Светкину квартиру я покинула преображенной до неузнаваемости. На мне был рыжий парик а-ля Пугачева с такими длинными и густыми волосами, что лицо под ним казалось совсем маленьким. Из-под пушистой рыжей челки торчали огромные ресницы, заботливо наклеенные Светкой. Коралловые губы сердечком, персикового цвета скулы, Светкины леопардовые брюки и ее же черная, переливающаяся блузка с рукавами до локтя. В этом диком наряде и безумном макияже родная мама меня вряд ли узнала бы, а уж об остальных и говорить нечего. Довершали этот фантастический облик круглые, как глаза стрекозы, Светкины очки с темно-синими стеклами, которые можно в любую минуту снять, не рискуя быть опознанной.

Для полной маскировки я хотела позаимствовать у Светки зачуханный «Пежо» 1976 года выпуска, которым подруга страшно гордилась, а ей взамен оставить свой автомобиль. Но немного подумала и отказалась от этой затеи – ведь встреча с Гаврюшей мне больше не грозила, и шансы, что мою «девятку» распознают, уменьшились ровно вдвое.

Итак, кто же убил Гаврилова? Тот таинственный тип, что сидел на водительском месте во время моего похищения? Но почему? Какая кошка между ними пробежала? Или его убрала конкурирующая фирма?

Я очень рассчитывала, что после посещения поселка Радужный мне откроется истина.

На перекрестке улиц Октябрьская и Парижской коммуны я резко затормозила и выругалась. Зеленый передо мной еще только начал мигать, а какая-то нетерпеливая девица в красном платье уже рванула через дорогу. Не терпелось ей на тот свет. Ну и нахалка! Если б не она, я успела бы проскочить. Теперь же придется долго стоять, потому что этот светофор славится крайней нерасторопностью. Пробегая мимо, девушка повернула голову в мою сторону и ухмыльнулась. Я замерла от удивления.

Я ее узнала. Сомнений не было: это она, та самая девица, позвонившая в мою дверь в день убийства Аделаиды Белкиной. Только теперь на ней была не толстовка с надписью «Sexy girl», а сильно обтягивающее фигуру красное платье с рукавами три четверти, перехваченное на талии черным поясом. А вот она меня вряд ли узнала в этом маскарадном наряде, даже если в тот день и запомнила мое лицо.

Девушка вильнула задом и скрылась за дверью кафе «У Марины», угловой фасад которого выходил на обе улицы.

Наконец загорелся зеленый. Я медленно проехала перекресток и свернула направо. Зарулила во двор между двумя девятиэтажками, оставила машину и отправилась прямиком к кафе «У Марины».

В этот час в кафе было немноголюдно, но и не пусто. В небольшом зале у окна, выходившего на Парижскую коммуну, ворковала влюбленная парочка, сбоку от нее расположились родители с дочерью младшего школьного возраста. У стены устроились две бабушки-подружки, за ними – толстый юноша в очках, уписывающий за обе щеки котлеты с картошкой фри, при этом не отрывающий глаз от своего планшета.

Девушка в красном платье сидела у окна, выходившего на Октябрьскую. Я присела за неудобный столик в середине зала напротив заведения с буквами «М» и «Ж», прямо у девицы за спиной, и сняла очки. Передо мной была ее обтянутая красным узкая спина, тонкая шея с завитками светлых волос, стянутых в хвостик бархатной красной резинкой, расшитой фальшивым жемчугом. Когда девица поворачивала голову вправо, я видела ее ухо с маленькой золотой сережкой, щеку, уголок глаза с голубой радужкой и длинные, сильно накрашенные ресницы. Перед ней стояли высокий стакан с апельсиновым соком и тарелка с каким-то салатом, но она не прикасалась ни к еде, ни к питью. Девчонка почти неотрывно смотрела в окно и в нетерпении ерзала на деревянном стуле, обитом скользким черным коричневым дерматином, имитировавшим кожу. Казалось, что она ждет кого-то, а этот кто-то запаздывает. Несколько раз она подносила к уху сотовый и долго ждала, пока кто-то ответит. Но этот кто-то ни разу не потрудился ответить.

Я сидела и думала, что мне с ней делать. Наверняка у нее свидание с подружкой, такой же сопливой вертихвосткой, имеющей ту же дурную привычку – перебегать дорогу на красный свет. Слушать их пустой треп, а потом, когда они расстанутся, проводить ее до дома и прижать к стенке? Угрозами заставить признаться в убийстве Белкиной и краже портрета Маргариты Пармской? А если не признается? И что, если она ждет не подругу, а своего парня? Таскаться за ними до ночи, ожидая, когда девчонка останется одна?

Подошла официантка – анемичного вида тетка с пергидрольными волосами и кислым выражением лица. Я попросила кофе с пирожным. Услышав наш краткий разговор, блондинка в красном обернулась, ленивым взглядом скользнула по моему лицу и снова отвернулась к окну. Она не узнала во мне разъяренную водительницу в круглых стрекозьих очках, перед машиной которой только что самым наглым образом перебежала дорогу.

Мое предположение о подружке оказалось ошибочным. В кафе вошел высокий молодой мужчина. Он поглядел по сторонам, заметил девушку в красном платье и направился к ней.

Парень уселся боком к окну. К столику подошла сонная официантка, и дружок девицы в красном стал долго и придирчиво обсуждать с ней меню.

Я сделала вид, что всецело поглощена пирожным, а сама принялась искоса из-под опущенных фальшивых ресниц рассматривать нового посетителя. Интересный тип – из тех, что пользуется бешеной популярностью и у совсем молоденьких девушек, и у перезрелых дам, и у молодящихся бабушек. Светлые волосы, золотисто-карие глаза, выступающий вперед (на мой взгляд, даже излишне) волевой подбородок, располагающая улыбка. Спортивная фигура: узкие бедра, широкие плечи, обтянутые темно-серой футболкой, загорелые мускулистые руки. Наверное, из тренажерного зала не вылезает. Удивительно, но девушку его красота почему-то не трогала – она лишь на мгновение повернула к нему лицо, а потом снова уткнулась взглядом в свой салат. Как только официантка, приняв заказ, удалилась, девица с интонациями сварливой жены произнесла:

– Ты опоздал на целых двадцать минут.

Приветливая улыбка мгновенно сползла с лица парня.

– Попал в пробку. И нечего беситься, Юля, ты сама вечно опаздываешь, – сердито парировал он.

Эти двое, видимо, настолько осточертели друг другу, что мечтали расстаться, но оставались рядом по какой-то причине. Интересно, по какой? Штамп в паспорте? Совместный ребенок? Материальная зависимость в виде общей квартиры?

На Юлю его упреки не возымели никакого действия, она продолжала негромко, но довольно злобно укорять:

– А позвонить нельзя было? Ему плевать, что его ждут! Почему ты не отвечал на мои звонки?

Парень похлопал себя по карманам и с деланым удивлением воскликнул:

– Вот черт! Дома забыл.

– Ну, ясное дело, – фыркнула девица. – Всегда так.

Тут красавчик наконец потерял терпение. Он посмотрел по сторонам, увидел, что никто из посетителей не обращает на них внимания, стукнул ладонью по столу и зашипел:

– Знаешь, ты меня достала, рыбка моя. Чего тебе нужно?

Упоминание о рыбке заставило меня еще сильнее навострить уши. Я вжималась в кресло, мечтая стать невидимкой. Потом вынула из сумки сотовый и принялась сосредоточенно давить на кнопки, изображая, что набираю сообщение длиною в тысячу метров.

«Рыбка моя», – именно эти слова произнесла Ниночка, когда рассказывала о своем таинственном поклоннике.

– А то ты не знаешь, Денис, – хмыкнула Юля, оторвала глаза от недоеденного салата и в упор посмотрела на приятеля.

Первой моей реакцией было удивление. Ниночкиного парня звали Ромой, а не Денисом.

Рыбка моя? И что дальше? Некоторые зовут своих подруг зайками, другим нравятся птички, а кого-то больше устраивают рыбки.

Официантка приволокла поднос, заставленный посудой. Разговор на время прервался. Пергидрольная девица сгрузила тарелки на столик, и Денис с жадностью набросился на еду. Юля продолжала вяло пережевывать свой салат, было слышно, как ее вилка постукивает о тарелку.

Официантка переместилась ко мне и спросила, не нужно ли еще чего. Неизвестно, сколько еще мне придется тут просидеть. Поэтому я попросила принести еще кофе и еще пирожное. Анемичная работница кивнула и удалилась.

Значит, его зовут не Роман. Ну и что? Олега ведь тоже когда-то звали иначе. Почему бы и Денису не назваться Ромой, знакомясь с Ниной? В его паспорт Нина ведь не заглядывала, поверила на слово. И не нужно обвинять ее в легкомыслии: тот, кто подозревает каждого нового поклонника во лжи, будет коротать свои дни в одиночестве.

И вообще, может, он и не Денис вовсе?!

Стоп! Красавчика зовут Денисом, в этом можно не сомневаться. Юля – не простушка Ниночка. Паспорт своего дружка внимательно изучила, рассмотрела, обнюхала. Ушлая девица, из тех, кто не считает большим грехом залезть в чужой карман или в чужую квартиру. Это ведь она у нас является главной кандидаткой на роль убийцы?

Денис отодвинул от себя тарелку. И тотчас же молчавшая Юля опять принялась за свое. Однако теперь она говорила так тихо, что я с большим трудом могла разобрать лишь несколько слов: «обещал», «серый», «должен», «отдай». Слова «серый» и «должен» девушка повторила несколько раз.

Я терялась в догадках. Юлин приятель не отвечал, но с каждой минутой все больше мрачнел. Когда девчонка наконец умолкла, он, бросив в мою сторону молниеносный взгляд, наклонился низко над столом и сердитым шепотом стал что-то втолковывать своей подружке, отбивая такт пальцами правой руки по столу. Из его торопливой речи – если можно назвать речью свистящий шепот – мне удалось вычленить несколько слов, но они ровным счетом ничего не разъясняли. Это был все тот же «серый», а также «ладно» и «давай поедем». Можно, конечно, было попробовать угадать что-нибудь по губам, однако я старалась не задерживаться взглядом на его лице, чтобы не привлекать внимания к себе.

Когда он умолк и распрямил плечи, Юля кивнула и поднялась со стула. Она взяла со стола свою маленькую бордовую сумочку и с гордо поднятой головой и торжествующей улыбкой на устах прошагала к двери с буквами «М» и «Ж». Денис проводил ее долгим взглядом, в его глазах горела ярость.

Жаль, что по выражению лиц невозможно догадаться, о чем говорят люди. Тема беседы этой странной парочки осталась для меня загадкой. Слово «серый» не давало мне покоя. Что они имели в виду? Что может быть серым? Камень? Костюм? Или дом?

Я вспомнила дом, где меня держали пленницей. Он не был серым. Было темно, но мне все же удалось его рассмотреть. Хибару покрывала облупившаяся коричневая краска, и только пристройка, сколоченная из потемневших от времени и непогоды досок, была серой.

Подошла официантка. Денис расплатился за ужин, поднялся из-за стола и, не глядя по сторонам, пошагал к выходу из кафе. Я поманила официантку к себе и тоже попросила принести счет.

Мимо меня не спеша проплыла Юля. Вид у нее был довольный, как у кошки, получившей миску со сметаной. Девушка явно не торопилась к своему приятелю. Я оставила деньги за кофе и пирожные на столе и пошла за ней. На выходе притормозила, наблюдая за Юлей сквозь стеклянную дверь.

Девица подошла к краю тротуара и остановилась, поглядывая на дорогу. Вскоре рядом с ней притормозила белая иномарка. Юля открыла дверцу и с изяществом герцогини Кембриджской уселась на переднее сиденье.

Когда автомобиль проехал перекресток, я вышла из кафе и направилась к своей «девятке». Гнаться за парочкой смысла не было: я догадывалась, куда они направлялись. Именно по этой дороге похитители везли меня в поселок Радужный.

Я спокойно села за руль и поехала туда, откуда всего несколько дней назад сбежала.

Был вечер пятницы, город превратился в одну сплошную пробку, с безжалостностью раковой опухоли распространявшуюся по улицам. На выезде из города поток машин превратился в огромное разноцветное море, сверкавшее под лучами предвечернего солнца капотами и лобовыми стеклами. На антеннах, дворниках, зеркалах, как знамена, реяли еще не успевшие выцвести и пропитаться дорожной пылью георгиевские ленточки – напоминание о недавно прокатившемся по городу празднике. Мой автомобиль полз по шоссе со скоростью беременной гусеницы, из приоткрытого окна внутрь настойчиво лезли пыль, ароматы бензина и выхлопных газов.

Я закрыла окна, и сразу же в салоне начала сгущаться жаркая духота. Стянув с головы парик, я поймала недоуменный взгляд мужика в автомобиле слева. Светкина блузка безжалостно давила под мышками, и мне захотелось стащить и ее и показать мужику слева язык. Но я лишь вздохнула и открыла окна, позволив пропитанному пылью горячему воздуху заполнить салон.

Машины медленно тащились по шоссе, просвета между ними почти не было. Автомобильный поток начал рассеиваться, лишь когда до дороги, ведущей в Радужный, оставалось уже совсем немного.

Я поставила машину примерно в пятистах метрах от цели своего путешествия. Прижала ее вплотную к заброшенному дому с пустыми окнами-глазницами. С отвращением посмотрела на парик, лежавший на соседнем сиденье, и решила, что обойдусь без него. Взглянула в зеркало, встряхнула волосами и вышла из автомобиля.

Улицы, по которым я шла, были практически пусты, за все время мимо меня проехали две машины и прошагали четверо: всклокоченная рыжая собачонка в черном ошейнике, пошатывающийся старик, от которого за версту разило сивухой, и две немолодые тетки с авоськами. Тетки уже издали начали сверлить меня взглядами, но, поравнявшись, вежливо отвели глаза и принялись болтать между собой.

Дорога, которая в мое первое посещение этого славного местечка была мокрой, как болото, давно просохла. Ноги не вязли в грязи, зато тонули в пыли и в щебенке, которой кто-то любовно засыпал ямы и крупные выбоины. Мои босоножки утратили свою элегантность, не лучшим образом выглядели и Светкины леопардовые брюки. Я пожалела, что не надела кроссовки.

Пространство вокруг быстро наполняли сумерки, которые с каждой минутой становились все гуще и чернее. Вместе с ними на землю опускалась прохлада. В некоторых окнах уже горел свет.

Наконец, показался знакомый забор с провалом посередине. Я свернула во двор и увидела машину, белеющую во мраке. Стараясь ступать неслышно, подошла к ней и заглянула в окна. Белый «Форд Фокус» был пуст. Тогда я шагнула к деревьям, скрывавшим дом в глубине двора. Откуда-то сбоку лился слабый свет, просвечивающий сквозь густые ветви. Было тихо, как на кладбище.

В торце дома одиноко светилось окно. Пригнувшись, я подкралась поближе и присела на корточки, готовая в любую минуту юркнуть в кусты, окружавшие дом, и затаиться в спасительном мраке.

Через открытую форточку до меня донеслись приглушенные голоса, мужской и женский. Парочка ожесточенно спорила.

– Чего ты еще от меня хочешь? – в голосе Дениса звучал металл. – Я отдал тебе почти все старухины украшения.

– Ты же знаешь. Я хочу получить всю свою долю, – заныла Юля. – Неужели ты думал, что меня устроят эти жалкие украшения? Это все дерьмо, что ты мне дал. Из-за этого не стоило и огород городить. Слышишь?

Я не расслышала, что Денис буркнул в ответ. Юля продолжила:

– Почему ты не заставил эту девку отдать картину?

Я догадалась, что речь идет обо мне.

– У нее ее нет. Мы обшарили все.

– А где же она тогда?

– Не знаю, – отрезал Денис. – Понятия не имею. Это тебя нужно спросить. Это ведь ты ее оставила там.

– Я сделала за вас все, – разозлилась Юля. – А вам оставалось только забрать у той девки картину. Эта бестолочь ни о чем не догадалась.

Это я-то бестолочь? Ну погоди, красотка, я до тебя доберусь!

– Это я уже слышал. Ты повторяешься. Может, не такая уж она и бестолочь. Или…

– Что «или»? – спросила Юля.

– Или ты решила нас обуть, рыбка моя, – в голосе Дениса прозвучала угроза. – А ведь серый меня предупреждал!

Ну вот, опять серый! Мои ноги затекли, я распрямила их и села прямо на землю. Теперь понятно, что Серый – это Гаврилов, которого звали Сергеем, а никакой не дом и не камень.

– С таким же успехом я могу обвинить в крысятничестве и тебя. Или Серого. Кстати, где он?

– Не знаю. Второй день не выходит на связь. Дома его нет.

В ответе Дениса была какая-то фальшь, и Юля это заметила.

– С чего бы?

– Не знаю.

– Думаешь, это он? Продал картину и сбежал с деньгами?

– Почему нет? – сказал Денис. – Не только я имел выход на заказчиков.

– А ты не хотел бы поговорить с ними, с заказчиками?

– Бесполезно. Даже если картина уже у них, они нам в этом не признаются. Это люди не простые.

За стеной воцарилось молчание. Было слышно, как где-то неподалеку стрекочут цикады. Первой прервала молчание Юля:

– А знаешь, мне почему-то кажется, что ты врешь. Ты просто морочишь мне голову, чтобы не отдавать мою долю. Послушай меня. Если не отдашь то, что мне причитается, я пойду в полицию и все расскажу.

Денис с угрозой сказал:

– Да пожалуйста, иди. Это ведь ты убила старуху! Вколола ей снотворное, а потом ударила вазой по голове. По собственной инициативе, между прочим. Тебя никто не просил бить ее по голове, ты все испортила, идиотка!

Юля, похоже, испугалась, потому что, когда она снова заговорила, в ее голосе уже не было нахальной уверенности:

– Я же вам объясняла: старуха была здоровая, как лошадь. Она очнулась, когда я вынимала эти проклятые скрепки из деревяшки, и стала на меня смотреть. Мне пришлось ее ударить. Я испугалась.

– Ты завалила все дело. Зачем ты полезла в соседскую квартиру? Да еще и картину там бросила.

– Не бросила, а спрятала. А как бы ты на моем месте поступил? Кто-то вызвал полицию. Я сама видела их, в окно.

– Ты просто дура набитая, – злобно произнес Денис. – Ты все испортила. Дело было верное, тщательно продуманное. Если б не ты…

Юле, к которой уже вернулась уверенность, перебила:

– Отдай мою долю, и расстанемся по-хорошему. А потом разбирайся с Серым сколько угодно. Имей в виду: если я признаюсь, что ударила бабку, мало вам не покажется. Ты, кстати, больше получишь. Как организатор. Не забывай: я женщина, а женщинам много не дают. Это ты организатор преступной группы. Ты меня заставил.

– Этого ты не докажешь. А вот то, что старуху пришила ты, – доказать проще простого.

– Ошибаешься. Я подстраховалась. Записала один из наших разговоров на диктофон. Тогда, когда ты выкладывал свой блестящий план. Болтал как попугай, а мы слушали.

Девушка засмеялась. В этот момент Денис, наверное, заскрежетал зубами, но я этих звуков не услышала.

Я нисколько не сомневалась, что Юля блефует. Не стала бы эта юная дурочка обзаводиться диктофоном только для того, чтобы записать, как главарь их шайки раскрывает подельникам все детали планируемого преступления. Но Денис, как ни странно, ей поверил. После Юлиных слов в комнате что-то грохнуло, а потом девушка дико завизжала.

Борьба продолжалась недолго – справиться с маленькой, хрупкой Юлей мог бы даже подросток. Я услышала искаженный ненавистью голос Дениса:

– Где ты спрятала запись? Признавайся, сука! Если скажешь, я ничего тебе не сделаю. Обещаю. Отвезу домой в целости и сохранности, даже побрякушки старухины оставлю.

Девушка молчала. Прошли долгие минуты, прежде чем она задушенным голосом просипела:

– Развяжи меня.

– И не подумаю. Сначала скажи, где запись. Иначе пойдешь вслед за Серым.

И тут мне стало по-настоящему страшно за Юлю. Эта жадная и глупая девица, лишившая жизни беспомощную старуху, в нормальном человеке не вызвала бы добрых чувств, но просто сидеть и ждать, пока ее убьют, я не могла. И еще: Денис только что признался, что прикончил Гаврюшу.

Нет, он не отпустит Юлю. Убьет, как только поймет, что ее слова о записи – просто блеф. Девица, как видно, тоже об этом догадалась. Дрожащим голосом она принялась сбивчиво объяснять, что отдала флешку с записью Варе.

– Какой еще Варе? – грозно прорычал Денис.

– Ты ее не знаешь, – пискнула Юля.

– Адрес говори.

– Не знаю я адрес, – заторопилась Юля, – но могу показать, где она живет, если ты меня отвезешь туда. Это в центре.

Повисло молчание, наверное, Денис размышлял, как поступить. Наконец Юля прерывающимся голосом спросила:

– Что с Серым? Ты убил его?

Я почему-то думала, что он начнет отпираться, говорить, что она его не так поняла, что с Серым все в порядке, он уехал на рыбалку, но скоро вернется. Однако Денис будничным тоном, словно они обсуждали меню в ресторане, сказал:

– Терпеть не могу крови, ну, не люблю на нее смотреть, и все тут. Но мне пришлось пристрелить Гаврюшу. А знаешь почему? Он вел себя так же, как ты, рыбка моя. Стал меня шантажировать, угрожать. Требовать свою долю. Дурак. Пришлось его убрать. А что мне оставалось делать? Ждать, пока он убьет меня? А потом мне пришлось отмывать машину. Ты не представляешь, как это было противно – очищать машину от его присутствия. Но с тобой такой промашки не выйдет, рыбка моя. Ты останешься тут, в этом славном доме. Жалею, что не привез его сюда. Тут, в погребе, и для него нашлось бы местечко. И никто никогда об этом бы не узнал.

Девушка громко всхлипнула. Денис продолжил:

– Погреб здесь большой, раньше в нем держали соленья и картошку. Этот дом достался мне от двоюродного деда. У него не было детей. Старый хрыч любил копаться в земле. Кстати, там, в погребе, еще остались пустые банки. Да ты и сама их увидишь. Скоро мы туда пойдем.

Он засмеялся. Этот тип явно испытывал удовольствие, запугивая девчонку. Юля зарыдала.

– Не реви, мне это не нравится, – недовольно проворчал Денис. – Ты мне надоела. И зачем я только с тобой связался? Прав был Серый, ох, как прав! Никакого от тебя, дуры, проку, одни убытки.

Некоторое время до меня доносились лишь приглушенные Юлины рыданья. Потом Денис снова заговорил:

– Никуда мы не поедем, даже не рассчитывай на это. Да и зачем тебе? У тебя, рыбка моя, выбор небольшой: навсегда остаться тут, в уютном прохладном погребе, или попасть на нары. Что выберешь?

Юля заплакала в голос, а Денис шикнул на нее и продолжил:

– Выбирай погреб. В тюрьме тебе не понравится, это я тебе точно говорю. Ты треснула бабушку по голове, так что на снисхождение можешь не рассчитывать.

– А ты убил Серого, – сказала Юля.

– А кто об этом знает-то, о Сером? Ты? Но ты никому не расскажешь, рыбка моя, потому что я тебя отсюда не выпущу.

– Я никому не скажу, честное слово, только отпусти меня, пожалуйста, – взмолилась девушка.

– Ладно, я подумаю. Может, и вправду отпущу. – Денис помолчал немного, а потом произнес: – А может, и нет. Наверное, мне все же придется убить тебя, рыбка моя. Мне так будет спокойнее.

Я снова услышала тихий плач, а затем голос Дениса:

– Мне не дает покоя этот твой проклятый диктофон. Признайся, ты все придумала, детка?

Юля только всхлипнула. Не сомневаюсь, что она понимала: как только она заикнется, что никакого диктофона не было, ее дружок перережет ей горло. Хотя нет, это вряд ли. Он сам признался, что терпеть не может крови. Скорее всего, он застрелит ее, как Гаврюшу. Или задушит, а потом закопает в погребе. Она молчала, не зная, что бы такое придумать, чтобы выкрутиться из этой ситуации, а подсказать ей я не могла. Если б можно было передавать мысли на расстоянии!

– Знаешь, что я придумал? – с наигранной веселостью сказал Денис. – Нам незачем ехать к твоей Варе. Давай так. Ты ей позвонишь, попросишь привезти флешку, к примеру, в то же кафе, «У Марины». Я заберу у нее запись, прослушаю, уничтожу, а потом вернусь за тобой и отвезу домой. Идет?

Послышалась какая-то возня: наверное, Денис доставал телефон из сумочки Юли. Потом я снова услышала его голос, на этот раз в нем звенели угрожающие нотки:

– Так-так. А нет тут никакой Вари. Или ты забила ее по фамилии?

– Ее телефона там нет, – чуть слышно пролепетала Юля.

– Дас ист фантастиш! У твоей Вари нет телефона?

– Нет. То есть он есть, но у меня не забит. Я помню ее домашний. Это… 35… 70… Нет, кажется, 75…

Она умолкла.

– Мне надоело твое вранье! – Денис рявкнул так, что я чуть не подпрыгнула от неожиданности. – Ты просто тянешь время! Нет никакой Вари, и записи тоже нет. А знаешь, будет лучше, если ты останешься тут, в этом славном доме, в погребе. Тогда никаких проблем у меня больше не будет. И у тебя, кстати, тоже. Никто не посадит тебя за убийство старухи.

И он засмеялся так, будто удачно пошутил.

– Пожалуйста, не убивай меня, – заплакала Юля. – Я вспомню номер. Я забыла, но я обязательно вспомню. Дай мне немного подумать. Диктофон есть, и, если я не появлюсь дома, Варя отнесет его в полицию.

– Ладно, не вой. Только имей в виду: вспоминать будешь в погребе. Думаю, там память к тебе быстро вернется. И не реви, никто тебя убивать не собирается. Пока. Посидишь часок-другой в темноте и вспомнишь. Да умолкни ты!

Потом я услышала звуки шагов и грохот падающего стула. Заскрипела дверь, а затем наступила тишина. Хозяин старой хибары, как паук из сказки Чуковского, утащил свою жертву в погреб.