На следующее утро — а это было утро тридцать первого декабря — вся семья Гольцовых как ни в чем не бывало сидела за столом. За завтраком также присутствовали Альберт Николаевич и Василий Светозарович. Глядя на то, с каким аппетитом учитель поедает омлет, никто бы не сказал, что не далее как вчера этот человек пытался покончить с собой.

Макар Светозарович сегодня был одет в костюм — похоже, собирался куда-то по делам. Он то и дело поглядывал на себя в блестящий бок молочника и озабоченно хмурился — под глазом у хозяина дома красовался здоровенный синяк. На лице Васи тоже виднелись следы вчерашнего сражения, но зато настроение у хозяйского брата значительно улучшилось. Он даже осмелился сделать замечание близнецам, которые чересчур расшалились и принялись пулять через стол хлебными шариками.

Неожиданно дети послушались учителя, прекратили безобразничать и встали из-за стола. Они уселись на широкий подоконник и принялись сыпать в форточку хлебные крошки. Немедленно прилетели воробьи и устроили драку за угощение. Близнецы азартно делали ставки, кому достанется лучший кусок.

— Толстый все заберет! — звенел голосок Ани.

— А я говорю, бесхвостый! Вон, смотри! Ага!

Я радовалась, что вчерашние переживания не оставили следа в сознании детишек. Но сказать то же про их родителей было нельзя. Макар дулся и подчеркнуто не смотрел ни на жену, ни на брата. Катерина выглядела нервной. Она то и дело кусала губы, поправляла волосы, глядела на часы и вообще походила на человека, который ожидает чего-то важного.

— Благодарю. — Альберт промокнул губы салфеткой и поднялся. — Дела зовут! Пойду прогуляю собак. Думаю, с пятерыми я управлюсь и один. Заодно посмотрю, какая там погода. Детям полезно погулять после завтрака. Как вы думаете, Катерина Ивановна?

Но Катя только рассеянно кивнула. Она явно не слушала, что говорит садовник.

— Ну, тогда я пойду.

Альберт вышел, бросив тревожный взгляд на хозяйку.

— Мама, мама, в саду опять негр гуляет! — неожиданно завопили близнецы. — Посмотри! Вот он!

И Катерина, и Макар одновременно вскочили и ринулись к окну, причем режиссер слегка оттолкнул жену и первым прижал лицо к стеклу:

— Где?! Где он?

Но таинственный негр, судя по реакции Гольцовых, испарился.

Макар разочарованно повернулся к детям:

— Опять врете, да? Сколько раз вам говорить, чтобы вы не смели…

— Макар! — резко одернула его Катерина. — Перестань. Дети пошутили.

Лицо режиссера сделалось неприятного цвета — как тушка кальмара:

— Ах, пошутили? Знаете, дети, что бывает за такие неудачные глупые шутки? Я вам сейчас покажу…

И Макар принялся вытаскивать из брюк стильный ремень от «Хьюго Босс».

Близнецы сидели на подоконнике, замерев, точно пара кроликов, и переводили взгляд с отца на маму и обратно.

— Не смей! — сказала Катерина.

— Почему это я не могу повоспитывать этих паршивцев так, как считаю нужным?

— Ты сам знаешь, — тихо проговорила Гольцова.

— Ты совершенно их распустила! Эта парочка избалованных…

— Заткнись, — громко произнес Василий. — Просто заткнись, а?

— Господи, и ведь визы почти готовы! — Катерина в отчаянии закрыла лицо руками. — Какой же ты все-таки мерзавец, Макар…

Так, хватит! Эти страсти не для детских глаз. Кажется, пока мне приходится защищать близнецов больше от их собственных родителей, чем от каких-то там злоумышленников…

Я поманила близнецов. Они радостно соскочили с подоконника и подбежали ко мне. Я вывела детишек за дверь.

— Так, кажется, вчера мы договорились поиграть в бункере. Не забыли?

Близнецы запрыгали на месте, кивая.

— Хорошо. Сегодня никакого покера. Играем в партизан!

— Как с дедушкой? — понизив голос, точно пара заговорщиков, переспросили дети.

— Как с дедушкой, — кивнула я. — Сегодня научу вас всяким полезным вещам.

— Здорово! — переглянулись дети. В их маленьких предприимчивых мозгах уже замаячили соблазнительные мысли.

— А убивать голыми руками научите? — поинтересовался Антон.

— Там посмотрим. А пока… В бункере холодно и нет запасов. Долго нам там не продержаться… Так что вам задание — пойдите на кухню к Маше и выпросите у нее столько еды, сколько сможете. Натаскайте в бункер бутылок с питьевой водой. Прихватите какие-нибудь одеяла. В общем, приготовьтесь. Ждите меня там. Ровно в полдень я приду! Сверим часы?

Дети переглянулись:

— У нас нет часов! Только в телефонах… Но их папа утром забрал. Сказал, мы тратим много денег, качаем игры…

— Ладно. Держите мои.

Я расстегнула и передала Антону часы. Выглядели они так, что десятилетнему мальчику восторг был гарантирован. В металлическом корпусе, со множеством функций, водонепроницаемые и даже приспособлены для глубоководных погружений.

Глаза Антоши округлились.

— Ну, сколько сейчас времени?

— Девять двадцать.

— Отлично. Время «Ч» назначаем на двенадцать ноль-ноль. Приступить к выполнению задачи!

Близнецы бросились одеваться. Все! До обеда дети будут при деле. Я спустилась к Глебушке. Сегодня охранник был собран и деловит, мониторы исправно мигали.

— Привет! — сказала я. — Слушай, я отправила детей в бункер поиграть.

— Это к-который в сарае? — переспросил Глеб.

— Ну да. Присмотри за ними, ладно? Часа два — два с половиной. Потом я подойду.

— Мне что, с ними идти? — приподнялся Глебушка.

— Да нет, просто внимательно смотри, что там творится, и все. Если заметишь что-то подозрительное, немедленно вызывай меня, понял?

Глебушка кивнул.

— Кстати, минут тридцать назад дети видели негра в саду. А ты видел?

Глеб заржал:

— Ой, не м-могу! Это т-такая шутка! Они всех этим негром д-достали! Скучно им.

— Ладно.

Я вернулась в столовую. Макара там уже не было. Катерина курила, прихлебывая кофе из фарфоровой чашки. Отлично, у меня есть шанс спокойно поговорить с хозяйкой.

— Катерина Ивановна, можно задать вам вопрос?

Я присела за стол напротив Гольцовой. Катерина медленно помотала головой. Отрицательно.

— Лучше не надо, Женя. Скоро все закончится.

— Это вы так думаете. А что, если вы не успеете уехать из страны до того, как случится то, чего вы боитесь? Что, если ваш враг вас опередит? Расскажите мне все прямо сейчас и ничего не утаивая. Если я буду знать, в чем дело, то смогу защитить вашу семью. А сейчас я как слепой снайпер…

Гольцова молчала, пуская дым через ноздри.

— Если ситуация серьезнее, чем кажется, я могу позвонить, и в течение часа здесь будет столько вооруженных профессионалов, сколько потребуется.

Катерина опустила голову. Волосы закрыли ее лицо, сигарета дымилась в дрожащих пальцах. Ну давай же решайся!

— Вы ставите под угрозу жизнь Ани и Антона, — я пошла с козырной карты.

Гольцова вздрогнула, уставилась на меня остановившимся взглядом и спросила:

— Женя, вы правда думаете, что у них поднимется рука на детей?

— Ну, один раз уже поднялась, — я пожала плечами. — Когда нам повредили тормоза в «Туареге». Почему бы и нет?

— Хорошо. — Гольцова затушила сигарету и решительно откинула волосы со лба. — Я все расскажу. За эти дни я поняла, что вам можно доверять. Вы не используете эту информацию нам во вред…

В этот момент со двора донесся оглушительный лай. Ничего не понимаю… Бульдоги никогда так себя не вели.

Дверь столовой приоткрылась. Вбежал Гитлер. За ним волочился поводок. Пес подбежал к Гольцовой и принялся теребить ее рукав. Гитлер явно тянул хозяйку к двери.

— Где Альберт? — побелевшими губами выговорила Катя. Мы бросились по лестнице. Гитлер, одобрительно гавкая, несся за нами.

Мы выбежали на улицу. У самого крыльца в луже крови неподвижно лежал Альберт Николаевич. Бульдоги носились по участку, звонко лая.

Снег вокруг был усеян множеством человеческих и собачьих следов — ничего не разобрать.

— Женя, что с ним? Он умер? — глухим голосом спросила Гольцова.

Я присела рядом с садовником. Похоже, Альберта ударили чем-то тяжелым по затылку. Мы далеко от города, «Скорая» приедет не раньше чем через час. Я быстро осмотрела пострадавшего. На голове рваная рана, очень много крови. Но череп, кажется, цел. Садовник застонал и приоткрыл глаза.

— Он жив. Все будет нормально. Вызывайте медиков.

Но Катерина Ивановна, к моему глубокому изумлению, не стала вызывать «Скорую помощь». Вместо этого Гольцова бросилась бежать по участку в сторону леса. Я осторожно опустила голову пострадавшего на снег и последовала за ней. Вскоре я поняла, куда направляется хозяйка: Гольцова бежала к солнечным часам.

Вот она добежала, резко остановилась, едва сохранив равновесие, и замерла как соляной столп.

Я подошла и встала рядом. Мы с Катериной смотрели на песочные часы. Коробка была открыта, конверт исчез. А вот камешки остались на месте.

— Ну, и что это значит? — спросила я.

Вместо ответа Гольцова рухнула на снег в глубоком обмороке.

Когда я дотащила Катерину до крыльца, там уже вовсю суетились Глебушка и Маша. Охранник, кажется, не знал, что нужно делать с раненым. А вот Маша оказалась сообразительной — она принесла аптечку и теперь примеривалась, с какой стороны бинтовать голову Альберту. Молодец девочка! Не пищит, не падает в отключке при виде такого количества крови. А вот Катерина меня удивила. Железная ведь женщина…

— Не трогайте Альберта. Я сама наложу ему повязку. Позаботьтесь лучше о Катерине Ивановне.

Я достала из аптечки ампулу с нашатырем, отломила кончик и помахала ваткой перед носом Гольцовой. В холодном воздухе поплыл отвратительный резкий запах нашатырного спирта. Гольцова открыла глаза и отодвинула мою руку с ватой подальше от себя:

— Фу… Мерзость какая… уберите, Женя.

Гольцова села. Ничего, обычный обморок, сейчас будет в порядке.

— Маша, Глеб, проводите Катерину Ивановну в дом. И приготовьте крепкий сладкий чай для нее. Глеб, сразу возвращайтесь — мы не можем оставить Альберта на снегу. Маша, вызывайте «Скорую помощь»…

Катерина, опираясь дрожащими руками на охранника и девушку, поднялась по ступенькам. Я наложила на голову Альберта повязку-«шапочку». Так, надо набрать снега в пакет и приложить к ране, это уменьшит кровотечение. Но до приезда «Скорой» мы ничего не сможем сделать.

— Спасибо вам, — сказал Альберт.

— Кто вас ударил, Альберт Николаевич?

— Я не знаю… не видел… Все произошло так неожиданно…

Старик закрыл глаза.

Эх, далековато до города… пока приедут… Ранения в голову — вещь непредсказуемая. Бывает, человек слегка ударится виском, а через пару дней умирает. Зато я лично знаю парня, которому выстрелили в голову болтом из строительного пистолета. Железяка вошла точнехонько в мозг. Врачи пытались извлечь ее оттуда, но так и не смогли — побоялись, что после их вмешательства больной останется без железяки, зато совершенным овощем. Парень так и ходит с металлической штучкой в мозгу и превосходно себя чувствует. Он носит предсказуемую кличку Болт и не блещет умственными способностями. Правда, стоит признать, что он ими не блистал и до ранения…

— Потерпите, Альберт Николаевич. Все будет хорошо. Скоро приедут медики.

Глеб вернулся, и вместе с охранником мы перенесли садовника в дом. Не имело смысла тащить его на второй этаж — все равно потом его оттуда спускать санитарам на носилках, поэтому мы уложили Альберта на диван в гостиной, прямо под елочкой. Рядом в кресле уже сидела Катерина и прихлебывала чай, приготовленный заботливой Машей. Выглядела Гольцова гораздо лучше. Ничего, оклемается.

— Евгения Максимовна, я вызвала «Скорую». Сказали «ждите»! — отрапортовала Маша.

— Хорошо. Теперь приведите детей в дом. Глеб знает, где их искать.

Маша кивнула и вышла. Глебушка последовал за ней. Едва за ними закрылась дверь, я придвинула свое кресло поближе к Гольцовой:

— Ну что, Катя, вы по-прежнему считаете, что все в порядке?

Катерина закурила, прежде чем ответить. Наконец она откинулась в кресле и глухим голосом ответила:

— Конечно, я все расскажу.

И надолго замолчала. До чего же цепко эта женщина держится за свои тайны! Куда там бульдогам… Теряя терпение, я спросила:

— Это ведь алмазы там, на песочных часах? Это все из-за них, да?

Катерина кивнула.

— Они принадлежали вашему отцу? А теперь кто-то хочет их получить? Откуда у него алмазы, Катя?

— Он вывез их из-за границы в восемьдесят шестом году.

— В каких странах служил ваш отец?

— В основном в тех, которые принято называть странами третьего мира. Кампучия, Лаос… Последние годы своей дипломатической службы он провел в Мозамбике. Наша страна — тогда еще СССР — была очень заинтересована в том, чтобы эти страны зависели от нашей супердержавы и не попали в зону влияния США. Вы не удивляйтесь, Женя, что я разбираюсь в таких необычных вещах, но отец, выйдя на пенсию, часто мне рассказывал о своей службе…

Из рассказа Катерины я уяснила следующее. В 1970 году Иван Константинович Гольцов был молодым дипломатом, находящимся на пике карьерного роста. Начинал он, как водится, со стран социалистического лагеря, хорошо зарекомендовал себя и получил шанс попасть в капстрану — золотая мечта всех советских функционеров.

Гольцову сказочно повезло — его направили третьим помощником атташе не куда нибудь, а в Париж. Там Иван Константинович пристрастился к французской кухне и французским бульдогам — его совершенно очаровали эти умные и дружелюбные собаки.

И все бы хорошо… Но Гольцов, молодой и в ту пору неженатый, допустил классическую ошибку, которая стоила карьеры, а то и головы многим мужчинам, начиная с Марка Антония, так неосторожно попавшего под влияние Клеопатры. Гольцов влюбился.

Причем не в сотрудницу посольства — товарища по партии, а в иностранку. Да не в работницу обувной фабрики, а в певицу. И не в начинающую, а в знаменитую. В свое время имя этой певицы гремело наравне с Далидой и Мирей Матье. Певица была пышногрудой, зеленоглазой и рыжеволосой, и ей было приятно внимание молодого дипломата. На условности ей, как истинной француженке и роковой женщине, было плевать.

Конечно, долго продолжаться это не могло. Гольцов встречался с певицей тайком, дарил цветы и пел русские романсы, но жизнь в посольстве была устроена примерно так же, как в коммунальной квартире — всем было прекрасно известно, что у кого в кастрюле и под одеялом. Однажды ночью, направляясь на свидание, Иван Константинович был схвачен на улице двумя неизвестными в штатском. После укола в плечо Гольцов потерял сознание, а пришел в себя уже в Москве. Его вывезли самолетом под предлогом того, что молодой дипломат внезапно заболел и нуждается в срочном лечении на родине.

Гольцова допрашивали две недели, и впоследствии он очень не любил об этом вспоминать. Нет, дипломата не пытали — в конце концов, это был не тридцать седьмой год. Но те, кто допрашивал Гольцова, никак не могли поверить, что молодой дипломат променял перспективы блестящей карьеры в капстране на слегка увядшие прелести рыжей парижанки… Да и сам Гольцов не мог понять, что же на него нашло. Любовное безумие?

Певица находилась в разработке спецслужб — среди ее многочисленных друзей значился крупный военный чин, завербовать которого было мечтой советской разведки. А Гольцов со своими букетами и романсами едва не поломал всю оперативную игру. Самое смешное, что певица была давно и прочно завербована советской разведкой…

Гольцов навсегда распрощался с Парижем и зеленоглазой Матой Хари. Но зато ему дали шанс заслужить прощение в жаркой Африке. Как раз в это время этот континент привлекал пристальное внимание супердержав, и не только Советского Союза. Богатейшие запасы полезных ископаемых, неисчерпаемые людские ресурсы… По Африканскому континенту как раз катилась очередная волна антиколониальной борьбы, и возможности для разведки открывались самые соблазнительные.

Гольцов немного помотался по Африке — служил то в Конго, то в Судане, а в 1971 году был направлен в советское посольство в Мозамбик.

Страна все еще оставалась португальской колонией, но в ней уже вовсю действовал фронт освобождения Мозамбика — ФРЕЛИМО, поддерживаемый Советским Союзом. Эта организация имела тесные отношения с повстанческими силами других стран — Гвинеи-Бисау, Анголы.

В 1975 году в Мозамбике случился военный переворот.

ФРЕЛИМО, оказавшись у власти, переименовал страну в Народную Республику Мозамбик, распустил религиозные учебные заведения, ввел плановую экономику, причем это сопровождалось плохо продуманной аграрной реформой, национализацией предприятий и принудительной высылкой из страны португальцев — бывших угнетателей. Проблема в том, что при этом страна лишилась практически всех квалифицированных специалистов…

В общем, совсем скоро бывшая португальская колония представляла собой одну из беднейших стран мира, раздираемую гражданской войной. ЮАР и Южная Родезия финансировали противников нового режима, так что война полыхала вовсю. Жертвы среди мирного населения, беженцы и разрушение и без того неустойчивой инфраструктуры… Война длилась аж до 1992 года. К моменту ее окончания Ивана Константиновича Гольцова в Мозамбике уже не было — в 1986-м он вышел в отставку и вернулся в Советский Союз.

Но перед этим Гольцов успел стать обладателем неограненных алмазов. Катерина не знала точно, но предполагала, что ее отец получил их в середине семидесятых в провинции Замбезия. Тогда Советский Союз вовсю помогал повстанцам. Алмазы прибыли из Анголы и предназначались для покупки крупной партии оружия. Но караван, направлявшийся за оружием, попал в засаду и был расстрелян правительственными войсками, а ценности перешли в руки советских дипломатов. Катерина утверждала, что отец никогда бы не решился присвоить ценности повстанцев, но существовала круговая порука. Если бы он рассказал о произошедшем, его бы убили свои — в стране, где полыхает война, это совсем нетрудно. Поэтому Гольцов много лет молчал и хранил драгоценности в тайнике. Объяснить источник внезапного богатства в Советском Союзе было невозможно. Уехать с алмазами в другую страну было нельзя — всесильная карательная машина империи нашла бы его и там. Так что Гольцов просто ждал. Он выписал себе из Парижа парочку французских бульдогов и занялся разведением. Рыжеватую сучку он назвал Мадлен — в честь своей коварной возлюбленной. Собаки плохо переносили африканский климат, но это было единственной страстью по-прежнему неженатого Гольцова.

И наконец Иван дождался. Советский Союз, гигантская империя, оказался колоссом на глиняных ногах. Когда он затрещал и от него начали отваливаться куски, осторожный Гольцов немедленно, по состоянию здоровья, оставил службу, покинул страну, у которой на флаге теперь гордо красовался автомат Калашникова, и вернулся на родину. С собой он привез двух бульдогов и, конечно же, алмазы.

Гольцов не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Поэтому для долгой и счастливой жизни он выбрал провинциальный тихий Тарасов. Там Гольцов женился на дочке профессора местного университета, а вскоре у них родилась единственная дочь Катя…

— Значит, это и есть источник вашего благосостояния?

— Ну конечно. Папа потихоньку продавал алмазы. На это мы все и живем.

Я призадумалась.

— А скажите, Катя, каким образом ваш отец продавал ценности? Ведь это небезопасно…

— У него есть знакомый ювелир. Они много лет сотрудничали — тот состояние заработал на папиных алмазах. А потом отца застрелили… Недавно камни для поездки в Швейцарию я продавала тоже через этого ювелира.

— Скажите, ваш отец чего-то боялся?

— Ну, папа всегда был немного нервным. Он предпочитал жить здесь, в глуши. Пока была жива мама, она постоянно пилила его: «Давай купим дом в городе!» Но папа утверждал, что любит тишину и птичье пение по утрам.

Да, похоже, дело не только в птичках. Человек закапывается в глушь, окружает себя верными и преданными слугами, нашпиговывает дом камерами видеонаблюдения… Ясно ведь, что Гольцов чего-то боялся. Но вот чего? Что мозамбикские повстанцы явятся в Тарасов за своими сокровищами?!

Они вошли так быстро, что я не успела среагировать как надо.

Десять человек — восемь в камуфляже типа «снежинка» и двое в темном штатском.

— Лежать, бояться! — сказал один из громил с чудовищным акцентом. Остальные заржали, и я поняла, что дело плохо. Когда люди с автоматами наперевес начинают смеяться, это значит, все серьезнее, чем можно представить.

У этих были автоматы — причем не «АК», гордо красующиеся на гербе Мозамбика, и не «Кипарисы» с небольшой дальностью боя. Это были короткоствольные «узи» — тоже в своем роде классика.

По тому, как они держали свое оружие — легко, словно не замечая, было ясно, что это не дилетанты.

Они вошли и быстро рассредоточились по гостиной, заняв в незнакомом помещении стратегически важные точки. Сразу перекрыли мне подходы к окнам. Кто-то подошел и остановился у кресла Катерины, кто-то возле дивана, где неподвижно лежал Альберт Николаевич.

Один втащил в комнату Машу, заломив ей руку за спину. По тому, как он держал девушку, я поняла, что он не охранник, а солдат — привык не церемониться с гражданским населением. В глазах у Маши дрожали слезы, девушка кусала губы. Первая мысль, мелькнувшая в моей голове, была: «Какое счастье, что Маша подслушивала у двери, вместо того чтобы выполнить мою просьбу и привести детей в дом! Наверняка горничная заинтересовалась историей про алмазы, и террористы застали ее врасплох».

Впрочем, они застали врасплох и меня. А это уже никуда не годится. Где, черт подери, Глеб, который должен был поднять тревогу при виде вооруженных мужчин?!

Хотя, скорее всего, бедный парень лежит внизу с перерезанным горлом — выстрела я не слышала, а просто так мимо себя парень бы их не пропустил.

Да, такого я не ожидала. Один злодей, двое, трое… Ну, четверо… Пять-шесть — уже сложно. Но восемь… У меня нет шансов спасти всех заложников. А с того момента, как эти громилы проникли в дом, семья Гольцовых и их слуги превратились в заложников. Женщины, дети, раненый Альберт. От Васи толку мало, он скорее обуза в критической ситуации, чем подмога. Небольшая надежда на Макара — мужик он молодой, в хорошей физической форме. Опасность угрожает его жене и детям, так что на его месте любой мужчина становится опасен…

Но тут распахнулась дверь и в гостиную вошел Макар Светозарович. На красивом лице режиссера появилось выражение крайнего изумления. Один громила повел автоматом, и Гольцов, ни слова не говоря, опустился на диван в ногах у Альберта. Жаль, а я рассчитывала на его помощь…

Я взглянула на Катерину. Женщина сидела, выпрямив спину, глаза на побледневшем лице горели, ноздри раздувались. Ох, только бы Гольцова не наделала глупостей! Женщина страшнее тигрицы в момент, когда опасность грозит ее детям… Надеюсь, близнецы в безопасности. В перископ прекрасно виден весь двор, дети наверняка заметили чужие машины. Ведь не явились эти типы пешком, верно? Значит, у них пара джипов или микроавтобус.

Что я могу сделать? Вот сейчас, прямо в эту секунду? Признаться честно, почти ничего. Мой пистолет в комнате наверху. Там же сумка с разнообразным снаряжением. Но шансы попасть туда нулевые. Я, конечно, могу напасть на кого-то из этих ребят, прикончить побыстрее и отобрать автомат. А потом, прикрываясь его телом как щитом, поливать огнем остальных. У меня будут неплохие шансы уцелеть, если мне удастся дойти до окна и вышибить его трупом наемника, а самой выпрыгнуть следом. Во дворе мой «Фольксваген», и, кстати, я оставила ключи в замке зажигания…

Я могла бы в течение трех минут оказаться далеко отсюда. Но это в случае, если бы я была одна. Возможно, такое поведение было бы наиболее разумным, хотя и выглядело бы довольно дико. Оказавшись на свободе, я могла позвать на помощь. Через сорок минут здесь будет отряд полиции или профи из частного охранного предприятия. Ребята помогут мне расправиться с террористами. Но вот шансы заложников при этом тают, как льдинка в бокале. Гольцовы останутся в руках вооруженных злодеев. Нет, пожалуй, я поступлю неразумно и останусь здесь. Подожду подходящего случая — может, удача повернется ко мне не задом, а более приятной частью тела?

Для начала мне нужно понять, кто такие эти ребята и что им нужно в доме Гольцовых. Хотя я уже примерно представляю, кто они и откуда… Наемники, из тех, кто сделает за деньги что угодно. Таких предостаточно в разных странах мира. Они кочуют по земному шару вслед за войной. Сегодня они служат одним, завтра, глядишь, воюют на стороне их противников. То обучают повстанцев в наскоро созданных лагерях, а то вступают в правительственные войска. Они питаются падалью, как грифы. Несут смерть всему, что движется, сами оставаясь невредимыми в любом адском котле — ведь они профи, их учили выживать там, где выжить невозможно. Я это знаю, я и сама такая. Точнее, была такой…

Двое в штатском вышли вперед и остановились посреди гостиной. Я обратила внимание, что эти мужчины стары — вероятно, ровесники покойного Гольцова. Их темные лица были морщинистыми, как изюм. Вообще у всех визитеров лица были загорелыми, причем загорали они не в солярии, дураку ясно, а под солнцем, гораздо более жарким, чем наше.

Старики были одеты в тяжелые драповые пальто с меховыми воротниками и каракулевые шапки. Такого я не видела со времен, когда СССР — великий и ужасный — был еще в силе и члены ЦК КПСС принимали парад на Красной площади, одетые точно так же. Один из стариков был высок и седовлас, другой — меньше ростом, лыс. Тот, что поменьше, постоянно покашливал в белоснежный платочек, деликатно поднося его к губам. Второй выглядел поздоровее, но оба явно мерзли.

— Ведите себя разумно, и никто не пострадает, — заявил маленький и лысый приятным голосом образованного человека.

— Наши имена вам знать необязательно, — неожиданно тонким голосом сказал высокий. — Ваши мы знаем.

— Зовите нас… ну, к примеру, Давид и Голиаф. Давид — это я, — сообщил маленький. — Нам предстоит какое-то время довольно плотно общаться, так что эти имена вполне подойдут.

— Сейчас вы расскажете нам то, что мы хотим знать. Потом мы покинем этот гостеприимный дом, и вы нас никогда больше не увидите.

— Ведите себя разумно, и никто не пострадает, — повторил Давид, как будто эта заученная фраза доставляла ему удовольствие.

Они лгали. Не знаю, что им было нужно, но они никого не собирались оставлять в живых. Их наемники не прятали лица, а это значило, что «вы нас больше никогда не увидите, потому что перед уходом мы вас прикончим».

Что ж, это уже кое-что. Пусть я толком не знаю начала и середины этой истории, зато мне известен ее конец. Из этого следует, что ни о каких компромиссах с этими уродами и речи нет. Нужно соглашаться, тянуть время и выжидать удобной минуты. А когда она наступит — поступать по обстановке. Хреновый план, если честно… Но другому просто неоткуда взяться. Я одна. Если скинуть со счетов стариков, против меня восемь здоровенных мужиков, вооруженных до зубов профессионалов. Это только в кино бывает, что герой расправляется с такой толпой в одиночку. Ладно, поживем — увидим…

— Кстати, поскольку нам предстоит какое-то время общаться… Позвольте представить: это господа Сквош, Ажан, Мики Финн, Малыш Жанно, Папай, Шьен, Башир и Кабошон. Прошу любить и жаловать. Мы прихватили их с собой во избежание недоразумений.

— Кстати, они совсем не говорят по-русски. Немного понимают, правда… Сейчас Малыш Жанно нам поможет.

— Малыш, соберите телефоны у этих людей, и побыстрее. При сопротивлении не церемоньтесь, — проговорил Давид по-французски. Один из наемников кивнул и подошел к Макару. Остальные придвинулись ближе. Теперь автомат одного из этих типов — кажется, именно он носил кличку Мики Финн — упирался мне в основание шеи. Можно было бы попытаться дернуть за короткий ствол и перекинуть урода через себя… Но напротив сидела Катерина, и в затылок ей смотрело оружие Кабошона. Нет, не могу я так рисковать…

Малыш Жанно действительно был самым невысоким из всех. Он казался смешливым и обманчиво безобидным. Обычно кличку Малыш получают громилы — это типа такой юмор в мужских коллективах со времен Робин Гуда. Малыш был похож на симпатичную обезьяну — его загорелое лицо непрерывно двигалось и гримасничало. Наемник протянул руку, и Макар выложил в подставленную ладонь свой мобильный телефон. Наемник аккуратно встряхнул и раскрыл бумажный мешок — в такие кладут покупки в супермаркетах — и опустил телефон туда. Но отходить не спешил. Протянул ладонь снова. Макар заколебался, но стоящий за его спиной белобрысый Ажан, похожий на негатив фотографии, слегка повел стволом, и Гольцов поспешно вынул второй телефон, а за ним и третий. Это были телефоны близнецов, которые папочка отобрал у них после завтрака. Жаль, я так на них рассчитывала…

Никто из нас не оказал сопротивления — все послушно отдали мобильники. Я тоже не стала обострять обстановку — это явно не был «подходящий момент», которого я так ждала. Подчеркнуто аккуратно я положила телефон на протянутую ладонь, и Малыш исполнил для меня пантомиму — надул щеки и издал звук лопающегося шарика.

Старики уселись в кресла под елочкой. Голиаф снял пальто и повесил его на спинку кресла, а Давид не стал раздеваться. Я обратила внимание, что Голиаф одет в чистый и отглаженный, но далеко не новый костюм. По ширине брюк и лацканов я отнесла бы его к середине семидесятых годов прошлого века. Закрытое ателье, индивидуальный пошив. Отличного качества ткань, сносу нет. К сожалению, того же нельзя было сказать о хозяине — Голиаф занимал далеко не весь объем пиджака. А вот брюки были тесноваты в талии.

Малыш Жанно подошел и отдал Давиду пакет с нашими телефонами. Тот оценивающе встряхнул и улыбнулся, демонстрируя скверные зубные протезы:

— О, какой мешок! Пусть он побудет у меня, не возражаете? Ну вот, теперь я Санта-Клаус! Джингл беллс, джингл беллс…

Я думала только об одном: хоть бы дети не пришли в дом! Время приближалось к двенадцати. Что, если близнецам станет скучно и они решат проверить, почему это я не иду в бункер, как обещала?!

Вообще-то у нас есть шанс на спасение. Козырь, о котором эти кошмарные Санта-Клаусы даже не подозревают.

Маша успела вызвать «Скорую помощь» для Альберта.

А «Скорая» — это водитель, врач и, возможно, еще санитар или фельдшер. И у них есть средство связи.

Я заметила, что Давид поглядывает на меня насмешливыми черными глазками:

— Чего вы ждете, милая? Ваша машина с красным крестом не приедет. Мы позвонили и отменили вызов. Ну, не расстраивайтесь так!

Я не смогла сдержать ругательство и тем самым доставила обоим старикам живейшую радость.

Один из охранников — курчавый темноволосый Кабошон — вышел и спустя пару минут вернулся, волоча за собой Василия. Учитель отчаянно извивался и напрасно пытался вырваться из могучей руки. Кабошон держал пленника на отлете и явно насмехался над его безуспешными попытками. Наконец Вася извернулся и, к моему глубокому изумлению, укусил держащую его руку. Кабошон заорал и выпустил пленника. Вася отлетел к окну и попытался выпрыгнуть, забыв о стекле, но Малыш Жанно подставил ему подножку, а в следующую секунду въехал прикладом по зубам. Катерина ахнула. Макар закрыл глаза. Василий в глубокой отключке повалился на ковер.

— Ну, никак не хотите по-хорошему, — грустно проговорил Давид. — Что за люди?!

— А у вас тут мило, — светским тоном сообщил Голиаф. — Тихо так. Настоящий загородный рай. Береговой понимал толк в комфорте. В таком доме можно прожить до счастливой старости и встретить смерть без сожаления… Что с ним, впрочем, и случилось. Насчет сожалений точно не скажу, не успел спросить…

— Да, он всегда любил красивые вещи, наш Володенька… И красивых женщин. Судя по тому, милая, как вы выглядите, ваша покойная матушка была на редкость красивой женщиной, — обратился Давид к Катерине.

— Не Мадлен, конечно, но тоже очень хороша, — подтвердил Голиаф.

Наемники не обращали внимания на разговор, но зато внимательно приглядывали за нами.

— Господа, а вы дверью случайно не ошиблись? — Я решила вступить в разговор. Мне не понравилось их внимание к Катерине. Сейчас скажут своим овчаркам «фас»…

— Дверью? — приподнял брови Давид, отчего его лоб собрался гармошкой.

— Ну да. Вы же все время говорите про какого-то Володю Берегового. А хозяина этого дома звали Иваном Константиновичем Гольцовым. Вы уверены, что пришли куда надо?

Старики переглянулись.

— Милая моя, у нас было достаточно времени, чтобы подготовить этот момент. Тридцать лет, долгих лет. Мы знаем что делаем. Мы пришли восстановить справедливость, вот и все, — за двоих ответил Давид.

Голиаф мрачно кивнул и сказал:

— Раньше он был Владимиром Константиновичем Береговым. А потом сменил имя и стал, видите ли, Иваном! Ну, а затем наш хитрец женился и взял фамилию жены. Думал, это нас остановит!

— Согласись, он порядком нас запутал, — признал Давид. — Мы ведь искали Берегового…

— Да, ловок был покойник, — кивнул Голиаф. — Столько лет ему удавалось ускользать от нас!

— В Тарасов закопался, сука! — грустно проговорил Давид. — В глухую провинцию. Россия, конечно, не Союз, но достаточно велика, чтобы спрятаться. Нам понадобилось много времени, чтобы добраться до этого городишки…

— А как вы все-таки нашли его? — полюбопытствовала я.

— Тянете время, барышня? — приподнял лохматую бровь Голиаф. — Напрасно. Нам торопиться некуда, мы ведь нашли то, что искали. Могу и рассказать…

— Через ювелира, да?

На лице старика отразилось такое разочарование, будто я поломала ему весь кайф.

— Через ювелира, — кивнул Голиаф. — Он долго не хотел говорить, откуда у него такие регулярные поставки неограненных алмазов… Но все-таки рассказал. В конце концов, все рассказывают.

Малыш Жанно снова надул щеки и издал звук, какой испускает воздушный шарик, когда из него выпускают воздух.

— Умная барышня, да? — кивнул на меня Давид.

— Судя по тому, что мы узнали, еще и опасная. Ею мы займемся потом. А пока…

Голиаф повернулся к Кате. Та выпрямилась и стиснула подлокотники кресла.

— Постойте, вы еще не рассказали, что вам сделал покойный Береговой! — быстро проговорила я. — За что вы его убили?

Старики обменялись быстрыми взглядами. Давид едва заметно кивнул, и Голиаф заговорил:

— В середине семидесятых шестеро молодых людей, советских служащих посольства СССР в Мозамбике, стали обладателями крупной партии алмазов. Все вы уже знаете эту историю, так что не делайте вид, будто для вас это новость. Пропустим подробности. Переходим сразу к главному. Один из этих людей, которые поклялись хранить общую тайну и поровну разделить сокровище, выдал своих товарищей. В Союзе как раз происходили перемены, и впервые за много лет появилась возможность вывезти ценности и легализовать их… И тут он нанес удар. Это был восемьдесят шестой год. В Мозамбике — гражданская война между ФРЕЛИМО и РЕЛАМО…

— Довольно истории! — оборвал его Давид. — Молодым людям это неинтересно. Суть в том, что Володька донес на нас не нашему начальству и даже не стукнул в КГБ, на службе у которого мы все в той или иной степени состояли. Нет, этот гад выдал нас повстанцам. Пятерых посвященных в тайну похитили и увезли в лагерь на севере страны, а Береговой преспокойно уехал в Союз.

— Самым ужасным было то, — спокойно проговорил Голиаф, — что он отдал этим обезьянам часть алмазов. И у тех разыгрался аппетит, они хотели еще. Не буду рассказывать вам о последующих шести годах. Я и своему психиатру не все рассказал…

— Да, а Володька преспокойно уехал на родину, вышел в отставку, женился, перебрался в провинцию и родил малютку-дочь… Мы покинули Мозамбик только в девяносто втором, когда закончилась гражданская война, — подвел итог Давид. — И с тех пор ищем Берегового. Правда, пятнадцать лет мы прожили за границей. Но давно уже вернулись на родину.

— Но почему вас не искали? Сотрудники посольства похищены повстанцами… Это же скандал мирового уровня! — вполне искренне возмутилась я. Покойный Иван Константинович представал в этой истории редкостной скотиной…

— Спасибо за сочувствие, деточка! — усмехнулся Давид. — Но наш приятель подстроил все так, будто мы попросту скрылись с алмазами. Затерялись где-то за границей. Он даже организовал вылет группы белых с сомнительными паспортами куда-то в Новую Зеландию.

— Каких еще белых?

— Не знаю, — пожал плечами Голиаф. — Нашел где-нибудь в Келимане или Тете какое-нибудь белое отребье, одел поприличнее и отправил в путь, сунув в зубы по сто баксов…

— Не забывайте, милая, — улыбнулся Давид, — мы все были мастерами оперативной игры. Наша работа в основном состояла из таких вот комбинаций…

Василий громко застонал. Учитель заворочался и сел. Изо рта его лилась кровь, судя по всему, он лишился нескольких зубов. Вася тряс головой и потрясенно оглядывался по сторонам, словно не понимая, куда попал.

— Этот сукин сын пытался позвонить в полицию, — по-французски сообщил Кабошон. — Тогда я перерезал телефонный кабель.

Вот скотина! Но ничего, кабель можно и восстановить…

— Перерезал в нескольких местах, а куски из середины изрезал в лапшу, — невозмутимо продолжал наемник. Вот блин!

Давид поднялся с кресла.

— Мы долго ждали, но сейчас время вышло, — сказал старик. — Вы немедленно отдадите нам алмазы, и мы покинем этот дом.

Ага, а перед уходом угостите нас автоматной очередью, бензином на закуску и горящей спичкой на десерт, подумала я.

Катерина тоже поднялась. Лицо ее застыло как маска.

— Ни за что! — ответила Гольцова.

— Что ты говоришь, детка? — не поверил своим ушам Голиаф.

— Ни за что. Это вы убили папу. Вы не получите алмазы. Убирайтесь!

Да, кремень баба…

— Но мы все равно узнаем, где они, — как-то удивленно произнес Голиаф. — Папай, действуй!

Тот, кого звали в честь морячка из старого французского мультика, подошел к Гольцовой сзади. Это был настоящий амбал — больше двух метров ростом. Одной ладонью он взял Катерину за подбородок, другой ловко выщелкнул лезвие складного ножа и поднес его к глазу Катерины. Женщина даже не изменилась в лице.

— Господа! — раздался в тишине ленивый голос Макара Светозаровича. — Что вы себе позволяете? Мы так не договаривались.

Катерина, Вася, Альберт, Маша и я, как зачарованные, уставились на режиссера.

— Точнее, мы договаривались, что все будет не так, — поправился Макар.