Глава 4 Ловцы жемчуга

4. 1. Знакомство с Саградовым

Странный такой сон. Без образов, только ощущение, что все хорошо. Даже пробуждение - как в первый день весны, предвещающий светлое и славное.

В первом дне весны было холодно.

Надо мной покачивался серый потолок, а от меня удалялась знакомая спина с широкими плечами и точёной талией. Я приподнялся на локте, но чтобы сесть, пришлось долго ждать, пока комната перестанет кружиться.

Доктор Девидофф осторожно, как что-то очень ядовитое, складывала в мусорный пакет крохотные цветные склянки. Она опять была в коже: чёрный корсет поверх небесно-синей блузы, кожаная юбка-пенал и ботфорты на высоченных каблуках. Лазурная лента перехватывала длинные волосы в мягкий хвост. Склянки позвякивали.

Меня знобило потому, что я лежал голый под простыней. Рядом доктор мертвецов. Я умер?

Видение вынырнуло из памяти: как женщина вскрывает меня, словно большой белый пакет. Зубы сами собой клацнули.

Но я не в «Мёртвой голове». Здесь пахло жилым помещением, а не химией и медикаментами. К тому же тело болело. Руки, лицо, но больше всего - ключица и область почек.

Я содрогнулся, вспомнив свисающую с ладоней кожу. Обе моих руки перетягивали десятки слоёв бинта. Я потянул край завязки, чтобы посмотреть.

- Если ты это сделаешь - я тебя скручу. - Предупредила ровно Девидофф. В карих глазах женщины полыхнули алые искры: - Не лезь под бандаж.

- Не лезу я.

Сон выпил краски из вчерашнего дня. Я вспомнил урок Агаты, разбивающий мир на геометрические узоры. Золушку... то есть Марию на крыше. Фишер, который что-то от неё хотел, а я помешал. Экскурсию в лабиринт. Темноту и нечто, что волокло меня к себе, в центр лабиринта.

Вина, как лезвие воткнулась в живот. Я бросил там Фредерику. Я бросил Фредерику в лабиринте.

- Который сейчас час? - Может быть, я успею назад? Может, ничего страшного с ней не случилось? - Я долго спал?

- Утро уже. Сколько нужно - столько спал. Одевайся, с тобой хотят поховорить. - Девидофф кивнула на кресло, где лежали мои брюки и не моя рубашка. Опустила пакет со склянками в контейнер и закупорила его.

Доктор выглядела усталой: веки, подведённые золотым, опухли, уголки уверенного яркого рта опустились.

Я коснулся ключицы, бока. Кончики пальцев, свободные от бинтов, нащупали швы и горячие опухшие участки кожи.

Рядом в лотке на столике, высилась гора окровавленной ваты и использованных хирургической нити. И ещё пузырьки с кровью. Я поспешил отвести взгляд.

Вместо благодарности я задохнулся острым, как кипяток, смущением. Девидофф видела меня голым. Снимала с меня одежду, чистила уже закрывшиеся раны от грязи, бинтовала.

- Так какой у тебя штамм? - Спросила «между прочим« доктор.

Я вновь глянул на кровь. И вновь отвернулся. Тут достаточно, чтобы провести анализ и определить без моего ответа.

- А12-ЄКС-20-68.

Девидофф задрала вверх острую бровь:

- Тебе... четырнадцать?

- Шестнадцать!... скоро.

- ... вообще не тот. Но сходство есть...

- Вы не сможете использовать выделенные нанниты. - Предупредил я. - Это только для зародышей. И компания...

Девидофф фыркнула. Подошла и сдёрнула с меня простынь.

- Не смейте так...! - Я схватил простынь и потянул назад, она треснула и разошлась разрывом.

- Фставай и одефайся. Он не любит ждать.

- Да отвернитесь вы! - Жар прилил к щекам, к шее. Чувствуя, что краснею, я ещё больше смутился. - Кто не любит?

- Никто не любит. - Девидофф не отвернулась. Наоборот, села в свободное кресло, закинув ногу за ногу и положив руки на подлокотники. С любопытством энтомолога, который поспорил с другим энтомологом, наблюдала, как я пытаюсь встать.

Меня здорово шатало. На руках и ногах алели длинные красные следы - как от царапин. Но это было неважно. Важно было понять, что менее оскорбительно: повернуться к ней фронтом или в профиль, пока я одеваюсь.

Я дошагал до кресла, на котором была разложена одежда, схватил её и спрятался за спинкой.

Недоставало белья, носков, туфель, куртки:

- А...м.. мои.... где?

- Да. Буду фсем ходить и рассказывать, что ты без трусоф, кофбой.

Я поспешно натянул брюки. Ниже колен их словно ножницами искромсали, и на бёдрах появилось несколько мелких разрезов, открывающих кожу.

Рубашка была в зелёную клетку, большой на меня - и чужой. Я окаменел, держа её и не зная, как поступить - бросить и бежать мыть руки, или аккуратно положить на место. Хотелось отшвырнуть.

Мне нельзя надевать чужую одежду. Её же, наверняка, даже не ариста, а какое-нибудь мясо носило.

- Или буду. Ходить. Рассказывать. Всем.- Произнесла медленно Девидофф. Угрожающе: - Одевайся.

- Это не моя.

- Тфоя ушла в рфанье. Будешь демонстрировать нам сфой мускулистый торс?

Я обхватил себя руками, прикрывая решётку рёбер.

- Я н-не могу.

Ну не могу. Она же чужая. Она пахнет стиральным порошком - но все равно её носили. Я это знаю. Моё тело это знает. Моё дэ, которым я так глупо рискую, это знает.

Я стоял и конфузился. И был не готов к тому, что произошло дальше.

Девидофф шагнула ко мне. Схватила с кресла рубашку и силой впихнула мои руки в рукава чужой одежды. Развернула, и вытолкнула меня из комнаты. За спиной щёлкнул замок.

Я вывернулся из рубашки и, аккуратно сложив, оставил её на подоконнике узкого окна. Солнечные лучи, проникая через витражи, установленные вместо стёкол, раскрашивали пол и ряд дверей в зелёные и синие треугольники. На полу стояли глиняные вазы всех форм и размеров, в которых цвели фиалки и деревья-бонсай. Из-за ближайшей приоткрытой двери влажно и прохладно пахло землёй.

Я постучал и заглянул в комнату.

Мужчина, сидящий за широким столом, тут же отодвинул книгу.

- Проходи. - Он повёл рукой, приглашая. - Проходи. Ты отдохнул?

Вся комната - в растениях. Они росли в кадках на полу, в висячих сооружениях на стене, высокими вазами и крохотными плошками загромождали стол хозяина кабинета и пол вокруг стола. Чуть сбоку и за спиной мужчины высился стеклянный шкаф, в котором, среди странных научных приборов, плавало в пробирках и цвело в закупоренных колбах зелёное.

Я поклонился до средней линии, «пробуя» как звучит уважение к хозяину этого кабинета. Мужчина с опозданием встал.

Он был невысокий и коренастый. Казался ещё шире из-за пушистого коричневого свитера, и «квадратов» на которые распадались черты его лица (урок Агаты давно закончился, а я все ещё видел мир как набор геометрических примитивов). Короткие волосы цвета тёмного дерева мужчина зачёсывал назад, открывая мясистое лицо и решительную челюсть. Он походил на медведя из комиксов - очень серьёзного, учёного медведя. За прямоугольными очками, которые он суетливо снял, светились внимательные болотно-зелёные глаза.

Светились в буквальном смысле. Опять зрение выделывает шутки.

Из-под свитера мужчины выглядывал ворот рубашки, похожей на ту, от которой я отказался.

Я прошёл в центр комнаты:

- Что я здесь...?

- В гостях. Ты здесь в гостях. Пока ты на моей территории тебя никто не тронет. Присаживайся, не мнись.- Медведь указал на широкое кресло напротив стола.

В кабинете отца кресла для посетителей твёрдые, как железо. Это оказалось мягким мешком, я сел в него и утонул.

- Дмитрий Саградов. - Протянул он мне руку через стол. Ладонь Дмитрия была такая шершавая, что почти царапалась, а рукопожатие - крепкое, но аккуратное.

- Олег. Но вы, наверное, знаете кто я.

Дмитрий всматривался в меня не моргая. Затем кивнул:

- Лучше чем ты сам.

- Что это значит? Вы... - Я внутренне содрогнулся. - Психиатр? Или кто-то... вроде?

Мужчина так резко мотнул головой, что хрустнули суставы шеи. Развернулся, перенёс с подоконника поднос и поставил передо мной:

- Ешь, тебе надо восполнить энергию.

На подносе стояли тарелка с бутербродами, чашка с бульоном и бутылка энергетика.

- Натуральная пища. - Добавил он, потому что я медлил.

Я сжался. Они меня поймали? Всё... так закончится?

- Экосф...?

- Ешь. Нет, здесь нет «Чистых»! Я что, похож на «чистого»?

Дмитрий Саградов выглядел как типичный средней управленец. Или мозгоправ, пытающийся казаться «своимх». Я пожал плечами и уткнулся взглядом в тарелку.

Два сэндвича. Между поджаренными золотистыми ломтями хлеба ломтики помидора, зелень и сыр. Капелька горчицы. В животе нежно засосало.

- Отпустите меня. Мне нужно идти.

- Куда идти?

Меня сюда заманила Лиана, я вспомнил. Она в курсе моего положения в семье. Значит, человек-медведь знает, что идти мне некуда. Совсем. Разве что вновь к Мастеру. Я обхватил себя руками, зубы клацнули.

Опять этот взгляд... Саградов ждёт, что я взорвусь, что ли?

- Кофту дать? Тут холодно, я знаю. Климат-контроль приходится выдерживать ради циннамон.

- Нет. Где я?

- Я тебе уже ответил. Помнишь же? - Нахмурился он.

«В гостяхх» это не ответ. Шторы кабинета были распахнуты, но вместо стёкол окна закрывала мутная белая плёнка.

- Ешь. - Напомнил Саградов. - Ты среди своих сейчас, никто тебя не отравит.

Каких - «своих»? Он же сказал, что не из Экосферы.

Бульон я отодвинул как можно дальше от себя.

- Можно мне вилку? Я не могу руками...

- Бутерброды едят руками.

-...или перчатки для еды.

Мужчина вздохнул и достал из ящика стола приборы. Зубцы вилки звякнули о край тарелки, я опять дёрнулся.

- Извините.

- Что происходит у Седека? - Спросил он, пока я протирал салфеткой вилку, и разворачивал сэндвичи по слоям. Будто ничего нет на свете важнее.

- Почему вы спрашиваете?

- Это мой город. Мне нужно знать. Может быть, не тебе одному там нужна помощь. Расскажешь мне?

Скрывать особо нечего, но я не хотел вспоминать лабиринт и тьму. Сначала разберусь сам. Может, у меня галлюцинации. Скорее всего. А Медведь - какой-нибудь хитрый нанятый доктор.

- Нет, извините.

- Ты чувствуешь, что я на тебя не давлю? - Саградов наклонился вперёд, налегая на меня взглядом. - Можешь рассказать - можешь не говорить.

- Да. Спасибо.

- Когда расскажешь - нам будет легче тебе помочь.

- Мне не нужна помощь. - Помощь означает, что ты слабый. Я не могу быть слабым.

- Клара с тобой возилась всю ночь.

- Простите... кто?

- Девидофф. Доктор.

- Она на меня напала. - Сознался вдруг я. - В прошлый раз. Я пришёл к ней за помощью - а она на меня напала. Я ничего ей не должен.

Саградов моргнул растерянно:

- Конечно, не должен.

Поправил листья лимонного дерева, которое росло на его столе. Так нервничающий человек мог бы поправлять манжеты. Наклонился немного вперёд:

- Извини её. Она приняла тебя за другого человека.

- За кого?

- Того, кто однажды её обидел.

Да уж. Попробуй такую обидь.

Я отковырял от сэндвича кусок, но, глотая, под пристальным сверкающим взглядом Саградова подавился. Горло сжимал нервный спазм.

- Я бы хотел увидеть Андрея. - Попросил я, откашлявшись. - И Лиану.

- Твоего брата здесь нет. Лиана тоже уехала, как только доставила тебя. Она перепугалась твоего состояния.

Ну да, вот прям привезла сюда - а не в больницу Эко.

- Почему сюда? - Хмуро спросил я.

Саградов замялся, подбирая слова:

- Видишь ли, она... очень больна. У меня есть лекарство для неё, и Лиана очень разумно решила, что я могу помочь и тебе.

Я нахмурился, вспомнив оброненное невестой брата «Тебе нужно встретиться с человеком.» Чем больна? Знает ли Андрей? И... получается Саградов её шантажирует. Очень хитро: через Лиану добраться до Андрея, а через Андрея - до отца. Только я причём?

- Извините. - Я отодвинул тарелку. - Чего вы от меня хотите?

Хозяин кабинета оторвал от лимонника листок. Смял, выбросил.

- Хочу, чтобы ты мне доверял. Но пока что без особенного успеха.

Доверял? Точно мозгоправ.

- Видишь ли, - Саградов взял с подноса салфетку и оттёр зелень листка от пальцев. - Я являюсь руководителем организации, которая объединяет людей... не совсем обычных талантов.

Я сглотнул через спазм в горле. Шёпотом:

- Какой корпорации?

- Да никакой! - Медведь хлопнул ладонью по столу. Посуда звякнула. Я опять дёрнулся.

- Никакой корпорации. - Повторил он тише. Подвинул ко мне чашку с бульоном. - Мы полностью независимы и реализуем только свои цели. Организация называется Ловцы Жемчуга... не я, мой предшественник название придумал.

- Никогда не слышал. Так вы... тоже рисуете?

Медведь усмехнулся. Покачал отрицательно головой. Затем кивнул неопределённо.

- Наши таланты уникальны. Но... другие. - Как будто ему нужна помощь: - Ты вообще не понимаешь о чём я?

Вообще не понимаю. Пусть так и останется. Чем меньше я знаю - тем больше вероятность, что меня отсюда выпустят.

- Послушайте, - я встал. - Я пойду.

Саградов молчал.

- Я пойду. - Повторил я. Сердце зачастило, мешая думать. - Не могу я тут оставаться. Я не понимаю, чего вы хотите. Что вы все от меня хотите. Спасибо за сэндвичи, и... всё остальное. Я пойду. Не буду вам досаждать. Спасибо.

- Сядь.

Я попятился.

- Сядь, я сказал.

Я отступил ещё.

Саградов поднялся.

4.2. Один буйный сын.

Пол вдруг дёрнулся так, что я упал.

Весь дом тряхнуло, как от воздушного удара, только без звука.

Саградов подхватил меня под локоть, подняв рывком с пола, и выскочил в коридор.

- На второй этаж! - Толкнул он меня в сторону лестницы. - Гостиная защищена. Живо!

Деревянные панели коридора с сухим перестуком сложились, открыв чёрный лаз. Клара Девидофф выступила из проёма. На щеке женщины набухала кровью широкая царапина. Она где-то потеряла часть рукава и акцент:

- Ты нужен. - Саградову. Мне достался короткий недовольный взгляд.

От доктора дохнуло таким чёрным запахом гари, что я закашлялся. Она развернулась, и скрылась в проёме.

- Наверх. - Повторил Саградов, и нырнул следом за доктором. Ширма со щелчком схлопнулась, а пол завибрировал как от работающего рядом лифта.

Дом вздрогнул ещё раз.

Это Экосфера? Отец? За мной?

Я побежал, куда велено. По коридору, затем - два пролёта по лестнице вверх... снизу донёсся отголосок протяжного крика, и я споткнулся.

Второй этаж, как и первый: длинный коридор с рядом дверей, распахнутых дрожью дома. В настенных кашпо тяжёлыми маятниками раскачивался плющ.

На языке цветов плющ означает зависимость. По-моему, стремление вверх, даже если у тебя нет хребта - самая самостоятельная вещь на свете.

Почему я побежал, куда велел Саградов? Почему я слушаюсь старших? Нет, я знаю, так положено и так правильно, но... зачем?

Я схватился пальцами за настенные панели, и не выпускал, пока тряска не успокоилась. Затем развернулся, и, перескакивая ступеньки, рванул обратно.

Найду выход и убегу. Или, хотя бы, узнаю где я, и что здесь творится.

Деревянная лестница спускалась в подвал. Вниз, вниз и вниз, единым пролётом.

Здесь было холодно до мурашек, вгрызающихся в кости. На стенах и поручне лестницы выступал конденсат. Я старался ничего не трогать.

Крик повторился. Крик гнева, а не боли. У меня от него позвоночник болел.

Чем ниже я спускался тем, вопреки всякой логике, сильнее сотрясалось здание. Дрожь проникала в позвоночник через босые стопы, через сам воздух. Если я что-то помню из городского строительства, такая тряска опаснее, чем одиночные толчки.

Дом сейчас обрушится, и я окажусь заваленным. Умру тут. Раздавленный камнями и землёй. Меня никто никогда не найдёт. Но прежде, чем умру, прижатый стенами, с перебитыми ногами и спиной, я сойду с ума, царапая сорванными ногтями бетонный пол и мечтая выпустить крик, застрявший в моём воспалённом горле. В глухой темноте, от которой вылазят глаза.

Всё это есть. Всё это - было.

Я под бетонными обломками, зажатый со всех сторон. Умирающий. Кричащий безмолвно, обезумевший от ужаса. Всё это было, я помню ясно и чётко. Но ещё помню, что вспоминал уже много раз, и забывал - как сон.

Потом, в этой удушающей тьме, с запахом пыли и крови, появляются красные скачущие огоньки и люди-волки в комбинезонах, привязанные к огонькам алыми нитями. Согнувшиеся к прикладу оружия, словно волки, вздыбившие холки. Я теряю сознание от ужаса, когда они меня находят. Мои ноги и спина ещё целы. Мои руки уже изранены попытками выбраться. Мой ум - в темноте.

Тогда меня спасли волки.

Когда?

Когда, когда, когда...?

Я развернулся и побежал обратно. Наверх, к тёплому воздуху, к жёлтому электрическому свету. Делая самое глупое - спасаясь бегством от клаустрофобии. От ощущения, что сейчас потолочная плита рухнет и размажет мне макушку. Как будто я - божья коровка, попавшая под ботинок.

Я нигде не сворачивался, но вместо коридора с витражами и декоративными растениями, лестница привела меня в узкий и тёмный коридор.

Я остановился. Прижался лбом к холодной стене - заталкивая ужас назад в сердце. Медленно и рвано вдыхал и выдыхал. Глаза привыкли: тут было темно, но не непроглядно. Это... успокаивало.

Под аккомпанемент гулко бьющегося сердца я пошёл вперёд. Куда-то же он меня выведет, да? Коридор извивался червём, но не ветвился. «Не потеряюсь», - повторял я, поворачивая. В лабиринте можно потеряться, но это же не лабиринт.

После двенадцатого поворота от каменных стен отразилось серое мерцание. Его источник был впереди, за изгибом номер тринадцать. Горько-кислый запах, на который я прежде не обращал внимания, усилился.

Я выглянул из-за поворота.

Коридор-кишка переходил в широкий вытянутый «желудок», освещённый яркими дневными лампами.

В трёх метрах, боком ко мне, замер высокий парень в смирительной рубашке. Его светлые волосы свисали сосульками, прикрывая тонкую шею и занавешивая лицо. Рукава фиксировали руки за спиной. Пижамные штаны в мелкую розовую клетку потемнели на уровне паха, на шее болталась связка разноцветных бус. Он дёргался как в припадке - бусины трещали, ударяясь друг о друга деревянными краями, пол и стены дома вздрагивали в ответ.

Парень закричал: гнев и боль, и отчаянье. Короткий вдох - и ещё один крик, складывая вопли в звукоряд. Похоже на слова, но от попытки их понять, моя голова едва не лопнула.

Блондин орал, дёргался - и смотрел, как к нему медленно, словно к перепуганному опасному животному, подбирается Саградов. Дмитрий говорил что-то, успокаивающе гладил руками воздух, но за воплями парня я не слышал ни слова.

Саградов с ним справится. Если не успокоит - то скрутит. Он здоровенный, а парень хоть и высок - но связан и очень худ...

Саградов вдруг замер. Его локти упали, как если бы на него набросили лассо и затянули. А затем дёрнули верёвку вперёд, к парню, и Саградов рывком подошёл к нему. Дмитрий застыл, на его висках и шее вздулись вены, а лицо налилось краснотой. Рот распахнулся и перекосился.

Прошёл долгий миг, прежде, чем картинка сложилась.

Нечто невидимое душило Саградова. Шея мужчины напрягалась, он пытался силой мышц удержать стискивающие гортань прозрачные руки. И не мог. Ни вдохнуть, ни освободиться.

Саградов тянул пальцы опущенных обездвиженных рук в сторону парня. Неловко, как марионетка, шагнул ещё ближе к нему. Колено мужчины подкосилось, и он, задыхаясь, завалился на стену. Связанный парень смотрел на него, наклонив голову и вопя.

У Саградова, наверное, инфаркт. Или инсульт. Вот что. Конечно, это, а не будто его душит невидимка. Нужно убрать от него блондина.

Я шагнул вперёд и толкнул парня в спину

Вкладывая всю силу, весь свой вес. Блондин не сдвинулся ни на миллиметр - словно я толкал каменную статую.

- Не трогай! - Девидофф, из противоположного конца коридора-желудка.

Парень в рубашке медленно повернул ко мне голову. Я хотел обойти его - но прирос к полу. Ноги не двигались. Руки не двигались. Я дышал, проклиная испуг-паралич. Глядя распахнутыми до боли глазами как он разворачивается.

У него оказался длинный острый нос, продолговатое лицо с выступающими скулами и бескровным тонким ртом. Блондин поднял верхнюю губу, оскаливаясь как пёс, готовый укусить. Мелкие зубы парня пачкала кровь. Его глаза светились болотно-зелёными, как у Саградова, но были пусты, как опорожненная бутылка.

Я знаю такой взгляд. Я сам так смотрю. Сквозь, мимо реальности. В глухое ничто.

Он меня даже не видит!

Он хочет меня убить, но он меня даже не видит.

Руки и ноги не слушались. Тело - как коробка, в которой я заперт.

Парень с глазами Саградова раскачивался, уставившись сквозь меня. Дмитрий хватал воздух широко открытым ртом и, цепляясь пальцами за голую стену, тяжело поднимался. Девидофф побежала к нам, а затем остановилась. Её волосы, потеряв ленту, струились за спиной чёрным плащом.

В моих крепко сжатых, не подчиняющихся пальцах, дрожал нож для заточки карандашей. Из кармана? Я не помнил, когда его туда положил, и как извлёк.

Но нож был у меня в руке. Прямое лезвие отразило мой приоткрытый рот, бескровные губы, ярко-красный шрам под глазом.

Сын Саградова стал ко мне впритык. Я задохнулся от запаха: кислый металл, озон, гарь. Неорганическая смесь, бьющая в нос, а через нос - в голову. От её едкости навернулись слёзы.

Моя рука с ножом дёрнулась вверх - и упала на тонкую шею парня.

Я рванул всем телом в сторону. Изо всех сил.

Получилось. Немного. Нож опустился на его плечо, а не на яремную вену. Моя рука вновь поднялась - и вновь ударила в тонкую шею.

Я крохотный, я далеко-далеко внизу болезненно-медленно бреду по спирали лабиринта. В изгибе коридора, завёрнутого как ушная раковина, - огромное чёрное дерево. Оно выше самой высокой башни города, толще дубов в зоосаде. Его ветви, лишённые листьев, оплетают ствол витками, подобными коридорам лабиринта и расходятся веерами в стороны. Серебристые лианы свисают с нижних ветвей, дерево тянет их ко мне. Вздрагивает в предвкушении в ответ на каждый мой шаг. Я иду, иду, иду к нему.

Деревья не умеют ждать. Оно швыряет в меня лозу, увенчанную серпом. Загоняя меня к себе - ближе и ближе. Когда я останавливаюсь - захлёстывает и цепляет. Волочит меня по земле. Моя кровь пачкает серебро чёрным. Я маленький и ничтожный.

Рядом с деревом, прислонившись к ребристому стволу, увешанный бусами и блестящими медальонами стоит блондин в розовой пижаме. Его волосы убраны назад, на лице - уверенная ждущая улыбка. В глазах ум, а не пустота. Он выглядит нормальнее, чем я, бредущий по лабиринту и разбрызгивающий кровь.

Лезвие, зажатое в моей непослушной руке, вошло в мягкое и застряло в твёрдом. Тёплое брызнуло мне на шею и подбородок.

Я отказывался смотреть на то, что натворил. Я не закрывал глаз, но я не хотел - и не видел. Я видел гигантское дерево и парня под ним, а не того, в кого я воткнул нож.

Кто-то что-то выкрикнул - и зрение прояснилось.

Саградов стоял, сжав в кулаке лезвие. Это его кость остановила мой нож в сантиметре от тонкой шеи парня.

Я изо всех сил попытался «отдёрнуть» себя. Сбросить оцепенение, не оставляющее во мне места для меня. Смог лишь моргнуть. Колени подогнулись - и я всем телом налёг на Саградова. На его руку, пытаясь перерезать её - и добраться, наконец, до горла. До артерии.

Страсть. Выжигающая злая страсть затопила меня, чёрная и непереносимая.

Свободы! Я должен, хочу, жажду свободы и последней тьмы. Это моя артерия. Это моя шея. Это я убиваю себя. Это мне Злые Люди пытаются помешать.

Блондин больше не кричал. Он скалился, вытягивая шею так, чтобы когда ладонь Саградова соскользнёт,в неё воткнулся нож. Саградов отталкивал меня свободной рукой - но я не двигался. Его мышцы дрожали от напряжения, но я не чувствовал усилия. Совсем.

Как будто фильм смотрел.

Сейчас я убью человека. Нарушу все законы, все правила. Уничтожу себя и своё дэ.

Неважно, что это не моя воля - это моя рука. Я убью человека - и погублю себя.

Паника сковала поверх паралича. Двойная броня, которую не разрушить.

- Пожалуйста. - Сказал Я-в-Лабиринте, повернувшись к блондину-под-деревом. - Отпусти. Не делай этого со мной. Пожалуйста.

Парень-под-деревом широко и хищно улыбнулся. Открывая рот для вдоха и ответа - но ничего не произнося.

В кисти хрустнуло. Я закричал - от ужаса, что сломал руку, а не от боли.

Нож выпал из моих пальцев и звякнул о каменный пол. Саградов толкнул меня назад. Я отлетел и плюхнулся на ягодицы, больно ударившись бёдрами.

Дмитрий сжал в объятьях своего взрослого сына. Обездвиживая. Не давая биться головой о стену, мешая извиваться. Безумец вопил на одной оглушающей высокой ноте. Выкручивался, стремясь если не ударить, то хотя бы укусить Саградова.

С другого конца коридора мчалась Девидофф. В её руке сверкнуло что-то похожее на шприц.

Дом вздрогнул, как будто из-под него выдернули фундамент. Треск дерева. Треск бетонных плит. Двери, крашеные под камень, распахнулись все разом. Сверху на меня обрушился поток каменной крошки и пыли, а на Девидофф сорвалась с потолка лампа. Женщина проскочила, прикрываясь руками от стекла и электрических искр.

Дверь рядом с Саградовым взорвалась, как будто начиненная динамитом: хлопок и разлетевшиеся щепки, куски, доски.

Осколки двери пола не коснулись. Они закружились вихрем вокруг Саградова и его сына. И, сделав несколько вращений, прицельными стрелами летели в них.

Саградов повалил парня на пол, прикрывая. Закрывал ладонями его шею. Пытался завернуть его голову под себя, чтобы защитить.

Я пополз назад. Прочь от вихря, от трещащей проводки. От запаха, который выкручивал внутренности. Так быстро, как мог, отталкиваясь от пола ногами и одной рукой. Прижимая правую к себе, боясь повредить её ещё больше. В спину сзади толкнула стена. Слишком близко. Я все ещё возле эпицентра безумия.

Некуда отступать.

Доктор Девидофф, бежала к вихрю, в её волосах тлели электрические разряды. С глухим болезненным звуком она налетела на невидимую стену. Отскочила. Выбросила пустую руку вперёд, растопыривая пальцы с острым маникюром.

Воздух перед Девидофф загорелся.

Вспыхнул оранжево-жёлтым, переходящим в красное. Формируя двухметровую фигуру из полупрозрачного пламени. Волосы огненной женщины пылали раскаленно-алым, а лицо белизной.

Вихрь щепок развернулся и понёсся к Девидофф. Огромная женщина распростёрла руки, закрывая доктора. Деревяшки, камни, мусор - всё сгорало короткими вспышками, соприкасаясь с пламенной кожей. Огненная пошла вперёд, а вслед за ней, прикрыв согнутой рукой голову, двигались Клара.

С каждым её шагом на меня обрушивались волны жара. Кожа на скулах натянулись до боли, под веками жгло сухостью от потоков горячего воздуха. Но я не мог не смотреть. Отвернусь - и буду жалеть до конца жизни.

В глубоких глазницах огненной женщины, прикрывающей Девифдофф, сияли ярко-зелёные зрачки.

Саградов закрывает от вращающихся обломков сына. Огненная женщина - Девидофф.

Меня закрыть некому.

В дальней части коридора сорвалась с петель дверь. В отличие от других - она не взорвалась. Развернувшись ребром, она полетела сзади на Клару - там, где её не защищал щит олицетворённого огня.

Я хотел крикнуть, предупредить. Но задохнулся, втянув в лёгкие раскалённый воздух.

Огненная фигура разделилась, потеряв человекоподобность, и сверкающим коконом обернулась вокруг Девидофф.

Снаряд-дверь скользнул краем по пламени, вспыхнул - но не сгорел, а изменил траекторию, отброшенный по касательной.

На меня.

Обожжённый край двери стал красно-коричневым. Там, где прежде крепились петли, темнел искорёженный кусок железа, а разорванный замок блестел чистой неокисленной сталью. Всё так изумительно чётко, так ясно. Так близко.

Дверь летела на меня ребром. Сейчас она снесёт мне череп.

Я не двигался.

Уже поздно. Поздно для меня.

Рывок - за щиколотку. Едва не вывернув мне ногу из сустава, сдёрнув меня на пол. Протянув в сторону по грязному серому полу.

Ветерок рядом с моим виском. Треск. Я сначала увидел, а затем осознал, что вижу - угол доски, врезавшийся в стену в сантиметре от моей головы.

Прежде чем дверь всей массой рухнула на меня, ещё что-то упало сверху. Тяжёлое и ребристое. Я решил, что это - смерть. Но разве смерть дышит?

Я задёргался. Накатил ужас. Ужас быть раздавленными. Быть сжатым. Темнота. Темнота, я ничего не вижу. Нет, вижу. Пол, в который меня воткнули лицом.

Свет. Лёгкость. Ещё рывок - сзади подхватили под руки. Оттаскивая прочь от вихря, прочь от осколков двери. Некоторые из них ещё падали.

Я брыкнулся, сам отпихиваясь ногами от пола, отползая в дверной проём. Задевая голыми ногами горячие куски дерева.

Дерево чуть не убило меня второй раз.

Смешно.

Я закрыл рот ладонью, чтобы не смеяться - или чтобы не орать. Не знаю.

Саградов поднял извивающегося парня - и Клара набросила на его шею круглую бляху на верёвке. Блондин обмяк, его оскаленный рот расслабился и опустился углами вниз. По телу парня прошла крупная дрожь, но вместо очередного приступа он сжался, подтягивая ноги к груди, и сморщился, словно младенец.

Я не сразу понял, что он плачет.

Никогда не видел, как плачут взрослые.

Впрочем, разве он взрослый? Это был тонкий детский плач. Со всхлипываниями и блестящими дорожками слез. Саградов, с руки которого текло красное, прижал к себе парня, легко укачивая. Волосы Саградова поседели от каменной пыли.

Девидофф выпрямилась, стоя рядом с ними, как страж. Нахмурилась до глубокой морщины на лбу - и до коричнево-алых вспышек в глазах. Огненный вихрь рядом с ней растворился, как красная капля в графине с водой.

Доктор смотрела на меня... нет, на того, кто стоял у меня за спиной. Парень на полу уставился туда же широко распахнутыми глазами. Забился в руках Саградова, пытаясь вырваться и отползти.

Я съёжился и, готовый увидеть льва, который сейчас одним укусом отгрызёт мне голову, обернулся.

- Порядок? - Спросил незнакомый мужчина.

Он сидел на корточках, поддерживая меня за плечи. Это он выдернул меня из-под двери, протянув несколько метров, и это на него она плашмя упала, а не на меня.

Незнакомец выглядел как управленец, стремящийся к повышению. Тёмный деловой костюм, под которым - серая рубашка, выглаженная до ровности бумаги, чёрный в тонкую зелёную полоску галстук. Цвет глаз не определить - их прикрывали очки с радужными стёклами. Продолговатое благородное лицо, прямой нос, высокий лоб. Волосы цвета кофе уложены двойным пробором: эталонно-ровные линии справа и слева, отделяют короткую стрижку, от длинной пряди по центру, прихваченной сзади заколкой. Чуть выше среднего роста, чуть старше тридцати. Весь - воплощение спокойствия и благородного равнодушия. Жилка на его шее билась как до смерти перепуганная птица.

- Ты в порядке? - Ровно переспросил он.

Я кивнул. Попробовал встать. Мужчина в галстуке помог.

Коридор заполняли запахи озона, химии, горелого... и дорогой и тонкий аромат «Утреннего бриза» от незнакомца. Этой водой обливается заместитель отца. Не запах - визитная карточка «я могу себе это позволить».

Я повернулся к Саградову с сыном. Если бы я рисовал их сейчас, то назвал картину «зависть». Парень здорово не в себе. Сумасшедший. Пугающий. Он хотел убить и себя, и Саградова, и всех вокруг - я не понимаю как - но знаю, что хотел. А Дмитрий обнимает его, и держит, так, словно собирается защищать от всего мира.

Зависть - как ромбовидное лезвие кинжала, входящее в моё сердце.

Я бы не выдержал, наверное, если бы Саградов не отстранил сына, и не встал.

Саградов шагнул вперёд, указывая на меня окровавленным пальцем:

- Я тебе говорил: не появляйся! Чтоб я тебя здесь не видел!

- Я не... Извините.

Мужчина сжал мои плечи пальцами и передвинул меня в сторону. Словно я - невысокая тумба. Взбешённый взгляд Саградова остался на месте.

- Я тебе что сказал?! - Орал он на того, кто спас мою жизнь. - Повтори, что я тебе сказал!

- Не подходить к нему, я хорошо помню. Дмитрий, вы потеряли контроль, мне пришлось вмешаться.

- Так какого ты лешего припёрся, если помнишь! - Саградов толкнул его двумя руками - так делают мальчишки в школе, прежде чем начать драку. Выбивают себе право на созревшую злость.

У Саградова из руки шла кровь. Лицо стало красным, а под носом - мокрым. Он был готов расплакаться секунду назад - сейчас багровел от гнева, глаза белели - и он кричал. Отталкивая противника дальше и дальше - к стене.

- Ты... - Саградов ударил его кулаком в живот. Мужчина прижал руки к солнечному сплетению, хватая воздух. Зная, что его сейчас ударят, он даже не пытался защититься. - Ублюдок... будешь меня слушать?

После «ублюдок» - гулкий удар в грудь.

- Я тебе сказал не лезть сюда! Я тебе что говорил?!

Сын Саградова вновь начал выть. Зажмурившись и ударяясь головой о бетон, он полз прочь извивающимся червяком.

Мужчина вскинул руки, прикрывая лицо от кулаков, задел дужку очков и они полетели в сторону. ...специально? Специально, чтобы не попало по стёклам? Саградов опять двинул ему в живот.

Я не мог пошевелиться. Не так, как когда блондин пытался убить себя моими руками. Я не мог сдвинуться с места от страха.

Хотя бы шагнуть в сторону, чтобы не попасть под очередной замах Саградова.

Человек, с которым я недавно разговаривал, сыну которого завидовал, превратился во взмыленного гризли.

Никто ничего не говорил. Никто ничего не делал. Девидофф хмурилась. Парень на полу подвывал. Мужчина, спасший меня, сжимал крепко губы в ответ на рычащее «я сказал!».

Стены коридора опять мелко и быстро тряслись. Щепки и камешки подпрыгивали, как блохи.

- Я тебе что сказал, ублюдок, не лезь! Не приближайся к моему сыну! Не смей к нему...!

Наверное, также страшно было Андрею, когда он в первый за меня вступился. Тоже - с опозданием.

Мой брат тогда уже занимался боксом. Но ещё не был высоким. Не был сильным. Таким сильным, как наш отец ни мне, ни ему не стать.

Я иногда слышу во сне: «Прекрати, или я убью тебя». - Я не видел этого, в тот момент я ничего не видел. Но я помню голос брата. Он сказал это, имея в виду, что сказал. Он был готов убить отца, которого любил, которым восхищался, - или умереть защищая меня. Как позавчера на рыбослужении.

Саградов стоял впритык к мужчине, которого избивал. И он бил, стремясь не выключить, а причинить как можно больше боли.

Рука Саградова пошла вверх в замахе. Сейчас он ударит по голове человека, спасшего мне жизнь. Я увидел это так ясно, будто это уже случилось: удар, и как незнакомец «потечёт» по стене, теряя сознание.

Я подхватил с пола свой нож - но времени на угрозы не было.

Было лишь на то, чтобы скользнуть под руку Саградова - и кулак опустился на моё плечо. То, за которое меня волокло дерево, с ноющей от боли ключицей. Волна тупого онемения - стрелой по руке, до кончиков пальцев, и вниз по телу, до живота. Бесполезный нож выпал из разжавшейся ладони.

Саградов застыл, занеся кулак для следующего удара - и не опуская. Я толкнул его в грудь второй рукой. Просто толчок, требуя отойти на шаг - и он отступил.

Красное лицо, сетка сосудов на носу и щеках. Побелевшие губы и побелевшие глаза. Бисер пота на напряжённой шее. Осмысленность медленно возвращалась в его взгляд. - Он же взбешён до потери контроля. Чистый, не знающий «нет», гнев.

- Хватит. Вы... Вы... Отвалите! - Даже если его гнев вернётся - я не отступлю. Потому что это неправильно - бить человека, который не защищается. Бить человека, который не хотел ничего дурного. Вообще, бить человека.

- Отойди. - Через сцепленные зубы прорычал он.

Нет. Нет, я не уйду.

Моя правая рука болезненно онемела, от страха перед тем, кто сильнее, кому легко раздавить меня, одним шлепком, знобило.

- Тронь его ещё раз - и я убью тебя. - Услышал я свой голос.

Он не громкий. И не сильный. Моё горло сжато, и слова получались шершавые и серые. Но я не заикался, и голос не дрожал. Сейчас я - это больше мой брат, чем я. Я всегда хотел быть на него похожим. Хотя бы один раз.

Саградов колебался.

Я мешал ему. Я не дал ему сделать того, что он хотел. В его доме. В области его власти. Но, даже если ты в гневе до предела - глупо застыть, подняв руку в замахе, и думать-думать-думать.

Наверное, Саградов ещё долго бы так стоял.

- Собираетесь мериться писками?! Так тафай, тостафай...! - Девидофф встала между нами - и толкнула одной рукой Саградова от меня, а другой - меня от него. Мне некуда отступать, разве что в стену. Я упёрся, Саградов тоже.

- Идти успокой ты его! - Женщина указала пальцем на блондина. Тот захлёбывался плачем, пытаясь выпутаться из рубашки и обвивающих шею украшений.

Саградов в два шага оказался рядом с сыном и опустился перед ним на колени. Обнимая, укачивая, и крепко сжав губы. Вновь и вновь он проводил рукой по его голове, оставляя на белых волосах кровавую грязь.

- Шли бы фы. - Скривила Девидофф яркие губы. - ...отсюда оба.

4. 3 Молитвенный браслет

Я поднял свой нож и чужие очки. Спрятал в карман. Помог встать мужчине. Взгляд его плыл в сторону - в сторону Саградова и его сына. Девидофф сместилась, закрывая обзор.

Глаза у мужчины странные: ярко-ярко-ярко зелёные, словно дым, из которого материализуются злые арабские джины. Такие я рисую безумцам.

Он вынул из моих пальцев очки и спрятал радужки.

- Пойдём. - Сказал зеленоглазый, держась рукой за живот.

Он двинулся вперёд - не очень быстро, и иногда останавливаясь. Мы прошли насквозь два тёмных коридора и душную оранжерею, поднялись по лестнице и остановились перед одной из одинаковых дверей второго этажа. Кадки с плющами кое-где сорвались и пол запачкала чёрная земля.

- Я прошу прощения. - Сказал вдруг мой спутник.

- Да нет, вы тут не...

- ...за то, как Дмитрий себя вёл. Он редко не справляется с раздражительностью, только когда дело касается Максима. Это была маловероятная ситуация, и я вмешался, зная возможные исходы. Он неплохой человек. Но очень многое на кону сейчас. Поэтому, прошу, извини его.

Одна из пуговиц зеленоглазого оторвалась, а галстук сбился набекрень. Проследив за моим взглядом, он аккуратно его поправил. Лучше не стало.

Зеленоглазый говорил мне «ты», хотя младше по статусу. Можно бы было обидеться, но... если это предложение равенства - я его принимаю. Это приятно.

- Ты должен знать. - Продолжил он. - Ты среди своих. Здесь никакие твои черты характера не вызовут неприятие. Никакие твои проблемы не будут «слишком сложными».

Хотелось бы верить, что где-то это в принципе возможно. Хотя «здесь» о моих проблемах не имеют ни малейшего представления.

- Он тебя очень сильно ударил по голове. - Сделал я единственно правильный вывод. Вполголоса: - Ничего у тебя покупать не буду.

Мужчина усмехнулся и открыл дверь, проходя первым в просторный кабинет.

Железные ставни, плотно закрывавшие окна, создавали в кабинете густой сумрак. Зеленоглазый тут же включил теплый электрический свет.

Обычное офисное помещение со столом, креслами, книжным шкафом, перегруженными папками и золотыми грамотами на стенах. В центре комнаты - большой зеленый диван. На столе тихо гудел компьютер. Я отшатнулся, ладони вспотели мгновенно, а сердце подпрыгнуло к горлу.

- Здание защищено. - Зеленоглазый включил еще несколько ламп. - Не пугайся приборов. Риск заражения минимален, тебе нечего боятся.

Конечно, нечего. Вот, Олег, акула с тобой в одном бассейне. Ты не бойся, у нее одного глаза нет, почти ручная.

- Я вернусь через четыре минуты. - Произнес мужчина и скрылся за неприметной дверью. Уборная, наверное.

Я сразу же забрался под стол, и, нащупав провод, выдернул вычислительную машину из сети.

Затем прошел по периметру кабинета, высматривая другие включенные машины. Судя по дипломам, зеленоглазого звали Игорь Каладиан, и занимался он математикой и экономикой: тут были поощрительные грамоты, благодарственные письма и сертификаты, скрепленные смешными загадочно-привлекательными печатями и иных городов.

Бумаги на столе лежали белой стороной вверх. Я развернул и просмотрел: записи летящим шифром из косых штрихов - ничего не понять. Последний свернутый трижды лист оказался подробной картой Атхен. Красная группа точек на карте перекрывала район Экосферы, а синяя лежала в жилом районе Дворца развлечений.

Я коснулся пальцем сильно продавленных, многажды правленных знаков.

- Это я тебя искал. - Я подскочил от неожиданности. Каладиан стоял сзади, заглядывая в карту через мое плечо.

Голова мужчины была влажной, он снял пиджак, оставшись в черной рубашке, но не снял галстук. И вообще выглядел в норме. Может, тоже ариста?

- Такая бифуркация называется "часы", - пояснил Каладиан, кивнув на карту. - Две области с одинаковым распределением. У них разные площади, как ты видишь. Поэтому логично начинать с меньшей, там, где концентрация событий выше.

Каладиан улыбнулся и положил узкую ладонь мне на плечо:

- Рад, что ты здесь. Нам сейчас очень нужен ясновидящий. Меня зовут Игорь, ты это уже знаешь.

Я хотел в ответ представиться - и тут меня накрыло. Дрожь зародилась в позвоночнике и захватила всё тело. Сердце, подскочило горлу, чтобы выпрыгнуть и сбежать. Цветные пятна на границе зрения складывались в свежие картинки-воспоминания.

Замах Саградова и его бешеный взгляд. Он был готов убить, а не ударить.

Шея блондина, тонкая как у гусёнка, в сантиметре от лезвия. Кровь Саградова, брызнувшая мне на губы.

Обожжённый край двери, готовый размазать мой череп.

Лабиринт. Дерево, волочащее меня к себе серпами-ветками, чтобы сожрать.

Ноги стали далёкими-далёкими, но ковёр все равно приближался.

Зеленоглазый подхватил меня, не дав упасть лицом вниз, и дотянул до дивана. Он что-то говорил, слова сливались в пульсирующий гул. Усадил меня и исчез из поля зрения. Я не мог отвести взгляд от своих коленей, сотрясающихся в крупной дрожи.

Каладиан сунул к моему рту чашку - её край клацнул о зубы. Руки плясали так, что я даже обхватить её не мог - и Каладиан держал, чтобы я сделал глоток.

И ещё глоток. Не вода. Неприятный, словно горячий, вкус и кофейно-лимонный запах, щекочущий нос. Жидкость согрела пищевод, и, спустя минуту, бережными пальцами распутала узел, который меня душил. Который меня держал.

- Сам. - Выдохнул я, чуть закашлявшись. Оттолкнул руку мужчины. - Я сам.

Одним глотком прикончил то, что было в чашке. Каладиан добавил, и я выпил второй раз тоже.

Я узнал бутылку в его руках: продолговатая как колба, с жидкостью цвета тёмного солнца. У нас в столовой стоит такая же, но прежде я коньяк никогда не пробовал. Невкусно. Зато дышать легче. Вот зачем он нужен оказывается.

Я хотел выпрямиться - и меня повело.

- Когда ты ел? - Придержал меня Каладиан за плечи.

Не помню я. «Натуральные» сэндвичи у Саградова я распотрошил, но не тронул. Не до того было.

Я пожал плечами. Каладиан встал. Переставил из холодильника завёрнутые в полиэтилен тарелки в белую коробку. То, что я принял за коробку. Когда она начала гудеть - я чуть не спрятался за диван: СВЧ-печь. Микроволновое излучение! Кошмар пострашнее настольного ЭВМ.

- Откуда всё... всё это?

- Саградов приобрёл. Мне нужны приборы для работы.

Зеленоглазый улыбнулся углами рта:

- Жить с ними тоже приятнее. Не нужно так волноваться. Я занимаюсь расчётами вероятности и знаю, о чём говорю, когда говорю что это безопасно. - Он поставил передо мной журнальный столик, а на столик - вынутую из микроволновой печи тарелку с рисом. Он источал пар и нежно пах томатной подливой.

Не уверен, что это безопасно. Но один раз, разогретая СВЧ-излучением пища, разве убьёт меня? К тому же так вкуснее, чем холодное. Зеленоглазый мужчина показался вдруг бесконечно родным. Он из мира, в котором я живу: запах его туалетной воды, хвастовство дипломами и устройствами, экспортный галстук, палочки для еды с дорогой колючей инкрустацией - всё это привычно, а значит - безопасно.

Напряжение отпустило, стало легко-легко и очень уютно. Я поймал себя на том, что улыбаюсь.

Я извинился, и проверил действительно ли за той дверью уборная. Не глядя в зеркало, ополоснул лицо и тщательно вымыл пальцы.

- В смысле - вероятности? - Переспросил я, присаживаясь опять на диван, и подвигая к себе тарелку.

- Вероятности событий. Это очень интересно, ты же знаешь. Последствия расходятся волнами от невидимого триггера. Изучая их распределение можно понять в какой точке мира, какой формой ляжет очередная волна. Глобальные законы распределения, конечно, сохраняются, но локальный уровень вариабилен.

- Ты хочешь выиграть у Дома развлечений? - Сказал я, не подумав, а затем почему-то рассмеявшись.

Каладиан отвёл взгляд. Угадал я, что ли?

- В последние две недели я фильтровал нарушения дорожного движения, падения прохожих, и подобную мелочь.

- Зачем?

- Искал тебя. С помощью способности ты выбираешь самый удачный маршрут на работу - но поскольку «самый удачный» отличается от «самого вероятного», следствием становится нарушение вероятностного распределения других событий. К примеру, ты выбрал, где пустой перекрёсток и, несмотря на красный свет - перешёл успешно. Водитель, который тебя видел, чуть притормозил. Всё это вызывает волну.

- Так я - триггер? - Я не перестал жевать. Не уставился на Каладиана во все глаза. Вообще сделал вид, что не заметил, какую чушь он несёт. На какую «работу» я, по его мнению, хожу? Когда это я нарушал правила дорожного движения? У меня от мысли на «стоп» пойти ноги немеют. И ничего я не выбираю.

- Да. Конечно. Как мы все.

- Значит, ты можешь любо так найти?

- Не совсем. Есть множество естественных причин. Из астрономических событий сочетание определённых планетных циклов также работает как триггер. Помехи от Левиафана вносят значительные колебания, и учёт их... скажем, непрост.

Мне все ещё было легко и хорошо, но рис вдруг стал горек и чёрен. Это гормоны. Адреналин, норадреналин, другие перепуганные гормоны. Искажают вкус, путают ощущения.

- Можно мне ещё немного? - Кивнул я на бутылку. Крест-накрест отложил палочки, показывая, что с едой закончил.

Игорь подлил коньяк, и я вновь всё выпил.

Странно, что он откровенничает и считает меня «своим». Хотя, судя по тому, что один «свой» его бьёт в живот, а другая «своя» смотрела как на червяка, ему остаётся только с компьютером разговаривать.

- Показать остальные инструменты? - Предложил он. - Тебе тоже понадобятся некоторые.

- Да. Но если тут рабочая серверная - не говори. Я боюсь этих штук.

Игорь рассмеялся лёгким высоким смехом. Встал и достал из ящика стола широкий золотой браслет.

- Попробуй. - Обернул он украшение вокруг моего запястья поверх бинтов, заправляя каждое второе звено внутрь предыдущего. Браслет укоротился и обхватил руку так туго, что под ним забился пульс.

Жёлтый металл полоски украшали тёмно-красные камни, орнамент казался неуловим знакомым, от тепла моего тела он неприятно разогревался. Между двух камней, по золоту - извилистая, явно намеренная царапина. Стрелка... или узкая рыбка? Рыбка-угорь. Захотелось сорвать эту штуку.

Но если начну вопить «сними это с меня немедленно!», что Каладиан подумает? Хотелось выглядеть в его глазах лучше, чем я есть. Смелее и сильнее.

Он похож на того отцовского секретаря, который однажды устроил мне экскурсию по главному офису Экосферы. Отец узнал - и больше я его не видел.

- Что это? - Потрогал я украшение.

- Усилитель. Он считывает нужные ритмы твоего мозга и синхронизирует работу отдельных участков за счёт магнитного резонанса. Усилитель отрегулирован под меня, пусть настроится.

Объяснение показалось знакомым:

- Это вроде джаута на одного?

- Не читал о такой вещи. Что это?

- Тоже синхронизирует, но нескольких человек вместе. Его применяют в Эко для поиска Рыбьих планет.

Каладиан легко рассмеялся:

- Ты что-то путаешь, это даже теоретически невозможно.

Больно ты знаешь, зеленоглазый.

- Попробуй сейчас применить способности, ты почувствуешь. - Предложил Каладиан.

Я буду лучше с этой штукой рисовать?

- Можно мне бумагу и карандаш?

Браслет, без сомнения, усиливал. Мою растерянность. Я положил лист на папку, которую дал Каладиан, а папку - на поднятые колени. Сидел, смотрел на белый лист и ждал вдохновения.

Комната плавно и нежно покачивалась. Хотелось отвернуться, прислониться плечом к спинке дивана, прикрыть глаза - и позволить мягкому кружению себя убаюкать.

Это коньяк, наверное. Или я просто устал.

- А у тебя с ним получалось?

- Да, но... на меня усилитель действует скорее метафорически.

Я набросал профиль Каладиана. Рука двигалась широко и неаккуратно, словно вращающаяся комната сопротивлялась, придерживая меня за локоть.

Каладиан стоит в низком гроте. Его одежда разорвана, а волосы вздыблены ветром, он - в центре смерча.

В центре смерти. Вокруг - длинные гибкие лезвия, разрезающие всё на своём пути: воздух, камни, одежду и кожу мужчины. Он смотрит в сторону, на его поднятой руке браслет, а по иссечённому лицу бежит кровь.

Сверху, словно знак конца, обрушился занавес из мяса. Алые волокна, тянущиеся вниз - это мои натянутые мышцы, моя плоть. Упругая, чуть скользкая, обнажённая, беззащитная. Вопящая от боли.

Мясной занавес треснул, раскрываясь. В глаза вогнались спицы, и я оказался по ту сторону, где чистая животная боль вымывает всякое Я.

И ниже - тьма. Глухая жуткая чёрная тьма.

Мои глаза пропитываются тьмой, становятся такими же чёрными и слепыми, и лишь тогда я вижу в ней линии и точки. Неуловимо похожие на отметки на карте Игоря. Тончайшая подвижная паутина объединяет их в спутанный цельный рисунок. Каждая её линия - след одного атома. Но их много, и поток, который вновь вымывает меня из меня, их не повреждает. Структура паутины, линий, связей, колышется. Это законы и причины, лежавшие в основе события. Это последствия и отношения. Это часть грандиозного - но очень простого, самоповторяющегося замысла без смысла. Узора без содержания.

Опалево-белый квадратный глаз ламантина смотрел на меня.

Из этой тьмы, из центра этой паутины. На меня таращился глаз ламантина, слепой и пронизывающий.

Я захлебнулся ужасом.

Толчок оглушил мой ум. Меня вышвыривало «вверх», словно ныряльщика с разрывающимися лёгкими. Вой воды, проходящей насквозь - когда я стал невесом, или слишком тяжёл, или слишком Я, чтобы оставаться в глубине.

Последний образ: серая книга в моих руках. Алые капли падают сверху - мне на руки и на старые страницы.

Какой-то звук. Впервые - звук. Долгий, хрипяще-высокий. Царапающий уши, и, почему-то, горло.

Потому, что это я ору.

Мне нечем дышать, я не могу двигаться. Мои руки пульсируют, мои глаза вот-вот взорвутся.

Увиденное исчезает, растворяется в каждом судорожном вдохе. Я терял образы, как теряют глубокий и важный сон.

- Ламантин. Рыба в паутине. Рыба в паутине! Она слепая!

Я повторял слова-ключи, пытаясь зацепить растворяющиеся образы, сохраняя их во рту, и не зная, что принёс.

Сорвал с руки омерзительно-тёплый браслет и швырнул через всю комнату.

Каладин с радужными стёклами вместо глаз смотрел на меня как на чокнутого.

Бумага, карандаш, перевёрнутые тарелки - всё лежало на полу. Тело казалось маленьким и далёким, не моим словно, в горле - песок. А в правой руке все ещё бился пульс сброшенного браслета.

- Рыба слепая. Она слепая. Совсем слепая. - Пробормотал я ещё раз, чтобы не забыть.

Она смотрит на меня белым опаловым квадратным глазом. Смотрит на меня. В этом нет смысла.

Рыба слепа, но она смотрит на меня, смотрит через меня.

Меня пробрал озноб. Я крепко зажмурился, прижимая пальцы к векам. Чтобы тьма спасла меня, слепота спасла меня от судьбы быть отверстиями, через которые Левиафан заглядывает в мир.

Если кто-то узнает - меня убьют. Нет, меня ослепят.

Минос выкалывал глаза тем, кого бросал в Лабиринт к минотавру. Они шли, с кровоточащими глазницами, туда, где их ждал Астерикс - звёздный человек с головой быка, брат своего убийцы, сын бога.

Как избавиться от её взгляда? Как вынуть его, выцарапать?

Белый глаз ламантина, опалево-светящийся, в обрамлении тонких чёрных складок. Слепая рыба смотрит в меня. Продолжает смотреть.

Я нажал ногтями на веки, так, будто хотел вырвать глазные яблоки. До зелёных продолговатых пятен на фоне мясной темноты.

Я заражён ею. Я потерял своё дэ. Потерял власть над собой, над другими, всё потерял. Потерял право на зрение.

Спуститься в лабиринт под городом, пусть она сожрёт меня? Минотавр с двухлезвийным топором, пусть он найдёт меня и отсечёт голову. Или я найду его первым, найду первым - в тех коридорах со ржавыми выступающими трубами, с льющейся по каменным плитам водой - вода проходит сквозь мои стопы, сквозь меня.

Дыхание вырывалось с хриплыми ржавыми всхлипами, царапающими грудину.

Раз - я делаю вдох. Два, три - это ещё вдох. Задержать дыхание. Раз, два, три. Раз - я делаю выдох. Два и три - это ещё выдох. Не дышу... Раз - это вдох.

Я считал шёпотом, загоняя панику глубоко в живот, словно нож себе в кишки. Сейчас не время и не место для паники. Иначе меня действительно... Не знаю, не знаю, что эти люди могут со мной сделать? Кто они, что им всем нужно? Почему они меня в покое не оставят? Я хочу - рисовать. Единственное, чего я хочу.

Раз - это вдох... Два - это всё ещё вдох...

Сын Саградова, Максим, носил бусы. Я вдруг вспомнил - как фотографию под лупой разглядывал. На каждой крупной бусине был выжжет символ, и на амулетах, размером с ладонь ребёнка. На его шее и кистях темнели круговые татуировки.

- Я в порядке. - Открыл я глаза. - Полный порядок.

Каладиан протянул к моему лицу руку, но так и не коснулся. Убрал.

- Я прошу, извини меня. - Пробормотал он. - Я не представлял, что на тебя так подействует браслет. Он из новых приобретений...

Может быть, не знал. Но хотел испытать. Узнать «что будет». И ещё лучше: что будет, если предварительно напоить меня. Больше доверяй незнакомцам, Олег.

- Отвези меня в город.

- Я позову Клару, она..

- Отвези меня в город!

Я оттолкнулся от диванной спинки и встал.

Игорь Каладиан тоже поднялся - и попятился.

Вот почему Девидофф брезгливо изгибала губы, глядя на него. Он надел костюм управленца, развесил дипломы на стены, но на самом деле - он трус. Просто трус, который даже защищаться боится.

- Я понимаю, что ты хочешь уйти. Не уходи сейчас? Ты знаешь слишком мало, чтобы быть в безопасности.

Как будто безопасность существует. Как будто он вправе решать за меня, что безопасно, а что нет.

- ...в город!

- Я... ты прав, удерживать тебя здесь - это противозаконно. Я отвезу.

Каладиан потерянно оглянулся - словно выискивая себя среди дипломов. Саградов убьёт его, если он меня отпустит, у него на меня какие-то планы. Не мои проблемы.

- Вы все хотите меня использовать. - Сказал я.- Все вы.

- Подожди, я найду тебе обувь.

Обувь. Куртка. Снаружи холодно.

Каладиан принёс носки, рубашку, свитер и туфли. Здоровые туфли, из которых я вывалюсь, даже если надену. Но носки и рубашку я взял. Они были упакованные.

- Подари мне этот браслет. - Кивнул я на устройство, когда оделся. Молочно-белая рубашка болталась на мне как на вешалке.

- Зачем?

- Затем, что я прошу.

- Я не могу. Это опасно, выносить инструменты из...

Я подошёл и взял сам. Сунул усилитель в карман. Погладил невидимо горячие камни.

- Я его забираю.

Не станет же он отнимать браслет силой? Нет, не станет. Девидофф могла бы. Или Саградов. Но не Каладиан. Высокий, зеленоглазый, в дорогущем костюме - и бескостный.

Мне его жаль. Неприятное, неправильное чувство, из-за которого я ещё больше разозлился.

Мы вышли в коридор, но далеко не ушли.

Навстречу бежал парень: высокий, бледный и с русыми волосами. Черты его лица растекались, как плохая акварель. От вида плывущего в сторону курносого носа и светло-голубых глаз на меня накатил приступ тошноты. Это болезнь. Глупая избирательная болезнь зрения.

Каладиан ему улыбнулся.

- Игорь, Игорь! - Парень подскочил и хлопнул зеленоглазого по предплечью. - Ха, вот и ты. Уже идёшь?

- Куда?

- Старик созвал собрание.

Парень повернулся ко мне, и к моему ужасу, подмигнул спустившимся на подбородок глазом:

- Ты ещё что за чучело?

- А у тебя уха нет.

Он моргнул растерянно - тем самым глазом.

- Так в чём дело, почему собрание? - Спросил Каладиан.

- Клара нашла твоего ясновидящего. По частям. Идёшь?

4. 4. Двойник

Маленькая душная комната названия «зал для конференций» не заслуживала. Его весь занимал тёмный «артуровский» стол с креслами по кругу. У входа к стене прижимался узкий кожаный диван. Я присел на его мягкий подлокотник.

- Рядом с Дмитрием - брат Яна-Фокусника, - кивнул Каладиан на русоволосого парня, сидящего слева и через пустое кресло от Саградова. - Его зовут Ян-с-Хлыстом. Он тоже мой друг.

Яном-Фокусником звали Расползающееся лицо. Ян-с-Хлыстом был очень похож на него - русые волосы также встрёпаны, тот же рост, но его лицо я видел: с курносым носом, тремя веснушками на левой щеке, ранними морщинами в углах светло-голубых глаз и широко улыбающимся тонким ртом.

- Остальных ты знаешь, - пробрался Каладиан на место по левую руку от Саградова. По правую сидела Девидофф.

Я готов их всех, даже Яна-Фокусника, даже пустое кресло, приготовленное мне, рассматривать до бесконечности. Лишь бы не смотреть в центр стола.

Туда, где на серебряном блюде лежала повёрнутая в три четверти голова.

Не может же она быть человеческой. Наверняка кукла, символ или угроза-напоминание.

- Ну что, раз все соизволили наконец-то явиться... - Встал с кресла Саградов, сделав конференц-зал клаустрофобично маленьким. - Олег, присаживайся...

«Все соизволили», но Лианы нет. Значит, она не одна из них?

- Олег, будь добр...

Я не подойду ближе. Ни за что.

Голова косилась на меня ярко-синим камнем, вставленным в глазницу. Её кожа пожелтела и натянулась на тонком носе и вокруг сшитого рта. Светлые лёгкие волосы едва прикрывали обмякшие уши.

Это та самая, которую я видел в клинике доктора Девидофф. Зачем она её принесла? Зачем позорить мёртвого человека, выставляя словно вещь...

Не буду я сидеть за столом с таким украшением. Бормоча про себя, «я не буду, ни за что», я прослушал всю речь Саградова.

- ...знаете. - Произнёс он тоном конферансье, объявляющего дрессированных собачек... - Олег Лирнов, наш новый ясновидящий.

Всего лишь аналитик недоучившийся. Вечно мясо придумывает нам сверхзнания. И если я уж «чей-то», то Эко и Мастера, с которым подписал контракт.

- Олег, я приглашаю тебя третий раз...

- Я не подойду, пока на столе ЭТО. Уберите, пожалуйста. Уберите, смотреть же невозможно...

- Кишки вертятся? - Ян-Фокусник с расплывающимся лицом. - «Это» нельзя убрать. Это улика.

- Он прав, - Саградов. - Предмет, из-за которого я вас собрал...

- Это не предмет, это человек!

Ян-Фокусник прав, меня мутит. Глянув раз на мертвеца, я больше не мог отвести взгляд. Высматривал в нём то ещё одну волосинку, то расширенную пору, то шов у века. То своё вытянутое бледное отражение в яйцеобразном камне-глазе.

Мир качнуло, Каладиан подскочил, поймав меня за плечо. Я кивнул и перебрался с подлокотника на диванную подушку. Зеленоглазый мужчина опустился передо мной на корточки, заглядывая в лицо так, словно он пёс - а у меня во рту колбаса.

- Совсем плохо? - Обеспокоенно спросил Игорь. - Принести что-нибудь?

- Что, коньяк? - Вырвалось у меня.

Каладин отдёрнул голову, будто я его ударил. Встал и ушёл.

Я такой же жестокий, как мой отец. Но мне не нужна ничья жалость. Тем более такого, как он.

Зеленоглазый вернулся спустя минуту с широкой деревянной пиалой, предусмотрительно налитой лишь на треть. Прозрачная жидкость пахла вишней.

Руки дрожали, я взял аккуратно.

Вместо того, чтобы уйти Каладиан замялся.

- Лирнов? - Переспросил он.

Я попробовал чай, потом кивнул.

Игорь, ещё более растерянный, присел на диван рядом.

Лирнов. Всегда - Лирнов. Всегда - сын своего отца. Но... кем он меня считал? «Ты», «переходишь улицу», «на работу»? И заявил, что искал.

Не меня. ... я опять таращился на мертвеца... его искал.

- Всё, хватит. - Саградов оперся о стол двумя ладонями. - Потом разговоры. У нас дело.

- Игорь вычислил ясновидящего по сбоям вероятностей. Это вы все знаете. - Продолжил Саградов, выложив на стол пачку тонких чёрных папок. - Только поздно. Как всегда. Клара нашла его задушенным.

Ян-Фокусник, словно секретарь, обнёс каждого папкой. Отдав последнюю Каладиану, передо мной он демонстративно развёл пустыми руками в стороны:

- Тебе не досталось. Не рассчитывали мы на тебя. Но тебе же и не надо, правда? Ты и без бумажек всё можешь... вииидеть.

- Я даже на твоё лицо не могу смотреть, чтобы меня не тошнило. - Буркнул я, отводя взгляд.

Фокусник отступил.

- Почему вы не поставили меня в известность? - Спросил Каладиан. - Кто ведёт сейчас расследование? Если Дворцы узнали о его способностях, у нас возникают серьёзные сложности. Известно, кто виновен в его смерти?

- Я, - тяжело уронил Саградов, (я вздрогнул, решив было что это признание вины), -... ещё не закончил.

Яны синхронно кивнули.

- Парня нашли мои. - Произнесла Клара, - Спустя семь-фосемь часов после смерти. Его затушили руками. Потом ещё истыкали ножом. Фото у фас в документах, любуйтесь. Изфестно о нём почти ничего. Жил в кфартале Тфорца, платил им процент от работы. На улице его знали как Алика. Кроме лицензии, документов нет. Ф базах его тоже нет, даже иммигрантской. По крови - у него девять прифифок, я пока определила маркеры только семи горотоф. Или быфший курьер, или тействующий шпион.

При упоминании лицензии Яны хихикнули. Тоже одновременно.

- Что такого смешного? - Вырвалось у меня.

- Разве не забавно? - Вновь Фокусник. - Всезнайка отдаёт себя напрокат тому, кто через полчаса раздавит ему трахею.

- Прокат? - Я все ещё не понимал.

- Убийцей мог быть и не клиент. - Возразил Саградов.

- Кто в это верит, поднимите руки. - Объявил Фокусник, и они С-Хлыстом вытянули вверх ладони.

- Прокат? - Повторил я, потому что мне никто не ответил.

- Он работал на улице. - Пояснил Каладиан.

Они все какие-то странные. Я даже что они говорят, не понимаю. А потом - понимаю. Голова на столе, глядящая мёртвым взглядом, словно одолжённым у Рыбы, стала мне столь отвратительна, что я едва не выбежал из комнаты. Я защищал его... думал о нём как о человеке, и порицал, что к нему относятся как к куску консервированного мяса.

Корпорация Дворец Наслаждений, прокат, «работал на улице» - Блондин был самым дешёвым хостес.

Мне даже смотреть на него, опозорившего себя, нельзя.

Мёртвая голова косилась на меня липким спрутьим взглядом.

- Каладиан, Олег - вы этим займётесь. - Приказал Саградов.

- Простите, чем? - Я опять потерял нить разговора.

- Выясните всё о парне. Кем был. Что делал. Кто его убил. Я помню, что ты спрашивал. - Игорю, только тот приоткрыл рот. - Клара забрала тело... как видите. Во Дворце начали расследование, как пропавшего. Они будут копать - пока что не в нашу сторону. Выясняйте, случайность это, или кто-то охотится на нашей территории на ясновидящих.

«Нашей» звучало как «моей».

- Потому что у нас теперь необученный ясновидящий. - Подвёл итог Саградов. - Начнёте с того, что Олег посмотрит его недавнее прошлое. Клара сохранила голову и захватила пару вещей. Есть с чем работать.

- Так что давай, накладывай руки, и делай своё моджо-моджо. - Улыбка перечеркнула лицо Фокусника надвое.

Они все на меня смотрели. Все ждали.

Я читал о таких шоу для мяса: аналитик касался макушки человека и выдавал что-то вроде «у вас была жена, но вы её не любили», и, дрожа от напряжения: «вы работали строителем в Делле!»

Они хотят, чтобы я касался мертвеца. Плохо жившего мертвеца, плохо умершего. Мне даже находиться с ним в одной комнате нельзя. Фарс, сплошной фарс.

- Я в этом не участвую. - Поднялся я.

- Чистоплюйство, да? - Засмеялся Фокусник. - Брезгуешь к расчёске шлюхи прикасаться?

- Я не собираюсь...!

- Как же ты будешь - один? - Спросил Ян-с-Хлыстом, впервые заговорив со мной. Хмурясь до тонкой морщины между бровей.

- Нет. Всего доброго. - Повернулся я к выходу. Играйте сами в свои игры.

- Подожди. Прочти это сначала. - Каладиан развернул папку. - На четвёртой странице.

- Не буду я!

- Игорь прав. - Саградов. - Посмотри.

Три фотографии в папке. На первой - пустое и странно-умиротворённое лицо, лопнувшие сосуды заведённых вверх глаз, синие приоткрытые губы. Будто он знает, что для него всё уже неважно.

На втором снимке - лицензия, о которой шла речь. Я моргнул, но то, что я видел, не изменилось. Буквы гласили, что мертвеца звали Ольгерд Лирнов. Ольгерд Брацлович Лирнов.

Его лицо... сходство притягивало, но узнавание ускользало, когда я смотрел на забальзамированную голову. Светлые волосы, тонкие рот и нос. Серые глаза с кровоизлияниями. Ему примерно двадцать. Я не видел его никогда прежде. Но мертвец был похож на меня, словно у нас одни и те же родители. Между мной и Андреем и то меньше сходства.

- Я не знаю его! - Оттолкнул я руку Каладиана с фотографиями.

Третий снимок выскользнул из папки и упал на пол. На нём - сфотографированная под углом стена комнаты. На полу, как на уличной выставке-продаже, стоял ряд картин. Каждая - в новой деревянной раме. Мамин портрет. Портрет Андрея. Золушка, мчащаяся через лес. Неудачный натюрморт с маской и яблоком. Мои картины.

- Это моё! Отдайте мне их.

Картины, которые, как я думал, выбросил Андрей по приказу отца, с которыми я простился, и которые оплакал. На фото не все. Но, может быть, там, в грязной испорченной комнате - остальные?

- В-верните мои картины!

- Они фсе ещё там. - Произнесла Клара. - Люди Тфорца заперли жилье. Если ещё не унесли - ты можешь сходить и забрать. Собирая материалы для работы.

Дворец не будут искать убийцу светловолосого Алика. Они будут строить компромат против Экосферы.

Потому что Алик так похож на меня. Потому что у него моё имя. Потому что у него мои вещи.

- Я не собираюсь ничего анализировать.

Да я и не умею. Стыдно признаваться: я по дедукции получаю в лучшем случае «удовлетворительно». Я не аналитик, я - художник.

- Что-то ты сильно отпираешься.- Качнулся на ножках кресла Фокусник. - Может, это ты его убил?

Фокусник повернулся к Саградову и к Кларе, словно к благодарнейшей публикой:

- Может, это он убил его, а? Мотив есть: тощая шлюха присвоила имячко Лирнова, вещи Лирнова. Такое не прощают, за такое мстят. Он же у нас прозорливый, мог хитро все подстроить. Кто ещё обманет ясновидящего, как не другой ясновидящий?

- Затушил? - Засмеялась Клара. Глубокий, но негромкий смех. - Руки смотри.

У меня не хватило бы сил задушить.

- Мог кого-то нанять. Своими же руками - грязно. Да?

Ян-Фокусник говорил злые глупости. Но по моим щекам и шее разлился жар стыда. Просто потому, что меня обвиняют.

Я бы не смог человека убить, никогда. Никто из моей страты не сможет. Так нас воспитывают. Одна эта мысль... она омерзительна. Но Фокусник прав, я мог бы запросто нанять «мясного».

Голова Алика глядела на меня лазурно-удивлёнными камнями. Обвиняя. Уличая. Словно вампир, выпивая моё дэ.

- Он - собственность корпорации. - Произнёс Ян-с-Хлыстом. - И если...

- Я не собственность!

- Покажи татуировку, Лирнов. - Ян-Фокусник. - Когда же мы, смерды, ещё сможем посмотреть на настоящее тавро?

- ...если он на них сейчас работает - то мы все в опасности. - Продолжил Ян-с-Хлыстом. - Они же бультерьеры. Вы привели его сюда, в наше убежище. Что, если он здесь - чтобы проникнуть к нам, и уничтожить нас? Дмитрий, вы обещали, что мой брат будет в безопасности.

Саградов нахмурился, обдумывая токсичное обвинение. Наблюдая за моей реакцией. Как и Девидофф.

Ждут, когда я начну доказывать, что я ни при чём?

Я сделал медленный, незаметный вдох. Пусть Яны говорят. Выплёвывают подозрения, претензии - и мысли.

С-Хлыстом умолк, будто слова закончились. Я молчал.

Зависшая, как балерина в стоп-кадре, пауза.

- Ян, ты говоришь глупости. - Сорвал её Каладиан. - К тому же - невежливые. Это неправильно.

- Ну, он всегда может доказать, что не работает на корпорацию. - Сказал вкрадчиво Фокусник. - Может доказать, и остаться с нами. На-все-гда.

Не буду я ничего никому доказывать.

- Каким образом? - Спросил вместо меня Каладиан.

С-Хлыстом улыбнулся. Легко. Почти тепло. Я ждал главной опасности от него. Я ошибся.

Ян-Фокусник потянулся вперёд, схватил голову Алика с блюда - и швырнул в меня. Тяжёлый, неудобный снаряд. Я вскочил и дёрнулся в сторону - но не успел. Вскрикнул от ужаса, когда упруго-мягкий шар ударил меня в подставленную руку и отлетел на пол. Голова не откатилась, а застряла в ковре у моих ног, уставившись на меня слепым синим взглядом. Пиала с недопитым чаем перевернулась и залила диван.

Если бы в меня бросили крысой с кишками наружу - я бы чувствовал себя менее грязным. Принялся тут же отчищать след прикосновения с ладони. Было так отвратительно, что я боялся лишний раз вдохнуть.

- Отвези меня в город. - Повернулся я к Каладиану, расчёсывая руку.

- Давай убьём его? - Спросил Фокусник у брата.

Диван упирался мне в голени, отступать некуда.

- Олег, он шутит. - Каладиан. - Не пугайся. У Янов специфичный юмор.

Как будто я не знаю выражение глаз, будто я не знаю тембра голоса. Яны не шутят. Они хотят меня убить, а Каладиан дурак.

Оба парня - и тот, что с лицом, и тот, что без лица, всего на пару лет старше меня. Но они - вдвоём. И они - старше. Поэтому они меня пугают.

Я представил, как они, с таким же синхронно-страшным блеском в глазах лежат в засаде. Подстерегая неосторожного глупого прохожего, широко и спешно шагающего по тёмной улице. Они лежат за мусорными баками. Две склонённых друг к другу головы. Не разговаривают. Им не нужно, у них одинаковые мысли. Они думают о том, что у глупца есть наличные - у него должна быть наличность! Они уже несколько дней питались тем, что находили у задней двери ресторана - чужие, смешанные в однородную кучу, остывшие ужины. У одного из них от такой пищи остро разболелся живот - и второй тоже перестал её есть. Им нужны неотмеченные тхены. На чистую воду, на чистую еду. В кулаке нежно блестит продолговатое лезвие. Две улыбки не размыкая губ. Жертва видит отблеск ножа. Останавливается, всматриваясь - что там, в грязной тьме, может быть? Они бросаются одновременно. Два маленьких голодных пса, не считающих существо напротив чувствующим, разумным или даже живым. Просто - добыча. Добыча, которая ещё не знает, что она мертва.

Фокусник скользнул ко мне. Остановился, вторгнувшись в личное пространство. Так близко, что я ощущал тепло его тела. Он выше - пришлось поднять голову, чтобы смотреть в плывущее лицо-маску.

- Ну? - Шёпотом спросил он. - Что ты видел? Меня или Алика?

Он качнулся всем телом - неустойчивое положение, нависая надо мной. Сантиметры между нами.

- То, как ты убил Алика? А, ясновидящий? Мы выясним это, ты, мелкий корпоративный крыс. Выясним, и тогда тебе непросто не жить. Саградов закопает тебя - а мы с братом помочимся на твою могилку.

Там, где должен быть рот, у Фокусника то появлялась, то исчезала прорезь. Сейчас в ней мелькнул язык, облизывающий зубы.

- Думаешь, что можешь приходить сюда, требовать к себе внимания, а, маленькая тварь? Покажи татуировки. Давно я их ни с кого не срезал.

Я застыл, сердце перепугано трепыхалось в горле, в позвоночнике поселилась мелкая-мелкая дрожь.

Ни Саградов, ни Девидофф, ни даже Каладиан не вмешивались. Потому что это проверка. Я не знаю что сделать, чтобы пройти её - и что, чтобы не пройти.

- Я думаю, что это вы убили этого парня. - Медленно произнёс я. Кивнул на С-Хлыстом, который тоже приблизился. - Ты - и твой брат. Раз вы так боитесь ясновидящих.

Доктор Девидофф хмыкнула. Громко.

Тело вдруг пронзила острая боль. От пяток - до макушки. Словно с меня, как перчатку, стягивали кожу. Я задохнулся, не в состоянии даже кричать. Весь я - сплошная, выжигающая мозг, боль.

Колени подкосились, и Ян-Фокусник подхватил меня.

- Хэй, что с тобой? - Даже голос его причинял страдания - будто в уши спицей вталкивали стекловату.

Чистая белоснежная боль пульсировала в каждой клетке тела. И это он виноват.

Я двинул Фокусника кулаком в живот и, падая, утянул его на пол. Попытался ещё раз ударить... получил коленом в бедро. И рукой в подбородок. И ещё, кажется. Я не разбирал, куда он бьёт. И не разбирал, куда бью его. Боль выкручивала тело - ударов Фокусника я почти не чувствовал.

- Да разнимите вы их! - Рык Саградова.

- Фот ты и разнимай. - Доктор Девидофф. - Десять тхен - что Ян.

- Врежь ему, врежь! - Ян-с-Хлыстом приплясывал рядом, примеряясь как бы двинуть мне носком туфли в голову.

Я вцепился пальцами в лицо Яна-Фокусника и оно подалось под рукой как хорошо нагретый пластилин.

Это не иллюзия. У него действительно такое лицо. Такое... ненастоящее.

Фокусник воспользовался моим ужасом - и двинул меня коленом в солнечное сплетение. От удара в диафрагме щёлкнуло.

Я бы задохнулся, если бы дышал. Я не дышал. Грудь и горло парализовала ослепляющая белоснежная боль.

Что-то круглое подвернулось под руку. Я схватил - и двинул им Фокусника по затылку. Ещё раз, изо всей силы. Хруст. Влажный жёсткий звук. Я пробил ему череп? Я убил его?

Я действительно раскроил голову.

Но это была голова не Фокусника. Это была охрупченная обработкой мумия Алика. Неприятно-шершавая, она лопнула под моими пальцами и едко пахнущая бурая жижа выплеснулась и растеклась по лицу Яна.

По моим рукам. По моей груди, пропитывая чужую рубашку, добираясь до кожи.

Я вскрикнул - потому что вдруг смог дышать. Рванул в сторону от Фокусника, все ещё сжимая разрушенную голову. Хотел отшвырнуть - но пальцы застряли. Сдёрнул её и свободной рукой отбросил. И полз, полз, полз прочь по ковру - пока не упёрся спиной в дверь.

Хриплая ругань, от которой в иных обстоятельствах у меня бы случился культурный шок.

- ...тупфые особи! Тупфые, тестостероновые осопи! - Отшвырнула доктор Девидофф Фокусника, потянувшегося было к разбитой мумифицированной голове. - ...Мой образец! Хоть представляешь ты, бельмондо, что ты испортил! Мозг ясновидца. Здоровый мозг ясновидца!

Я не сразу понял две вещи. «Бельмондо» - это я. И мой мозг - нездоров.

- Пойдём. - Каладиан попытался меня поднять. - Пойдём, я отведу тебя в ванную. Ты в порядке?

Я грязный.

Я окончательно грязный.

Они испортили меня. Уничтожили меня. Хотелось свернуться и расплакаться. От обиды даже, не от боли. Мгновенная и острая, совершенно беспричинная боль прошла.

Каладиан вывел меня из «конференц-зала», и довёл до крохотной ванной в конце коридора. Я закрыл дверь перед его лицом.

Содрал рубашку, царапая в спешке кожу. Снял и выбросил бинты, закрывавшие ладони - нанниты уже всё вылечили.

Отвернул кран в умывальнике на холодную воду - я не заслуживаю горячей - и лихорадочно счищал коричневое мерзкое вещество, пока мои руки и грудь не стали сначала полосато розовыми, а затем - белыми от переохлаждения.

Девидофф пошутила: жижа пахла воском и краской, а не полуразложившейся органикой. Меня всё равно трясло от омерзения.

Я набросил на плечи короткое полотенце и сполз на пол под раковиной. Свернулся, надеясь, что никто-никто-никто никогда сюда не войдёт.

Если не никогда - то хотя бы пока я не перестану складывать разбившийся, как голова Алика, мир воедино.

Было так обжигающе больно потому, что мне причинили боль. Не Ян-Фокусник. Другой Ян, чьё выражение глаз и нетерпеливый трепет ноздрей я заметил. Голодный, жадный к чужому страданию. Умеющий причинять боль - так, как не умеет больше никто. Поэтому его называли С-Хлыстом.

Признав, что человек может причинить боль, лишь пожелав этого - приходилось признать и другое.

Глаза мне врут, но руки - нет. Лицо Яна-Фокусника как тесто, как гнилой расползающийся фрукт. И все почему-то считают это нормальным. Каладиан умеет чувствовать вероятности. Саградов... что-то связывает его с зелёным миром, возможно. Его безумный сын швырялся предметами, не касаясь их, и загипнотизировал меня - без слов, одним пристальным взглядом. Девидофф воспламеняет вещи и создаёт образы из огня.

Лиана... я так хорошо себя чувствовал, когда она коснулась меня рукой без перчатки. С ней и прежде всегда было хорошо рядом, но это другое. Это как сладость, и свет, и дом. Может быть, как наркотик. И она на поводке наркотического счастья увела моего брата.

Есть ненормальные люди которые так умеют. И они считают меня одним из «своих». Пока что.

Это хорошо.

- Хорошо. - Прошептал я, прижимая пальцы к глазам.

Если бы они поняли, что ошибаются, то... что? Убьют меня? Да, наверное. Ведь Яны правы.

Я обязан сообщить отцу.

Пусть он и Экосфера, и магистрат разбираются с Саградовы и его маленькой тайной корпорацией. Или только отцу сказать? Если он получит перевес, используя этих людей, может быть, от меня отстанет?

Нужно выбираться отсюда. И нужно, чтобы они продолжали думать, что я вижу прошлое, будущее и ещё боги знает что.

- Вы что-то говорили? - Приоткрыл дверь Каладиан. Ну вот, я - «вы». Потому, что Лирнов. Надо было запереть на задвижку.

Я встал, зеленоглазый отвёл взгляд. Деликатно, но небыстро:

- Я принёс чистую одежду.

- Спасибо.

Каладиан пристроил стопку вещей на полку, но вместо того, чтобы уйти, ждал.

На этот раз оказалось, что голубая рубашка - мне по размеру, как и брюки из синей шерсти, как и новые тёплые ботинки. Когда я оделся, Каладиан протянул мне тонкое чёрное пальто, которое держал переброшенным через руку.

- Откуда всё это?

- Служба доставки. Дмитрий заказал.

- Мне было комфортнее, когда ты меня на «ты» называл. И будет приятно, если будешь вновь.

- Не думаю, что это уместно.

- Не думаю, что уместно всё, что сегодня случилось. - Я присел на табурет в углу, обуваясь.

Нужно всё проанализировать. Но более, чем спокойствие и информация, нужны доказательства. Отец не поверит на слово.

Зашнуровав правый ботинок, я решился спросить:

- Что ты об этом думаешь? Убийство, и всё такое. Саградов сказал, что это не первое. Что не так с «ясновидящими»? Почему вы их находите мёртвыми?

- Четвёртое. - Игорь скрестил руки на груди. - Я не знаю. Первый и последний ясновидящий, с которым я общался до вас... до тебя - бывший руководитель Организации. Тот, которого сменил Саградов. Один из парней сошёл с ума и наложил на себя руки. Ещё два - несчастные случаи. Теперь вот - насильственная смерть. Каладиан провёл ладонью по виску, пропуская волосы сквозь пальцы, и дёрнул себя за короткую прядь.

- Я опять опоздал его найти. Знал, кто он - но все откладывал личную встречу, мне нужно было подготовиться, всё учесть.

И там, в коридоре, он решил, что я - Алик. Шлюха с моим именем.

Рискнул бы Каладиан, чтобы спасти меня, если бы знал, что я нормальный?

- Так что ты об этом думаешь?

- Думаю, что вам... Нам стоит этим заняться, как и сказал Дмитрий. Алик не просто так выдавал себя - за вас. Он видел будущее. Он знал, что идёт к смерти.

Мне не нравились выводы. Совершенно.

- Кто-то хотел вас убить. - Озвучил их Каладиан. Я не смотрел на него, я запутался в шнуровке: - И искал вас так же, как искал я. Алик сделал всё, что мог, чтобы стать вами и подставиться под удар вместо вас. Олег, вы его точно не знали?

Я не верил Каладиану. Не верил Саградову, Девидофф, Лиане. Ни единому их слову. От неверия внутри - как песочная засасывающая яма.

Я поднялся.

Я осквернён теперь, так просто это не отмыть. Но в чистой одежде стало легче. В благодарность я сказал правду:

- Я вообще не понимаю, что происходит.