ПЕТЯ И ВОВА ИГРАЛИ НА КРЫШЕ,

ПОСЛЕ ДВУХ ВЫСТРЕЛОВ СТАЛО ПОТИШЕ...

Я сто раз пожалел, что не послушался Комара. После смерти Гоблина следовало забить болт на прокурорских детей, на телефонное молчание и последствия. Следовало плюнуть и со всех ног нестись назад, в район. Возможно, нам повезло бы выбраться. По крайней мере, мы не застряли бы в дачном поселке.

Чтобы не сойти с ума, я решил делать то, ради чего приехал. Буду искать парализованную девчонку, позвонившую нам. Когда занимаешься делом, остается крохотный шанс не сойти с ума.

Справа тянулся декоративный заборчик, за ним — пересохшие скелеты берез и коттеджи, вплотную, один к другому, и так до самого озера. Слева вдоль Березовой аллеи тоже спускались дома, а вот за ними... За ними высилось нечто непонятное, точно плотно-плотно понастроили церквей с острыми куполами. Вначале я решил, что это обман зрения, потому что с тенями постоянно творилась кутерьма. Солнце, хоть и тусклое, но висело прямо над головой и двигалось по своему маршруту строго через зенит, разделяя небо на две равные половинки. Из-за его курьерской скорости от каждого дерева, от каждого дома ползли четкие, как бритва, и совершенно черные тени.

Было чертовски тихо. Настолько тихо, что слышался каждый вздох, каждое оброненное за спиной слово. И до судорог воняло кофе.

Сосновая аллея попросту исчезла. На ее месте вымахало нечто, продукт наркоманского бреда, сон параноика или голливудская заставка к «космическим войнам». Я невольно зажмурился и потряс головой, ощутив при этом, как с волос веером разлетаются капли пота.

Лес цементных поганок.

Как ни странно, разговоры продолжались, вдобавок многие пыхтели, как загнанные кони, Я в третий раз выжал майку и перевесил за спину обжигающий автомат. Мне хотелось заорать, чтобы они все заткнулись и дали послушать, что там происходит на Сосновой. Там вытянулись к небу серые грибы, а между ними мимолетно перемещалось что-то белое...

Элеонора, хромая эта, и Зиновий путались под ногами, как приклеенные, и Дед тоже, но Деду я был даже рад. Он мне тихонько рассказывал, как потопал раненько на станцию и напоролся на стекло. Похоже Деду понравилось, что я не удивился и не стал над ним смеяться.

— Вот здесь они... — начала хромая Элеонора и замолкла на полуслове.

Комар хрипло рассмеялся, от его смеха у меня мурашки побежали по спине. И бабки, что наперебой общались с вездесущим Муслимом, крякнули и замолчали.

От дома четыре по Сосновой аллее осталось немного. Фасад смотрелся вполне пристойно: декоративные гранитные фронтоны, изящные резные ставни на стрельчатых окнах второго этажа, розовощекие гномы метрового роста по обеим сторонам от двустворчатой входной двери. На двери висел симпатичный бронзовый колокольчик и ярко сияли такие же бронзовые ручки. Уютное гнездышко зажиточного буржуа.

От боковой стены, облицованной розовым гранитом, осталось метра три. Дальше коттедж насквозь проели серые поганки десятиметровой высоты. Гладкие, тускло блестящие стволы не крушили дерево и камень; там, где они протолкнулись сквозь кровлю, черепица оплавилась, точно свечной воск. Задний двор «переварило» целиком, за исключением качелей. Металлические трехметровые штанги с перекладиной выглядывали из переплетения стволов.

Я изо всех сил вглядывался в заросли. «Поганки» казались замершими на века. Похоже, что наступление нечисти приостановилось. Издалека доносился какой-то скребущий монотонный звук, словно экскаватор проводил железным ковшом по камням. Парадная дверь коттеджа была приоткрыта. Мне показалось, что за балконной дверью второго этажа колыхалась занавеска.

— Стойте все здесь, — приказал я. — Никому не сходить с места.

— Не ходите туда! — выкрикнула тощая тетка в обрезанных джинсах, жена лохматого «партработника».

— Нам звонили из этого дома, — объяснил я. — Мы обязаны проверить, — и посмотрел на Генку.

Как ни странно, Комар отреагировал. С кривой улыбочкой он шагнул за мной в переулок. За ним с выражением отваги на рябой физиономии сунулся Валентин. За плечом он держал снаряженную двустволку.

— Пошли с нами, — разрешил я. — Оружие держи на ремне.

Мы очутились в узкой щели между двухметровыми заборами. Тут как раз располагался проезд между Березовой и Сосновой. По Березовой аллее все коттеджи находились в полном порядке, по крайней мере, те, мимо которых мы прошли, спускаясь от ворот. Что там происходило ниже, у озера, разглядеть я не мог, потому что Сосновая аллея целиком заросла серо-стальными грибами. Мне сразу пришло в голову, что «поганки» сделаны из того же материала, что и труба, проглотившая «уазик». Они не шевелились, не раскачивались и меньше всего походили на живые грибы. Скорее — на безумный детский аттракцион под названием «Потеряйся навсегда».

Заросли манили в никуда. Я почувствовал, что если долго буду всматриваться в ниши и тропинки, меня туда затянет.

Мы уставились в переплетение глубоких теней, в беконечные ряды изогнутых стеблей, самых разных по толщине — от удочки до ростральных колонн. На уцелевших боковых стенах домов уютно устроились черные люки. Здесь они были жирные, «взрослые», матово блестели, как поверхность гнойных нарывов. Я старался не смотреть в их сторону, не то начинало тошнить. Не уверен, заметили ли другие, но мне казалось, что плоская поверхность черных люков топорщится, словно бы набухает изнутри. Примерно так набухают фурункулы, готовясь выплеснуть гной.

Скребущий звук прервался, затем возобновился чуть ближе и левее. Я спрашивал себя, почему до сих пор не кричу и за какую часть тела следует себя ущипнуть, чтобы этот кошмар закончился.

— Наискосок проросла, параша такая, — тихонько прошептал сторож.

Валентин был прав. Цементный лес наступал не строго параллельно Березовой аллее, а разрезал поселок по диагонали. Впрочем, перемолов Сосновую, до параллельной аллеи он мог и не добраться; насколько было заметно, задние стены домов и сады по Березовой вообще не пострадали. На короткий миг мне показалось, что в гуще минаретов скользнуло что-то белое, похожее на большого пушистого кролика, но видение тут же испарилось.

Мы медленно продвигались между двух заборов к белой приветливой дверце дома номер четыре. От соседнего дома за номером пять остался лишь кусок фасадной стены и перевернутый зад автомобиля, а номер шестой был напрочь похоронен в серых джунглях. Зато следующий дом справа, ниже к озеру, почти весь уцелел. Лишь на задней лужайке вместо декоративных ландшафтов и пруда торчал куст недоразвитых «грибов». Мне совсем не понравилось то, что я увидел на подъездной дорожке. Дверь на террсу была приоткрыта, у порога стояла чистенькая «тойота» с распахнутыми дверцами, на капоте валялась дамская сумочка и что-то блестящее, скорее всего — связка ключей. Низкие резные ворота, ведущие на улицу, тоже стояли нараспашку. Впечатление складывалось такое, словно хозяева собирались отъехать, но в последнюю минуту вернулись в дом.

Вернулись в дом, чтобы навсегда потеряться.

Мы сделали пару шагов, и я заметил еще кое-что. Терраса имела полукруглую форму и сплошь была застеклена. Возле открытой двери на тонком белом косяке расплывалось бурое пятно. Что бы это ни было, оно стекло до пола, пропитало доски и коврик.

Словно кто-то разбил о косяк голову. Как арбуз.

Я приказал себе прекратить. Что бы ни случилось в соседнем доме — это во вторую очередь, после того как разберемся с прокурорской дочкой. Я приказал себе прекратить, а сам все смотрел на окна веранды и не мог оторваться. Второе от двери окно превратилось в неровную дыру, но на крыльце осколков почти не было. В «мирное время» я сказал бы, что в окошко угодили мячом, поэтому большая часть стекла влетела внутрь. Отличное объяснение, если не считать того, что вместе со стеклом на части порвалась и железная решетка. Тонкая витая решетка тянулась внутри веранды, а на втором окне повисла клочьями. Ее трудно было сразу заметить из-за тюлевых занавесок.

Мы со сторожем вместе уставились на дыру, затем переглянулись.

— Динозавр? — прошептал белыми губами наш добровольный помощник.

— Больше похоже на снаряд, — успокоил я.

Комар улыбался с таким видом, словно через наушники слушал «Аншлаг».

Валентин дернул меня за рукав. Что-то там мелькнуло в глубине серых джунглей. Что-то гадкое и недоброжелательное. А может быть, только показалось. Мне очень не нравилось, что я не вижу конца этого леса. Стоило бы забраться на крышу и поглядеть сверху.

Позади, на Березовой, назревал скандал. Жители явно разделились на два лагеря; половина призывала благоразумно отсидеться, ожидая неизвестно чего, другая половина, во главе с мужиком в майке и Жаном Сергеевичем, ратовала за немедленный поход в город. И все вместе показывали пальцами в нашу сторону. Очевидно, исход спора решило легкое колебание почвы. Комар внезапно схватился за мое плечо взвизгнули бабульки, а по ближайшему кирпичному забору побежали трещины. Люди хлынули вверх по плавящемуся асфальту, к калитке. Кто-то безуспешно толкал заглохшие «Жигули». У входа в переулок остались совсем немногие.

И в этот же момент из дома номер четыре раздался слабый крик. Земля вздрогнула еще раз.

— Растет, сволочь... Под нами растет, — синими губами прохрипел Валентин; его трясущиеся пальцы танцевали по прикладу ружья.

Жан Сергеевич обматерил всех и решительно повернул к своему оставленному посреди дороги разбитому «мерседесу». Качок из «вольво» пожал ему руку, еще раз отпихнул депутата Мартынюка, сел в свою машину и устремился к воротам. Женщины прыснули в стороны, когда он дал по газам. Ничего не случилось, во всяком случае, черный люк под «вольво» не взорвался. Мигнув огоньками прицепа, спортсмен укатил. Ему матерились вслед, кто-то кинул камень.

Дед издалека развел руками, демонстрируя мне беспомощность. Мы оба с ним знали, что юноша в «вольво» никуда не приедет по обеим дорогам. По верхней он упрется в «цементную трубу», где бесславно почил наш «уазик», а по нижней...

Теперь наползающая прозрачная стена стала заметна и без бинокля. Когда лучи сиреневого светила пробивались сквозь грязные тучи, стена все сильнее походила на притершееся к земле северное сияние. И накатывалась гораздо быстрее, чем раньше. Пожалуй у нас оставалось гораздо меньше времени, чем полтора часа.

Спортсмен на «вольво» свернул на нижнюю дорогу.

Вместе с Жаном повернула в гору спортивная семья с двумя мальчиками, и еще несколько человек. Дед что-то кричал им вдогонку, ему злобно ответил широкий мужчина в майке. Элеонора прижималась к Зиновию.

Меня не покидала уверенность, что настоящая опасность нас ждет не внутри обглоданного дома номер четыре и даже не из-под земли. Что-то витало там, за шлагбаумом, в тени соснового бора. Оно видело нас всех.

Я облизал пересохший рот и мысленно приказал себе расслабиться. Затем тронул калитку, прошел между улыбчивыми гномами и потянулся к бронзовому кольцу. Дверь действительно была отперта и едва заметно покачивалась. Из глубины донесся отчетливый детский голос. Или всхлип. Девчонка была здесь, и была жива. Я уже знал, что по сравнению с перекошенной Элеонорой эта прокурорская дочка — настоящий инвалид. Она передвигалась на коляске.

— Стой, погоди, — попросил Комар.

Он вытащил пистолет и, не глядя мне в глаза, вытирал ладонь о штанину. На прыщавом виске напарника билась жилка и наливались мутные капли пота. В глубине дома что-то стукнуло. Валентин охнул и отпрянул назад. Кажется, он уже жалел, что пошел с нами, Земля еще раз мелко задрожала. По фундаменту в обе стороны от крыльца побежали трещины. Это было совсем не похоже на утренние разрывы; приходилось признать, что под нами действительно что-то растет. Разбухает. Проклевывается.

Я обернулся к Березовой аллее. Немногочисленные жители поселка стояли там, где мы их оставили напряженно пялились на нас. Мне впервые пришло в голову, что людей слишком мало. Мне не хотелось думать о том, сколько домов засосало в бетонную трясину вместе с хозяевами. Еще меньше мне хотелось думать о том, что будет, если бетонные поганки вновь перейдут в наступление.

— Лексей Саныч! — позвал я нашего многомудрого физика; мне он казался самым уравновешенным. — Не ждите нас, постарайтесь найти подвал. Большой сухой подвал, где все смогут отсидеться...

— В подвал? Это еще зачем? — гневно воспылал забытый депутат Мартынюк. Брюнетка, послушно держась за его спиной, семенила с раздутым портфелем под мышкой.

— Боже мой, за что нам это? — прошептала костлявая женщина в джинсах, прячась под рукой мужа.

Я распахнул дверь, но не успел увидеть, что находится внутри, потому что позади, на горке, закричали протяжно и дико. Никогда до этого я не слышал, чтобы люди издавали такие звуки, хотя насмотрелся в ментовке немало. Комара подкинуло на месте, щелкнул затвор «Макарова».

Над домиком вахтеров, на уровне фонарей, плыли розовые шары. Строго по ранжиру, первый — самый большой, метров пять в диаметре, затем — скромнее и скромнее, точно утоньшающийся хвостик головастика или разнокалиберные бусы. Расстояние между шарами составляло метра три, не было никаких веревок но совершенно очевидно, что существовала связь. Вслед за первой «вереницей бус» показалась вторая, гораздо дальше, над лесом. Она плыла почти параллельно первой; такое впечатление, что шары гнало ветром, но наших лиц не касалось ни малейшее дунодуновение. Напротив, жара стала еще сильнее; уже не как в предбаннике, а как в самой настоящей парилке.

Лысый Жан Сергеевич, упираясь ногой в порог, обеими руками дергал пассажирскую дверцу своего «мерса». Спортивный папа в «адидасе» забрался в машину с другой стороны и пытался помогать изнутри. Мамаша в спортивном костюме трусила к ним с двумя пятилитровыми канистрами воды. Двое их сыновей, погодки с рыжими чубами, подпрыгивали возле помятого капота, выгребая из разбитых фар стеклянную крошку. Рядом с «мерседесом» остановилась «десятка», из нее выглянул мужик в майке. Очевидно, предлагал Жану ехать кортежем. Его блондинистая жена находу пихала в открытый багажник какие-то сумки. Там были еще две женщины, но их я не рассмотрел. Тридцатью метрами ниже щуплый парень, владелец заклинившей «шестерки», размахивал тросом и кричал мужику в «десятке», видимо, умолял взять его на буксир.

Шары напали молниеносно.

Головной продолжал неспешный полет к таинственной цели, а «хвост» резко дернулся в сторону и вниз, описав крюк метров в двадцать. Пожалуй, это был первый посторонний резкий звук с тех пор, как мы потеряли «уазик». И, скорее всего, я этот звук еще долго не забуду. Стрекочущий свист, сухой, как змеиное пение.

Предпоследний шар отрезал головы рыжим мальчишкам. Не просто отрезал, но забрал их с собой. Мальчики даже не сразу повалились, несколько секунд так и покачивались перед капотом, заливая асфальт вокруг себя кровью. Попадая на раскаленное дорожное покрытие, кровь тут же вскипала пузырями и испарялась.

Головы мальчиков исчезли. Хвост розовой «гирлянды», не снижая скорости, пронесся над землей и настиг блондинку в красном. Она как раз разгибалась, захлопывая багажник своей белой «десятки», ее муж что-то раздраженно втолковывал ей, высунувшись с водительского места.

Увидев, что стало с ее детьми, спортивная мамаша в синем «адидасе» сжала кулаки, одновременно набирая полную грудь воздуха для крика, а другие женщины уже орали на пределе связок. Пузатые канистры «Росинки» неторопливо разлетались от мамаши в разные стороны.

— Прячьтесь! Ложись! — неожиданно басовитым голосом протрубил Дед и, цепко ухватив за локоть Элеонору, метнулся к ближайшему дому.

Комар зарычал, вскинул руку и пошел, стреляя на ходу.

Мы были слишком далеко.

Спортивная мамаша в «адидасе» упала на колени, ударилась лицом и поползла, подтягиваясь на руках, навстречу черным дымящимся ручейкам, стекающим по горячему асфальту. Ее канистры шлепнулись на землю; одна подпрыгнула и покатилась, а другая порвалась, и тут...

И тут я впервые увидел, как вода каменеет на лету.

Валентин бежал впереди меня, сдергивая с плеча ружье. Обезглавленный труп блондинки в красном рухнул на багажник «десятки», стекла и белая крыша седана разом покрылись горошком из кровавых капель. Ее рыхлый муж пулей вылетел из своего кресла, споткнулся, упал и повалил подвернувшегося Мартынюка, который застыл, как столб, хватая ртом воздух.

Подруга Мартынюка бежала, зажимая ладонями уши и нелепо закидывая назад лодыжки. Кожаный портфель валялся на дороге. Мужчина в майке стоял на коленях над безголовым трупом жены и беззвучно разевал рот. Мартынюк полз по обочине, быстро оглядываясь в небо. Три или четыре женщины, одна за другой, прыгали через канаву.

Комар выстрелил и попал. Один из маленьких шаров схлопнулся, скукожился и пролился на землю красным. Розовая гирлянда с царапающим нервы свистом задралась куда-то вверх, точно хвост гиганткого скорпиона. Валентин дважды шарахнул дробью из тяжелой ижевской двустволки. Он тоже попал. Строй розовых шаров нарушился; головной дернулся в сторону и заметался, внося сумятицу.

Лысый Жан плюхнулся на задницу и растерянно наблюдал, как в двух шагах от него обезумевшая мать баюкает своих обезглавленных сыновей. Их папаша задом вперед выбрался из машины, когда мы были уже в десяти шагах. Он разогнулся, еще не понимая, точнее — отказываясь понять, что же произошло, а сверху со звенящим клекотом уже раскручивалась розовая нить.

Я дал очередь поверх голов, это спасло парня. На некоторое время. Спортсмен очень медленно поворачивал голову навстречу летящей смерти. Шары сомкнули строй. Вероятно, минуту назад их было штук двадцать, сейчас осталось меньше, но на нашу долю должно было хватить.

Однако они прервали атаку. «Хвост» взвизгнул, проносясь над нами со скоростью реактивного снаряда, и начал набирать высоту. Головной, самый большой шар уже скрылся за крышами домов, удаляясь в сторону «цементных» минаретов. Я оглянулся на аллею — там было пусто, все попрятались. Валялась чья-то расческа и два разных шлепанца. Внезапно стало очень тихо.

Валентин перезаряжал ружье, не попадая патронами в стволы; я слышал, как он бесконечно повторяет начальные слова «Отче наш». Комар с улыбкой на губах присел за багажником «мерседеса» и разглядывал заусенцы на пальцах. Отец убитых мальчиков согнулся возле жены; она лежала в позе зародыша и крупно вздрагивала исцарапанными ногами.

— Победа, ребята? — Валентин сделал попытку подмигнуть; ему это не слишком хорошо удалось. — Как думаете, товарищ сержант, отогнали мы нечисть?

Я открыл рот и понял, что не в состоянии вымолвить ни слова. Гена Комаров улыбался, откинувшись спиной на бампер. В канаве рвало депутата Мартынюка.

— Отогнали, ипона мать! — нервным шепотом произнес Жан Сергеевич. — Повремени трошки флагом махать-то...

Я проследил за его остекленевшим взглядом и почувствовал, как впервые за последние двадцать лет мой мочевой пузырь норовит выйти из-под контроля.

Потому что со стороны Сосновой аллеи сквозь сад бежала блондинка в ночном халате, а за ней ломилась настоящая нечисть.