— …Ты изменился, дом Саади, — с укоризной произнес хриплый бас откуда-то из-под земли. Затем на ровном месте почва задергалась, посыпались мелкие камешки, словно просыпался огромный муравьиный лев. Рахмани отступил на шаг. Там, где он только что стоял, взметнулся сырой песок, и показалась взъерошенная грязная шевелюра.
— Ты тоже изменился, Кой-Кой, — ловец присел на корточки и втянул ноздрями воздух. — От кого ты прячешься в норе?
— Меня зовут Олаф, Олаф! — поморщилось черное лицо. Перевертыш постепенно менял окраску, еще немного, и его грудь и шея приобрели вполне привычный для его народа темно-шоколадный оттенок. Остальное полностью сливалось с каменной крошкой, ракушками и крупным песком. — Кой-Кой утонул, слышите, нет такого, и никогда не было! А согласись, дом Саади — ты не заметил меня?!
— Я не заметил, — кивнул Рахмани. — Ты научился менять запах. Что здесь случилось?
— Ты такой же Олаф, как я — нубиец, даже если отрастишь рыжую бороду и выучишься хлестать ром! — вставил Снорри.
— А, так вот оно что! Дом Саади приволок с собой это колченогое пугало! — оживилась голова. Песок посыпался еще сильнее, затем показались мускулистые черные руки, и, наконец, от земли целиком отделился низкорослый волосатый мужчина, заросший почти как обезьяна. Из одежды на нем были лишь кожаные рваные штаны, на груди бряцали не меньше десятка амулетов, вырезанных из дерева.
— Да, это я, идиот, — добродушно ответил Снорри, шевеля шариками глаз. — В отличие от некоторых, меня вполне можно узнать. В отличие от некоторых, я не зарываюсь в грязь, как рогатая жаба в брачный период…
— Насчет жаб не могу с тобой поспорить, — сверкнул зубами дикарь, вытрясая из шевелюры остатки песка. — Ведь это ты знаток необычной кухни. Помнится, мы с домом Саади предпочитали козлятину, пока ты лакомился лягушками. Дом Саади вечно тебя выручает, да? Наверное, ты ограбил императора, и пришлось тебя срочно прятать в кипятке?
— Скорее, это он меня приволок, — улыбнулся Рахмани. — Без Снорри я добирался бы к тебе месяц…
— Дом Саади, почему у тебя закрыто лицо? Неужели ты подхватил проказу, или… мне даже страшно произнести это.
— Я подхватил кое-что посерьезнее проказы, Олаф. Мне улыбнулся продавец улыбок.
— Ты можешь себе представить, вонючка! — заволновался Вор из Брезе. — На нас напали монахи, а точнее — ткачи, перевертыши, вроде тебя, и дом Саади дрался с ними огнем, пока я прикрывал его спину. Он не пожелал показать им улыбку, он был выше их настолько, что…
— Снорри, помолчи, — нахмурился ловец. — Не трать силы, тебе еще назад бежать.
— Мне? Назад? Но я был уверен…
— А кто отнесет Олафа на берег?
— Дай я тогда тебя обниму, вонючка, — объявил Два Мизинца, заключая чернокожего оборванца в железные объятия передних лап.
— Я тоже рад тебя видеть, придурок, — растроганно сообщил Олаф, делая безуспешные попытки высвободиться. — Эй, чертово насекомое! Ты мне хребет сломаешь!
— А где все? — Два Мизинца завращал вытянутой паучьей головой, выставив над хитиновыми чешуйками глаза на стебельках. — Кой-Кой, куда все подевались? Мне не по нраву такая тишина…
— Что здесь случилось, Олаф? — спросил Рахмани, тревожно разглядывая мелкие лужицы на дне кратера, где он когда-то обнаружил мощнейший Янтарный канал. — Где все, где твои братья?
У Олафа что-то мимолетно изменилось в лице, как будто камень угодил в застывшую ряску пруда, вызвав короткую рябь.
— Да уж, признавайся, Кой-Кой! — поддакнул Снорри. — Или вы научились обращаться в камни?
— От кого ты прятался? — повторил свой вопрос Рахмани. Остров был совершенно пуст, если не считать загончика с домашней птицей и плещущей в ручье рыбы. Рахмани с огромным облегчением увидел, что ручей, бьющий из скалы, не пересох, а внизу, на самом дне котловины, прозрачный хрусталь превращается в темную непроницаемую воду, медлительную и сонную.
Янтарный канал не погиб.
— Братья? А-аа, братья… — Чернокожий абориген словно не понял вопроса. Затем его физиономию снова перекосило, ноги задрожали, и он рухнул ничком в рыхлый песок. — Они ушли, дом Саади. О-оо, они покинули меня. И младшие, и женщины младших! Они покинули меня и прыгнули в канал…
— Это очень плохо, — несколько растерялся Рахмани. — Я предполагал, что вы поссорились, но не ожидал от них такой глупости. Я предупреждал всех вас, что выход назад найти невозможно.
— Как невозможно? — удивился Вор из Брезе. — Почему это невозможно? Где это видано, чтобы канал не пропускал туда и обратно?
— Это видано именно здесь, — в тон приятелю ядовито произнес Рахмани. — Я предупреждал, что это не обычный канал.
— Снорри, а ты разве не знаешь, что канал пробил дом Саади? — утирая слезы, спросил Кой-Кой.
— Что-о?! — Водомер от изумления едва не потерял опору и не покатился вниз, к центру кратера, по скользким камням.
— Мы поссорились из-за младшей сестры Кой-Кой, — не поднимая лица от земли, плаксиво заныл перевертыш. — Я старший, меня все должны слушать, я им сказал. Они сказали, что раз тут неполная семья, значит, слушаться не будут… Они сказали, что им надоело два года торчать в сырости. Как теперь их найти, дом Саади?! Ведь на Хибре их снова узнают и скрутят…
— Скорее всего, они не на Хибре, — ловец Тьмы присел на корточки рядом с плачущим мужчиной. — Что вы натворили, Кой-Кой? Вам осталось потерпеть совсем немного. Я купил для вас участок земли со старыми соляными копями. Вы могли бы там рисовать свои узоры, и никто бы вас не тронул. Что вы наделали, Кой-Кой? Ведь мы собирались вместе в Рим, мы собирались прижать орден к стенке… Теперь остался только ты, единственный свидетель.
— Дом Саади, это правда? — почтительно вставил слово Два Мизинца. — Ты… то есть вы… Да что я несу, святая дева! Вы. Умеете. Пробивать. Янтарные. Каналы?!
— Да, Снорри, умею, — устало вздохнул Рахмани.
— А ты не знал, глупый паук? — сквозь слезы усмехнулся Кой-Кой. — Наша семья сразу поняла, кто такой дом Саади, а ты, насекомое, ха-ха-ха…
— За столько лет, — горестно прошептал Вор из Брезе. — Позор мне, позор! За столько лет я не догадался, что за человек рядом со мной… Простите меня, дом Саади, простите! Неужели я ругался… нет, нет, я хамил одному из… Но вы ведь не слепой, так? Дом Саади, вы ведь не слепой и не старый?!
— Прекрати, Снорри! — поморщился ловец. — Тебе прекрасно известно, что я служу огню. А будет ли мне даровано право стать одним из Учителей, это скрыто даже от самого Учителя… — Рахмани повернулся к перевертышу. — Кой-Кой, если они ушли, почему ты остался?
— Потому что я был уверен, что ты скоро вернешься. И кроме того… — Кой-Кой влюбленным взглядом окинул нехитрое хозяйство семьи — узкие делянки огорода, птенцов и козочек, которых в свое время принес сюда на своих ногах-ходулях Вор из Брезе. — Кроме того, я отвечаю за наделы и за пещеру. Мои рисунки еще не закончены…
— Боюсь тебя огорчить, дружок, — кашлянул Снорри. — Но мне сдается, что дом Саади и я в последний раз навещаем ваш чудесный вулкан. Я верно сформулировал, дом Саади?
— Все верно, Снорри. Я прямо сейчас отправляюсь на Великую степь. Кой-Кой, ты можешь остаться здесь, Снорри вывезет тебя в Брезе, или нырнешь в канал, когда пожелаешь. Но я не представляю, где ты вынырнешь. Я настроил канал на одно место… Ты слышал когда-нибудь о Леопардовой реке?
— Нет, дом Саади, — всхлипнул перевертыш.
— Н-да, это очень далеко… Тысячи гязов от ваших родовых пещер.
— А где такая река, дом Саади?
— На Великой степи, Кой-Кой…
— Мои братья тоже там, дом Саади? — с надеждой спросил перевертыш. — Мои младшие братья… Я догоню их?
— Э-ээ, позволь, я объясню тебе, — вклинился водомер. — Если это та самая Леопардовая река, возле которой мне, в свое время, довелось жить, вкушая пищу из рук прекраснейшей из женщин, выкупившей меня у мерзких охотников, высокой домины Марты…
— Снорри, заткнись, не то станешь пауком-инвалидом, — быстро проговорил Рахмани.
— Я всего лишь хотел заметить, дом Саади, что Леопардовая река коварна и смертельно опасна на всем своем течении, — невинно поправился Снорри. — Кой-Кой, твои бестолковые родственники, они… короче, они могли утонуть.
— Но…
— Это правда, Олаф, — Рахмани потрепал перевертыша по плечу. — Это правда. Там глубоко, очень холодно и камни. Скорее всего, они погибли. Я предупреждал вас, что нырять можно только рано утром, во время восхода, на четверть диска Короны. Тогда вынырнули бы в фонтане заброшенного города Скорпионов…
Пока единственный уцелевший семьи Кой-Кой переваривал трагическую новость, до Снорри Два Мизинца дошло, что старший друг их бросает.
— Дом Саади, дом Саади, ты же… вы же говорили, что мы будем вместе, что мы не расстанемся.
— Беги домой, Снорри, — Рахмани развязал тесемки рюкзака, вытащил тяжелый пакет. — Возьми Олафа на спину. Слушай, ты сумеешь спрятать его лучше, чем я. Вот это — вам пополам. Где искать покупателя, тебя не надо учить.
— Это же… это же Камни пути, господин. Это огромные деньги, дом Саади.
— Это мертвые Камни, мне их не разбудить. Их уже никто не разбудит, Снорри, но ты выручишь за них несколько тысяч. Хватит денег, чтобы одеть нашего друга и раздобыть для него паспорт. Я уверен, что ты спрячешь его в Брезе…
— Дом Саади, я никуда не уйду отсюда! — встрепенулся Олаф; костяные амулеты запрыгали на его впалой груди. — На Зеленой улыбке я сгину, я не могу жить в городе. Возьми меня с собой, дом Саади! Вдруг мои глупые братья не погибли в реке?
— Взять тебя с собой? — опешил Рахмани. — Но ты не представляешь, куда я направляюсь. Ты не умеешь плавать, мне придется сразу же спасать тебя… Ладно, это ерунда, но что ты будешь делать в джунглях?
— Зато я знаю, куда направляется дом Саади! — Снорри Два Мизинца уложил свое длинное прямое брюшко на камни и стал похож не на паука, а скорее на задумчивого кузнечика. — Он одержим идеей отнять живой Камень пути у прекрасной домины…
— Снорри, заткнись!
— Дом Саади, я не могу просто так взять и вернуться в Брезе, — хмыкнул водомер. — Ты сам говорил, что ребята в Гильдии спят и видят меня на виселице! Кроме того, доминиканцы могут вернуться. А вдруг они запомнили меня на берегу? Мне даже страшно представить, что со мной сделают добрые горожане…
— Я тоже пойду с тобой, — уперся волосатый перевертыш. — У меня больше нет семьи, дом Саади. У меня есть только ты, и… и это тупое насекомое.
— Провались ты, вонючка, — отвернулся водомер. — Дом Саади, не бросать же его одного! Он честно сторожил Янтарный канал, мы не можем его бросить!
— Хорошо, хорошо, мы нырнем вместе, только замолчите оба! — потребовал Рахмани. — Снорри, ты сам понесешь Олафа, у меня должны быть свободные руки. А теперь не мешайте, мне надо слушать время…
И шустро полез вниз, цепляясь за острые выступы породы.
— И не надейся, что я тебя понесу по суше! — вполголоса заявил приятелю Снорри.
— Выходит, ты до того проворовался, что тебя хотят прирезать твои же дружки? — в тон ему ответил Олаф. — Снорри, а ты уверен, что там везде глубоко? Насколько там глубоко? Я видел две реки, и обе были маленькие, я бы не смог там утонуть…
— Кой-Кой, эта река глубокая, я тебя уверяю! Ах, дьявольщина… — пробормотал вслед ловцу водомер, пытаясь почесать чешуйчатый затылок одной из задних ног. — Дьявол во плоти, вот кто он.
— Вы намерены застрять тут оба?! — снизу прокричал Рахмани.
Пока они торопились следом, переругиваясь и вздыхая по поводу светлых времен, когда в мире не обижали замечательных водомеров с Суматры и мудрейших художников-перевертышей, умевших заманивать путников в переплетения плоских линий, Рахмани следил за янтарными блестками, всплывающими из глубины пруда.
По ту сторону билась о пороги Леопардовая река. И где-то на камнях Леопардовой реки купалась в ледяной радуге Женщина-гроза. Ее кожа отливала расплавленной медью, а в волосах могла заблудиться даже ночь. У нее за пазухой грелся Камень пути, но ловец шел не за Камнем…
— Дом Саади, а ты так и не снимешь платок со рта?
— Позже, — прошептал Рахмани, и шагнул в темноту. — Позже…
И прохладные воды сомкнулись над его седеющими кудрями. Янтарный канал встретил ловца неласково, но Рахмани был к этому готов. Он почувствовал, как в воду плюхнулся Снорри со своим приятелем на руках; Кой-Кой старательно зажимал нос и уши. Затем звуки пропали, как они всегда пропадают в глубине; наступила полная дезориентация, исчезли верх и низ, тело стало весить не больше волоска, и волосок этот, мотаясь из стороны в сторону, кружил посредине сужающейся янтарной воронки…
Рахмани заранее набрал в грудь воздуха, поскольку никогда не известно точно, как долго продлится переход. Одно дело — старинные Янтарные каналы, скрытые в мелких озерах, вдали от морей, от вулканов, смерчей и прочих природных неурядиц. Вокруг таких каналов возведены дворцы, их ложи убраны в мрамор, построены ступени и навесы, вымощены подъездные дороги и покрыты изразцами башни сборщиков податей. В таких местах возникают постоялые дворы, разбиваются парки и селятся торговцы всех мастей. Недаром считается, что столица Горного Хибра, город с миллионом жителей, город ста мечетей, Джелильбад, вырос вокруг Янтарного канала, по которому еще в годы правления Кира дети Авесты водили свои караваны на Великую степь. Джелильбаду в этом смысле повезло: там целых три больших канала.
Только на месте Джелильбада на Зеленой улыбке течет полноводная, илистая река, и тамошним строителям пришлось немало потрудиться, чтобы обеспечить караванам надежный спуск к воде. Зато в таких старых каналах одновременно навстречу друг другу могут продвигаться сразу четыре потока людей, вместе с животными, осадными машинами и даже небольшими судами, уложенными на катки и колеса. Для погонщиков самое сложное — заставить животных войти в воду, хотя это только кажется водой, темной, с янтарными искорками, парящими внутри. Для удобства вьючным ламам, верблюдам и буйволам натягивают мешки на голову, со слонами гораздо легче, тем более легко с единорогами, а вот хищников лучше перевозить в клетках…
Рахмани отдавал себе отчет, что если лучезарному королю Ютландии или кому-то из ярлов станет известно о его способности находить каналы, служба в качестве ловца завершится навсегда. Ему придется бежать и пребывать в бегах остаток дней. Всякий владелец земли, обремененный короной и нечесанный, малограмотный барон желал бы иметь в хозяйстве колдуна, способного вскрыть ткань сущего. Янтарный канал, даже не на другую твердь, а соединяющий два соседних графства, немедленно начинал приносить прибыль. Тому, у кого в ручье или в искусственном водоеме внезапно появлялись янтарные блестки, оставалось только замостить близлежащую грязь и поставить стражу для сбора денег.
Саади распечатал немало каналов, почти столько же пришлось обрушить за собой навсегда, и в три раза больше он почувствовал, но проехал или проскакал мимо. У него начинало колоть виски и немели ладони возле тех мест, внешне совершенно непримечательных, где имело смысл пробивать канал. Достаточно лишь точно обозначить место, затем найти где-то воду, если воды в этом месте нет, вылить ее на землю и ждать. Если спустя три-четыре восхода вода потемнеет, загустеет, как каучук, и прекратит испаряться, значит, это уже не вода, а то, во что вода превращается, перетекая между твердей. Иные называют это кровью, текущей по янтарным сосудам всех трех планет.
Звучит поэтично, но одному лишь Премудрому известно, сколько сотен тысяч, если не миллионов жизней было отдано в войнах за право обладать входом в канал. Слепые старцы замолкали в ответ на вопрос, не лучше ли открыть людям все тайны. Учитель любил повторять нетерпеливому ученику, что все в мире идет именно так, как задумано…
За песчинку до того, как ловец начал задыхаться, глубокий янтарный блеск стал темнее, края воронки плавно раздвинулись, и его, точно камень из баллисты, швырнуло в яростную пену Леопардовой реки. Рахмани немного волновался, что выкинет в заброшенный город, на тысячу гязов южнее поселений раджпура, поскольку неустойчивый канал, пробитый в самом центре огромной водной страны, не всегда можно было точно сбалансировать.
Но вместо мрачных обветренных сфинксов и следов скорпионов, он с радостью увидел над собой изумрудный шатер джунглей, скачущих по лианам макак и следы костров на дальних острых скалах. Там когда-то обороняли свои деревни воины раджпура, но времена междоусобных стычек давно прошли. Их бывшие противники, бадайя, вели оживленную торговлю мелочами вдоль Шелкового пути, отправляли детей учиться на Зеленую улыбку, а работать — на Хибр, мир изменился…
Ловец не без труда вытащил в прибрежную осоку Олафа, пока Снорри пытался пробежать на своих ходулях по горной реке. Два Мизинца едва не сломал себе шею и пару конечностей, после чего пыла у него заметно поубавилось.
— Как же мы найдем вашу женщину, дом Саади? — Вор из Брезе жадно втягивал ноздрями терпкий насыщенный цветочными испарениями воздух родной тверди. — Нам придется нанимать нюхача, чтобы выудить ее след.
— Она сама придет сюда. Смотри, видишь? — Рахмани показал промокшим нелюдям на тонкую, полузаросшую тропу, ведущую к навесному мостику через реку. За навесным мостом, после очередного бурлящего порога, укрепленного плотиной, просматривались домики на сваях, перевернутые лодки и несколько пасущихся свиней, поджарых, как ездовые собаки. Здесь пахло совсем не так, как в нагретом влажном вулкане, затерявшемся в Кипящем озере. На Великой степи хотелось вдохнуть и задержать дыхание, чтобы прелестные ароматы впитались в легкие…
— Марта совсем недавно распечатала канал, который я ей подарил. Он гораздо выше по течению… — Рахмани вздохнул, освобождаясь от мокрой одежды. — Но про это место я ей не рассказывал. Олаф, я хотел бы попросить тебя об услуге. Ты не мог бы залезть на дерево повыше и взглянуть? Только сделай так, чтобы тебя не узнали…
— Это можно и не говорить, — обиженно отозвался перевертыш и скользнул вверх по ближайшему стволу. — Я не знаю, та ли это женщина, которую ты ищешь, дом Саади, но вдоль берега сюда скачет центавр… ого… гм…
— Центавр?! Что там еще?
— Истинный фессалиец и очень высокого ранга. У него плюмаж на шлеме и всюду серебро. На спине у него парень, вроде пьян или раненый, качается во все стороны, и женщина. Очень далеко, дом Саади. Я вижу только, что брюнетка, и что держит на шее… ох ты!
— Что она держит?! Говори же!
— Погоди, дом Саади. Центавр остановился у ручья, переходит вброд… Ага! У нее на шее нюхач, живой нюхач! Она держит его, как ребенка!
— Это она! — Рахмани повеселел, хлопнул в ладоши, напугав подобравшихся слишком близко птиц. — Я верю, что это она. Мы успели, мы выиграли у нее восход!
— Нюхач нас учует, дом Саади.
— Не учует. У меня есть такие снадобья, что нюхачу будут всюду мерещиться тигры. Правда, недолго действует…
— Дом Саади, а что ты будешь делать, когда отнимешь у нее Камень? — задал самый главный вопрос Снорри.
— Я оживлю его. Прямо здесь.
— Но как мы попадем на четвертую твердь?
— Мы?! Очнись, Снорри. Тебе-то зачем рисковать?
— Я потерял работу, потерял уважение и состояние, дом Саади. Извини, но это ты… это вы виноваты. Раз так, возьмите меня с собой. Больше мне нечего тут делать. А там… Я буду вашими ногами, вашим советчиком…
— И меня, дом Саади, — пискнул с ветки Кой-Кой. — Я увидел эту реку… Сомневаюсь, что мои братья выплыли…
— Дом Саади, а что ты будешь делать, если она не отдаст тебе Камень?
Вот оно! Рахмани пригладил седеющие кудри. Если она не отдаст Камень…
Дальше ловец не мог говорить.