Володька был явно не в духе. Или сильно занят. А может, и то и другое сразу.

– Как дела, Иванова? – кисло спросил Киря, и я догадалась, что в его кабинете кто-то есть. – Опять идешь по следу? Только не говори, что звонишь, чтобы поздравить меня с праздником.

В трубке раздался короткий хрюкающий смешок, и я на всякий случай покосилась на календарь с лошадиной мордой, висевший на стене. Майские праздники благополучно завершились; день российской полиции, бывшей милиции, – слякотной осенью, а Кирин день рождения и того позже – зимой. Так что поздравлять его было не с чем. Но я на всякий случай сказала:

– А вот на это даже не надейся, Володька!

– Ладно, давай, не тяни резину, говори, что нужно. Извини, но я сейчас занят по горло. Весь в заботах, даже кофе хлебнуть некогда.

Мой давний друг, подполковник Владимир Сергеевич Кирьянов, всегда занят и всегда по горло. Но это вовсе не причина, чтобы отказать старинной приятельнице в помощи.

Кофе? А ведь это отличная идея, Кирьянов! Озвучить свою просьбу по телефону я не могу. Как вживую вижу твое возмущенное лицо и слышу вопли: «Нет, Таня, нет! Этого я сделать не могу, при всей своей любви к тебе, золотая ты моя!»

– Володь, ты только скажи, когда там у тебя промежуток в заботах намечается, я подъеду и угощу тебя кофе. Знаю одно заведение недалеко от вас, там подают роскошный кофе. Заодно и поговорим.

– Я и сам знаю это заведение, Иванова, и сам могу тебя угостить, – хмыкнул Киря. – Ну, да ладно, от тебя не отвяжешься. Давай подгребай к часу, прямо в «Жирафу». Принесешь бумаги к двум часам, ясно?

– Какие еще бумаги, Володь? – удивилась я.

– Это я не тебе, Иванова. Но имей в виду, у тебя будет всего полчаса. Это уже тебе, Татьяна. Так что заранее составь свое ходатайство, четко и ясно. Желательно в письменном виде, – хохотнул он и отключился.

До часа была еще уйма времени, и я решила позвонить по номеру, нацарапанному Аделаидой на обоях. Как ни странно, на звонок ответили сразу.

– Валентина? – спросила я строгим голосом.

– Да, я, – ответили из трубки. – А вы кто?

– Я следователь прокуратуры Иванова Татьяна Александровна. Хотелось бы с вами сегодня встретиться, поговорить о вашей тете Аделаиде Амвросиевне Белкиной. Когда к вам можно подъехать?

– А чего ко мне подъезжать? – не слишком радостно сказала тетка на другом конце провода. – У меня уже была беседа со следователем.

– Да, из следственного комитета. А я из прокуратуры.

– Ладно, приходите, – без особого энтузиазма согласилась Валентина, – только я через десять минут ухожу на работу. Дома буду в восемь вечера.

– Хорошо, я приду в восемь. Скажите мне ваш адрес.

Валентину эта просьба не удивила, она не поинтересовалась, почему это следователь Иванова, знающая ее телефон, поленилась пробить по базе адрес. Женщина скороговоркой продиктовала свой адрес и попросила, чтобы я пришла не в восемь, а на десять-пятнадцать минут позже, чтобы она успела переодеться. Я согласилась, но про себя подумала: «Ага, как же! Чтоб ты успела как следует подготовиться к моему приходу, понадежнее спрятать улики и придумать какую-нибудь ложь! Не выйдет, милая! При допросе свидетелей и подозреваемых самое главное – эффект неожиданности».

Положив трубку на место, я стала собираться на встречу с Кирей.

В кафе я вошла ровно в 13.00, но Володьки, конечно же, там еще не было. Он появился только через пятнадцать минут, когда я уже приканчивала корзиночку с вишней и допивала кофе. Вместо приветствия Киря сказал:

– А ты все хорошеешь и хорошеешь, Танюха. Как это тебе удается?

Я в ответ только улыбнулась одной из самых ослепительных своих улыбок.

– Ну, говори, чего тебе принести, Иванова?

– Чашечку капучино, Кирьянов.

Через несколько минут Володька явился с подносом, заставленным кофейными чашками и тарелками со всевозможной выпечкой.

– Попробуй вот этот пирожок, Татьяна. Вкуснятина, язык проглотить можно.

– Не хочу. А за кофе спасибо.

– Ну, давай, высказывай свои пожелания, старуха.

– Ладно, ты ешь, Володь, а я пока буду вводить тебя в курс дела.

Киря кивнул, окинул жадным взором поднос, выбрал большой румяный пирожок и впился в него зубами.

Рот у него был все еще набит, когда я закончила свое печальное повествование:

– Ты, конечно же, понимаешь, что Нина никого не могла убить. Она не способна на убийство.

– Ошибаешься, Татьяна. На убийство способны все. Различие только в мотивах.

– Ну, это ты загнул, Володя, – хмыкнула я. – Мы вот с тобой хорошие люди, но при определенных условиях я не поручусь ни за одного из нас. Но на все сто процентов уверена: есть и те, кто…

– Нету, голубушка, нету, – перебил меня Киря. – Ладно, оставим теорию, перейдем к практике. Что ты от меня-то хочешь, Иванова?

– Я должна поговорить с Ниной. Я уверена, что докажу ее невиновность…

– Ну конечно, ты же самый лучший следователь, Иванова!

– Не перебивай меня, Кирьянов. Не буду хвастаться, но это действительно так. Я очень хороший следователь, но, чтобы доказать, что Нина не убивала, мне нужно с ней поговорить, задать несколько вопросов. И ты, Володя, должен организовать свидание с ней, и как можно скорее. Я должна увидеться с ней… ну, скажем, завтра.

Услышав эти слова, Володька чуть не подавился четвертым по счету пирожком.

– Ты с ума сошла, Иванова! Нет, вы послушайте ее, люди добрые, – шипел Киря, хотя никаких добрых людей, кроме нас, за нашим столиком не было. – О каком «завтра» ты говоришь, золотая моя? Это ж сдохнуть можно! Не то что завтра, а вообще организовать свидание с задержанным невероятно сложно, а ей «завтра» подавай! Даже мать к ней не пустят, а о тебе и говорить нечего. Нет и нет, даже и не проси!

– Володечка, милый, ну ты же все можешь, я знаю!

– Я не бог, – буркнул он.

– Но ты же знаток своего дела. Величайший ум вселенной. Самый лучший друг, – я уже не знала, как подлизаться к Кирьянову, чтобы он что-нибудь придумал ради спасения бедной Ниночки.

– Не надо мне льстить, Иванова. Зря стараешься. Вот если бы она была в СИЗО, тогда было бы о чем говорить.

– А адвокат? Ведь он имеет право на свидание.

– Но ты же не адвокат, Татьяна.

– А если я стану им?

– К завтрашнему дню?

– Ну да.

– Ты толкаешь меня на преступление, – он посмотрел на часы. – Но нет, это невозможно. Пора бежать, извини. Мне очень жаль, что не смог ничем тебе помочь, Таня.

Киря отодвинул стул, тяжело поднялся из-за стола, виновато покосился на меня и зашагал к выходу.

– Может, все-таки что-нибудь придумаешь, – с надеждой бросила я ему в спину.

Он не оглянулся, не знаю даже, услышал или нет. Но я не унывала: Киря не раз говорил, что ничего не может сделать, а потом что-нибудь да придумывал. Кирьянов и в самом деле один из величайших умов вселенной. После меня, конечно же.

Следующие три часа я провела с приятностью и пользой: ходила по магазинам. Домой приехала с кучей сумок, пакетов и пакетиков.

На этот раз никаких неприятных сюрпризов не было: дверь открылась сразу, все вещи, в том числе и Олегов фотоаппарат, лежали на своих местах. Олега еще не было.

Ровно в восемь я позвонила в дверь Валентины. Мне долго не открывали, но когда я уже собралась вызвать лифт, дверь чуть приоткрылась и женский голос спросил:

– Вам кого?

Я приложила к щели липовое удостоверением и четко произнесла:

– Следователь Татьяна Иванова.

Дверь распахнулась шире, и я увидела круглое лицо, обрамленное вытравленными кудряшками. Не давая хозяйке опомниться, я шагнула в квартиру и тоном, не терпящим возражений, произнесла:

– Вы Валентина?

Надо было бы добавить фамилию, но я ее, к сожалению, не знала.

Женщина кивнула. На вид ей было лет сорок – сорок пять. Одета она была в махровый халат, когда-то белый, а теперь серовато-желтый. И этот халат, и растрепанные светлые кудряшки, и выпуклые бледно-голубые глаза, испуганно на меня взиравшие, придавали Валентине какой-то овечий вид. Неужели она и впрямь прятала улики, когда я позвонила в дверь?

Я вошла в квартиру, быстро осмотрелась и решительно направилась к столу, стоявшему посреди комнаты. Села на стул, вынула из сумки блокнот, шариковую ручку и сказала:

– Позвольте ваш паспорт.

Валентина вышла из комнаты, а через минуту вернулась с паспортом, из которого я старательно переписала все данные.

Опасливо на меня поглядывая, она присела на краешек стула.

– Скажите, Валентина Эдуардовна, кем приходится вам Аделаида Амвросиевна Белкина?

– Теткой, – ответила она, глядя на меня, как кролик на удава. – Они с моей матерью были сестрами, но не родными, а по отцу. Матери у них были разные. Когда дед, Амвросий, овдовел, Аделаиде было десять. Он снова женился.

Она говорила торопливо и сбивчиво, как будто боялась, что ей не поверят.

– От кого вы узнали о смерти Белкиной? – спросила я.

– От следователя. Меня вызывали на опознание.

Ну что ж, зайдем с другой стороны.

– А где вы, Валентина Эдуардовна, были вчера утром?

Когда именно убили Белкину, я не знала, поэтому точное время опустила.

– До обеда я была дома.

– А кто может это подтвердить?

Валя растерянно заморгала:

– Не знаю. Я была дома одна.

– Когда вы в последний раз навещали свою тетю?

Она думала довольно долго, напряженно морща лоб.

– Кажется, в начале апреля. Или в конце марта. Может, в середине. Точно не помню.

– А почему с тех пор больше не приходили? Она ведь была очень пожилая и нуждалась в помощи родных.

Тут Валентину прорвало:

– А вы, вот вы видели мою тетку? Вы ее знали?

Я чуть было не сказала, что и знала, и видела, но вовремя вспомнила, что я следователь прокуратуры Татьяна Александровна Иванова, а не просто милая девушка Таня, соседка Аделаиды Белкиной.

– Вам легко спрашивать, вы не знали эту ведьму, прости меня господи! Два года назад, зимой, в самые морозы, у нас в доме полетело отопление, и я попросилась к ней пожить. Да лучше бы я тут мерзла! Вы не представляете, как Аделаида мучила меня, как она надо мной измывалась! Но я молчала. А куда было деваться? Я покупала для нее продукты на свои деньги, делала все, что ей хочется. Думаете, она хоть раз сказала мне спасибо? Нет, я слышала от этой капризной старухи одни только попреки и обвинения. «Ты, Валентина, дура! Ты, Валентина, лентяйка! Потому-то и мужа у тебя нет, кому ты нужна с такой рожей!» – Валя так похоже имитировала жесты и интонации голоса Белкиной, что я чуть не прыснула.

– А кто виноват, что я одна? Она и виновата, старая карга, – захныкала Валентина.

И тут я поняла, что сейчас Валя сама выложит мне мотив, и тогда доказать, что Нина Петрушина не убивала Аделаиду, станет делом плевым. Но Валя замолчала, и я осторожно спросила:

– И что же она сделала, ваша тетя?

Валя буркнула:

– Ну ладно, расскажу. Чтобы вы поняли всю подлость моей тетки.

Аделаида терпеть не могла свою младшую сестру, мать Валентины. Зато с зятем очень быстро нашла общий язык. Как ни странно, она имела на него огромное влияние, возможно, оттого, что в спорах всегда поддерживала его, а не собственную сестру. Когда пятнадцать лет назад мать Вали умерла, отец окончательно попал под пяту свояченицы.

– Слушай, что тетя тебе говорит, дочка. Она у нас женщина умная, плохого не посоветует, – учил Валю папаша.

Валя молча злилась, но ни отцу, ни тетке прямо не перечила, предпочитая поступать по-своему. Но однажды Белкина так грубо и нагло влезла в дела племянницы, что разрушила все ее надежды на светлое будущее. Впрочем, о том, что виной ее несчастий стала тетушка, девушка очень долго не догадывалась.

Уже в школе Валя страстно мечтала избавиться от назойливой родительской опеки. Единственным путем к свободе, как ей тогда казалось, было замужество, но с этим Валентине не повезло. Некрасивая, очень застенчивая, она не интересовала молодых людей. Никто не приглашал ее на свидания и не дарил ей цветов. Но однажды и в Валину скромную дверь постучалось счастье.

Счастье звалось Колей, работало оно электриком. Валин отец пригласил парня починить искрившую проводку. Стоило отцу или дочери включить в сеть два электроприбора одновременно, как пробки мгновенно вылетали и квартира погружалась в темноту.

Коля не был красавцем. Ему, как и Вале к тому времени, было уже за тридцать. Он был лысоват, отягощен пивным брюшком и язвой желудка. Но Валентине он приглянулся, возможно, потому, что стал первым мужчиной, одарившим ее комплиментом («Девушка, вы так хорошо улыбаетесь») и пригласившим на свидание. Сначала они пошли в кино, затем в кафе-мороженое. А потом Коля познакомил Валю с мамой. Хотя был он уже не первой молодости, как и многие другие российские холостяки, проживал в одной квартире с родительницей. В общем-то, Колю это устраивало: мама стирала его носки, гладила рубашки, жарила любимые котлеты. Но о женитьбе он все равно подумывал.

Валя маме не понравилась сразу. Справедливости ради следует сказать, что в целом мире не нашлось бы девушки, которая смогла бы очаровать Колину мамашу. Мама не хотела отдавать своего Коленьку, свою кровиночку, никому. Нет, в принципе, к девушкам она относилась хорошо, была с ними мила, если, конечно, они не строили матримониальных планов в отношении ее сына. Вообще-то она была не против его женитьбы, но рассматривала ее как нечто такое отдаленное, что об этом даже и говорить не стоило. Разумеется, когда-нибудь ее сынок женится, у него будут дети. Она не против. Но пусть это случится когда-нибудь потом.

Если Коля с кем-нибудь знакомился и (о, ужас!) осмеливался заговорить о женитьбе, с мамой случалась истерика, плавно переходящая в гипертонический криз или предынфарктное состояние.

Выслушивая очередной упрек врачихи «Скорой» в свой адрес, Коля на время покорялся судьбе. А через какое-то время, видя, что мама опять бодра и весела и опять жарит на кухне его любимые котлеты, бедняга снова начинал мечтать о любви и семье. Встречая новую девушку, думал: «Чем черт не шутит, а вдруг Оля (Аня, Марина, Наташа) понравится маме? Вдруг мама именно в ней почувствует родственную душу?» Но все опять завершалась вызовом «Скорой».

Однако с Валей все было не так. То ли он действительно в нее влюбился, то ли понял, глядя на себя в зеркало, что если не женится сейчас, то уже никогда не женится. Но как только мама завела свою любимую песню: «Она тебе не пара, сынок» – сын стукнул кулаком по столу и заявил, что они с Валей поженятся, даже если весь мир рухнет, и если мама будет против, он уйдет из дома, и они с Валей поселятся в шалаше на окраине Тарасова.

Мама поняла, что сын закусил удила, и на этот раз истерики не помогут. Она на время затаилась.

После недолгих раздумий мама решила поменять тактику. Когда она, стоя над сковородой со шкворчащими котлетами, соображала, как разрушить Колины планы и отвадить его от мерзкой девицы, в дверь позвонили.

Приход Валиной тетушки оказался как нельзя кстати. Мама окинула настороженным взором гостью, и в ее сердце затеплилась слабая надежда.

К знакомству с матерью жениха Белкина готовилась тщательно. Она догадалась, что фразами «Валя грязнуля» и «Валя лентяйка» тут не обойдешься.

– Я рада, что наша Валюша выходит замуж за вашего сына, – начала она медовым голосом и сразу же подметила, как хозяйку передернуло. – Это чудесно! Ваш сынок – славный мальчик. И мне, и Валиному папе он очень нравится. Единственное, что меня беспокоит, – это здоровье наших будущих внуков.

Колина мама смотрела на гостью вопросительно. Здоровье каких-то мифических внуков ее не волновало. До сегодняшнего дня ей даже в голову не приходило, что в ненавистном ей браке могут родиться какие-то дети.

– Даже не знаю, как об этом сказать, – потупила глаза Белкина. – Понимаете… Мы никому об этом не говорили. Но тут такое дело…

Колина мама в нетерпении заерзала на стуле:

– Не тяните, говорите. Так в чем дело?

– Только, пожалуйста, не говорите Валюше, а то у нее случится приступ. Мне больно об этом говорить. Валина мама, моя незабвенная, любимая младшая сестра, давно умерла, и я заменила девочке мать. Я в ответе за ее будущее, – Белкина возвела очи к потолку. – Мне очень хочется, чтобы племянница была счастлива. Но, понимаете, бедная девочка страдает шизофренией. Вялотекущей. В любой момент у нее может случиться обострение. Так говорят врачи. Поэтому-то я и заговорила о детях. В этом браке не должно быть детей.

Аделаиде Амвросиевне хотелось добавить, что этого брака вообще быть не должно, но она боялась перегнуть палку.

Колина мама изо всех сил пыталась принять сочувственный вид, хотя душа ее ликовала. Она воскликнула:

– Боже, как не повезло! А ведь мне ваша Валюша так нравится, так нравится! Вот горе-то какое! И давно это у нее?

– С тринадцати лет. Вы не представляете, что нам с Валиным папой приходится переживать, когда у девочки случается приступ. Несчастная моя сестра, это болезнь дочери свела ее в могилу. Я так любила свою бедную сестру! – Аделаида достала из сумки носовой платок и приложила его к сухим глазам.

Колина мама была готова плакать от счастья. Теперь ее сыну не отвертеться. Как бы он ни относился к Вале, не станет же он жениться на шизофреничке! А если и захочет, любящая мамочка легко убедит его в том, что совершить такую глупость может только полный идиот.

На следующий день Коля к Вале не пришел, хотя и обещал. И не позвонил. Валя сама ему позвонила, но трубку взяла мама, которая ответила, что сына дома нет, а когда будет – неизвестно. Передать, чтобы он Вале перезвонил? Да, милая, обязательно передам.

Валя звонила любимому еще несколько раз, но трубку всегда брала мама и всегда говорила одни и те же слова: «Коленьки нет дома, когда вернется – не знаю». Мобильных в те времена еще не было, так что поймать бывшего жениха врасплох шансов у Валентины не было.

Однажды брошенная невеста приехала к Коле домой, чтобы поговорить. Если он ее больше не любит, пусть прямо об этом скажет. Однако бывшего жениха она так и не увидела: дальше порога мамаша ее не пустила. Валя не понимала, почему он так с ней поступил. Она бы поняла (во всяком случае, ей тогда казалось, что поняла бы), если бы он честно ей признался: «Прости, полюбил другую». Но исчезнуть вот так, без всяких объяснений…

Поведав мне эту историю, женщина умолкла. Я посмотрела на нее с жалостью. Бедная наивная овечка! Именно так эти коварные мужчины и исчезают из нашей жизни: без объяснений и последнего «прости». Они просто боятся скандалов и обвинений. Хотя маминого сыночка Колю понять можно: мало у кого из мужчин хватит смелости сказать девушке, что жизнь с ней невозможна из-за ее душевной болезни.

Я сказала:

– Очень вам сочувствую. Но откуда вы узнали, что ваши отношения с Николаем разрушила тетя?

Валентина горько вздохнула:

– Отец рассказал незадолго до смерти. Он был тяжело болен и, наверное, решил облегчить душу, повиниться передо мной. Жалел, что поддержал тетку. Она напела ему, что Коля мне не пара. Зачем мне муж – простой электрик без высшего образования. Наврала, что он из семьи алкоголиков, и папа испугался. Он всегда Аделаиду слушал и верил ей. Он плакал, говорил, что я остаюсь совсем одна. Он добрый был, мой папа. Это тетка все испортила!

Валины глаза гневно сверкнули.

Оказывается, Аделаида была та еще штучка! А у тихони Валентины был повод ненавидеть тетку. Ну чем не мотив для убийства?

– А когда вы узнали об этом? – осторожно спросила я.

– О том, что тетка побывала у Колиной матери? Где-то за неделю до папиной смерти. Папы не стало три года назад.

Что же это получается: Валентина знала о подлом поступке тетки три года, но убила ее только сейчас? Неужели она хранила ненависть в душе в течение трех лет, а потом пришла и стукнула собственную тетю вазой по голове? Неужели можно три года ненавидеть человека, но общаться с ним, а затем прийти и убить? Может, ненависть внезапно выплеснулась, переполнив душу, когда в нее упала какая-то последняя капля?

Но даже если и так, тебе, Таня, придется доказывать виновность племянницы Белкиной. А это очень и очень не просто, ведь следов на месте преступления она не оставила. Могла ли эта тихоня, скромная серая мышка так тщательно все продумать и не оставить в квартире никаких следов? Или я все же ошибаюсь, иду по неверному следу?

– Значит, вы узнали о визите тетки к матери Николая примерно три года назад, – уточнила я. – И вы свою родственницу простили?

– Простила, – подтвердила Валя. – А куда ж деваться? Она моя тетя.

– А почему вы перестали к ней приходить с конца марта?

– Она сама меня выгнала. И велела больше не приходить.

– Почему?

Валентина еле заметно вздрогнула и сказала:

– Понятия не имею. Была не в духе, говорила гадости, я возмутилась, и она меня прогнала.

Было ясно, что она врет. Что-то произошло между теткой и племянницей.

– Это все вопросы? – спросила Валентина. – Я очень устала на работе.

– Еще парочка вопросов, и я вас покину. У вашей тети были какие-то ценности? Дорогие украшения, предметы искусства, картины известных художников?

Говоря это, я пыталась поймать Валин взгляд, почувствовать какой-нибудь неуловимый сигнал, но она сидела, ссутулившись и опустив глаза к полу. И все же я увидела, как чуть заметно вздрогнули ее поникшие плечи. Уже теплее, молодец, Таня!

– Да ничего такого у нее не было. Так, золотые украшения, ширпотреб.

Я вспомнила про старинные серьги с агатами, доставшиеся Аделаиде от матери. Нет, Валентина явно что-то скрывает. Эх, если б у меня была возможность обыскать ее квартиру!

А ведь это мысль! Что, если прийти сюда, когда хозяйка на работе, и пошарить по укромным уголкам? Наверняка найдется что-нибудь интересное.

Я спросила:

– Скажите, а у вашей тети есть другие родственники, кроме вас?

Немного подумав, Валентина ответила:

– Был у нее двоюродный брат по матери, я ведь говорила, что матери у моей мамы и Аделаиды были разные. Жил с семьей где-то на севере. В Сибири, что ли. Но он давно умер.

– Может, у него остались дети?

– Погодите-ка, – Валентина встала и вышла из комнаты.

Через минуту она вернулась с альбомом в красном плюшевом переплете. Открыла его, но, прежде чем дать мне, быстро вынула маленький картонный прямоугольник – фотографию – и сунула под диванную подушку. А потом опасливо покосилась на меня, пытаясь понять, заметила ли я эти манипуляции. Но я успела отвести взгляд в сторону и принялась рассматривать металлическую вазочку, покрытую причудливым орнаментом, в шкафу за стеклом. Нет, определенно я должна вернуться в эту квартиру, когда ее хозяйки не будет дома!

– Вот, это ее брат, – Валентина осторожно вытащила фотографию из уголков и перевернула на другую сторону, показывая мне косую размашистую надпись: «Адочке от брата. 1996 г.». Она ее маме приносила показать, да оставила тут и больше про нее не вспоминала.

Снимок был сделан в квартире. На диване, на фоне ковра с причудливыми, узорами сидели четверо: мужчина средних лет с усталыми глазами, довольно приятная женщина, старательно улыбавшаяся в объектив, и двое детей – худенький мальчик лет двенадцати и щекастый младенец в розовом платьице и с белым пышным бантом, непонятно как державшимся на почти лысой круглой головке. Девочка сидела на коленях у матери.

– Значит, брат вашей тети умер?

– Да, – подтвердила Валя, – где-то в конце девяностых разбился на машине вместе с женой.

– А дети?

– Детей с ними не было, слава богу.

Значит, дети остались живы, и теперь они уже взрослые. И могут претендовать на Аделаидину квартиру. А что, если это вовсе не Валентина убила свою тетку? Я хотела спросить ее, не знает ли она что-то об этих детях, но тут позвонил Киря:

– Ну, Иванова, пляши! Завтра в два у тебя свидание. Догадайся с кем.

– Уже догадалась. Вся сияю от счастья.

– Заедешь ко мне за документом. Ну, ты поняла, о чем я, везучая ты моя?

– Все поняла, начальник. Спасибо тебе огромное, ты настоящий друг.

– Спасибом не отделаешься, и не мечтай.

– Да-да, за мной должок, Володя.

Судя по эзоповой речи, Киря звонит с работы и боится сболтнуть лишнее. Остерегается чужих ушей даже когда один в кабинете и рядом не трется кто-то из подчиненных. И я его понимаю: если кто-нибудь узнает, что он собирается на время одолжить мне адвокатские корочки, ему не поздоровится. Спасибо тебе, заботливый ты мой!

А жизнь-то налаживается, Танюша! Очень довольная, я распрощалась с Валентиной и поехала домой.

Жизнь определенно налаживалась. Дома меня ждал романтический ужин при свечах и фантастическая, безумная ночь. Все мои подруги сдохли бы от зависти.