– Ого, какая шикарная тачка!

Я едва успела открыть машину и усесться за руль, как обнаружила, что стала объектом пристального внимания одного молодого человека. Ну, очень молодого человека. Лет двенадцати на вид. Человек этот со скучающим видом слонялся вокруг моего «Фольксвагена». Я люблю свою верную машинку, но даже у меня не повернулся бы язык назвать ее «шикарной тачкой», из чего я сделала вывод – молодому человеку что-то от меня надо. «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна, да только все не впрок…»

– Теть, дай денег, а? – перешел в атаку молодой человек, и тут я его узнала. Это был «мелкий опт» – любитель примитивных стимуляторов, которому я однажды прочла лекцию о здоровом образе жизни. Он тоже меня узнал и попятился.

– Что, в «Контер страйк» все уровни прошел? – поинтересовалась я. Видя, что «тетя» настроена дружелюбно, парнишка подошел поближе.

– А, надоело! Что я – маленький, в игрушки играть? – махнул рукой мальчик. Очевидно, реальность казалась юному прожигателю жизни куда более интересной, чем виртуальный мир. Я порадовалась за парнишку – это значило, что у него есть шансы преуспеть в этой жизни. В основе психологии тех, кто выбирает виртуальность, и тех, кто подрабатывает грузчиком в соседнем овощном, лежат абсолютно разные механизмы. Первая группа молодых людей ищет прежде всего психологического комфорта, именно это и дарит уютный и предсказуемый виртуальный мир. Да, монстр убил тебя, но тебе дается неограниченное число попыток. Потратив день, неделю или месяц, ты все равно выиграешь. Ты – виннер, супергерой, ты силен, ловок и красив. Для тебя создан интересный мир, который не даст тебе заскучать и на секунду – ведь он до мельчайших деталей продуман лучшими мастерами спецэффектов. Тебя все время ведут куда-то, пугают и развлекают, предлагая все новые задания, и ты обязательно победишь. Этот комфортный мир всегда к твоим услугам. Он приспосабливается к тебе, подстраивается под тебя, в него в любой момент можно вернуться, как в разношенные тапочки.

Проблема в том, что реальность устроена совершенно иначе. Никто не станет подстраиваться под твои желания. А все, что ты хочешь получить, тебе придется заработать, выпросить или выгрызть из этого мира. Ты прекрасно осознаешь, что уступаешь множеству людей – этому в росте и силе, тому – в красоте или уме, и для достижения психологического комфорта придется изрядно попариться – раздобыть денег, купить пельменей в магазине, сварить их, починить протекающий кран, выслушать нотации родителей, выдержать истерику подружки, сдать очередную сессию… В общем, до комфорта как до Луны. И у тебя есть два пути – пытаться разрешить свои проблемы здесь или убежать в виртуальный мир, благо он всегда под рукой. Кстати, тот же самый механизм лежит в основе любой зависимости, и не обязательно наркотической.

– Так что ты здесь делаешь?

«Мелкий опт» воровато оглянулся, потом наклонился к самому моему уху.

– Человека одного ищу! – таинственно прошептал мальчик. Диоген нашелся! Тот тоже, помнится, искал человека – причем с фонарем. Днем. Не знаю, нашел ли…

Тут из подъезда вышел Комаров и подошел к моей машине. Я указала ему на переднее сиденье – мне хотелось потратить время поездки с толком и задать еще несколько вопросов.

– О, дядя Слава! – оживился «мелкий опт». – Дядь Слав, а где Дрюня?

– Чего тебе нужно? – сквозь зубы процедил Комаров, забираясь в «Фольксваген».

– Мне Дрюня нужен, а его нигде нету! – не отставал мальчик.

– Пошел отсюда! – зло прикрикнул Комаров, и парнишку как ветром сдуло. Надо же, а я-то решила, что «Славочка» и мухи не обидит…

– Замучили совсем! То в дверь звонят и убегают, то кошку в мусоропровод бросили! В наше время такого не было! – привычно посетовал Комаров.

«Фольксваген» выехал со двора и покатил в сторону института. Так, минут десять у меня есть, да еще пробки…

– Вячеслав Васильевич, – начала я второй заход, стараясь не спугнуть собеседника, – Скажите, пожалуйста, может ли в нашем городе существовать биохимическая лаборатория, о которой никто не знает?

Комаров как раз пристегивал ремень безопасности. Он из тех, кто аккуратно пристегивается, даже если надо проехать двести метров. Вячеслав поднял на меня непонимающий взгляд:

– Что значит – «никто не знает»? В Тарасове никогда не существовало объектов такого уровня секретности.

– Я имею в виду, как бы это точнее выразиться, неофициальную лабораторию.

– Неофициальную?! – вытаращил глаза Комаров. – Как это?

Вот дубина, прости господи!

– То есть подпольную, ясно? – рявкнула я, потеряв терпение. Да что же это за кролик законопослушный! Во что превратила этого человека советская система, смотреть противно!

И тут Комаров меня удивил – он расхохотался. Смеялся он долго, со вкусом, утирая выступившие на глазах слезы. Отсмеявшись, Комаров сказал:

– Спасибо, Евгения, давно так не веселился.

– И что же вызвало такую массу положительных эмоций? – сдерживая раздражение, спросила я. Мы уже подъезжали к институту. Сегодня, как назло, пробок в Тарасове не было вовсе. Вот вечно так, раз в жизни мне понадобилось постоять в пробке – а дороги чисты, как артерии спортсмена!

– Остановите! – попросил Комаров, и я съехала на обочину. Прямо перед нами возвышалось старинное здание «Вируса».

– Ваш вопрос выдает полнейшее невежество! – с улыбкой сообщил мне Комаров. Как любой человек, являющийся специалистом в одной узкой области, Вячеслав испытывал искреннюю радость, когда кто-то забредал, так сказать, на его территорию.

Я послушно покивала. Кролики обожают моменты, когда им выпадает случай почувствовать себя удавами. Вдохновленный моей покорностью, Вячеслав продолжал:

– Вы хоть представляете, сколько стоит снарядить полноценную биохимическую лабораторию? Это… это просто нереальные деньги!

Я подумала, что для Комарова «нереальные» деньги начинаются там, где для множества людей располагаются расходы на содержание автомобиля, оплата за школу любимого чада или содержание в неволе экзотического питомца.

– К тому же такую лабораторию невозможно выстроить втайне. Представьте, сколько всего нужно для полноценного функционирования! Причем это не какие-то станки, а специальное оборудование.

Ну, здесь я тоже могла бы поспорить с Комаровым. В Тарасове сейчас на каждом углу какая-нибудь стройка. Что стоит замаскировать лабораторию подо что-то другое – подземный гараж или склад? Да и оборудование… закупаешь где-нибудь за границей, по частям… Или вообще через Интернет.

– Ну, допустим, выстроили вы такую подпольную лабораторию. Но кто в ней будет работать? Нужен специально обученный персонал!

Подумаешь, бином Ньютона! Один химфак Тарасовского университета каждый год выпускает пятьдесят свежеиспеченных химиков! Завербовать парочку – вот и сотрудники! Современная молодежь быстро обучается, а нравственные устои у нее не то чтобы железобетонные…

– И, главное, для чего нужна такая лаборатория? Кому придет в голову ее создавать?!

– Ну, к примеру, чтобы штамповать вирусы, от которых сейчас весь мир стоит на ушах. Как вам такая идея? И покупатели есть – террористы. Телевизор смотрите?

– Да вы что? – вновь позеленел Комаров. – Никому в здравом уме не придет в голову использовать биоматериал как оружие! Это же непредсказуемые последствия, миллионы жертв!

– Да ну? А вот «Белые барсы» с головой как раз не дружат! – весело заявила я.

Пока Комаров моргал, переваривая услышанное, я продолжала:

– И кстати, Вячеслав Васильевич, разве вы с остальными сотрудниками вашего института не участвовали в разработке биологического оружия?

Тут зелень неожиданно сошла с лица моего собеседника, он выпрямился на сиденье и укоризненно посмотрел на меня.

– Разумеется, это была моя работа. Часть работы, – уточнил Комаров.

Я не поверила своим глазам – мой собеседник улыбался!

– Вы, Женя, вероятно полазили в Сети или даже прочли книгу. Вероятно, Дэвид Хоффман, «Мертвая рука». Поэтому у вас создалось превратное представление о нашей работе.

Трусливый кролик исчез, передо мной вновь сидел профессионал. Ну наконец-то!

– Не нужно демонизировать советскую биохимию, как это делают западные исследователи, падкие до всяческих сенсаций! – сказал Комаров. – Скажите, Женя, что вы делаете, если у вас болит голова?

– Делаю дыхательную гимнастику, – недоуменно ответила я.

– А если не проходит?

– Разминаю мышцы шеи – чаще всего головная боль вызвана мышечным зажимом в воротниковой зоне, – автоматически, как на экзамене, ответила я.

– А если и это не поможет? – продолжал допытываться Комаров.

– Таблетку приму! – я наконец поняла, к чему он ведет.

– Вот! – Комаров торжествующе поднял палец. – И кому вы обязаны этим полезным изобретением?

– Вам? – я вытаращила глаза.

– Да не мне лично, но всей советской биохимии, – скромно пояснил Вячеслав. – Мы ведь не только оружием занимались. Оружие – это так, надводная часть айсберга. А все остальное – все мощности наших институтов и лабораторий – были направлены на производство и изучение лекарств, вакцин и вообще работали для блага человека. Послушать вашего Хоффмана – так мы ничем, кроме чумы и сибирской язвы, не занимались!

– Ну почему же! – возразила я. – Еще туляремия и лихорадка Эбола. И грипп.

– Женя, не надо нас демонизировать! – строго сказал Комаров. – Ни один из этих экспериментов не был особенно удачным. Да, мы научились производить тонны высушенных бактерий, но так и не смогли сделать их оружием!

– Почему? – заинтересовалась я. – Ведь пишут…

– Да не слушайте вы их! – вскипел Комаров. – Вот представьте, что вы зарядили бомбу спорами… скажем, сибирской язвы, которой так любят всех пугать. Но ведь у спор есть жизненный цикл. Пройдет не так уж много времени – и споры станут неактивны! Это что же – снова разбирать бомбу и заряжать ее «свежей начинкой»? Вы представляете себестоимость такого оружия? Да и это попросту опасно – неизбежны утечки, аварии… Я уже говорил вам про надводную часть айсберга? – поинтересовался Комаров.

Я кивнула.

– Так вот, финансирование биологического оружия в сотни раз превышало финансирование всей остальной биохимии. Но зато позволяло содержать целые институты, строить лаборатории с самым современным оборудованием, платить зарплату сотрудникам… Открою вам секрет, Женя…

Комаров поманил меня пальцем. Когда я наклонилась, он, ничуть не понижая голоса, произнес:

– Программа по производству биологического оружия была большим блефом. И очень успешным. Она представляла собой дубину, которой Советский Союз мог грозить Западу, и в то же время позволила вывести нашу биохимию на мировой уровень. Наши генсеки ничего не понимали в клетках и вирусах. Зато их очень занимала идея заполучить оружие, какого больше ни у кого на Земле нет. Правильно, нет. Уже в конце пятидесятых стало ясно, что из этого ничего не получится. Невозможно научить бактерии отличать своих солдат от чужих, и нельзя крикнуть: «К ноге, назад в пробирку!» так, чтобы палочки чумы послушались!

Я сидела, зачарованная картиной, которую развернул передо мной мой собеседник. Вот это да! Блеф длиной в десятки лет и ценой… ну, тут я и думать не хочу, во сколько обошлась нашей стране эта программа. Ну биохимики! Ну жуки! Запудрить мозги руководству, поманить их видением бактериологической дубины, которой можно грозить миру… а вместо этого поднять науку на мировой уровень!

– Кстати, этот ваш Хоффман врет, – деловито пояснил Комаров. – Американцы вовсе не такие ангелы, как он пытается изобразить. У них были собственные программы по бактериологическому оружию, несмотря ни на какую Конвенцию…

– Спасибо, Вячеслав Васильевич! – искренне поблагодарила я. Таким Комаров нравился мне гораздо больше. – И на прощанье все-таки представьте на минуту, что такая лаборатория существует в Тарасове. Как вы думаете, где она могла бы располагаться и чем заниматьсь? Ну, то есть с какими вирусами и бактериями работать? Просветите меня, если можно!

Комаров покачал головой, как бы признавая, что уважает мое упорство, но ни в коей мере его не одобряет. Потом ответил:

– Вообще-то если в двух словах и очень примитивно, то для того, чтобы быть пригодными в качестве биологических боевых средств, болезнетворные микроорганизмы должны удовлетворять следующим требованиям. Они должны относительно легко развиваться в культурах и выдерживать нагрузку, обусловленную способом рассредоточения. Ну, то есть выживать при низких температурах и давлении в случае, если вы сбрасываете начиненную ими бомбу с самолета. Они должны сохраняться живыми несколько часов в воздухе и несколько суток в воде и пище и вызывать тяжелую болезнь в течение продолжительного времени. Кстати, болезнь не обязательно должна быть смертельной – главное, чтобы она лишила солдат противника возможности воевать. К средствам, которые удовлетворяют этим требованиям, относятся прежде всего вирусы, вызывающие грипп, желтую лихорадку, тропическую лихорадку и венесуэльский лошадиный энцефалит, потом еще бактерии, вызывающие сибирскую язву, туляремию, чуму и дизентерию, а также риккетсии, вызывающие квинслендскую лихорадку, ну или на худой конец грибки, вызывающие кокцидиоидоз.

Я задумалась, впечатленная богатством микромира на службе у человека в погонах.

– А вирусы? – наконец спросила я. – Например, грипп?

– Вирус гриппа не очень устойчив. Его убивает простое повышение температуры или обработка поверхности дезинфицирующими жидкостями. Да и в бомбу его, извините, никак не засунешь.

– Зачем же в бомбу, достаточно будет и аэрозоля, – продолжала фантазировать я. – Распыляешь где-нибудь в людном месте – и готово!

Комаров покосился на меня. Кажется, он укрепился в уверенности, что у меня преступный ум. Еще чуть-чуть, и меня начнут подозревать в связях с террористами…

– Ну, тогда этот вирус должен быть сильно модифицирован. У него высочайшая контагиозность, и он дает летальный исход в половине случаев! Это феноменально! Я, конечно, специально не слежу, но невозможно не слышать, что происходит в мире… Я могу предположить, что кому-то удался технологический прорыв.

– Н-да, Нобелевскую премию по биохимии ему придется ждать очень долго, – сквозь зубы процедила я. Поймать бы этого неизвестного гения – и в одиночку до конца его дней! Сколько жизней на его счету!

Комаров выбрался из машины и слегка поклонился мне:

– Передавайте привет вашей тетушке! Мы с супругой ее безмерно уважаем! Пусть поправляется!

– Спасибо! – поблагодарила я и тронула «Фольксваген» с места. В зеркало заднего вида я видела, как Комаров переходит дорогу – поминутно озираясь, словно подозревая, что невидимая машина вылетит из-за угла. Заглядевшись на Вячеслава Васильевича, я едва не сбила пешехода. Хорошо еще, что я только что начала движение и не успела набрать скорость. Мой автомобиль со скрежетом затормозил. Я вцепилась в руль и едва успела перевести дух, как поняла, кто передо мной. Сквозь лобовое стекло на меня смотрел капитан Алехин. Он упер руки в бока, и в этой неформальной позе стоял прямо перед моим капотом. Я вздохнула. Этот городок слишком мал для нас двоих, как говорят в вестернах…

Я опустила боковое стекло, и в машину тут же хлынул жар летнего полдня.

– Я же могла вас задавить! – попеняла я капитану. – Разве можно так бросаться под колеса?!

– Я не бросался, – мрачно ответил мне Алехин. – Можно?

И он тронул ручку дверцы. Я снова вздохнула. Утешает одно – я ничего не обещала капитану. В смысле, не обещала, что не буду интересоваться делом Гонзалеса. Ведь это и мое дело тоже!

– Само собой! – ответила я, и капитан забрался в машину.

– Когда сегодня утром вам принесли повестку, вас не оказалось дома! – строго произнес он.

– Ну, это логично. Потому что я уехала по делам! – легкомысленно ответила я.

– Я видел, какими делами вы заняты! – укорил меня Алехин. – Это ведь Комаров только что выбрался из вашего автомобиля?

– Он дружит с моей тетей! – пояснила я. – А зачем мне хотели вручить повестку?

– Я должен вас допросить. Вы еще не забыли, что являетесь свидетелем по делу Гонзалеса?

– К сожалению, не забыла! – вздохнула я. – Хотя и пыталась. А вы не можете допросить меня прямо здесь, а то у меня много важных дел?

Алехин, прищурившись, посмотрел на меня. И я поняла, что допустила перебор. Вообще-то я копировала поведение одной дамы – частного детектива, с которой мне как-то довелось столкнуться. Все это было очень забавно и даже мило, пока по ее вине я не получила пулю в мягкие ткани левой руки. Непрофессионал в нашем деле бывает опасен для окружающих, не говоря уже о клиенте…

– Может, хватит Петрушку изображать? – спросил Алехин. – Я тут навел о вас кое-какие справки, и то, что я узнал, как-то не вяжется с вашим поведением, гражданка Охотникова.

– Каюсь, виновата! – по-военному отрапортовала я. – Люблю, знаете, повалять Петрушку на досуге. Извините, больше не повторится.

– Надеюсь! – с легкой угрозой в голосе сказал Алехин. – Ох, гражданка Охотникова, вы даже не представляете, как бы я хотел никогда с вами не пересекаться! До чего же я не люблю лиц женского пола в нашем деле!

– Это вы из соображение политкорректности меня так витиевато именуете? – ехидно поинтересовалась я. – Кстати, я вовсе не в вашем деле. Я телохранитель с лицензией, вот и все. В детективы не лезу, ничем противозаконным не занимаюсь. Спросите своих коллег, если не верите!

– Репутация у вас вполне приличная, – с сомнением глядя на меня, произнес Алехин. Я закатила глаза. Надо же! Какая честь! Рады стараться, ваше благородие!

Потом я вздохнула и порулила в сторону хорошо знакомого мне здания на улице Белоклинской. Мы поднялись в кабинет Алехина – он находился на втором этаже, и окна его выходили на глухую кирпичную стену дома напротив.

Там Алехин начал с того, что уточнил мои фамилию, имя и отчество, после чего провел допрос по всем правилам. Капитан бегло печатал на компьютере, а потом вывел листы на принтере, стоящем здесь же, в кабинете. Я прочла показания и подписала их.

– Евгения Максимовна, – проникновенно произнес Алехин, глядя мне в лицо, и я почувствовала, как таю, растворяясь в глубине его серых глаз. Нет, какой все-таки красивый мужик этот капитан! Интересно, он женат? А то симпатия к этому человеку уже начинает мешать моим делам – отвлекаюсь, всякие посторонние мысли лезут в голову… Нужно как-то покончить с этим, и есть только два способа… Ну, то есть, может быть, есть и еще какие-то, но лично я знаю и использую только два. Первый – самый приятный – уступить взаимному влечению и «узнать друг друга поближе», как говорит одна моя знакомая. Но этот способ возможен только при некотором стечении обстоятельств. Так, например, я не могу затевать амуры с человеком, который возглавляет следственную группу по делу, по которому я прохожу свидетелем. Так что придется все-таки подождать, когда расследование будет завершено. Есть и второй способ – просто выкинуть из головы симпатичного капитана и направить свою энергию, скажем, на скорейшее раскрытие дела Гонзалеса. Или на усиленные тренировки. Или еще на что-нибудь полезное…

– Евгения Максимовна, – строго повторил капитан, и чары развеялись. Я встряхнулась и приготовилась слушать.

– Да-да?

– Пообещайте, что прислушаетесь к моим словам. Я знаю о вашей репутации. Вы хороший профессионал, о вас отзываются только в превосходной степени.

«О, как говорит! Он еще и образованный!» – мелькнуло в моей голове. Капитан Алехин стремительно приближался к пьедесталу с надписью «Мужчина моей мечты». И, кстати, он не позволил себе ни единого нескромного взгляда в мою сторону. Я даже слегка забеспокоилась – что, у меня волосы растрепались или тушь размазалась?

– Вы можете за себя постоять, я знаю. Но все-таки не надо вам соваться в это дело! – в голосе капитана звучала тоскливая безнадежность. Видимо, он по моему лицу понял, что именно я отвечу.

– Во-первых, что значит – «соваться»! – возмутилась я. – А во-вторых, я никакого расследования не веду. Ведь это мое личное, семейное дело! Должна же я разобраться в наших запутанных обстоятельствах?

– Я вас предупреждаю… неофициально, разумеется, – поспешно проговорил Алехин, потому что я вскинулась, как рассерженная кобра, – чтобы вы не занимались этим делом и не подвергали свою жизнь опасности.

Да, а если бы разговор был чуть более официальным, ты, капитан, сказал бы так: «Гражданка Охотникова, прекратите мешать работе правоохранительных органов! За это статья полагается, двести девяносто четвертая УК РФ!»

Но все же исключительно приятно хоть на минуту почувствовать себя принцессой, которую рыцарь в сверкающих доспехах просит не подвергать свою жизнь опасности! Признаюсь, такое со мной впервые…

Но тут рыцарь в сверкающих доспехах протянул мне квадратик белого картона. Ого, у него и визитка есть! Все так строго – ничего лишнего: должность, звание, фамилия.

– Понимаете, – явно думая о другом, проговорил рыцарь, – если в ходе расследования этого дела вас, к примеру, убьют, то получится, что это по моей вине. Вы, кажется, не отдаете себе отчета, Евгения Максимовна, с какими серьезными делами вам довелось столкнуться…

Вот тебе и рыцарь! Если меня ухлопают, он будет виноват! Не дождешься, капитан!

– Обещаю не путаться у вас под ногами и никоим образом не мешать следствию! – быстро проговорила я, схватила сумочку и пропуск и покинула кабинет капитана. Оказавшись на свободе, я достала телефон и взглянула на часы. Ого, мне пора торопиться!

Садясь в машину, я одной рукой крутила руль, а другой уже набирала номер – второй из тех, что дала мне тетушка Мила.

– Але? – ответил мне сонный женский голос. Ничего себе! Сейчас четыре часа пополудни, а эта девушка спит?!

– Лидия Каракозова? – строгим официальным тоном спросила я.

– Слушаю! – девушка просыпалась прямо на глазах.

– Меня зовут Евгения Охотникова. Мне необходимо с вами поговорить.

– Ну, приезжайте прямо сюда, я на работе, – уже растерянно проговорила Лидия. Я уточнила номер корпуса и прибавила скорость.

Биохимики занимали один из старинных, дореволюционной постройки корпусов университета. Сейчас здесь было тихо и пусто – время летней сессии уже прошло, а до приема абитуриентов оставалась еще целая неделя. Да, с безопасностью в университете было, мягко говоря, не очень. Я просто подождала, пока женщина на вахте отвернется, и быстрым шагом миновала стеклянный «стакан». По гулким коридорам, сохранившим старинный темный паркет, я дошла до нужной аудитории. Круглое помещение амфитеатром поднималось к потолку, через высокие окна лился солнечный свет. Я растерянно огляделась – аудитория, которую назвала мне Каракозова, была абсолютно пуста – ни единого студента не сидело на старинных скамьях, отполированных многими поколениями студенческих задов.

Но тут открылась неприметная дверца в стене, и оттуда высунулась девушка, при взгляде на которую сразу приходили на ум слова «мышь лабораторная». Бледное лицо с острым носиком, белые волосы стянуты в унылый «хвостик». Девушка была одета в старенькую водолазку и юбку, которая была модной в момент рождения своей хозяйки. Пластиковая оправа очков слегка треснула и потому была замотана зеленой изолентой. Я удивилась. Неужели наша отечественная наука пребывает в настолько плохом состоянии?!

– Здравствуйте! – настороженно уставилась на меня девица. – Это вы мне звонили?

Я представилась, и Лидия пригласила меня в свою комнатку – очевидно, лаборантскую.

По стенам здесь возвышались гигантские шкафы полированного дерева. Сквозь прозрачные, помутневшие от времени стекла виднелись стоявшие на полках банки с неприятным содержимым – то ли мозги в спирту, то ли что похуже, микроскопы – ровесники университета и что-то совсем уж непонятное.

Зато на столе стоял вполне современный компьютер с приличным монитором, а на сверкающей хромом стойке громоздились ряды папок – очевидно, Лидочка была занята оцифровкой архива.

– Чаю хотите? – с ходу предложила мне девушка.

Я покосилась на мозги и хотела было уже отказаться, но все же ответила согласием. Ничто так не располагает к откровенности, как совместная трапеза. А на мозги можно и не смотреть.

На тумбочке в уголке нашлись и электрический чайник, и чашки. Лидочка проворно захлопотала, и вскоре по лаборатории поплыл волшебный запах. Каракозова поставила передо мной чашку, вероятно кузнецовского фарфора, с ароматным темно-красным напитком. Я отхлебнула и зажмурилась.

– Ого! Как вам это удается?!

Лидочка слегка порозовела от удовольствия.

– Ну, я же все-таки химик. Но к чаю у меня действительно талант! Мне все говорят. Недавно даже предлагали уволиться из университета и пойти работать в одно кафе на Набережной – проводить у них чайную церемонию. Я отказалась, разумеется! – гордо, но скромно произнесла Лида.

Я покосилась на ее вытянутую на локтях водолазку и поинтересовалась:

– Но почему?

– Ну как же! – Каракозова захлопала глазами за стеклами очков. – Здесь я занимаюсь наукой! Я же для этого пять лет училась!

Я не стала спорить. У каждого человека есть талант, даже если он сам об этом не подозревает. Когда говоришь об этом, человек начинает махать руками: «Да что вы! Никаких особенных способностей у меня нет! Вот мой брат – тот замечательно играет на скрипке!» Но это не так. Талант есть у каждого, просто не каждый готов с этой мыслью согласиться.

Причина этого проста – зачастую талант человека лежит вовсе не в той области, в которой ему хотелось бы. Например, знаменитый Мольер считал себя великим трагическим актером. И очень удивлялся, когда публика начинала бросать в него яйцами. А свои гениальные комедии считал всего лишь способом зарабатывать на жизнь. А писатель Артур Конан Дойль, «папа» Шерлока Холмса, сочинял длинные исторические романы, которые сейчас никто не читает, зато к Шерлоку под конец жизни относился с тихой ненавистью и даже попытался убить своего героя. Предвидя реакцию публики, писатель обставил все, как мог, красиво – он уронил знаменитого сыщика в Рейхенбарский водопад в обнимку с отвратительным профессором Мориарти – гением преступного мира. И что же? Публика не давала писателю покоя до тех пор, пока он не воскресил сыщика с Бейкер-стрит!

Талант есть у каждого. Плохой учитель может оказаться хорошим риелтором. Злобная врач-педиатр, перед которой трепещут все молодые мамочки, приходя с работы, преображается в гениального заводчика кошек… Талантливый маляр, гениальный мойщик стекол – все эти люди прячутся под личинами скучных преподавателей и раздражительных чиновников. Люди проживают жизнь, так и не узнав о своем предназначении… Не плачь, Охотникова. Помимо судеб человечества, у тебя есть собственные проблемы, которые пора бы уже и решить.

– Так что вы хотели узнать? – Лидочка сложила руки на коленях и уселась чинно, как примерная школьница.

– Скажите, Лидия, вы на кафедре работаете с биоматериалом?

– Но ведь меня уже спрашивали! – девушка похлопала ресницами – ненакрашенными, но, кстати, замечательно длинными.

– А теперь расскажите еще раз! – я напустила на себя официальный вид. Призрак капитана Алехина возник передо мной и укоризненно погрозил пальцем. Ну и что?! Я же не противодействую следствию! Девушку уже допросили и ФСБ, и полиция. Если Каракозова еще разок расскажет все, что знает, мне – вреда никому от этого не будет.

– Разумеется, на кафедре есть биологический материал – иначе как она будет работать? Мы же не математики, одной теорией ограничиться нельзя. Но студенты не имеют доступа в нашу лабораторию! – поспешно уточнила Лидочка. – Только на старших курсах и только в сопровождении преподавателей! В основном в лаборатории работают наши аспиранты – Раечка, Верочка и Бу Магонг.

– Кто? – я поперхнулась чаем.

– Студент из Танзании, – привычно пояснила Лидочка. – Теперь уже аспирант. У нас учатся несколько иностранцев – в основном индусы и африканцы. А что?

– Нет, ничего, – ответила я и подумала, что тут мне явно ловить нечего. Если бы Верочка и Раечка, не говоря уже о Бу Магонге, хоть каким-то боком были причастны к пропаже биоматериала из университетской лаборатории, они бы давно уже давали показания по делу Гонзалеса. А раз они спокойно работают, значит, ребята ни при чем.

– Скажите, – медленно проговорила я, прикидывая, за что бы еще зацепиться, – вы случайно не знакомы с Вячеславом Васильевичем Комаровым?

– А кто это? – нахмурила бровки Лидочка.

– Да так, неважно.

Я уже хотела попрощаться, жалея, что потратила столько времени, как вдруг дверь лаборантской приоткрылась, и в комнатку заглянул старичок, точно вышедший из старого фильма. Такие типажи играли так называемых «вредителей» в советских фильмах пятидесятых – обычно это был инженер, который всячески старался сорвать стройку социализма – взрывал плотину или подмешивал что-то в раствор, отчего обрушивалась каменная кладка, переводил железнодорожную стрелку не туда, пуская под откос поезд… В общем, на вид очень неприятный тип.

– Лидочка! Нельзя ли мне отведать вашего замечательного чая? – приветливо кивая, осведомился старичок.

– Ах, конечно, Петр Фомич! – вскочила Каракозова и засуетилась, собирая чашки.

– Простите, у вас посетители, – застеснялся Петр Фомич. – Не хочу вас беспокоить…

– Ничего-ничего, профессор! – защебетала Лидочка и стрельнула в меня неожиданно острым взглядом. Весь ее вид намекал, что мне пора откланяться и свалить из лаборантской. Я так и собиралась сделать, но вдруг у меня мелькнула одна мысль…

– Никакого беспокойства! – твердо сказала я. – С удовольствием выпью еще одну чашечку волшебного чая, который готовит Лидия.

Каракозова взглянула на меня так, что я подумала, не сменить ли мнение о ней как о лабораторной мышке. Но Лидочке ничего не оставалось делать, как собрать чашки и чайники и отправиться в туалет. Пока она ополоснет посуду, пока наберет воды, а коридоры в университете замечательно длинные… Минут пять у меня есть, а то и больше.

– А вы, простите, Лидочкина знакомая? – решил вдруг проявить бдительность Петр Фомич. Все-таки постороннему человеку на кафедре находиться было явно не положено.

– Да, знакомая! – радостно покивала я. – Но я с Лидочкой встретилась впервые…

– Очень достойная девушка, очень! Сейчас таких и не найти! – вздохнул Петр Фомич.

– Да-да, очень! – подхватила я. – Но зато ее хорошо знает моя тетушка, Людмила Охотникова…

– Милочка! – встрепенулся Петр Фомич. – Как же, я прекрасно ее знаю!

Именно на это я и рассчитывала. В который раз тетино имя открывало мне сердца!

– А скажите, – вдохновенно продолжала я, – знаком ли вам такой Комаров?

– Вы что – шутите? – обиделся Петр Фомич. – Как-никак ученик мой. И притом из лучших!

– Да что вы говорите! – обрадовалась я. – А я только сегодня с ним беседовала! Он очень огорчен неприятностями в институте…

Разговор наш шел стремительно, как матч по пинг-понгу.

– Вы имеете в виду это следствие? Да, очень неприятно! Ходят, мешают работать, задают на редкость неприятные вопросы – дескать, как у вас с безопасностью… Самое главное – мы ни в чем не виноваты! Нас абсолютно не в чем упрекнуть! – Петр Фомич повысил голос – видно, эта история здорово выбила его из колеи. – Но неприятный осадок все равно остался. Пятьдесят лет я служу на кафедре! И ни разу ничего подобного не случалось!

Я испугалась, что старенький профессор сейчас пустится в рассуждения о том, что сделали бы с нарушителями порядка при Сталине, и поскорее перевела разговор в безопасное русло:

– Так значит, именно вы были учителем Комарова?

– Славочки? – просветлел лицом профессор. – Да, это один из многих, кем я имею полное право гордиться. Такой талантливый мальчик! Еще будучи студентом, он начал публиковаться в научных журналах. Он сильный теоретик, жаль, провел всю жизнь в этом институте. А я ведь звал его на кафедру… но он ответил мне отказом, – горько посетовал Петр Фомич. – Несмотря на то что его истинное место – в науке! Штамповать вакцины может любой, а вот теория дается далеко не каждому…

Профессор вздохнул, и, пока я лихорадочно соображала, каким должен быть мой следующий вопрос, Петр Фомич без всякого принуждения продолжил:

– Но все-таки я рад, что Славочка не оставляет совсем своих академических, так сказать, устремлений…

– Простите? – нахмурилась я.

– Ну, например, я с радостью узнал, что недавно он опубликовал весьма интересную статью о клеточных мембранах в «Биокемикэл оф зи уорлд».

– Где?

– Деточка, это журнал, научный журнал мирового уровня для биохимиков. Я, признаюсь, на досуге иногда просматриваю его…

Петр Фомич хихикнул, как будто «Биокемикэл оф зи уорлд» был «Плейбоем».

– И что, Комаров там публикуется?

Как-то не вязались научные статьи в журнале мирового уровня с образом человека-кролика…

– Первая статья за много лет, но зато очень интересная! – блеснул глазами из-под очков профессор. – Славочка даже там, у себя в институте, ухитряется поддерживать весьма приличный уровень… Даже полгода назад съездил на международный симпозиум куда-то в Арабские Эмираты. А вот Олечке остаться в профессии не удалось.

– Его жене? – удивилась я. – Так она же бухгалтер?!

– Деточка, вы не представляете, чем только не занимаются мои бывшие ученики! – вздохнул профессор. – Перестройка, все проклятая перестройка виновата!

Петр Фомич покосился на меня и забормотал:

– Разумеется, демократические преобразования…

Я махнула рукой, и Петр Фомич вздохнул:

– Из профессии ушло столько талантливых людей. Когда финансирование прекратилось, нам месяцами не платили зарплату, а когда опять начали платить, оказалось, что на нее невозможно прокормить и кошку. Я, например, был вынужден работать репетитором у абитуриентов. Другим повезло еще меньше. Олечка вот ушла из профессии, как бухгалтер она могла хотя бы кормить семью… Правда, это плохо отразилось на их сыне – Андрей вырос совсем не таким, каким хотели видеть его родители.

Так, очевидно, это тот самый сын, за которого хлопотала тетушка Мила и которого отчислили после первой сессии.

– Так он у вас учился? – догадалась я.

– Совсем недолго, всего семестр, потом его пришлось отчислить. Мальчик унаследовал таланты своих родителей. Очень светлая голова, но поведение… Представляете, – профессор понизил голос до шепота, – его поймали на торговле наркотиками! Прямо в аудитории. Тут даже я ничего не смог сделать, только настоял, чтобы делу не давали хода за пределами этих стен. Ну, потом родители пристроили его в аграрный институт, но Андрей и там долго не задержался. Я-то знаю, что такое наркотики…

Старый профессор грустно покачал головой. В дверь влетела запыхавшаяся Лидочка – видно, коридоры в университете были еще длиннее, чем мне показалось.

– Ну что же, всего хорошего! – пожелала я одновременно и Каракозовой, и профессору.

– А как же чай? – пробормотала Лидочка.

– Спасибо. Как-нибудь в другой раз!

И я покинула старые стены университета. У меня было такое чувство, что я почерпнула из разговора с профессором необычайно важную информацию. Вот только какую?

Ну что же, пора заняться своими собственными делами. Время близилось к вечеру, а у меня еще сейф не вскрыт! Я покатила домой, одновременно названивая по телефону. Так, кажется, я становлюсь типичным трудоголиком. А что? Делаю несколько дел одновременно. Не разграничиваю личного и служебного. Все время тороплюсь и все же не успеваю сделать все, что наметила… Но ведь и дело это не совсем обычное. Надеюсь завершить его до того, как превращусь в законченного трудоголика.

Я приехала домой, наскоро поужинала и занялась сейфом. Конечно, я могла бы вызвать специалиста, который взломает мой агрегат. Но мой знакомый спец по сейфам не отвечал на звонки – может, опять посадили? А кроме того, мне не хотелось портить хорошую вещь. Если сейф взломают, мне придется тут же покупать другой, ведь не могу я оставить оружие валяться где попало. А у меня сейчас совершенно нет времени заниматься этим. Да и вряд ли Гонзалес оставил в сейфе что-нибудь ценное. Что я могу там найти? Еще один контейнер с биозаразой?! Скорее всего, сейф пуст. Просто Костя закрыл его шифром из чистой вредности. Но проверить я должна…

Следующие два часа я пыталась подобрать комбинацию. Обычно люди выбирают цифры, имеющие для них хоть какое-то значение. Бессмысленный набор цифр способны запомнить либо профессионалы, либо математики. А так – дата рождения ребенка или любимой кошки. День взятия Бастилии… Откуда родом Константин? Из Нью-Йорка? И при этом потомок эмигрантов? Ну что ж… Я перебирала все даты, имеющие хоть какое-то значение в американской истории. Год принятия Декларации независимости, одиннадцатое сентября две тысячи первого и так далее, и тому подобное. Ничего не помогало.

Тогда я переключилась на российскую истории. Революция, дата рождения Петра Первого, Куликовская битва… А что? Одно жутко секретное хранилище я открыла именно таким способом! Но в этот раз мне не везло.

Я легла спать, ругая себя за недогадливость. Обычно я засыпаю мгновенно – просто даю команду мозгу настроиться на отдых. Но сегодня я не могла уснуть – в мозгу безостановочно крутились колесики, выкидывая все новые и новые комбинации цифр. Может, Константин запер сейф датой рождения своей бабушки-баронессы? Как бы ее узнать?

С сейфа мысли мои плавно перескочили к событиям сегодняшнего дня. Какой все-таки милый этот Петр Фомич, несмотря на несимпатичную внешность… Стоп!

Я села на кровати. Сон с меня слетел, точно рывком сброшенное одеяло. Я вспомнила два обстоятельства. Первое относилось к лаборатории. Вот Лидочка разливает чай, поддергивая вытянутый рукав водолазки, и я вижу колечко на ее пальчике. Ах, какое колечко! Скромное, неброское… Но я все-таки разбираюсь в ювелирных украшениях. Так вот, такое колечко стоит столько же, сколько неплохая иномарка. А скромные кожаные туфли Лидочки явно куплены в фирменном магазине. Ах, как интересно! Хотя, возможно, всему имеется простое объяснение. Возможно, у лабораторной мышки есть богатый папа. Или любовник. Или состоятельная тетя… всякое бывает. А работает девушка на кафедре потому, что искренне предана науке. И водолазочку свою носит, чтобы не раздражать малоимущих коллег…

А вот второе обстоятельство было гораздо важнее. Я вспомнила двор перед домом Комарова. Вот я сижу в машине, Вячеслав подходит ко мне, и тут раздается пронзительный крик «мелкого опта»: «Дядя Слава, а где Дрюня?» Очевидно, этот самый Дрюня и есть Андрей, сын Комаровых, недоучившийся биохимик. А вот это уже очень интересно…