Рахмани вглядывался в людей, заполнивших зал, и с каждой песчинкой чувствовал себя все менее уютно. Эти люди, на внимание которых он так надеялся, вовсе не желали искать утерянную честь.
Они охотились за чужим страхом.
Они алчно следили за чужими страданиями и невзгодами.
Они кипели черной завистью, когда наблюдали, как другим возвращают награбленные деньги.
Они расцветали предвкушением, когда слышали очередное звонкое имя.
Рахмани не меньше дюжины раз повторил, что просит аудиенции у губернатора. В ответ у него требовали документы. Он избегал тех, кто охотился за документами, спрашивал у других, подвижных юношей и девушек, юрко сновавших по коридорам пышно убранного дворца, но никто не старался ему помочь. Внутри они втроем оказались благодаря про-пускам, которые выписал им знакомый журналист Ромашки.
Хирург тоже ощущал себя не в своей тарелке, раз сорок ему названивал кто-то на телефон, знакомые и незнакомые. И все требовали подтвердить: неужели «Альянс-2» вернул деньги, и в какой форме, и сколько процентов сверху, и когда получать остальным, и почему Анатолий Ромашка уже свое загреб, а те, кто раньше в очереди стояли, сосут лапу, и не только лапу?..
В какой-то момент взбешенный лекарь отключил сотовый.
— Рахмани, нам лучше уехать. У меня плохое предчувствие…
— Но твой друг обещал, что нас примет этот… как его?
— Первый заместитель.
— Вот! Разве это плохо? Нам нужен тот, кто соберет старейшин города и объявит о том, что Великая степь…
— Рахмани, я вас умоляю… — Толик молитвенно сложил руки, — ни слова о Великой степи!
— Но почему?! Ведь вы все нам поверили. Все твои друзья убедились, что это правда. И даже твои враги убедились.
— Потому что одного человека или десять человек можно убедить. Но если сейчас, прямо перед телекамерами, Снорри начнет показывать все свои руки и ноги, выйдет очень плохо. Нас отключат от эфира насовсем. Никто не поверит в Великую степь и в Янтарный канал, пока об этом не скажут наши известные ученые. А про вас все решат, что это трюк, фокус, понятно? Если зритель хоть на секунду заподозрит, что видит шоу, у нас ничего не выйдет с депутатом…
Скрепя сердце Ловец снова согласился молчать. Еще раньше он пообещал себе, что сделает для лекаря все, что тот попросит и что будет в его силах. Получив свои деньги, Ромашка не стал счастливее, чем раньше. Очень скоро ему позвонила бывшая жена и стала делать туманные или, скорее, вполне прозрачные намеки. Затем позвонил мужчина, который не представился, но сердечно попросил не тратить так внезапно вернувшиеся средства, поскольку их очень скоро придется возвращать. Сколько ни выпытывал Снорри у хозяев бывшего «Альянса-2», кто бы это мог звонить, Дагой и Боровиков в один голос клялись в своей полной непричастности.
После пережитого ранним утром, когда водомер катал их по очереди по вертикали заводской трубы, после массы благородных дел, которых в мирное время хватило бы на пятилетку, но пришлось совершить за пару часов, получившие внезапную известность строители решили эту самую известность с кем-нибудь разделить. Почти без нажима они принялись называть имена казнокрадов и мздоимцев в правительстве города, которым когда-то вручали деньги. Рахмани подсчитал, что набралось достаточно весельников для нижнего ряда биремы.
В какой-то момент бравые строители назвали фамилию своего приятеля, который проявил себя энергичным и ответственным помощником депутата, а по совместительству успевал совершить множество подвигов, которые могли бы крайне заинтересовать прокуратуру и следственные органы…
Если бы эти органы интересовались подвигами депутатов.
Пока молодые люди в джинсах и потертых кожаных куртках расставляли софиты и тянули провода, помощник депутата икал, плакал и глядел в пространство. Саади признавал, что немного погорячился, он влил в рот борову целый пакетик порошка, который подарила Марта. Кажется, она предупреждала, что для взрослого мужчины достаточно одной трети, да и то… снадобье предназначалось вовсе не затем, чтобы развязывать языки, но такой уж возникал побочный эффект.
Помощник депутата непрерывно плакал. Плакал он с того момента, как Два Мизинца на полной скорости влез к нему через верхний люк в машину и вежливо попросил остановиться. Помощника звали Роман, а отчество свое он как-то внезапно позабыл. Зато после вспомнил много чужих имен.
— Скажите нам, что это такое? — Ромашка потряс запечатанным конвертом. Конверт этот Снорри извлек из сейфа в квартире помощника Романа.
— Там список… — Помощник захлюпал носом.
Молодые люди в наушниках зажужжали своими волшебными глазастыми механизмами. Краем глаза Рахмани замечал иначе выглядевших молодых людей в штатском платье, те сновали из угла в угол, переговаривались и походили друг на друга, как братья. Кажется, их совсем не радовали предстоящие откровения и вообще вся идея пресс-конференции, которую санкционировали бесшабашные депутаты.
— Говори ясно, что за список, иначе отрежу тебе ухо, — прошептал Снорри.
Вор из Брезе нежно держал под локотки обоих директоров «Альянса-2», чтобы у тех не возникло нелепое желание выброситься из окна или нечто подобное…
— Список… там список детей из интернатов.
— Дальше! Подробнее! О каких детях идет речь?
К столу потянулись микрофоны.
— Список детей, которых предстояло перевести в психиатрическую лечебницу. — Лицо недавнего начальника превратилось в посмертную маску. На нем дергались только губы, так прыгают они у ярмарочных кукол. — Только учтите, я в этом сам не участвовал… я готов подписать любые показания… я сам ничего не делал…
По залу побежал первый ветерок, предвещающий новый скандал. Репортеры придвинулись ближе, снова защелкали затворы камер. Толик Ромашка обреченно подумал, что теперь придется сбрить волосы и остаток жизни носить солнцезащитные очки.
— Рома, какие дети, какая лечебница?! — завыла вдруг дама в розовом платье. Она пыталась прорваться к президиуму, но ее перехватили в дверях.
Круглые молодые люди в одинаковых пиджаках боязливо отчитывались перед кем-то по телефону. Несмотря на заторы, в приемную набивалось все больше народу. Рахмани подозвал секретаря, который до этого улыбался и усердствовал по поводу и без повода, но на сей раз ничего не получилось. Секретарь губернатора резко изменился. Теперь на вопросы, когда приедет руководство, он только отфыркивался.
Помощник депутата вздрогнул, увидев даму в розовом, но, понукаемый тычками Снорри, опять заговорил:
— Клочков работает в паре с Данилиной… Та подбирает детей в интернатах, почти каждому положена квартира… от государства… Данилина находит таких, кого можно по медицинским показаниям представить к врачебной комиссии… к освидетельствованию на предмет… короче, для психушки… Клочков сам бы не допер, у него крыша крепкая сверху, он не боится… я ничего не делал, клянусь… только отпустите моих… я вам что угодно… сколько угодно…
Журналисты заахали. Саади не понял, о каких детях шла речь и какую комиссию для них назначали, но сразу догадался, что помощник Роман приплел к делу личностей именитых.
— Клочков добивался, чтобы мелких, кто еще не понимает, укладывали в нашу лечебницу… а меня он заставлял добывать препараты… это особая группа, потом в крови не остается следов… вот видите, я все признаю честно… достаточно три месяца, и можно ребенка навсегда списывать в дебилы…
— Ро-ома, молчи-и-и… — где-то в коридоре голосила дама в розовом.
Помощник Роман заплакал еще сильнее. Минуты три у него ушло, чтобы справиться с очередным приступом раскаяния. В тишине стало слышно, как для кого-то переводят на английский.
— Дом Саади, сдается мне, что нас тут окружают. — Водомер говорил почти не размыкая губ. — Сдается мне, что никакой такой губернатор сюда не приедет…
Рахмани покивал с умным лицом. Со своего места он видел через окно, как у входа остановились две повозки, набитые мужчинами в черном.
— Я с ними вместе только два раза встречался… — всхлипывая, продолжал помощник Роман. — Я честно говорю… то есть три… Клочков приказал мне, чтобы я отвез деньги одному человеку… короче, Матвееву, в прокуратуру… это наш районный прокурор… Клочков приказал, я не мог отказаться, меня бы сгноили… это же все просто делается. Есть человек — нет человека, так мне намекали…
— Вы отнесли прокурору деньги, которые для вас собирали депутаты Клочков и Данилина? — спросила женщина в наушниках. — Или это были ваши личные деньги?
— Там не только… там не мои деньги, я хотел сказать… я ничего не собирал сам, я даже не знал… мне просто передали пару раз и все…
— А вот господин Дагой утверждает, что лично вам платили за информацию об одиноких пенсионерах, населяющих габаритные квартиры, — задал новый вопрос Ромашка. — Он готов подтвердить на очной ставке, что эта информация спускалась к вам от вашего шефа, который…
Услышав о пенсионерах, герой вечера совсем приуныл. Зато вопросы любопытных репортеров посыпались как горох.
— Кто еще из депутатов причастен к приватизации жилых домов в «золотом треугольнике»? Нам известно, что там оформили на себя квартиры, по меньшей мере, четверо из действующих…
— Вы говорили о подростках, а как насчет домов ветеранов? Что вы знаете о деле Никушиной, когда стариков заставляли переписывать завещания?
— В городской прокуратуре вы тоже давали взятки?
Помощник Роман крутился на стуле, размазывая слезы.
— Прокурор Матвеев прикрывал… и в бюро недвижимости передавал… Краснову Паше… то есть Павлу Адамовичу… я знаю примерно… о шестнадцати квартирах, которые подростки отписали на указанные фамилии… адресов сейчас не помню…
— Адреса все на этой дискете. — Ромашка продемонстрировал залу квадратик черного пластика. — Мы размножили перед встречей и вручили всем желающим. Мы надеемся, что завтра эти имена и цифры появятся, по крайней мере, в Интернете.
— Вы дважды упомянули Черняхина, это ведь зам главы департамента по строительству. Вы говорите, что он получил два миллиона за выделение пятна под застройку в районе?..
— Еще вопрос. Вы утверждаете, что главы районов получают треть из взяток, которые платил «Альянс» за право застройки? Кому идут остальные средства?..
— Я прослушала предоставленную вами кассету. Там телефонный разговор. Человек, который на «ты» с начальником милиции, — это вор в законе Дзасолов?..
Рахмани с трудом разбирал их невнятную речь, но ясно было одно. Получив такие доказательства, судья Исфахана давно бы уже арестовал всех виновных и послал гонцов к султану.
— Позвольте, я намерен внести протест! — поправляя очки, в створе коридора подпрыгивал высокий мужчина в полосатом костюме. — Моя фамилия Зиньковский, я работаю в юридическом отделе ЗакСа. Позвольте вам заметить, вы уже огульно обвинили четверых депутатов Законодательного собрания в причастности к тяжким преступлениям. Не имея достаточных доказательств, вы непременно будете отвечать за клевету…
В общем шуме взлетали отдельные голоса:
— А кто, вообще, такие эти люди?
— Что это за чекистская «тройка»? Расселись тут в кожаных пальто, понимаете…
— Миша, плевать на твою женскую тюрьму, тут такое творится, впору всем в отставку подавать…
— Вы что, идиот? Конечно, губернатор предупрежден и не приедет. Еще не хватало опозориться, попасть на один снимок с этим…
— Это готовый пациент Кащенко, можно выносить.
— Алло, Геночка, передай главному: если это не выйдет в вечернем блоке, мы увольняемся вместе с оператором!
— Уже передали, едет комиссия из Москвы, силовиков поувольняют, это как принято…
— На месте прокурора я бы подал в отставку уже сегодня…
Рахмани хотелось завыть.
— Ответьте, пожалуйста, если это не повредит вам в суде. — Голубоглазая девушка перехватила инициативу. — Вы признаете, что участвовали в травле сирот психотропными препаратами с целью завладения и перепродажи их жилплощади?
— Я же не один, я не знал… признаю, все признаю…
Лекарь Ромашка послушал свой телефон и вдруг изменился в лице.
— Рахмани, вы слышите меня? Нам придется тут все бросить и срочно бежать в институт. Это Аркадий звонил, он там, он нас ждет.
— Что случилось, говори до конца!
Ромашка выстукивал зубами горский свадебный танец.
— Туда заявились оперативники, кто-то видел вашу Марту, как она лезла через окно, или нас кто-то продал… Короче, Аркадий говорит, что они хотели забрать нашего раненого, но Поликрит им не позволил. Он отбил у них Зорана, а сам забаррикадировался в подвале.
— Храни его Премудрый… а эти люди, они еще там?
Ромашка побледнел, трубка тонко верещала у него в руке голосом Аркадия.
— Он их убил… Поликрит. Четверых, голыми руками. Аркадий говорит, что его снова ранили, неопасно, но хуже другое. Они ранили Зорана, когда Поликрит нес его на руках по лестнице.
«Во власти твоей, Аша Вахишта, Аша Вахишта, покровитель храмового огня…»
Рахмани шептал молитву и краем уха ловил шепоты.
— Что там бормочет этот кретин?
— Да бухой он, разве не видишь?
Рахмани отодвинул стул и пошел к выходу, на бегу кивнув Снорри. Его окружали вспышки и пристальные круглые глаза телекамер. Вероятно, это был самый удачный момент сказать им про Великую степь, про Зеленую улыбку, про подарки Тьмы и про Янтарный канал, который надо скорее вскрыть, чтобы вместе жить в мире и доброте…
Но он ничего им не сказал.
Потому что больше не верил.
Он бежал, разыскивая клочок сырой земли, но повсюду расстилался асфальт или гранитные плиты. Снорри с доктором еле поспевали за ним в потоке машин. Машины никуда не ехали, они дымили и фырчали, выстроившись в пять рядов вокруг величественного собора. Золотой его купол сиял под лучами Короны, чуть ниже по лесенкам карабкались любопытные люди. Люди были повсюду, они сновали среди машин, курили, смеялись, целовались, ругались. Люди напирали тысячной толпой, но никому не было дела до умирающего дома Ивачича…
— Дом Саади, вон там, в парке, есть земля, — догадался Снорри.
— Не годится, — на бегу откликнулся Ловец. — Посмотри, там даже лежат на траве, а мне нужна тишина!
В проходном дворе встретились крепкие подростки с пивом.
— Э, брателло, гля, цацки какие навесил! Эй, ты что, пидор, в ухе такое таскаешь? Гля, и на локте тоже, охренеть!
— А чё морду тряпкой обернул? Слышь, с тобой говорят, ты чё такой борзый?
Двое заступили ему путь, Ловец ткнул им пальцами в глаза. Затем обернулся к третьему, который настигал его с ножом. Снорри летел со всех ног, в глубине подворотни, но не успевал.
— Дом Саади, не убивай его! — Очевидно, водомер издалека ужаснулся горящим глазам Ловца.
— Я никого не убью, — пообещал Саади.
Он позволил дворовому хулигану дважды пырнуть себя в живот. Затем фантом рассыпался, а слегка пьяному юноше показалось, что в грудь его ударили раскаленной рельсой. Когда он очухался, лежа среди отбросов в перевернутой помойке, оказалось, что золотой нагрудный крестик вместе с цепью намертво приварились к груди. Было так больно, что юный борец за права большинств заплакал. Однако его слезы мигом высохли, стоило увидеть, что сделали с его друзьями. Те ползали на четвереньках, натыкась друг на друга, безнадежно пытаясь вернуть зрение…
«Покровитель Аша Вахишта, отец ахуров, изгоняющий дэвов, во власти твоей…»
— Дом Саади, я отвезу вас по воде, но по очереди…
— Нет, найди мне чистую землю.
Относительно чистую землю разыскали в соседнем глухом дворике. Рахмани скинул обувь, поплотнее прижался пятками к тверди. Стоило ему повторить первые слова формулы, как в окружающих домах со звоном взорвались и погасли лампы, все до единой.
«Аша Вахишта, очисть землю от скверны, Аша Вахишта, очисть нас от зла…»
— Снорри, я отвезу лекаря на себе.
— Я понял, дом Саади. Не беспокойся, я вас обгоню.
— Не надо обгонять, будь осторожен.
Праведная мысль…
Праведное слово…
Праведное дело…
Перед тем как совершить первый прыжок, Ловец с привычной горечью подумал, что все повторяется. Как раз в это время на родине парсов месяц Сириуса уступает месяцу Бессмертия, цикады беснуются в огненных кронах кипарисов, а сыновья премудрого Ормазды, Спента-Майнью и Ангро-Майнью, схватились в особенно жестокой битве над краем горизонта.
Все повторяется.
Когда-то, немыслимое число лет назад, он впервые вошел под своды Бахрама, робеющий, узкоплечий подросток, влекомый рукой отца. Только был вечер, сиял огненный закат, сплетались в вечной битве сыновья Всевидящего. Он только вошел, но этого оказалось достаточно, чтобы навсегда ввязаться в битву. В который раз Саади признал, что Учитель всегда прав. Слепой Учитель несколько раз повторил, что в битве сыновей Ормазды не бывает наблюдателей. Кем бы ты ни родился, ты участвуешь в битве тьмы и света. Даже если тебе кажется, что ты стоишь в сторонке. Можешь не сомневаться, что, поджидая в сторонке, ты приветствуешь тьму. Так повторял мальчикам-жрецам Слепой старец.
— Не бойся, закрой глаза. — Рахмани подхватил худощавого лекаря на руки.
Толик уже привычно зажмурился, обнимая дипломат, набитый рублями и долларами.
Первый прыжок, как всегда, перенес Ловца на пару гязов. Зато второй, к его немалому удивлению, позволил сразу долететь до владений великого Эрксмана. Спускаясь, он протаранил кусты, сломал пару молодых деревьев и до полусмерти перепугал старушек на лавке.
— Уже можно смотреть? — потирая ушибленный бок, спросил Ромашка.
…Бородатый Аркадий ждал их в вестибюле. Его красные от бессонницы и табака глаза непрерывно моргали. В приемном покое хирургического отделения царил хаос. Медики сновали вверх и вниз по лестницам, собирались стайками и рассыпались по углам. Помещение было сложно узнать. Мебель выглядела так, словно здесь недавно потоптался носорог. Собственно, примерно так все и произошло.
— Они припрутся с минуты на минуту! — Аркадий еле поспевал за Рахмани вниз по крутой лесенке. — Осторожно, здесь труба… Никто же не понял, что произошло, сейчас все наверху. И кафедральное начальство, и наши службы все, и военная кафедра. Там такое, там куски тел… он их просто порвал, как кукол. Осторожно, я тут вывернул лампы… Ой, за нами кто-то…
— Это Снорри, не бойся.
— Он играл… я хочу сказать, ваш Поликрит, он играл на своих гуслях и очень красиво пел. Это стоит отметить, хотя я дважды просил его петь потише. Как только вы уехали, начался наш обычный обход, профессорский. Толик оформил вашего Зорана как сербского туриста, с гнойным аппендицитом. Особо пометил, что пациент не говорит по-русски, так к нему никто и не приставал…
А эти, с корочками, приперлись и сразу взяли в оборот заведующего отделением. Да они и не показывали толком удостоверений, взмахнули у него перед носом, и все. Это ж такая публика. Они стали требовать, чтобы им вызвали дежурную ночную смену, а кого вызовешь, кроме меня? Я сказал, что все спят, что ты телефон отключаешь всегда нарочно, а где живешь — понятия не имею. Тогда ихний старший заявил, что он-де прекрасно знает, где ты живешь. Что живешь ты прямо тут, под лестницей, и чтобы я ему не морочил голову, не то заберут…
— Это черт знает что! — простонал Толик.
— Короче, они насели, кто была та женщина, что лезла в окно ночью, кто был тут еще, откуда привезли раненого, они дозвонились домой Леночке, заставили ее приехать, а девчонка только прилегла отдохнуть… А потом объявили, что, раз никто не может им показать документы на пациента, они его забирают с собой. Тут, конечно, наши все встали горой, парень-то под капельницей, его трогать нельзя… Осторожно, здесь труба…
— Поликрит, это я, Саади. — Ловец постучал в запертую дверь.
С той стороны послышался звон и грохот. Центавр отворил, настороженно вглядываясь в полумрак. Он с головы до копыт перемазался в известке и паутине, грива окончательно превратилась в мочало, на боках запеклась кровь. Изнутри двери своей подвальной темницы он привалил рентгеновским аппаратом, рядами кресел и потрепанным пианино без половины клавиш.
— Рахмани, где Женщина-гроза?
— Где Зоран?
Они выкрикнули свои вопросы одновременно.
— Гиппарх, что ты натворил? — По меркам Македонской империи, Снорри проявил неслыханную фамильярность. — Тебя самого только ночью зашили, куда ты снова полез?
— Он позвал меня. — Центавр мотнул головой в сторону бородатого доктора. — Они забрали Ивачича. Я сказал: оставьте его. Тогда они бросили его на пол и побежали. Но когда я поднял его на руки, они стали подло стрелять мне в спину.
— Они ранили его дважды, — дополнил Аркадий. — Феноменально крепкий организм, и кровотечения почти не было. Но они прострелили его насквозь вместе с вашим другом…
— Я спрятал Зорана под чужой койкой, — пророкотал центавр. — Я вышел к ним без оружия и предложил честный бой…
— Честный бой получился коротким, — мрачно хохотнул бородач. — Я боялся, что он и мне, за компанию, расколет череп. А он потом вышел во двор и перевернул в Карповку их машину, вместе с водителем…
Зоран метался в беспамятстве, его больничная пижама пропиталась потом. Швы снова кровоточили. Свежие дырки от пуль не выглядели особенно устрашающе, но лекари разом охнули и переглянулись. Поликрит не нашел ничего лучше, как уложить приятеля на кусок рубероида, поверх теплотрассы.
— Прошла навылет?
— Его срочно надо на операционный стол!
— Я боюсь, что легкое…
— Пневмоторакс?
— Я его никому не отдам, — набычился Поликрит. — Рахмани, они хотели выкрасть его…
— О господи! Здесь еще одна рана! Осторожно, приподнимем его… Что за несчастный день у парня! Чем вы заткнули ему пулевые отверстия? Паклей?
— Тем же, чем и себе. — Бывший гиппарх небрежно продемонстрировал сквозные раны у себя в бедре и в правом боку. — Мы оба — воины, а не трусливые бабы. Но я его никому не отдам. Рахмани, мне пришлось убить их, они стреляли из пистолей, очень больно…
— Если бы не Поликрит, они бы выкрали его, — подтвердил Аркадий. — Кто-то продал нас. Или шли по следу вашей подруги. Что она еще натворила?
— Но мы не можем оставить его так, он умрет. — Ромашка инстинктивно стал закатывать рукава. — Хорошо, если вы не доверяете нам, давайте отнесем его в операционную вместе. Мы обязаны срочно удалить вторую пулю и откачать воздух. Слышите, он свистит при каждом вздохе?
— Тихо, тихо! — Аркадий поднял палец. — Слышите, сирена? Это милиция, уже тут. Теперь только вопрос времени, когда они догадаются сунуть нос в подвал.
— А что, если?.. — Толик хитро взглянул на Вора из Брезе. — Что, если пропилить стену? Аркаша, помнишь, в четвертой секции?.. Там, кажется, столовское оборудование свалено, ванны и кровати?..
— Верняк! — хлопнул в ладоши Аркадий. — Там есть забитая дверь в подвал терапии, можем выйти с другой стороны.
— Показывайте вашу забитую дверь. — Два Мизинца уже расстегивал плащ.
По лестнице снова топали. С низкого потолка сыпалась штукатурка. Заляпанные лампочки раскачивались, словно под ветром.
— Ра… Рахмани… — дом Ивачич нащупал руку друга своей ослабевшей ладонью. — Рахмани, где она?
Саади вознес короткую молитву. Все, что он мог сделать. Слепые старцы научили его многому, но удерживать жизнь в чужом теле Ловец Тьмы не умел.
— Она здорова. Она любит тебя. Она скоро придет за тобой. Ты слышишь? — Саади склонился ухом ко рту друга. — Зоран, ты должен жить. Ты первый, из кого вынули уршада, слышишь? Зоран, не молчи!
— Я понесу его. — Поликрит просунул под спину Ивачича свои могучие лапищи.
Наверху грохотали сапоги. Подвальную дверь пока не трогали. Снорри уже вовсю пилил толстые доски.
— Простите, я должен вам сказать, — Аркадий деликатно ждал, пока Рахмани не убедился, что раненый снова без сознания, — эти личинки, уршады… они убивают рак.
— Кого убивают?
— Толик, ты им ничего не сказал? — Аркадий замялся.
— Не успел…
— О чем вы? Какой такой рак?
— Это такая болезнь. Смертельная, от нее гибнут миллионы людей. Оказалось, что уршад убивает болезнь. Начисто. Насовсем.
— Но… ты же обещал мне, что сожжешь их? — набросился Саади на старшего хирурга. — Ты разве не слышал?! Может погибнуть целый город!
— Никто не погибнет.
Аркадий закатал рукав и продемонстрировал Рахмани следы укусов. Ловец и центавр разом отшатнулись.
— Никто не погибнет. У Лизаветы то же самое.
— И у меня. — Толик Ромашка покраснел. — Мы сделали это еще ночью. Сначала попробовали на собаке, пока вы смотрели телевизор.
— Он кусает, но не внедряется. Очевидно, мы невосприимчивы к яду этой твари, никто из нас. Зато они растворили метастазы у Жуховицкого. Профессор уже бегает по палате, там вся кафедра в истерике бьется…
Рахмани сжал голову руками. Он вынужден был ненадолго присесть. Все это казалось диким сном. Личинки уршада, которые не проникают в тело. Болезнь, от которой гибнут миллионы. Умирающий Зоран. Пропавшая Марта. Какой-то неизвестный Жуховицкий бегает. Поликрит убил четверых из тайной стражи.
— Вы не понимаете? — Ромашка присел рядом, приобнял Ловца за плечи. — Теперь мы нуждаемся в ваших уршадах. Во всех, до единого. Какие они там — бородавчатые, красные — наверное, неважно. Я сам отправлюсь их ловить!