Эпилог

Я рисовал в кафе напротив здания иммиграции. На столе немым укором высилась проклятая троица учебников: алгебра, геометрия и логика. Экзамен через четыре дня, а я чувствую себя таким же неготовым, как и в начале года. Таскаю их в рюкзаке, надеясь через закрытые обложки напитаться знанием. Задачки мне уже в кошмарах снятся.

На крыльце службы собралась длинная очередь самых разных людей, и я делал быстрые наброски, дополняя их необычными чертами лица и черепа, когда кто-нибудь забегал в кафе.

В моём чае пять ложек сахара, он по вкусу как сироп и остыл давно, а я всё жду. Я жду в каждом месте по два-три часа. Потом собираю книги и иду в следующее. Уже половина пятого, и снаружи всё сумрачнее, а я обещал Каладиану возвратиться до темноты. Наверное, не сдержу слово.

Я жду брата. Или послание от брата.

Иногда блокнот приходиться откладывать, потому, что мир искрится и мерцает, а у людей пропадают тени. Левым глазом я ещё плохо вижу - доктор Девидофф говорит, что это временно.

Поэтому, когда кто-то подошёл слева, я заметил в последний миг. Дёрнулся, расплываясь в улыбке. Думал, что это всё-таки Андрей рискнул... но оказалось - незнакомая женщина. Лет тридцати пяти, сутулая и невыразительная, в мешковатой куртке, с волосами под чёрным траурным платком и в очках-стрекозах. Может, всё-таки от брата? Шпионка оказалась безынициативная. Она села напротив и молчала.

А потом вдруг сняла очки и улыбнулась мне улыбкой Золушки.

Без косметики, вся какая-то серая и сжатая... я должен был узнать её, но не узнал. Золотые волосы выцвели в тускло-жёлтый и почти полностью спрятаны, взгляд из гречишного сияющего мёда стал обычным карим.

От радости видеть её я задохнулся. Вскочил. Потом сел. Расплылся в улыбке - впрочем, тут же смещая улыбку на левую сторону, чтобы не беспокоить порез.

- Где ты была?! Я тебя... - ждал.

Марии нет никакого смысла искать встречи. Я убил того, кого она любила. Но я всё равно ждал. И она пришла. Радость требовала вилять хвостом и прыгать вокруг неё как щенок.

Золушка достала из мешкообразной сумки квадратную деревянную шкатулку и подвинула ко мне:

- С днём рожденья.

- Откуда ты знаешь?! - Мне вдруг... точнее, опять, захотелось её обнять.

- Я всё о тебе знаю.

- Не всё. - Засмеялся я.

- Ну ладно, многое.

Смеяться - это больно. Я потёр шрам под глазом. Все время руки тянутся. Клара уже сняла швы - но след останется. Сейчас он красный, и видны отпечатки от стежков. Девидофф обещала меня связать и оставить в морге, если буду его трогать. По-моему, она несерьёзно. Хотя кто её знает.

Я подвинул коробку ближе. Ко мне будто привязали десять шариков с гелием, и я вот-вот взлечу под потолок. Прежде чем я открыл, Мария прижала ладонью мои пальцы, удерживая на крышке.

- Как ты? - Поймала Дейке мой взгляд.

Я вдохнул, чтобы ответить. Но слова куда-то... испарились. И смотреть ей в глаза стало вдруг так... тяжело. Я передвинул по столу учебники. Открыл и закрыл альбом. Пощёлкал механическим карандашом.

Пальцы Золушки сжались на моих:

- Олег?

- Да нормально. Вчера забрал из дому летнюю одежду. И книги тоже.

Набегом забрал, пока у отца совещание. Мама плакала, и было больно уходить, оставляя её такой.

Мария молчала, ожидая, что я ещё что-нибудь скажу. Смотрела внимательно. Ей интересно, она не ради вежливости спросила. Я пожал неуютно плечами. Мол, всё полный порядок:

- Каладиан позволил жить у него пока что. Но он опять в запое. Это у него такой дурацкий способ не разрушать всё вокруг. Вот, математика. - Я показал на учебники. - Экзамен скоро.

- Тебя восстановили в школе?

- Ну, нет. Мне разрешили закончить - последний же класс. Я не могу посещать занятия, только экзамены. - Я усмехнулся, вновь глядя Дейке в глаза. - В сопровождении безопасников Экосферы. Это... немного слишком, по-моему. Но мне выдадут сертификат об окончании. Уже круто.

- Почему они так с тобой? - Нахмурилась Золушка.

Я пожал плечами.

- Не совсем из-за меня. Андрей передавал кому-то внутренние сведения Экосферы. По крайней мере, так они думают. А я странно себя вёл в последнее время, и всё такое.

- Тебя подозревают?

Подозревали. Следят за мной. Но я получил, что хотел: комитет этики инициировал разбирательство, влияние отца пошатнулось, и, если правильно держаться, корпорация меня освободит.

- Проверили на полиграфе. Я так перепугался... это на следующий день было... что они решили, что я ничуть не лжец.

Мария рассмеялась, и смех у неё был лёгкий и красивый. Мужчины в кафе повернулись все как один.

Я переполнился гордостью, что это мою руку она держит, что это со мной она за одним столом сидит и со мной разговаривает.

- Как ты после Ракхена...? - спросила Золушка.

Иллюзия развеялась. Я выдернул пальцы из-под её ладони.

- Май так же.

Май в клинике для одержимых Рыбой и сошедших от неё с ума. Я знаю, что виноват не Левиафан, но это не имеет значения. Он не узнаёт никого, и как классический сумасшедший, рисует на стенах. Когда отбирают карандаши - царапает краску ногтями. Когда связывают, кричит и так страшно вращает глазами... я один раз видел. В основном ему позволяют рисовать. Рисует он ерунду. Точки, линии и спирали. Я предложил рисовать вместе, думал, вдруг ему поможет, а он разбил мелки мне о горло.

Но тяжелее всего приходить не к Маю, а к его маме. Я приношу ей продукты, рассказываю как Май в клинике. Каждый раз хочу соврать, что ему лучше.

Это так тяжело, что закрывая дверь их подъезда, я клянусь себе никогда не возвращаться. Все равно потом прихожу.

- Я о тебе спрашивала. Не о нём. - Мягко напомнила Мария.

- Я нормально. - Повторил я. - А ты?

- Я нормально.

Угу. Если она нормально - то почему я её не узнал? Почему она вся такая... тусклая?

Я открыл коробку.

И отбросил её от себя. Прочь, назад Золушке.

- Зачем?! - Вскочил я с кресла. - Это ты так мстишь?! Ты же знала, что всё так...!

- Сядь. - Резко. - Это твоё.

В коробке блестел перстень, который я видел на Мастере, какие-то блокноты, связка медальонов. Старая обожжённая книга. Нож Рассекающий-Кости, которым я вырезал у Мастера глаз.

- Это всё, что Агата вынесла из особняка. - Сказала Мария.

Когда мы уходили, Саградов разрушил и лабиринт, и здание. Земля под ними поехала в сторону и строения медленно провалились в подземные пустоты. По-моему, зря. Дом был красивый и ни в чём не виноватый.

- Это принадлежит тебе. - Золушка подвинула шкатулку. - Потому что ты Мастер.

- Да трижды! Отвали от меня с этим хламом!

- У тебя нет выбора.

- У меня всегда есть выбор! - Глупо себя чувствую. Вскочил, кричу на неё, а она отвечает спокойно, как девушка-Будда.

- Видишь? Ты - Мастер.

Я плюхнулся на место, и чтобы прекратить этот разговор - на нас опять оглядывались, захлопнул шкатулку и смёл в рюкзак. Выброшу, когда она не будет смотреть.

Золушка подождала, пока я застегну змейку - и подвинула по столу ещё одну коробку. На этот раз - картонную и продолговатую.

- Что там? - Прищурился я. Второе напоминание о том, что я сделал? Зачем она меня мучает?

- Это подарок. От меня. Открой, пожалуйста.

Я сдвинул крышку.

Внутри лежали кисточки, бруски чернил: красный и чёрный, пузырёк из тёмного стекла, специальный нож и ступка. Туго свёрнутые листы рисовой бумаги. Я погладил пергамент пальцами, словно он живой. Он живой: я уже видел, что могу написать на нём, как одухотворить.

- Ты же занялся каллиграфией недавно, верно?

Она обо мне всё знает. Я кивнул. Боялся испортить момент и молча гладил коробку, и бумагу, и кисти пальцами.

Что с ней всё-таки случилось? Почему она какая-то... не она.

Наверное, Мария вновь прочла мои мысли.

- Я сейчас живу в гостинице, вместе с Агатой. Улаживаем дела со службой иммиграции. Хочу здесь остаться. Агата уедет.

- Почему? - Тихо спросил я. Зачем ей Атхены? Тогда, в лабиринте, когда Саградов раскрыл землю под телом Мастера, погребая его, Золушка уже произносила это слово - «уладить». Предлагала позаботиться об останках. Хорошо, что Саградов ей не доверяет.

- Здесь особенное место. Здесь Он силён. Я почти уверенна, что это голова. Определённо, нервный узел.

Я сначала не понял, кто такой «Он». Затем догадался, что так она зовёт Рыбу.

- Что, - усмехнулся я. - Не из-за меня?

- Нет. Будь узел в другом месте - ты бы поехал со мной.

Я засмеялся, так странно, что она в этом уверенна. Умолк, поняв что правда. Поехал бы. Я люблю её. Она знает это, знает меня насквозь.

Большее, чем любовь. Я - её Мастер. Что бы она под этим ни понимала. Между нами жива связь, которую она устроила, чтобы сниться мне. Иначе, почему я всё ещё вижу как она бежит от того вепря?

Я достал из рюкзака шкатулку, и вынул кольцо Седека. На нём был выгравирован паук. Примерил сначала на указательный, затем - на большой палец. Даже с большого оно спадало.

Золушка гипнотизировала кольцо взглядом.

- Он спас меня от голода. - Сказала она тихо. - Ты никогда не голодал. Ты не поймёшь.

Угу. И она в благодарность скармливала Мастеру идиотов вроде меня. Конечно, я не пойму.

Они думают, что я стану как Седека. Тогда, в Лабиринте, они все странно молчали, когда я очухался. Странно смотрели. Саградов, держа на руках тело Максима (я до сих пор понятия не имею, жив ли он), велел не подходить к его дому на расстояние выстрела. Никогда.

Я не уверен, что Золушка сможет убить меня, как обещала - если заподозрит что-то странное. Но уверен, что Саградов убьёт.

Это ещё противнее, чем жить под надзором корпорации. Знать бы что такое это «достаточно странное».

В отличие от меня, Фредерику Саградов взялся опекать. Считает себя маленьким царём своего маленького царства. Или полководцем. Фред он помиловал. Меня - нет. Мой приговор лишь отсрочен. Вот что я, без всякого ясновидения, вижу, глядя ему в глаза.

Я вдруг понял, что не слушаю Золушку.

- Извини. - Я опять потёр шрам. - Я отвлёкся.

- Видения?

- Нет, мысли.

Игорь тоже: видения, видения? Ты опять что-то видел, Олег? Конечно, бывают и видения. Или настойчивые фантазии. Клара дала таблетки, говорит, если пить регулярно, я забуду об этой ерунде. Может быть, и зрение перестанет прыгать.

Я сейчас не пью лекарства. Если у меня есть какой-то талант... надо же математику сдать. Пусть от него будет польза. Я почти уверен, что по геометрии вытяну сорок девятый билет.

Золушка умолка. Я обнял набор для каллиграфии.

- Слушай... - Мария прикусила губу. - Слушай, какие у тебя... планы? Дальше?

Я пожал плечами.

- Рисовать.

Конечно, это не ответ. Это то, что я хорошо умею. То, чему хочу посвятить всего себя. Надеюсь, что смогу этим заработать на жизнь.

- Я хорошо рисую. - Повторил я, пытаясь убедить не Марию, а себя. - Я классно рисую! К тому же доктор Девидофф говорит...

- Клара?

- ...угу. Клара, говорит, что зерно затормозит то, из-за чего я терял зрение. У меня есть время, и я буду рисовать.

Мария, закусила губу, кажется, желая что-то сказать, но не решаясь.

- Я нашла апартаменты. - Медленно произнесла она. - Двухкомнатную квартиру, в центре почти. Плохое состояние, поэтому недорого.

- Здорово. Я приду в гости. Если пригласишь.

Дейке моргнула недоуменно. Поскребла ногтем стол, подбирая слова. Противоестественно видеть её неуверенной.

Она сказала, что хочет остаться в Атхенах. Но это не так просто: к приезжим у нас строгие требования. Жилье - это только часть. Чтобы задержаться здесь, ей нужна работа, и нужен поручитель. Обычно в качестве поручителей выступают корпорации или родственники, но ариста - это тоже гарантированное разрешение.

Даже подозрительный, едва-едва совершеннолетний ариста.

- Не буду я с тобой вместе жить. - Отодвинулся я. - Это вопиюще неприлично. И, потом, мне есть где.

- Ладно. И тебе комфортно?

Я поморщился. Игорь старается быть гостеприимным, но он трезв только утром, когда у него похмелье. Я не презираю его, он мне жизнь спас. Но все равно - неприятно.

Мария обещала Саградову «присматривать» за мной, она ведь все равно будет рядом. Ждать, пока я превращусь во второго Седека: безумного и голодного.

Не дождется.

- Мне идея не нравится. Но я согласен посмотреть. - Я встал, прижимая себе её подарок. Самый лучший подарок на свете. Кисточки. Краски. Теплая рисовая бумага. Я напишу ей доброе пожелание. - Эти «апартаменты»... Там свет хороший?

Мы шли прогулочным шагом. Мария молчала. Я высматривал в прохожих Андрея.

Оказалось, это не квартира. Точнее, когда-то была квартира, но магазин через стену использовал её как склад. Потом магазин сгорел, и площадь сдавалась.

Здесь были пыль, и мусор, и бетонный голый пол.

Но Золушка, когда мы вошли, горящим взглядом обвела это убогое место.

- Я бы тут повесила зеркало. - Указала Мария на торцевую стену. - Большое овальное зеркало. Стену можно расписать орнаментом, и тогда не нужна рама. Так дешевле, и оригинально.

Угу, зачем рама, когда есть художник?

Она расхаживала по помещению, рассказывая, где будет чья спальня (очень большой выбор, когда комнат всего две), как будет здорово на кухне, если поставить по углам высокие лампы, и что обои обязательно должны быть без рисунка.

Я слушал журчащие интонации ее голоса, а не слова. Вытер подоконник и разложил на нем свои новенькие кисти.

Из поломанного крана, если аккуратно отвернуть, тонкой струйкой текла вода.

Мария мечтала вслух, а я растер и развел черную тушь. Выбрал среднюю кисть. Расстелил рисовый свиток.

Нет, извини, Золушка, первое, что я напишу здесь, будет не тебе.

Блокнотный лист, который Константин оставил мне перед смертью, я носил в кармане. Он засалился, но я не мог ни выбросить его, ни положить к рисункам.

Теперь, я знал, что делать с его стихотворением. Последним, написанным для меня.

Мария встала за моим плечом, глядя, как я вывожу слова:

Горностай.

Я охочусь за крупной дичью.

Дичью, намного крупнее меня.

Я царский охотник, а не обычный.

Добыча моя - змея.