— Откуда отшельник знает, что мы к маркитанту шли?

— Славка, да чтоб мне треснуть, ни с кем я не лялякал.

Мы сидели у двухэтажной лавки Хасана. На ногах мне пока не шибко стоялось, тряслись маленько ноги, ага. Со второго этажа на нас хмуро глядел приказчик. Новенький, не видал его раньше. Внутри контейнера кто-то струны дергал, музыка, ешкин медь. Стонут будто, поют не по-русски. Лавки у маркитантов — самые красивые. Дыры коврами завесили, порожки приладили, на дверях сажей закорючки нарисовали. Батя мой говорит — язык такой, заморский, на нем у маркитантов книга священная писана.

— Э, захади, — высунул черные кудри Хасан. — Очен жду тебя.

Внутри было пусто и тихо. Как и положено в лавке серьезного торговца. Серьезный торговец не станет, ешкин медь, как нео глупые, товары раскидывать, чтобы их кто попало хватал. Поднялись на второй этаж, сели на шкуры. Поверх шкур лежала красная мягкая тряпка, обтертая, с золотыми буквами. Я буквы прочел — почетное знамя трудового ордена ленина…

Странные буквы, ничо не понял.

В углу лежал толстый дядька, курил глиняную трубку, дергал струну на долбленой деревяхе. Рядом стояли два диковинных ружья, двуствольные, приклады красного дерева. Толстый не табак курил, пахло горькой травой, в носу маленько щекоталось. Пришел с крыши молодой парень с «калашом», что-то зло сказал. Хасан ему ответил.

— Извини Ахмеда, — улыбнулся Хасан. — Он слышит, от вас сывининой пахнет, это нехарашо. Ви ко мне в гости шли, могли грязь всякую нэ кушать, э?

Тетка с закрытым лицом принесла чайник, кружки, полную миску ягод, орехи разные. Потом принесла другую миску с горячим мясом. Пахло очень вкусно, кости мелкие, но не собака.

— Тимур, закрой дверь, — сказал толстому Хасан. — Твердислав, кушай, пажалюйста, нэ бойся, пасэчники все понюхали. Это не сывинина грязная, это барашек.

Мясо я попробовал. Дышалось после драки плохо, а жевать я мог свободно. А чо, жуть как вкусно. Ох, только тянуться за мясом больно, неужто ребро мне вояка сломал?

— Где водятся такие барашки?

— Может, тэбе покажу. Мине сказали, ти побил Дырку? — опять улыбнулся Хасан.

— А чо, нельзя?

— Нэ мое дело. Ти знаешь, он у меня в приказчиках бил. Нэдолго, когда Ваха погиб. Патом я Дырку выгнал. Патаму шта пьяный был.

— Ага, Дырка всегда пьяный! — Я зажевал мясо мочеными яблоками. В пузе забулькало, как на болоте. — Те чо надо, маркитант? Говори прямо.

— Прямо и гаварю. Иди ко мне в приказчики. Оба ви.

Ешкин медь! У меня изо рта чуть взад яблоки моченые не повыпадали. А Голова хрящом подавился. Ясное дело, я стал его спасать, а чо, друг же! Хотел его маленько по спине постучать, ну чтобы взад хрящ полез. А Голова от меня ускользнул, сам кашляет, глазья красные пучит, а мне не дается. Хасан тоже испугался, с другой стороны рыжего ловит.

— Стой, — кричу, — ща я тебе маленько стукну и вылечу!

— Не-е, не-ее, — хрипит рыжий. — Ха-хассан, не давай ему… кха-кха… меня бить, не давай…

Тут мы его словили, и я его вылечил. За ногу одной рукой поднял, по спине настучали. Сплюнул Голова, улегся, глазьями шевелит.

— Дурилка ты, хоть и умный, — говорю, — Хасан, дай ему воды, что ли.

— Хасан, если подавишься, Славке не давайся, — рыжий сам еле жив, а еще шутки шутит, — Славка так двоих с Асфальта по спине вылечил. Лыбятся теперь тока, к работам боле непригодные…

Очухались кое-как, доели, миски облизали. Я на Хасана смотрю — врет или смеется.

— Платить буду золотом. Или товаром с таможни. Слышал, сыколько я приказчикам плачу?

У меня внутрях все маленько задрыгалось. Товары с таможни… самому выбрать на ихних складах то, что так нужно Факелу!

— Слыхали мы, — небрежно сказал я. — Дык… какой из меня приказчик? Ты же знаешь, я дьяку сын.

— А я чито, Назару разве враг? — Маркитант щелкнул пальцами. Тимур побежал, с ним еще один, принесли один ящик длинный, другой — короткий. Внутрях длинного ящика — сталь, я сразу почуял. И Голова почуял, оживился.

— Ми ямы для Факела рыть нэ будем, но я Назару нэ враг, — повторил торговец. — У Факела свои дела, у нас свои. Если ми ямы рыть пайдем, кто товар павезет, а? У меня адин приказчик сейчас, Ахмед, наверху сидит. Жениться хочет… и силы в нем мало.

— А во мне чо, много?

— В тебе много. Ти сегодня харашо дрался. Если би плохо дрался, зачем мине такой приказчик?

Хасан заулыбался, и тут меня точно пчела в зад клюнула:

— Маркитант, так это ты их подослал?!

— Э, зачем так гаваришь? Разве можно кио подослать, а? Разве они мине солдаты?

Я стал прикидывать, как выбраться. Тут и до Головы дошло:

— Хасан, я на базаре не первый год хожу. И с кио лялякал. Не полезли бы они на нас. Это ты их со Славкой стравил!

— Слюшай, зачэм так? — закудахтал торговец. — Твердислав, кушай, кушай. Будем тихо гаварить. Зачем мине тебя обманывать? Кио пришел, сказал — хочу адин весч в Поле Смерти прожечь. Кио сказал так — Хасан, пагавари, пожалуйста, с пасечником, он с нами гаварить не хочет. Пасечник гаварит, что очен опасно стало в Пепел ходить. Даже за балшой деньги не идет. Ти знаешь, Твердислав, ко мне все приходят, я вопрос могу решать. Я сказал — харашо. Я поговорю. Мине денег за разговор не надо. Мине очен приказчик нужен. Кио сказал — харашо, ми проверим, как этот хомо дерется. Твердислав, тебя никто силно бить нэ хотел…

— Ну ты и гад, — только и сказал я. — И чо теперь, проверил?

— Вот тебе подарок, — Хасан положил возле меня кожаный подсумок, набитый монетами. — Это Рустем маладец. Все против тебя ставили, он адин поставил за то, что бой не закончится. Все твое, мине на тебе заработать нэ надо.

— Славка, давай дослушаем, — рыжий меня чуть не насильно взад усадил. Остыл я маленько. Ладно, думаю, чо, все равно монетки в казну сдам. Все в казну Факела идет, себе нельзя оставлять, это вроде как родной дом обокрасть.

— А он тогда чо? — Я указал на Голову.

Тот жадно так на ящик оружейный облизывался, а сам снова кость грыз. Тощий, а ненасытный, ага.

Ящик был новый. Редко маркитанты старые привозят, до войны сбитые. Из них труха сыплется, дерево все в дырках. А этот — кривой, в сколах от топора, зато новый.

— Чито, хочешь посмотреть? — Хасан ласково погладил ящик. — Пакажу.

Внутри на куче опилок лежало длинное, в масляную дерюгу завернутое. Тимур развернул, вытащил. Ешкин медь, у меня язык во рту застрял. Хочу сказать, да не могу!

— Это «Печенег», — Хасан заурчал довольным кошаком. — Выстречал такой? Пулемет, намного лучше «калаша». Там ленты, дывести патронов в каждой.

Голова потянулся к пулемету, как нео к свежей бражке. Сразу позабыл, что недавно харкал. Схватил ручонками, ешкин медь, и ну лапать, как девку. Аж стонет от счастья.

— Славка, он новый, зараза!

Я хоть и не такой умный, как рыжий, а тоже понял — штуковина недавно сделана. У старого оружия и запах, и вид другой.

— Как это? Откуда взял?

— Висо тэбе расскажи, — заржал Хасан. — Далеко за Кольцевим рубежом на заводе дэлают. Харашо дэлают, по старим книгам, только патроны не харашо. Патроны в лентах. Бивает так, чито застревает. Я сам нэ стрелял, люди гаварили. На полтора километра бьет. Никакой самопал нэ страшно.

Я приподнял пулемет. Жирный Тимур лыбился. Молодой Ахмед смотрел так, будто я ему в пайку харкнул. Такого, ешкин медь, за спину лучше не пускать.

— Это еще не все, — сказал Хасан. — Вот, пасматри.

И показал толстую такую трубу, внутрях пустую. С ручкой и прицелом. Из-под соломы выудил штуку такую железную, вроде яйца, а взади — точно перья железные.

— Ты глянь, это ж гранатомет! — застонал рыжий. — Славка, я такой похожий на картинке видал! Вот здеся гранату пихать, да? А тута стрелять, да? Это ж можно паука или даже бойцового био завалить!

— Она чо, как бомба взрывается? — Я протянул руку, но Хасан гранату ловко упрятал.

— Взрывается, Твердислав, харашо взрывается, нэ сомневайся. Если в серва пыравильно попасть, убьет его сразу. Но тебе нэ дам, гранату нежно нада, как дэвушку, да. Они и так пока плохо дэлают…

У меня аж зубы зачесались. Выть хотелось, ага. Мы самопалы мастерим да один «калаш» на всех облизываем, а тут — такое богатство.

— Сколько за него просишь? — облизал губы рыжий.

— Очен дорого стоит, дарагой, — Хасан жмурился, точно кошак на солнышке, — очен дорого. Но тебе могу, может бить, падарить.

— Что-о? — Тут мы с Головой разом обалдели.

Я решил, может маркитант того, не той травы покурил. За два калаша Факел им столько нефти отдал… эх, могли целую зиму топить да факел не гасить!

— Ти спросил, Твердислав, зачем мине тывой друг Галава, а? Силы в нем не так много, но мине механик нужен. Не хароший механик, а самый лючший, панимаешь? Караван видели? Брат мой дываюродный далеко хадил, к Садовому рубежу. Адин фургон потерял, трех людей потерял, но минога товара пыривез. Завод видел там, бальшой завод. Бомба упала, не взорвалась, завод почти целый. Там машины, станки, провод. Патаму лучший механик нужен.

— К Садовому рубежу? — застонал Голова. Он только о своем и думал. — А Кремль твой брат не видал?

— Кремль другой брат видал, — Хасан погладил круглую черную бороду. — Кырасивый Кремль, балшой, огни на стенах, зывезды красные. Только брат умер, патаму шта Садовый рубеж нельзя пройти.

Сказал, а сам смотрит, хитро так. И зрачки — то с иглу, а то вполглаза.

— И… что тама за ситуация, ну, в Кремле? — не отставал рыжий. — Правда, что князь тама, и бояре, и дружина богатырская? Правда, что книги там в билитеке не сгорели? А на Садовом рубеже что за пушки?..

Хасан орехи жевал и на меня глядел. А я на него. Дык чо тут говорить, и молча ясно. Это Голова все про Кремль свой лялякал да пулемет, как бабу, оглаживал.

— Ты чито, Твердислав, хочешь висю жизнь на охоту хадить?

— У тебя три приказчика погибли, Хасан. Чо своих нанимать не хочешь? Своих жалко, нас не жалко?

Хасан не обиделся:

— Ви падумайте оба, а? Падумай, Галава. Садовый рубеж пайдем. Может бить, Кремль увидишь, а? Может бить, я сказал. А ти, Твердислав, ти дьякона боишься, а?

— Никого я не боюсь.

— Нэт на Факеле такого закона, чтоби все до старости в бункере сидели, а? Нэт такого закона! Может бить, ти хочешь на старухе жениться? Может бить, ти нэ знаешь, чито в Москве много красивих женсчин есть, а?

Вот гад, подумал я. Так и вбил бы ему нос в щеки, хотя он меня вдвое старше. Нашел меня чем подковырнуть, Варварку косоглазую припомнил! Кажись, вся Капотня про мою красавицу знает!

— Я могу гранатомет асфальтовым дешево продать, могу моему брату назад дать. Ходите на охоту с палками, э? Ваши огнеметы на дэсять шагов бьют. Сыколько ваших на Пепле погибло, э?

Чо говорить, и тут он был прав. В приказчиках опасно, но на охоту ходить еще опаснее. Самопал против дряни всякой не выручит. В этом году, вон, троих схоронили…

— Сыматри, дьякону падарок отнесешь, — Хасан открыл маленький ящик, кинул нам что-то мягкое, хрустящее.

— Ну ты глянь, — зашумел Голова, — стекло мятое! Я такое видал. У нас таким на Автобазе станки замотаны. Только у нас рваное все, а тут…

Я взял у него из рук, прочел. «Пленка поли… не выговорить… толщина… для устройства теплиц… для строительных… работ», что ли? Много буковок стерлось.

— Она там сложена, — важно кивнул Хасан. — Десять метров дылины. Можно в бункер палажить, вода нэ протечет. Можно защитку дыля патрульных сшить, от дождя. Можно под землю палажить, на ферме вашей, вода вниз нэ уйдет. Дьякону дай падарок, а? Скажи так. Отпусти Твердислава ко мне, будет «Печенег», будет пыленка, много пыленки. Дывести метров, тыриста. Сапоги будут, посуда хорошая, столы из пластика, стулья, патроны, ткани химические. Скажи дьякону…

Но дьякону мы доложить не успели. Назавтра его не было. А следующим утром над Факелом звонко забили в колокол.

Не в привычное гулкое било, созывавшее всех на сход или праздник. Звонил большой колокол.

На нас напали.