Возвращаться к дому Валентины и разыскивать хозяйку таксы, чтобы выведать что-нибудь у нее (она, в отличие от Наташи, видела Валиного возлюбленного и даже поздоровалась с ним), было уже поздно.

Поэтому я решила ехать на конспиративную квартиру, чтобы там все тщательно обмозговать. Однако на полпути передумала, развернулась и отправилась домой.

Перед моим мысленным взором снова всплыла картина в спальне. Мертвая женщина на кровати одета в нарядный атласный халатик, остекленевшие глаза тщательно накрашены. Для кого она нарядилась? Ясно, что не для меня или Наташки. Девушка ждала милого дружка, а он… Он ее задушил, это же ясно как дважды два!

Я поставила «девятку» во дворе, вышла и осмотрелась. Было уже совсем темно. Фонарь у подъезда лил желтый свет на пустынный двор и темный ряд автомобилей, выстроившихся вдоль дома. Рысцой я пробежалась к подъезду, но торопливых шагов за спиной не услышала. Взгляд автоматически отметил, как погас свет в окне второго этажа: Марья Семеновна, лучшая подруга Белкиной, вернулась из больницы.

Меня никто не преследовал, в хорошо освещенном подъезде тоже было пусто. Приклеенный к двери волосок оказался на своем месте.

Аделаидина подружка вернулась, и можно будет с ней побеседовать. Петрова – просто кладезь информации, и не только о Белкиной. Она всегда все про всех знает, даже не представляю откуда. Вот только идти к Марье Семеновне уже поздно, раз погас свет в окне, значит, она укладывается спать.

Тут я вспомнила про Олега. Хорошо, что у меня есть его номер и можно позвонить ему. Хотя он и сказал, что вернется поздно, но вдруг что-то не сложилось и он сейчас топчется у порога конспиративной квартиры и гадает, куда это я подевалась. В его голову приходят самые разные, пугающие соображения, и он безумно волнуется за меня. Мысль эта была настолько приятной, что я улыбнулась.

Хотя почему? У него ведь есть мой номер. И еще: почему бы ему не приехать сюда, отыскать во дворе мою машину и догадаться, что я тут?

Со вздохом я набрала номер Олега и целую минуту слушала длинные гудки. Он так и не взял трубку. Понятно, сидит с приятелем в ресторане, а в зале орет оглушительная музыка, как это часто бывает в подобных заведениях. И думать про меня забыл, глазеет на какую-нибудь красотку и размышляет: а почему бы не пригласить ее на танец? А потом продолжить знакомство?

Я помотала головой, и омерзительная картина рассеялась. Черт с ним, с Олегом, лучше подумаю о деле.

Что, если Валентина подговорила дружка убить тетушку ради наследства, а потом рассорилась с ним, и он задушил ее? Нет, тут что-то не вяжется. Зачем тогда она хотела встретиться со мной?

Заверещал мобильник. Уверенная, что это Олег заметил непринятый вызов и собирается каяться, я подняла трубку. Однако номер был совершенно незнакомый.

– Светка! – радостно проорал какой-то пьяный мужик. – Володьку зови давай!

– Да щас! Нет тут никакого Володьки, – сквозь зубы процедила я.

– А Светка?

– И Светки нет.

– А где ж они? – растерянно произнес мужик. – Ушли, что ли? Мать твою! А кто есть?

– А никого нет!

– А ты тогда кто?

– Конь в пальто! – ласково ответила я и отключилась.

Мужик позвонил снова, но я накрыла телефон подушкой и ушла на кухню. Там, глядя на сковородку, стоявшую на плите, вспомнила, что уже давно ничего не ела. Но есть не хотелось, и я, постояв в раздумье у холодильника, отошла к плите, чтобы сварить кофе.

Из комнаты донесся какой-то слабый звук. Пока до меня дошло, что это придушенный подушкой мобильник, наступила тишина. Доставать телефон из-под подушки я не стала: если это пьяный мужик, пусть умрет от разочарования. Если Олег – пусть поволнуется.

Понемногу отхлебывая кофе, я высыпала на стол кости. Выпало 6+21+25. «Женщины вообще не понимают, что за слабые, пугливые создания эти мужчины». Ну почему же не понимают? Очень даже понимают. Эти слабые создания гоняются за каждой юбкой, а потом боятся честно в этом признаться. Им легче не ответить на звонок или выкинуть телефон в канаву, чем сказать женщине правду.

Остаток вечера (точнее, первую половину ночи) я провела, забравшись с ногами на диван и щелкая пультом от телевизора. Тупо смотрела на мелькающие картинки и зевала, пытаясь выстроить в голове план дальнейших действий. Но план не желал выстраиваться, и я в конце концов легла спать в надежде, что утром в мозгах прояснится.

Расстилая постель, я все-таки вынула из-под подушки мобильник и посмотрела на дисплей, не сомневаясь, что это Олег, замученный раскаянием.

Это была Ольга. Села писать дурацкую статью про Жучкина и хотела что-то у меня спросить. Во что была одета супруга олигарха? Какие драгоценности эта дамочка нацепила на себя в этот раз? Я посмотрела на часы: стрелки миновали цифру «2».

Ольга обожает работать по ночам, однако перезванивать ей я не стала. Перетопчется, подождет до завтра. Нет у меня ни сил, ни желания беседовать о жучкинской жене и ее бриллиантах. Я кинула мобильник в кресло и уткнулась лицом в подушку.

Второй телефон, на этот раз стационарный, разбудил меня ровно в семь утра. Сначала я хотела не подходить, но потом решила, что это Киря с каким-то важным сообщением. Киря может позвонить вам и в час, и в два ночи. Набрать чужой номер в шесть утра ему тоже ничего не стоит. Кирю совершенно не волнует, что вы трудились, не покладая лап, и ранним утром спите сном младенца. Если Кире что-то надо, он вас и из гроба достанет. А уж если это вам от него что-то нужно…

С трудом отлепив голову от подушки, я сползла с постели и походкой сомнамбулы поплелась к телефону, который звонил не умолкая.

Это был вовсе не Киря. Это оказалась телефонная станция, механическим голосом предупреждавшая, что если до двадцать пятого числа я не заплачу за телефон, его отключат.

– Пошла к черту, – буркнула я и бросила трубку. Взяли моду – звонить по утрам, будить граждан ни свет ни заря! За телефон я плачу вовремя, и нечего мне звонить.

Я посмотрела на дисплей мобильника: ни одного нового вызова. Неужели кости и собственное воображение меня не обманули, и Олег действительно нашел себе новую подружку? Я набрала его номер. Так и есть: отключил телефон. Или утопил в канализации. Я вздохнула и поплелась в ванную.

Открыла кран, посмотрела в зеркало и ахнула: неужто это я? Щеки ввалились, под глазами залегли темные круги. От недосыпа или удара по черепу? И немудрено, что Олег сбежал.

Я отправилась на кухню завтракать. Потопталась немного у холодильника, но, ощутив, как к горлу подступает тошнота от одной только мысли о яичнице, отошла от него. Порылась в подвесном шкафчике, нашла несколько старых вафель в разорванной упаковке, но их вид вызвал у меня приступ стенокардии в сочетании с головокружением. Есть совершенно не хотелось, готовить тоже, и я решила просто выпить кофе, а потом пойти в магазин, чтобы купить что-нибудь вкусное. Наверное, моему организму нужны витамины. Наемся фруктов и снова стану красавицей, этакой тропической бабочкой, вылупившейся из гусеницы.

Кофе не взбодрил, напротив, от него мне стало совсем худо. Хотелось забраться под одеяло с головой, закрыть глаза и не шевелиться. И ни о чем не думать. Ни об убитой Белкиной, ни о задушенной Валентине, ни о Ниночке, плачущей в мрачной камере. И об Олеге тоже.

С мрачной решимостью за меня принялся внутренний голос. «На что ты надеялась, идиотка, когда впустила его в свою жизнь? В жизнь одинокой волчицы? – ехидно твердил он. – Рассиропилась, разлопоушилась, растаяла, будто мороженое на солнце. Решила, значит, что теперь у тебя будет все, как в любовном романе, которые ты терпеть не можешь? Ах, как чудесно, как мило! Шарман! Свадьба, куча гостей, пятеро малюток, любовь до гроба! Так тебе, кретинке, и надо!»

«Заткнись, будь любезен», – ответила я. Собрала волю в кулак, оделась, накрасилась, бросила мобильный телефон в сумку, яростно хлопнула дверью и злобно стукнула кулаком по кнопке вызова лифта.

Начинавшийся день грозился быть сереньким и мрачным. Небо заволокло тучами, и люди на улице опасливо посматривали вверх, подозревая, что скоро начнется дождь.

Я села в машину и поехала в супермаркет. Набрала яблок, апельсинов, нектаринов, больших лиловых слив и пошла к кассе. Расплатившись, вдруг почувствовала, что ко мне возвращается душевное равновесие, а вместе с ним и аппетит. Нет, даже не аппетит, а зверский голод. Подхватив тяжелый пакет, набитый витаминами, я потопала к эскалатору и уже через три минуты с удовольствием уписывала пиццу «Маргариту», запивая ее апельсиновым соком.

В одиннадцать часов я уже сидела с чашечкой жиденького теплого чая на кухне Марьи Семеновны и слушала увлекательный рассказ о больничном житье-бытье, о добрых и злых докторах и современных способах лечения сердечной недостаточности. Петрова только что проводила сына с внуком, которые привезли ей гору продуктов из супермаркета, но от долгих разговоров отказались, сославшись на огромную занятость. Поэтому соседка страшно обрадовалась, когда увидела меня на пороге.

Передо мной стояла маленькая стеклянная вазочка на длинной ножке, доверху наполненная вишневым вареньем, которое Марья Семеновна собственноручно варила прошлым летом. Варенье было жидким и норовило соскользнуть с ложки и плюхнуться мне на платье.

– А ты кушай, Танечка, кушай, у меня его много, – время от времени вставляла Петрова, делая паузы в своем рассказе о больнице. – Еще клубничное есть. Хочешь?

– Нет, спасибо, Марья Семеновна, мне это нравится.

Я нехотя слизывала варенье с ложки и соображала, как поделикатнее перейти от обсуждения ишемической болезни сердца к убийству Аделаиды Белкиной. Когда в разговоре возникла довольно длинная пауза, задумчиво сказала:

– Интересно, кто теперь поселится вместо Белкиной? Не хочется, чтобы это был какой-нибудь дебошир и пьяница. Безумно жаль Аделаиду Амвросиевну…

Моя собеседница мгновенно забыла о своих болячках.

– Бедная Адочка, – пригорюнилась она. – И у кого только рука поднялась! Ради нескольких золотых безделушек…

Она промокнула глаза платочком. Я сочувственно кивнула и вздохнула. Марья Семеновна положила платок на стол, разгладила его ладонью, внимательно посмотрела на свою работу, после чего продолжила:

– А кто жить будет? Наверное, племянница, Валентина. Квартира-то приватизирована, значит, Вале и отойдет.

Ясно: о смерти Валентины она пока еще не знает. Я не собиралась ей об этом сообщать. Незачем выбивать пожилую даму из равновесия, мне ведь так много нужно у нее спросить. Не сегодня-завтра к ней следователь непременно явится и оповестит о том, что случилось с племянницей Белкиной. Но пока можно беседовать спокойно и без эмоций.

– У Вали своя квартира есть, – не согласилась я.

Марья Семеновна с сомнением покачала головой.

– Она же на окраине, Таня. Думаешь, ей не хочется в центр переехать?

– Так она к своей привыкла. А что, если Аделаида Амвросиевна квартиру кому-то другому отписала?

– Да ну! Не было у Адочки никого, кроме Вали. Хотя… Вот я слышала в больнице от соседки по палате, как одна дама при живых-то родственниках отдала квартиру совсем чужому человеку. Заморочил ей голову, она и переписала ее на него. Родственники в суд кинулись. Заботились о ней, а она, неблагодарная, – чужому человеку! Из ума выжила, видать! А вот еще. У моего брата в доме жила старуха, дочка которой…

Истории про старух, обижавших родню, были мне совершенно неинтересны, и, когда Марья Семеновна остановилась, чтобы перевести дух, я поспешила вернуть беседу в прежнее русло:

– А что, Аделаида Амвросиевна тоже была недовольна своей племянницей? Так сильно, что могла отдать свою квартиру чужому человеку?

– Ну, это вряд ли. Она чужих не привечала, не такой у нее характер был. Да ты же сама, Танечка, знаешь, общалась с ней.

Петрова умолкла ненадолго, а потом нерешительно, словно боялась обидеть покойницу, сказала:

– А на Валентину-то она и в самом деле сердилась. В последний раз, когда Валя к ней явилась, и вовсе разозлилась.

– Из-за чего, Марья Семеновна?

Она посмотрела на меня задумчиво, и я решила, что скрытная Белкина ничего ей не рассказала. Оказалось, ошиблась. Петрова лично присутствовала при ссоре тетки и племянницы.

С Аделаидой они мирно пили чай и болтали на кухне, обсуждая новый сериал, неделю назад запущенный Первым каналом, когда в дверь позвонила Валентина. Белкина оставила подругу на кухне и прошла с Валей в комнату.

Уже через несколько минут Марья Семеновна услышала шум внезапно разгоревшейся ссоры. Тетка говорила на повышенных тонах, племянница не отставала. В выражениях младшая родственница не стеснялась – не догадывалась о присутствии в доме постороннего. Два раза назвала тетку старой скрягой и трижды – ведьмой. Тетка в долгу не осталась и яростно набросилась на племянницу, которую обзывала дурой и проституткой. И почему-то прощелыгой, что очень удивило замершую на кухне Петрову, которая с ужасом ждала момента, когда вошедшие в раж женщины от слов перейдут к рукоприкладству, и ей придется спасать подругу от кулаков более молодой и сильной противницы.

Но драться любящие родственницы не стали, только безостановочно орали и обвиняли друг друга во всех грехах отнюдь не парламентскими выражениями. Ада припомнила племяннице украденный у нее браслетик из золота, а та напомнила тетке о своем женихе, сбежавшем из-за Аделаидиных козней.

Я слушала Марью Семеновну, затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова.

– А что, они раньше тоже так скандалили? – спросила я, когда Марья Ивановна прервала свой рассказ.

– Ни разу! Валентина несколько раз приходила при мне, и все было тихо и мирно.

Петрова не стала оправдывать подругу и честно призналась, что Ада, склонная к язвительности, постоянно подначивала племянницу, однако та лишь вяло отбрехивалась. А тут вдруг вожжа под хвост попала.

– Но из-за чего весь сыр-бор вышел? – осторожно поинтересовалась я, подозревая, что собеседнице это неизвестно.

Но оказалось, что Петрова знала причину бурной ссоры: Валентина просила у тетки денег.

– И Аделаида Амвросиевна отказала? – догадалась я.

– Разумеется, – подтвердила Петрова. – Любой бы на ее месте отказал. Не три тысячи просила и не пять.

– А сколько?

– Сто пятьдесят.

– Тысяч?

– Ну не рублей же, Таня, – укоризненно произнесла Марья Семеновна.

– И у Аделаиды Амвросиевны были такие деньги?

– Не знаю, – ответила Петрова и бросила на меня странный взгляд. – Пенсия у нее небогатая, и она ее тратила всю, не тряслась над каждой копейкой. Колбасу покупала, конфеты, к празднику подарки делала и мне, и племяннице, кстати, тоже. Не жадная она была, Валя зря ее скрягой обзывала.

– Но если у нее не было этих тысяч… почему Валя решила, что тетушка даст ей такую сумму?

Мария Семеновна снова бросила на меня странный взгляд, потом протяжно вздохнула и ответила:

– Знаешь, Таня, мне не раз приходила в голову мысль, что Аду убили именно из-за этого.

– Из-за чего?

Петрова помялась немного, повздыхала, пошлепала губами, а потом рассказала, что в пылу ссоры Валя потребовала, чтобы тетка поделилась с ней наследством, на которое она тоже имеет право, на что Белкина ответила: «Ты к нему никакого отношения не имеешь, так что прикуси свой поганый язык».

Валентина еще немного покричала и даже всплакнула, а потом поняла, что ни руганью, ни слезами желаемого она не добьется, и ушла, на прощанье громко хлопнув дверью. Аделаида, растрепанная и красная, как рак, проорала ей вслед: «Чтобы ноги тут твоей не было, поняла?!»

Белкина закрыла за племянницей дверь на два замка и вернулась на кухню. Щеки ее полыхали, глаза сердито сверкали. Петрова, которую ссора тетки с племянницей до смерти напугала, хотела улизнуть, но Белкина попросила ее остаться. Она была настолько взбудоражена, что ей хотелось с кем-нибудь поделиться, рассказать, какая же мерзавка у нее племянница.

– А браслет жалко, – со слезой в голосе произнесла она. – Мне его бабушка подарила, мамина мать.

Петрова спросила, уверена ли она, что браслет украла племянница. И тогда Ада неожиданно заявила:

– Может, и не она. Может, это он украл… Во всяком случае, он пропал примерно в то же время.

– В какое время? И кто он? – поразилась Петрова.

Аделаида уже остыла, и ей было совестно за разыгравшуюся в присутствии подруги ссору с племянницей. Нехотя она рассказала, что у Вальки появился хахаль, причем давно. Однажды Валентина даже привела его к Аделаиде, когда та обмолвилась, что хочет перетащить шкаф в другой конец комнаты.

Белкина, конечно же, не позволила трогать свою мебель чужому человеку, но сделала вывод: если у такой скромной мышки, как ее племянница, появился мужчина, который намного ее моложе, значит, ему что-то от нее надо. Зарплата у Вальки небольшая, а молодому хахалю хочется сделать подарок.

– За сто пятьдесят тысяч? – не поверила Петрова и тут же пожалела о сказанном: она собиралась сделать вид, что ничего не слышала и ничего не знает.

Но Ада на смущение подруги не обратила никакого внимания. Не глядя на нее, она задумчиво проговорила:

– Поди, наврал ей, что кредиторы пристают, требуют вернуть деньги, да с процентами, иначе… – Ада провела ребром ладони по горлу и повернулась к Петровой. – А эта дуреха поверила. Были бы мозги на месте, спросила бы себя: «Зачем я ему нужна, этому молодому мужику?» Так нет же, возомнила себя красавицей! Наследство ей подавай! Вот идиотка-то!

Петрову раздирало любопытство, ей очень хотелось спросить о наследстве. И она наконец решилась:

– А что за наследство-то, Адочка?

Но Ада, которая минуту назад сама произнесла слово «наследство», посмотрела на нее изумленно и ответила с нервным смешком:

– Да о чем ты, Машка! Ну какое еще наследство? Отец мой никогда за душой лишней копейки не имел. Все, что у меня есть, все эти побрякушки, я сама покупала, когда работала. Не думаю, что они многого стоят. Так, ширпотреб. Вот браслетик был подороже, там настоящие альмандины. Но его у меня уже нет, пропал, – и она развела руками. – Бабушкины серьги с агатами вот есть, но это ерунда.

Марья Семеновна умолкла, поднялась из-за стола и принялась рыться на полке кухонной тумбы, разыскивая банку с клубничным вареньем.

О каком наследстве говорила Валя? Может, и впрямь не было ничего, кроме недорогих побрякушек? Из-за них Белкину и убили. Убивают ведь и за меньшее.

Петрова отыскала банку, водрузила ее на стол и принялась рассказывать о странностях, которые водились за ее подругой. Браслета того она никогда у Белкиной не видела. Может, и не было никакого браслета, и сказала она о нем лишь затем, чтобы уколоть Валю? А может, и был, лет двести назад. Сама Белкина потеряла, или украли давным-давно, а теперь вот всплыл в Адиной памяти. А чему удивляться? Аделаида старше Марии на целых девять лет, и такие провалы в памяти – дело естественное. У нее, у Марии, с памятью, тьфу-тьфу, пока все в полном порядке. А вот Адочка ее давно настораживала. Случалось, что Белкина напрочь забывала, о чем только что говорила. Пару раз назвала ее не Машей, а Светой, а когда Петрова поправила, посмотрела на нее с таким выражением, что Петровой стало не по себе. А вот еще был случай. Как-то раз она подошла к картине, висевшей на стене, провела по деревянной раме пальцем, посмотрела на него и сказала:

– Маргоша, бедная, совсем загрустила, давно я пыль с тебя не вытирала.

И принялась стирать пыль, сначала с картины, а потом с телевизора и мебели.

Петрова, понимая, что о ее присутствии забыли, окликнула Белкину:

– Эй, Адочка! Ты ошиблась, это Аленушка.

Аделаида резко повернулась к подруге, посмотрела так, будто видит ее в первый раз, потом ухмыльнулась и как ни в чем не бывало произнесла:

– Ну да, я сказала – Аленушка. Разве нет? Тебе, наверное, что-то послышалось, Маруся.

Спорить Петрова не стала, она вообще старается ни с кем не спорить. За это ее Ада и ценит. Вернее, ценила.

– Марья Семеновна, а Валя не говорила, зачем ей нужны деньги? – спросила я. Подарки молодому кавалеру, кредиторы с утюгом – это только домыслы Белкиной и ничего более.

– Говорила, Таня, – кивнула Петрова. – Что-то про операцию твердила, но Ада ей не поверила. И она права. Если б ей действительно нужна была операция, Ада бы знала об этом. А тут пришла и ни с того ни с сего заявляет: «Дай денег, старая карга». Нет, даже если у Ады и было что-то с мозгами не так, тут она права: дело в мужчине. Этот Валин юноша… Погоди-ка, Танечка, я еще чаю налью. Ой, чайник остыл совсем, сейчас вскипячу.

Я была полна чаем и вареньем до самых краев, но не посмела перечить. Вдруг Петрова обидится и не станет больше ничего рассказывать?

Марья Семеновна принялась хлопотать у плиты, и в нашей беседе наступила пауза.

Соседка совершенно права: нужно искать мужчину, это ясно как божий день. Худо-бедно, но племянница с тетушкой ладили, пока не появился молодой кавалер. А что нужно молодому мужчине от тетки не первой молодости? Правильно – деньги! Спору нет, всякое случается, и мезальянс может принести счастье обоим. Но это явно не тот случай. Валя, неуверенная в себе, затюканная теткой, понятное дело, влюбилась как кошка. И, когда любимый начал ныть и стонать, убеждая подругу, что скоро к нему придут кредиторы (читай, бандиты), которым он задолжал кругленькую сумму, Валя перепугалась. Представила себя рыдающей у гроба любимого и помчалась к тетке. Но тетка в историю с операцией не поверила.

Все логично: Ада отказала, но Валя пришла снова и в сердцах стукнула тетушку по голове.

Нет, не так. Племянница прикончила тетушку с помощью своего друга, а потом он избавился от соучастницы.

Или так: красавчик сделал это один, без ведома Валентины, но она каким-то образом узнала, и ему ничего не оставалось, как отправить возлюбленную вслед за ее родственницей.

Так что же мы имеем? Вероятный убийца – молодой мужчина, красивый, не обделенный женским вниманием, про которого все вокруг слышали, но никто его не видел. Кроме Валиной соседки, хозяйки таксы. Но очень сомнительно, что она составит внятный его портрет.

Мог ли этот таинственный убийца быть Ромой, с которым встречалась Ниночка? Почему бы нет?

Мог ли загадочный преступник быть Жучкиным? Нет, это вряд ли, староват меценат для роли героя-любовника. Выглядит, конечно, неплохо – подтянутый, загорелый (приходится стараться, если имеешь молодую жену), но никто и никогда, даже Марья Семеновна, не назовет его юношей.

И тут мне стало ясно, что я все время пытаюсь свести два дела в одно. Почему?

Сама не знаю. Наверное, потому что убийство произошло в моем доме, а сразу же после этого в моей жизни произошли странные события: сначала обыск в моей квартире, потом похищение.

«Ты забыла про Олега. Он тоже внезапно появился в твоем доме», – ехидно сказал внутренний голос, но я отмахнулась от него. Какое отношение может иметь Олег к Валентине? Или к Аделаиде? Нет, он тут явно ни при чем. Странно, конечно, что на мой звонок Олег не ответил. Но на Паттинсона он нисколечко не похож.

Итак, что мы имеем? Есть человек, который охотится за мной, потому что считает, что портрет Медичи у меня. И есть кто-то еще, убивший тетку и ее племянницу. Не сомневаюсь, что между обоими убийствами существует связь.

Мне в чашку полилась жиденькая заварка, а за ней – кипяток. Розетка наполнилась новой порцией варенья. Я достала из сумочки фотографию.

– Скажите, Марья Семеновна, а этих людей вы не знаете?

Петрова надела очки и принялась внимательно исследовать снимок. Потом положила фотографию на стол и спросила:

– Откуда она у тебя?

– Следователь забыл, – соврала я. – Это двоюродный брат Аделаиды Амвросиевны с супругой и двумя детьми. Он вместе с женой погиб в автокатастрофе.

– Вот как, – задумчиво произнесла Марья Семеновна. – Этой фотографии я ни разу у Ады не видела.

– Следователю ее дала племянница, Валентина.

– Вот как! – повторила Петрова, на этот раз с большим энтузиазмом. – Карточки этой я никогда не видела, но…

Я поняла, что сейчас услышу что-то важное, и затаила дыхание.

– …людей этих я знаю. Нет, брата с женой не видела ни разу, они где-то на Севере жили, а дети… Дети приезжали к Аде. Мальчика я сразу узнала. Девочку нет, она тут совсем малышка.

– Давно приезжали?

– Давно. Еще маленькими были, почти такими же, как на карточке. Нет, девчушка была чуть постарше, года три. Только родители вовсе не погибли в автокатастрофе, кто это тебе сказал, Танечка? – Петрова внимательно смотрела на меня поверх очков.

– Следователь, – привычно соврала я. – А ему – Валентина.

– Понятно. Она ничего не знает. Слышала звон… И никогда не интересовалась Адиными родственниками. Это родня по матери Ады, а матери у нее и у Валиной мамы были разные.

Брат Ады, Николай Соколов, был водителем-дальнобойщиком. В молодости это был очень красивый мужчина, многим девушкам нравился. Жену выбирал долго – и довыбирался… Женился, когда ему было уже за тридцать, на совсем молодой девушке, только что институт окончившей.

– Не по Сеньке шапка оказалась, – вздохнула Марья Семеновна. – Адочка всего один раз ее видела, но на всю жизнь запомнила. Привозил Коля Лариску сюда, сестре показать, ребенок у них был тогда только один, мальчишка лет трех-четырех. Гордился он женой – как же, умница, красавица, ученый-историк. Она даже диссертацию пыталась защитить, что-то по Древней Греции, но не получилось, терпения не хватило. В институте преподавала. Но странная она была. Муж ее боготворил, а она смотрела на него, как на пустое место. Считала, видать, что облагодетельствовала лапотника, позволила на себе жениться. У Ады они пробыли всего два дня, а потом уехали – Лариска дольше оставаться не хотела. Аду она почти не замечала, не разговаривала с ней, на вопросы отвечала односложно и с пренебрежением.

– И где Колька эту дурынду нашел? – удивлялась Аделаида. – Других, что ли, девушек рядом не было?

Ада к брату хорошо относилась, жалела его. А о его жене спокойно говорить не могла, так сильно та ей не нравилась.

Прожил Коля с женой пятнадцать лет, или чуть меньше, родила она ему двоих детей, а потом зачудила. Влюбилась в профессора археологии и укатила с ним на какие-то раскопки в Монголию. А потом вернулась ненадолго и вскоре окончательно от мужа упорхнула.

– Значит, она жива? – спросила я.

– Не знаю, – сказала Петрова. – Исчезла она, как сквозь землю провалилась. Но в аварии не разбивалась. Коля пытался ее отыскать, но безрезультатно. Хотя зачем искать того, кому ты не нужен? Узнал только, что профессор тот, раскапывая что-то в Африке, подцепил какую-то ужасную болезнь, вернулся домой и через полгода умер. Лариски с ним не было. Никто не знает, куда она делась. Может, нашла себе другого профессора и ездит с ним по раскопкам, а может, ее и на свете уже давно нет. Возможно, просто спилась, она и в молодости этим увлекалась. Умерла где-нибудь под забором. В общем, сгинула.

– А что случилось с Колей? Значит, не было никакой аварии?

– Была авария, Таня, – покачала головой Петрова.

Однажды ехал Коля на своем грузовике, а навстречу ему автобус выскочил. Дело было ночью, и водитель уснул за рулем. Хорошо еще, пустой был автобус, без пассажиров. Водитель его погиб, а Коля жив остался, но сильно покалечился. Полгода в больнице пролежал, пять операций перенес. Выкарабкался. Это случилось через несколько месяцев после того, как Лариска с археологом сбежала.

Выписался Коля из больницы. Около года было все ничего, а потом совсем плохо стало, видимо, травмы дали о себе знать. Парализовало его. Мать его старенькая за ним ухаживала. Ничего врачи поделать не смогли.

Аделаида рассказывала подруге, что за пару месяцев до смерти прислал Коля ей письмо. Просил взять к себе детей, когда его не станет. Мать его совсем старая, больная, с детьми не справится, да и не доверят ей опеку. Ада согласилась, позвонила брату и пообещала, что возьмет.

– Потом жалела, что согласилась, – вздохнула Марья Семеновна. – Не понимала, что на себя взваливает. Своих детей ведь никогда не было, вот и решила, что это просто – чужих воспитать. Когда получила телеграмму о смерти Коли, поехала за детьми, оформила опеку и привезла сюда. И уже через неделю поняла, что глупость сотворила. Лучше бы она их там оставила. Других родственников, кроме старой бабки, не было, но, может, нашлись бы добрые люди.

Очень скоро Ада стала жаловаться подруге на детей. Характером они пошли в мать, вздорные, упрямые, неуступчивые, колючие, особенно мальчишка. Девочка маленькая еще была, целый день в детском саду, поэтому проблем с ней меньше было. А вот с мальчишкой… Учился кое-как, учителям дерзил, с одноклассниками дрался, Аделаиду в грош не ставил, нотаций ее не слушал. Если ссора между мальчиком и Адой происходила на глазах у сестры, та всегда за братца вступалась, хоть и мала была. Ругалась, кулачками на тетку махала.

В общем, не нашла Ада с детьми брата общего языка. Благородный ее порыв привел к печальным последствиям. Нервы ее были совсем на пределе, когда мальчишка, обозвав ее всякими дурными словами, убежал из дома. Объявился только через месяц в родном городе. Где был все это время – неизвестно. Назад Белкина его брать наотрез отказывалась, да и он заявил, что к тетке ни за что не вернется, хоть режьте его. Отказалась она и от девочки: поняла, что не справиться ей и кончится все опять плохо. Девчонку отправили назад, к брату. Его определили в интернат, а сестренку – в детский дом.

– И что с ними дальше было? – спросила я.

– Не знаю, Таня, Ада о них старалась не вспоминать. Один раз я поинтересовалась ими, так она рассердилась и попросила об этом никогда больше не спрашивать. Очень ей неприятна эта тема была. И вот что я еще думаю, Таня.

– Что же?

– Совесть ее грызла, Аду-то. Пообещала брату, а не смогла, не справилась. Получается, обманула покойника. И на него, похоже, злилась, что взял с нее это обещание. О нем она тоже никогда не вспоминала после того, как дети Колины назад вернулись.

– Значит, сюда дети ни разу больше не приезжали? Может, выросли и захотели навестить тетушку?

– Нет. Думаю, они к Аде тоже теплых чувств не испытывали. Нет, она была хорошей женщиной, Таня, ты не подумай чего. Не била она их, не обзывала, просто…

– Просто не любила детей, – продолжила я.

– Наверное. Да и дети были сложные. Не каждый взрослый с такими справится.

– А как звали детей, Марья Семеновна? Девочку, вроде, Наташа?

– Кто тебе сказал? – удивилась Петрова. – Валентина, что ли? Нет. Имена у них были необычные, мамаша постаралась. Муж и свекровь пытались отговорить, но Лариска уперлась – и ни в какую. Она же Древней Грецией увлекалась. Вот и назвала сына Гектором, а дочь – Антигоной.

Сумасшедшая женщина, это ж надо было так назвать детей! Да еще в те времена, когда в ходу были только традиционные имена. Это сейчас можно обозвать бедного малютку Люцифером или Виагрой – никто и не чихнет. Заметила закономерность: чем пышнее и необычнее родители дают имя своему ребенку, тем меньше они потом обращают на него внимания.

– А как дети относились к своим именам? – сказала я. – Что, все так их и звали: Гектор и Антигона?

– Нет. Девчушку называли Аней, и она даже не догадывалась, какое имя стоит у нее в свидетельстве о рождении. А вот мальчику его имя страшно не нравилось. Вообще-то, его называли Гера, но Ада, видимо, в воспитательных целях, частенько звала его полным именем: «Гектор, будь любезен, вымой свою тарелку. Гектор, почему ты не садишься за уроки?», – Петрова так точно передала интонации надтреснутого голоса Белкиной, что я засмеялась. Она добавила: – А вот мальчишке было совсем не до смеха, когда Ада так говорила. Его прямо передергивало, когда он слышал: «Гектор, сделай то, сделай это». Видно было, что Ада его бесит и он с трудом сдерживается, чтобы не послать ее подальше.

Да уж! Гектор – с таким именем не затеряешься! И представляю, как его дразнили одноклассники.

– А ведь эти дети тоже могут предъявить права на наследство, – предположила я. – Возможно, они захотят получить квартиру Аделаиды Амвросиевны. Если, конечно, узнают о том, что она умерла. Никто ведь им туда, где они живут, сообщать не станет.

Нет, списывать со счетов детей брата Коли пока не стоит, даже если они, когда выросли, ни разу больше не приезжали к Аделаиде. Конечно, имена у них приметные, и все же…

– Наследство, – задумчиво повторила Петрова. – Да, вот еще что, Танечка. У Ады, кроме квартиры, есть еще и дача. В Расловке. Участок небольшой, пять соток, домик плохонький, старый, но это тоже деньги. Думаю, за нее можно получить те деньги, что просила у Ады Валя. Может, именно это наследство она имела в виду?

– Дача досталась Белкиной от кого-то?

Марья Семеновна немного подумала, а потом решительно помотала головой.

– Нет. Участок она получила бесплатно, это было очень давно, когда предприятия и институты раздавали своим сотрудникам землю. А домишко потом построила. Конечно, не своими руками: нанимала людей. Да и какой там домишко – так, сараюшка! Комнатка и кухонька. Зато река совсем рядом, три минуты – и ты на пляже.

Нет, вряд ли Валя имела в виду дачу, когда говорила о наследстве, на которое тоже имеет право. Вот если бы Белкиной участок оставил отец, дедушка Амвросий, тогда совсем другое дело! А так Валентина никаких прав на участок Белкиной не имела, пока та была жива.

Но что-то же у нее было – то, о чем Валентина знала и на что предъявляла права?

– Валентина туда иногда ездила, в речке поплавать, позагорать. Правда, старалась там бывать в отсутствие Ады. Адочка была довольна, что Валя ездит туда, она помогала немного: поливала, кое-где сорняки дергала. А в последние два года Ада совсем слабая стала, уже не сажала ничего и почти не ездила на дачу. А Валя приезжала, купалась, малину собирала, вишню, яблоки рвала. У Ады там несколько деревьев растет, старые, правда, но понемножку плодоносят. А еще клубника у нее была, сладкая, как сахар. Но это давно было, сейчас, поди, вся повывелась, заросла. А еще виноград Адочка разводила…

Я кивала, слушая пространный рассказ Марьи Семеновны про дачные опыты Белкиной, и с трудом удерживалась, чтобы не зевнуть.

– Кстати, я Валентине ведро давала под вишню еще в прошлом году, – вдруг вспомнила моя собеседница. – Хорошее такое ведро, эмалированное, с цветами, новое совсем, а она все забывает вернуть. Просила ее, просила привезти, а она все: «Да на даче оно, теть Маш, а мне некогда туда ехать. Занята я сейчас». Все занята и занята, так и осталась я без ведра. Эмалированные ведра сейчас дорого стоят, это не пластик дешевый. Ты видела цены?

Я помотала головой. Сонливость мгновенно испарилась. А ведь это неплохая идея – побывать на даче Белкиной! Может, именно там и отыщется ключ к разгадке смерти Аделаиды и ее племянницы. Может, Валя оставила там что-нибудь, что позволит мне раскрыть эту тайну.

– В Расловке, говорите? – переспросила я. – У моей подруги там дача, и она давно зовет меня туда. Так что я могу ваше ведро по пути прихватить, когда поеду. Вот только ключа у меня нет от дачи Аделаиды Амвросиевны.

Не хочется, но придется лезть за ключом в опечатанную квартиру Белкиной. О том, чтобы отправиться в дом ее убитой племянницы, мне и думать не хотелось. Да и уверена: там до сих пор топчутся криминалисты.

– Да зачем ключ, Танечка, – обрадовалась Марья Семеновна. – Калитка на задвижку закрывается, нужно только руку просунуть между дощечками. А ключ в тайничке всегда лежит – в ямке под порожком. Поднимешь дощечку – а там ключ. Ада однажды ключ потеряла, а он у нее один был. Пришлось новый замок покупать. С тех пор один ключ она держит под порожком. И Валентине удобно.

– А не страшно было, что кто-нибудь в дом залезет?

– Да чего там брать, у Ады? Старую посуду, табуретки? Ну, если только плитку электрическую, ржавую, да кому она нужна?! Еще инвентарь кое-какой есть, лопата, грабли. Но никто никогда на это не покушался. В тех дачах, что ближе к станции, может, и воровали. А у Ады нашей ни разу гвоздя не унесли.

– Повезло, – согласилась я и засобиралась домой.

– Да ты же чай не допила, – огорчилась Марья Семеновна. – И варенье не съела.

– Спасибо, я уже напилась. А варенье у вас замечательное.

Мне не терпелось поскорей отправиться в Расловку. Петрова назвала мне станцию, на которой нужно выходить, и пояснила, как отыскать Адину дачу.

Перед поездкой в Расловку я решила подкрепиться кофе и внезапно обнаружила, что его запасы закончились. Придется по дороге заскочить в какой-нибудь магазин.