С нижней террасы, из-под покрова тропиков, сложно оценить игру дизайнеров и восхититься ею. Розовый купол «левой груди» вздымается на колоссальную высоту, а внутри, как шляпки грибов, лежат одна на другой задрапированные под естественные скалы мощные платформы. Эти искусственные террасы обустроены с изысканной прихотливостью, флора и ландшафты каждого уровня резко отличаются от предыдущих, а лифты и лесенки умело скрыты в гротах и недрах «пещер». В самом низу почти сыро, завораживающе пахнет лесом, но не нашим, питерским, а неведомым лесом влажных экваториальных островов. Где-то шумит водопад и покрикивают обезьяны. Где-то играет гитара, жгут костер и жарят шашлыки.

Престарелые матроны встречают закат жизни с полным набором туристских удовольствий…

Проход позади закрылся, теперь на его месте морщинистая поверхность камня, по разноцветным вкраплениям с журчанием сбегают потоки воды и колышется трехметровый веер банановой пальмы. В распадке я замечаю устье ручья с подсвеченным дном. Рыба плещется и выскакивает на поверхность. С другой стороны, метрах в ста, возвышается вычурная пагода со светящимися фонариками по углам. Окна пагоды задвинуты бумажными шторами, сквозь них заметны мечущиеся тени. Кто-то купается в скрытом водоеме, кто-то целуется и хихикает в кустах. Внезапно птицы поднимают такой галдеж, что заглушают слова Коко.

— …Если потеряемся, — заканчивает она, указывая вверх.

Я прошу повторить. Оказывается, если я каким-то чудом отобьюсь от группы, надо двигаться все время вверх по указателям, и тогда я неминуемо попаду на верхнюю террасу. Мы идем гуськом за теткой в десантной форме, ковер перегноя пружинит под ногами. Мы так и не встретили ни единого человека, нас уже ждет лифт.

Я ловлю себя на том, что отсюда не хочется уходить. Птицы снова засыпают, в ароматной атмосфере разливается стрекотание цикад. Хотя, может быть, это совсем не цикады, а умелая имитация из сотен спрятанных динамиков. Капля лифта взбирается по каналу в искусственном скальном массиве, через равные промежутки мы минуем очередное окно, и с каждым окном становится чуточку светлее. Там, внизу, тысячи сонных тропинок, подсвеченных огоньками, там кроны кокосовых пальм и россыпи лотосов над дремлющими прудами. Там в туманной равнине разбросаны чайные домики и храмы, которые, скорее всего, совсем и не храмы. Донна о чем-то шепчется с Коко, собаки почесываются, как живые, охранницы каменеют, как античные статуи.

Минуем почти незаметную сеть, знаменующую ярус. Наверное, нижним птицам не положено залетать наверх, и наоборот. Я еще не вполне пришел в себя от красоты первого этажа, как вдруг рядом возникает бамбуковый лес. Возникает лес, и возникает звук. Видимо, откуда-то сбоку специально подают воздух, имитируя ветер, и бамбук поет. Это пение нельзя сравнить с тоскливым посвистом таежного ветра или с заунывным дребезжанием осин, есть в этом сухом задумчивом стоне нечто завораживающее.

Здесь я тоже далеко не сразу вижу людей, лифт проходит, не останавливаясь, зато я замечаю настоящего гигантского панду. Сначала одного, а потом еще двух, методично отправляющих в рот свежие побеги. Здесь поет лес, и, вторя лесу, возникают откуда-то из глубины чарующие звуки восточной мелодии. Я не способен определить, какой из народов Дальнего Востока породил эту музыку, а может быть, это и неважно.

Мы воспаряем еще на два уровня вверх, здесь уже почти жарко, шумно и весело, здесь торчат смешные кактусы, беснуются оркестры и гогочут распахнутые рты. Здесь табак, оранжевые духи и сочные запахи пота свиваются в затейливый кокон. Над вертящимися танцполами кружатся бабочки, никогда не рождавшиеся на Земле, бабочки с метровым размахом крыльев. А над бабочками кружат скрины объемных театров, их удобно созерцать, лежа на спине в бархатной траве. И в травах, среди пологих миниатюрных дюн, действительно лежат, и обнимаются, и, похоже, занимаются любовью. Как следует разглядеть невозможно, потому что с экранов театров катится мощный поток света, катится локомотив медиативного рока; это музыка, которая не может существовать без изображения, без бешеного напора цвета и фантастических образов. После получаса медиа-рока продвинутым слушателям становится неважно, что происходит вне сознания, им неважно, кто они и где находятся…

А в следующую секунду и для меня все становится неважно, потому что нам навстречу, размахивая конечностями, пролетает девушка в пятнистой форме.

Донна кричит, лифт дергается и вдруг бросается вверх с удвоенной скоростью. Все разговаривают одновременно, и каждая — со своим скрином. Псы насторожили уши. Коко деловито натягивает перчатки.

Бамбуковый лес остался внизу, внизу остались деревни на сваях, мерцающее зеркало пруда и нити голубого водопада. Там десятки женщин оторвались от трапезы, от столиков с бутылками, от объятий под мурлыканье оркестра и запрокинули головы.

Навстречу нам пролетает вторая «амазонка». Эта не машет руками, она шлепается на невидимую сеть и, несколько раз подпрыгнув, замирает.

— Зашибись! — говорит Коко и достает из-за корсета что-то металлическое.

Кастет.

Мы выходим, и доги сразу берут след. Они уносятся по тропе, «пятнистая» девушка галопом мчится вслед за ними, а «кожаная» передергивает затвор автомата.

— Оставайтесь здесь! — бросает Рафаэла. Она прислушивается к докладам подчиненных и стучит каблуком о землю: — Бэлла, кто кроме меня, наверху?!

— О, боже, там целая толпа старушек, и все бегут к эскалаторам… Донна, девочки еще не добрались? Я вас вижу, лучше не двигайтесь, подождите подмогу.

В отличие от всеведущей Бэллы, следящей за нами через верных «жуков» и «стрекоз», я не вижу ровным счетом ничего. Лифт «выплюнул» нашу компанию на тенистом пятачке, окруженном частоколом из кипарисов. Где-то мелькают огоньки, тянутся ароматы хвои и благовоний, слышен топот ног и короткие визги, все это на фоне размашистых струнных аккордов.

— Какого дьявола ты оставила нас без прикрытия? — рычит донна, ее охранница вскидывает пулемет.

Я вижу, что, несмотря на зазнайство и внешнюю непоколебимость, здешние начальницы растеряны. Они совсем не были готовы к тому, что кто-то начнет скидывать «амазонок» в пропасть и ломать им шеи. Благодаря Коко я немножко освоился и представляю, кем были те две бедолаги, свалившиеся на сетку. Они охраняли парадный вход на террасу и, очевидно, приметили запрещенное оружие. За что и поплатились.

Я смотрю в кожаную спину стриженой фурии и задумываюсь: кто же мог сбросить такую же тушу вниз? В тетке не меньше центнера веса, и ботинки сорок третьего размера; чтобы чмокнуть ее в подбородок, мне пришлось бы встать на цыпочки. Кожаная беспокойно поводит стволом справа налево, в полумраке ее черные очки кажутся ямами на белой коже лица. На самом деле дураку понятно, что она видит гораздо лучше меня…

И в этот момент доносятся два разрыва.

Мы подпрыгиваем на месте. Потом Коко что-то кричит в спину, но я уже не прислушиваюсь, я бегу за донной на звук. Последний раз я слышал взрывы осколочных и газовых гранат на полигоне, во время службы в Управе мы ежегодно выезжали на стрельбы, но никогда бы не подумал, что доведется увидеть такое в тихом пансионе для престарелых.

Верхнего света нет, горят редкие аварийные мигалки. Под куполом используются водородные ускорители холодного типа, такие же, как на крытых стадионах, но сейчас искусственное солнце светит в четверть накала. Подручные донны перекрыли питание, чтобы не дать сбежать преступницам, подравшимся с охраной. Мы проносимся через кусты, вылетаем на широкую дорогу, выложенную притертыми плитами, подошвы скользят по отполированному камню.

Восхитительно, но некогда оглянуться…

Дорога, извиваясь, взбирается на холм, усаженный низкими аккуратными деревцами, смахивающими на оливы. По сторонам чадят факелы, струятся хлопья почти натурального тумана, вдали возвышается строение, напоминающее сказочный дворец, словно выточенный из сахарной головы…

Вначале я вижу только бесформенную кучу и не сразу понимаю, что это такое, но Коко вырывается вперед, приседает на одно колено и переворачивает черное нечто.

От первого кибердога осталась передняя часть туловища, второй превратился в искореженную груду вонючего пластика. Обоих псов подстрелили в прыжке, поэтому камни мостовой даже не обуглились.

— Дьявол… — роняет донна. — Что с ними?

Я открываю рот, чтобы ответить, но Коко опережает:

— Фугасная самонаводящаяся граната, создана специально для борьбы с киберами активной обороны, против людей не применяется, по номенклатуре Евросоюза — «шутиха ноль шестнадцать». Достаточно подкинуть в воздух, сама находит цель.

— Шутиха? — тупо переспрашивает донна и втыкает в рот сигарету. Ее пальцы дрожат. — Бэлла, видишь Катю? Катя где?!

Я спрашиваю себя, сколько открытий в будущем принесет Коко. Я спрашиваю себя, куда мы приплывем, если в домах престарелых обкатывают секретные военные разработки. Я представляю себе, как это произошло, потому что сам кидал похожие гранаты. Надо иметь неплохие нервы, но по инструкции нет необходимости стоять и ждать, пока кибер-пес нападет. Или какой-нибудь другой кибер. Потому что никакие серийные киберы не бросаются на человека — ограниченные защитные фунции позволено вживлять лишь военным фирмам, и приобретают такие изделия только особые госслужбы, наши и зарубежные. Таких киберов даже утилизируют под особым контролем, в специальных печах, в присутствии комиссии.

Потому что их почти невозможно остановить.

Доги донны Рафаэлы не были настолько опасны, они способны повалить нарушителя и удерживать до прихода хозяина, в худшем случае обеспечить вору или насильнику пару переломов. У них даже не было нормальных зубов, но тот, кто их ждал, не стремился к глубокому анализу.

И я сразу понимаю, что это вряд ли была женщина. Тот, кто скинул вниз двух дюжих спортсменок, затем хладнокровно «убил» собак, подпустил на минимальное расстояние и просто кинул им навстречу гранаты. Умная боевая электроника, чувствуя близкое присутствие человека, развернула энергию взрывов в сторону нападавших. Испытания прошли успешно, после чего мужчина вытащил запрещенный китайский разрядник и…

— Донна, вы слышите? Мы достали одного…

— Что ты сказала? Одного? — шипит Рафаэла. — Я верно тебя поняла, милочка? На нашей территории находится вооруженный мужчина, и он зашел через общий вход?

Секундное замешательство.

— Да… Это парень, мы загнали его в машинный блок под вторым корпусом…

— Живьем, — скрежещет донна. — Не убивать, он мне нужен!

Мне хочется присесть, потому что вокруг плавает туман. За каким-то чертом дизайнеры пространства сотворили тут нелепую смесь шотландской готики и греческих оливковых рощиц. От внутренностей киберов исходит щекочущий сладковатый запах, там что-то булькает и потрескивает.

Катей звали «пятнистую» амазонку, которая побежала вперед вместе с собаками. Мы находим ее почерневшее тело на обочине: разряд был такой мощности, что комбинезон приварился к коже. В лицо не хочется смотреть.

Самое смешное, если это можно назвать смешным, что поодаль, на обочине, трясутся две благообразные бабуси. Они абсолютно целы, но порядочно напуганы. Впрочем, удивительно, что обе остались в своем уме после того, что им довелось пережить.

— Чтоб мне сдохнуть! — басом говорит одна из бабушек. — Ты глянь, донна мужика привела!

— Не волнуйтесь, это друг, и он скоро уйдет! — медоточивым голосом отзывается хозяйка. Мне не терпится поаплодировать быстроте, с которой она переключила выражение лица.

— Вы, наверное, испугались? — ударяется в этикет Рафаэла. — Ах, как это все неприятно, но не беспокойтесь, все позади. Всего лишь несчастный случай, временное умопомешательство, ситуация уже под контролем… За ужином я обо всем расскажу, и мы вместе посмеемся…

— Донна, этого ублюдка взять не удалось, он влез на карниз в машинном зале и сорвался…

Рафаэла скрипит зубами и ломает мундштук.

— Донна, девочки уже наверху, прочесывают лужайки вокруг эстрады, — бодро сообщает другой диспетчер, но в голосе ее слышна какая-то неуверенность.

— Ну, что еще? — рычит хозяйка и тут же ласково улыбается старушкам.

С дороги смотрит в суррогатное звездное небо одинокий глаз амазонки Кати.

— У вас что, нет «стрекоз»? — резко спрашивает Коко.

Такое ощущение, что у нее глаза даже на затылке. Она вращается вокруг своей оси. Я уже начинаю привыкать, что мой нанятый детектив соображает быстрее меня. Она угодила в точку, мобильных камер нет, и все наблюдение за колоссальным комплексом осуществляется из диспетчерской. Наверняка таково требование старых маразматичек, и донна вынуждена его соблюдать.

— Донна, мы засекли движение в вашем секторе, но слишком темно… Разрешите включить свет.

— А вы поймали остальных?

— Нет… Они где-то наверху, на пожарных лестницах, мы прочесываем…

— Никакого света, людей сюда! Скажи Бэлле — пусть всех до единой поднимет…

Я смотрю в туман. Где-то там, среди олив и мраморных беседок, прячется тот, кто прикончил Катю. Я больше не верю в накурившихся девиц, которые ошиблись посадочной платформой.

Эти люди — профессионалы, и мне совсем не нравится, что мы с ними оказались в одно время в одном месте.

Это даже завтра не покажется смешным.

Не знаю, как другим, а мне и сегодня смеяться некогда, потому что Коко внезапно делает мне подсечку, и я лечу носом вперед в канаву. К счастью, в пансионе все продумано до мелочей, чтобы не поранить высокопоставленных старушек, и твердая с виду почва принимает меня, как ватный матрас.

— Донна, прячьтесь, он над вами, он на куполе! — Это голосок Бэллы, его я уже узнаю.

Еще не долетев до дна канавы, я готов стрелять. Я переворачиваюсь в воздухе, сдергиваю предохранитель, но первой открывает огонь «кожаная» ох-ранница. Она палит в небо, широко расставив ноги в огромных ботинках, и оскал ее надолго впечатывается в мою сетчатку.

Рафаэла приседает, зажав уши. Старухи вопят, но их не слышно. Трассирующие пули чмокают в вышине, натыкаясь на металл и пластиковую броню купола. Я вижу только звездное небо, оно еле заметно вращается. Если тот, кто нам нужен, наверху, между «небом» и служебными конструкциями, то мой штатный «сонник» незачем было даже доставать, отсюда метров двадцать…

Два сполоха разрядника, один за другим. Посреди мостовой булыжник покрывается паутиной трещин, ослепительная фиолетовая вспышка заставляет меня зажмурить глаза. Кожаная автоматчица не успевает убрать ногу, и секунду спустя ее трясет и выгибает, точно в припадке. Оружие вывалилось из рук, плащ искрит. Девушка останется жива, «лунный кевлар» выдержал, но двух зарядов далее для такой защиты многовато.

Итак, он нас видит сверху, он превосходно стреляет, и у него, как минимум, две пушки. Но главное другое. Похоже, что не мы, а на нас охотятся.

Коко прыгает сбоку на донну, толкает ее всем корпусом и сразу откатывается в противоположном направлении. У меня до сих пор перед глазами пылают радуги, я совсем забыл, что зрение Коко и хозяйки защищено особой оптикой.

Короткий сполох, треск и вспышка.

Кто бы ни был этот подонок, он стреляет, как настоящий армейский снайпер.

Рафаэла валится на меня. Там, где она только что стояла, пузырится и горит негорючий пластик. Подопечные донны воют и матерятся, как портовые грузчики; не ожидал такого темперамента от старушек.

— Бэлла, где все люди?! — визжит донна.

И тут на вершине холма, возле удивительного белого дворца появляется ряд мечущихся светлячков. Это спешит с фонариками подмога, но толку от нее не будет. Пока они прорываются сквозь кустарники, нас много раз успеют поджарить сверху.

Бабуси воют, донна истерически вопит в микрофон, я пытаюсь освободить из-под ее задницы застрявшую ногу.

— Эй вы, заткнитесь! — орет Коко, и все действительно затихают, слышны только всхлипы «кожаной».

Прямо на меня смотрят рифленые подошвы ее внушительных ботинок, от них идет дым. Похоже, девчонке досталось сильнее, чем я предполагал.

Возле дороги — подобие склепа со статуей какого-то святого, Коко прячется в тени, ее почти не видно.

Сполох, треск, разрыв. И сразу за ним — следующий.

Однако на сей раз я успеваю сгруппироваться и отскочить, утянув за собой Рафаэлу. Десять тысяч вольт втыкаются в дно канавы. Донна, поджав ноги, шустро отползает на попе в сторону. В бабулек никто не стреляет, но они снова верещат громче всех. Я начинаю мечтать, чтобы этот парень наверху пристрелил бы их первыми. По крайней мере, будет потише.

Огни фонарей приближаются. Кажется, подручные донны поняли, в чем дело, и целят вверх, и, слава богу, у них тоже разрядники.

Я успел засечь, где он прячется. Этот подонок прямо над нами, во время выстрела звезды меркнут, это всего лишь объемный театр. Я вижу черную фигуру, он стоит вверх ногами, присосавшись скоч-подошвами к одной из тысяч гладких пластин купола, и целится прямо в меня.

Он никуда не торопится и не убегает, и я вдруг понимаю, что всех нас крупно надули. Его напарники нарочно разбежались и нарочно подняли шум, чтобы оттянуть на себя охрану.

А этот парень остался подождать меня. И тут Коко стреляет. Она тоже его видит и тоже дожидалась этого момента. Она уже не прячется за статуей с крестом, а лежит на спине посреди дороги, медленно и мягко нажимая на курок короткоствольного револьвера. Она стреляет шесть раз, практически вслепую, а потом ждет. Мы все ждем, пока на отполированные плиты мостовой из темноты не начинает капать кровь.

Потом мы отряхиваемся, встаем и идем к вершине холма. Мы наконец пришли туда, где нас должны ждать подручные донны и пухлая блондинка по имени Лиз. Но нас никто не ждет. Здесь над роскошью розовых кустов распахнул створки белый ажурный дворец, нечто вроде старинного летнего кинотеатра. Под сводами пронзительно светло, и жаркий суховей разносит чайные ароматы. Здесь покинутые пюпитры и упавшие контрабасы. Ветер шевелит разметавшиеся кудри пианистки. Девушка в черном корсете и длинной белой юбке лежит щекой на клавишах, ее руки свисают до самого пола, усыпанного лепестками желтых роз.

— Это Лиз… — скрипит голосок из наушника донны.

Я поднимаюсь вслед за Коко на эстраду. Желтые лепестки устилают паркет толстым шуршащим слоем, они выглядят такими нежными, что страшно поставить ногу. Где-то позади звучат команды, бегут люди, несколько женщин плачут. Металлический голос что-то произносит по громкой связи, еще ярче разгорается свет. Опрокинутые десятки стульев вокруг подмостков, сорвавшиеся с ног туфли, потерянные сумочки, бутылки и портсигары. Хорошо, что тут нет дверей, слушатели и оркестранты разбегались свободно, не передавив друг друга.

Кто-то очень торопился прибыть сюда раньше нас.

Кто-то не стал дожидаться окончания концерта, он спокойно прошел между рядов, поднялся на сцену и выстрелил пианистке в голову.

Я смотрю на тонкие пальцы Лиз, по которым струится кровь. Очень тонкие, изящные руки для ее пышного, затянутого в корсет, бюста и дебелых бархатных плеч. На левом голом плече Лиз татуировка «пинк», грубое изображение крохотной розовой розочки.

— Розовая навсегда… — почему-то шепотом произносит Коко.

Рафаэла встряхивает салфетку скрина. В полупрозрачной призме мелькают озабоченные физиономии диспетчеров.

— Донна, мы их видим, пытаются сбежать через пожарные люки…

— Донна, у нас тут старушки в панике!

— На верхней террасе никого, всех эвакуировали!

— Бэлла, отключи питание на посадочной площадке, никому не разрешать взлет! — Рафаэла приходит в себя, и вместе с ее хриплым контральто ко мне возвращается ощущение времени.

Владелица «Ириса» срывается с места, она делает такие прыжки, что мы еле поспеваем следом. Достопримечательности верхнего яруса рассматривать некогда, но краем глаза я замечаю стайку изящных животных, вроде бы антилоп; они улепетывают в кусты, смешно вскидывая задние ноги. Мы торопимся по гравийной аллее, между двух рядов мраморных перил, между античных статуй, между плодоносящих лимонов. Откуда-то сбоку, из-за фиолетовых кустов выныривают еще две девицы в кожаных плащах; одна несет плащ и для хозяйки. Я думал, что донна оттолкнет руку, но она неожиданно демонстрирует осторожность и застегивается на все пуговки. Судя по мелькнувшей изнанке, это «лунный кевлар», одна из последних израильских разработок. Чудовищно дорогой материал, но стоит своих денег, реагирует за пару миллисекунд до прямого попадания гранаты и выдерживает длительный разряд до пятидесяти тысяч вольт. Я бы не хотел угодить под разрыв гранаты Даже в таком костюме, но видел в рекламном ролике, как это происходит. Человека все равно швыряет назад, устоять просто невозможно, но ткань в месте ожидаемого попадания вздувается пузырем, обеспечивая рикошет. Про обычные пули и говорить нечего, гораздо интереснее то, что «лунный кевлар» почти гарантированно убережет от смерти, даже если тебя положат поперек высоковольтных проводов.

— Донна, мы посадочные погасили, но тут подняли вой шоферы такси. Над нами вертятся семь машин и теперь не могут сесть!

— И новые прибывают, что делать?

— Всех сажай на «правую грудь»! Объяви, что мы временно закрыты по случаю приема важной персоны!

Решение мудрое, хотя крайне опасное. Аэротакси могут взлететь и без помощи наземной энергетики, в полной темноте, но на практике это немедленно приведет к автоматическому вызову дивизиона нашей Управы и летной группы МЧС. Системы безопасности подчинены жесточайшим правилам, особенно когда взлетка расположена на крыше жилого здания. А здесь не просто жилое здание, здесь громадный больничный комплекс. Достаточно незначительной оплошности при маневрировании, достаточно зацепить огнем из сопла вплотную стоящие соседние машины, и можно ожидать цепную реакцию.

Взрывы пойдут один за другим…

Мы топаем по лесенке, одолевая пролет за пролетом; под сводом купола мы похожи на кучку букашек. Лифты бездействуют, праздничное освещение сменилось тревожными багровыми сполохами. Рафаэла дважды оглядывается, испытывая, по-видимому, острое желание меня прогнать, но прогнать не решается, так как неизвестно, где меня потом искать.

— Бэлла, дай мне лазарет! Есть еще раненые?

Писк в наушниках:

— Донна, у меня тут четверо в истерике и два легких пореза. Они все были на концерте, не могут прийти в себя.

— Вот черт! Это гости или свои?

— Своих только двое, остальные приезжие. Донна, им и так хреново, а Флавия рвется всех допросить!

Я начинаю задыхаться от безостановочного бега. Не хватало еще опозориться перед женщинами, хорош оперативник! Но у нашей хозяйки тоже колотье в боку, она замирает, привалившись к поручням. Получив минутку передышки, я оглядываюсь.

Мы поднимаемся по легким ажурным ступеням вдоль наклонной крыши. Над головой переплетенье балок, вентиляционные короба и мягкое гудение моторов. Под ногами — изнанка искусственного звездного неба, нависшего над террасами. Верхняя терраса осталась десятком метров ниже, там божественно красиво, там сады, мостики через сонные ручьи и увитые цветами беседки. Среди беседок цепью, с фонариками и собаками, шныряют «амазонки». Откуда-то приволокли лестницу, прожектор и снимают труп парня в черном трико. Для этого «амазонкам» приходится расшнуровать его ботинки с присосками. В покинутом зрителями летнем концертном зале колдуют врачи. Судя по всему, невидимая Бэлла вовсе не планирует вызывать полицию.

— Люси, скорми всем чужим ферветонила, чтобы уснули и не просыпались до завтра. Бэлле я скажу, чтобы их не трогала, а твоя задача сделать так, чтобы не поступило ни одной жалобы. Для всех единая версия — раздувайте слухи о сумасшедшей…

— Донна, их было шестеро, и как минимум двое мужчин.

— Что-о?! — Ярость придает хозяйке новую порцию энергии, и с удвоенной прытью она бросается на штурм крыши. — Что значит «было», вы позволили им взлететь?

— Они разделились на две группы, охрана паркинга пыталась их остановить, но у мерзавок оказались английские разрядники. Двое наших тяжело ранены. Две сучки ошиблись коридором и поехали вниз, одну догнали и положили, вторую ловят. Сейчас проверяем все машины на нижних стоянках. А те двое, что вырвались наверх, взлететь не успели. Во всяком случае, ни одна машина за это время в воздух не поднялась.

— Тогда где они, черт подери?! Мы будем на паркинге через минуту.

— Донна, только не выходите сами! Я вас вижу, поднимаетесь по западной лестнице. По восточной я послала всех свободных девчонок. Мы блокируем стоянку и удержим ее, пока подвезут псов.

— Бэлла, не указывай мне, что делать! Значит, эти гниды прячутся на свежем воздухе среди такси?

Стоянку аэротакси я вижу издалека. Это колоссальная таблетка, укрепленная на легких сваях у самого «соска». Впрочем, на фоне размеров «груди» паркинг кажется крошечным, он рассчитан на одновременный прием не больше двух десятков машин. Тонкость заключается в том, что без внешнего электропитания ни одно реактивное судно не может взлететь. Это не просто запрещено конвенциями, это закреплено аппаратно. Без исправных посадочных локаторов, подсветки и действующих стационарных сонаров взлет считается особо опасным преступлением. Причем сообщит о преступлении не случайный прохожий, а компьютер самого такси…

— Донна, у нас взрыв на гостевом паркинге, пятнистый «бентли»…

— Твою мать! — Коко бьет кулачком о стену.

— Донна, мы почти поймали этих сучек внизу, но они обнялись и подорвали себя… Керамическая граната на пластине… Ранена одна из прачек, ей кисть оторвало, срочно нужно в больницу…

— Меня мамочка убьет за тачку, — Коко чешет за ухом.

Я смотрю на ее по-детски надутые губы и вспоминаю, как десять минут назад она стреляла на звук.

— Донна, донна, это Люси… Они запустили мотор такси, несмотря на запрет. Они ранили контролера… Может, вызвать милицию? Все равно уже кто-то вызвал без нас…

— Что-о?! — После такого известия надменное лицо Рафаэлы разъезжается, теряет жесткость, превращается в квашню.

Она поворачивается к нам.

— Вы… убирайтесь оба! Коко, милочка, выведешь его через тоннель, там возьмете мою машину. Зина проводит, живее! Живее, чтобы духу его тут не было!

Следующие несколько минут меня просто волокут за собой вниз, как куль, набитый отрубями, и, не спрашивая, швыряют в нутро автомобиля. Мне почти все равно, потому что придется все начинать сначала.

Лиз убита. Единственная цепочка оборвана. И те, кто ее убили, готовы были прикончить меня.

В последнюю секунду в салон протискивается Коко и быстро клюет меня в губы. У сидящей за рулем Зины нервно морщатся тату на затылке.

— Не паникуй, котик, — очень серьезно говорит Коко. — Я найду тебе эту рыжую гадину. Только уговор — ты ее не будешь убивать, оставишь мне. Должна же я что-то предъявить маме Фор взамен «бентли»?..