Дорога никуда не исчезала, она была тут всё время. Просто она ждала того, кто ее заметит. Ждала того, кто сумеет по ней пройти. Следовало раньше пошевелить мозгами и применить чуточку смекалки, которой у Артура не осталось. После общения с двухголовым ребеночком голова соображала неважно.

Скользкая тропка спускалась с холма от самой развилки, упиралась в дверь свинарника, продолжалась в загаженном коридорчике и убегала вдаль через вторую дверь с противоположной стороны. Минуту назад, когда Артур подметал, второго выхода не существовало. В торце здания только что была сплошная бревенчатая стена. Мало того, Артур дважды обходил свинарник кругом и со всех сторон видел лишь ковер изумрудной травки. А дальше лужок был охвачен плотным частоколом непроходимых зарослей. Он честно сделал попытку пройтись вдоль границы подсолнухов и убедился, что без топора между стеблями не продраться.

Он спустился к ручью и окатился ледяной водой. Уже когда возвращался к порогу, кольнуло тревожное предчувствие. Возможно, Иван боялся не солнечного света, а чего-то совсем другого, но не хотел или не имел права сказать прямо. Артур уселся обсохнуть на верхней ступеньке лесенки, опустив босые пятки в траву. Второй выход никуда не исчез, с той стороны виднелась такая же тропинка, упиравшаяся в склон холма.

Раньше ее не было, теперь появилась, делов-то…

Итак, он угадал, набрал нужную комбинацию, если так можно назвать четыре часа каторжной работы. Поросята радостно гадили в свежую подстилку, гном ухмылялся.

– Пошли! - сказал президент, встал и тут же плюхнулся назад от острой боли в левой ноге.

Президенту чертовски повезло, что он сидел на пороге. Еле сдерживая стон, он поджал обе ноги и быстро осмотрел стопу. Он ожидал увидеть крупное насекомое или гвоздь, но заметил на щиколотке лишь два маленьких пятнышка крови. Задубевшей коже стопы не страшны были никакие гвозди. На том месте, где секунду назад стояла его нога, распрямлялась трава и заполнялся водой след в мягкой глине. Еще в глине виднелась маленькая воронка с отверстием, словно орудовал муравьиный лев.

Что-то вылезло из грязи и дважды укусило его. Вот тебе и декорация! Не хватало нам скорпиона или тарантула под завязку! Ковалю вспомнились милые болотные паучки, напавшие на его караван во Франции. Если здешних свиней каменным фундаментом сберегали от выводка ахаров, то одному ему со стаей не справиться…

Боль прошла, но лодыжка онемела, а потом граница нечувствительной зоны расширилась. При всем желании Артур не успевал нейтрализовать яд, зараза распространялась слишком быстро. Спустя минуту Артур уже не ощущал левой ноги ниже колена. Он кое-как поднялся, опираясь о загородку стойла, и встретился взглядом со здоровенным черным хряком. Хряк вздохнул и повернулся к человеку задницей. Если он и умел разговаривать, то сегодня с утра находился явно не в духе.

Гном опять выбрал местечко почище, уселся по-турецки и увлеченно уставился в книгу. Он старательно изображал равнодушие и всячески давал понять, что до темноты не двинется с места. Впрочем, судя по тому, с какой скоростью перемещалось по небу здешнее солнце, вечер должен был наступить через пару часов.

Стиснув зубы, Артур доковылял до противоположного конца свинарника. Последние пять метров потребовали от него таких усилий, что он едва не растянулся в грязной соломе. Хотелось только одного - лечь и не вставать. Он дважды упал, пока добрался до двери. Распахнул ее и уселся на пороге, не рискуя уже опускать ноги на землю. Онемение добралось до середины бедра, и теперь он совершенно точно знал, что затронута вся нервная система. Он стал хуже слышать и с трудом поворачивал шею. Перед глазами плясали мушки, а каждый вдох давался с усилием.

"Только подохнуть здесь не хватает! Я его не послушал, поперся купаться…"

Коваль смотрел на тропу. Он испробовал несколько способов медитации, которым научился у Качальщиков. Сердце успокоилось, мозг работал четко, но без лекарственных трав нейтрализовать незнакомый яд было невозможно. Позади шелестел страницами Иван и попискивали поросята, требуя у матки молока.

"Мелкий засранец знал, что я попадусь…"

Внезапно Артуру показалось очень важным, что гном не оставил его. Пусть он был фантомом, как и проклятый Минь, он всего лишь играл свою роль.

"Он поведет и дальше, но не как обычный проводник. Он не показывает дорогу, если путник сам находит верный путь! Зато стоит сбиться, он начинает нести всякую чушь. Надо бы придумать, как правильно приказать…"

Но сформулировать правильный приказ у президента не получилось. Зато нашлись силы на очередное доброе дело. Он так долго пялился затуманенным взором на зеленый ковер травы, что не сразу заметил, насколько сильно отличается западный выход свинарника от восточного. Со стороны развилки в сарае была узкая дверца, только для человека, скотину же выводили на пастбище через широкую западную дверь. Там вместо лесенки с высокого порога к земле вел пологий скат. А слева и справа от порога начинались две крепкие изгороди. Они тянулись вдоль тропы и вместе с ней сворачивали на желтый холм. На холме подсолнухи расступались, образовалась просека, а грязная тропинка переходила в пологие каменные ступени.

Артур никак не мог сфокусировать зрение; зелень рябила и расплывалась, и вообще, ему казалось, что он смотрит в испорченную подзорную трубу. Что-то надо было сделать, пока не стало совсем плохо…

Он поднялся на четвереньки, чтобы дотянуться до щеколды ближайшего загона.

"Чжан услышит дрожь твоих ног…"

Три тощих подсвинка, радостно вереща и толкая друг друга, рванули в открывшуюся калитку. Артур даже не сумел увернуться, когда острое копытце задело рану на бедре. На глаза навернулись слезы. Он проморгался и сделал очередную попытку подняться.

– По одному надо, дурья башка! - сказал гном.

Он уже не читал книгу, а стоял рядом, теребя седую бородку. От гнома пахло топленым молоком и древесными стружками, на его лице застыло такое азартное выражение, будто он ожидал исхода боксерского поединка.

Свиньи вылетели на лужайку и припали к траве. Тропа с этой стороны свинарника была изрыта и истоптана. Видимо, загадочный пастух неоднократно гонял скот между изгородями.

Ковалю удалось выпрямиться на здоровой ноге. Подтянувшись на руках, он кое-как принял вертикальное положение. Сердце колотилось с перебоями, в ушах стоял звон. Он подумал, что в таком состоянии не совладал бы даже с Иваном, пожелай тот воспользоваться моментом для нападения.

Но гном не собирался кидаться в драку. Он нетерпеливо постукивал посошком, следил за поросятами и облизывал губы, словно предвкушая долгожданный десерт.

Поросята рылись в грязи, откапывали мелкие корешки и уходили всё дальше. Метров через пятьдесят тропинка вместе с заборчиками сворачивала в гору, каменные ступени терялись в желтых зарослях подсолнухов. Блеклое негреющее солнце стояло в зените. Целая армия блестящих навозных мух носилась над преющей землей.

"Пятьдесят метров, - подумал Коваль. - Дальше сухая глина, корни и камень. Пятьдесят метров открытой земли, где она слышит дрожь моих ног…"

Коваль выплюнул горькую слюну и ощутил едва заметное дрожание почвы.

Чжан поднималась.

Она поднималась к поверхности из глубины земли.

Почему-то он сразу отнес хищницу к женскому полу. Несмотря на пульсирующую боль в затылке, он очень верно ее почувствовал и сам удивился остроте восприятия.

…Чжан терпеливо дожидалась рассвета, но не потому, что любила солнце. Она привыкла, что с рассветом пища покидает свое каменное укрытие, сквозь которое невозможно пробиться. Ее интересовал животный белок, но дикие травоядные давно научились слышать ее приближение. Ночи они проводили на скалах, а кто умел - на деревьях, но днем им нужны были вода и трава. Не все животные годились в пищу, некоторых следовало опасаться. Их кровь могла оказаться ядовитой и отравить всю колонию. Крупные наземные хищники, обладавшие иммунитетом к яду Чжан, готовы были подраться за свои охотничьи угодья.

Хищники редко нападают друг на друга, и Чжан не являлась исключением. Огромная колония личинок, скопище нескольких тысяч насекомых, передвигалась глубоко под поверхностью почвы. Поднимаясь из глубины, она не брезговала падалью, составляя конкуренцию кладбищенским червям, нападала на больных грызунов и выпавших из гнезд птенцов. В колонии существовала строгая иерархия, без которой сложное сообщество не смогло бы выжить.

Наверху дежурили разведчики. Они постоянно несли тяжелые потери, их склевывали птицы, пожирали кроты и кабаны, и королеве приходилось ежедневно обновлять их ряды. Ощутив дрожание почвы, определив, съедобен ли объект, разведчики передавали данные солдатам, а те устремлялись к жертве с полными хоботками парализующего яда. Королева всегда точно знала, достаточно ли было яду, чтобы обездвижить жертву, но ее слабого разума не хватало на то, чтобы послать к источнику колебаний сразу сотню отравителей. Под прикрытием солдат двигался следующий живой слой, этих можно было назвать кладовщиками. Как только жертва падала и теряла способность к сопротивлению, тысячи кладовщиков поднимались на поверхность и принимались рвать ее на части. Они проглатывали пищу, но никто из них не смел начать переваривать свою долю. Кладовщики с набитыми желудочными мешками устремлялись вниз, а навстречу им уже спешило ядро колонии. В ядре суетились личинки-трутни, строители и няньки, окружавшие кокон королевы.

В рыхлой почве Чжан поднималась очень быстро и очень быстро собиралась в кулак. Ослабевшую овцу она могла обездвижить тремя укусами и сожрать за полчаса. На свинью либо корову уходили жизни десятка солдат и в три раза больше времени. Когда Чжан обедала, никто не смел тревожить ее покой, уж тем более никто не посягал на ее добычу. Кружившие в вышине хищные птицы делали вид, что ничего не замечают. Медведи, волки и зубастая мелюзга втягивали ноздрями запах крови, но, учуяв яд Чжан, торопливо убегали прочь.

Ее скудоумие поддерживало равновесие. Если бы одна из королев Чжан додумалась, как надо правильно убивать, очень скоро на земле не осталось бы никого, кроме ее подданных. Но в природе всё стремится к равновесию. Потому-то наземные хищники, которых погибло так много во времена Желтых дождей, уступили в пойменных лугах место колониям Чжан. Кто-то ведь должен регулировать число травоядных. Теперь, когда королевы, зародившиеся в сточных водах ракетного комплекса, набрали силу, как назло, снова пошла в рост популяция волков и прочих теплокровных хищников. Они всё чаще уводили у Чжан добычу.

Равновесие сохранялось.

Королева Чжан так не думала, она вообще ничего не думала, но последние годы ей всё тяжелее было поддерживать колонию. Это происходило потому, что монахи, раньше молившиеся на Чжан и нарочно оставлявшие божеству привязанную на болотистом лугу свинью, резко поумнели, а скотные дворы стали строить на каменистых пустошах. Они закладывали теперь крепкие фундаменты и не считали больше Чжан одним из божеств. Королева ничего этого не знала. Она даже не подозревала, что ее память состоит из памяти десятков королев. Она не умела отделять свою короткую жизнь от жизней предшественниц и чувствовала себя всегда единой и неделимой.

Она была рада, что обнаружила это сытное место. Здесь не надо было полночи караулить, когда на сырой берег выйдет напиться пугливая антилопа или когда неосторожно уснет в траве пьяный путешественник. Здесь люди с иероглифами на щеках позаботились о том, чтобы у Чжан всегда была пища. Они выгоняли скотину пастись на строго отведенном участке, на длинной узкой колее между фундаментом и воротами сада. Постепенно Чжан привыкла, что не следует забираться дальше границы сада на запад. Она привыкла, что свиньи гуляют по неширокому участку вдоль тропы, редко подходя к воротам сада. В саду земля тоже дрожала, там бродили и молились люди, выпалывали сорняки и поливали цветы, но охотиться там было нельзя.

Несколько раз Чжан пыталась нарушить запрет, но жестоко поплатилась. Она напала на послушников. За это люди вылили в землю керосин. Потеряв половину солдат и нянек, королева уяснила, что границу сада пересекать нельзя. Потом она обнаружила, что не может покинуть поляну, на которой стоит свинарник. Монахи высадили вокруг целый лес подсолнечника, запах корней которого убивал подданных не хуже, чем керосин. Корни этого подсолнечника забирались так глубоко, что проникали в твердые пласты, в которых Чжан не могла двигаться.

Она стала пленницей одного-единственного луга, но не могла пожаловаться на плохое обращение со стороны тюремщиков. Периодически ей подбрасывали свининки, иногда попадалась и человечина. Этих людей можно было кусать и кушать, потому что они были совсем не такие, как монахи. От них не пахло керосином. Люди появлялись из ниоткуда, затем уходили вверх, к развилке. Изредка находились такие, кто возвращался и пытался пересечь пространство между свинарником и воротами сада. Еще реже попадались те, кто успевал добежать.

За последние десять лет колония обновилась тысячи раз, и маленьким личинкам не дано было осмыслить длину человеческой жизни. Из трех десятков молодых мужчин, стремившихся стать послушниками, лишь шестеро возвратились сюда с развилки. Их не прельщала власть над гадами и духами леса, их интересовали Красные драконы. Эти шестеро были опытными и хитрыми воинами. Они догадались, что на развилке существует четвертая дорога, но мало кто сообразил, чем чреват путь по ней. Почти все они стремились к власти над летучими червями ради самой власти, ради богатства и почестей, хотя у костра Настоятелей говорили совсем иное. Эти шестеро были нетерпеливы и самонадеянны. Они не пожелали покормить скотину и сменить грязную подстилку, им было некогда. Их ждала слава и женщины.

Так они полагали, шагая по грязи к золотым воротам сада. Они уже видели сверкающие статуи на колоннах и крыши пагод, утонувших в цветущих деревьях. Они восторгались вечным летом, дивными запахами и говорили себе, что совсем скоро обретут такое же могущество, как монахи Ордена.

Пятеро, мечтавшие получить могущество и славу, пошли на корм Чжан. Выносливого воина нелегко убить одним укусом. Если бы у этих пятерых хватило мудрости вернуться назад и переждать короткий день в свинарнике, то за ночь яд бы рассосался. Но они упрямо ползли по грязи к золотым воротам.

Убедившись, что добыча ослаблена, Чжан посылала очередного солдата. Чжан никогда не дожидалась, пока у жертвы остановится сердце. Некоторые мужчины умирали не сразу. Они визжали и плакали, хотя и не чувствовали боли. Нелегко оставаться спокойным, когда тебя пожирают заживо. Один кричал особенно долго. Он принадлежал к роду воинов Шаолиня и обладал искусством замедлять сердце и останавливать кровь. Он долго готовился к посвящению, осваивал боевые искусства и древние трактаты. Он поклялся настоятелю своего храма, что раздобудет Красных драконов. На самом деле монахом двигало не стремление избавить окрестные земли от набегов врага, а желание возвыситься до сана Настоятеля. Как и другие, он ошибочно полагал, что Храм Девяти Сердец любит сильных и холодных рассудком. Он верил, что меткий глаз и крепкая рука решат все вопросы. Ему в голову не пришло накормить вонючих свиней и убрать за ними навоз.

Он слишком спешил получить драконов.

Невзирая на три укуса, он продолжал ползти, подтягиваясь на единственной сохранившей подвижность руке. У золотых ворот стояли монахи и послушники, они видели мучения кандидата, но никто не пришел ему на помощь.

Солдаты Чжан не могли укусить монаха еще раз, поскольку он потерял сознание, кладовщики уже начали свою работу, и королева отозвала уцелевших солдат назад. Но потом человек очнулся и пополз.

Монах сумел добраться до нижней ступени ворот. Поскольку он полз на левом боку, то к этому моменту у него уже не было левой ноги, левой руки ниже локтя, а тропа стала красной от крови.

В последнем усилии он приподнял голову, и садовники увидели наполовину голый череп.

Когда Чжан закончила свой завтрак, один из послушников спустился с крыльца, подобрал багуа и с поклоном передал его Двуликому Настоятелю Гоа.

Из шестерых только один человек сделал всё правильно, достигнув ограды сада. Это произошло давно, указанный человек не стремился покинуть Орден. Он родился в Храме и стал послушником в одиннадцать лет. Затем он стал монахом, пройдя все ступени посвящения. Если бы Чжан обладала способностью сравнивать, она бы заметила некоторое сходство. Тот человек, занимавший сейчас должность Настоятеля, был чем-то похож на сегодняшнего гостя. Внешне они были очень разными, но Чжан не пользовалась глазами. Она чувствовала в обоих силу, оттого долго не решалась напасть. Как любой хищник, она была предназначена для истребления слабых и больных. Человек, которого братия называла Двуликий Гоа, родился с чудовищными отклонениями, но уродство делало его еще более упорным и стойким.

Тот, кто пришел сегодня, еще меньше походил на больную овечку.

Этот долго бродил вниз и вверх по горе и катал впереди себя тачку, но Чжан не привыкла нападать так рано. К тому же вчера прошел сильный ливень, и колония стремилась уйти поглубже. Личинки-солдаты спокойно переносили влагу, но становились беспомощны в бурных потоках воды. Потом разведчики донесли, что глупый человек угомонился. Его укусили, но человек, как назло, не упал на траву, а сумел укрыться на камнях.

Если бы Чжан умела испытывать досаду, она бы выругалась. Но единственным чувством, двигавшим колонией уже много лет, был голод. Чжан пустила еще несколько солдат, но человек так и не появился. Зато со стороны сада отворилась калитка, и выбежали на пастбище свиньи.

Разведчики растерялись. Они наперебой кинулись докладывать о нескольких возникших целях. Королева заметалась, не в силах разорвать ядро. Наконец, солдаты обездвижили самого хилого подсвинка, и начался долгожданный пир. Почуяв кровь, бестолковые животные принялись метаться вдоль заборов. Они норовили вернуться в свои домики, но человек не впустил их обратно. Ушло много времени, прежде чем слугам королевы удалось уложить двух оставшихся поросят. К тому моменту, когда от них осталось лишь несколько костей и обрывки шерсти, человек выгнал на луг еще двоих свиней.

Чжан была сыта, но инстинкт заставлял ее продолжать охоту. Кладовщики и солдаты еле шевелились, набив брюшки до отказа. Даже разведчики, которым обычно доставались самые крохи, и те обожрались, потеряв всякую способность к охоте. Теперь Чжан хотела спать и собиралась уйти на несколько метров в глубину, чтобы королева могла отложить в брюшки нянек новые яйца.

Разведчики сообщили, что на лугу появилось еще одно животное. Инстинкт хищника кричал, что надо атаковать, но сил на атаку уже не осталось. Впервые в истории колонии Чжан не сумела доесть свой завтрак. Это тоже было неправильно, потому что другой инстинкт призывал оставить место трапезы в чистоте. А потом на тропе показался человек. В нем сохранялось достаточно яда, а на коже не было ни капли керосина. Человек был легкой добычей, он с трудом передвигался, волоча за собой парализованную ногу. Чжан слышала дрожание почвы, но ничего не могла поделать.

Человек доковылял до подножия холма и стал для нее недосягаем. Он долго лежал на камнях, а затем поднялся и, покачиваясь, пошел в гору. Когда подсолнухи развернулись на запад, упрямец достиг золотых ворот сада.

Там его ждал двуликий Настоятель Гоа.