…Первую линию ядовитых болот караваны Великого посольства прошли достаточно легко. Зная о повадках Железных птиц, нарочно переждали в лесу, когда стая отобедает в святилище дикарей, а затем дали сильный крюк на запад, чтобы обойти места гнездовий.

Неделю двигались по безлюдной местности и растянулись на несколько километров, потому что темп задавали неповоротливые быки. Затем снова начались прерывистые полосы Желтых туманов, между которыми приходилось лавировать, как между рядами мокрых простынь, развешенных для просушки.

Когда впереди уже засияли снежными шапками вершины сьерры, святые отцы провели большой праздничный молебен. Были забыты интриги в Варшаве, и даже натянутое гостеприимство парижской верхушки. Прошли несколько малых поселений, где жители, чуть ли не со слезами радости, встретили посольство и выразили желание непременно присоединиться к нему на пути в Рим. К тому же всю неделю стояла прекрасная солнечная погода, и даже языки пожарищ не казались такими отвратительными.

Окрыленный успехом, презрев мрачные предсказания язычников, Жмыхович воспрянул и с удвоенной энергией кинул народ на штурм Пиренеев. Дорог там давно не осталось. Тщательно выстроенные серпантины и продолбленные в горах тоннели снесло оползнями и завалило камнями. Было решено не разбрасываться по мелочам, а сразу идти в сторону бывшей столицы, благо дорогу парижские монахи обещали более-менее ровную.

Правда, первые же встреченные испанцы оказались неприветливыми и горячо советовали пришлым убираться восвояси. Некоторые даже осмеливались болтать, что в Мадриде настали новые времена, и посланцев Креста никто не ждет.

Голоса этих глупцов заглушил радостный барабанный бой.

От долгого битья в барабаны немножко оглохли и не сразу заметили, что горы подозрительно трясутся. Но подавляющее большинство караванщиков гор не видели и в помине, потому двинулись по самому дну ущелья. Камни сыпались сверху всё сильнее: сначала маленькие, затем настоящие глыбы.

Караван не останавливался, потому что был приказ выйти до темноты к городу Сарагосе. Первые отряды уже миновали ущелье, и самый страшный удар принял на себя растянувшийся обоз.

Лавина закопала живьем почти полста человек. Погибло бы гораздо больше, если бы несколько смелых командиров не решились нарушить приказ и не повели отставшую часть посольства в обход. Путь вышел долгим, и командиры получили разнос от кардинала…

Вскоре посольство добралось до города Сарагосы. Вояки разбежались знакомиться с достопримечательностями, в том числе с местными красавицами. Набрали водички, от которой разом прихватило животы у нескольких сотен человек. Пока армия находилась в небоеспособном состоянии, начальники решили выслать вперед разведку.

Разведка ушла и не вернулась.

Местные жители, язык которых понимали немногие, талдычили какую-то ерунду. На юге-де многие сменили веру, поскольку с моря приплыли богатые люди на кораблях и предложили выбор: либо присоединяться к ним (тогда и почести, и деньги, и штаны новые), либо ждать горячих парней (тогда секир-башка). Относительно новых порядков возникали самые разные домыслы, но в одном очевидцы были едины. Иноверцы, правившие бал в Барселоне и других приморских городах, поощряли многоженство, и вообще, держали бестолковых женщин в узде.

Кардинал повелел в корне пресекать паникерские настроения, обозвал слухи происками рогатого и в назидание провел серию показательных казней среди вредоносных элементов. Кое-как оклемавшись и похоронив сорок человек, чересчур налегавших на колодезную воду, Великое посольство двинулось дальше.

Но далеко не ушло. Не успел караван перейти через мелкую, безобидную речушку, как вдруг раздался грохот, и ущелье, в которое вступил передовой конный отряд, на глазах начало сужаться. Грандиозная трещина, по которой водопадами бежала вода, зашевелилась, захрипела, точно под землей ворочался недовольный кит, и обрушилась острыми камнями прямо на людей. Склоны трещины растрескались, обвалились, а речушка вдруг пересохла. Когда спасли из завалов выживших, подсчитали потери да пустили по колоннам команду двигаться дальше, сверху раздался непонятный глухой рокот. Вода, накопившаяся в запруде, пробила возникшую дамбу и хлынула вниз.

В тот день погибло еще восемьдесят человек. Многие начали шептать, что земля качается, не хочет пропускать посольство, и заступничество святых отцов не поможет, поскольку слишком много грешили на пути своем…

Нечего и говорить, что неприятный шепот побежал впереди каравана, и самые дальновидные из "послов" не очень удивились, когда, вслед за первым, исчез и второй отряд разведчиков.

Днем позже начался падеж скота. Пришлось расстаться со значительной частью мяса, но, общими молитвами, напали на следы дичи и настреляли горных козлов.

Позже выяснилось, что козлы были не дикими, а деревенскими. Отдавать мясо, которое уже коптилось, Жмыхович не стал, вместо этого предложил темным пастухам помощь в реставрации часовни и одну из ценных икон. На столь заманчивое предложение дикари ответили неинтеллигентно и даже грубо. Про святой образ выразились, что у них у самих такого добра навалом, и добавили, что ежели им не возместят убытки от потери стада, то смеяться будет тот, у кого больше друзей.

Консенсуса не достигли.

Следующей ночью подлый враг поджег телеги с фуражом. А среди людей разгулялась почесуха. Причину скоро обнаружили: диверсанты раскидали среди шатров мешочки с мелкими клещами. Взрослые прижигали клещей железом, но несколько детей умерло от паралича. Отныне каждый день приносил новые гадости. Кардиналу непрерывно поступали новые сведения о проблемах, ожидающих посольство в Мадриде. Как минимум шесть раз ему доносили, что в южных портовых городах рыбаки поклоняются Месяцу и, мало того, записываются в добровольческий корпус, чтобы воевать с "неверными". В какую сторону собирался выступить сводный отряд рыболовов, толком никто не знал.

Когда до Мадрида было рукой подать, офицеры, опрокинув для храбрости бражки, явились к кардиналу и доложили о нескольких удручающих фактах. В еженощных перестрелках с язычниками погибло больше ста сорока человек, и примерно столько же ковыляют ранеными или едут в лежачем положении, создавая проблемы в тесных экипажах. Несколько мелких национальных формирований отстали или потерялись. В частности, никто не знает, куда задевались две сотни германских поселенцев. С вечера были - чистенькие такие, дисциплинированные, как всегда. Даже отбились по звуку рожка, - а утром и след простыл.

Но Жмыхович и десятка три фанатично преданных ему святош выслушали офицеров и уперлись. Они не желали понимать, что лезут в самое пекло чужой гражданской войны. Они продолжали уверять и себя, и других, что в Мадриде их ждут с духовым оркестром и транспарантами.

Следующей ночью разразилась гроза, закончившаяся столь сильным ливнем, что плохо закрепленные палатки смыло, а колеса телег к утру оказались по ступицу затянутыми в жидкую грязь. Дождь продолжался весь день и к вечеру так и не стих. Никто уже не верил в то, что это просто погодное недоразумение. Промокшие насквозь гадальщицы раскидывали кости, и выпадало, всякий раз, страшное…

Гибель посольству выпадала.

В разгар второй дождливой ночи так и произошло. Селевой поток - яростная, бушующая волна из глины, камней, кусков дерева и обломков скал - скатился с гор и, не останавливаясь, ринулся к стоянке каравана. По всем правилам земного тяготения, сель должен был остановиться, но, вобрав в себя мелкую гальку долин, он ринулся вверх, уничтожил больше сорока повозок. Погибли кухни, рыба в бочках, почти всё зерно, и, по закону подлости, все парижские монахи, знавшие дорогу…

Ева и Огюст, со слов девушки, бежали вместе с колонной отчаянных ирландцев. Их командир, чуть ли не на коленях, умолял святого отца повернуть оглобли или, по крайней мере, не втравливать детей. В ответ на пьяную болтовню бородатого потомка кельтов кардинал важно заявил, что матери сами будут рады пронести детей в первых рядах. Это лишь придаст веры и освободит от сомнений тех из местных горожан, кто ослаб духом и колеблется, не зная, чью сторону принять. Если лукавый искушает их, потрясал мокрыми кулаками отважный мессионер, то теперь, встретив невинных верующих младенцев, он будет вынужден отступить в преисподнюю.

Брат и сестра неважно разбирались в тонкостях политики, но получили неопровержимые доказательства, что колония испанских Бумажников, в предместье Мадрида, разгромлена до основания. За время пути они успели разочароваться в кардинале и его способах управления коллективом и отдали бы всё, чтобы вернуться на родину. Две недели кружили козьими тропами, отстреливались от недружелюбных горцев, и страдали от нехватки питьевой воды.

Зато кончились дожди, оползни и наводнения. Под приветливым солнышком заснеженные вершины мирно дремали, подпирая небесный свод…

Наступил день, когда снова послышалась французская речь. В каком-то, забытом всеми богами селении, удалось обменять умирающих лошадей на более выносливых осликов. Там же встретили небольшую группу завшивевших монахов, счастливо избежавших мясорубки в испанской столице. По их словам, посольство угодило в окружение. Неведомые враги с закрытыми лицами отсекли обозы, а женщин с младенцами, которых Жмыхович превратил в живой буфер, угнали в неволю…

Чем дальше Коваль слушал монотонный перевод пивовара, тем больше поражался человеческой слепоте, мешающей видеть мир дальше соседского забора. Брат и сестра вернулись больше двух лет назад и сразу оказались изгоями. Их презирали свои и недолюбливали чужие. И не нашлось никого, кто спросил бы: ну, как там наши святоши, когда назад намерены?

Станислав за полчаса постарел на несколько лет. Борк, не отрываясь, глядел в одну точку. Рассказа о Великом посольстве он, похоже, даже не слышал. Из его красных, глубоко посаженных глаз катились слезы. Они стекали ручейками по мучнисто-белым щекам, по безволосому подбородку и падали на лысую макушку Фердинанда. Младший сын пивовара тоже надолго замер, положив голову на колени отцу. Потом он встал, запахнул шарф и, придерживаясь о стену, отправился нести дежурство.

Христофор сидел по-турецки, не отходя ни на шаг от спасенной рыжей ведьмы. Они так и не разомкнули рук, с тех пор как встретились. Одежда на бывшей узнице почти просохла, но, несмотря на близость к костру, ее бил озноб. Девушка сидела, нахохлившись, плотно обхватив локтями колени, правым боком вжавшись в Христофора. Невозможно было понять, мерзнет она или просто боится потерять своего спасителя.

Мама Рона прощупала тощие ребра и позвоночник девушки и сказала, что всё цело, только следует немножко потерпеть. Коваль для себя перевел такой диагноз, как последствия шока. Любой бы, на месте этой рыжей Евы, пришел в негодность. Целую неделю она дожидалась казни в мокром каземате среди воров и убийц, прикованная цепью к железной лавке. И дождалась в конце концов - наводнения…

От ксендза Артур узнал, что когда Станислав с Христофором ворвались в подвал, половина арестантов уже захлебнулась. Трупы качались под водой, как субмарины на якорях. Только держали их не якорные цепи, а кандальные.

Девчонку спас брат, который до последнего подталкивал ее вверх, где выше уровня прибывающей воды оставалась ниша с воздушным пузырем. Христофор повел себя удивительно. Он не выкрикивал имена и даже не огляделся. Он просто сиганул со ступенек навстречу грязному водовороту и, пока ксендз держал факел, трижды выстрелил в цепь. Стрелял из дамского револьвера, подаренного губернатором. Под водой. С риском пробить девушке лодыжку.

– Это чудо, - тихо повторял Станислав Артуру, осторожно оглядываясь на бледного, неподвижного Христофора. - Господь не оставил нас, он снова явил нам чудо, пан Кузнец… Мои молитвы дошли до него, значит, эта заблудшая душа, и впрямь, послана нам!

– Боюсь, она послана не нам, а кое-кому из нас, - проницательно заметил Лева, когда святоша в очередной раз собрался помолиться.

После того как девушка разговорилась, Станислав больше не упоминал о чудесах. Он нахохлился, как больной голубь, и впал в прострацию. Механически поднимался, если его просили помочь или что-нибудь принести, а затем снова проваливался в глубокую задумчивость…

Сбросив с прозекторского стола горшки, туда общими усилиями водрузили Карапуза. Чингису, на протяжении всего спешного отступления, удалось не потерять сознания. Последние километры Коваль и Станислав скакали с ним рядом, не давая упасть. Лева резал на капитане одежду, мама Рона фиксировала сломанную руку, а Коваль смешивал в горшочках целебные снадобья. На теле Карапуза насчитали одиннадцать ран, последний час он даже не стонал, а лишь неровно дышал, когда горячие травы причиняли острую боль.

– Командир, ты хочешь взять с собой и ее? - хмуро осведомился Даляр, кивая на закутанную в шкуру девчонку. Из солидарности с пивоварами, полковник сидел у костра очень тихо и, похоже, считал ведьму причиной всех бед.

– Еще не решил, - неопределенно ответил губернатор, гадая, куда же запропастились Бумажники.

– Убили вашего друга? - Артура за рукав потрогал Орландо. - Месье Свирский нам сказал, что белоголовый погиб, спасая эту девицу?

В суете Коваль совершенно позабыл про главную цель похода. Он даже не сразу узнал пробужденных. Ученые отмылись от защитного консерванта и облачились в непривычную для них грубую одежду, а Моника даже соорудила на бритом темечке нечто вроде тюрбана. Артура особо порадовало, что истекающего кровью чингиса и прочие неприятности ребята встретили без паники. Пусть оба не были практикующими врачами, но за время работы в институте, наверняка, насмотрелись всякого.

– Возможно, он спас одну, - ответил Артур. - Но, может статься, благодаря ему выживут тысячи.

– Мы можем чем-нибудь помочь? - запинаясь, спросила женщина. - Я так понимаю, что ни рентгена, ни УЗИ сделать негде? Ну, конечно, извините… Просто, у девушки большие синяки по всему телу, не мешало бы проверить.

– Если хотите помочь, займитесь оборудованием, - Артур кивнул на лестницу, ведущую в камеру. - Всё, что вы сочтете нужным, мы постараемся взять с собой. Про рентген можете сразу забыть, а остальное пригодится.

– Я… я боюсь туда спускаться, - помрачнела Моника.

Орландо толкнул ее в бок.

– Нет, нет, я не то хотела сказать, - сразу поправилась она. - Просто поймите, Мишель умер так неожиданно, и мы ничего не могли сделать… То есть, я хочу сказать, что, конечно, пойду…

– Не оправдывайтесь, - Коваль потрепал коллегу по плечу. - Всем нам было непросто, и никто вас не упрекает. Вам придется понять одно. Здесь нет ни профсоюзов, ни больничных касс. Если вам делают предложение работать головой, лучше согласиться, иначе придется остаток дней вкалывать руками. Ваши ручки, мадам, очень быстро превратятся в рачьи клешни.

Он вздохнул и хотел уйти; на споры уже не оставалось сил.

– Месье Кузнец, - окликнул Орландо. - Простите нас, мы… Мы вам обязаны жизнью. Мы будем работать и сейчас пойдем вниз.

– Вот и прекрасно, - сказал Коваль, - но прежде я попрошу подняться наверх. Кое-кто очень хотел с вами познакомиться.

По еле уловимому звуку он определил, что к институту галопом приближается не менее десятка всадников.