Пацаны оглянулись. Молин выложил на стойку обе руки и улыбнулся насколько мог приветливо. Сигареты повисли на губах. В вип-зале продолжали катать шары.

— Кто начнет, ковбои?

«Ковбои» зависли на полусогнутых. Бархата среди них не было. Три человека за столиком, двое показались из бильярдной.

— У меня такое предложение: никто ни в кого не стреляет, а ты, — Макс ткнул в сторону крайнего, крепыша с кием наперевес, — позови сюда Бархата!

Но они не послушались. Проходя через возраст увлечения вестернами, Молин всякий раз восхищался, до чего крепкие загородки в салунах. Почти в каждом фильме наступал момент, когда герой падал за барную стойку и оттуда метко отстреливался от бестолковых краснокожих.

В клубе «Ракета» дела обстояли иначе — то ли пули делать стали более качественные, то ли древесина пошла неважная. Он, во всяком случае, успел выстрелить дважды и спешно отступил на четвереньках под прикрытие кондитерской печи. Там, где он только что горделиво размахивал дальним родственником «кольта», шрапнелью взрывались бутылки и осыпались остатки цветомузыки. Не послушался, собственно, один, наиболее темпераментный, с автоматом. Сквозь свежие дыры в фанере Молин, устроившись на полу, различал медленно приближающиеся ноги.

— Моя очередь! — тихонько предупредил он и открыл залповый огонь, стараясь накрыть максимальную площадь. В фанере образовалась новая россыпь дырок, но прежде, чем противник опомнился, Макс перекатился за плиту.

Судя по воплям, счет стал четыре—ноль. Трое заперты, один наверняка ранен. Противник совещался. Теперь, согласно основам тактики, они должны попытаться обойти Макса с тыла. Не спуская глаз с окошка раздачи, он отполз в коридор. Вовик, не жалея сил, сражался с наручниками, видимо, в детстве тоже насмотрелся кино. Но, в отличие от храбрых шерифов, юноша никак не мог выломать чугунный радиатор.

— Не кряхти так! — посоветовал Макс. — Грыжу знаешь как непросто потом вправить?

Так и есть, двое или трое чавкали по жидкому снегу, огибая пристройку. Макс отворил дверь настежь, вышел на пандус, отступив от потока света. Хуже всего, если основные персонажи уйдут через парадный вход.

Но основные персонажи меньше всего хотели бежать по Москве пешком. Первым из-за угла вылетел кривоногий боец с «Калашниковым», совсем еще мальчишка. Его отшвырнуло назад, метра на три, на пирамиду пивных ящиков. Макс переместился за капот «вольво», запаркованного вплотную к ступенькам. Еле успел он пригнуться, как за шиворот полетели осколки стекла. Противник также залег — на дальнем конце пандуса, не рискуя приближаться.

В этот момент в здании клуба возобновилась перестрелка, не только внизу, но и на втором этаже. Прямо над навесом крыльца распахнулось окошко, оттуда выбрался некто массивный, дважды выстрелил внутрь и спрыгнул в сугроб.

Огораживающая двор сетка прогнулась. Зарычал дизель ближнего к выезду «чероки». Макс улегся на капоте и всадил десяток пуль в мотор джипа.

Мальчишки были всего лишь эскортом, прикрывали отход тех самых «гостей». В ослепительном проеме черного хода мелькнула тень. Заднее стекло «вольво» побелело от трещин, вырвалось и ударило Молина в лицо.

Повалив сетку, во двор въезжал «ГАЗ-66». Со второго этажа на пандус выпрыгнули еще двое. Макс выстрелил, зажмурив правый глаз. Кровь из разбитой брови мешала целиться, заливала щеку. Один на пандусе упал. Двое выскочили из раненого «чероки», полезли на бетонный забор. Из грузовика сыпалась целая армия в шлемах и нагрудной броне. Несколько автоматов заговорили разом. Из клуба доносилась артистичная матерщина. Трассирующая очередь простучала по верхней секции забора. Тот, кто был уже наверху, вскинул руки и завалился назад. Второй отлепился и послушно лег ничком. Стрелок на пандусе отшвырнул пистолет.

Молина окружили люди без лиц. Он открыл рот для приветствия и получил прикладом в ухо…

После он подпрыгивал на заднем сиденье, запрокинув разбитое лицо, а длинный особист, что допрашивал его на базе, держал на его глазу ледяную примочку.

— Где… где Шаулина?

— Не рыпайся, скоро увидитесь. Нам нельзя оставаться, там скоро весь горотдел соберется.

— А этого… Бархата взяли? Дай мне с ним поговорить!

— Не наговорился еще? Убит он.

— А Андрей?

— Симоненко? Под арестом.

— Как же?..

— Эх, врезал бы я тебе, майор, от души! Из-за твоей дурацкой самодеятельности вся операция пошла к черту!

Молин не без труда приподнял заплывшее веко. Опять его выставили виноватым, но это ерунда. Главное, что цела бутылочка, завернутая в платок.

— Сейчас едем в госпиталь, там тебя срочно хотят видеть.

— А почему?..

— Потому. По твоей милости омоновцы застрелили знаешь кого? Абалишина. Слышал о таком?

— Нет…

— Вот именно. Лезешь, куда тебя не просят. По документам он помощник депутата Думы, фамилий тебе ни к чему. Этого кадра эфэсбэшники почти год вели, ни с какой стороны не могли подъехать, там прикрытие такое… Сигналы не раз поступали, что всплывают кое-где разработки Конторы, но реально уцепились лишь недавно.

— Зинуля?

— При чем тут Зинуля?! — отмахнулся офицер. — Придумали, понимаешь, водичку для облегчения ломки! По мне, так этих наркоманов разок в кучу собрать и… Тут чисто жадность сработала, кинул начальник ваш зятьку косточку на бедность, это ерунда по сравнению с делами Абалишина. Сто лет прошло бы, пока они там путного чего добились бы. Если б ты их не спугнул, мы до конца могли бы размотать!…

Вукич лежал, замотанный бинтами, как снеговик, лишь острый нос торчал из подушки. Молину уступили табурет. Вся группа в сборе: Костин, Пильняш, Заведин… Кого-то он не видел больше года. Сдержанно поздоровались. Шаулина сидела в изголовье, еще двое из первого отдела — на стульчиках, при входе в палату.

Молин вытаращил глаза. Возле капельницы, бок о бок с медсестрой, суетился Арзуев. Главный мельком кивнул, почмокал губами, не одобрил синяки. Он-то когда успел из Дагомыса?

— Вот так, Макс… — Вукич скосил глаза, речь давалась ему с напряжением. — Принимай группу, майор…

Молин находился в полнейшей прострации. Ребята сопели, словно двоечники перед поркой, Светка промокала Владу пот со лба.

— Парни… на десять минут… — Раненый закашлялся, на губах выступила кровь. — Доктор, ты тоже… пожалуйста.

Остались втроем, Шаулину Влад цепко держал за руку. Побелевшие пальцы его буквально впились ей в запястье. Старший, вне сомнения, испытывал жуткую боль. Максим придвинулся вплотную. В который раз за истекшие сутки он чувствовал себя полным идиотом.

Шаулина приложила палец к губам: молчи и слушай! Майор выглядел так, будто огромным насосом из него выкачали половину живого веса, а оставшееся покрыли известкой. Из известки бледные усики торчали, как щетинка старой зубной щетки.

— Такое дело, Максим… Обязательно повторишь опыт, пятьдесят тысяч кубов я для тебя сохранил, заберешь в нижнем ящике… Чтоб не считал меня врагом прогресса… — По вискам майора струился пот, запавшие глаза смотрели в потолок. — Курс подготовки у Анны, в одиночку не пытайся… Временно, пока я не поднимусь, назначаешься Старшим, приказ подписан. Сперва закончишь лечение, там получишь инструктаж и допуски… Костин после догуляет, отправитесь с ним на Алтай…

— Влад, что с тобой случилось? Светлана показала Максу кулак.

— Потом… Неважно… — Вукич сглотнул. На его небритом горле тяжело вздрагивала вена. — Макс, дело не в «барабане», точнее, не только… Примешь должность, прогони результаты алтайской серии, ты поймешь.

— Я все ему покажу, не напрягайся! — Шаулина плакала.

Вукич снова зашелся в кашле. Позади распахнулась дверь, Молина оттеснили белые халаты. Он сжал виски, правое ухо пылало. Вот так, и никакого смысла прятать пузырек! Если бы кто-нибудь еще удосужился объяснить, что происходит, которая из команд наконец берет верх и на чьей стороне ему предстоит дальше играть…

Ребята рядком расселись на топчане в коридоре. Завороженно рассматривали его сливоподобное ухо, подбитый глаз и вымазанную в крови одежду. Медики бегом закатывали в палату нечто громоздкое, на маленьких визжащих колесах. Дергая щекой, просеменил посеревший Арзуев, на ходу натягивая перчатки. В дальнем конце коридора показались трое: первый, низенький, шел, стремительно отбрасывая локти, точно гребец на байдарке, остальные поспевали за ним вприпрыжку. Зрение у Макса затуманилось, он отчаянно старался проморгаться, но фокус никак не налаживался. Который раз пронеслась далекая барабанная дробь. О нет, только не теперь! Вдобавок жутко хотелось пить. И спать…

Группа вытянулась по стойке «смирно».

Махавший локтями крепыш остановился вплотную. Молин узнал генерала. Он попытался принять вертикальное положение, но туловище никак не желало слушаться.

— Сидите, сидите! — Хозяин Конторы выглядел чудовищно постаревшим, из-под спортивного костюма торчал на груди краешек клетчатой сорочки, на подбородке отрастала беспорядочная седая щетина. Макс подумал, что впервые с ним говорили лично и впервые лично пожали руку.

Выскочила красная Шаулина, сморкаясь в платок. Макс обнаружил в себе очередную перемену. Драться ни с кем не хотелось, хотелось лечь, сунуть голову под подушку и послать всех к черту. Он поймал себя на странном ощущении: цельная картина окружающего мира распадалась на отдельные фрагменты. Иногда он только видел, звук пропадал начисто. Вот Света, плачет и от слез стала почти красивой. Вот Арзуев, выстригает ему волосы на затылке, промокает рану какой-то жгучей гадостью, говорит сердито. Вот они едут с Шаулиной в машине, а магнитола поет голосом Агутина.

Молину купили двойную шаверму, он проглотил, не жуя, выпил залпом три чашки кофе. Начиналось свинцовое утро.

— Ты на особые откровения не рассчитывай! — Шаулина, отвернувшись, пыталась спасти остатки косметики на лице. — Влад представлен к ордену… Когда выкарабкается, займет место начальника отдела. Он нам очень помог. Еще два года назад, когда планировали второй «Алтай», парни из ГРУ взяли в Чечне одного араба, неважно откуда… Так вот, в программе подготовки смертников обнаружилось нечто знакомое. Улавливаешь?

Молин кивнул.

— Хорошо. Дальше сам додумаешь. Но Вукич нащупал нитку еще раньше. У него была знакомая, попалась на крючок, насчет работы. Пришла по объявлению — полный зал народа, угощают пирожными, веселятся, в ладошки хлопают…

— Можешь не продолжать.

— Да, ты же у нас сообразительный! Сперва он пришел к нам. Мы отправили к этим фирмачам человека, проверили. Все сходилось. Потом Вукич явился к вашему бывшему патрону и заявил: или берите в долю, тоже кушать хочется, или я звоню в ГРУ. Ребята, конечно, его страховали…

Светлана шмыгнула носом.

— И его взяли в долю. Святые яйца, я-то думал… — потерянно прошептал Макс. — А что с фирмой? Деньги людям вернули?— О чем ты? Не путай нас с милицией, еще не хватало Конторе выбивать деньги из лохотронов! Фирма давно съехала, они больше трех недель на месте не сидят…

— Неужели так просто? Неужели его взяли в долю и ни разу не попытались… — Макс прикусил язык.

— Не попытались что? Убрать? Все очень просто. Полковника бы убрали вместе с ним, тот сам не хотел огласки, представил Влада покровителям как надежного парня. Если подумать, этим все и кончилось…

— Они были вместе?

— Да. «Папа» заехал за Владом вечером и чуть ли не насильно увез с собой. Влад даже не успел меня предупредить. Якобы их вызвали для переговоров с новым покупателем. Что он хотел купить, Вукичу не доложили. «Папа» сам не ожидал такого конца. Встретились на мосту. Влад сразу догадался и прыгнул в воду, повезло, что не попалась льдина. Они успели всадить в него две пули. Полковника сбросили в реку уже мертвым.

— Но почему?..

Шаулина тяжело вздохнула, отвела взгляд:

— Максим, ты обхитрил Старшего, подал рапорт через его голову, непосредственно «папе». Представь, как ты его напугал. Полтора месяца его зятек копает золотую жилу, осталось тихо свернуть проект, обозвать его бесперспективным, экспертизы все равно никто не назначит, и вдруг появляется рядовой испытатель, эдакий правдолюбец, и принимается качать права…

— Господи, так это моя вина…

— Лишь отчасти. Ничего не случилось бы, если бы Антон Зинуля пожаловался тестю. Ничего с Владом, я имела в виду. Но он позвонил кому-то другому… А теперь еще убили этого бандита с депутатской коркой.— Абалишина?

— Да. Но не он там заправлял, кишка тонка до нашего уровня подняться. У него был смежный бизнес, если можно так выразиться. «Отмазывал» от ментов и ФСБ подпольные заводы наркоты, в том числе и вашего Змеевика. Представляешь, откуда дует, какие верхи замешаны?

— Да уж… — Молин вспомнил конспиративное свидание в машине Любановского, как прятал лицо тот парень с фотографиями.

Дежурный был предупрежден и без лишних слов открыл кабинет Вукича. При этом остался в дверях наблюдать. Макс, не глядя по сторонам, потянул нижний ящик. Коробочка из плотного картона. Запечатанный конверт, ампулы в футлярах.

— По пути почитаешь! — сказала Света. — Некогда нам…

— Господи, теперь-то почему некогда? И куда мы едем?

— Ты чокнутый? Забыл, как тебя накрыли по «жучку» в телефоне?

— Так что, Андрей с ними заодно?

— Хуже! — вздохнула Света. — Он круглый идиот, этот Симоненко. Генерал его сгоряча под арест посадил, ну, ничего, к обеду выпустит. Там, на пульте… Короче, чтобы ты не расслаблялся, а вообще, я это говорить не имею права. Станешь Старшим — поймешь. На пульте дежурят четверо, у каждого свои задачи. Еще трое теоретически могли зайти и подсмотреть, где ты со своим телефоном бродишь. Спасибо Катеньке, администраторше в отеле, она чужих моментом просекает. Короче, мы не знаем, кто это. Полвека назад расстреляли бы всех семерых, сам понимаешь…

— О, вам дай волю…

— Не юродствуй попусту, капитан!

— Значит, кроме «папы» есть другой предатель…

— Ты неисправимый максималист, Молин. Вчера ты считал предателем Вукича, так? Молчишь? Все гораздо сложнее, чем просто деньги или военный шпионаж… Слушай, я отвезу тебя домой, помойся. Ты весь в крови. В час дня нас ждут в Управлении, постарайся поспать. С тобой останется Леша.

Молин включил неразговорчивому Леше телевизор и улегся в ванну. Конверт положил рядом, на полочку. Она права, о каком предательстве идет речь? Умная женщина, в который раз небеса посылают ему умного человека в союзники, а он упорно не прислушивается. Не желает прислушаться, хотя кричат ему прямо в ухо. Он вспомнил железную тетрадку. «…Так уж устроен человек, друзей путает с врагами, а врагов придумывает сам…» Какое право он имеет судить других, клеить ярлыки изменников? Изменников чему? Вся эта кодла участвует в бесконечной игре, в грандиозной Охоте, им нравится по ходу пьесы меняться масками, а иногда не нравится, тогда они дерутся… Но при этом редко предупреждают статистов, таких как он, попросту нет никому дела до миллионов статистов. Какое им дело до глупого капитана, который так радовался жирному пайку, так благоговел от одного лишь слова «Контора», и вдруг уперся, заметил фальшивую нотку! Знал ведь прекрасно свои слова, за тринадцать лет-то выучил, всего делов — выйти в третьем акте, произнести скромно «такой-то прибыл!» и убраться восвояси…

Получить к пенсии восемнадцать метров на подступах ко МКАДу, пару дополнительных побрякушек на бархатных подушечках, которые и надеть-то стыдно, и бесплатный проезд в транспорте! Чего еще надо? Кого он вознамерился обвинить в нечестной игре, когда вместо суфлера в будке дуло пулемета? Они получают кайф от взаимной слежки, взаимных угроз и смены масок, они ничего не боятся, потому что за всякой их шалостью всегда стоит компромисс. Да, черт побери, они всегда в конце концов между собой договорятся, перетрут и обкашляют!

Он вскрыл пухлый конверт.

«Максим, на тот случай, если со мной произойдет неприятность. Привожу список статей в британских журналах, разберешься. Некоторые ингредиенты сегодня нельзя воссоздать искусственно, но кое-где на Западе занимаются схожими разработками. Лет через пятнадцать синтез станет возможен, а с ним и массовое производство. Перспектива у «барабана» есть, но, действительно, совершенно не в нашей области. Почти полное снятие ломки. Но дело не в этом.

Максим, у меня есть точные сведения, что Змеевик убит. Тот химик, что заварил кашу. Как это ни смешно, теперь я с чистой совестью могу передать тебе некоторые данные, о которых никто не знает. Грязные, оборванные бумажки, их попросту проглядели, не обратили внимания.

Экспериментируя на своих подопечных, он делал сперва, как и мы, одну инъекцию. Потом его что-то натолкнуло, и двоим он провел серию по нарастающей. Но полученный эффект его хозяев вряд ли бы заинтересовал. Он был далеко не идиот.

Почитай его записи внимательно, ты поймешь. А если не поймешь, тебе понадобится хороший напарник. Ускоренное выведение шлаков, за полтора-два часа, регенерация печени, селезенки. Полагаю, это далеко не все, речь идет о принципиально новом подходе к очистке организма. Думай. Работы непочатый край.

Последний совет. В тебе осталось то, что когда-то называлось „честь". Я бы не стал искать напарника тут. То, что попало к нам, назад, на гражданку, не возвращается. Но честные люди встречаются везде. Бумаги Змеевика у того человека, что отдал тебе коробку. У меня есть причины доверять. Писанину мою сожги. Не вспоминай плохо. Влад».

Минут пять Макс лежал, разглядывая сквозь клубы пены собственный большой палец на ноге. Палец почти успел свариться и приобрел оттенок парникового томата, потому что прямо на него падала толстая струя кипятка. Когда осязание вернулось, Макс чуть не завопил от боли. Он забыл, где находится, пена перевалила через край и окутала тапочки на коврике. Туман поднимался к решетчатой заслонке вентиляции, и ручейки стекали по зеркалам.

Он выбрался наружу, прошлепал в кухню, опустил скомканный конверт в пепельницу. Глядя на веселые голубые язычки огня, Молин начал смеяться. Идиотский смех вырывался из него тонкими свистками, как перегретый пар из пробитого паровозного котла. Чтобы как-то отвлечься, он занял руки кофейными манипуляциями, закурил, но смех не проходил. Он отворил форточку, высунул мокрую голову во двор, жадно пыхтел сигаретой, сжимая зубы с таким остервенением, что откусил наконец фильтр. И продолжал беззвучно смеяться.

Похоже, появилась достойная команда, к которой не грех присоединиться! А он-то ломал голову, словно крошка, что пришел к отцу и задает вечно безответный вопрос.

Старина Вукич… Надо было ощутить дыхание старухи за плечом, чтобы верно выбрать сторону. За которую играть. Но он успел это сделать, он понял, что граница лежит не между своими и чужими, а совсем иначе. Он пришел к тому же, о чем толковал Шакиров, но решил уравнение с другого конца. Вот так. Они забыли собственные присяги, они размыли ответ на вечный вопросик крошки-сына, так почему он должен нести крест своей присяги, своих подписей и обещаний?

— Ты только не умирай, пожалуйста! — Сложив распаренные руки в замок, Молин голой грудью навалился на мерзлый подоконник, смотрел до рези, до появления огненных сполохов на сетчатке туда, где вполнакала светили ранние звезды. — А ты, если ты есть, если не зря ради тебя жгли людей и книги, сделай хоть одно доброе дело за выходные, оставь его в живых!

Вскипел кофе. Он высыпал на кухонный стол всю наличность, отложил в ящик пару сотен. Выпил залпом две кружки. Спать уже не придется. Молин переоделся под пытливым взглядом Леши.

— Одевайся, — сказал он. — Приставлен охранять, стало быть, пойдем вместе. Впрочем, можешь поспать, я не обижусь…

Два оставшихся дела он обязан был провернуть сам. Для начала заскочил в сберкассу, опустошил счет.

Мать Антона Зинули тряслась на руках соседок и каких-то дальних родственников. И на площадке, и в квартире двери были нараспашку, воняло аммиаком, по полу катались пустые бутылки из-под водки. С улицы входили не разуваясь, в большой проходной натоптали, вешалка сорвалась, не выдержав веса мокрых женских шуб.

Молин не встретил ни единого молодого лица, — очевидно, коллеги Зинули еще пребывали в неведении, оно и к лучшему. На него никто не обратил внимания, женщины шептались на кухне, щуплый скуластый дедок потягивал чай, обхватив чашку трясущейся ладонью.

Молин подошел и остановился рядом с постелью. Из смежной клетушки тоже доносилось невнятное бормотание, и он вдруг почувствовал, как спина покрывается холодным потом. Представился какой-то древний фильм, свечи, священник в рясе и длинное белое тело под простыней…

— Я от Петра Григорьевича, ребята собрали немного для вас… — Молин положил пакет на колени почерневшей от горя женщине. Она подняла опухшие глаза, не узнавая. Гостеприимная жизнерадостная толстушка за сутки превратилась в старуху.

— Люба… Как же Любочка… — спросила она, явно путая его с кем-то из друзей Антона.

— Невестка-то с внуком на югах… — подсказала шепотом соседка. — Не знает ишо, не звонили покамест…

Мать убитого по-прежнему всматривалась в Молина с рассеянным ожиданием, царапая ногтями перетянутый резинкой пакет. Она не могла взять в толк, каким макаром объявились Петины сослуживцы, так быстро узнали, и как ей следует поступить. Она даже пыталась вскочить, откликаясь на внутренний инстинкт хозяйки, пригласить этого неуловимо знакомого молодого человека к столу, но ноги не желали ее держать…

— Позвольте, я ей позвоню! — неожиданно предложил Молин. Ему показалось это вдруг исключительно важным — самому поговорить с вдовой, первому выпить горькую чашу ответственности, которую несли они все, вся Контора, и от которой ему никогда не избавиться.

Закончив разговор и передав трубку хозяйке, он прошел в кухню, уткнулся лбом в стекло. Старичок на пару с громадным Лешей смотрел в экран. Люба выслушала Макса с удивительной выдержкой, лишь в конце разговора ее голос пресекся, точно на шею накинули петлю. Она умоляла перезвонить, как только он вернется из командировки. Спросила, не мог бы он их встретить в аэропорту.

Внезапно Молин погрузился в бездну чужого горя и сопутствующих ему типичных российских проблем. Выяснилось, что с похоронами помочь абсолютно некому, что нет среди родных и близких ни одного мужчины с машиной, а сотрудники института с Антоном были на ножах… Молин дал слово, что свяжется с ней при первой возможности. Затем плюнул на все запреты и продиктовал оба номера. Вот теперь, кажется, все. Если у Вукича и была семья, то за семь лет Макс не удосужился поинтересоваться. Кто-то слышал краем уха, что Старший недавно развелся, а про детей и речи не шло. Поздно пить минералку, хороши подчиненные. Сколько же требуется нам похоронить друзей, чтобы начать любить оставшихся, спрашивал себя Молин, спускаясь за широкой Лешиной спиной к выходу.

— Спать поедем, — сообщил он.

У несчастного конвоира аж плечи расправились. Он не сказал ни слова, но всю дорогу демонстрировал недовольство столь вопиющими нарушениями режима безопасности.

Молин даже пожалел его. «День какой-то странный, всех жалею. К добру это или наоборот? А ведь ему предстоит еще разгон, бедному слонику Леше, за то, что я намерен учудить. По первое число влетит. Любопытно, а он пожалел бы меня?»

По пути домой Молин купил Леше сушек и халвы, переставил ему телевизор в кухню и заварил чай. Леша забрасывал сушки в рот целиком, оружие положил рядом на стол.

Капитан застелил тахту, из темноты следил, как движутся жернова Лешиной челюсти, и спрашивал себя: что бы сказал об этом парне хозяин Сократа? Как так получается, что нам отпущен примерно одинаковый срок на Земле, но он спокойно хрустит сушками, а я готов кинуться с балкона?

Он притворил дверь, в свете настольной лампы черкнул несколько строк крупными буквами. Разорвал упаковку шприца. Вытащил из брюк ремень, перетянул бицепс, удерживая пряжку зубами.

Зазвонил Лешин телефон.

— Да, так точно, порядок. Спать лег. Хорошо, ждем!

Макс нажал на поршень. Пискнул вызов домофона. Леша с грохотом отодвинул стул, стукнул костяшками пальцев в узорное стекло.

— Фигушки вам! — улыбнулся Молин. Его ноги уже оторвались от кровати. Комната вращалась вокруг дивана, сперва плавно, затем все быстрее и быстрее.

— Подъемник! — прогудел Леша. — Начальство приехало!

— Я иду к вам, ребята! — ответил Макс. — Я же обещал, что вернусь!..

Мелькание предметов слилось в яркий поток. В ушах бесновались тамтамы.