Хранителя памяти разбудило хлопанье драконьих крыльев.

Кристиан шевельнул рукой, но жена уже сама проснулась. За десятилетия, проведенные вместе с мужем в глуши, дочь Красной луны научилась предвидеть ближайшее будущее.

Болотный кот, чутко дремавший под лавкой, обнажил клыки. На стропилах под потолком захлопал крыльями мурманский летун, всполошились в корзине жабы-светляки. Проснулись даже охранные гадюки, спавшие в теплых гнездах под крыльцом. Вместе с хозяином всё в доме пришло в движение.

Дракон летел с юго-востока; он только что прорезал слой нижних дождевых туч и теперь постепенно снижался над озером. Обычный человек не сумел бы его ни увидеть, ни расслышать.

Хранитель памяти тяжело вздохнул. Жена погладила его по щеке.

– Лучше бы я не умел смотреть вперед.

Кристиан щелчком пальца зажег четыре свечи.

– Ты уверен, что это тот бурят, который спас президента?

– Да. Он несет дурные вести. И почти загнал змея. Приготовь ему баню.

Крылатый красавец, из породы зеленых байкальских, пробежался по мелководью, гася скорость распахнутыми крыльями, вздымая тучи холодных брызг, и упал, свесив набок раздвоенный черный язык. От чешуйчатой шкуры валил пар, отощавшие бока вздымались и опадали, обтягивая ребра.

Седое озеро Валдай нежилось в раннем утреннем тумане. После шума, поднятого змеем, несмело начали посвистывать птицы. В траве проснулись первые кузнечики. За полосой гальки, за некошеным лугом, тянулись к небу две струйки дыма. Восхитительно пахло русской баней, с другой стороны подкрадывались ароматы свежей копченой дичи и пышных блинов. Человек, прилетевший на драконе, разомкнул потрескавшиеся губы. Его гримаса мало походила на улыбку, и все же он именно улыбался.

Потому что его ждали баня и угощение, хотя хозяев заброшенного хутора никто не предупреждал о визите. Впрочем, хуторянина и не требовалось предупреждать: порой о событиях в мире он догадывался раньше, чем они происходили. Среди тех, кто раскачивает землю, Хранители памяти славились тем, что никогда не становились рабами минуты. Они умели жить в прошлом, настоящем и будущем. Единственное, чего требовали такие, как отшельник Кристиан, – это чтобы им дали спокойно созерцать в одиночестве.

Но сегодняшний гость имел основания потревожить покой Хранителя памяти.

Он с усилием вытащил ноги из седельных штанов, подобрал из тюка свои пожитки, карабин и произнес быструю молитву. Его фигуру облегала желтая монашеская ряса с капюшоном, хотя от желтого цвета мало что осталось. Поверх рясы гость валдайского хутора носил запашной куний полушубок. Его голова, когда-то гладко выбритая, заросла ежиком жестких, наполовину седых волос.

Мужчина со стоном отлепил от скуластого монгольского лица специальные полетные очки, попытался сплюнуть, но во рту не набралось слюны. С берега в озеро спускалась узкая дорожка мостков, а возле мостков лежало громадное, обтертое до блеска бревно. Мужчина выбрал цепь и привязал своего верного спутника к массивному стальному кольцу, обнимающему бревно.

Летучий змей вяло рыкнул у него за спиной. Он так устал, что даже не смог полностью выползти на берег, а только лупил хвостом по воде.

– Тихо, Весельчак, лежать, – повелительно прохрипел монах. – Отдыхай, я за тобой вернусь.

За время полета у него пропал голос.

Мужчина с карабином прошел по тропке к дому. Он трогал ладонью влажную траву и на ходу росой умывал лицо. У крыльца двухэтажного бревенчатого особняка гостя ждал хозяин. Хозяин был бос, в длинной белой рубахе ниже колен. Седую гриву он завязывал в косицу и переплетал цветными шнурами. Хозяин курил трубку, поглаживая по холке крупного болотного кота, перед его строгим, словно высеченным из мрамора лицом порхали несколько бабочек.

– Тепла тебе, брат Цырен, – сказал Качальщик.

– Тепла тебе, брат Кристиан, – кивнул гость.

Хранитель памяти раскрыл объятия. Кот недовольно заурчал, отступая назад, беспокоясь за своего нелюдимого хозяина. Ведь не так часто отшельник обнимался с пришлыми чужаками!

– Ты увидел меня во сне? – улыбнулся Цырен.

– Я слышал твою усталость. Ты почти загнал змея. Еще немного – и его сердце могло остановиться в полете. Вы могли разбиться, брат Цырен.

Еще два кота, недовольно урча, распушив шерсть, сужали круги вокруг гостя. Возле бани из конуры высунула нос громадная собака, помесь овчарки с волком, и сипло завыла. Ей ответил целый хор; гость так и не понял, псы это воют или волки.

Но он очень хорошо знал причину их тревоги.

Причина эта лежала у него в заплечном мешке.

– За последние сутки я отдыхал не больше часа…

– Баня ждет тебя, брат Цырен. Если ты позволишь, моя жена натрет тебя маслом, – словно не замечая беспокойства обученных животных, улыбался Кристиан. – Ты даже не представляешь, какое масло привез мне брат! Мертвого можно заставить плясать…

Цырен вздрогнул.

– Если ты так ждал меня, то, наверное?..

Но Кристиан не дал гостю закончить.

– Я слышал твою тревогу, но тревожишься не только ты, брат Цырен. Я рад тебе. Ответь мне сейчас только на один вопрос. Та вещь, которую я чую в твоем мешке…

– Сейчас он не опасен, брат Кристиан.

– Я не вижу, что это, но ты зря привез это сюда. Это не просто опасно, это смерть, которую нельзя остановить. Ты слышишь, как бесятся коты?

Болотные кошки шипели и кружили поблизости, не решаясь приближаться к гостю.

– Я не мог поступить иначе, – понурился монах. – Если бы я принес его в дацан, к почтенному боболаме, его бы отняли у меня. Никто не взялся бы помочь мне…

– И поэтому ты привез это сюда? – Кристиан отодвинулся на шаг.

– Вся моя надежда только на русских Хранителей, – поклонился дрожащий Цырен. – Если ты поможешь мне подчинить его силу…

– Я не пущу тебя с этим в дом. Положи это там, – отшельник указал на высокий плоский камень, одиноко торчащий на берегу. – Говорят, это основание столба Перуна, там твоей поклаже самое место. После поговорим.

Кристиан не подвел. Его молчаливая супруга натерла Цырена пахучим темным веществом, которое, правда, мало походило на масло. Цырен подумал было, что, если бы не любезность хозяина и не исключительная важность ситуации, он бы не стал натираться этой гадостью. Однако не прошло и получаса, как он с удивлением ощутил себя двадцатилетним юношей. Суставы больше не гудели от напряжения, мышцы не сводило, он мог пробежаться наперегонки с лошадью, он мог снова одолеть медведя…

– Ты уступишь мне рецепт своего волшебного масла? – спросил монах, пока отшельник помогал ему с бритьем головы.

– Это не мой секрет, – сухо рассмеялся Кристиан. – Это все Анна Четвертая, у нее спросишь…

Цырен вздохнул. Он неплохо знал старшую из семьи Анн, несколько лет назад избранную Мамой всего северного рода Хранителей. Старшая Мама русских Хранителей жила далеко отсюда, на северном краю земли, там она встречала новости, там она раздавала приказы, там она вела знаменитую Книгу. В Книгу заносилось всё, что приносили гости, все новости из лесных деревень Качальщиков, всё, что предрекали такие, как Кристиан, – Хранители памяти. Их предсказаний прочие колдуны ждали и побаивались. Когда-то, почти сорок лет назад, старый Валдис предсказал, что в Петербурге проснется в хрустальном гробу будущий губернатор Кузнец, прозванный в народе Проснувшимся Демоном. Все сбылось, и даже с лихвой. Ученый из Древнего мира проспал в замороженном газе больше ста двадцати лет, он пережил эпидемию, пережил близких и стал президентом.

Теперь, уже в который раз, президенту Кузнецу грозила серьезная беда. И эта беда, та, за которой гнался буддийский монах из Забайкалья, превосходила по размаху все предыдущие напасти.

Цырену казалось, что совсем недавно он был у Мамы Анны и привозил ей шкуру зайца – темный бурятский онгон, которым шаманы враждебных улусов намеревались погубить президента России. Темные шаманы засунули онгон под днище президентского вагона, но тогда Кузнеца удалось спасти. Однако Мама Анна тогда поступила умно, исключительно в интересах своих родичей, Качальщиков.

– Президенту Кузнецу нужна Сибирь? – спросила Анна. – Это его проблемы. Нас это не касается, лишь бы не строил там новых фабрик. Ты печешься о его благополучии, монах? Нас тоже беспокоит здоровье Кузнеца, он много сделал для Качальщиков. Но именно Качальщики сделали его президентом, или ты не слышал об этом, брат Цырен? Мы научили его подчинять лысых псов и прочую нечисть с пожарищ. Мы не можем защищать его вечно, а смерти его хотят слишком многие… Он сам ищет бед. Он хочет вывезти из Китая ампулы с Большой смертью, он хочет осушить вакциной Желтые болота. Мы поможем ему советом, снадобьями и волшебством, мы дадим ему коней и летучих змеев, но мы не дадим ему молодых Клинков, слишком много наших уже погибло…

Мама Анна поступила очень хитро. Она на словах поддержала усилия Петербурга, согласилась с планами президента по восстановлению Транссиба, но запретила русским Качальщикам участвовать в походе. Если ее внучка столь же добра, не видать Цырену рецепта масла как своих ушей. Можно даже не просить…

– Теперь говори, – дождавшись, когда гость, икнув, отложит ложку, Кристиан начал набивать трубку. – Ты пришел говорить о жене президента, так?

– О ней тоже, – Цырен с наслаждением втянул носом аромат жасминового чая.

Здесь было так покойно, так тихо, что хотелось остаться навсегда! На вечернем небосклоне зажглась первая звезда, озеро что-то непрерывно бормотало, словно шепталось с березками, мелкие твари шуршали под амбаром и на сеновале, мурлыкали басом болотные коты, с металлическим звуком царапая когтями пол. Иногда один из них беззвучно подбегал, опускал круглую полосатую морду и лизал хозяину руку. Подозрительного гостя полосатые охранники старались избегать. А хозяин дымил вкусным вишневым табаком и смотрел вдаль, на воду. В озере плескалась рыба, но здесь ее не ловили и к столу не подавали. Цырен слышал о вредных захоронениях, которые успели заложить бестолковые люди перед Большой смертью: много лет, благодаря разлившимся ядам, с востока к озеру вплотную прилегало Желтое болото. Это было небольшое совсем, можно сказать, хилое болото, но уже четвертое поколение Качальщиков не могло с ним справиться. Лесные чародеи, для которых плевым делом оказалось в свое время раскачать и утопить Москву, не могли справиться с каким-то болотом…

Поэтому Кристиан не ловил рыбу в озере.

Табак он курил очень дорогой, заморский, его специально посылал из Петербурга секретарь президента, Мишка Рубенс. Цырен подумал, что в чем-то Хранитель памяти похож на почтенного иркутского боболаму, но многое их разделяло, слишком многое…

– Тебе все известно о прошлом, брат Кристиан. А известно ли тебе, что Кузнец сейчас идет из Читы в Иркутск?

Хранитель поперхнулся табаком.

– Я сам провожал президента на юг, с его вонючими кораблями. Ради такого дела мы приплыли на катере по Неве, я чуть не задохнулся от смрада… По слухам, наши корабли в Италии одержали победу, президент сжег флот Карамаз-паши, но не возвращался. Цырен, мы бы знали первые о нем…

– Военные корабли ушли на юг, но ваш бывший ученик объявился в тайге. Я видел его след. Он в тайге, он идет к Иркутску.

– Видел ли ты его самого? – осторожно спросил Хранитель памяти. – Озерные колдуны умеют творить големов. Я слышал, что наши братья в храме Девяти сердец тоже научились выдувать живых кукол. Мир полон секретов, брат Цырен.

– Я видел его след. Китайские братья тоже были там… – Монах в деталях поведал хозяину заимки о железном смехе на заброшенных приисках, о курултае темных шаманов, где, по слухам, решено было оживить самого Тэмучина, и о встрече с китайскими Качальщиками на пепелище…

– Так, говоришь, этого самого Повара Хо сожгли как будто Плевком Сатаны? – помрачнел Кристиан.

– Сожгли весь двор, но это не оружие Хранителей силы. Всех людей и постройки уничтожили обычным огнем.

– И сняли с Повара Хо кожу, но ни кожи, ни тела вы не нашли?

– Да, брат Кристиан. Скорее всего, его унесли через зеркало.

– Зеркало, говоришь… – Хранитель памяти остервенело запыхтел, задымил трубкой. – Я тоже знаю место, где есть зеркало, очень похоже… Хотя туда давно никто не спускался. Может быть, давно ничего не осталось… Ты сам знаешь, что оно такое – это зеркало?

– Я слышал разное. Но не стал бы даже приближаться к нему.

– Иногда я вижу сны… – Кристиан щелкнул пальцами, разжигая огонь в трубке. – Иногда в снах такая сила, что я кричу, – и моя бедная жена льет на меня воду, чтобы разбудить. Иногда сны кажутся не страшными, но они такие глубокие, что можно вылить мне на голову ведро воды. Лить воду бесполезно, я все равно не проснусь, потому что в теле моем нет того, что обычно просыпается. Мое стареющее тело лежит на печи, а душа порхает вместе со стрекозами или с бабочками там, где еще нет людей. Или там, где их уже нет. Да, с бабочками…

– Я не всегда понимаю тебя, брат Кристиан, – Цырен постеснялся спросить, при чем тут зеркало.

– Порой я проживаю краткую жизнь стрекозы в дни, когда не было этого озера, не было этих лесов, здесь фыркали фонтаны горячей грязи, а стрекозы были размером с ворону. Это удел Хранителя памяти, и не надо завидовать нам. Нам все завидуют, даже братья Хранители. Это очень больно – целый день порхать стрекозой или бабочкой. Чтобы попасть в те дни, мне необходим чужой мозг, слабый, послушный, но обладающий поворотливым телом. Да, так я о стрекозах, точнее – о бабочках. Зеркало придумали бабочки.

– Прости, брат Кристиан, я, наверное, плохо тебя расслышал, – вежливо начал монах, но Качальщик его бесцеремонно перебил:

– Я сказал именно то, что хотел сказать, брат Цырен. Когда-то губернатор Кузнец часто приезжал ко мне погостить, послушать о жизни и рассказать о Большой смерти. Потом он стал президентом – и теперь все реже навещает меня. Он – единственный, кто хотел услышать о разумных, которые жили до людей.

– До того, как был сотворен мир? – уточнил Цырен.

– Мир был всегда, – отмахнулся отшельник. – Я говорил Кузнецу о гигантских бабочках, они управляли землей задолго до людей. Двести тысяч лет назад или сто тысяч, не знаю… Я не умею считать эпохи, которые пролетаю во сне. Это слишком больно. Бабочки управляли миром не так, как мы. Мы ничего не умеем, брат Цырен, и люди, жившие до Большой смерти, ничего не умели, по сравнению с бабочками. До них были и другие, но мы сейчас говорим о зеркале. Бабочки появились на планете – и принесли зеркала. Зеркала – это двери, брат Цырен, но бабочки не пользовались ими. Я сам многого не понимаю, там слишком ярко всё, и слишком сложно глядеть на мир глазами стрекозы…

– Двери, брат Кристиан? Куда ведет эта дверь?

– Неизвестно. Вероятно, вместе с нами вокруг Солнца кружатся иные миры, но там невозможно прожить долго. Там воздух убивает за несколько дней. Вероятно также, что бабочки забыли на нашей планете несколько зеркал. Или потеряли их нарочно, все равно никто не умеет ими пользоваться. По крайней мере с нашей стороны…

Кристиан помолчал, обдумывая что-то свое.

– И ты считаешь, что Кузнеца могли провести внутри зеркала, из Италии к вам, в Сибирь?!.. Но зачем?!

– Он не один, брат Кристиан. С ним очень странная компания. Старик, совсем древний старик, судя по следам, которые я прочел. С ним молодая девушка, крепкая, как медведь. И с ним дикарь, вроде ваших рабов, которых вы набираете на болотах.

– И все вместе они на древней машине?

– Да, брат Кристиан.

Хранитель памяти потер лоб, вскочил и заходил по веранде.

– Ты уверен, что этот ваш… бурхан, амулет… что им хотят убить жену президента?

– Вряд ли убить. Тот, кто это сделал, рассчитал хитрее. Бурхан Сивого быка способен переродить плод в животе беременной женщины.

– Что?! – Отшельник не донес до губ пиалу с чаем. – Зачем твоим черным шаманам это нужно?

– Если жена Белого царя беременна, то Сивый бык может превратить ее ребенка в скользкую ядовитую змею. Достаточно его повесить в доме.

Кристиан выплюнул чай и налил себе водки.

– Темные шаманы не хотят, чтобы родился наследник, – продолжал монах. – Старший сын президента – славный парень, но слишком мягкий.

– Наследник? Какой еще наследник? – Качальщик на секунду потерял контроль над своим лицом. – О чем это ты говоришь, брат Цырен?!

– Брат Кристиан, мне горько, что ты пытаешься хитрить со мной, – грустно заметил бурят. – В нашем дацане известно, что Хранители памяти и многие другие Качальщики не разделяют взглядов вашей Мамы Анны. Вы хотели бы, чтобы президент Кузнец стал эзен цаган ханом – Белым хозяином над Россией.

Кристиан походил из угла в угол, посмотрел искоса.

– Этого хотят не только Хранители, брат Цырен. Людям надоели перемены…

– Если змей родится, он не успокоится. Он убьет всех вокруг, он заберет себе силу своего отца. Поверь мне, брат Кристиан, это страшнее, чем дюжина Пустотелых ведьм.

– Что у тебя в мешке, брат Цырен?

– Это другой онгон, вместилище Желтого леопарда. Я забрал его в доме убитого Повара Хо. Повара Хо и всех его людей растерзал человек, вобравший в себя дух Сивого быка. Возможно, он уже в Петербурге. Если его не остановить…

– Я понял, – ровным голосом перебил отшельник. – Насколько это опасно – то, что ты задумал?

– Опасность в том, что я не умею вернуться назад, – Цырен облизнул пересохшие губы. – Это одна из запретных практик. Я уже говорил. В дацане меня убьют мои же товарищи. Мой отец был темным шаманом, служил на две стороны. Он научил меня… Ты мудрый человек, брат Кристиан, ты должен понять – это не только беда президента и его семьи. Я нашел того, в кого вселился бурхан… – монах шептал, наклонившись через стол к собеседнику, языки пламени от свечей ложились, как от ветра. – Это был сильный шаман, тоже служивший на две стороны, очень редкий и очень сильный шаман. Его заманили в нижний мир, прямо во время праздничного камлания, его убили и оживили, но оживили уже мертвым. Такое колдовство неподвластно людям, брат Кристиан. Тэмучин – это плохо, но гораздо страшнее то, что хочет прорваться в наш мир снизу…

– А я смогу принять в себя духа? – приподнял бровь Хранитель памяти.

– Ты не вместишь, брат Кристиан. Леопард разорвет тебя изнутри.

– Чем же я могу помочь?

– Скажи мне, брат Кристиан, – вопросом на вопрос ответил бурят. – Русские Качальщики пойдут с тобой защищать жену Белого царя?

– Скажи мне, брат Цырен, – в свою очередь переспросил отшельник. – Если разбудят этого вашего Тэмучина, буряты выступят на его стороне или будут защищать русских?

– Если Истребителя разбудят, огонь пойдет гулять по всей земле, – очень тихо ответил Цырен.

– Ну хорошо, – хлопнул по столу отшельник. – Во имя равновесия! Я уговорю братьев, мы полетим в Петербург вместе.

– У меня одна просьба, брат Кристиан, – криво улыбнулся монах. – Если я не смогу вернуться, убейте меня.