за Троицким была организована слежка, вполне возможно, что подобная превентивная мера будет применена и ко мне.

Для начала я потребовала машину, чтобы вернуться домой.

Без возражений был предоставлен тот же «БМВ», на котором меня привезли сюда. Подозвав кивком головы Троицкого, я направилась к машине, по дороге объяснив ему, что мы едем ко мне, где и поговорим по душам.

Я заняла место рядом с тем же водителем, приказав ему:

– Домой.

На этот раз никакого удивления он не выказал.

* * *

Едва я захлопнула за собой дверь своей квартиры, как тут же выложила Троицкому все претензии, которые прямо распирали меня в машине по дороге домой.

– Как вы посмели подставить меня этому монстру? Я ведь не давала вам согласия!

– Поймите меня, – оправдывался он, – они следили за мной и увидели вас. Кабан вызвал меня к себе и прямо спросил, кто вы такая. Не мог же я сказать, что вы моя, например, любовница.

– Этого только не хватало.

– Вот видите. Кроме того, он потребовал отчитаться, что я сделал для розыска. А что я мог сказать? Ничего не сделал? Вы же видели, он псих самый натуральный. Он мог убить меня на месте.

– И поделом вам, зачем вы с ним связались? Насколько я поняла, это ведь была ваша инициатива?

– Бес попутал. Я уже раскаялся сто раз.

– А уж как я раскаялась, что с вами связалась, вы себе представить не можете.

– Могу, – обиженно буркнул незадачливый кандидат искусствоведения.

Мы оба замолчали, утомленные перепалкой и предшествующими событиями.

История, в которую я с таким блеском влипла, была столь же диковинна, сколь и опасна. Прежде чем решать, как из нее выпутываться, следовало, по крайней мере, изучить и проанализировать доступную на данный момент информацию. Собственно говоря, для этого я и пригласила к себе Троицкого, а вовсе не за тем, чтобы осыпать его бессмысленными упреками. Но ведь сердцу не прикажешь.

– Ну хорошо, – смягчилась я, – давайте, Лев Владимирович, рассказывайте все, что вам об этом деле известно. Причем старайтесь не пропускать деталей, даже если лично вам они будут казаться несущественными.

– А кофе сварите?

Тут наши желания полностью совпали.

– Сварю с удовольствием. Только сначала покажите мне то, что вы купили за такие большие деньги.

Из цилиндрического футляра, похожего на те, в которых студенты носят чертежи, он достал свернутую в рулон картину.

На ней была изображена молодая, похотливо улыбающаяся женщина в сильно декольтированном платье. На мой взгляд, ничего особенного. Я бы вряд ли заплатила за нее полтора миллиона долларов.

– Начинайте, Лев Владимирович, – предложила я, рассматривая картину.

Лев Владимирович вздохнул, поудобнее устроился в кресле и начал свой рассказ:

– Ровно три недели тому назад, вечером, мне домой позвонил из Москвы незнакомый мужчина с каким-то очень неприятным гнусавым голосом и сообщил, что…

Тремя неделями раньше

– Вот оно! – взволнованно воскликнул Благодаров, прочитав короткую газетную информацию. – То, что надо.

С утра он гулял с собакой и только что вернулся, прихватив все утренние газеты, которые нашлись в киоске.

Он подошел к телефону и набрал номер Назарова. Трубку взял сам Олег.

– Алло.

Голос был сонный.

– Олег, привет, это я. Разбудил?

– Конечно, – зевая, подтвердил Назаров, – еще девяти нет, чего тебе, безработному, не спится?

Друзья накануне ликвидировали свое предприятие и встали на учет на бирже труда как безработные. Они собирались вернуться к челночному бизнесу, а лишние три сотни в месяц никогда никому не мешали. Это, конечно, было не совсем законно, но все их знакомые челноки поступали именно так, и они не видели причин действовать иначе. Единственное неудобство заключалось в том, что каждые две недели нужно было отмечаться на бирже, но эта проблема, как правило, легко решалась правильным составлением графика поездок. Да и ездить приятели далеко пока не собирались. В московские Лужники, или просто Лужу, и обратно.

– Ты сегодня газеты не читал, конечно?

– Конечно, нет, а что там интересного? Увеличили пособие по безработице?

– Эрмитаж обокрали.

– Ну?

– Пять картин поперли, пару очень дорогих. Где Зинаида?

– На кухне возится, завтрак готовит. Позвать?

– Не надо, скажи, чтобы на мою долю настряпала. Я сейчас приеду.

– Давай.

* * *

После завтрака все трое собрались в гостиной, где на столе уже были разложены альбомы и каталоги.

– Вот она! – взволнованно воскликнула Зинаида, показывая на цветную репродукцию картины, изображавшей черноволосую, таинственно улыбающуюся молодую женщину в красно-белом одеянии с большим декольте.

– Франс Халс, «Цыганка», масло, 90 на 120 сантиметров, точное время написания неизвестно, предположительно 1628–1630 годы, Ленинград, Эрмитаж, – прочитал Назаров аннотацию, – и сколько эта «Цыганка» может стоить?

– Сейчас попробуем найти, – пробормотал Благодаров, листая толстый каталог.

– Цены как таковой там, конечно, нет. Максимум, что можно найти в каталогах, это предполагаемая стартовая цена аукциона, – пояснила Зинаида. – Конечно, какое-то представление о стоимости каталог дает, но только самое приблизительное. В конечном итоге стоит картина столько, сколько готов заплатить покупатель.

– Ну примерно сколько, как ты думаешь? – нетерпеливо поинтересовался Назаров.

– Не знаю, я к подобным полотнам не приценивалась, но, думаю, очень много. Халс приравнивается к таким мастерам, как Рембрандт, Ван Дейк. А это очень круто.

– Ого! – раздался изумленный возглас Благодарова.

– Нашел? – возбужденно спросил Олег. – Сколько?

– Три миллиона, – прошептал Благодаров.

– Долларов? – уточнил Олег.

– Фунтов.

– Ого!

– Не попугайничай, это я сказал «ого!».

– Тут я с тобой согласен. А почем нынче фунт?

– Черт его знает, доллара полтора. Надо в «Известиях» посмотреть.

– Да ладно вам, – остудила разгорячившихся друзей практичная Зинаида, – вы будто и правда эту картину продавать собираетесь. Что делать-то будем?

– Я думаю, это как раз то, что нам нужно, – уверенно заявил восстановивший хладнокровие Благодаров. – Давай, Зинаида, срочно делай копию, а мы с Олегом собираем чемоданы и едем в Москву, согласно утвержденному плану.

* * *

Поезд прибыл в Москву в полседьмого утра. Звонить решили вечером, чтобы наверняка застать нужного человека дома. Поэтому, не теряя даром времени, компаньоны отправились в Лужу, где нагрузились товаром так, что пришлось нанимать такси, чтобы довезти его до гостиницы.

С картиной то ли выйдет, то ли нет, а жить на что-то нужно.

Устроившись в гостиницу и пообедав, зашли в видеосалон, чтобы как-то убить время. Фильм, значившийся в рекламке как эротический, был настолько глуп и неинтересен, что пришлось уйти с середины.

Оставшееся время друзья приятно провели в пивной, пожалев, что не пошли туда сразу.

Льву Владимировичу Троицкому друзья звонили по междугородному телефону-автомату, расположенному в вестибюле гостиницы «Заря».

Сами они жили в «Ярославской», но из своей звонить опасались.

Более того, чтобы изменить на всякий случай свой голос, Благодаров надел на нос предусмотрительно заготовленную и привезенную с собой бельевую прищепку. Они где-то слышали, что так поступают дикторы, подпольно озвучивающие пиратские видеофильмы. Опустив жетон в прорезь автомата, Благодаров набрал нужный номер. Вскоре в трубке раздался скрипучий голос Троицкого:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – прогнусавил Благодаров, – мне нужен Лев Владимирович Троицкий.

Голос Благодарова был настолько похож на голос переводчика только что виденного фильма, что Назаров, втиснувшийся в тесную будку вместе с приятелем, захихикал, зажимая рот рукой.

– Слушаю вас, – повторил Троицкий.

Благодаров негодующе взглянул на Олега и продолжил:

– До меня дошли слухи, что вы приобретаете хорошие картины. Это правда?

– Простите, с кем имею честь?

– Неважно, если это правда, мы успеем познакомиться поближе, если нет, тогда какой смысл?

– Пусть будет так. Что вы подразумеваете под словом «хорошие»?

– Хорошие, значит, хорошие. Ценные, если другими словами. Так да или нет?

– В каком-то смысле да, но что конкретно вы желаете предложить?

– Халс вас интересует?

– Что?! Франс Халс, я не ослышался? В будке становилось душно, дверь в целях конспирации была плотно закрыта. Прищепка, мало того, что не давала дышать, еще так сильно сдавила нос, что не было мочи терпеть. Назаров продолжал сдавленно хихикать, зажимая рот рукой, только этот смех все явственней становился похожим на нервный.

Благодаров снял со своего носа прищепку и нацепил ее на назаровский. Дышать стало легче, да и смех сразу прекратился.

В трубке слышался взволнованный голос:

– Алло, алло, почему вы молчите? Алло!

Благодаров вздохнул, как ныряльщик перед погружением в воду, и зажал нос пальцами левой руки.

– Да, вы не ослышались, Франс Халс, «Цыганка». Может, слышали?

– А-а, вон оно что, – догадался Троицкий, – так это вы ее из Эрмитажа…

– Я или кто другой, какая вам разница?

– Вы опять правы. И сколько за нее хотите?

– Недорого, но срочно. Лимон.

– Простите, в каком исчислении? В долларовом?

– Нет, в цитрусовом. Чего глупости спрашивать?

– Простите, но это большие деньги.

– Да уж не маленькие. Если у вас нет, так и скажите. Будем побогаче клиента искать. На такую цену желающие найдутся. Картина-то много дороже стоит, думаете, мы не знали, что брать?

– Я не сказал «нет». Но я должен посоветоваться.

– Я же вам говорю, что дешево продаю, потому что деньги нужны срочно. Ждать мне некогда. Максимум, что я вам могу дать на размышления, это сутки.

– Этого достаточно. Как мне с вами связаться?

– Никак. Завтра в это же время я вам перезвоню.

– Договорились.

– Один нюанс. Если надумаете покупать, то стрелку забьем в Москве. В ваш гадюшник я не полезу.

– Вас понял. До завтра.

– Покеда.

Благодаров повесил трубку и вывалился из будки. Отдышавшись, он серьезно сказал Назарову:

– Завтра с утра в аптеку надо зайти.

– Это зачем?

– Купим тебе кислородную подушку. – За каким чертом?

– Будешь из нее дышать в будке, чтобы мне больше воздуху досталось.

* * *

На следующий день по дороге к гостинице «Заря» Назаров спросил Благодарова:

– А ты уверен, что Кабан откажется ехать в Москву?

– Уверен. У него был конфликт с солнцевской группировкой. И, насколько мне известно, этот конфликт еще не исчерпан. Он у нас в Тарасове-то сидит, как в осажденной крепости.

– Сам он, конечно, не поедет, но послать-то кого-нибудь может?

Благодаров отрицательно покачал головой:

– Миллион долларов даже для него крупная сумма. Наверняка у него нет столько наличными. Ему придется у кого-то занять. А кредитором может быть только человек, который имеет возможность потребовать свои деньги назад.

Никто другой с ним просто связываться не станет. Так что для Кабана потеря этих денег в какой-то степени связана с риском для жизни. Наш отказ ехать с картиной в Тарасов он однозначно воспримет как солнцевскую ловушку. Ему проще согласиться на увеличение стоимости картины взамен нашего согласия приехать в Тарасов, потому что там он рассчитывает сначала купить картину, а потом отобрать деньги. Если мы согласимся приехать, он поймет, что, во-первых, мы не солнцевские и нас можно спокойно кинуть, не опасаясь последствий, а во-вторых, картина у нас действительно есть. А последнее для нас очень важно.

– То есть мы его вынуждаем опасаться одного, а обманем совсем на другом?

– Именно так. Поэтому нужно открещиваться от поездки в Тарасов как можно натуральнее.

– А если он все-таки согласится на встречу в Москве?

– Значит, я чего-то не учел. Тогда будем думать.

Беседуя таким образом, друзья подошли к вестибюлю гостиницы «Заря».

Повторный разговор с Троицким происходил без помощи забракованной прищепки, нос Благодаров зажимал пальцами левой руки.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, Лев Владимирович, я по поводу картины. Какие новости? – Добрый вечер… простите, как же вас все-таки называть?

– Зовите Петром Петровичем.

– Петр Петрович, в принципе, мы готовы принять ваше предложение.

– Вот и ладушки. Вы сумеете через пару дней привезти деньги сюда? Картина при мне.

– Одну минуту, я сказал, в принципе. Но необходимо согласовать некоторые детали.

– Так я уже и начал.

– Я понимаю, но вы не с того начали. Дело в том, что ехать в Москву мы никак не можем. Придется вам приехать к нам. Я полагаю, что поездка за миллионом долларов не будет для вас чрезмерно обременительной.

– Нет, нет, – энергично загнусавил Благодаров, зажимая нос левой рукой, – мы так не договаривались. Я вам сразу сказал, что к вам ни за какие коврижки не поеду.

– Поймите, Петр Петрович, это не каприз. У моего клиента есть на то веские причины.

– И у меня они есть. Я догадываюсь, что ваш клиент там у вас вроде как первый парень на деревне. Хотите меня кинуть? Ничего не выйдет, приезжайте сюда. Здесь, в случае чего, на вас управу можно найти.

– Не нужно ни на кого искать управу. Никто не собирается вас кидать, как вы выражаетесь. Наоборот, в случае вашего согласия я уполномочен увеличить сумму вашего вознаграждения, в разумных, естественно, пределах.

– И какие же это пределы? Небось сказал, обещай ему сколько хочешь, все равно отдавать не придется.

Примерно так Кабан и заявил, тут собеседник Льва Владимировича не ошибался. Тем с большим жаром принялся разубеждать его кандидат искусствоведения.

– Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Что скажете о прибавке в десять процентов?

– Что?! За сто тысяч я должен шкурой рисковать, имея миллионы?

– Видите ли, у нас в России такая специфика: чем больше у тебя денег, тем больше риска для шкуры. Так что это не нами придумано. Но в данном случае никакого риска. Тем более что процедуру обмена денег на картину вы назначаете сами. Я имею в виду время, место и так далее.

– Ну, не знаю. Если я и соглашусь, то не за жалкие десять процентов. – А за сколько? – оживился Троицкий, чувствуя, что лед тронулся.

– Пятьдесят процентов, и вы делаете все, что я вам скажу.

– Эта сумма превышает пределы моей компетенции, – соврал Троицкий, – но я уверен, что мне удастся убедить клиента.

– Еще бы, – согласился Благодаров, незаметно помогая собеседнику расставлять ловушки, – картина-то стоит втрое больше.

– Значит, мы договорились? – Троицкий решил, что его собеседник в западне и пора дергать за веревочку.

– Ждите моего звонка примерно через три дня. Я сообщу вам порядок обмена. К тому времени деньги должны быть готовы.

Тут вдруг Троицкий вспомнил, что забыл выполнить категорический приказ Кабана, а именно: задать один чрезвычайно важный вопрос:

– А вам, Петр Петрович, не нужно ничего согласовывать с вашими компаньонами?

– Нет, – отрезал ждавший этого вопроса Благодаров, – я сам по себе. Это означало, что он вор-одиночка, за ним никто не стоит и его можно безбоязненно обобрать. А с другой стороны, вселяло в будущих покупателей уверенность, что картина действительно у него.

Слушая рассказ Троицкого, я продолжала рассматривать картину. Неожиданно я поймала себя на том, что желание рассматривать ее у меня не проходит. Может, этим и отличаются картины, стоящие полтора миллиона долларов, от тех, которые стоят сто тысяч рублей? А ведь это только копия. Надо будет как-нибудь посмотреть оригинал. Когда я его отыщу, разумеется.

Рассказ Льва Владимировича затянулся до глубокой ночи. Мы выпили огромное количество кофе, но все равно меня уже клонило в сон.

Дослушав рассказ, я решила уточнить некоторые детали и потихоньку выпроводить гостя восвояси.

– Лев Владимирович, скажите, пожалуйста, а что вы собирались сделать с этой картиной в случае удачного исхода обмена?

Поскольку он молчал, видимо, не желая говорить правду и не придумав, что соврать, я немного помогла ему:

– Ведь насколько я поняла Кабана, вы собирались сразу же ее перепродать подороже. Я не права?

– Правы, – он махнул рукой, – чего уж теперь скрывать. Видите ли, такой крупной суммы наличными у Кабана не было. Он мог ее занять, но на короткое время. Поэтому мы и решили перепродать картину. Да иначе я с ним не стал бы и связываться. Дело в том, что продажей картины за границу должен был заниматься я сам, у меня есть нужные связи среди владельцев галерей в Германии, которые не стали бы задавать лишние вопросы. И деньги пошли бы через меня, так что проблем с комиссионными не предвиделось. Когда имеешь дело с такими субъектами, как Кабан, это не последнее дело. С деньгами они расстаются очень неохотно.

– У вас еще есть шанс убедиться в этом на собственной шкуре. Но не будем о грустном, – сказала я, увидев, как поморщился Лев Владимирович. – Скажите лучше, как получилось, что вы, опытный специалист, допустили такую промашку при покупке, даже учитывая всю экстремальность той обстановки? Выходит, подделка не так уж плоха? Как вы ее охарактеризуете?

– Первое, на что я обратил внимание, помимо сюжета картины, – этохолст. Он был стар, это несомненно. Второе – это крокилюры.

– А это что такое?

– Тонкие трещины на поверхности картины, они появляются со временем. Вот посмотрите.

– Значит, картина старая?

– Не обязательно. Это можно сделать искусственно. Если знать, конечно, как. Я же вам говорил, искусство фальсификации достигло больших высот.

– Хорошо. А холст? Вы сказали, что он старый. Это тоже можно фальсифицировать?

– С этим сложнее. Поэтому я и обратил на него особое внимание. Он действительно старый. Но сколько ему лет, пятьдесят или триста пятьдесят, отличить, без специальных исследований, довольно трудно.

– Но если даже холсту пятьдесят, то вряд ли эти годы он пролежал в виде холста. Никто ведь не станет выдерживать его всю жизнь, чтобы потом, на склоне лет, использовать для фальсификации.

– Это верно. Обычно для этих целей используют старые, но малоценные картины.

– А старую краску при этом смывают?

– Не обязательно, можно просто писать поверх старой.

– А в вашем случае как было? Троицкий удивленно поднял брови:

– Не знаю.

– Вам следовало быть более любознательным, ведь, в конце концов, речь идет о вашей собственной шкуре, – упрекнула я собеседника.

– Не о шкуре, а о голове, – машинально уточнил педантичный искусствовед.

– Боюсь, что ваша шкура при оторванной голове не будет представлять большой ценности. Даже если вы завещали после смерти сделать из нее чучело для личного музея, – мстительно съязвила я, – как искусствоведу, это вам должно быть хорошо известно.

– Ваши шутки, Таня, очень дурного вкуса, – обиделся Троицкий.

– Хорошо, – согласилась я, – шутки в сторону. Так как насчет холста? Можем мы узнать, есть ли что-нибудь под фальшивкой или нет?

– Конечно, можем, – угрюмо подтвердил он, – я сделаю это, как только вернусь домой. Я раньше немного занимался реставрацией, и дома у меня есть все необходимое для расчистки. – Тогда не смею вас задерживать, – я поднялась из кресла, давая понять, что аудиенция закончена.

Неделей раньше

Трое заговорщиков собрались утром в квартире Назаровых.

Благодаров давал последние инструкции и уточнял детали плана обмена поддельной картины на вполне подлинные доллары:

– Итак, Олег подъезжает на своей машине к дамбе на Покровской стороне Волги в десять ноль-ноль. К этому времени я надеваю черную маску и подплываю на лодке к стоящему на якоре катеру, в котором сидят люди Кабана с деньгами, и передаю им картину. Они ее осматривают как могут…

При этих словах Олег слегка хихикнул. Назаров посмотрел на него осуждающе и пригрозил:

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не заставляй меня опять надевать тебе на нос бельевую прищепку.

Олег знаком показал, что больше не будет, и Назаров продолжил:

– Итак, они ее осматривают и, если все пойдет нормально, отдают мне деньги. Тогда, в свою очередь, я их осматриваю, считаю…

– Все будешь пересчитывать? Это же очень долго, – вмешалась Зинаида.

– Нет, – успокоил ее Назаров, – пересчитаю пачки и полистаю некоторые, чтобы не было «кукол». После этого я даю какой-нибудь сигнал, неважно какой, например, машу над головой белой тряпкой, вроде как я даю знать наблюдающим за мной сообщникам, что все в порядке. Потом я пересекаю Волгу, высаживаюсь на покровском пляже, бросаю лодку и перебегаю через дамбу, там как раз есть лестница. Как только я пересеку дамбу, с акватории Волги меня не будет видно. Там я прыгаю в машину – и газу до отказу. Проезжая по мосту, мы сможем наблюдать, как кабановская морская пехота рассекает на катерах речную гладь в поисках неизвестно кого и чего. Я думаю, в панику они особо не ударятся; денег, конечно, Кабану будет жалко, но картина-то останется при нем. Вот когда они допрут, что картина липовая, вот тогда начнется. Но мы уже будем далеко. – А куда мы поедем? – спросил Олег.

– Поедем деньги прятать. Сразу предупреждаю, что минимум на год вы о них забудете. Будем жить как жили. Имейте в виду, Кабан все перевернет в поисках денег. Может быть, даже наймет какого-нибудь спеца. Возможно, они номера купюр перепишут. Так что год – это минимум.

– Зато уж пото-ом… – мечтательно протянул Олег.

– Потом – суп с котом, – прервала мужа Зинаида, взглянув на часы, – давай, Леша, иди звони Кабану, время подходит.

Вчера Алексей позвонил Троицкому и предупредил, что завтра в девять утра сообщит ему условия продажи.

Проснулась я от телефонного звонка. Поднимая трубку, я успела взглянуть на часы. Было восемь утра. Звонил Троицкий.

– Алло, Таня, доброе утро.

– Здравствуйте, Лев Владимирович, что еще стряслось?

– Я не знаю, как это расценивать, стряслось или нет, но под фальшивкой действительно обнаружилась старая картина.

– Интересно, и что же там изображено?

– Пуговицы, – лаконично ответил Троицкий.

Я потрясла головой, отгоняя остатки сна, и переспросила:

– Простите, Лев Владимирович, вы меня разбудили своим звонком, и, видимо, я еще не вполне проснулась. Повторите, пожалуйста, еще раз, что там изображено?

– Это вы меня простите за столь ранний звонок. А на картине изображены пуговицы.

– Это что, какой-нибудь ваш специфический термин? Вроде крокилюров?

– Да нет, – начал раздражаться моей непонятливостью Троицкий, – обычные пуговицы.

– Натюрморт из пуговиц? – попыталась уточнить я.

– Почему натюрморт? Просто пуговицы, пришитые куда надо, – окончательно разозлился Троицкий, – приезжайте и посмотрите. Я бы и сам приехал, но картина еще сырая, ее нельзя трогать. Да и кто у нас сыщик, в конце концов? Я или вы?

* * *

К дому Троицкого я подъехала на своей машине.

Открыв дверь, он проводил меня в одну из трех комнат, в которой было оборудовано нечто вроде реставрационной мастерской.

Троицкий, насколько мне стало известно, был вдовцом. Его взрослые дети давно разъехались, и он жил одиноко в своей большой захламленной квартире сталинской постройки.

На стенах висели различные картины и иконы.

Посреди комнаты стоял большой, заляпанный красками стол, на котором, прижатая по краям грузом, лежала интересующая нас картина.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что имел в виду хозяин квартиры. Холст представлял собой фрагмент большой картины, видимо портрета, который включал в себя часть военного мундира с двумя пуговицами. Мундир – советский, поскольку на пуговицах был довольно отчетливо прорисован герб Союза.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Теперь все понятно, – подвела я итоги своих наблюдений.

– Чашечку кофе? – любезно предложил хозяин.

– Нет, спасибо, некогда. Можно мне забрать картину?

– Да, она уже высохла.

– Тогда я побежала, у меня масса дел. Вам я советую надолго из дома не отлучаться, вы мне можете понадобиться.

– Хорошо, я буду сидеть у телефона.

Неделей раньше

К девяти часам в кабинете Кабана, кроме хозяина, собрались Савелий, назначенный ответственным за операцию, и Троицкий – научный эксперт.

Телефонный аппарат с определителем номера, по которому должен был позвонить владелец картины, был включен на громкоговорящую связь и подключен к магнитофону.

Томительная тишина, установившаяся в комнате, ровно в девять часов была прервана звонком. Разговаривать было поручено Савелию. Он и взял трубку:

– Алло.

– С вами говорит Петр Петрович, – раздался громкий гнусавый голос, – слушайте меня внимательно, а лучше запишите на магнитофон, чтобы ничего не перепутать. Дело обставим так: завтра к десяти часам утра лодка, в которой должны сидеть ваши люди, числом не более двух, с деньгами, конечно, становится на якорь напротив покровского пляжа. Они должны держать весло вертикально; там обычно рыбаки стоят на леща, так это, чтоб не обознаться. Мой человек подплывет с картиной и отдаст ее им. Они ее осмотрят, а когда решат, что все в порядке, отдадут ему деньги, и дело с концом. Но предупреждаю, я приму меры, какие – не скажу. Если что будет нечисто, картины вам не видать, как своих ушей. Сам лишусь, но и вам не достанется. Я буду наблюдать за всем в бинокль из укромного места. Человек с картиной меня не знает, я его здесь нанял за деньги. От него ничего не зависит, и на меня вы через него не выйдете. Понятно?

– Понятно, – процедил Савелий.

– Вопросы есть?

Савелий выжидающе посмотрел на Кабана, тот пожал плечами.

– Вроде нет, – выдавил из себя Савелий.

– Тогда прощайте.

В аппарате раздались короткие гудки. Савелий взглянул на определитель номера.

– Ну и чего там? – лениво спросил Кабан.

Савелий безнадежно махнул рукой:

– Телефон-автомат.

– А ты чего хотел? Малый, видать, не дурак, прямо как шпион какой, – задумчиво произнес Кабан, – это надо же додуматься, с суши теперь на воду перешли.

– А что, не так глупо, – вмешался Троицкий, – будет сидеть себе, например, в гостинице «Словакия» у окошка с биноклем в руках и, попивая пиво, наблюдать, как все происходит.

– Интересно, что это за меры такие он придумал? – не обращая внимания на искусствоведа, пробормотал себе под нос Кабан.

Савелий недоуменно пожал плечами.

– Мне кажется, я его голос где-то слышал, ты его не помнишь, Савелий?

– Конечно, помню, – ухмыльнулся Савелий, – мы с тобой вчера видик смотрели, так у переводчика точно такой голос и был. Говорят, они на нос прищепку бельевую надевают, чтобы голос не узнали.

– Ишь чего придумали…

Кабан погрузился в размышления.

– Значится, так, – наконец прервал он молчание, – в лодке будете вы двое. Ты, эксперт, смотри в оба, что там за картина, больше от тебя ничего не требуется. Ты, Савелий, расставишь людей и лодки, где считаешь нужным. Всем раздашь рации и сам будешь командовать. Действовать по обстановке. Что он там придумал, я не знаю, но если вопрос встанет так – картина или деньги, – то черт с ними, с деньгами, картина втрое дороже, верно, эксперт?

– Как минимум.

– Вот видишь, Савелий. Смотри не переусердствуй. А я, – хохотнул Кабан, – буду сидеть в гостинице с пивком и с биноклем и наблюдать, как вы там весло держите. Может, с Петровичем этим в соседних номерах окажемся. Я тоже рацию возьму, на всякий случай.

* * *

Сначала все шло в соответствии с генеральным планом: Благодаров на старенькой «Казанке», купленной загодя за два литра водки у сторожа лодочной стоянки вместе с таким же стареньким подвесным мотором «Ветерок», встал на якорь рядом с десятком любителей ловли леща на рыболовную снасть, именуемую «КОЛЬЦО».

Он закинул снасть в воду и спокойно закурил, потихоньку осматривая окрестности.

За час до назначенного времени стали появляться мощные катера, которые на большой скорости проносились в разных направлениях. «Ага, засуетились», – подумал Благодаров, глядя на эти маневры. Они его совершенно не беспокоили. Все так и должно быть. Он заволновался бы, не увидев чего-либо подобного.

Вскоре катера исчезли.

«Заняли позиции, – догадался он, – сидят в засаде».

В этот момент у него клюнуло, и он вытащил леща килограмма на полтора.

Пока он отцеплял глубоко заглотнувшего крючок леща и заново цеплял наживку, клюнуло на другой кормушке. Он кинулся к ней и вытащил еще одного леща, покрупнее первого.

Клевать стало непрерывно.

Благодаров был большим любителем рыбной ловли, но такого клева никогда не видел. Он азартно метался между двумя кормушками, опущенными с кормы и носа лодки. Скоро все ее дно было усеяно широкими, округлыми, прыгающими рыбинами.

Внезапно Благодаров пришел в себя и взглянул на часы. Было пять минут одиннадцатого.

Он осмотрелся вокруг и увидел метрax в двухстах от себя «Амур» – мощный катер со стационарным двигателем, стоявший не на двух якорях, как все ловцы на кольцо, а на одном. Один из двух обитателей «Амура» вертикально держал алюминиевое весло. Другой – из-под ладони обозревал окрестности.

– Ах, черт! – выругался Благодаров и плюнул в воду. – Раз в жизни такой клев бывает, и то не вовремя!

Он обрезал ножом якорные канаты – поднимать якоря не было ни времени, ни желания, – опустил до подбородка отвороты вязаной шапочки, поправил ее, чтобы прорези для глаз оказались в нужном месте и, скользя резиновыми сапогами по рыбьим тушкам, пошел заводить двигатель.

Метров за десять он заглушил движок и перешел с кормы на нос судна, чтобы смягчить удар форштевня о свежеокрашенный щегольский борт «Амура».

Поставив лодку борт о борт с катером, Благодаров достал из-под банки завернутую в клеенку картину и передал ее Троицкому со словами:

– Осторожнее, ребята, там бомба сзади, не уроните, ради бога. Лицо Троицкого от этих слов окаменело и оставалось таким все время переговоров.

Когда Савелий, осторожно взявший из рук искусствоведа сверток, развернул его, то с ужасом увидел, что через нити всей задней поверхности холста продета тончайшая изолированная проволока, подсоединенная к зеленому металлическому ящичку размером с кирпич. На боковой поверхности ящичка светились зеленые цифры, последняя из которых периодически менялась, ведя отсчет секундам.

– Слушайте, ребята, что я вам скажу, – сказал Благодаров глухим из-за шапки голосом, – если этот проводок порвать, то рванет сразу. Без проводка эта штука рванет через десять минут. Видите, цифры щелкают? Время идет. Мой шеф наблюдает за нами в бинокль, и только он может ее выключить по радио. Но, сами понимаете, он выключит ее лишь тогда, когда я с деньгами буду в безопасности. Мне уплачено вперед, так что, в случае чего, детишки голодать не будут. А вы уж сами решайте. Да побыстрее, время-то идет.

Полномочные представители Кабана по достоинству оценили разумность полученного совета.

Пока Савелий на вытянутых руках держал ящичек, Троицкий, постольку, поскольку был в данный момент в состоянии, изучал картину. Сначала он покрутил и помял холст, кося глазами на ящичек в руках Савелия. Потом достал лупу и осмотрел поверхность картины.

– Все нормально, – прошептал он Савелию охрипшим голосом.

Весь осмотр, по часам Благодарова, занял менее двух минут.

Савелий облегченно вздохнул, осторожно положил ящичек вместе с картиной на мягкое сиденье катера, достал и протянул Благодарову чемодан с деньгами.

Пока Благодаров пересчитывал и просматривал стодолларовые пачки, оба представителя ерзали от нетерпения на сиденье рядом с картиной.

– Ты, мужик, побыстрее давай считай, – не выдержал наконец Савелий, – видишь, сколько уже натикало.

– Не боись, ребята, время еще есть, – хладнокровно успокоил их Благодаров, – хозяин сказал, что, если денег не хватит, вычтет из моей зарплаты. А на хрена мне это нужно?

У него для нервозности не было ни каких оснований; он знал, что в ящичке нет ничего, кроме батарейки и старого электронного будильника. Наконец с подсчетами было покончено.

Благодаров закрыл чемодан и помахал над головой белой тряпкой. – А это зачем? – поинтересовался Савелий.

– Сигналю хозяину, что с деньгами все в порядке.

– И что, теперь он отключит? – с надеждой в голосе поинтересовался Савелий.

– Нет, выключать он не будет, пока я не уеду. Просто сразу взрывать не станет, – экспромтом нагонял страху Благодаров.

– Господи, прямо изверг какой-то, – услышал он бормотание Троицкого, направляясь в корму, чтобы завести двигатель.

Взявшись за рукоятку шнура, он услышал шипение рации и взволнованный ответ Савелия:

– Все нормально, все идет нормально! Всем оставаться на местах! Без моего приказа ничего не делать, ничего не делать!

– Твои тоже, видать, беспокоятся, – с пониманием заметил Благодаров, дергая шнур стартера. Двигатель чихнул, но не завелся.

– Конечно, – заискивающе подтвердил Савелий, – времена-то нынче какие, никому верить нельзя.

– Да уж, – значительно подтвердил Благодаров.

Второй рывок шнура также не принес ожидаемого результата.

То же самое произошло в третий и четвертый раз.

Лица представителей Кабана посерели от переживаний.

Начал волноваться и сам Благодаров.

Намотав шнур в пятый раз, он мысленно помолился и дернул изо всех сил.

Мотор чихнул, но опять не завелся.

– Все, ребята, – деловито проронил Благодаров, – карбюратор пересосал, теперь его разбирать надо.

Савелий начал медленно снимать ботинки.

– Погоди ты чистое белье надевать, – остановил его Благодаров, – заводи свою бандуру и лезь сюда вместе с картиной.

Савелий понял замысел оппонента и начал лихорадочно претворять его в жизнь.

Он завел двигатель «Амура» и осторожно передал картину уже перешедшему в «Казанку» Троицкому.

– Покажи мне, где тут чего включается, – обратился к Савелию Благодаров.

Быстро выполнив требуемое, Савелий перепрыгнул в «Казанку». – Как мы узнаем, что бомба выключена? – паническим голосом спросил он.

– Она мигать перестанет, – напоследок соврал Благодаров, включая скорость и увеличивая газ, – рыбу вам оставляю, пользуйтесь на здоровье. Эх, ребята, и клев был!

В мгновение ока Благодаров достиг пляжа, до которого было метров восемьсот, и, не успев вовремя убрать газ, выскочил на пляж, как волк из мультфильма, на глазах у изумленной публики.

Схватив чемодан, он бегом пересек полоску песка. По бетонной лестнице взбежал на дамбу, откуда сразу увидел коричневую поцарапанную «девятку» Назарова. Сорвав маску, он шагом, чтобы теперь не привлекать к себе излишнего внимания, спустился с дамбы и направился к машине.

Через минуту они с Олегом уже ехали по шоссе с максимально возможной скоростью.

* * *

Как Благодаров и предсказывал, проезжая по мосту, они с удовольствием полюбовались целой флотилией катеров, окруживших дрейфующую по течению «Казанку». Вокруг нее плавали какие-то люди.

– Купаются, что ли? – удивленно спросил Олег.

– От бомбы спасаются, – лаконично пояснил Алексей.

* * *

После того как исчез «Амур», Савелий срочно вызвал подмогу и вместе с Троицким зачарованно уставился на меняющиеся цифры часов. Они показывали нечто странное – 43.2*. Последняя цифра увеличивалась на единичку каждую секунду. Но сколько их еще осталось, было непонятно.

– Ну что же она не выключается? – страшным голосом прокричал Троицкий.

Савелий, сидевший на банке в одном ботинке, вместо ответа стал быстро снимать второй.

– Я плавать не умею! – угадав его намерения, прокричал Троицкий, но тоже стал разуваться.

К тому времени, когда Савелий остался в одних трусах, ему это почти удалось.

Савелий со страшным шумом выпрыгнул за борт и ушел под воду. Когда он вынырнул метрах в десяти от лодки, то увидел тощее тело эксперта, мелькнувшее в воздухе и с громким криком: «Помогите! Тону!» – погрузившееся в воду.

Савелий повернул прочь от лодки и, напрягая все силы, поплыл навстречу быстро приближающемуся катеру с подмогой.

Спасать эксперта ему как-то не пришло в голову.

Как выяснилось позже, эксперт соврал: плавать он, хоть и плохо, но умел, подтвердив пословицу – кому суждено быть повешенному, тот не утонет.

Покинув Троицкого, я поехала в АОЗТ «Шторм». Мне было необходимо уточнить у Савелия некоторые подробности. По дороге я купила пачку жевательной резинки «Дирол» без сахара.

Подъехав к воротам «Шторма», я посигналила, и ворота медленно открылись.

Во дворе стояло шесть или семь легковых машин различных, главным образом иностранных, марок. В некоторых из них сидели какие-то люди, несколько человек слонялось по двору без видимой цели. Я припарковалась, вышла из машины и направилась к входным дверям.

Никто не обращал на меня никакого внимания.

Савелий был на своем месте, в маленькой прокуренной комнатушке рядом с кабинетом Кабана, обставленной еще более обшарпанной мебелью, чем у шефа.

Поздоровавшись, я, не дожидаясь приглашений, села на стул и без предисловий начала задавать вопросы:

– Савелий, вы пытались установить владельца лодки, доставшейся вам при получении картины?

Он безнадежно махнул рукой:

– Пытались, но ничего не вышло. Номер на ней был намалеван фальшивый. На одной стоянке мы нашли лодку с таким же, только она уже года два на воду не спускалась. На этом все и закончилось.

– Понятно. А что было в ящичке, которого вы так испугались?

– Испугаешься тут, – обиженно буркнул Савелий, – когда каждый день по телеку: то того взорвали, то этого. Да еще показывают, как кишки на дереве висят. Очко-то не железное.

– И все-таки.

– Не было там ничего. Батарейки и электронные часы с будильником. У меня самого такие дома стоят.

– И больше ничего?

– В ящике – ничего.

– А где чего?

– В лодке еще рыба была.

– Какая рыба?

– Обыкновенная, вкусная. Лещ называется. Мы ее съели потом.

– Откуда рыба?

– А тот хмырь наловил, пока нас поджидал. Клев, говорит, ребята, хороший был.

– Какие-нибудь приметы этого хмыря вы запомнили?

– Не-е, на морде шапка вязаная, голос невнятный. Одет во что-то военное, зеленое, сейчас так полгорода ходит. Я уж и сам думал, но зацепиться не за что. Потому тебя и привлекли.

«Знаем, почему меня привлекли», – подумала я, а вслух спросила:

– Номера купюр переписали?

На лице Савелия обозначилась напряженная работа мысли. Итоги этой титанической работы были, увы, ничтожны, если судить по его встречному вопросу:

– Че?

– Я спрашиваю, переписали вы номера банкнот, которые отдали потом хмырю?

– А зачем?

– Ты отвечай на вопрс, – разозлилась я, – если ответ «да», тогда ты мне и объяснишь, зачем. Если – «нет», тогда я спрошу: а почему?

– Нет.

– Почему?

– А зачем?

Мне, конечно, приходилось видеть тупых людей, но в такой степени – впервые. Неудивительно, что их так облапошили.

– А зачем вообще, по-твоему, на них номера ставят?

Савелий недоуменно пожал плечами:

– А зачем?

– Затем, – находчиво ответила я. Дальнейший разговор с Савелием был лишен смысла.

Я встала и, сунув в рот пару жевательных резинок, пошла к Кабану.

Когда я открыла дверь в кабинет, то увидела его в компании двоих незнакомых мне мужчин.

Кабан махнул рукой, приглашая войти:

– Привет, Танюха, чего новенького расскажешь?

– Привет, Толян, пока ничего. Хотела кое о чем тебя спросить.

– Ну и спрашивай. Это люди свои, – добавил он, заметив мое замешательство.

– Вы не переписывали номера банкнот, которые заплатили за картину?

Кабан задумался, а потом серьезно спросил:

– А ты думаешь, это может помочь в розысках?

– Маловероятно, – честно призналась я, – если они люди неглупые. А все говорит за то, что так оно и есть. Но, тем не менее, я считаю, что нужно использовать все шансы. И на старуху бывает проруха.

Мне показалось, что мой ответ понравился Кабану. Он задумчиво покачал головой и сказал:

– Я номеров не переписывал. Не в моих это обычаях. Но из полутора лимонов, которые были в чемодане, один лимон я занял у Корейца, слышала про такого?

Я утвердительно кивнула головой. Кореец был еще одним крупным авторитетом нашего города.

– Кореец – малость трехнутый жлоб, – продолжал Кабан, – у него все по полочкам расписано. За это его еще Бухгалтером кличут. Я думаю, он свои денежки наверняка переписал.

– Так давай спросим у него, – предложила я.

Кабан почесал затылок:

– Спросить-то можно, только вот что он ответит, это тоже вопрос. Что-то последнее время мы с ним общего языка не находим. Хоть корейский учи, – пошутил Кабан.

Оба мужчины коротко хохотнули.

– Ну, давай попробуем ему на мобильный звякнуть, – Кабан решительно взялся за телефонную трубку.

Аппарат стоял так, что я могла видеть набираемый номер. На всякий случай я его запомнила.

Разговор Кабана с Корейцем я, естественно, воспринимала односторонне.

– Привет, Кореец. Как поживаешь?

– Рад за тебя, я тоже в порядке. Слышал, наверное, как меня кинули с живописью этой сраной?

– Что? Не поверил, говоришь, что меня так дешево кинули? Да я сам до сих пор поверить не могу. Ну, доберусь я до этих тварей, ремней из них нарежу.

– Хорошо, хорошо. Я вот чего звоню-то. Ты, часом, номера банкнот этих, что мне одолжил, не переписывал?

Долгая пауза, в течение которой лицо Кабана постепенно багровело, а улыбка становилась похожей на звериный оскал, обнажая неестественно крупные клыки, послужившие в свое время причиной возникновения его клички.

– Что?! – внезапно закричал он. – Да ты соображаешь, что мелешь, гнида ты желтопузая?!

– Да пошел ты… – Кабан с треском бросил трубку, не успев уточнить, куда, собственно, должен был пойти его собеседник.

– Знаете, чего мне этот горчичник заявил? – спросил он, пыхтя от негодования. – Он, падла, решил, что эту историю с картиной я нарочно разыграл, чтобы ему деньги не отдавать. И что про номера денежные спрашиваю, чтобы его денежки мог спокойно тратить. Ну не сука этот Кореец? Нет, пора его гасить, пока он мне пакостей не наделал. Но деньги надо отдать сначала, чтобы не подумали… Слышишь, Танюха? Давай ищи без номеров.

– Ну а со мной-то как, Толян? – а вступил в разговор один из мужчин. – Ты пойми, через неделю стройматериалы кончатся и бригада встанет. Придется за простой платить, или все разбегутся. Дороже обойдется. – Заплачу я тебе, Вован, заплачу. Через три-четыре дня получишь сто тысяч баксов. Ты посмотри, Танюха, – обратился Кабан ко мне, – мы, в натуре, как в Америке живем, все хотят только долларами получать. Даже его работяги, он мне хибарку строит, норовят долларами взять. Да еще как берут! Некоторые дураки меня грабителем называют. А вот он грабитель так грабитель! Вован этот, – захохотал Кабан, – я перед ним щенок, в натуре. Я уже не знаю, сколько туда вбухал, а конца-краю не видно.

– Да ладно тебе, Толян, – оскорбился строитель, – в смету почти укладываемся. Конечно, задержки в финансировании неизбежно приведут к удорожанию. О чем я тебе и толкую.

– Ладно, я пошутил, – успокоил его Кабан и повернулся ко мне. – Ну давай, Танюха, иди ищи, времени мало осталось.

Я вежливо попрощалась и вышла из комнаты.

Одна маленькая деталь: пока Кабан разговаривал с Корейцем, я с помощью жевательной резинки прикрепила к нижней поверхности стола миниатюрный «жучок». Правда, радиус его действия невелик, метров триста, но этого вполне достаточно, чтобы слышать из припаркованной во дворе машины все, что будет произнесено в кабинете Кабана.

По дороге домой я обдумывала сложившуюся ситуацию.

Результаты этого анализа большого оптимизма не вызывали.

Единственное, в чем я была твердо уверена, это то, что Кабана «кинули» местные. Москва явно была притянута только в качестве ширмы, и, следовательно, искать нужно было здесь, в Тарасове.

Если я найду людей, обманувших Кабана, то стану соучастницей преступления. Его обещание нарезать из них ремней я не была склонна расценивать как гиперболу. Так же, как обещание оторвать мне голову в противном случае. Куда ни кинь, везде клин.

Я приняла решение продолжить розыски, исходя из аксиомы, что своя голова дороже чужой шкуры. К тому же расследование – это приумножение знания, а знание, как известно, – сила. Что же я имею по ходу расследования? А почти ничего. Кроме пуговиц, пуговиц на мундире. Холсту этому лет пятьдесят, по мнению Троицкого. А ему можно верить, по крайней мере в том, что касается холстов. Размер пуговиц говорит о том, что портрет человека в мундире был очень велик. Кто же это мог быть? Сталин, Буденный, Ворошилов. Словом, любой, кто был у руля в то время и носил военный мундир.

Но сейчас даже не это главное. Где мог храниться этот громадный старый портрет, пока кому-то не пришла в голову мысль отрезать от него кусочек? В музее? Едва ли. При всей ангажированности тогдашнего изобразительного, как, впрочем, и всякого другого, искусства портреты такого размера были скорее элементом пропаганды и агитации. Такие портреты, насколько я могу судить в меру моего юного возраста по кинофильмам и рассказам ветеранов, вывешивались в людных местах, дабы народ не забывал, кому он всем обязан. Рисовать такие портреты – дело достаточно дорогостоящее, одной краски сколько надо. Поэтому вся наглядная агитация, а это я уже по своему пионерско-комсомольскому прошлому помню, возлагалась на предприятия.

Те держали в штате или приглашали аккордно художников, затейников, хореографов и т. п. Вся эта братия числилась при клубах или Домах культуры, кому как повезет. Там же могли храниться и плоды их трудов, в том числе и такие крупные и перезрелые, как портрет неизвестного мне военачальника.

В этом направлении и попробуем поискать.

Вернувшись домой, я вооружилась листом бумаги и телефонной книгой.

В мой список должны были войти телефоны клубов, Домов и Дворцов культуры тех предприятий города, которые, первое – таковые имели, и второе – существовали примерно пятьдесят лет назад.

Через пару часов интенсивного труда, к моему приятному удивлению, выяснилось, что список этот не слишком велик: он включал двадцать три пункта. Я понимала, что он, возможно, неполон, но важно было начать.

Первый мой звонок был сделан директору Дома культуры завода «Серп и молот».

– Алло, – ответил мне приятный женский голос.

– Здравствуйте, мне хотелось бы поговорить с директором Дома культуры.

– Здравствуйте, я вас слушаю.

– Моя фамилия Иванова, я представляю норвежскую культурологическую организацию, – беззастенчиво соврала я.

– Очень приятно, меня зовут Маргарита Дмитриевна Рудакова.

– Очень приятно. Маргарита Дмитриевна, организация, которую я в данный момент представляю, осуществляет программу, финансируемую Нобелевским комитетом и королем Норвегии, направленную на сохранение памятников культуры эпохи деспотизма и тоталитаризма. В частности, меня интересуют живописные портреты руководящих деятелей той эпохи. Не могли у вас сохраниться подобные полотна? Я имею право оплатить интересующие нас экземпляры наличными, в том числе твердой валютой. Предпочтение будет отдано крупногабаритным экземплярам.

Закончив свою тираду, я замолчала. Молчала почему-то и моя собеседница.

– Алло, Маргарита Дмитриевна, вы меня слышите?

– Да, слышу, – взволнованно подтвердила Маргарита Дмитриевна, – но ваше предложение так неожиданно… я пытаюсь вспомнить, что у нас осталось. Есть большое количество членов Политбюро, я имею в виду их портреты, разумеется, – смущенно поправилась она.

– За какой период?

– Я думаю, года с пятьдесят пятого до самого последнего состава.

– Какого формата?

– Небольшого, – опять смутилась Маргарита Дмитриевна, как будто по ее личному недосмотру портреты были сделаны недостаточной величины, – их, видимо, носили на праздничные демонстрации.

– Это не то, – поморщилась я, – упаднический стиль. Нужно что-нибудь пораньше и побольше.

– Таких, к сожалению, нет. Многое было уничтожено в пятидесятые годы, когда стали бороться с культом личности, – виноватым голосом объяснила Маргарита Дмитриевна.

– Очень жаль. Не бережем мы, деятели культуры, народное достояние, – менторским тоном посетовала я.

Кажется, я слишком глубоко вошла по системе Станиславского в роль представителя культурологической международной организации.

– Вы правы, к сожалению, – совсем упавшим голосом согласилась она. – Посмотрите еще. Может быть, что и сохранилось. Я перезвоню вам через пару дней. До свидания.

– До свидания, звоните, – прошептала огорченная Маргарита Дмитриевна.

Результат разговора с Маргаритой Дмитриевной вселил в меня новые надежды.

Если везде также, как на заводе «Серп и молот», портреты сталинской эпохи были уничтожены, а это похоже на правду, то круг моих поисков здорово сужался, а сам процесс упрощался. Действительно, гораздо быстрее и приятнее выяснить по телефону, что интересующих меня полотен не существует, чем копаться в пыльных хранилищах.

Вдохновленная этими соображениями, я с удвоенной энергией взялась за телефон.

Семнадцатым номером в моем списке значился Дом культуры железнодорожников. Добралась я до него примерно часа через полтора, после пятнадцати звонков, в той или иной степени похожих на первый.

Официальным представителем железнодорожной культуры в нашем городе оказался мужчина.

Выслушав мою стандартную норвежско-нобелевскую тираду, он радостно сообщил, что такие картины у них есть, и он готов принять, за соответствующую, разумеется, мзду, посильное участие в их спасении для мирового сообщества.

Я, в свою очередь, заявила, что за мной дело не станет и что я немедленно выезжаю.

* * *

Оплот культуры тружеников стальных магистралей размещался в трехэтажном здании довоенной постройки.

Вход охраняла старушка, вооруженная вязальными спицами, которыми она орудовала с быстротой, далеко превосходящей скорость работы Брюса Ли с нунчаками даже в его лучшие годы.

Видимо, это должно было произвести на предполагаемых грабителей необходимое устрашающее впечатление.

Кроме старушки и директора, которого я нашла в кабинете на втором этаже, в здании никого не было видно. Директор, Сергей Иванович, полный седоволосый мужчина пенсионного возраста, встретил меня весьма любезно. Не откладывая дела в долгий ящик, он проводил меня на третий этаж, в обширный высокий зал, на двери которого висела табличка с загадочной надписью «Студия».

«Студия» была заставлена мольбертами, станками и прочими атрибутами изобразительного искусства.

Мы прошли через зал к маленькой двери. За дверью скрывалась тоже довольно вместительная кладовка.

В отличие от зала, щедро освещенного полуденным летним солнцем через высокие стрельчатые окна, в кладовке, лишенной окон, царил полумрак.

Скудный свет единственной запыленной лампочки через некоторое время, необходимое для привыкания глаз, позволил установить, что, помимо предметов сугубо хозяйственного назначения: ведер, швабр и стремянок, на широких стеллажах, расположенных вдоль стен до самого потолка, лежали предметы, имеющие отношение к искусству. А именно: бюсты классиков марксизма-ленинизма, флаги, транспаранты, банки с красками, малярные валики и т. п.

Протиснувшись боком вдоль стеллажей, Сергей Иванович подвел, а точнее подтащил меня к самому дальнему и самому длинному стеллажу у задней стены кладовки.

– Вот, – удовлетворенно проронил он, – то, что вам надо. На всех полках стеллажа можно было видеть свернутые в рулоны холсты разной длины и толщины.

Я думаю, это действительно было то, что нужно мифическому культурологическому фонду. А вот то, что нужно мне, необходимо еще поискать.

Толстый слой пыли на холстах указывал на то, что поиски будут не из приятных.

Внезапно мне в голову пришла счастливая мысль о том, что источник неприятностей может стать источником информации.

Я как можно любезнее улыбнулась Сергею Ивановичу и попросила:

– Сергей Иванович, вы не будете так любезны, поставить сюда стремяночку повыше?

Он был, разумеется, именно так любезен, и через пару минут стремянка стояла в указанном мной месте.

Пожалев, что на мне не брюки, а короткая летняя юбка-разлетайка, я полезла вверх, вынужденно не считаясь с возможностью нанести урон целомудренности Сергея Ивановича.

Первый просмотр снизу доверху не принес результата. Во всяком случае, мне. Сергей Иванович, насколько я заметила боковым зрением, был чрезвычайно поглощен увиденным. Я искренне надеялась, что он не будет этим разочарован.

Спустившись вниз и передвинув с помощью Сергея Ивановича стремянку в другой конец стеллажа, я повторила восхождение.

На третьей полке лежал рулон, на котором пыли было заметно меньше, чем на соседних. Так и должно быть, если его недавно снимали с полки. Я тоже попробовала его снять, и это неожиданно у меня получилось, рулон был не слишком тяжел. Мне удалось опустить один его конец, который подхватил Сергей Иванович и этим завершил дело.

Вынеся рулон в зал, мы развернули его на полу.

– Ах, черт, – огорченно воскликнул директор, – что за ерунда!

Источником досады Сергея Ивановича и моей плохо скрываемой радости был большой прямоугольный вырез прямо на животе изображенного на картине незнакомого мне генерала со странной интеллигентской бородкой.

– Кто это? – спросила я раздосадованного директора.

– Булганин, – укоризненно пояснил он, – молодежь его уже не знает, а ведь большим был человеком, министром обороны. И это при живых-то Жукове, Рокоссовском, Василевском.

Размер выреза, насколько я заметила, значительно превышал габариты «Цыганки». Это легко было объяснить, если предположить, что холст для подделки заготавливался до того, как стало известно, какую именно картину необходимо фальсифицировать.

– Интересно, – продолжал директор, – кто же это такую дыру ему проделал?

– Моль, наверное, – пошутила я. Шутка удалась, Сергей Иванович рассмеялся и покачал головой:

– Ничего страшного. Как вы, наверное, заметили, у нас таких навалом, может, и еще один Булганин есть.

– Это не тот, который попал потом в антипартийную группу? – припомнила я что-то из истории.

– Он самый, – подтвердил директор.

– Булганин, Молотов, Каганович и… и… – замялась я. Память у меня, конечно, хорошая, но не до такой же степени.

– И примкнувший к ним Шепилов, – удовлетворенно закончил мой собеседник, – так во всех газетах и писали. Даже анекдот такой был. Вопрос: какая самая длинная в СССР фамилия? Ответ: и примкнувший к ним Шепилов.

– Вот Шепилова я и забыла.

– Удивительно, что остальных помните, – одобрительно покачал он головой, – я вижу, что ваша организация умеет подбирать кадры. Приятно поговорить с образованным человеком.

Не скрою, его похвала была мне приятна. Знал бы он только, какую организацию я действительно представляю.

– Знаете, Сергей Иванович, вы не первый в этом городе, к кому я обратилась с подобным предложением. И везде мне отвечали, что в период борьбы с культом личности, при Хрущеве, такие полотна были уничтожены. Как же вас миновала чаша сия?

– Очень просто. В те годы директором Дома культуры был один ортодоксальный сталинист. Он на свой страх и риск не стал их уничтожать, а потом это уже никого не интересовало.

– Понятно. Действительно, все просто.

Нужно было как-то мотивировать свой отказ осматривать другие картины. У меня, естественно, не было ни малейшего желания поднимать пыль в кладовке с риском заработать силикоз.

– Сергей Иванович, – задумчиво наморщив лоб, сказала я, – неважное, скажем прямо, состояние этого полотна навело меня вот на какую мысль: не следует ли нам с вами проводить дальнейший отбор картин в присутствии и при участии специалиста-художника. Я уверена, что некоторые полотна нуждаются в реставрации перед транспортировкой. Я опасаюсь также, что своими неквалифицированными действиями мы можем нанести им непоправимый урон. Он пожал плечами:

– Возможно, я в этом слабо разбираюсь.

Я так и думала, скорее всего он был партийным функционером. То есть человеком, который слабо разбирался во всем, кроме антипартийных группировок и собственной выгоды.

– У вас в Доме культуры, наверное, есть такой художник?

– Сейчас нет, – печально ответил директор, – штаты сильно сократили. Но, когда возникает необходимость, – оживился он, – мы приглашаем художника по договору. Очень квалифицированная женщина.

– И когда же возникает такая необходимость?

– Праздники, выборы и тому подобное. Как раз месяца полтора назад были какие-то выборы.

При их нынешнем изобилии упомнить, какие именно, никакая память не в состоянии.

– У вас есть ее координаты? – вкрадчиво поинтересовалась я.

– Есть, конечно. Но давайте я сам с ней поговорю.

– Нет, нет. Я должна предварительно проконсультироваться со своим руководством. Неудобно получится, если они пришлют своего специалиста.

– Да, пожалуй. Тогда пройдем ко мне в кабинет.

Выходя из Дома железнодорожной культуры, я держала в руках клочок бумаги, на котором под телефонным номером значилось: Назарова Зинаида Викторовна.

Вернувшись домой, я позвонила Троицкому.

Он дисциплинированно дежурил у телефона согласно моим указаниям.

– Лев Владимирович, такое имя, как Назарова Зинаида Викторовна, вам что-нибудь говорит? – спросила я без лишних предисловий.

– Назарова, Назарова, – прошептал он про себя, – что-то припоминаю. Кажется, есть такая художница, член Союза. А что?

– Ничего особенного. Можете, не привлекая лишнего внимания, узнать ее адрес?

– Очень просто.

– Сделайте это, пожалуйста, прямо сейчас и перезвоните мне.

– Хорошо, – охотно согласился он и положил трубку.

Едва я успела на скорую руку перекусить тем, что удалось обнаружить в давно не пополняемом холодильнике, как раздался звонок Троицкого:

– Таня, записывайте адрес Назаровой.

– Одну минуту, я возьму карандаш и бумагу. Давайте.

Троицкий продиктовал адрес и добавил:

– У нее есть еще мастерская. Ее адрес нужен?

– Еще как.

– Смурский переулок, шестнадцать.

– Спасибо, Лев Владимирович. На сегодня вы свободны. Ждите моего звонка завтра утром.

– Хорошо, до завтра.

– Всего хорошего.

Придется сегодня вечером нанести один непрошеный визит. И сделать это необходимо втайне от хозяев, вернее, от хозяйки. Но для этого необходимо должным образом подготовиться.

* * *

В подготовку входит обязательная консультация с магическими костями.

На этот раз выпало:

22 + 35 + 12

«Осторожно, Вы можете быть привлечены к суду за действия, нарушающие закон».

Своевременное предупреждение.

* * *

Смурский переулок представляет собой окраину города в самом его центре. Буквально в двух шагах от оживленных и ярко освещенных центральных улиц находится это скопление старых одно, редко двухэтажных, тесно скученных старых домов.

Интересующее меня строение имело три окна и вход из маленького дворика. Окна, что очень важно, просматривались с улицы.

Свой визит я запланировала часа на два ночи, но наблюдать за домом, сидя в машине, начала, как только стемнело. Мне, естественно, не хотелось, войдя в дом, обнаружить там спящих хозяев.

Сидеть в машине с десяти часов вечера до двух ночи – это, доложу я вам, не самое веселое в мире занятие. Но что делать – издержки профессии. Спасают термос, магнитофон и, внимание, открываю секрет профессии, памперсы. Да, да, обыкновенные детские памперсы. Дело в том, что объект слежки может не дождаться, пока вы разыщете внезапно понадобившийся вам туалет. А от этого может зависеть ваша жизнь. Выводы делайте сами. Правда, мужчины при наблюдении из автомобиля часто пользуются бутылкой из-под кефира, но женщинам-детективам это, увы, недоступно.

Все сказанное относится главным образом к детективам-индивидуалам. Службы наружного наблюдения государственных правоохранительных органов и служащие крупных частно-розыскных контор работают, как правило, группами и могут себе позволить отлучиться в поисках туалета. Правда, они и зарабатывают соответственно.

За время наблюдения в интересующее меня здание никто не вошел, свет в окнах не горел, поэтому в два часа ночи, в соответствии с планом, я подошла к двери.

Широко распространенный, так называемый «английский» замок производства тверского завода металлоконструкций, который, как я успела заметить, был единственной преградой на моем пути, с помощью самой примитивной отмычки открывается секунд за десять-пятнадцать, в зависимости от квалификации взломщика. Я, не очень торопясь, управилась за одиннадцать. Замки этого типа предназначены исключительно для предотвращения проникновения в помещение абсолютно честных людей.

Войдя внутрь и захлопнув дверь, я включила электрический фонарик, стараясь не попасть лучом в окно. На этой ошибке попалось больше грабителей, чем из-за всех видов охранной сигнализации, вместе взятых.

Обнаружив на окнах шторы, я старательно задернула их. Они были недостаточно плотными, чтобы можно было включить свет, но дополнительная преграда лучу фонарика помешать никак не могла.

Помещение, в котором я оказалась, было изрядно захламлено, бестолково меблировано и давненько не убиралось. Последнее обстоятельство повышало шансы на успешное завершение моего не совсем законного предприятия.

Мысленно разбив все помещение на квадраты, я принялась за поиски.

Примерно через полчаса выяснилось, что, помимо основного помещения, здесь имеется кладовка, отделенная занавеской из того же материала, что и шторы на окнах.

Сразу за этой самой занавеской, на сметенной в угол кучке мусора, я нашла то, что искала, – вырезанный в виде буквы Г кусок холста, закрашенный с одной стороны краской цвета хаки. Это был остаток мундира маршала Булганина.

Брать с собой найденный кусок я не стала, а положила его на то самое место, где нашла. Вещественные доказательства мне были не нужны. Я уже взялась за ручку входной двери, когда услышала за ней шаги, а затем звук вставляемого в замок ключа.

Мне не оставалось ничего другого, как опрометью броситься в ту самую кладовку, откуда я только что вышла. Едва я задернула занавеску, как включился свет и хриплый мужской голос произнес:

– Ну вот мы и на месте. Я тебе говорил, что рукой подать.

– Рукой-то подать, да все ноги себе переломаешь, пока сюда в такой темнотище доберешься, – ответил молодой женский голос.

– Пить меньше надо, тогда ноги целее будут, – наставительно произнес мужской голос под звон чего-то стеклянного.

– Для чего же тогда на дни рождения ходить, если там не пить? – задала резонный вопрос женщина.

– Тоже верно, – покладисто согласился мужчина.

Внимательно осмотрев занавеску, я обнаружила в ней дырочку размером в толщину сигареты. Судя по оплавленным краям, именно горящая сигарета явилась причиной ее появления.

Я приблизила к дырке глаз, стараясь не коснуться лбом занавески, чтобы не качнуть ее.

При ярком свете мощных люминесцентных ламп я увидела среднего роста полного лысоватого мужчину лет сорока, выгружающего из матерчатой авоськи на заляпанный краской стол бутылки и закуски, и крупную, пышнотелую, ярко раскрашенную блондинку лет двадцати пяти. Оба были изрядно навеселе, но, судя по разложенному на столе натюрморту, останавливаться на достигнутом не собирались.

– Славик, а чья это квартира? И почему она какая-то странная? – спросила блондинка, оглядевшись наконец вокруг.

– Киса, я же тебе говорил, что это не квартира. Это мастерская моей знакомой, художницы. Она здесь работает.

– Рисует?

– Да, рисует. Я иногда беру у нее ключ, чтобы попользоваться. За это я ей тоже кое-чем помогаю.

– И как же ты ею пользуешься? – игриво спросила вышеназванная Киса. – Наверное, девочек водишь?

– Бывает, – честно признался Славик, откупоривая бутылку коньяку, – а иногда с друзьями заходим, в картишки перекинуться или пузырек раздавить.

Он откупорил наконец бутылку и стал открывать какие-то консервы. Его спутница тем временем стала осматривать просторное помещение.

– А здесь что? – спросила она, подойдя к занавеске.

– Кладовка. Кстати, Киса, возьми там стаканы.

Я натянула на голову капроновый чулок. Если Киса отдернет занавеску, мне придется сбить ее с ног и попытаться выскочить на улицу, пока Славик сообразит, что происходит. Шум поднимать, конечно, крайне нежелательно, но другого выхода я не находила.

– Я их уже где-то видела, – задумчиво произнесла Киса, оглядываясь по сторонам, – нуда, вот же они, на полке.

Наблюдательная Киса исчезла из поля моего зрения и появилась там через мгновение, уже с двумя стаканами в руках.

– Ну, Киса, давай выпьем за удачное продолжение нашего знакомства, – предложил Славик под бульканье из бутылки.

Они сели рядом на узенький диванчик, к которому Славик придвинул стол, и, чокнувшись, выпили. Потом закурили, болтая разную чепуху. Потом еще выпили и закусили.

Наконец Славик вспомнил, что выпивка не единственная цель их сегодняшней встречи.

Обняв Кису, он медленно провел дерзкой рукой по ее телу, начиная от голой округлой коленки до пышной груди, где рука и остановилась, выбрав это место, очевидно, как наиболее удобное для пребывания.

Поцеловав затем Кису в полные губы, Славик деловито предложил:

– А не обнажить ли нам твою прекрасную грудь?

– Откуда ты знаешь, что она прекрасная? – кокетливо спросила Киса.

– Как это откуда? – удивился Славик. – Я же держу ее в руке.

– Для этого нужно снять платье, – томно простонала Киса.

– Вот и снимай, – охотно согласился Славик, – а заодно и все остальное.

Пока Киса выполняла указания Славика, я тоже сняла со своей головы чулок, чтобы было лучше видно.

У меня нет болезненного пристрастия к наблюдению постельных сцен, но стоять часами в темном чулане тоже скучновато. А это хоть какое-то развлечение.

Когда я опять заглянула в дырочку, то увидела, что уже совершенно голая Киса стоит на коленях спиной ко мне над сидящим Славиком. После некоторой паузы Киса обиженно сказала:

– Что-то он у тебя какой-то вялый.

– Завянешь тут к вечеру при такой нервной жизни, – пробурчал Славик. После минутного молчания Киса пожаловалась:

– Что-то никак не получается.

– Он у меня как старый двигатель: без подсоса не заводится, – пояснил Славик.

Видимо, Киса была далеко не новичок в деле эксплуатации повидавших виды двигателей внутреннего сгорания.

Она деловито спрыгнула со Славика и опять встала на колени, но уже перед ним.

Судя по все увеличивающемуся размаху равномерного движения ее головы и зажмуренным от удовольствия глазам Славика, его совет не пропал даром.

Убедившись, видимо, что двигатель завелся и набрал хорошие обороты, Киса вернулась на старое место и, включив нужную передачу, резво тронулась в путь, весело подпрыгивая на ухабах.

Маленький диванчик скрипел, но держался. Очевидно, ему было не впервой совершать подобные путешествия.

Когда Киса со Славиком, испустив пару протяжных стонов и воплей, прибыли наконец к месту назначения, я взглянула на светящийся циферблат своих часов. Они показывали половину четвертого ночи.

Мои ноги затекли от долгого неподвижного стояния. Пол в кладовке был усыпан чем-то хрустящим, и я не имела возможности даже пошевелиться. Я рискнула переступить с ноги на ногу только под апофеозный скрип диванчика, испытав при этом не меньшее наслаждение, чем Киса со Славиком. Это был специфический оргазм частного детектива.

– Славик, я хочу писать, – внезапно заявила Киса.

Какое совпадение, я тоже.

– Здесь все удобства во дворе, – пояснил утомленный путешествием Славик, – но вон там в углу стоит для этих целей ведро. Давай, дуй туда.

Вскоре я услышала характерный звук струи, ударяющей в пустую емкость.

У меня с Кисой явно образовалась определенная синхронность ощущений; это был как раз тот случай, когда памперсы оказались очень кстати.

Домой я вернулась только в половине шестого утра.

Из мастерской мне удалось выбраться, воспользовавшись тем, что сладкая парочка наконец уснула, обнявшись на тесном диванчике.

Приняв ванну и наскоро перекусив, я упала без сил на свою постель.

Проснулась я, как обычно в последние дни, от трели телефонного звонка. Опять-таки звонил Троицкий:

– Таня, вы обещали позвонить мне утром, – обиженным тоном произнес он, – я все жду и жду, а вы не звоните и не звоните.

– Который час? – спросила я хриплым голосом.

– Уже девять.

– Это вам уже девять, а мне еще девять. Что случилось?

– Вчера вечером звонил Савелий, просил срочно приехать.

– Вас?

– И вас тоже. Он названивал вам весь вечер, но не застал дома, просил передать.

Этого только мне не хватало. Я пока не готова отчитаться перед Кабаном. Да и время, отведенное мне на розыски, еще не вышло.

– А что, собственно, стряслось?

– Вы что, телевизор вчера не смотрели?

– Нет, конечно. Мне, в отличие от вас, делом нужно заниматься, а не телевизор смотреть, – съязвила я, обиженная тем обстоятельством, что кто-то смотрит телевизор, в то время как я вынуждена всю ночь торчать в пыльном вонючем чулане.

– И что же там было интересного? – спросила я после секундной паузы.

– Нашли «Цыганку»! – торжествующе воскликнул Троицкий.

– Какую цыганку? – сразу не поняла я.

– Картину Франса Халса, похищенную из Эрмитажа!

Троицкий заявил это таким торжествующим голосом, будто нашли Янтарную комнату и Государственная дума приняла решение передать ее в личную собственность самого Льва Владимировича.

– Ну и хорошо, что нашли, – зевнула я, – нам-то, собственно, что до этого?

– Как это «что»?! – изумился он моей непонятливости. – Нашли и тех, кто ее украл!

– Ну и что?

– Значит, дело сделано. Мы их тоже узнаем. Через милицию.

– Лев Владимирович, – простонала я, – неужели вы до сих не поняли, что те люди, которым вы отдали денежки, этой картины и в глаза не видели? – А как же они узнали? – растерянно спросил искусствовед.

– Из газет, Лев Владимирович. Или по телевизору услышали, как вы вчера. Это Савелию простительно так заблуждаться или даже Кабану. Но вам-то, Лев Владимирович, стыдно не понимать этого.

– А копия? Как они ее сделали? – упорствовал он в своем заблуждении.

– Купили репродукцию в магазине за пять тысяч деревянных.

Троицкий молчал. Видимо, осознал.

– Ладно, Лев Владимирович. Я сейчас заскочу за вами, и поедем к Кабану. Если Савелий просил, лучше поехать. С этими психами надо быть поосторожней. Еще решат, что мы надумали скрыться.

– Да, да, Таня. Вы правы, я вас жду, – подтвердил он слабым голосом.

Видимо, Троицкий испытал потрясение. Еще бы, он решил было, что неприятности уже позади, а тут нужно все начинать сначала.

Перед выходом из дома я бросила магические кости:

24 + 6 + 25.

Это означало, что они:

«Сулят Вам новые удачи, однако благодаря чужой беде».

* * *

Во дворе АОЗТ «Шторм», куда мы с Львом Владимировичем въехали на моей машине часов около десяти, что-то было не так, как обычно. Так же стояли машины с открытыми дверками, так же кучками толпились люди. Но отсутствовал дух безмятежного спокойствия и уверенности в своей неуязвимости. Все были несколько возбуждены и нервны.

Савелия мы нашли в его персональной каморке. Он сидел, скрестив на груди руки и мрачно глядя прямо перед собой.

Мне кажется, он скопировал эту позу с известного в нашем городе памятника Чернышевскому.

– Что случилось, Савелий? – поинтересовалась я, поздоровавшись.

– ЧП, – предельно лаконично ответил Савелий.

– А именно?

Савелий наморщил лоб, раздумывая, стоит ли распинаться перед какой-то посторонней, в сущности, бабой. Но, очевидно, распирающее его желание продемонстрировать собственную значительность взяло верх, и он рассказал следующее:

– Сегодня ночью мои пацаны поймали какого-то гада во дворе. Прятался за трансформаторной будкой. При нем нашли пистолет с глушителем. На вопросы, гнида, не отвечает, я об него все руки отбил. Молчит, как рыба об лед.

Савелий замолчал, утомленный длинной речью.

– И что же вы с ним делать собираетесь?

Савелий пожал плечами:

– Кабана ждем, он еще не был сегодня.

– А нас зачем вызвал?

– Так картину же нашли.

– Ну и что?

Уже третий раз за утро я задаю этот вопрос.

Савелий устремил на меня удивленный взгляд.

У меня не было ни малейшего желания объяснять ему что-либо. Вместо этого я спросила:

– Это ты сам придумал нас вызвать или Кабан велел?

– Сам, – с достоинством ответил Савелий. – Я думал, что он захочет с вами поговорить, когда узнает про то, что нашли картину.

Во дворе началось какое-то движение. Выглянув в окно, Савелий воскликнул:

– А вот и он. Посидите пока здесь.

С этими словами он выскочил во двор встречать шефа.

Я села в кресло Савелия, откуда было видно все происходящее во дворе.

Кабан приехал на «Мерседесе» в сопровождении «БМВ» со своей личной охраной. Пока он выбирался из машины, к нему подскочил Савелий и стал что-то торопливо рассказывать, размахивая руками и часто сплевывая на землю.

Кабан остановил его кивком головы и велел привести пойманного лазутчика.

Через несколько минут приволокли невысокого черноволосого, сильно избитого парня в наручниках.

– Э! Да я его знаю, – вдруг воскликнул один их приехавших с Кабаном охранников, – его Моряком кличут, он на Корейца работает.

– На Корейца? – зловеще переспросил Кабан. – И зачем же он тебя послал?

Моряк молчал, зло поблескивая агатовыми глазами.

– Я тебя спрашиваю, – повысил голос Кабан.

– Не посылал меня никто, – Наконец ответил Моряк.

– А чего ж ты сюда приперся?

– Так, посмотреть, что вы тут делаете, – неохотно выдавил Моряк. – А пушку зачем прихватил? Посмотреть, что из меня потечет, когда ты в моей шкуре дырку проделаешь? А? Падло!

Кабан начал орать, переходя на визг. Он распалял сам себя, как это обычно делают психопаты, кем он, несомненно, и был на самом деле. Это было ясно без всякого консилиума.

– Что, Кореец награду назначил за мою шкуру? Бабки решил заработать? – продолжал орать Кабан, брызгая слюной. – А вот хрен тебе, хрен! – С этими словами Кабан неожиданно выхватил из-под пиджака пистолет и выстрелил в парня, потом еще и еще.

Два охранника, державшие Моряка под руки, сиганули в разные стороны. И правильно сделали. От ярости руки у Кабана так дрожали, что из восьми сделанных им выстрелов в цель попали не более двух. Не очень хороший результат, если учесть, что стрелял Кабан с трех метров.

Тем не менее этого вполне хватило. Моряк упал, задергался в конвульсиях и вскоре затих.

– Готов, – подвел итог Савелий в наступившей тишине.

– Уберите эту падаль, – мрачно приказал отрезвевший Кабан и вошел в дом. Проходя по коридору, он в открытую дверь увидел нас и удивленно спросил:

– А вы что тут делаете?

– Это я их вызвал, – объяснил шедший рядом с ним Савелий.

– Зачем? И почему мне не сказал?

– Не успел.

– Хорошо, – спокойно произнес Кабан, – подождите пока, потом поговорим.

– Мы в машине посидим, музыку послушаем, – успела вставить я слово.

Кабан молча кивнул головой и прошел в свой кабинет.

– Пойдем в машину, – дернула я за рукав потрясенного увиденным искусствоведа.

Что и говорить, зрелище не для слабонервных. Хотя он еще и не понимает, наверное, всего трагизма происшедшего. Все это может очень плохо отразиться на нас самих.

В машине я включила аппаратуру прослушивания «жучка», и в динамике сразу раздался громкий голос Кабана:

– Дурак ты, Савелий, и уши у тебя холодные.

– Это почему? – поинтересовался Савелий.

Вопрос остался без ответа, потому что в это время в кабинете Кабана зазвонил телефон.

– Что это? – услышала я сдавленный шепот Троицкого.

– Тихо! – шикнула я на него. – Я установила микрофон у него в кабинете.

Искусствовед понимающе кивнул головой.

– Слушаю, – вновь услышали мы голос Кабана.

– Привет, Вован!.. Не волнуйся, приготовил я тебе бабки. Сто тысяч баксов. По живому рвал, но оторвал… Нет, Вован. Ты лучше сегодня не приезжай, тут сегодня не до тебя. Тут одни уже приехали не вовремя. Но это не твоего ума дело. Ты приезжай завтра с утра, я тебе все сполна отдам. Вот я сейчас при Савелии кладу бабки в свой сейф. Завтра приезжай часиков прямо в восемь… Будь здоров.

Кабан положил трубку.

– Так на чем мы с тобой, Савелий, остановились?

– На том, что я дурак и уши у меня холодные.

– Это очень верно подмечено. Только это кто так сказал? Ты сам догадался? Или я тебе подсказал?

– Ты.

– А ты что?

– А я спросил, почему.

Наступила тишина.

Я прибавила громкости, решив, что собеседники перешли на шепот.

Но оказалось, что Кабан опять наливался гневом и собирался с силами. Его дикий крик буквально оглушил нас:

– Да потому, козел, что я тут людей мочу, а ты зрителей собираешь! Ты что? Ментов вообще уже в уме не держишь? Я же им пригрозил, что если бабки не найдут, то я им головы поотрываю. Они понимают, что я не шучу. А теперь тем более. Так что же им помешает побежать в ментовку и меня заложить, если им терять нечего? А? Молчишь, гнида?

– Че говорить-то? – пролепетал Савелий.

– Уж я не знаю! – продолжал греметь, несмотря на уменьшенную громкость, Кабан. – Скажи, к примеру, что с ними делать теперь?

– А че делать?

– Че, че, – передразнил собеседника Кабан и деловито закончил: – Мочить их придется, вот че.

– Может, обойдется? У тебя же в ментовке прихвачено. Как пойдут стучать, тут мы их и замочим.

– Верно, прихвачено, подкармливаю кое-кого. Но это все до поры до времени. Или моих ментов погонят, или они сами решат, что со мной пора кончать. Может, им какой-нибудь Кореец заплатит больше моего. Как волка ни корми, он все в лес глядит. Нет, лучше им такой повод не давать.

– А как же картина и деньги?

– Раньше надо было думать про деньги, идиот. А теперь где уверенность, что они их искать будут? Ты бы на их месте стал? Или в ментовку бы сразу побежал?

– Не знаю, – честно признался Савелий.

– Вот и я не знаю. Чего же мне рисковать? А найдут они деньги или нет, тоже вопрос. Денег, конечно, жалко, но сейчас не до них. С Корейцем, опять же, надо решать что-то. В общем, надо их мочить, – уверенно заключил Кабан, – вот ты этим и займись. С этим гадом их и закопаешь в одной яме.

Дальше слушать не имело смысла. Я вопросительно посмотрела на Троицкого, запуская двигатель.

– Что скажете, Лев Владимирович? Прерывающимся от волнения голосом он пробормотал:

– Таня, это я во всем виноват. Я сам опрометчиво связался с этими бандитами и вас втянул в неприятности. Я не знаю, что с нами будет дальше, но хочу попросить у вас прощения.

– Хорошо, считайте, что вы прощены. Теперь давайте попробуем удрать отсюда.

Я включила передачу и медленно поехала к воротам.

Обычно ворота охранял один человек, который беспрепятственно открывал их, стоило мне подъехать поближе.

Как я успела заметить, ворота управлялись из двух мест: пультом с тремя кнопками, находящимся непосредственно у ворот под металлическим козырьком, и, очевидно, таким же пультом в будке, используемым в случае непогоды.

На этот раз охранник сидел в будке, но ворота при нашем приближении остались недвижимы.

Я полагала, что это не было результатом конкретно полученного охранником указания не выпускать именно нас. Скорее всего он получил приказ не выпускать никого без особого разрешения. Бежать за таким разрешением к а Кабану или Савелию я, естественно, не собиралась.

Я понимала, что необходимо любой ценой открыть ворота и выехать с территории АОЗТ «Шторм». Или нам светит остаться здесь до конца жизни. Впрочем, ждать его долго не придется.

Мы переглянулись с Троицким.

Он тоже все прекрасно понимал.

Он понимал даже, что ворота открывать предстоит именно ему, я не могла оставить руль машины, в ней была вся наша надежда на спасение.

Он молча кивнул мне головой и вышел из машины, не забыв свой неизменный зонтик.

Подойдя к пульту, Троицкий нажал одну из кнопок, и ворота медленно стали сдвигаться в сторону.

Изумленный подобной наглостью охранник выскочил из будки, держа в руке помповое ружье.

– Эй ты, старый козел, ты куда свои пальцы тычешь? Я сейчас тебе руки-то поотрываю! – закричал он, не двигаясь с места.

Троицкий продолжал хладнокровно нажимать на кнопку так, словно угрозы охранника к нему никакого отношения не имели.

Ворота сдвинулись примерно на четверть ширины машины.

Увидев, что словами делу не поможешь, охранник, высокий, широкоплечий парень лет двадцати восьми, с ружьем под мышкой, направился к Троицкому, чтобы привести угрозу в исполнение.

Не думаю, чтобы он собирался пустить в ход ружье. Его физическое превосходство над искусствоведом было слишком очевидно.

К тому моменту, когда охранник схватил Троицкого за шиворот и швырнул его на землю, ворота сдвинулись всего наполовину.

Оглянувшись назад, я увидела, что несколько человек во главе с Савелием не торопясь идут в нашу сторону.

Похоже на то, что западня захлопнулась окончательно.

Взглянув в сторону ворот, я увидела, что охранник занес кулак над поднявшимся на ноги искусствоведом.

Этот удар должен был поставить окончательную жирную точку на нашей попытке спастись.

Неожиданно Троицкий, приняв позу д\'Артаньяна перед дуэлью, взял зонтик левой рукой за середину, а правой выхватил из него, словно из ножен, довольно длинный клинок, который, не мешкая, всадил в грудь охранника. Тот зашатался, моргая выпученными в изумлении глазами.

Не обращая на охранника внимания, оставив клинок в его груди, Троицкий бросился к воротам и опять нажал на кнопку.

Я включила передачу.

Ворота ползли медленно, но уверенно.

Взглянув в зеркало заднего вида, я увидела, что Савелий со товарищи перешел на бег трусцой, доставая на ходу оружие.

– Хватит! Садитесь! – закричала я Троицкому.

Он оставил в покое кнопку и бросился к машине.

В это время раздался оглушительный выстрел. Стрелял выпущенный мной из виду и еще стоявший на ногах в луже крови охранник.

Заряд картечи, выпущенный с расстояния в шесть метров, буквально оторвал Троицкому голову. Умер он мгновенно.

Не думаю, что упавший одновременно с ним охранник намного пережил его. Лужа крови была уже велика и росла слишком быстро.

Отпустив педаль сцепления и дав почти полный газ, под запоздалые хлопки пистолетных выстрелов я пулей выскочила из ворот АОЗТ «Шторм».

Теперь я понимала, ценой чьей беды мне так повезло на этот раз.

Фора была слишком велика, чтобы Савелий смог организовать успешную погоню, но благодушничать у меня тоже не было причин.

Штаб-квартира Кабана располагалась на некотором отдалении от городского массива. Это расстояние, примерно метров четыреста, я преодолела на максимально возможной скорости. Въехав в городской квартал, я сделала несколько поворотов и сбавила скорость.

Непосредственная угроза пока миновала, теперь на ближайшее время главное мое оружие в борьбе с Кабаном – максимальная неприметность. А то, что предстоит борьба, – несомненно. И милиция в этой борьбе мне не помощник. Я прекрасно помнила разговор Кабана с Савелием. Придется искать других союзников. Одной мне с ним, конечно, не справиться, об этом смешно даже думать.

Для начала необходимо обеспечить себе финансовую поддержку. И действовать следует быстро. Нельзя исключать возможности, что Кабан через своих людей в милиции, а надо полагать, что это не самые мелкие сошки, организует поиски моей машины силами ГАИ. Поэтому я смогу пользоваться ею не более часа.

Когда, по моим прикидкам, удаление от злополучного АОЗТ «Шторм» достигло приемлемо безопасной величины, я остановилась у телефона-автомата.

Ответил мне женский голос:

– Алло.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Могу я поговорить с Зинаидой Викторовной Назаровой.

– Да, это я.

– Меня зовут Татьяна Иванова. Мне дали ваш телефон в Союзе художников. Я хочу с вами встретиться.

– На какой предмет?

– Я хочу… м-м… хочу заказать вам картину.

– Сейчас я не принимаю заказов, – неожиданно резко ответила моя собеседница.

– Я полагаю, вы измените свои планы, когда узнаете, что именно я вам хочу заказать.

– Что бы то ни было. Ваши предположения ошибочны.

– Это даже не предположения. Я просто уверена, что вы согласитесь. Она молчала. Видимо, поняла, что с ней говорит не просто потенциальный клиент.

– Хорошо, – наконец сказала она, – так что же вы хотите заказать?

– Ну, скажем, копию с картины Франса Халса «Цыганка». Сделаете?

Это было достаточно жестоко. Я представляла себе ее чувства. Но миндальничать с этими людьми было никак нельзя. Чтобы заставить их сделать то, что мне нужно, необходимо сначала здорово их попугать. В конце концов, они знали, чем рискуют, затевая свою авантюру.

Молчание затянулось. Как бы не перегнуть палку.

– Алло, – напомнила я о своем существовании.

– Что вы хотите? – резко, даже агрессивно спросила Назарова.

По-моему, она вполне владеет собой. Хладнокровная женщина.

– Для начала мне необходимо с вами встретиться. С вами со всеми. Это и в ваших интересах тоже, имейте в виду. Я не собираюсь вас шантажировать, но положение достаточно серьезное. У вас, дай благодаря вам у меня тоже.

– Где вы хотите устроить эту встречу?

– Это я предоставляю вам. У меня только два условия: срочно и все вместе. – Приходите через час к нам домой, по адресу…

– Не надо, – прервала я ее, – он мне известен. До встречи.

Повесив трубку, я села в машину и отогнала ее на ближайшую платную стоянку. Заплатила вперед за десять суток.

На встречу я отправилась троллейбусом, прихватив с собой сумку с инструментами, к счастью, а точнее, благодаря моей предусмотрительности оказавшуюся в багажнике.

* * *

Перед встречей я метнула магические кости:

23 + 28 + 4.

«Какая-то могущественная организация будет действовать в Ваших интересах и отразит злобные происки».

Кажется, я догадываюсь, что это за организация. Но уж не милиция, это точно.

* * *

Их, как я и предполагала, было трое: Зинаида, ее муж, Олег, и Алексей Благодаров.

Последний, среднего роста, слегка лысеющий шатен с внушающим симпатию лицом, и был главной пружиной этой аферы.

Олег – более крупный, спортивного телосложения блондин, по характеру был более мягок и находился под явным влиянием своего друга. Также, впрочем, как и под влиянием своей жены – миниатюрной красивой брюнетки со стальными нервами.

Все они были примерно одного возраста – лет около тридцати пяти.

– Итак, дамы и господа, – начала я свою обвинительную речь, – по вашей милости уже погибли как минимум два человека. Косвенно вы являетесь причиной гибели еще одного. Один из погибших вам хорошо известен, это Лев Владимирович Троицкий.

Зинаида негромко вскрикнула. У мужчин испуганно вытянулись лица.

– Когда это случилось? – негромко спросил Благодаров.

– Полтора часа назад. И это еще цветочки. Вы себе не представляете, что будет, когда Кабан доберется до вас.

– Он не доберется, если вы не захотите этого, – с вызовом заявила Зинаида.

– Кстати, а как вы-то нас вычислили? – поинтересовался Олег.

– Как я вас вычислила, это секрет фирмы. Могу только сказать: то, что сделал один человек, может сделать и другой. Так что не только во мне дело.

– Чего же, собственно, вы хотите? – спокойно спросил Благодаров.

Он, кажется, первый понял, что со мной можно и нужно поладить.

– Во-первых, я хочу, чтобы до вас дошло, что пока Кабан на свободе и в силе, вы находитесь на волосок от гибели. А во-вторых, вы должны помочь мне изменить это положение.

– Считайте, что первый пункт уже выполнен, – согласился Благодаров, – теперь поясните, пожалуйста, чего вы ждете от нас по пункту второму.

– Охотно. Для начала решим финансовый вопрос. Насколько я понимаю, у вас в укромном месте лежит полтора миллиона долларов.

Благодаров утвердительно кивнул головой.

– И вы собираетесь в ближайшем или отдаленном, как получится, будущем поделить их на три части. Правильно я предполагаю, на три части?

Задавая этот вопрос, я сделала ударение на слове «три».

– Правильно, – подтвердил Благодаров, – именно на три.

– Так вот, для начала я предлагаю делить не на три, а на четыре части.

– Вы, очевидно, имеете в виду себя? – поинтересовался Благодаров.

– Разумеется, не Кабана. Прошу учесть, что я вас не шантажирую. Если вы откажетесь, я не побегу доносить на вас Кабану или в милицию, это абсолютно исключено. Просто вы больше не сможете спокойно жить ни минуты, не говоря уже о том, чтобы тратить эти деньги. Согласитесь, что обеспечение всего этого вполне можно считать моим вкладом в наше общее предприятие.

– Лично я согласен, – не колеблясь, заявил Благодаров, – но я один не решаю, поэтому, с вашего позволения, я опрошу всех заинтересованных лиц. Зинаида?

– Согласна, – коротко ответила та, бросив на меня быстрый взгляд.

– Олег?

– Согласен.

– Решено, – подвел итог Благодаров, – вы в доле. Что дальше?

– Дальше мне необходимо срочно взглянуть на эти деньги.

– Зачем? – удивленно спросила Зинаида. – Деньги как деньги.

– Объясню, если понадобится, потом.

Кроме этого, мне нужен транспорт. – С этим проще, – вступил в разговор Олег, – я отвезу вас куда надо. Если, конечно, Алексей освободит меня от торговых забот.

– Ради такого дела освобождаю, – великодушно разрешил Благодаров, – тогда сразу и вези Таню к себе на дачу.

– Что, деньги там спрятаны? – догадалась я.

– Там, – подтвердила Зинаида и неожиданно добавила: – Я поеду с вами.

Благодаров едва заметно усмехнулся.

Все ясно, Зинаида боится доверить мне своего мужа. Ну и черт с ней, пусть едет.

– Еще один вопрос, – продолжила я, – мне нужно пристанище на какое-то время. Домой я вернуться пока не могу, к сожалению.

– Это как раз не проблема, – успокоила меня Зинаида, – можете жить здесь или у нас на даче. Дети сейчас в пионерском лагере.

В это время раздался звонок. Зинаида пошла открывать дверь.

Через минуту она вернулась в сопровождении знакомого мне мужчины. Это был не кто иной, как любвеобильный Славик.

– Таня, познакомьтесь, это Вячеслав Викторович, мой старый знакомый. – Можно просто Слава, – игриво уточнил он, галантно целуя мне руку.

– Как дела, Славик? – спросила его Зинаида.

– Лучше всех, – оптимистично ответил тот, – вот пришел вернуть тебе ключи от мастерской.

– Пригодились?

– Еще как, – таинственно закатил глаза Славик.

– Зинаида, – возмутился Олег, – почему всяким проходимцам ты даешь ключи от мастерской, а мне, твоему мужу, никогда?

– Сколько раз тебе говорить, что я не проходимец, а парикмахер, – ответил за вышедшую на кухню Зинаиду сам Славик, – а ключи она тебе и не дает как раз потому, что ты ее муж.

Зинаида! – позвал Славик хозяйку. – Стричься когда будешь?

– Через недельку, думаю, пора, – ответила Зинаида, появляясь в гостиной с чайником в руках, – чай будем пить?

– Чай не водка, много не выпьешь, – философски заметил Олег.

Славик сел на диван рядом со мной.

– Таня, – вкрадчиво проворковал он у моего уха, – мне кажется, мы с вами где-то встречались. – Вполне возможно, – не стала я спорить.

– Знаете, вы произвели на меня такое сильное впечатление, что хотелось бы с вами встретиться еще. Где-нибудь на нейтральной почве. Как вы на это смотрите?

– Отрицательно, – так же тихо ответила я, – я не выношу мужчин, похожих на старый автомобильный двигатель.

– Каких, простите, мужчин? – не понял Славик.

– Таких, которые без подсоса не заводятся.

Славик подскочил с дивана, словно ужаленный, и, испуганно косясь на меня, стал поспешно прощаться.

– Интересно, что вы ему такое сказали? – спросила меня Зинаида после того, как Славик поспешно ретировался. – Первый раз вижу, чтобы такой нахал, как Славик, мог стушеваться от одной-единственной фразы. Обычно на него средства более мягкие, чем оплеуха, не действуют.

– Секрет фирмы, – ответила я. – Какая вы, однако, таинственная женщина, – заметил Благодаров.– Профессия у меня такая, – вздохнула я.

Деньги, тщательно упакованные в полиэтиленовый мешок, были закопаны в погребе под кадкой для соления огурцов.

Беглого взгляда на распакованные пачки было достаточно, чтобы увидеть то, что я и надеялась найти. А именно, пять пачек стодолларовых банкнот в упаковке казначейства США.

Дело в том, что мне в голову запало высказывание Кабана о скрупулезности Корейца так же, как его уверенность в том, что тот зафиксировал номера переданных Кабану банкнот. Но фиксировать номера имеет смысл только в том случае, когда более менее значительная их часть идет подряд, что возможно только для не бывших в употреблении банкнот в казначейской упаковке. Тогда, имея связи в банковских кругах, можно попытаться проследить за судьбой банкнот.

Само наличие в российской глубинке пяти таких пачек не могло быть случайным и еще раз убеждало в том, что Корейцу далеко не безразлична судьба одолженных им денег.

– Ну, что дальше? – прервал мои размышления вопрос Олега. – Я беру сто тысяч под свою ответственность, – ответила я, заворачивая десять стодолларовых пачек, включая пять казначейских, в старую газету, – теперь вы мне понадобитесь с вашей машиной сегодня к ночи.

– Как прикажете, – согласился он.

Я взяла сто тысяч, а не пятьдесят только потому, что нет ничего хуже, чем считать деньги в темноте и спешке.

* * *

Последние двести метров мы с Олегом проехали с выключенными фарами. Для стоянки я указала ему заранее облюбованное место за кустами шиповника, невидимое с дороги.

Я посмотрела на часы. Они показывали четыре часа ночи. Самое удобное время для несанкционированного вторжения в частные владения.

– Олег, ждешь меня до половины шестого. Если я к этому времени не вернусь, то не вернусь никогда.

– А нам что делать?

– Берите деньги и уезжайте куда-нибудь подальше. Может быть, удастся отсидеться, если повезет. Не знаю.

– Будем надеяться, что все обойдется, – ободрил меня Олег, – ни пуха ни пера.

– К черту! – ответила я, захлопывая дверку.

До забора, отгораживающего территорию АОЗТ «Шторм» от остального мира, нужно было пройти метров двести по замусоренному пустырю.

С собой я несла металлическую раздвижную лестницу, купленную сегодня в хозяйственном магазине за сто десять тысяч рублей. На моем плече висела сумка с инструментами.

Я подошла к тому месту в заборе, где находилась трансформаторная будка, за которой так неудачно прятался покойный Моряк.

Раздвинув лестницу на нужную высоту, я закрепила ее и приставила к забору.

Поверх деревянного забора была натянута колючая проволока. Я перекусила ее кусачками и отогнула концы в сторону. Сев затем на забор, я подняла лестницу и перебросила ее на внутреннюю сторону. Спустившись, я положила ее на землю вдоль забора так, что она исчезла в траве.

Выглянув из-за будки, я осмотрелась, насколько это было возможно при слабом свете молодого месяца. В этом месте территория АОЗТ «Шторм» не освещалась. На трансформаторную будку выходили задние окна здания. В том числе и открытое, как всегда, окно туалета. К нему я и направилась, убедившись, что никого вокруг не видно.

В комплект инструментов входил алмазный стеклорез, но лишней возни лучше избегать, тем более шума. Я заглянула внутрь и прислушалась. В туалете тускло горела одинокая лампочка, и, кроме тихого журчания воды в слегка подтекающем бачке унитаза, ничего не было слышно. Я забралась на подоконник и бесшумно спрыгнула на пол.

Я знала, что некое подобие караульного помещения располагалось у входа в здание. Там обычно дежурили два человека. Еще двое сидели в будке у ворот. Дверь в кабинет Кабана, цель моего визита, была расположена напротив туалета, в который я проникла. Дверь в караулку находилась за поворотом коридора, метрах в четырех от двери туалета. Малейший шум мог погубить все.

Достав из сумки масленку, я тщательно залила петли туалетной двери. Подождав минуты три-четыре, пока масло затечет во все щели, попыталась открыть дверь. Мне удалось сделать это совершенно бесшумно. При открытой двери стали слышны негромкие голоса, доносящиеся из караулки. Их было, как я и предполагала, два. Слов разобрать мне не удалось, да я к этому и не стремилась.

В коридоре тоже горел свет, что несколько облегчало мою задачу.

Оставив дверь туалета открытой, я быстро пересекла коридор и стала открывать замок двери в кабинет. Излишне говорить, что сам замок я осмотрела заранее и подобрала нужный комплект отмычек. Секунд через десять легкий щелчок известил меня о том, что путь свободен. Петли этой двери не скрипели, это я знала точно. Войдя в кабинет, я закрыла и заперла дверь за собой.

В кабинете было темно. Осторожно передвигаясь по памяти и на ощупь, я добралась наконец до сейфа.

Собственно говоря, это не был сейф в строгом смысле этого слова. Более правильно было бы назвать его металлическим шкафом. Массовым производством подобной продукции занимался в свое время маленький полукустарный а заводик общества глухонемых. Ее качество вполне соответствовало техническому уровню предприятия.

Один старый, вышедший на покой медвежатник, который за хороший гонорар несколько лет тому назад обучал меня премудростям своего ремесла, называл такие «сейфы» аптечными шкафчиками, намекая на то, что максимум, для чего их можно использовать, это прятать лекарства от детей.

Включив маленький фонарик, укрепленный на голове, словно у врача отоларинголога, я принялась за открывание сейфа. Я была уверена, что управлюсь менее чем за три минуты. Так оно и вышло.

В сейфе я обнаружила, помимо ста тысяч долларов, приготовленных для оплаты строительства, начатую бутылку французского коньяка. Что ж, можно и выпить за успешное окончание моей экспедиции. Вытащив пробку, я глотнула прямо из горлышка.

То, что я делала до сих пор, включая дегустацию коньяка, ничем не отличалось от действий обычного взломщика. Но вот то, что я сделала дальше, наверняка сильно удивило бы моего учителя – медвежатника, имей он возможность наблюдать за мной.

Достав из сумки принесенные с собой сто тысяч долларов, я заменила ими деньги, лежавшие до этого в сейфе. Дальше я тоже сделал а то, чем едва ли утруждают себя истинные медвежатники, – заткнула бутылку и заперла сейф, что, кстати, оказалось гораздо труднее сделать, чем отпереть его. Все технологии медвежатников ориентированы исключительно на отпирание замков.

Покидала я гостеприимное АОЗТ в обратной последовательности и также без всяких осложнений.

Перебравшись через забор и стоя на лестнице, я кусками специально приготовленной мягкой проволоки скрепила перекушенную ранее колючую, чтобы издали все выглядело как обычно.

Когда я вернулась к машине, часы показывали четыре часа двадцать две минуты.

Должна признаться, что в моей жизни мало кто так радовался моему возвращению, как Олег Назаров этой ночью.

Когда мы с Олегом подъезжали к дому, я откровенно клевала носом. Это было неудивительно, если учесть, что за последние двое суток я спала не более трех часов. Да и сутки эти выпали довольно хлопотные. Отказавшись от еды и велев разбудить меня, как только придет Благодаров, а это должно было случиться в девять часов, я буквально упала на приготовленную мне Зинаидой постель и мгновенно уснула.

* * *

А разбудили меня, как мне сначала показалось, через мгновение после того, как я заснула. Но внимательное и вдумчивое изучение циферблата наручных часов показало, что сейчас действительно девять часов утра.

Благодаров уже приехал и, поджидая меня в гостиной, развлекался тем, что переключал, сидя на диване, телевизионные каналы.

Пока Зинаида готовила завтрак, я проинструктировала Алексея, что и как он должен говорить Корейцу, телефонный разговор с которым я запланировала на сегодняшнее утро.

Сама я не хотела этого делать, так как разговор должен быть анонимным, а женский голос было легче вычислить вследствие малого количества имеющих отношение к этому делу женщин.

Собственно говоря, как вести беседу с бандитом, он знал лучше меня, метод зажатого носа показал себя достаточно эффективным.

Позавтракав, мы сели в машину Олега, и он повез нас к телефону-автомату, расположенному подальше от наших квартир. Мы все были согласны с тем, что береженого бог бережет.

Перед тем, как набрать номер мобильного телефона Корейца, я отвернула крышку наушника и подсоединила к нему собственный наушник. Это было сделано для того, чтобы я могла слышать Корейца и в случае необходимости что-нибудь подсказать Благодарову. Разговор вполне мог выйти за рамки данных ему мною инструкций.

После того, как Алексей набрал номер, я приложила к уху свой пластмассовый кружок.

– Алло, – услышали мы высокий, почти женского тембра, голос.

Благодаров зажал нос пальцами и пробормотал:

– Слушай, Кореец, хочу тебе сообщить, что твоего знакомца Моряка вчера закопали по приказу Кабана.

– Кто это со мной говорит?

– Неважно. Доброжелатель.

– А с чего это ты вдруг стал мне добра желать?

– Это в общем тоже неважно, но могу сказать, что у меня свои счеты с Кабаном.

– Понятно. Кто Моряка замочил?

– Сам Кабан, собственноручно.

– Где?

– В «Шторме», там, где его и прихватили.

– Как он туда попал?

В голосе Корейца послышалось искреннее недоумение.

Благодаров вопросительно посмотрел на меня. Я в ответ пожала плечами.

– Не знаю, – прогнусавил Благодаров, – они решили, что это ты его прислал Кабана мочить. При нем ствол был с глушителем.

– Дурак, – с досадой выругался Кореец, – никуда я его не посылал. Это он решил инициативу проявить, разведчик хренов.

– Мне-то все равно, – резонно заметил Благодаров, – это ты Кабану расскажи.

– И то верно, – согласился Кореец, – слушай, Доброжелатель, а ты что, на Кабана работаешь?

– Уже нет, – уклончиво, в полном соответствии с моими инструкциями ответил Благодаров.

Я предполагала, что Кореец попытается заполучить Алексея в качестве постоянного источника информации. Соглашаться на это не следовало. Контакт ^ должен носить единовременный характер. Наличие достаточно полной информации о теперешнем положении в «Шторме» в сочетании с отсутствием перспективы стабильного ее получения в дальнейшем должно было побудить Корейца к немедленным активным действиям, если таковые им вообще планировались.

– Ну и что же они там делать собираются? Не знаешь? – поинтересовался Кореец.

– Знаю, – спокойно ответил Благодаров, – гасить тебя собираются.

– Когда и как? – быстро спросил Кореец.

– Подробностей не знаю, но, думаю, скоро.

– Спасибо, что предупредил. У тебя все?

– Почти.

– Что еще?

– Не знаю, может, это тебе и неинтересно.

– Говори, – посуровел Кореец.

– Говорят, ты Кабану деньги одолжил?

– Имел глупость. На процент польстился. А что? Он мне напел, что его кинули. Это так?

– Не знаю, кто там его кинул, – соврал Благодаров, – но, если тебе не лень, поинтересуйся, какими купюрами Кабан расплатился сегодня утром за строительство своей хаты.

– Неужели моими?!

Подростковый фальцет Корейца резанул по ушам с такой силой, что стало совершенно ясно, на какую больную мозоль с нашей помощью наступил ему Кабан.

– Есть такой вариант, – ответил Благодаров, после чего в трубке раздались короткие гудки.

– Кажется, заторопился, – прокомментировал Алексей, протягивая мне трубку для отсоединения моего наушника.

Дай-то бог.

– Что теперь? – спросил Олег, когда мы вернулись в машину.

– А теперь ничего. Будем ждать. Заляжем на дно и будем ждать, – ответила я.

Три дня и три ночи провела я в одиночестве на даче Назаровых.

За это время я отоспалась, отъелась, познакомилась почти со всеми соседями и загорела, как эфиопка. Хороший песчаный пляж на берегу Волги был расположен в двухстах метрах от дачи.

Пару раз заезжал Олег с провиантом и новостями. Вернее, с уведомлением об их полном отсутствии.

Сегодня вечером, в пятницу, Олег должен был приехать на пару дней вместе с Зинаидой. Их дети, мальчики десяти и двенадцати лет, были сейчас в летнем лагере.

Вернувшись с пляжа в половине шестого вечера, я нарвала миску малины, помыла ее и села перед телевизором, чтобы послушать местные шестичасовые новости.

Сначала диктор-блондинка говорила о чем-то маловажном, что заинтересовало меня гораздо меньше, чем малина. Потом она взяла трубку стоявшего перед ней телефонного аппарата, приложила ее к уху, послушала секунд двадцать и сказала:

– Прошу меня извинить. Мы только что получили сообщение о важном происшествии криминального характера.

Сейчас эти материалы обрабатываются, и мы их покажем вам в конце этого выпуска новостей.

В этот момент за открытым окном послышался автомобильный гудок, сигнализирующий о том, что прибыли хозяева дачи.

Я высунулась в окно, призывно махнула им рукой и вернулась к телевизору. Вдруг сообщат что-то действительно интересное.

Когда бросившие машину, взволнованные моим энергичным призывом хозяева ворвались в помещение, по телевизору показывали, как толстый потный мужчина в железнодорожной форме объяснял телезрителям и ведущему, почему было необходимо и, безусловно, полезно для народонаселения нашей губернии повысить тарифы на проезд в электропоездах пригородного сообщения.

– Что случилось? – испуганно спросила Зинаида.

– Пока не знаю, – ответила я, поглощая малину, – сейчас передадут какое-то важное сообщение.

Олег с Зинаидой тоже сели перед телевизором и стали внимательно слушать сообщение о том, что в районе Шахматного клуба пропал доберма-пинчер, девочка, и ее просят вернуть за вознаграждение.

Вскоре вошел Благодаров. Оказывается, он тоже приехал вместе с хозяевами.

– Вы что это перед телевизором уселись? – удивленно спросил он. – «Спокойной ночи, малыши» вроде еще не скоро начнется.

– Таня говорит, что собираются сделать какое-то важное сообщение, – пояснил Олег.

– Не просто важное, – пояснила я, – а криминального характера. Малины хочешь?

– Нет, спасибо.

Благодаров пошел на кухню за табуреткой и, вернувшись, сел рядом с нами.

Пошли спортивные новости.

Сообщили, что баскетбольная команда «Автодор» обыграла очередного соперника.

Спортивные новости закончились одновременно с малиной в моей миске. На экране телевизора появилась заставка с видом здания консерватории.

Наконец заставку сменило озабоченно-значительное лицо дикторши.

– А теперь мы познакомим вас с материалами, полученными нашим специальным корреспондентом с помощью сотрудников областного управления внутренних дел, которым мы приносим благодарность за это.

На экране пошли кадры, изображавшие хорошо знакомое мне здание. Мужской голос за кадром комментировал:

– Вчера вечером в нашем городе было совершено преступление, по своим масштабам далеко превосходящее все известные ранее. Сегодня утром в помещении акционерного общества закрытого типа «Шторм» были обнаружены трупы одиннадцати человек, среди которых опознан и труп директора АОЗТ «Шторм» Пунькина Анатолия Серафимовича, более известного в нашем городе, как главарь организованной преступной группировки по кличке Кабан.

Камера дала панораму кабинета Кабана, заваленного трупами людей.

Кое-кого я узнала. Савелий лежал в углу между ножками стульев, словно перед смертью пытался спрятаться за ними. Сам Кабан сидел в кресле, уронив голову в лужу крови на своем то ли письменном, то ли обеденном столе.

– Как установило следствие, – продолжал комментировать голос за кадром, – большинство опознанных – сотрудники акционерного общества «Шторм». Причиной их смерти, предположительно наступившей вчера около двадцати трех часов, явились многочисленные огнестрельные ранения. На месте преступления обнаружено большое количество пистолетных гильз калибра 7,62 и 9 мм от пистолетов «ТТ» и «АПС». Трупы были обнаружены сегодня утром одним из сотрудников этого акционерного общества, пришедшим на работу около девяти часов утра. Возбуждено уголовное дело, о ходе которого мы будем информировать вас в дальнейших выпусках нашей программы.

– Что это за пистолет такой, «АПС»? – поинтересовался Алексей.

– Автоматический пистолет Стечкина, – пояснила я, – не мешай слушать.

Но на экране опять появилось изображение здания консерватории.

Нажав на красную кнопку пульта дистанционного управления, я выключила телевизор.

– Что же все это значит? – неуверенно спросила Зинаида.

– А это значит, – ответила я, – что, во-первых, я выхожу из подполья, а во-вторых, мы можем спокойно тратить наши денежки, с разумной, естественно, скоростью. Не надо забывать о таких мелочах, как налоговая инспекция.

– Минуточку, минуточку, – вмешался Благодаров, – я, конечно, потрясен насильственной гибелью такого большого количества людей, но, в конце концов, погибшие были далеко не ангелы, их гибель ничего, кроме облегчения, подавляющему большинству жителей нашего города не принесла, и, наконец, они за что боролись…

– На то и напоролись, – закончил за него Олег, – это нам понятно. К чему ты, собственно, клонишь?

– А к тому, что бутылочка шампанского была бы сейчас очень кстати.

– И даже не одна, – поддержал друга Олег, тем не менее вопросительно поглядев на жену.

Зинаида молча сидела на стуле, опустив руки на колени. Несомненно, только что увиденное потрясло ее до глубины души. Медленно подняв на нас глаза, она сказала:

– Я только сейчас до конца поняла, какую ужасную игру мы затеяли. Никогда в жизни не полезу больше не то что в такую, а в самую безобидную авантюру. Теперь я даже в трамвае без билета не поеду.

– Надеюсь, покупку пары бутылок шампанского ты не считаешь авантюрой? – озабоченно уточнил ее муж.

– Нет, не считаю, – отрешенно ответила Зинаида, – мне самой сейчас не помешает немного выпить.

Не сговариваясь, друзья вскочили с мест и неудержимо устремились к выходу.

– Здесь неподалеку в деревне есть отличный магазинчик, – успокаивал на ходу Олег Алексея.

– Хорошо, что ты не успел загнать машину под навес, – вторил ему тот.

* * *

За вечер сообщение об инциденте в «Шторме» повторяли несколько раз не только местные, но и центральные телепрограммы.

Информационная программа «Время» отметила, что это одно из крупнейших в истории криминальное убийство, включая знаменитые чикагские разборки времен сухого закона в США.

Разумеется, друзья при покупке не ограничились двумя бутылками шампанского. По-моему, отчасти это произошло еще и потому, что по дороге в магазин к ним пришло действительное осознание того факта, что они практически не ограничены в средствах на покупку спиртного.

Немного выпив, они с жаром начали обсуждать планы предстоящего использования капиталов для расширения своей торговли.

Затем разговор плавно перешел на меня.

– Таня, а что ты собираешься делать дальше? – спросила Зинаида.

Я пожала плечами:

– Не вижу причин менять свою профессию. Разве только передохну немного. Съезжу куда-нибудь. Я как раз собиралась это сделать, да мой банк лопнул. Из-за этого я и влипла в это дело. А впрочем, надо кинуть кости.

Я объяснила присутствующим свой метод гадания, достала мешочек и под их скептическими взглядами бросила кости на стол:

23 + 29 + 12.

«Вам предстоит значительное повышение по службе», – по памяти сформулировала я.

За столом раздался дружный смех.

– Зря вы смеетесь, – обиделась я, – это очень точное гадание.

– И какое же повышение по службе может получить частный детектив? – ехидно улыбаясь, поинтересовался Олег.

Я не могла уронить репутацию своего главного инструмента расследований.

Встав и подняв наполненный шампанским бокал, я торжественно провозгласила:

– Как глава частного детективного бюро я с этой минуты назначаю себя – детектива упомянутого бюро – старшим детективом упомянутого бюро.

Переждав аплодисменты и смех, я добавила:

– С соответствующим увеличением денежного оклада.