Ленивые аплодисменты были мне наградой. Давид и Голиаф вежливо поаплодировали, но руки у них были в перчатках, так что овации не получилось. Старики, одетые в свои пальто в стиле «а-ля двадцать третий съезд КПСС» и каракулевые шапки, стояли в отдалении. А рядом с ними, облокотясь на пробитый бок внедорожника, стоял Сквош — живой и невредимый.

Я мысленно застонала. Этот тип даже не ранен, он бодр, как огурец, и полон сил. А я, мягко скажем, знавала времена и получше. Шансы выстоять против наемника равны нулю. Нет, ниже нуля — совершенно как температура этой ночью…

Вдобавок я безоружна. Не помню, когда я выронила автомат — когда прыгала в яму или когда вылезала, но он точно остался в гараже.

Обойма пистолета пуста. У меня только нож в кармане куртки. А наемник обвешан оружием, как новогодняя елка игрушками…

Я встала на четвереньки, оторвала руки от земли и оказалась стоящей на коленях посреди двора. Поза мне чрезвычайно не нравилась. И дело тут было не в психологии, а в том, что лицо стоящего на коленях — идеальная мишень для удара коленом в нос или ногой снизу под подбородок. Мне не хотелось быть мишенью, поэтому я подождала, когда двор перед глазами перестанет вращаться, и осторожно поднялась на ноги. Кажется, стою, не падаю. Что ж, уже кое-что.

— Мальчик, убей ее, и давай закончим наши дела, — произнес по-английски Давид. Голиаф ничего не сказал — старик выглядел неважно: несмотря на мороз, его лоб был покрыт каплями пота, глаза ввалились, губы казались белыми. Он судорожно прижимал к груди какой-то сверток.

К моему глубокому изумлению, Сквош не послушался приказа. Наемник неспешно обошел меня кругом, разглядывая, как скульптуру в музейном зале. Мое лицо и одежда были черными от копоти, черная повязка стягивала голову. В плече уже начинали стучать молоточки, и от раны поднималась волна крайне неприятного жара. Ну конечно, в рану попали клочья одежды, да и повязка была нестерильна. Левая рука больше не желала подниматься. Рана на виске горела. Но это были мелочи — главное, что голова болела все сильнее, перед глазами стояла дрожащая пелена, и в поле зрения порой пролетали какие-то загадочные искры и кометы, которых, подозреваю, не существовало в реальности — посреди заснеженного двора, где стояли пробитые пулями машины и трое убийц, один из которых уже начал вокруг меня свой опасный танец.

— Не дури, прикончи ее — и уходим! — В голосе Давида звучали властные ноты. Да, этот человек привык командовать. И привык к тому, что его нельзя не послушаться…

— Да пошел ты! — вдруг оскалился Сквош. — Эта тварь убила моих друзей, понял? Мы вместе с ними полмира прошли. Выживали в таких местах, что вы обделаетесь, если расскажу. А она их убила.

— Мальчишка, щенок! — Голос Давида хлестнул наемника, как кнут. — Из-за глупых понтов ты рискуешь нашими жизнями и вообще успехом всей операции!

— Успехом? — Сквош на минуту отвлекся от созерцания меня и повернул голову к старикам. — Каким, к такой матери, успехом?! Вы обещали, что будет пис оф кейк. Что тут никого, кроме баб и гражданских. Быстро делаем свое дело и валим на Багамы. И где они?

— Кто? — глупо переспросил Голиаф.

— Багамы, блин! — заорал Сквош. — Может, вы специально позволили этой твари убрать всех наших, чтобы не делиться, а?! Может, вы и меня уберете, когда мы отъедем подальше?

Старики переглянулись. Похоже, Сквош прав.

— Я отсюда не уйду, — замотал головой наемник. — Не сейчас. Сначала я убью эту суку. Потом я переверну здесь все вверх дном, но найду место, куда смылись остальные заложники. Дальше я заберу у вас свою долю и долю ребят — все, что мне причитается. До евроцента, ясно? И только тогда мы сядем в машину и уедем. Я сяду сзади, а поведешь… вот ты и поведешь!

И Сквош ткнул пальцем в Давида. Тот укоризненно покачал головой, словно удивляясь человеческой тупости и упрямству.

А потом Сквош повернулся ко мне. Наемник положил на снег автомат, а затем принялся неторопливо освобождаться от всяческих приспособлений, закрепленных на теле. Кажется, он решил прикончить меня голыми руками.

Наемник сбросил куртку и остался в черной майке, демонстрировавшей открытыми его накачанные руки с буграми мышц.

Вероятно, Сквош собирался устроить показательный бой — картинно измордовать меня и только потом прикончить. Месть за убитых друзей! Красивый спектакль для избранной публики. Но я не желала участвовать в этом спектакле.

Карате, кунг-фу… Не знаю, чем владел Сквош. Едва он сделал ко мне первый шаг, я бросилась на него и вошла в клинч, как делают боксеры, когда им не хочется, чтобы противник хорошо размахнулся для удара. Я сделала подсечку и повалила наемника на снег. Первым ударом костяшками пальцев в лицо я сломала ему нос. Наемник рефлекторно вскинул руки и схватился за лицо. Мой следующий удар был нанесен коленом в пах. Руки моего противника переместились туда. Тогда я вдавила большими пальцами его глаза. Сквош дико заорал, задергался и сбросил меня с себя. Все-таки разница в весе между нами была слишком существенной.

Я откатилась в сторону и вскочила, приготовившись к драке. Сквош поднялся на ноги. Из его глазниц стекала кровь, превращая лицо наемника в страшную маску. Да, знаю, это был подлый прием, но у меня не осталось сил для показательных выступлений. И я никогда не играю по чужим правилам. А самое главное — ставки слишком высоки. Если я позволю себя убить, Сквош доберется до тех, кто прячется в бункере. Он ведь сам сказал…

Сквош кружил по двору, хватая воздух руками. Он все еще оставался очень сильным и смертельно опасным, хотя и напоминал Циклопа, который ловит хитрюгу Одиссея посреди пещеры.

Несколько операций и пара недель в хорошей французской клинике, возможно, и вернули бы наемнику зрение, но я не собиралась давать ему такого шанса.

Я опустила руку в карман, и мои пальцы сомкнулись на рукоятке ножа — единственного моего оружия.

Стараясь не попадать в пределы досягаемости мускулистых рук, я зашла наемнику за спину. Сквош замер, прислушиваясь, но я стояла неподвижно. Странно, но старики не вмешивались в ход нашей схватки. Я бросила быстрый взгляд на две темные фигуры. Давид показал мне большой палец, опущенный вниз, — такой знак делали зрители во время гладиаторских боев, когда хотели, чтобы побежденного бойца прикончили у них на глазах. Сволочь, он мне еще советы дает!

Я отвернулась. Сквош, кажется, почувствовал мое присутствие и начал медленно разворачиваться, но опоздал. Я выхватила нож из кармана и полоснула наемника сбоку по шее. Кровь ударила фонтаном. На снегу она казалась черной, как деготь.

Сквош повалился на колени, хватаясь за горло. Потом наемник уткнулся лицом в снег. Я отошла в сторону и дождалась, когда он затихнет окончательно. Я не хотела рисковать. Ноги дрожали, пот заливал глаза, в висках пульсировала боль. Кровь наемника быстро пропитывала снег, подступая к моим ботинкам, я сделала два шага назад. Потом опустилась на колени.

Мне показалось, что я закрыла глаза всего на мгновение. Когда я открыла их, рядом со мной стоял Давид. Темная фигура покачивалась, и я не очень хорошо различала его лицо. Но зато ясно видела шприц в его руке. На кончике иглы дрожала капля.

Старик воткнул шприц мне в основание шеи прямо через куртку. Почему-то это оказалось больно — гораздо больнее, чем все остальное за сегодняшний день. Может быть, в моем организме просто закончились запасы адреналина?

От места укола постепенно распространялось онемение, как на приеме у стоматолога.

— Что это за дрянь? — едва выговорила я немеющими губами.

— Так, одно спецвещество из старых запасов, — миролюбиво ответил Давид. — Потерпите. Скоро вы ничего не будете чувствовать.

Заботливый какой…

— Я умру? — спросила я, пребывая в странном расположении духа. Мне было весело. Я сделала все, что должна была. Я выполнила свою работу. Я победила…

— Не сегодня, деточка, — смешно сморщился Давид. — Вы просто полежите пару часов без движения, и все. Возможно, за это время мороз вас убьет… Но я не буду иметь к этому отношения, правда ведь?

Я хотела кивнуть, но поняла, что не могу пошевелиться. Теперь я могла двигать только глазами.

— Ты причинила нам слишком много неприятностей, голубушка. Я не могу позволить тебе разгуливать по округе. Кстати, ваши телефоны все еще у меня, — старик показал мешок. — Я забираю их с собой. Пусть у нас будет немного времени, не возражаешь?

— Зачем это все? — Голиаф возник в поле моего зрения. Старики склонились надо мной. На фоне звездного неба их фигуры казались громадными. — Убей ее, Давид. Прямо сейчас.

— Хватит, Саша, — устало произнес Давид. — Довольно жестокости. Нам пора ехать. Алмазов, что дочка Берегового оставила на песочных часах, хватит нам с тобой до конца жизни. Тем более что не так уж долго осталось…

Темные фигуры исчезли. Я услышала знакомый шум мотора и поняла, что Давид и Голиаф взяли единственную на ближайшие сорок два километра исправную машину — мой дорогой «Фольксваген».

Дальше я просто лежала и смотрела на звезды.

Не знаю, сколько времени прошло до того момента, когда надо мной склонились Калаш и Василий. Они подняли меня и перенесли в дом, нещадно ругая за то, что я заперла их в бункере и тем самым помешала помочь мне «разобраться со всей этой сволочью», как выразился Вася.

В гостиной были выстрелами выбиты окна, по комнате гулял ветер и наметал снег на ковер. Елка стояла как ни в чем не бывало — ни один шарик не разбился. Только из-за снега казалось, что стоит она в лесу…

Меня уложили на диван. Потом из бункера выбрались остальные. Катерина с перевязанной рукой уселась в кресло и немедленно принялась распоряжаться. Дети ни на шаг не отходили от матери, и бульдоги прыгали вокруг хозяйки. В глазах у меня двоилось, и потому казалось, что бульдогов очень много.

Ильича посадили на диван рядом со мной, чтобы не путался под ногами. Старичок искоса поглядывал на меня. Потом подошел к самому моему лицу, ковыляя по моему бесчувственному телу на кривых лапках, и лизнул меня в щеку. То ли от бульдожьего поцелуя, то ли потому, что действие лекарства заканчивалось, от этого места по телу пошли волны тепла.

Мужчины принесли одеяла и завесили окна, чтобы не дуло. Маша принялась подбирать с пола осколки стекла.

— Перестаньте суетиться. Теперь уже все равно, — сказала Гольцова. — Сядьте все, пожалуйста.

Близнецы устроились на подлокотниках кресла матери. Маша и Василий сели рядом со мной на диван. Кресло рядом занял Альберт Николаевич. Калаш остался стоять.

— Что же нам теперь делать? — спросила Катя, обращаясь ко всем сразу.

Ситуация действительно выглядела странно. С одной стороны, мы победили. Мы свободны, в тепле и безопасности.

С другой — все не так радужно. Альберт, Василий, Катерина и я ранены. Мы находимся в доме без всякой связи с внешним миром. Телефонный кабель перерезан. Мобильные телефоны Давид забрал с собой. До ближайшего жилья сорок два километра. Кстати, по всему дому и участку у нас тут валяются трупы…

— Простите, Катя, — сказал Калаш. — Кажется, я понимаю ваши затруднения и могу вам помочь…

Тут я начала хохотать. Гольцовы в ужасе уставились на меня — наверное, решили, что у меня истерика после пережитого. Но я смеялась по другой причине.

— Какие же мы идиоты, — едва выговорила я сквозь смех. — Нет, это неописуемо…

— Женя, что с вами? — обеспокоенно склонилась надо мной Катя.

— Калаш, объясните им, как вы попали сюда, — утирая слезы, попросила я.

— Приехал на машине, — признался чернокожий.

— И где сейчас ваша машина?

— Стоит в лесу на границе вашего участка.

— А скажите, у вас есть телефон? — не отставала я.

Калаш достал из кармана куртки мобильник и протянул мне.

— Почему вы сразу не сказали, что у вас есть связь?

Калаш пожал плечами:

— Даже не знаю… как-то не пришло в голову. Вы меня и не спрашивали! Это было так похоже на партизанскую войну, в которой я участвовал мальчишкой… Простите меня, я и правда болван.

— Да ладно! — великодушно проговорила я. — Теперь это все уже неважно. Вы ведь спасли всех нас. Звоните уже, утро скоро. Кстати, всех с Новым годом…

Пока мы ждали приезда «Скорой» и полиции, Катя стояла у окна и смотрела на уставленный простреленными машинами двор. Труп Макара так и лежал около крыльца.

— А кстати, где все-таки были алмазы? — поинтересовалась я. Молоточки в плече стучали совсем уже невыносимо, и мне хотелось отвлечься.

— О, сейчас покажу! — Антоша соскочил с кресла и подбежал ко мне. Взял толстенькую тушку Ильича, сидевшего на диване, и снял с пса широкий кожаный ошейник. Бульдог удивительно флегматично отнесся к этой операции, очевидно, привычной для него. Маша и Вася часто задышали и придвинулись поближе.

— Вы знали? — ахнула Катерина.

— Нам дедушка давно уже показал! — похвасталась Аня.

Антон раскрыл потайное отделение в ошейнике, и на ладошку ему выкатилось штук пять прозрачных камешков.

— И все?! — изумился Альберт.

— Это все, что осталось, — призналась Катерина. — Какую-то часть я отдала этим негодяям — пыталась выкупить наши жизни… Так что здесь все.

Так вот почему покойный дипломат все время держал собаку при себе! Вероятно, он все свое сокровище вывез таким способом — ведь мне говорили, что Гольцов привез из-за границы двух бульдогов!

Катерина вернулась к окну.

— Негодяи, ах, какие негодяи! — Голос женщины дрожал от гнева.

Тут я была с Катей согласна. Но, с другой стороны, ее папочка тоже был далеко не ангел…

— Неужели они так и уйдут безнаказанными? — со слезами на глазах спросила женщина.

— Вообще-то нет. — В тишине голос Антоши прозвучал звонко. — Далеко им не уйти.

Все лица повернулись к мальчику. Аня подошла и встала рядом с братом.

— Мы должны кое в чем признаться, — смущенно проговорила девочка.

— Они… эти плохие люди ведь уехали на вашей машине, Женя? — спросил Антон.

Я кивнула, не понимая, куда они клонят.

— Так вот, в самый первый день, когда вы появились у нас в доме… Анька, я не могу! Говори ты! — не выдержал мальчик.

Сестра вышла на шаг вперед, оправила волосы и ясным звонким голоском проговорила:

— Понимаете, Женя, мы вас тогда очень не любили. Мы не хотели, чтобы вы нас охраняли. Поэтому мы повредили тормоза вашего «Фольксвагена»… Вот.