25

О ТАЙНЕ БАНКОВСКИХ ВКЛАДОВ

– Как зовут этого подонка?

– Доктор Ланье. Доктор Ланье Третий, с вашего позволения,

– Поднимите его и усадите, пока он нам тут не испортил воздух. Герр Богль, я полагаю, что с моим немецким они не справятся. Вы не согласитесь переводить?

– Почту за честь, мой президент.

– Первым делом переведите им: мы реквизируем все дирижабли.

Коваль выглянул в высокое стрельчатое окошко. Ему очень нравился этот уютный город. Но еще больше ему нравилось то, что он видел под гранитными брусками мостовых.

Много любопытного. И этим любопытным следовало честно поделиться.

– Доктор Ланье говорит, что это невозможно. Дирижабли обеспечивают почтовую и пассажирскую связь с Миланом, Берном, Цюрихом…

– Раньше поддерживали. До того, как Швейцария вступила в войну.

Доктор Ланье Третий остолбенел. По залу прокатился изумленный ропот. Двоих особо энергичных депутатов городского собрания русские гвардейцы успокоили прикладами.

– Но… Швейцария не вступала ни в какую войну. Вероятно, вам неизвестно, но Швейцария никогда…

– Мне всё известно, – отрубил Коваль. – На сей раз у Швейцарии нет выхода. Спешу вас обрадовать, вы только что стали членом большой дружной семьи. Вам придется вступить в коалицию, хотите вы этого или нет!

– Но… это произвол, – побледнел доктор Ланье. От возмущения у него перекосило на носу очки, задергался левый глаз, а из петлицы выпала гвоздичка. Доктор наклонился, чтобы ее поднять, но два огромных русских солдата насильно запихнули его в кресло.

– Слушайте меня внимательно и не перебивайте, – Артур распахнул окно, с наслаждением вдохнул цветочные ароматы. – Вы соберете ваше городское правительство. Немедленно. И объявите им, что великая Швейцария присоединилась к коалиции дружеских стран в борьбе с общим врагом. Для того чтобы ваша речь звучала убедительнее, я пошлю с вами герра Богля и несколько танков. Мы расставим их напротив окон, вы не возражаете?

Доктор Ланье уронил на пол очки. Но наклоняться за ними не посмел.

– Слушайте дальше. Магистрат немедленно примет следующие решения. Первое – вводится комендантский час, круглосуточно. Все жители остаются в домах, никто не покидает Лозанну до особого распоряжения. Попытка покинуть город приравнивается к предательству в пользу турок.

– В пользу кого?! – подался вперед Ланье – и тут же получил пудовым кулачищем в челюсть.

– Повторяю последний раз: каждый, кто совершит попытку покинуть город, будет расстрелян на месте как турецкий шпион. Второе. Лозанна с радостью передает, а союзное командование с радостью принимает в дар весь действующий наземный, воздушный и речной транспорт. Да, речной тоже. Не беспокойтесь, мы найдем способ его вывезти и по суше. Далее. Всё оружие, находящееся в личном и общественном пользовании, и все боеприпасы. Если после сдачи оружия у кого-то будет найден хоть один ствол, это также будет считаться изменой. Следующее… – Артур прошелся вдоль рядов, вглядываясь в перекошенные от страха, словно запавшие физиономии правителей кантона. – Дальше. Сегодня. Сейчас. Прямо после нашего заседания добросовестные банкиры добровольно сдают в казну союзных войск все банковские ценности, хранящиеся в металлах и камнях… Что-то непонятно? Или уважаемый герр Богль неточно перевел?

Первый шквал урагана, которого Артур ждал уже давно, пронесся по рядам.

– Это грабеж! Насилие!

– У нас нет никакого золота и камней!

– Как интересно, – всплеснул руками президент. – А куда же вы дели то, что хранили в ваших банках люди до Большой смерти? Вы можете обмануть кого угодно, господа хорошие, но не меня. И знаете, почему вам не удастся меня обдурить? – Он нарочито медленно и свирепо оглядел зал, заглядывая каждому в зрачки. – Потому что меня зовут Проснувшийся Демон. Я помню жизнь до Большой смерти. Вы захапали миллиарды в золоте и валюте и не торопитесь отдавать назад, верно?.. Что такое?

– Герр президент, этот толстяк что-то хочет сказать.

– Я… Вы… – заикаясь, начал жирный тип в меховой безрукавке. В пухлых ручках он мял бархатную шляпу с пером. – Вы не совсем верно… э-э-э… осведомлены. Мы давно ничего не прячем. Мы ведем банковские операции, и не только внутри страны. Мы торгуем с итальянцами, с австрийцами и со свободными кантонами. Уже тридцать девять лет мы обеспечиваем золотом четыре биржи, в том числе и в Британии…

– Не сомневайтесь, у них деньгами набиты подвалы, – злорадно вставил Паунти. – На прошлой сессии лондонской биржи они обвалили нам фунт на десять пунктов против их невнятной валюты! Это государство менял и ростовщиков, вечная гавань проходимцев!

– Давно следовало пощипать разбойников, – важно кивнул полковой архимандрит, прибывший с чудотворной иконой на броне головного танка.

– Вот и прекрасно, – хлопнул в ладоши Коваль. – Тем проще вам будет восполнить потери. Предупреждаю вас, господа. Лучше сдать ценности честно и полностью, иначе я иду искать…

Лозанна…

Это было красиво. Прямо за чистенькой площадью, выложенной брусчаткой, за клумбами с яркими пионами висели четыре дирижабля. Весело раскрашенные, вымытые, они надежно крепились у причальных штанг. Внизу в идеальном порядке были разложены балластные мешки, канатные бухты, бочки с горючим и тюки, приготовленные к отправке. Поблизости, под навесом, в сложенном виде хранились под охраной еще несколько воздушных судов. Под другим навесом располагалась почтовая база. Там, в таком же идеальном порядке, принимали грузы со стареньких автомобилей, взвешивали и отправляли пока на дальние полки.

Потому что полетов пока не предвиделось. И вместо клерков на постах стояли русские и польские солдаты. В два часа ночи по местному времени войска коалиции окружили Лозанну, в три ночи передовые отряды практически без боя заняли главные болевые точки – магистрат, почту, гавань, вокзалы и казармы «меховых шапок». Артур почти не участвовал в штурме, штурма как такового и не было. Несколько выстрелов – не в счет. К шести утра, когда хозяйки погнали коров на пастбища, курьеры с кисточками и клеем уже развесили по всем площадям приказы коменданта, а к семи всех членов городского правления вежливо извлекли из постелей и доставили в ратушу.

Первые минуты они кричали и размахивали руками. Они пытались вскочить и куда-то бежать, но несколько зуботычин быстро привели их в норму. Они демонстративно не желали вести переговоры, а капитан «меховых шапок», лучших горных стрелков, даже кинулся с кулаками на охрану.

Пришлось провести несколько показательных упражнений. Артур приказал привести прямо в зал заседаний шестерых пойманных партизан. Это были деревенские жители, нападавшие на обозы русской армии и взятые в плен фон Борком еще раньше, на пути в Геную.

Их показательно расстреляли на виду у парламентариев и городских чиновников. Капитан стрелков больше не высовывался, утирал на заднем ряду разбитую в кровь физиономию и помалкивал.

– Гордая свободная Швейцария не желает оставаться в стороне, когда лучшие сыны Европы гибнут в схватках с кровожадным врагом, – вещал с амвона местный священник. Его трясущиеся руки нервно сжимали трактат, который только что сочинил германский епископ, посланный генералом Борком.

Прихожан собралось на удивление много. С тоскливыми физиономиями они вслушивались в страшные слова и готовились к худшему. Они жались друг к другу, как овечки перед бурей, и поглядывали на двери, возле которых с шашками наголо дежурили бородатые казаки.

Город Лозанна почти добровольно вступил в коалицию воюющих держав.

Артур немножко понаблюдал за растерянными гражданами в храме, затем с удовольствием закусил горячими булочками с джемом – и вышел на площадь. Арестованных чиновников и банкиров вывели заранее и, по приказу президента, разделили. Чтобы они не могли договориться между собой. Сорок семь человек ожидали своей участи в тесных комнатушках городской управы, вдвое больше было взято в заложники вместе с семьями. Всех предупредили, что единственный выстрел партизан или попытка воспротивиться приказам коменданта приведут моментально к самым трагическим последствиям.

К расстрелу членов семей.

Снизу к площади с грохотом приближалась танковая колонна. Мамаши хватали детей, крестясь, запирали ставни, опускали жалюзи. Мужчины спасали с тротуаров скамейки, табуреты и верстаки, на которых занимались своим нехитрым ремеслом. Танковая колонна с лязгом вползла на площадь, почти не причинив вреда. От запаха солярки у Артура запершило в горле. Однако он улыбался, наблюдая, как с головной машины капитан руководит перестроениями. Этот маленький устрашающий парад был задуман заранее. Несговорчивая городская власть должна была убедиться, что проклятые русские никуда не уйдут. А если их требования не выполнить они вообще застрянут тут навсегда.

Депутаты городского парламента, заседавшие с раннего утра, вскочили на ноги, ринулись к окнам и замерли в ужасе. Коваль снизу помахал им ручкой.

– Капитан, разверните две башни в сторону этих милых окошек… Ну что, господа? Я призывал вас добровольно внести средства в казну кампании. Теперь – кто не спрятался, я не виноват. Идем искать вместе. Больше предложений не будет. Капитан, давайте первых трех сюда, мы пройдемся до банка…

– Но… послушайте! – заблеял плотный осанистый мужчина, как потом выяснилось – хозяин трех продуктовых лавок и подпольный банкир. – Давайте рассуждать не как дикари. Сколько вам нужно? Быть может, мы лучше внесем свою долю натуральным продуктом? Ведь даже золото и серебро имеют хождение далеко не везде. Вы можете купить на унцию золота в Цюрихе мешок пшеницы, а где-нибудь в Хорватии вам уже дадут в два раза меньше. Ведь вы собираетесь двигаться на восток, в сторону Стамбула? Откуда вам известно, что там произойдет с ценностями?

– Ценности отправятся в Петербург, Лондон и Берлин для покрытия огромных текущих расходов, которые несут наши правительства, – вежливо улыбнулся Артур. – Там им не грозит девальвация, можете не беспокоиться. Ведите нас к городскому банку, живо!

– Но… там пусто, – затряс седой головой один из лидеров магистрата, элегантный старик в черном камзоле, с серебряной бляхой на груди. – Если вы имеете в виду городской филиал центрального банка, который существовал до катастрофы, то там – пустота. Все бумаги сгорели еще в прошлом веке, а ценности растащили разбойники. Вы увидите – они сломали двери и даже вывернули балки перекрытий. Очевидно, они полагали, что…

– Заткните ему рот, – поморщился президент. – Мешает мне работать.

Он уже увидел то, что искал. На развилке улочек Артур опустился на колени и положил ладони на прохладный камень. Ползший следом паровой броневик замер. Из-под его капота струйками вырывался пар. Из кабины стрелка за президентом с восхищением наблюдал экипаж. По-видимому, они давно считали своего некоронованного царя кем-то вроде бога. Вот сейчас он готовился извлечь деньги прямо из земли, разве это не чудесное волшебство?

Конвойные оцепили улицу. Ввиду того, что командир президентской сотни Карамаз был временно прикомандирован к раненому адмиралу Орландо, охраной Артура заведовал фон Богль. От бдительного германца ничто не ускользало. Прежде чем Артур поднялся с колен и направился к заколоченным дверям бывшего банка, гвардейцы успели дать несколько предупредительных выстрелов по окнам верхних этажей. Ставни тут же захлопнулись. Фон Богль этим не удовольствовался, он приказал проверить лестницы и подъезды.

Конвойные взломали двери в четырех квартирах, выволокли на улицу излишне любопытных обитателей. Двое мужчин оказали вооруженное сопротивление, их застрелили на месте.

Несмотря на вялое брюзжание чиновников, польские саперы шустро выломали двери и протащили в запертый банк переносные лампы. Перед президентом внутрь нырнули Дед Савва с двумя лысыми булями на поводках и дюжина преданных телохранителей. В банке никто не жил, наверное, его просторные офисы сложно было превратить в комфортное жилье. Кроме того, судя по количеству заброшенных домов на окраинах, в Лозанне не набиралось и четверти от прежнего населения.

Большая смерть и здесь прокатилась тяжелыми жерновами.

Коваль прошелся по сгнившему, расползающемуся ковролину первого этажа. Гвардейцы почтительно сопели в конце коридора. Здесь разило плесенью, на стенах, среди потеков жидких обоев, до сих пор косо висели промокшие графики и рекламные буклеты.

– Герр Богль, спросите у этого кадра, они что, сюда вообще не заходят?

Швейцарец быстро залопотал в ответ, Артур снова не понял ни слова.

– Мой президент, он говорит, что полтора столетия существует поверье. Считается, что там, где хранились ценности прежнего мира, – там хранилось и зло, открывшее путь для Большой смерти. Уже полтора столетия они входят в хранилища зла только группами и только со священником во главе. Здесь нечисто…

– Что ж, он по-своему прав, – пробурчал Коваль, рассматривая чей-то разобранный на части скелет. – Эй, посветите мне! Не сюда, дальше, здесь лестница должна быть вниз.

– Здесь нет лестницы, ваше высокопревосходительство.

– Если я сказал – значит, есть! – рассмеялся Коваль. Его новое удивительное зрение нравилось ему все больше. – Живо сюда, двигайте эти шкафы с макулатурой. Они и так на труху похожи…

– Доктор Ланье говорит, что здесь десять раз все обыскали. Никаких скрытых комнат нет.

– Ага! Стало быть, все же обыскивали? – хлопнул в ладоши Коваль. – Чего ж мне лапшу вешаете, что только по праздникам и только с попом сюда забредаете, а?!

Солдаты с немалым трудом оторвали прибитые к стене стеллажи. Затем по приказу Артура принялись взламывать панели стенового покрытия. За вторым слоем набухших от сырости панелей обнаружилась стальная стена. Доктор Ланье занервничал, когда саперы ломами и фомками вскрыли первые сантиметры ржавого шва. Его седой приятель с серебряной бляхой продолжал гнусавить свое – о пустой казне, доставшейся в наследство от мрачного империалистического прошлого.

– Взрывайте, – приказал Артур.

Саперы немножко перестарались. От взрыва вылетели окна в соседних зданиях, отвалившимся куском лепнины ранило двоих солдат, и обвалился потолок в коридоре.

Зато обнаружилась лестница вниз.

…Полуметровой толщины дверь поползла в сторону. Офицеры союзных войск заахали, засвистели, как дети. Никто из них не представлял, сколько драгоценностей может храниться в отдельно взятом подвале. Оба директора банка рыдали, не скрывая слез.

– Клянусь здоровьем детей, – причитал доктор Ланье. – Мы понятия не имели, что тут такое…

– Вот ведь жадюги, – озорно рассмеялся молоденький польский солдатик-сапер. – Может, завтра им помирать, а они сегодня удавиться готовы!

В подземное хранилище, во избежание неприятных сюрпризов, вначале пустили булей. Затем к дверям подтянулась вереница телег, экспроприированных у местного населения. Артур приказал грузить каждый предмет отдельно, непременно пропустив его через весы, и сразу же – пломбировать. Отдельно – слитки высшей пробы, отдельно – монеты разных номиналов, серебро же откладывать на другие телеги. Сложнее стало, когда в нижнем хранилище, за второй дверью, обнаружили секции с драгоценными камнями.

В камнях никто не разбирался. Похоже, что в них не особо разбирались и сами банкиры, потому что в блок долгие годы никто не входил. К вечеру работу завершили. Самую большую залу от пола до потолка занимали аккуратно сложенные пачки бумажных денег. Здесь были франки и фунты, доллары и йены, но больше всего – евро.

Сотни миллионов евро.

Артур покружил немного по прохладным темным помещениям. Здесь не было крыс, сюда не попадали вода и насекомые. Здесь замерло время.

Сотни миллионов евро, годных лишь в топку.

– Что скажете, мистер президент? – В дверях хранилища озирался Паунти.

– Тут ваши выборы в палату лордов, – Коваль постучал по пирамиде золотых слитков. – А тут… ваши наемники и средства на скупку акций, – он постучал по другой пирамиде.

– А там? – Дэвид озабоченно указал на приотворенную дверь следующего хранилища. В соседней зале стеллажи были забиты слитками до потолка, по самым грубым прикидкам – не меньше четырех тонн чистого желтого металла.

– А это – мое, – широко улыбнулся Коваль. – На покупку ваших железных дорог. Да и рыболовный флот мне тоже нравится.

Паунти побледнел сквозь загар. Открыл рот и снова закрыл.

– Ась? Не слышу, – Артур приложил ладонь к уху. – Или вы передумали, мистер будущий премьер-министр? Если передумали, так сразу и скажите.

– Не… не передумал, – пробубнил бывший химик и будущий премьер-министр. – Но… мы так не договаривались.

– Мистер Паунти, – Артур притянул старинного коллегу за пуговицу. – Открою вам тайну. Россия войну еще и не начинала. Крепко подумайте, нужен ли вам такой соперник, как мы.

 

26

МАЛЫЙ КРУГ

– Господин вице-президент, разрешите доложить, все собрались! – Дежурный офицер вытянулся у входа, затаив дыхание.

Старый Рубенс кивнул секретарю. Миша Рубенс вытащил из пишущей машинки последний лист, аккуратно запер в сейф печати и передал дежурному офицеру ключи. На ходу застегивая китель, вице-президент размашисто шагал по ковру в сторону зала заседаний и размышлял, отчего у него такое поганое настроение. Он миновал гостиную, где суетились официанты и поварята, надраивали хрусталь для праздничного ужина, миновал каморку караульных, клетку с булями, кухню, душевую… В тамбуре лейтенант заранее взял на караул.

Почему-то Рубенс не испытывал радости от предстоящего собрания. И совсем не радовала колоссальная проделанная работа. Он помедлил в коридоре у последнего, приоткрытого окошка. Остальные окна были наглухо задраены.

Две шеренги часовых отделяли ряд автомобилей и парадное крыльцо Зимнего от мостовой; в густом мокром тумане скрытые плащами фигуры гвардейцев казались окостеневшими призраками, выходцами с того света. Рубенс жадно вдохнул вечернюю сырость. С причала доносились крики грузчиков.

– Подтянись, ребята!!

– Снаряды зенитные, тридцать один ящик!

– Вижу тридцать один, загружай!

– Орудие безоткатное, доставлено в чехле… Господин лейтенант, чехол сымать? Марку-то не видно…

– Я тебе башку сниму, дубина! Сказано – что под пломбой, не сметь касаться! В трибунал захотел?!.. Вот то-то… Вижу орудие, закатывай…

– Поднажми, а ну поднажали, братцы! – Свора голых до пояса солдат втягивали на набережную упирающихся коров.

– Господин лейтенант, а как считать? Живым весом, через весы?

– По головам скотину считают, дурья башка!

– А как по головам? Уже запихнули в фургоны без счета!

– Вот и полезай за ними! Ошибешься – капитан шкуру снимет!

Город вздрогнул, под ногами прокатилось эхо артиллерийского разрыва. Пушка на Петропавловской крепости отбила шесть вечера. Рубенс бросил взгляд на часы, лишний раз убедился в пунктуальности министра транспорта. Минута в минуту, ровно в шесть к Зимнему подкатил знакомый открытый паровик. На Дворцовом мосту по свежим рельсам пыхтел маневровый паровозик, подтягивая крытые платформы для перевозки скота.

Вице-президент и губернатор Петербурга обтер с лица дождевые капли, последний раз глянул в зеркало в приемной, все ли в порядке. Внешне все было в порядке, насколько это возможно после двух недель бешеной беготни, – как и прежде, подтянутая фигура, плечи немного сутулятся, но живота нет, специально сшитая форма сидит идеально… Зато мешки под глазами. Да и сами глаза, точно ввалились, или это только кажется…

Он коротко кивнул адъютантам, замершим в тамбуре. Здесь тонко пахло дорогим табаком, новомодным вишневым одеколоном и промасленной кожей. Штабной проходной зал Мишка Рубенс отделал зеленым сукном, на полах расстелил ковры зеленой расцветки, видимо, в тон большому бильярду, установленному в курительной. Вице-президента встретили бурление голосов и душная натопленная атмосфера. Жара вызвала у Рубенса очередной приступ озноба.

Чиновники вскочили. Губернатор не предложил садиться, нарочно выдержал минуту, поздоровался за руку с каждым из членов Малого круга. Здороваясь, заглядывал в глаза, затем как бы невзначай ощупывал взглядом фигуру человека, показательно задерживался, если что-то не устраивало. Спину держал прямо, глаза слегка навыкате, уголки губ приподняты. Накладная, приветственно-грозная личина, итог многолетних тренингов.

«Они трусят, трусят, как и прежде, – подумал Рубенс-старший. – Годами вкалывают бок о бок, острят за спиной, но лицом к лицу трусят… Может, оттого мне и худо? С Качальщиками было проще рядиться, никто не лизал сапоги, потому что в лесу не ценят власть…»

Эрмитаж снова вздрогнул, на сей раз рвануло далеко, в карьерах. На длинном овальном столе звякнули пустые стаканы. Члены Малого круга были прекрасно осведомлены, что вице-президент презирает любые пироги и прочие чаепития на рабочем месте. А уж дождаться от него приглашения на рюмку чего покрепче – это и вовсе случай редкий, разве что по большим праздникам.

Кое-кто из высших чиновников с интересом поглядывал на одну из восстановленных диковинок древнего мира – морозильник, по слухам, набитый закусками и первоклассной водкой. Вице-президент собирался именины праздновать, только вот невесел очень, да оно и понятно – разгильдяйство, воровство на каждом шагу. Каких-то два часа назад весь Николаевский вокзал был свидетелем, как Рубенс отчитал начальника охраны складов за пьяного солдатика. Лично ведь не поленился в темноте по всем постам складским пробежаться, даром что «папой» столько лет кличут, черт эдакий! Не забыли в городе, кто самым крутым папой был, и двадцать лет назад, и теперь…

Бесшумно проскочил, с двумя псами и четверкой чингисов, те-то завсегда как призраки бродят, глазами дикими ворочают, нелюди… Лично проскочил, под дождем, и сыскал-таки сторожа под мухой. В три минуты и солдатика, и сержанта его, и командира роты – под трибунал, и хоть бы кто пискнул! Начальника охраны понизил, жалованье сократил, а начальника вокзала из постели выдернул, когда проведал, что тот дома, а не на службе. Вот потеха была для сотен служивых, когда начальника вокзала в кителе поверх исподнего на моторе приволокли. Вице-президент ему даже не сказал ничего, поглядел только глазами своими бешеными, как он глядеть умеет, тот наземь и повалился, толстобрюхий…

«Вот за то чернь и готова за Рубенса умирать, за то они его почти богом и считают, что до седин дожил, а до сих пор готов их портянки проверять, не урезал ли кто солдатика в масле! – тихонько говорили друг другу сытые клерки, вздрагивая в предвкушении разноса. – А начальник вокзала, тоже хорош гусь, знал ведь, что три эшелона разом грузятся, что сегодня в ночь отправка, знал, что папа никому поблажек не дает, как мог вокзал оставить?..»

Тяжеленько им приходилось, чинушам, их никто ведь не жаловал: ни чернь, ни высшее начальство…

На мосту паровик протяжно свистнул, в ответ ему, будто почуяв долгую дорогу, хором заржали лошади. На мощеном участке набережной, заглушая грохот погрузки, дробно зацокали подковы. Конюхи заводили десятки лошадей по деревянным настилам на баржу, перекликались, сверяли клейма.

– Прошу садиться, – Рубенс опустился в императорское кресло. – Совещание объявляю открытым.

Следуя инструкциям, разработанным на время боевых действий Службой протокола, Малый круг министров никогда не собирался в одном и том же месте, и никогда секретарь Военного совета не оповещал высших чиновников заранее. Президент Кузнец давно оставил идею вернуть в обиход древнюю чиновничью терминологию. С большим скрипом старшины палат позволили называть себя министрами, но Малый круг так и не стал правительством.

Порой у Рубенса возникало ощущение, словно и он сам, и громадная аморфная держава балансируют на острой грани над пропастью под названием «варварство», и что масса державы неминуемо, по законам физики, тянет ее вниз. Туда, где проще и грязнее, туда, где не вытирают обувь, не меняют постельное белье, где школу заменяет косьба, а все книги умещаются в келейке священника…

Поочередно обходя с протянутой рукой строй высших управленцев, Рубенс вспоминал старого книжника Лёву Свирского и его хитроумные выводы о всплесках колдовских сил в зависимости от численности населения страны.

«Чем черт не шутит? – думал вице-президент, умащиваясь в парадном кресле с двуглавым орлом над головой. – Судя по книгам, за пару лет население планеты сократилось в сто раз. Нас стало в сто раз меньше, чем было до Большой смерти. Ведуны, нечисть, пожарища – это лишь внешняя грань. Кто поручится, что славянская душа не возвращается к языческим истокам? Вон, и Кузнец об этом говорил. Сама собой возвращается, без дополнительных толчков, всего лишь в результате сокращения народонаселения…

И не потому ли так тяжело патриарху? Мы строим храмы, чиним соборы, льем колокола – а народ не верит. То есть верит, и крестится, и службы посещает, но совсем не так охотно, как следовало бы ожидать. Может быть, стоило пойти на конфликт, на массовую резню, к которой меня так яростно подталкивали соборники, – вышвырнуть из городов все «левые» конфессии? Пока Артур на войне, жаловаться подлецам жирным некому, всех бы переловил да выселил… Соборники, вне сомнения, тепло устроились, сами призвать народ к бунтам боятся, бьют исподтишка, раскачивают лодку снизу. Они так и не простили нам смену патриарха и налог на церковные делишки…»

– Министр связи, – вызвал первого по списку секретарь.

Заслушали молча, почти всё одобрено и проверено раньше. Заработала устойчиво телефонная линия с Новгородом, почти дотянули до Перми, но закончился провод, и нужны еще столбы. Тысячу столбов уже подвозят, коммутатор монтируют финские инженеры… В Царицине бунтуют, напали на связной вагон, ограбили, потому прервалось сообщение… Налажено производство телефонных аппаратов, с фанфарами завод открыли, пополам деньги бумажников и правительства. Как и обещался министр, к новому году в столице пять тысяч номеров заработало, уже в частном владении, а государственные учреждения телефонизированы все… Столько-то надо денег на обучение инженеров, на закупки, на ремонт…

Деньги. Деньги. Деньги.

Вздыхали, маялись члены Малого круга, прибитые вечными сквозняками в казначействе. Уж больно споро тратилось то, что в тяжких трудах столица завоевывала. И вроде всё неплохо, войну вон как деньгами обеспечили, сыт солдат, оружием снабжен и одет, обозы роскошные в город ползут, день и ночь стройка, а вот поди ж ты, не сидится Кузнецу спокойно, поход на восток еще затеять мнит. Деньжищ-то сколько надо…

– Министр транспорта, пожалуйста!

И понеслось… Рубенс помечал в блокноте, вытаскивал начальников поочередно, краем глаза следил за ходиками, слал записки секретарю.

…Четыреста грузовиков спущено с конвейера в Нижнем, закуплены сразу же для армии, оборудованы броней, пулеметами… Совместно с британцами купеческая группа открыла в Пензе завод мотоколясок, но у них проблемы с энергией, нужен уголь постоянно… Ждановская верфь заработала в полную силу, раз в неделю спускает на воду отремонтированную баржу. Акции ее выпущены в свободное обращение, иноземцы на Бирже бесятся от того, что им не положено больше двадцати пяти процентов в русских заводах…

– Министр сельского хозяйства.

Поднялся Кирилл Лопата, неуклюжий, заросший, жутко стесняющийся новой полувоенной формы, введенной президентом для обязательного ношения.

«Вредная скотина, так и не научился мыть голову, разит, как от пса, – брезгливо отметил про себя Рубенс, внешне показывая крайнюю заинтересованность. – Впрочем, скотина дельная, ковбоям спуску не дает, что бы без него делали…»

– …Подсолнечника снимем пятьдесят тысяч тонн, не меньше… Свеклы шестьдесят тысяч тонн наберется, тут скупим на корню, поскольку второй завод сахарный к маю в Орле пустим, и еще два в Саратове уже работают, на украинском сырье пока… По мясу ситуация обнадеживает. Если такой же забой вести не будем, как в прошлом году, для военной кампании, то примерно восемнадцать тысяч тонн… Так, на правом берегу Невы ферму куриную наконец запустили, на сорок тысяч мясного поголовья, продают норвегам уже…

Поднял руку старшина Счетной палаты.

– Это то, что ковбои заявляют к продаже, или общий прогноз?

– Это только хозяйствами заявлено, мы закрома больше не шерстим… – хмыкнул министр. – Хотя кое-где пошерстить бы следовало… В Липецке консервный завод запущен, правда, с опозданием в месяц, но птицу уже крутит… Зерна засеем из расчету такого, чтоб мильена три тонн собрать, это не включая за Уралом пару губерний, там клерков из Учетной палаты в том месяце опять потрепали…

– Список областей, где потрепали? – перебил вице-президент, одними глазами скомандовал младшему Рубенсу. Тот моментально кивнул, занося в блокнот беззвучное распоряжение. – Где этот список? Вы передали в ведомство господина Борка?

– Я… это… – напрягся Лопата, стараясь избежать режущего взгляда папы. – Все сделано, докладную составили, только ходу пока не дал… Неясно, на кого вину возлагать, губернаторы-то лбом стучат, что невиновны. Разбойничают там много, а власть-то крепкая, сам знаешь… знаете.

Лопата проклинал себя, что опять запамятовал категорическое требование новейшей инструкции по этикету: в официальной обстановке обращаться следовало ко всем исключительно на «вы». А Рубенс разглядывал графин с квасом и вспоминал последнюю служебную записку Тайного трибунала, где агентами Борка четко указывалось, скольких дружков среди ковбоев укрывает министр от обязательного продналога и сколько он на этом имеет. Кирилла Лопату можно было бы давно привлечь и посадить, если бы не очевидные выгоды от его работы на своем посту…

Лучшего агрария и одновременно организатора не сыскать, столичный губернатор вполне отдавал себе в этом отчет. Несмотря на регулярные доносы о вопиющих нарушениях, несмотря на периодические голодные бунты и нечестно нарезанные наделы. Зато Кирилл Лопата обеспечил провиантом летнюю кампанию сорок второго года, бесперебойно кормил дивизии, разбросанные на огромных пространствах, снабдил флот копченостями, сапогами и консервами, чаем и водкой, сухарями и чесноком…

И что самое важное – за полгода ни разу не было массовых отравлений.

Сегодня министр выступал не на официальном Малом круге, в кабинете присутствовали те, кому он по чину руки бы не подал, но отчитывался так, словно готовился к посевной. Лопату внимательно слушали три человека – начальник снабжения столицы, министр торговли Портос и командир гарнизона. Командующему президент Кузнец подчинил все военные формирования, оставшиеся в городе, кроме батальона Тайного трибунала, сотни казаков из президентского конвоя, роты чингисов из охраны первых лиц и батальон недавно реорганизованных Внутренних войск, подчиненных начальнику охраны Эрмитажа. Этих набирали сплошь из иноземцев безземельных и безлошадных, готовых на всё ради получения гражданства и надела. Наделы и помощь были обещана всем. Ввести такую хитрую систему посоветовал бумажник Портос, поднаторевший дома, во Франции, в науке управления разнородными наемниками.

Идея себя оправдала: материальные ценности теперь охраняли люди, контакты которых с прочими военными были крайне ограничены из-за языкового барьера и разницы в целях. Наемники не торопились домой, их интересовали деньги. Рубенс-старший быстро вошел во вкус нововведений, издав несколько приказов. Теперь наемникам, охранявшим правительственные здания, запрещалось даже просто вступать в разговоры с кем-то, кроме сослуживцев и командира, в противном случае их ждало лишение жалования и погон. За месяц пребывания у власти Рубенс безжалостно вышвырнул двоих за попытку закурить на посту. Еще одного иноземца, пытавшегося, будучи в карауле, завести шашни с привокзальной барышней, прилюдно высекли, сорвали погоны и отправили в штрафбат на прокладку дорог…

– Министр торговли, – объявил секретарь.

Зашелестели страницы, покашляли. Готовились обсуждать предметы самые спорные, поскольку бумажнику, приглашенному Кузнецом из загадочной Франции, не особо доверяли. Кузнец настоял, чтобы Министерству торговли выделили бывшее здание Ленэнерго на Марсовом поле, туда же перевел биржу и представительства основных коммерческих компаний. Клерки беспрестанно ворчали, что негодный доставучий иноверец принуждает их к немыслимым тяготам, к беготне и корпению по двенадцать часов в день, что привечает своих, а с сынами родовитых россиян обращается, словно с дикарями, что выгнал десяток человек за мелочи, а за скромные подношения, что брали у ковбоев при заключении зерновых контрактов, так и до каторги четверых довел. Угрожали Портосу, да еще как, родственнички осужденных. Напрямую, лично угрожать не решались, поскольку полиции было приказано за родней осужденных мздоимцев присматривать, но трижды обстреливали и дом, и автомобиль.

Впрочем, бумажника напугать было непросто. Привыкшая к постоянным угрозам со стороны парижских епископов, его скромная община расположилась на ветреных берегах Невы вольготно. Невзирая на трудности адаптации, на непривычный воздух и воду, большинство из двухсот бумажников осели прочно и в первый же год обросли деловыми связями. Дети их вместе с детьми Качальщиков и прочих чужаков посещали лучшую гимназию при Эрмитаже, молодежь поголовно поступала в Академию, а ухватистые матроны в париках и наглухо застегнутых темных платьях вели бурную торговлю, оживив сразу три городских рынка.

– Согласно утвержденному кадастру, в прошлом квартале продано казной в частное владение восемнадцать тысяч гектаров пахотной земли и семь тысяч гектаров леса… – зарокотал кудрявый великан. – По Воронежской и Орловской губерниям высланы комиссары, заключили они договора на поставку зерна и корнеплодов с четырьмя тысячами хозяйств, на поставку мяса – с семьюстами хозяйствами… По договору мены отпущено шведскому представителю из мехового запаса шкур лисьих – четыре тысячи, собольих – тысяча двести, заячьих – пятнадцать тысяч, волчьих… Взамен получено четыре баркаса рыболовецких, с кранами и исправными дизелями, отправлены нами в Ярославль, также плавучий кран, подъемностью в пятьдесят тонн, отправлен по воде в Самару…

Задавали вопросы едкие, косо оглядываясь на вице-президента.

– Отчего рубль по бирже на восемь копеек к кроне завалился?

– Нам так выгоднее продавать. Чем ниже рубль, тем больше продадим…

– Точно, ваша вина, господин министр!

– Ага! С оренбургского-то гохрана сколько станков натаскали, люминия сколько? Зачем немцу по дешевке продали? Господин вице-президент, Счетная палата проверила уже – коли придержал бы министр Портос люминий, да станки, да гвозди, в этом годе бы в два раза дороже запродали бы!

– Да? Интер-ресно? А на какие деньги вы бы формировали бюджет? В этой записке – все выкладки, можете ознакомиться!..

– Господин министр! Почему покупаем нефть у кавказников, на золото покупаем, а своей – хоть залейся? Я уже третий раз докладываю в Малый круг, все фонды превышены…

– Свою нефть будем продолжать накапливать, вы сами голосовали за это решение.

И пошел, пошел снова цифрами пестрить.

– …Поэтому мы считаем необходимым скупить немедленно все бумаги хельсинкского порта, которые есть в свободном обращении… – продолжал Портос, ловкими движениями раздавая членам совета свои выкладки. – …И просим выделить шесть миллионов из особого фонда.

– Что?! Шесть миллионов?

– Это грабеж! Нам придется печатать деньги…

– Итак, в деревнях не верят бумажкам, требуют золото, как раньше.

– Окончательно подорвем веру. На Нижней Волге бунт за бунтом, шесть полков отправляем, татары того гляди отколются, а тут последние деньги ухнуть…

Рубенс знал, что побузят, покривляются, на президента покивают – и примут предложения бумажника. Потому что втайне верят ему больше, чем самим себе. Шустро цифры складывает иноверец, шустро прибыль делит. Может, где и жулит, да не засечешь, а для государства выгода прямая: за два года оборот торговый втрое поднял. Невзирая на войну, у союзников Карамаза, туркменов и таджиков, фактории торговые отстроил, а от казахов железную дорогу запустил, почти без помощи транспортников, одними контрактами вытянул. Уголек казахский потек – в обмен на железо, на машины редкие, да по таким ценам потек, что раньше и не надеялись договориться…

Так что, за судьбу хельсинкского порта Рубенс был спокоен. Финны просто не ожидают, что найдется лицо, способное выложить шесть миллионов золотом.

«У России найдется вшестеро больше, – думал вице-президент. – У нас хватит золота скупить все ваши порты, только дайте покоя, дайте нам хоть десять лет без войны внутри и наружи…»

Министр перешел к самому острому вопросу – к торговым пошлинам на нефть, на лес, на уголь. В кабинете немедленно затеялась жаркая буча, со стороны могло показаться, что спорящие вот-вот схватятся за оружие. Где-то в залах дворца громыхнуло – это на крышу краном подняли зенитную установку, там был оборудован дополнительный защищенный этаж.

Вице-президент следил за часами, но не перебивал орущих министров. Уехать, не ликвидировав важнейшую проблему, он не мог. В какой-то мере Портос, будучи неплохим психологом, подыгрывал президенту, оттягивая на себя огонь.

Министр торговли требовал от Малого круга национализации всех энергетических мощностей. Малый круг своей властью принять такое решение не мог по определению, а Дума уже дважды проект отклоняла. Номинальной причиной для отказа было отсутствие средств, реально же депутаты прекрасно понимали, что владельцы татарских и прикаспийских приисков умрут, сражаясь за свои источники дохода. Истинная причина драки тоже всем была известна: два десятка разбогатевших семейств втайне контролировали лесоторговлю, угольные шахты и жалкие остатки нефтяной промышленности.

С богатеями связываться никто не хотел, особенно с мощной татарской мафией, засевшей в Челнах, в городе официальной оппозиции Казани.

Портос предлагал альтернативный план – протолкнуть закон о твердых ценах на имущество, затем объявить национализацию компаний, не заплативших вовремя налоги, уж тут в Думе против нахмуренных бровей президента никто не поднимется, налоги – святое…

А приняв такие замечательные законы, немедленно вызвать богатеев на ковер – и предложить дешево продать активы. Очень дешево и очень быстро, иначе при выходе из кабинета старшины Счетной палаты их будут ждать неулыбчивые парни с наручниками…

«Портос абсолютно прав, – думал старший Рубенс, делая вид, что сосредоточенно изучает план финансовых затрат. – Почти нереально объяснить нашим тугодумам, что лучше сегодня мирно отнять у трудяг восстановленный ими бизнес, чем завтра столкнуться с армией вооруженных охранников. Сегодня мы их вытесним легко, заставим заняться рыбной ловлей, или разводить коней, или переманим на поселения, еще и серебром одарим. Погорюют маленько, побурлят и заткнутся… А вот если лет пять упустим, получим реальную революцию с тяжелой артиллерией, партизанщиной и это… как это Кузнец называет? Саботажем. Молодец Портос, это ж надо было суметь увидеть, разглядеть выгоду для страны! Языка не понимал ведь русского, в банковском деле не разбирался, в финансах полный ноль был. Дома, в Париже, всё через куски золотишка прокручивал, шило на мыло, на вес гнал, а здесь меньше двух лет – главную беду вычленил…

И, перекрикивая галдящих советников, мягко стукнул по столу:

– Господа, прошу внимания.

Дальше он говорил так, как выучился за эти годы у Кузнеца: обтекаемо, но решительно. Жестко, но извиняясь перед каждым. Каждого из них он по отдельности брал в союзники, цитируя их мысли, вознося их на уровень соборных куполов. Каждого из них приводил к мысли, что без него государство рухнет, и только благодаря его великой мудрости задача найдет свое разрешение…

Наконец угомонились.

И вроде бы прониклись, хотя рожи хитрые, угрюмые, недоверчивые. До думских слушаний две недели. Теперь, если Малый круг проведет все операции правильно, то оба закона пройдут – о налогах на природные ресурсы и об уголовной ответственности… Рубенс хотел быть уверенным, что в его отсутствие они будут действовать сообща. Официально должность вице-президента занимал старший Рубенс, хозяин столицы, но практическая деятельность по руководству постоянно растущим городом отнимала у старика остаток сил. Малый круг на время отсутствия главы государства соглашался подчиняться Рубенсу, а в реальности… Но не мог же Кузнец предложить кандидатуру Портоса – хотя бы по религиозным причинам.

Грызлись господа министры между собой.

Спустя час, согласовав еще дюжину вопросов, Малый круг завершил заседание. Рубенс попрощался с каждым, спросил о детях, передал приветы родным, каждому намекнул, что именно на него возлагаются самые серьезные надежды…

Что-то он не закончил, что-то повисло.

«Надя ван Гог», – сказал сам себе Рубенс.

С ней что-то было не в порядке.

 

27

ПАТРОНОВ НЕ ЖАЛЕТЬ!

Под покровом темноты три субмарины на крейсерской скорости прошли Ормузский пролив, всплыли напротив сияющих огней Шарджи и выпустили по городу ракеты класса «гарпун». Следствием обстрела стало полное разрушение электростанции и трех высотных зданий. Кроме того, здания обрушились на дороги, перекрыв пути для машин «скорой помощи» и резервных военных подразделений.

Далее, при свете вспыхнувшего пожара, «Нельсон» выпустил по пришвартованным военным судам две торпеды «рыба-меч». Первая торпеда подняла в воздух три танкера с нефтью. Вторая пустила ко дну крейсер.

На набережной загорелось все, что могло гореть. Начали рваться снаряды, с воем в воздухе носилась шрапнель. Наперерез субмарине и следующим за ней баржам кинулись четыре пограничных катера, но их тут же утопили, ударив из спаренных зениток.

Стало совсем светло, с набережной, из разбитых цистерн в море хлынули огненные реки. Не дожидаясь, пока пограничники опомнятся, головной британский крейсер «Авангард» повел за собой к берегу два российских сухогруза, доверху заполненных техникой и десантом. Танки вырвались на сушу и принялись утюжить огневые точки вместе с засевшими в них расчетами. Как быстро выяснилось, линия береговых укреплений была прекрасно оборудована для защиты от морских пехотинцев, на встречу же с шестидесятитонными махинами никто не рассчитывал. В первые минуты, пока командиры не догадались дать приказ к отступлению, в береговых укреплениях погибло несколько сотен отборных стрелков.

Танки развернулись и, непрерывно обстреливая город, ринулись на захват главных магистралей.

Вторая субмарина в бой не вступила. Она прокладывала путь на север залива еще двум баржам. Впоследствии летописцы сражения единогласно отмечали, что арабские флотоводцы на удивление быстро отреагировали. Навстречу врагу отважно кинулась целая эскадра маломерных судов. Канонерки, миноносцы, десятка два пограничных катеров. За ними, из-за линии доков, выполз боевой линкор, неповоротливый, но вооруженный пушками огромного калибра…

Линкор пошел ко дну первым, подставив бок под торпеду. Он взорвался с такой силой, что рядом перевернулись и затонули сразу три катерка. На воде запылало громадное масляное пятно. После гибели линкора стало ясно, что морское сражение флот эмира проиграл. Безобидные на вид российские сухогрузы были уставлены десятками пушек, которые реквизировали у пиратов Бездны. Российские канониры обеспечили такую плотность огня, что на берегу убитой оказалась даже домашняя птица, укрытая в вольерах…

Защитники Шарджи прыснули в стороны. Не успел удрать минный тральщик. Субмарина шла в подводном положении, выставив над водой лишь оперение боевой рубки. Поэтому команда тральщика заметила опасность только тогда, когда пришла пора спешно прыгать в воду. От удара в днище тральщика образовалась рваная пробоина длиной в восемь метров. Он затонул за несколько секунд, утянув на дно полсотни человек команды и вдвое больше морских пехотинцев, собиравшихся забраться на палубу сухогруза.

Двумя залпами торпед были потоплены сразу четыре или пять собравшихся в кучу суденышек береговой охраны. Чуть позже с борта «Витязя» заговорили укрепленные на верхней палубе танки. Стоя в рубке, на самом верху, вращая ручки стационарного бинокля, Коваль испытывал чувство сродни непрерывному оргазму…

Отстреливаясь из пушек и пулеметов, оставляя за кормой горящие факелы, они проследовали к причалам Дохи и осуществили массированную высадку. При высадке десант встретил ожесточенное сопротивление войск катарского халифата и не смог продвинуться в глубь территории больше, чем на пятьсот километров.

Но это пока и не требовалось. Требовалось связать войска местных лидеров, чтобы они не могли прийти на помощь двухсоттысячной армии эмира. Эмир Саид всюду разослал приказы о срочной поголовной мобилизации и во главе передового бронетанкового дивизиона выехал в направлении Мекки.

Потому что именно там, по его сведениям, неверные планировали основной удар.

И неверные его нанесли, но не совсем там и совершенно не тем способом, на который рассчитывали военные советники эмира. Советники были убеждены, что русская армия завязнет в Измире, где комплектовалось массовое турецкое добровольческое войско. Однако адмиралы русского флота поступили в высшей степени хитро и даже подло. Эсминец «Клинок» атаковал Измир на рассвете. Одновременно с флагманом эскадры по лагерям турецких легионеров ударили из пушек восемь военных кораблей. Били почти в упор, шрапнелью и картечью, а затем подожгли город – и сбежали. Подло сбежали, не приняв бой!

Когда эмиру рассказали об этом эпизоде, он захохотал. Если бы Измир оборонял не бестолковый выскочка Карамаз, непонятно за какие заслуги ставший пашой, а любой из полковников Аравии, он бы вмиг сообразил, что русские водят его за нос. Наверняка, они проводят отвлекающий маневр, а сами задумали какую-то гадость!

Так и оказалось.

Эмиру Саиду доложили, что Карамаз-паша до сих пор собирает армию где-то в районе Ферганы, и связь с ним оборвалась. Потому что Карамаза предали его ближайшие визири, которых многие называли джиннами. Эмир ни в каких джиннов не верил, зато он своими глазами видел флот из двадцати восьми боевых дирижаблей, которые эти джинны сумели построить. На этих дирижаблях Карамаз в свое время с гордой миной прилетел в Эр-Рияд, желая произвести на богатых союзников невероятное впечатление.

Впечатлил. Эмир принимал высокого турецкого гостя тепло, по достоинству оценил мощное ракетное вооружение воздушных судов, бомбы и пушки. Эмир сделал вид, что не заметил многих странностей. Не заметил явного акцента паши, не заметил его подозрительно светлой кожи и языка, на котором тихонько общались его верные янычары. Какая разница для Всевышнего, на каком языке говорят его верные рабы?..

Не желая обидеть гостя, эмир не стал говорить, что одним залпом береговых батарей он мог бы спалить все эти воздушные шарики. Не стал он упоминать и о шести исправных вертолетах, которые могли подняться в воздух и нанести удар по любому неприятелю, который попытался бы подкрасться с моря. Эмир обещал хозяину Турции, что аравийский халифат непременно обсудит сложившееся положение. Халифы встречались трижды и посчитали, что на сей раз не могут остаться в стороне. Война, начавшаяся в Европе, могла перекинуться и на богатый аравийский полуостров. Халифы постановили, что постоянной армии в пятьдесят тысяч штыков, которая содержалась вдоль границ, явно недостаточно. Чтобы успешно воевать совместно с турками, требовалось обучить и вооружить еще не меньше ста тысяч.

Карамаз обещал, что соберет в Ферганской долине несметную армию. От Аравии требовалось поддержать усилия на Северном Каспии, навсегда очистить его от присутствия славян и выстроить такую же линию блиндажей, какая простиралась вдоль побережья Красного моря. Только на Красном море халифат держал оборону против наглых варваров из египетских и синайских пустынь. А на Каспии Карамаз планировал строить бетонные укрепления сразу против кавказцев, против русских и калмыков…

Однако не прошло и двух месяцев, как стало очевидно – турки завязли в Европе. Карамаз просил уже не сто тысяч, а триста тысяч солдат. Для разрушенной цивилизации – немыслимое число. Но Всевышний милостиво уберег Аравию от страшной заразы, здесь к началу войны проживало столько же людей, сколько во всех европейских странах, вместе взятых. Карамаз умолял о содействии и обещал уже не только Каспий. Он говорил ужасные вещи. Якобы на Западе запускают заводы и все чаще вспоминают о нефти. Неверные плодятся все быстрее, зимой им требуется тепло, а летом – горючее для паровиков и дизелей. А во главе кошмарного государства северных варваров стоит человек по имени Проснувшийся Демон.

Он-то знает, где легко можно взять нефть.

Эмир поддался уговорам и объявил о всеобщей мобилизации. Обычно Железную стену на севере патрулировали четыре полка, общим числом в пять тысяч всадников. Они чередовались, сменяли друг друга на ответственных участках. Когда случались набеги дикарей, халифат Большого Нефуда мобилизовывал всех здоровых мужчин, и брешь в обороне немедленно затыкали. Последний серьезный набег случился двадцать два года назад. Кочевники прорвали оборону Нефуда и устремились к богатым побережьям Кувейта. Захватив Эль-Кувейт, они могли бы добраться до нефтяных платформ. Тогда отец нынешнего эмира Саида усадил в седла дромадеров почти сорок тысяч своих мирных подданных, и они двинулись широким полукольцом навстречу орущей лавине врагов. Старый эмир приказал вскрыть танки с неприкосновенными запасами топлива и заправить самоходные гаубицы. Ценой серьезных потерь варваров удалось уничтожить. Сдавшихся в плен добили. Хотя давно стало понятно, что за Железной стеной от страшной болезни СПИД больше никто не умирает, решили, что вероятность заражения слишком высока. Умертвили тогда больше семи тысяч мерзких псов. Их кости до сих пор белеют в песках Большого Нефуда.

Со стороны Красного моря и по воде Персидского залива мелкие группы нападали бессчетное число раз. Даже не нападали, а пытались прорваться, в поисках лучшей доли. Их легко расстреливали с берега или настигали на контрольно-следовой полосе. За последние одиннадцать лет халифы завершили титанический труд столетия, окружив полуостров четырехметровым рвом с острыми кольями и противотанковыми ежами. Для защиты морских границ дополнительно использовалась целая флотилия пограничных катеров, а в береговых заглубленных дзотах приходилось содержать шесть дивизий общей численностью девять тысяч штыков. Не считая вспомогательных подразделений, связных, механиков, врачей, водовозов…

Триста тысяч сабель просил Карамаз. Догадываясь, что халифы могли собрать вдвое и втрое больше. Триста тысяч, чтобы раз и навсегда вернуть дикарей в ту пещеру, из которой они посмели выбраться. Чтобы раз и навсегда установить в мире злодеев истинную веру…

Сегодня эмир корил себя за поспешность. Потому что у Карамаз-паши больше не было его героического воздушного флота. Сначала русские при помощи колдовства разбили его боевую эскадру на Сицилии. Об этом в Эр-Рияде стало известно буквально спустя сутки. Затем они направили флот к Измиру, где собирались дивизии наемников, практически сожгли город, устроили переполох, а сами рванули на север, через Дарданеллы, и высадились в секретном горном районе. Там, где Карамаз держал свой воздушный флот. Об этом месте не знал никто, кроме четверых ближайших военачальников Карамаз-паши и русских джиннов. Янычары, охранявшие пещеры с дирижаблями и боезапасом, месяцами не покидали своих укрытий. Тем не менее этот пронырливый Демон Кузнец перебил стражу и захватил дирижабли.

Рано утром эмиру принесли абсолютно дикую новость: русские военные корабли прорвались через Суэцкий канал и дальнобойными снарядами обстреливают Мекку. Суэцкий канал намертво перегораживали четыре бывших израильских теплохода, скрепленные цепями. На теплоходах постоянно фырчали дизельные электростанции. Силы прожекторов хватало, чтобы засечь любую приближающуюся цель. Кроме того, повсюду барражировали патрульные катера, в Красное море не смог бы пробиться никто.

Но проклятые русские бесы напали с неба. Они подкрались на украденных у Карамаза дирижаблях и сбросили бомбы прямо на палубы пароходов. И не только бомбы. Эти дьяволы сбросили начинку от американских ракет. После взрыва твердого ракетного топлива два линейных корабля израильского производства буквально разнесло на куски. Издалека с берега было видно, как пополам разорвало и вывернуло наизнанку палубы, как порвались толстенные цепи. И мрачная вражеская армада вошла в пролив. В свете пожаров был отлично заметен блеск сотен орудийных стволов, нацеленных на берег. Тем не менее зенитные батареи, расставленные на правом берегу канала, у самой Железной стены, отважно открыли огонь по неверным.

Их растерзали за четверть часа. Стодвадцатимиллиметровые орудия эсминца сделали всего четыре залпа.

…Время для доклада гонец от халифа Ахмеда выбрал не слишком удачное, повелитель Аравии как раз остановил колонну броневиков и собирался помолиться.

– Вчера мне докладывали, что они пытались прорваться в порт Джидду, но были сброшены в море, – эмир прикладывал массу усилий, чтобы его голос звучал спокойно. В действительности, ему очень хотелось нарезать нерадивых подчиненных на узкие полоски, посолить и оставить на пару дней в песках. – Меня успокаивали, что русские приплыли на двух старых кастрюлях, но что их уже перебили героические воины халифа Ахмеда…

– Так и есть, о, могущественный, – повалился в пыль гонец. – Никто не ожидал, однако, что они высадят десант в Египте, атакуют шлюзы и ночью проведут большие корабли. Шесть больших кораблей, повелитель…

– Шесть?! – Эмир все еще держал себя в руках. Он поманил пальцем начальника разведки.

Тот упал на колени рядом с гонцом.

– У нас были точные сведения, что русский флот располагает всего одним приличным эсминцем, – бледнея от ужаса, затараторил начальник разведки. – Очевидно, они отбили военные корабли у Карамаза…

– Могущественный, если ты не окажешь нам помощь, Джидда не сдержит атак дикарей, – гонец халифа едва не плакал.

– Мы и так идем к вам на помощь, – раздраженно заметил эмир.

У него возникло ощущение, что допущена непоправимая ошибка. Не следует поддерживать воинственных глупцов, даже если они выкрикивают верные лозунги. Ведь глупец из любой правды способен сделать посмешище!

…Эсминец «Клинок» тем временем обстреливал порт Джидду. Навстречу ему вышла флотилия до зубов вооруженных судов. Русская эскадра на фоне этой оравы выглядела весьма бледно.

Орландо дал кораблям команду на перестроение. До того шли клином – и вдруг развернулись.

Два вертолета были сбиты на подлете огнем корабельных зениток. Фрегат «Верный», на самом деле – переименованный итальянский фрегат, методично палил из орудий правого борта по портовым сооружении, одну за другой разбивая огневые точки. С берега активно огрызалась артиллерия, но ей не хватало дальности. Тогда как «Верный» ухитрился из орудий большого калибра поджечь хлебные склады, находившиеся на другом краю города.

– Молодцы, ребята! Дави их! – не сдерживаясь, заорал адмирал Орландо. Ближайшие к нему матросы и офицеры тоже задрали лица вверх, навстречу палящему солнцу. И тоже принялись кричать и размахивать руками.

Из-за горизонта стройными рядами, сверкая начищенными металлическими винтами, выплывала армада дирижаблей. Орландо насчитал восемь… одиннадцать громадных баллонов, с кассетами, полными бомб.

«Не подвел Дробиченко, засранец! Выдал-таки нам тайную базу дирижаблей!»

Не дожидаясь, пока артиллеристы береговых батарей опомнятся, командир воздушной эскадры отдал команду сбросить бомбы. Прямо на город.

Пустыня вздрогнула. Качнуло несколько раз из стороны в сторону. Орландо поднес к глазам бинокль.

– Господин адмирал! Струсили они, струсили! Никак удирают!

– Передайте на десантные суда приказ – готовиться к высадке, – адмирал проводил взглядом армаду дирижаблей, взявших курс на восток.

Он знал, что воздушных кораблей должно быть больше. Если одиннадцать добрались сюда, значит… Значит, остальные отбомбились в районе бывшей иорданской границы, разрушили стену – и тоже ушли на восток.

На Эр-Рияд.

…Примерно в это же время эмиру Саиду по рации сообщили настолько дикую новость, что он не сразу сумел ее переварить. Некоторое время повелитель сидел, не снимая наушников, поглаживая красивую седую бородку, и потягивал из трубочки, опущенной в термос, свежевыжатый сок.

– Повторите, не понял, – произнес за повелителя дежурный связист. Ему вдруг стало холодно в раскаленном нутре бронетранспортера.

– Повторяю, – сквозь разряды и шелест, по слогам, произнес тонкий голос связиста. Связист находился в четырехстах километрах к северу, в Эль-Куйсуме, в штабе генерала Али. – Повторяю. Железная стена разрушена. Варвары продвигаются на север. Седьмая дивизия Воинов Востока уничтожена. Шестая и пятая тоже… Их ведет человек на белом коне. Впереди летит золотая птица…

– Где генерал? – Правитель отшвырнул термос. – Сколько их? Какая еще птица, какой конь? Ты обкурился гашиша, негодяй?!

Но радио замолчало. И сколько связисты ни бились, в штабе северной группировки так никто и не ответил.

..Еще спустя полчаса. Абу-Даби.

– Рано радоваться… – Артур ждал, когда же вражеские командиры догадаются развернуть орудия и пулеметы на восток.

Наконец сообразили, засуетились. Захлопали первые выстрелы, пока безрезультатно. Целиться арабам было крайне сложно, восходящее солнце жгло глаза. Не то что навести прицел, даже просто взглянуть в сторону встающего солнца становилось все труднее.

Почти одновременно орудия главных калибров задрали стволы и развернули к берегу. Первый залп превратил в крошево линию береговых укреплений. Вторым залпом были уничтожены две рыбацкие деревни. К счастью, рыбаки сбежали заранее, едва услышав о нашествии неверных.

Под обстрелом команда германских инженеров навела переправу через ров. Тяжелые «леопарды» загрохотали гусеницами, на ходу разворачивая орудия в сторону заглубленных блиндажей. Три танка подбили, еще два запутались в «ежах». Остальные сумели прорваться в тыл вражеских укреплений и выпустили из своих стальных коробов осатаневшую от безделья пехоту. Первыми в блиндажи ворвались те самые башкиры, которых президент едва не приказал расстрелять из танков. Как тонко подметил генерал Борк, «вовремя сдавшийся враг порой полезнее ленивого соратника». Башкиры, конечно, никакими врагами не являлись, но в целях наказания президент приказал именно из них составить ударную бригаду.

Ударная бригада полегла почти полностью.

Но к одиннадцати утра гарнизон Абу-Даби сдался. Хотя сложно назвать гарнизоном войско, состоящее из всех мужчин от четырнадцати до семидесяти лет, способных носить оружие. После того как генерал Борк приказал стрелять из тяжелых орудий по жилым кварталам, Абу-Даби выкинул белый флаг. В общей сложности в плен было взято сорок тысяч человек. Правда, командующий не сразу придумал, куда их девать. Но кто-то из штабных предложил гениальное решение – загнать пленных на опустевшие баржи, взамен солдат коалиции. И отогнать подальше от берега, чтобы не опомнились и не смогли ударить в тыл.

Президент распорядился не трогать радиостанции и телеграф. Чем скорее халифы узнают о нападении с востока, тем лучше.

Тем скорее обнаружатся главные силы…

…Примерно в это же время. На подлете к Медине.

Митя Карапуз дал команду сбросить вторую порцию бомб на железнодорожную станцию и на шоссе, по которому ползли колонны бронетехники. Рухнуло несколько зданий, клубы дыма поднялись черной тучей, что-то внизу разгоралось всё сильнее и сильнее.

– Никак нефтехранилище зацепил! – со счастливой рожей доложил Карапузу главный бомбардир. – Яценко, давай, дави гадов!

– Зенитки, господин майор! – обернулся рулевой, весь перепачканный в саже. – Они подбили «Пеликана», он теряет высоту. Внизу порежут ребят, что делать?!

Внизу действительно затявкали зенитки. Прямо с открытых платформ поезда. Их снаряды разрывались хлопушками в лазурной высоте, пока не задевая флагманский дирижабль. «Пеликан» падал прямо на шоссе. Два его двигателя чадили, горячий газ стремительно покидал корпус.

– Полный вперед, и не останавливаться! – скрипнул зубами Карапуз. – Дальше от берега зениток не будет! Дуй прямо вдоль железки. Должна вывести к ихней столице!..

…Примерно через двадцать минут после описываемых событий во дворце халифа Ахмеда в Мекке началось срочное военное совещание. Халиф не мог оторвать взгляда от тяжелой бронзовой пепельницы на полировке столика. При каждом далеком взрыве пепельница подпрыгивала и сползала к краю, а из щелей в потолке тонкой струйкой сыпался песок. Несколько раз моргнул свет.

– Господин, что мы будем делать, если они попадут в священный камень? – У главного советника тряслись губы.

– Им никогда не попасть в Каабу. Аллах не допустит этого. И прекрати трусить, ты похож на старую бабу.

Ординарец подал халифу трубку.

– Господин, на линии генерал Абдалла. Он ведет сюда девять тысяч всадников, есть и пушки. Из-за пушек они движутся слишком медленно.

– Генерал?! – Халиф мысленно вознес молитву и сразу сбавил тон. – Брат мой, бросайте пушки. Бросайте все тяжести и лишние запасы… Что?! Во имя Всевышнего, повтори, брат мой…

Халиф некоторое время в упор разглядывал телефонную трубку, словно она превратилась в ядовитую змею. Придворные тянули шеи, пытаясь угадать, что же произошло.

– Братья мои, генерал Абдалла не придет к нам. Он повернул воинов на север, для спасения Эр-Рияда. Дикари прорвали Железную стену. Они заполоняют всё, как саранча. Там не только кочевники. С ними вместе ужасные грязные горцы, идолопоклонники, любители огня и прочее отребье. Никто не может дозвониться эмиру, да спасет его Всевышний от позора…

– Что же нам делать? – Советники непроизвольно схватились за оружие.

– Поднимайте всех, кто способен драться. Открывайте полицейские арсеналы. Мы будем их убивать или сами погибнем в бою, – твердо заявил халиф.

…Спустя два часа. Доха.

Правый фланг войск коалиции завяз в позиционный боях. Катар успел стянуть значительный силы. Впервые за время кампании Коваль столкнулся не с буйной ордой, а с регулярными обученными войсками. Даже дивизии Карамаз-паши и немецкие стрелки не могли поспорить с армией катарского халифата в дисциплине и слаженности.

Наступавшие вдоль берега моря танки постоянно вязли в сложной системе рвов и надолбов. Генерал Борк следом за танками пустил польскую и словацкую пехоту. Из-за того, что правый фланг отставал, зачищая побережье, ломалась вся линия фронта. К счастью, параллельно берегу шли корабли поддержки и поливали огнем яростно обороняющихся пограничников.

Украинская конница в центре постоянно вырывалась вперед, увеличивая угрозу окружения. Арабы медленно отступали, накапливая силы, иногда устраивая дерзкие минометные атаки. Когда броневик вползал на очередную возвышенность, президент с тревогой глядел в бинокль и видел, как грамотно и четко перестраиваются арабские полки. Они упорно не входили в соприкосновение с захватчиками, они накапливали силы и, похоже, ожидали подкрепления.

Он видел Доху, белые здания тонули в зелени садов, над городом кипели влажные радуги. Там искрились цветы в роскошных клумбах, по прекрасному асфальту носились открытые автомобили, стройные яхты покачивались на бирюзовой глади моря. Фонтаны извергали тонны воды, на шпилях вычурных минаретов играли солнечные лучи, слышалась музыка…

Цивилизация. Замечательная цивилизация, осколок прежней, настоящей жизни, которую предстояло разрушить. У Коваля першило в горле от песка и слезились глаза. Он наблюдал, как мирные жители лихорадочно покидают город. На запад тянулся бесконечный поток транспорта, автомобили и повозки, запряженные усталыми животными, возницы безостановочно махали кнутами. Бесцеремонно раздвигая поток эвакуированных, навстречу армии захватчиков ревел поток военного транспорта. Здесь было собрано всё, что успели купить арабские богачи на военных салонах двадцатого века. Многоосные грузовики с зенитками, самоходные пушки, гаубицы, джипы с пулеметами, машины самого разного назначения… Дважды подлетали вертолеты, но не решались приближаться. С броневиков их начинали обстреливать легкие зенитки.

Паровики не выдерживали местного климата, изнутри к броне машин невозможно было прикоснуться. Среди солдат, сидевших снаружи, начались обмороки и тепловые удары. Несколько раз к Артуру подъезжали взмыленные командиры и жаловались, что даже лошади отказываются идти дальше. Солнце раскаляло металл, расчеты орудий обматывали руки тряпками.

На левом фланге танковые колонны не успели развернуться в боевой порядок. Внезапно загрохотали взрывы, арабы обстреливали левый фланг из минометов. С гиканьем и ревом откуда ни возьмись появилась орда на верблюдах, песочный смерч закрыл половину неба. Датские и шведские стрелки организованно встретили опасность, ощетинились штыками, но арабы исчезли так же быстро, как появились. Зато усилился минометный обстрел. Люди гибли десятками. Генерал Борк приказал войскам максимально рассредоточиться. Скорость наступления еще больше снизилась.

– Савва, голубчик, передай Марине – пора! – Президент повернулся к колдуну. Тот хмуро кивнул, удалился за перегородку броневика. Озерник не любил, когда его разглядывали во время сеансов связи.

Правый фланг арабской армии снова перешел в атаку. Одновременно двинулась вперед масса людей численностью не меньше трех дивизий.

– Боже ж ты мой… – зашептал кто-то за бортом президентского броневика. – Защити и сбереги нас… Как же выстоять-то?

Арабы катились, как лава, поднимая за собой сплошную пелену песка.

– Господин президент, их тысяч двадцать на горбатых, не меньше…

– Спокойно, спокойно. Герр Борк, передайте приказ – остановиться и окапываться. Окапываться, конечно, не очень получится… но ближе к городу не идем. Пулеметчики вперед. И – высылайте парламентера…

Громадная людская масса еще несколько минут двигалась по инерции, затем замерла. Коваль терпеливо ждал, пока Савва выйдет на связь. И дождался.

На борту «Авангарда», в роскошной адмиральской каюте, молодая Озерница Марина открыла глаза. И произнесла всего три слова.

– Патронов не жалеть…

Эти три слова немедленно передали командующему эскадрой. В трех километрах от берега над водой показался мокрый стальной бок субмарины. Адмирал Пасконе предпочитал использовать «Гарпуны» в надводном положении.

Три ракеты малого радиуса действия вырвались из шахт и, оставляя за собой ослепительные белые хвосты, понеслись к городу. Артур смотрел в бинокль. Между Дохой и армией союзников неколебимой громадой застыла армия катарского халифата. Пополнения прибывали и прибывали. Казалось, они не закончатся никогда. Наконец объявились и танки итальянского и российского производства.

Почти одновременно, как по мановению волшебного дирижера, десятки тысяч мужчин задрали лица к пылающему небу. Первый «Гарпун» с воем рухнул на город. Артур лишь на секунду прикрыл глаза, а затем снова прирос к окулярам бинокля.

Грандиозный сияющий отель, расположенный в самом центре города, превратился в огненный шар. Огонь поднял за собой грибовидное облако песка, накрывшее сразу несколько кварталов. Следующая ракета упала менее удачно, с большим перелетом, в район дорогих вилл. Там тоже моментально возникли пожары.

– Вы отправили парламентеров?

– Так точно, мой президент. Наши условия им уже переданы. Если они немедленно не сложат оружие, подводная лодка даст залп по Эр-Рияду.

– Господин президент, – начальник штаба вежливо повернул бинокль Коваля на тридцать градусов к западу. – Там на подходе еще штук двадцать бронетранспортеров. Если мы не продолжим атаку, они нас окружат. По моим оценкам, не меньше сорока тысяч только пехоты…

Третий «Гарпун» врезался в самую гущу противника. Рассматривая грандиозную воронку, от которой во все стороны хлынули тысячи фигурок в одинаковой форме, Артур мысленно вознес молитву всем богам. Наводчики на британской подлодке сумели верно прицелиться, но баллистическую ракету им не запустить. Ни о каком обстреле столицы речи быть не могло – без спутниковой координатной привязки.

– Они бегут, мой президент!

– Передайте приказ – танкам в атаку. Начинайте артподготовку.

Коваль помнил, что у Пасконе на «Авангарде» осталась последняя противокорабельная ракета. Дальше блефовать не получится. Если Карапуз не успел добраться до Медины…

– Господин президент! Они тоже выслали парламентеров!

– Что они хотят? Эй, переводчика сюда!

Появился Расул Махмудов, лицо закутано, из-под чалмы видны одни глаза. Коваль заранее просил своего лучшего агента спрятать внешность. На всякий случай, может, еще придется работать «под прикрытием»…

Войска снова замерли, разделенные тремя сотнями метров раскаленного песка. Привезли троих парламентеров. Высокие бородатые мужчины в белых одеждах с откровенным страхом разглядывали «русского эмира».

– Судья Касим просит о перемирии, – перевел узбек. – Они просят прекратить обстрел. Они готовы заплатить выкуп, чтобы мы не трогали город. Они готовы отсыпать золота и драгоценных камней столько, сколько увезут десять верблюдов. Они говорят, что аравийский халифат никогда не желал войны с русским эмиром…

– Передай им, что нам не нужны их сокровища. Переведи, что переговоров о перемирии не будет. У них десять минут, чтобы принять наши условия. Иначе я отдаю команду, и с подводных лодок будет произведен залп по Эр-Рияду, Мекке и Медине, – Артур демонстративно поднес к уху трубку отключенного телефона. – Ракеты с ядерными зарядами. Они должны знать, что такое ядерное оружие. После нашего залпа переговоры потеряют смысл…

– Но… разве русскому эмиру неизвестно, что Медину уже бомбят с воздушных шаров? – сердито спросил посланник.

Артур еле сдержал счастливую улыбку. План удался, Орландо и Карапуз успели!

– Это всего лишь пристрелка, – небрежно бросил он. – У нас десять подводных лодок, и на каждой – по шестнадцать ядерных ракет.

– Господин президент, они просят этого не делать, – повторяя торопливую речь парламентеров, забормотал Расул. – Эмир Саид предлагает вам посетить его дворец и поговорить, как подобает двум монархам…

– Я поеду. Но с тремя условиями, – Коваль с каменным лицом принялся загибать пальцы. – Первое. Полное разоружение всех военных формирований на территории халифата. Это касается регулярной армии и ополченцев. Всё оружие и боеприпасы будут сданы нам. За исключением гладкоствольного охотничьего. Второе. В Дохе останется наш гарнизон. Третье. Все регулярные части будут выведены из города под нашей охраной. Они будут содержаться во временном лагере для военнопленных. Женщинам будет разрешено привозить еду и воду. До окончания переговоров.

– Что-о?! Во имя Всевышнего, это невозможно, – у почтенного судьи Касима задрожали губы. Он растерянно повернулся к двоим своим спутникам, таким же влиятельным вельможам. – Я не смогу передать такие слова мудрейшему халифу Махмуду, да продлит Всепрощающий его дни…

– Три ракеты, – напомнил Коваль. – И на месте великих городов останется вот что, – он поддел носком ботинка горячий песок.

Переводчик терпеливо ждал, пока седобородые старцы завершат совещание.

– Мы не можем сами принимать таких решений. Великий халиф обсудит с эмиром Саидом ваши предложения.

– Ну конечно, – кивнул президент. – Мы подождем. Нам спешить некуда. Мы пока начнем стрелять по городу из пушек, ладно?

 

28

БРАТ НА БРАТА

Взрывчатки, заложенной в трещины Железной стены, хватило бы, чтоб разнести в клочья храм Христа Спасителя. Почему-то именно эти кадры кинохроники привиделись Бродяге, когда полыхнуло и полетели во все стороны шрапнелью осколки. Он никогда не посещал московский храм и об уничтожении его узнал гораздо позже, когда вновь сменились власти, но надо же…

Привиделось.

Трещина превратилась в громадную дыру, однако Железная стена устояла. Падать ей было некуда, только вздрагивать могла и стонать тысячами своих железных суставов. Скрипели сочленения, гнулись болты толщиной в руку, осыпалась цементная крошка.

Мортус махнул рукой. Команду повторили факельщики. В рядах конницы открылись проходы. Вперед выкатили телеги со сложенными строительными лесами. Мастера начали собирать башни для приступа.

И в тот же момент небо расцвело десятками ослепительно белых вспышек. Защитники полуострова запустили осветительные ракеты. Вся маскировка полетела к черту! Пока первые ракеты с шипением планировали, зрачки Бродяги работали, точно в них вставили затворы фотоаппаратов.

Щелк! Задранные вверх лица и бороды, блестящие глаза, кинжалы в зубах. Сотни смуглых заросших лиц…

Щелк! Собранные из бревен конструкции, похожие на осадные башни, почти дотянувшиеся до верхотуры…

Щелк! Вереницы мужчин, увешанных оружием, один за другим, лезут по приставленным лестницам в проломы, один завис в прыжке…

Щелк! Умельцы из клана дагов тащат огромные куски деревянного сборного настила, по которому поведут лошадей и верблюдов. Под настилом они похожи на копошащихся муравьев…

– Они ждали нас, Вершитель! Эти шакалы устроили нам засаду!

– В атаку, братья мои!

– Ааа-ааа! – нарастало, неслось со всех сторон.

Через трещину уже лезли по трое, по четверо. Проникнув на ту сторону, выставляли впереди себя стальные щиты. Справа со скрипом распрямилась деревянная башня с подъемником, на подъемник заводили упирающихся верблюдов. Скрываться больше не было смысла, отбили дробь барабаны, вспыхнули факелы.

– Ааааа-ааа!! – неслось дребезжащей волной на пределе слуха, заставляя вибрировать скулы и виски.

– На приступ! Во имя Всемогущего!

– Щиты – вперед!

– Брат Рушан, командуй барабанщикам общую атаку!

Вознеслась навстречу звездам вторая порция ракет. Песчаные холмы на горизонте врезались Бродяге в сетчатку, горизонт стал похож на волнистое лезвие хлебного ножа. Гулко заговорили барабаны, передавая по шеренгам приказ обнажить оружие.

Так-та-тах! Тах-та-та-тах!

Плотная темная масса пришла в движение, медленно, но неудержимо покатилась на оборонительный рубеж. Засвистели веревки с крючьями. На железный барьер полезли сразу в сотне мест. Застучали наверху кувалды, загоняя первые стальные крюки в щели стены, полетели вниз веревочные лестницы. Распрямили ноги еще три осадные башни, упали в пазы тяжелые колеса лебедок, натянулись канаты.

Тах-та-тах! Тах-та-та-тах!

У Бродяги на глаза навернулись слезы. Он видел ближайших барабанщиков, они стояли через каждые сто шагов, крепко расставив ноги, укрепив впереди себя обода от бочек, обтянутые воловьей шкурой, и равномерно отбивали могучий воинственный ритм. Возле каждого барабанщика находился дежурный факельщик, головы факельщиков были повернуты в сторону палатки Вершителя. Они готовились передать следующий сигнал огнем.

Его слушались. От него ждали приказов.

– Огня! Эй, огня больше!

– Пулеметчиков – на стену!

И тут же в ответ закричали с невидимой вершины:

– Брат Мирза, они готовят огненные машины! Их здесь тысячи, они прячутся за барханами!

Пулеметная очередь, еще одна. Далеко на правом фланге – гулкий разрыв, это рванул заложенный в трещину динамит.

– Щиты сомкнуть! – высокий голос брата Берка, уже с той стороны.

– Вершитель, нас кто-то выдал! – Из мрака вырвались перекошенные лица, налитые кровью глаза. – Кто-то сообщил эмиру, где именно мы будем наступать. Что нам делать?!

– Продолжайте строить башни и уповайте на Всевышнего, – повелел старец. – Передайте на левый фланг – наблюдателей наверх, и пусть начинают обстрел из гранатометов. Брат Михр, почему не взрывают следующий проход?!

Кочевник собирался ответить, но в следующий миг земля вздрогнула. Ответ пришел сам собой. Третий заряд заложили с большим запасом, саперы сами не верили, что удастся увеличить дыру возле стыка трех могучих балок. Здесь уже когда-то пытались атаковать стену. Подле могучей вбитой в землю балки валялись обглоданные человеческие кости. Отразив нападение, солдаты эмира выбрались наружу и заделали пробоину свежим раствором, он выделялся на серой поверхности неровной светлой кляксой.

– Слава Милостливому, удалось!

– Прикажи моему клану атаковать, Вершитель!

– Вперед, братья!

Саперы постарались на славу. В радиусе сотни метров у всех заложило уши. С воплями, ломая ноги, разбегались верблюды. Железная стена устояла, балки погнулись, но выдержали. Зато отскочила предыдущая «заплатка», в рыхлые внутренности барьера тут же ворвались люди с кувалдами и ломами.

Тах-та-тах! Тах-та-та-тах!!

Дробь барабанов слилась в сплошной гул, затем разом оборвалась. Слева и справа уже распрямилось больше десятка башен, на вытянутых руках горцы передавали бревна, цепляли их крюками, продевали в петли. Постепенно строились длинные пологие трапы, по которым можно будет закатить телеги и провести конницу.

В распоряжении дикой армии имелось шестнадцать исправных гранатометов, несколько ящиков гранат и несколько отчаянных парней, умевших палить в небо. Радуясь возможности пострелять, они устроили по ту сторону барьера настоящий дождь из раскаленного металла. Гранатометы тявкали и завывали непрерывно, боевые расчеты возле них очень скоро оглохли и перестали воспринимать команды. Они так и плевались гранатами, пока ящики не опустели. Однако принесли всё же некоторую пользу. За первые минуты, под прикрытием гранат, через стену успели переправить несколько десятков щитов и соорудили из них крепкую «черепаху».

Сквозь пробоину на ту сторону просочилось не меньше трех сотен воинов. Загремели одиночные винтовочные выстрелы, затарахтели пулеметы, грозно рявкали охотничьи ружья крупного калибра. Шел бой, но Бродяга до сих пор не видел врага.

Хха-ахххш!!

Бродяга едва устоял на ногах. С пронзительным воем пронеслась белая молния. В человеческой реке образовалась жуткая пробоина. В самый центр семьи Берка воткнулся реактивный снаряд. В песке образовалась тлеющая воронка, во все стороны полетели ошметки тел.

– Огненные машины! Дети иблиса натравили на нас огненные машины!

– Вперед, на штурм! – надрывался Вершитель. Он сам не ожидал от себя такой прыти. – Вперед, братья! Огненные машины могут бить нас только издалека!

Словно в подтверждение его слов минометы с той стороны ударили залпом. Небо прочертили яркие огненные стрекозы. К счастью, наводчики били наугад, снаряды разорвались далеко на севере, за грядой холмов.

– Господин! Вершитель, они летают по воздуху!

Бродяга уже давно прислушивался, ему казалось, что где-то неподалеку тарахтит вертолет. Забытый за столетие звук. Кажется, в последний раз патрульный вертолет кружил над его домом в то страшное лето двадцать седьмого года, во времена пожаров и погромов.

– Всем ближе! – опомнился Бродяга. – Под самую стену! Барабанщикам – командовать перестроение!

Трррра-ах-тах! Трррра-ах-тах!

Рокочущая мелодия барабанов постепенно сменилась на частую, короткую дробь. Не сразу, но разрозненные полки начали перестроение, прижимаясь к стене. Перестроение произошло очень вовремя; небо вспыхнуло, очередь реактивных снарядов пронеслась с визгом по высокой траектории. Полностью попаданий избежать не удалось, в клубах дыма взлетели на воздух обозные ящики и тюки, жалобно ржали раненые лошади.

– Щиты, щиты передайте! – орали с той стороны стены. – Щиты, скорее, у них скорострельные ружья!

Горячие воины врывались в пробоину, как бесконечная живая река. С той стороны они разбегались, зарывались в землю, прятались за щитами. С той стороны лаяли вражеские пулеметы, в ответ им неслась гордая песня славных барсов. Бродяга, сам того не замечая, стал подпевать боевой песне клана барса. Он сам все это организовал, он собрал их, теперь они ждали его руководства!

Глядя преданными глазами, брат Мирза держал под уздцы белого жеребца.

Взрыв, вспышка, громадное облако пыли взметнулось слева. Сдетонировал второй заряд, заложенный джигитами Мирзы. Шарахнулись в стороны кони, их испуганное ржание перекрыло все иные звуки. После того как стихли отголоски взрыва, отчетливо стал слышен вой вражеских мин. А на левом фланге у гранатометчиков кончился боезапас.

– Братья, поднимите меня!

Бродягу мигом подняли наверх, вместе с птицей в клетке и шестью сундуками пожиток, которыми обзавелся в пути. Он очутился на гребне и задохнулся от открывшейся панорамы.

Сначала он увидел Железную стену сверху. По гребню стены в обе стороны тянулись сразу две дорожки. Одна – явно для колесного транспорта, другая – узкоколейка, вроде тех, которые используются в шахтах для вывоза руды. Здесь дул сильный ветер, Бродяга тут же закашлялся в облаке цементной пыли. Стена представляла собой величественное зрелище, она походила на космического сетчатого питона, разлегшегося передохнуть на песках маленькой планетки. Питон спрятал голову и хвост за горизонтом, наполовину утонул в рыжем горячем мареве. Бродяге внезапно вспомнилось, как очень давно по радио рассказали о другой стене. Кажется, Саудовская Аравия начинала строить первую стену для защиты от иракских беженцев, те тысячами скрывались от…

От кого же они скрывались, от какого сатрапа? Бродяга вспомнить не мог.

– В атаку! Поднять наверх пушки!

Команду немедленно передали вниз. Ближайший факельщик замахал огнем. Барабаны застучали медленнее. Теперь они отбивали осадный ритм. В десяти метрах от пролома со скрипом показался тупой конец блестящего бревна. По нему взбирались воины клана азеров, каждый держал в зубах кинжал, а за спиной – моток толстой веревки и железный крепеж. Еще минута – и вровень с гребнем стены была поднята первая платформа, с маленькой пушкой китайского производства выпуска две тысячи двадцать второго года…

Тахх-тррра-та-та-тах! Тахх-тррра-та-та-тах!

– Щиты сомкнуть!

Навстречу невидимому пока противнику по широким лестницам шаг за шагом спускались строители стальной «черепахи». Они двигались мелкими шажками, толкая впереди двухпудовые бронещиты, которые по приказу Бродяги купили на верфях у сирийцев. Те за два мешка серебра распилили ненужный военный корабль.

Инженерная команда тоже работала слаженно. Человек по двадцать ухватились за каждый из четырех подъемных канатов, по стуку маленького барабана они разом напрягали мышцы, перехватывали канат, и очередная платформа рывком ползла вверх. На ней поднимали сразу четырех орущих верблюдов и два разобранных танковых пулемета. Вершитель вдруг поверил, что все получится. По флангам гигантского войска наверняка царила неразбериха, но здесь, вблизи от чудесной птицы, верные горцы всецело подчинялись ему.

В воздухе засвистели пули. На спину «питону» вылезло уже достаточно много бойцов «дикой дивизии», они ждали команды спускаться с другой стороны, и тут…

Из жаркой темноты ударили пулеметы. Многих горцев и пустынников, только что взобравшихся на гребень, буквально снесло назад. Над пустыней взлетела очередная порция ракет.

И почти сразу – вспыхнули прожектора.

Бродяга почувствовал себя ослепшим и голым, застряв на верхотуре.

Но наступление не захлебнулось, оно только ускорилось.

– И – раз! И – раз! – в такт ударам барабанов выкрикивали младшие командиры.

Щиты двигались, принимая на себя шквал огня. Все, кто успевал проскочить между пуль и скатиться с незащищенного гребня, прятались за подвижным укрытием. Молотобойцы продолжали расширять дыру у самой земли, через нее тащили упирающихся коней.

Вертолет кружил совсем близко.

Армия эмира Саида использовала системы залпового огня. Бродяга насчитал четыре тяжелых грузовика с выставленными упорами и задранными направляющими. Точнее, четыре машины находились в пределах обзора, они были расставлены на искусственных возвышенностях, укрывались за маскировочной сеткой и наверняка абсолютно не просматривались днем. И каждый залп сопровождался помимо дикого воя долгим огненным смерчем.

В свете этого адского огня стали видны как минимум четыре линии укреплений. Вершитель стоял в обнимку с занавешенной клеткой, на самой верхотуре, в пыли, гари и пепле и завороженно следил, как за ближайшей линией минометов разворачиваются боевые машины пехоты.

Навстречу хаосу и дикости выступили регулярные, отлично обученные роты, как будто вчера покинувшие тренировочные лагеря. За первой линией маскировочной сетки виднелись два ряда окопов и траншей, периодически ныряющих в блиндажи. Между ними торчали песочно-рыжие колпаки дотов, бойницы вращались, в них поблескивали пулеметные стволы. Еще дальше, метров через сто, росла широкая полоса кустов, над которой возвышался барьер из щебня и камней. Барьер казался бесконечным, он убегал в обе стороны, параллельно Железной стене.

– Вперед, во имя Милосердного! – кажется, с той стороны точно так же молили о помощи.

Залп!

Звезды потускнели, машины дернулись от отдачи, отскочили назад. Возле них копошились маленькие фигурки солдат. Очередная порция смертоносных ракет умчалась за стену. На севере гул разрывов смешался с неистовыми воплями.

– Вершитель, они подожгли наши башни! Они плюются огнем!

– Не отступать! Брат Ахмед, скачи к резерву, поднимай всех. Скажи им – второго шанса не будет!

Подгоняемые командирами, на стену хлынули тысячи. Подъемники и башни заработали на полную катушку. Загоревшееся сухое дерево тушили черкесками, халатами и голыми руками.

– И – раз! И – раз! И – раз!

Брат Михр сменил носильщиков возле щитов, прежние валились от усталости. Под прикрытием корабельной стали первые четыре эскадрона оседлали коней.

– Вершитель, они ждут команды! Они ждут, когда ты поведешь их за собой!

Грохот встряхнул почву. Из очередного пролома в стене на южную сторону посыпались неистовые огнепоклонники. Эти по какой-то причине ненавидели халифов больше всех. Из окопов ударили пулеметы, но опоздали. Неся огромные потери, исфаханцы успели выставить вдоль своих передовых позиций бронированные щиты. Это была идея Бродяги, и он очень ею гордился – закупить броню и сколотить из дерева щиты для медленного наступления на вражеские окопы. Пожалуй, это была его единственная идея из области военного строительства, не считая барабанной сигнализации. Да и задумку с барабанами он почерпнул из древнего американского фильма. Там именно так, под градом стрел, наступали на врага то ли афиняне, то ли римляне. Бродяга настоял на покупке безумно дорогого металла – и оказался прав. Верхнюю линию щитов выстроили поверх стены, нижнюю уже тянули внизу, под ураганным пулеметным огнем. Пули рикошетили, от металла летели искры. Все равно, всех укрыть щиты не могли, на флангах отчаянные джигиты гибли сотнями.

– Вершитель, конница ждет тебя!

– За мной! – воскликнул мортус, но голос его потонул в общем крике. Он внезапно понял, как следует поступить. Разумеется, организованные войска халифата невозможно одолеть лобовым натиском. Их можно одолеть только очень сильным лобовым натиском, их следует взорвать изнутри! Иначе через час от многотысячной варварской армии останется груда мертвецов!

Бродяга пролез между щитами, которые удерживали вокруг него сыновья Рушана, и начал спускаться вниз. С южной стороны вдоль стены повсюду имелись крепкие стационарные лестницы. Когда-то здесь, очевидно, дежурила постоянная охрана, Бродяга краем глаза заметил осветительные вышки, провисшие телефонные провода и будочки с наблюдательными щелями вместо окон. Когда-то арабы полуострова объединились для защиты своей родной земли от страшной болезни. Вероятно, в этих будочках днем и ночью дежурили добровольцы, подменяя солдат регулярной армии. А другие добровольцы патрулировали пустыню на джипах и верблюдах, пока строилась Железная стена. Но прошли годы, сражения утихли, а редкие набеги кочевников научились эффективно отражать мобильными группами…

– За мной, братья! – он закричал на пределе голосовых связок.

Бродяга покрепче обхватил клетку, прижал ее к груди и повернулся в сторону Аравии. Укрытый роскошными тканями, Феникс молчал, но что-то с ним происходило. Бродяга вслушался в свои ощущения… И похолодел.

С каждым его шагом навстречу смертоносному металлу и огню стих укорачивался, забывался. Последние дни старец повторял поэму, как молитву, по несколько раз в день, даже ночью он вскакивал, чтобы убедиться в собственной памяти. Вчера Феникс пел дважды, перед примкнувшим отрядом воинственных паки, на это ушло два слова. На усмирение драки между бедуинами и горцами из клана орла была израсходована целая строка…

Зато сейчас каждый шаг Бродяги стоил ему слова. Вместо испаряющейся вечности к нему все быстрее возвращались молодость и силы, но они не радовали его. Совсем недавно Феникс казался невероятно тяжелым, первые мили в Змеином ущелье старец задыхался, таская на себе ленивого избалованного попутчика. Зато теперь он нес клетку фактически одной рукой, подцепив ее двумя пальцами.

Он спускался по бетонным ступеням, а вокруг бешеной стаей свистели пули. Ни одна не задевала его. Очень близко он видел стрелков, засевших в окопах. Слева в небе появился рассеянный луч света, на бреющем полете приближался вертолет.

– Братья, не отставайте! – снова завопил он и сам удивился, насколько зычным стал голос. Он ведь давно позабыл, когда последний раз на кого-то кричал. Бродяге казалось, что он произносит русские слова, но его понимал каждый воин. – За мной, братья! Феникс выведет нас!

Они услышали его и поняли, те, кто находился рядом. Они начали выстраиваться клином, как журавли во время дальнего перелета. И все, кто пристраивался сзади к этому удивительному шествию, оставались невредимыми.

Ночь отступала. Первые лучи солнца осветили картину жуткого побоища. Пулеметчики эмира перебили в общей сложности больше трех тысяч нападающих, но эти грустные подсчеты главам кланов пока только предстояли. Сейчас для горцев и кочевников пустыни не существовало дороги назад. Для них существовал только молодой чародей с седой гривой и с чудесной запертой пери в золотой клетке…

Бродяга бежал все быстрее. В него в упор стреляли из автоматов, винтовок и даже из небольшого орудия. Он отчетливо видел, как отскакивает назад затвор, как выскакивает на песок раскаленная болванка, как в страхе скалится и указывает на него заряжающий, совсем юный мальчишка в чалме и пестрых шароварах.

Сыновья Рушана расчет орудия на лету зарубили саблями, та же участь постигла и пулеметчиков, залегших на переднем крае. Бродяга уже не управлял боем, он только почувствовал, как его подняли и усадили в седло.

Белый скакун дрожал, хрипел и брыкался, чуя близкую кровь, но его крепко ухватили под уздцы и бегом повлекли вперед.

Они всё скакали и бежали рядом, его ближайшие соратники, его послушные дети. Они бежали, хватаясь за гриву, за стремена и даже за хвост его коня, и пули не попадали в них. Без остановки пролетели через первую линию окопов. Люди в пятнистой форме бросали свое перегревшееся оружие, ложились на дно траншей, пытались спрятаться в блиндажах.

– Ааааа-ааа! – Поднимая тучи пыли до небес, грандиозный живой клин врезался в позиции арабов.

Возле второй линии окопов надрывались от крика вражеские офицеры. Они пытались урезонить своих солдат, вернуть их на позиции. В последнюю минуту красивый усатый офицер в пятнистой форме с золотыми погонами встал на колено и шесть раз выстрелил Бродяге в грудь из блестящего пистолета.

Каждая пуля стоила Белому мортусу строчки из его стиха. Стиха, который он собирал с каторжным усердием. Он даже припомнил удивительные мелкие детали прошлого. Он вспомнил, что выражение «всласть понежась» ему подарила девочка, умершая от чахотки в лагере чолонских старателей, сразу после второй войны с немцами, а светлая улыбка, вкупе с запахом таволги и словом «беловодье», подарена парнишкой, которого привалило бревнами на лесосплаве. Уже сороковые годы двадцатого века побежали, отрешенно подумалось Бродяге, хватило бы только, не подвести бы Кузнеца!

– Аааа-ааа! – Казалось, остановить армию кочевников не сможет никто. Они лезли и лезли, как муравьи, почуявшие мед, дюжина тонких ручейков текла через стену, превращаясь внизу в живое разъяренное озеро.

Бродяга вел их, находясь на самом острие журавлиного клина, на самом кончике лезвия исполинской живой сабли.

Железная стена сверху уже не выглядела, как отдыхающий сетчатый питон. Она походила на гусеницу, облепленную муравьями. Раздалось еще несколько взрывов, проломы увеличились, через них тащили упирающихся верблюдов и коней. Воспрянувшие духом военачальники из горных кланов гарцевали на конях, размахивая саблями, развивались штандарты, пехотинцы выдвигали впереди строящейся конницы покореженные, пробитые во многих местах щиты. Сверху, со стены заговорила родная артиллерия.

Но ничего этого мортус не видел.

Он скакал, вцепившись в клетку с птицей. Он видел, как вырвавшиеся вперед сыновья Мирзы и Берка расстреляли автоматчиков, как закидали самодельными гранатами дот, как набросились с саблями на убегавших.

Их становилось всё больше, тех, кто ринулся наутек. Вторая линия окопов находилась совсем рядом, Бродяга различал помертвевшие от страха, размалеванные черной краской лица солдат. Позже он узнал, что в пятнистую форму и ботинки одевал своих гвардейцев эмир, а растрепанные люди в халатах с арабской вязью на лбах – это были практически гражданские люди, необученные стражники ближайшего халифа.

Что-то невероятное происходило с оружием врага. Пулеметы в упор изрыгали тысячи пуль, но все они уходили в небо.

– Славься, Вершитель судеб!

– Он хранит нас от смерти!

– Кто дотронется до него, того минует пуля!

Прорвав две жидкие шеренги пехотинцев, конница с Бродягой во главе на полном скаку ворвалась на позиции минометов. Боевые расчеты были затоптаны и изрублены в считаные мгновения, за ними пришла очередь нескольких резервных пехотных рот, дожидавшихся в блиндажах. Похоже, они так и не успели понять, как дикари прорвали оборону.

Пустынники устроили настоящую резню в блиндажах резервистов. У тех имелось достаточно оружия, но пока Бродяга находился рядом, силы нападавших утраивались. Он же только считал про себя умирающих, он снова видел их перекошенные физиономии, слышал их предсмертные стоны. Их рубили и кололи, не дав притронуться к оружию.

Стих обрывался уже где-то на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, когда лавина отчаянной конницы перемахнула кустарник и ворвалась на стоянку бронетранспортеров. К этому моменту Бродяга восстановил управление войском. Он понял, что менять ничего не следует, что все идет своим чередом, и даже вспомнил, что такое построение называлось когда-то «свиньей».

Под громадной маскировочной сетью их встретило жесточайшее сопротивление, но остановить взбесившихся горцев не могло уже ничто. Они прыгали с коней прямо на броню машин, с кинжалами в зубах врывались в люки, вспарывали врагам животы и отрезали головы.

– Закрывайте им окна! Кидайте им песок в окна! Кидайте песок им в пушки!

Три бронетранспортера успели завести моторы и, отстреливаясь, ринулись наутек. Кочевники в запале рванули следом – и потеряли под шквальным огнем пулеметов человек тридцать. Затем кто-то, знающий управление, догадался залезть в захваченную машину и броситься в погоню.

– Убивайте шакалов! Убивайте всех до единого, как собак! – ревел брат Михр, потрясая окровавленной саблей.

Экипажи бронетранспортеров вытаскивали наружу и резали им горла, точно баранам на бойне. Некоторые пытались отстреливаться, но бежать им было некуда. Разъяренные пустынники, припомнившие прежние обиды, облепили технику, забирались внутрь и терзали противника, как голодная саранча.

Бродяга не мешал. Он с трудом отыскал главарей кланов, чтобы определиться, кому оставаться для зачистки здесь, а кому – следовать за ним. Мортус говорил с ними, но не всегда его понимали. В их глазах плескалось кровавое безумие.

– Братья, мы должны вернуться и спасти своих! – прокричал он, привстав на стременах.

Затем он дал шенкеля и один поскакал назад. Не прошло и минуты, как его нагнали верные джигиты, скоро их стало больше. Солнце висело в дыму и в песчаной взвеси, в горле у Бродяги метался песок, глаза воспалились. Он вдыхал пороховую вонь, конский пот и мечтал глотнуть воды.

Они снова прорвались сквозь полосу колючего кустарника, разметали обоз, не останавливаясь, перебили несколько десятков штабных офицеров, прямо в передвижных домиках, и Бродяга повернул коня в тыл окопам противника. Наконец-то он увидел, как растянулся хвост конницы, устремившейся за ним. Горцам удалось невозможное – ценой горы трупов они рассекли эшелонированную оборону, драка теперь шла прямо в окопах и траншеях. В сторону Железной стены стрелять было некому, оттуда продолжала катиться рассерженная, оголодавшая, жадная лавина. На левом фланге стену методично разрушали зарядами, хотя в этом уже не было необходимости. На правом фланге через пролом катились арбы обоза и неторопливо шествовали сотни груженых верблюдов.

Кто-то указал Бродяге вверх.

Над побоищем кружил вертолет. Потом он резко набрал высоту и улетел на юг.

– Что это было? Что это жужжало, как шмель? – Горцы оборачивались и приседали в страхе. Пустынники, неоднократно сталкивавшиеся с авиацией, посмеивались.

По приказу Бродяги клин «свиньи» распался на два острия, захватывая вражеские позиции в два голодных полукольца.

– Что нам делать, Вершитель? – К Вершителю подскакали запыленные, измученные, возбужденные командиры. – Мы перебили их без счета, они бегут в пески. Они просят о пощаде. Должны ли мы их преследовать и убивать?

– Мы не должны останавливаться, – заявил Бродяга. – Пусть бегут, нам не нужна лишняя смерть. Тех же, кто сдается, можете связать. Поступайте с ними как у вас принято. Брат Берк, пошли своих людей проверить, все ли перебрались через стену. Брат Хамыц, пошли своих людей собирать раненых. Прежде чем мы двинемся дальше, мы должны позаботиться о них.

– Вершитель, они подсылали ревущую птицу, ты видел? Эта птица полетит к халифам на восток и к эмиру на юг, она предупредит их. Эмир соберет большую армию…

– Пусть так, – Бродяга подмигнул багровому солнечному диску, всплывшему над барханами. – Очень скоро она ему не понадобится!

А дальше он сделал удивительную и страшную вещь. Он сорвал с золотой клетки покрывало и распахнул дверцу.

– Веди же нас, Феникс!

 

29

ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД

Дворец эмира поражал воображение скромной роскошью цивилизации.

Коваль поймал себя на том, что совершенно отвык от элементарных эстетических и санитарных норм, установленных в двадцать первом веке. Он просто перестал замечать то, что раньше, в прежнем мире, резануло бы по глазам. В Петербурге, среди своих богатеев, и в гостях у иностранных вельмож Артур встречал пышность, бросающуюся в глаза, встречал ворованные и воссозданные по крупицам безумно дорогие интерьеры, предметы убранства и туалеты дам. Он побывал в местах, где бурлило дикое пиршество эклектики, где сановные правители отдыхали на грудах украшений, омывали жирные руки в золотой посуде, небрежно вытирали сапоги об уникальные гобелены и плевали на паркеты времен Реставрации.

Артур гостил в трехэтажных особняках ковбоев, где хозяева с хохотом соревновались в арбалетной стрельбе по полотнам, стоившим раньше миллионы долларов, где жарили на вертеле целых баранов, раскладывая костер прямо в парадных залах, на графских мозаиках восемнадцатого столетия, а по нужде зимой бегали на заднюю лестницу, так и не удосужившись починить стоки. Впрочем, летом они бегали по нужде ненамного дальше, закапывая сточные ямы, когда те переполнялись, откапывали рядом новые, превращая задние дворы резиденций в болотистые пустоши.

В особняке Мамы Кэт на Каменноостровском гости бросали пепел и позволяли гадить псам на персидские ковры. Напившись, метали ножи в африканских божков из черного дерева, фехтовали на шпагах, принадлежавших царской фамилии, соревновались, кто загрузит в себя больше браги из отделанных серебром и рубинами рогов, затем разбивали эти рога о стену и под смех собутыльников блевали тут же, под инкрустированные резные столики. И туда же валились спать… Щурясь из занавешенных окон дворца на залитые солнцем, безупречно асфальтированные площади Эр-Рияда, Артур мог лишь мечтать о возвращении в Россию той эфемерной субстанции, которую когда-то называли культурой.

Варшавский воевода как-то катал Коваля по Висле на ладье, так плотно увешанной раззолоченными парчой и бархатом, что борта едва не зачерпывали воду. На корме в течение трех часов наяривал цыганский оркестр, цепные медведи пили пиво и водку под хохот придворных, высокие гости соревновались в стрельбе по оленям, нарочно загнанным на пологий берег Вислы. Стреляли из именного оружия польских королей. Потом забыли про курс, с размаху сели на мель, утопили немыслимой цены прогулочное судно вместе с полудикими рабами, сидевшими в трюме на веслах. Намокнув, обрадовавшись дополнительному приключению, с гоготом выплывали на берег, самого Коваля и воеводу несли под балдахинами на бархатных банкетках, на берегу подожгли лес, заодно крестьянские наделы, человек десять спьяну утонули…

В Перми, во время церемонии встречи, намалевали огромные портреты Артура, развесили по городу, заодно раскрасили в яркие цвета фасады, улицы мыли из шлангов, качая воду насосами, поскольку груды нечистот достигали окон первых этажей. От президента скрыли, что в городе случились на тот момент десятка два смертей от холеры, подозревали тиф, на всякий случай вывезли всех больных за город, в бараки, прочих под страхом смерти заставили сидеть по домам. Вскрылись губернаторские хитрости много позже, когда Коваль на третий день пребывания удивился странному безлюдью на улицах и, не спросясь у местной охраны, самолично рванул осматривать город. Отмахав со взводом гвардейцев всего лишь три квартала от надраенной до блеска гостиницы, уперся в смрадные кучи мусора, в мертвых гниющих псов, в золотушных язвенных детей, ползающих вместе с поросятами в лужах вдоль покосившихся заборов…

Завыть хотелось тогда президенту, но, ежели от каждого непотребства выть, так и не заговоришь по-человечески никогда!

В Казани у хана, впрочем, немногим чище было, такая же копоть заводская, вонь и разлад, но, по крайней мере, мертвецки пьяных и укурившихся поменьше. Строго карал хан, раскачивались за западной стеной облепленные вороньем мертвецы – продавцы отравы питейной, нюхательной, курильной и прочих. Если при первом приезде президента, до подписания договоров, приукрасили татары столицу, припрятали гниль, то позже уже не стеснялись, нарочито напоказ выставляли: мол, поди-ка, зацепи нас, а там поглядим…

Докладывали Ковалю не раз и не два, что Халитов клал с пробором на российский закон; оружием сполна пользуется, два полка на постое не обижает, почтение командирам оказывает, недобитых Озерников ловить в плавнях помогает, но суды вершит по шариатским нормам, а то и не по шариату вовсе, а в силу восточных своих, каверзных, нетерпимых привычек.

Однако Артур велел не вмешиваться, донесения выслушивал, на Малом круге обсуждал, самых горячих, что кричали о развале государства, пока крепко осаживал. Не осталось у него после ухода Левы Свирского таких близких друзей, чтобы пожаловаться и высказать сокровенное, только с супругой и поделишься. Не мог же президент на Малом круге, не говоря уж о Думе, заявить, что симпатизирует ханским методам. Вот бы тогда все «униженные и оскорбленные» завыли, а уж доморощенные новые «демократы», привыкшие к вольнице питерской, те и вовсе бы на слюну изошли. Тысячи наций больших и малых приютил город, каких только церквей не строили, каких только служб не справляли – ничто не возбранялось, несмотря на стычки периодические, несмотря на частые драки между кавказниками и славянами. Впрочем, кавказники со всеми подряд дрались, полиция только успевала разнимать да трупы из Невы вылавливать. Думские кряхтели, но помалкивали, не решаясь вездесущего Кузнеца злить, опасаясь за свои привилегии. В Военном совете и Большом круге тоже порой раздавались призывы вышвырнуть иноземцев вон, Качальщиков и прочих колдунов отселить из города подальше, в Лугу и Выборг, но прямо опять же не решались против Уголовного кодекса идти. Уголовный кодекс президента Кузнеца за малейшее притеснение по нации и вере карал строго – как за грабеж и убийство. Посему Артур прекрасно сознавал невозможность на данном этапе сказать хоть слово теплое о внутренней политике хана.

Халитов, подстегиваемый осмелевшими и окрепшими камскими кланами, откровенно нарывался и насмехался, только и ожидая формального повода к скандалу. Но президент повода не давал. Президент слушал своих гонцов и тщательно перечитывал то, что записали с их слов канцеляристы. Пока что, на время южной кампании, отношения сохранялись вполне дружественные, пусть и благодаря русским дивизиям.

Эмир Саид принял захватчика с ровной невозмутимой улыбкой. Его бешеная нервозность угадывалась лишь в подергивании левого глаза. В окно эмир старался не смотреть. Вплотную к парадному крыльцу русские казаки мыли коней.

– Почему ты согласился на переговоры, русский эмир?

– Потому что мне не нужна твоя смерть.

– Чего вы добиваетесь? – тревожно спросил повелитель Аравии. – Вы ничего не найдете здесь, кроме песков.

– Тебе прекрасно известно, что нам надо только одно. Гарантии, что вы не вступите в войну.

– И ради гарантий вы убиваете тысячи мирных крестьян и рыбаков?

– Это печальная дань глупости, – без улыбки пошутил Артур. – Мы не желаем дальнейшего кровопролития. Если бы ты не вступил в сговор с безумцами, мы могли бы стать друзьями. Мы и сейчас готовы к миру. И ожидаем ответных шагов от вас.

– О каких ожиданиях ты столь опрометчиво рассуждаешь? – осмелел эмир. – Ты, наверное, полагаешь, что мы отгородились Железной стеной и потому глухи и слепы? – Он дождался, пока Расул переведет. – Нам известно, какой ценой ты сколотил государство. У твоего народа остался последний выбор, но люди, к сожалению, слабы и слепы… Ты ослеплен, русский эмир, ослеплен блеском казны, ослеплен своими же отражениями, развешенными на улицах, ослеплен медоточивыми речами лжецов…

– Не так уж сложно отличить лесть от правды.

Эмир Саид ласково покивал, не прекращая своей речи, словно не слыша возражений.

– …Ослепленному кажется, что власть его тверда как никогда. Безумные янычары готовы резать и душить по его приказу, а Военный совет всегда докладывает, что в государстве тишина и благоденствие. Большой круг власти также льстиво угождает президенту. А Дума, ваше великое народное собрание? Разве за три последних года в Думе хоть раз появился отважный человек, кто осмелился бы сказать о беде? Нет такого человека… Впрочем, я не совсем прав, да простит меня Аллах, Милостивый и Милосердный! Я не совсем прав потому, что есть у тебя Тайный трибунал, управлять которым ты поставил германца…

– Ваше величество очень хорошо осведомлены, – превозмогая себя, Коваль поклонился, покосился на свиту, на замерших придворных.

– Мы тоже с большим уважением относимся к столь грозному и мудрому противнику, – неожиданно сменил курс эмир. – Вы сделали всё, что смогли. Вы напали со всех сторон. Вы обманули халифа Махмуда насчет ядерного оружия. Но меня вы не обманете. Я прочел много книг. У вас нет центра по управлению этими ракетами. Вы лгали, и я это знал с самого начала… Не перебивай меня, русский эмир. Я знал, что вы лгали. Но я знал также, что произойдет, если я не соглашусь на мир. Мы будем драться с вами долго. Может быть, десять или двадцать лет. Пока не уничтожим вас всех. Пустыня поможет нам, клянусь Аллахом. Не нами сказано: «Смерть – врата, и все люди войдут в нее!» Я не боюсь погибнуть с оружием в руках, защищая землю отцов. Можешь не сомневаться, русский эмир, так думают все мужчины в Аравии…

Но я не желаю, чтобы мой народ превратился в рабов. Кто этот страшный человек на белом коне? Что за болтовня о золотой птице? Он не убивает своих врагов, он делает их пустыми. Это ведь ты наслал на нас иблиса, который притворяется пророком? Он ведет к столице наших заклятых врагов…

– Мы не желаем вам гибели. Но мы будем обстреливать все прибрежные города с кораблей, чтобы вы не смогли направить нашим врагам оружие. Мы будем подвозить снаряды и устроим вам вечную блокаду. Чтобы ни один солдат не смог отправиться на помощь Карамазу. Мы сделаем так, что у вас не останется рыбацких лодок и нефти. Мы будем патрулировать ваше небо. Без вашей помощи Турция не справится. А узбеков и туркменов мы перекупим. Войну мы остановим любой ценой.

– Нефть – это просто горящая вода, – возбужденно вставил эмир. – Как ты думаешь, почему ее нет у наших врагов? Нефть дарована Аллахом тем, кто не поступился верой, кто жил праведно и честно…

– Замечательно. Но есть малюсенькая неувязочка. Одиннадцать лет назад вы предприняли первую масштабную попытку продать свой бензин. И Карамаз об этом понятия не имеет. Вы продали сотню тонн в Венецию, точнее – обменяли на необходимые вам товары. Затем вы продали в три раза больше в свободный город Гамбург, отправляли все так же, морем. Получилось удачно. Что любопытно – взамен вы запросили цветные металлы. И получили их по безумно выгодному курсу. Через гамбургских купцов вы вышли на английское Общество судовладельцев. По сути, это пиратская организация, но вам ведь все равно. Вы продали им минимум тысячу тонн нефти.

– Я вижу, ты хорошо подготовился.

– С вами иначе нельзя. По крайней мере мы ведем с вами переговоры. Вы с нами миндальничать бы не стали.

– Мы не собирались нападать на вашу страну.

– Пока не собирались. Зато Карамаз с удовольствием режет христиан.

– Он отщепенец. Я не дал бы ему солдат…

– Достаточно того, что вы давали ему деньги. И оружие. Как насчет тысячи автоматов и шестидесяти тысяч патронов, эмир? Не оскверняй себя ложью, повелитель. Мы взяли в плен визиря Карамаз-паши. Он сам распределял средства и оружие, которое шло от вас. Вы собирались передать ему самоходки, дизельные двигатели и снаряды. Кроме того, вы обещали ему, что пошлете в Фергану инструкторов для обучения стрельбе. Тысячу офицеров, самых надежных ревнителей веры.

– Поэтому ты нас так ненавидишь? – У эмира снова задергался глаз.

– Ты ошибаешься, – мягко возразил Артур. – И в знак того, что я говорю правду, прими вот это. Почитаешь на досуге, – он передал собеседнику кожаную папку с приколотыми листами.

– Что это?!

– Это проект межгосударственного мирного договора, на трех языках. Он включает совместную разработку нефтяных месторождений, строительство аэропортов и танкеров. Если ты согласишься, мы вместе могли бы сделать очень многое. Мы стали бы не врагами, а партнерами.

– Но… если ты предлагаешь мир, зачем привел сюда стаю стервятников?

– Завтра утром я тебе покажу, – скупо улыбнулся президент. – Я предполагаю, что ты думаешь, эмир. Ты думаешь, что, раз я тебя не убил, я тебя боюсь. В дружелюбии вы вечно видите только слабость. Ничего… Завтра утром я покажу наш последний довод.

 

30

ДВОРЦОВАЯ НЕЧИСТЬ

Начальник канцелярии президента Михаил Рубенс-младший последние три недели валился от усталости. Спал он урывками, в сутки не набегало и шести часов. Неурядицы начались с того дня, как президент Кузнец отплыл на юг с военной эскадрой. Место Кузнеца временно занял дед Михаила, Рубенс-старший, и занял его по праву. Все думские и члены Большого круга согласились, что бывший «папа Эрмитажа» – лучшая кандидатура на пост вице-президента.

Но внуку от этого не стало легче. Иногда ночами он с тоской вспоминал то светлое времечко, когда Артур Кузнец был всего лишь губернатором и власть его не простиралась дальше Гатчины и Выборга, а сам Мишка назывался секретарем, и никто его не знал, кроме друзей семьи…

Всякий раз, когда Кузнец уезжал или ввязывался в опасную аферу, Миша Рубенс чувствовал себя крайне неуютно. Как начальник канцелярии, он обладал колоссальной, пусть и неявной властью, в его ведении находились печати, ключи от сейфов с важнейшими документами, чистые бланки дарственных и приказов, все – за подписью первого лица. Он мог по тревоге поднять войска гарнизона, мог собрать для экстренного совещания Малый круг, мог задержать или ускорить любое дело, которое кружилось в бюрократических колесах. Но без Кузнеца он моментально ощущал на себе мрачные взгляды потенциальных убийц. Недоброжелателей хватало и раньше. Но после того, как Кузнец придумал все эти законы с выборами в Думу и с выборами президента, стало совсем невмоготу…

Рубенс сполз с жесткого дивана, присмотрелся к стрелкам на каминных часах. Шесть утра! Итак, он снова уснул не раздеваясь, в приемной канцелярии, там, где разбирал свежую почту и последние распоряжения вице-президента. Спать больше не хотелось, голова тут же распухла от нерешенных дел.

Что там у нас?

Так… Прошения об отставке, ого, четырнадцать штук! Это они, сволочи, торопятся в отставку, пока фон Борка нет в городе. Вот ведь незадача, и начальника Тайного трибунала сдернул Кузнец с места, послал куда-то за танками! А заместитель у Борка – еще больший зверь оказался, громадный этот, весь в шрамах, Салават, племянничек генерала Даляра. Вот чинуши и обосрались, когда им новый хозяин Трибунала зубы показал, три проверки за неделю устроил. Выслуживается Салават, ясное дело, дядьку подводить неохота…

Михаил зажег спиртовку, поставил на огонь чайничек, сполоснул лицо и склонился к бумагам. Он решил, что не стоит в шесть утра будить буфетчиков, и без того измотанных почти круглосуточными обедами. В Эрмитаже бесконечно кто-то питался, хотя бы одна из шести столовых кого-то кормила. То пересменки патрулей, то освободившиеся внутренние караулы, то заезжие делегации высокого ранга, для которых не нашлось мест в гостиницах, то какие-то брошенные дети, которых невесть где подбирала жена президента, – и их тоже приходилось кормить. А с семи утра начинали прибегать за чаем и расстегаями клерки из окрестных департаментов, затем стекались шишки повыше, директора этих самых департаментов, и уже к девяти подкатывали в каретах и на паровиках министры.

Вот Рубенс-младший и решил – не ходить в буфет. Как представил, что надо спускаться этажом ниже, да непременно столкнешься с тайными просителями, которые и в шесть утра способны отравить настроение… Он кинул в чайник заварку, развернул пакет с сухариками – и принялся за чтение.

Так-с… Проект организации Донского и Волжского казачьих войск. Это Кузнец оставил Рубенсу-старшему и велел обязательно продавить через Большой круг… То есть, по-новому, через Совет министров. В который раз Мишка подивился, до чего точен и мелочен Кузнец. Вроде всё на бегу, башка постоянно распухшая, а как заметочки накидает – так вроде и добавить нечего! Слушание по проекту было назначено на среду, представители из Ростова и Самары уже неделю жили в «Астории». Предстояло утвердить две генеральские должности, восемь полковничьих, число полков, которые обязаны будут выставлять станицы, определиться с довольствием и фуражом. Кроме того, на место следовало послать целую команду клерков из земельного департамента – для точной регистрации отводимых пахотных земель. Отдельно президент подчеркивал, что на каждого служивого следует переложить расходы по содержанию коня, сбруи и военной формы, а взамен освободить их от общих налогов в казну и подорожных сборов на всей территории страны. Так-с, непросто будет…

Дальше что там? Михаил отхлебнул чая, отворил окно. Чем-то не нравилось ему сегодняшнее утро. Вроде всё как обычно, серый дождик накрапывает, на крышах перекликаются караульные, по Неве плывут к торговой стоянке баркасы с ладожской рыбой, первые подводы торгашей ползут через мост, торопятся на Сенную…

Но что-то не так. Даже пахнет иначе.

Гадость какая-то.

Рубенс с раннего детства привык доверять предчувствиям. Собственно, любого родители теперь учили жить именно так – доверяя внутренним позывам, как живут дикие птицы или белки. Даже возвращение в мир газет и телефонов не могло пока отбить это сверхчувственное восприятие.

Что-то дурное затевается…

Он вернулся к бумагам. Так-с… Записка Кузнеца в Министерство сельского хозяйства об открытии соляных промыслов… уже стоит пометка Рубенса-старшего, что геологи выехали на озера. Хорошо… Указ президента о финансировании государственных театров, тарифы и зарплата актерам, средства на организацию школ-студий, на актерские классы… Господи, он и слов-то таких не слыхал! Театров всего три, да и те никому не нужны! Студии, придумает же такое… Но ведь придется, сегодня же придется передать в департамент по делам культуры. Вот и пусть готовят проект сами! У них еще предыдущий проект в Думу не представлен, насчет сбора книг и организации библиотек.

Так-с… Интересно, есть вещи, о которых Кузнец забывает? Проект указа с пометкой для Рубенса-старшего – непременно закончить за лето. Невзирая на военные действия, снарядить большую экспедицию в Ханты-Мансийск с целью разведки и состояния дел на прежних нефтяных и газовых приисках… Господи, да где ж этот Мансийск на карте-то? Миша неожиданно вспомнил, что норвежские спецы, которых министр Портос выписал «за любые деньги», уже третий день околачивают груши по кабакам и увеселительным садам. Звонкой монетой им казна платит, а экспедиции что-то не видно. Так-с, пометку «срочно» и – к деду на стол.

Так-с… Продолжим. Кузнец требует принять решение об открытии трех дополнительных типографий. Срочно перепечатывать книги, так… Это понятно. Это к министру промышленности. Дальше. От министра Портоса сразу шесть новых идей. О твердых ценах на закупку зерновых. О тарифах на железнодорожные перевозки. О вводе двойной пошлины на все ввозимое мясо. Ой, вот это уже совсем лихо… Ладно, он мужик умный, пусть сам отстаивает. Мое дело – в план заседания воткнуть.

Что там еще? Ага, в четверг заседание в медицинском министерстве. Отпущены деньги на фельдшерские школы, в двенадцати городах разом должны открыть. Осталось назначить исполнителей, кто поедет, здания подберет на местах; и преподавать кому-то надо, отсюда пошлем… Ага, списки уже есть, но медики просят с ними послать полицию или армейских офицеров… Отлично, все бумаги – на стол начальника полиции, с пометкой – отчитаться в трехдневный срок. Пусть выделяет людей, а то зажирели…

Что ж за дрянь такая в воздухе носится? Тишина, словно перед ураганом… Неужто прав был монашек этот, как его? Ципер или Цынер? Ни за что имен этих варваров не упомнишь. Рубенса слегка передернуло при воспоминаниях о событиях воскресенья.

Началось с того, что заявился в город этот ненормальный буддийский монах. Его повязали на новгородской дороге, да он и не сопротивлялся. Почти сразу отпустили, нашлись у монашка доводы, от самого Кристиана привет привез. Кто же против Хранителя памяти попрет, когда с ним лично президент дружен? Короче, позвонил сам Рубенс-старший, велел отпустить этого, как его… Цыпера, что ли? Велел отпустить, но не совсем, а мигом в Зимний доставить. Ибо мало ли что… Кто их разберет, Качальщиков старших, тех, что в города не суются, колдуют себе в скитах…

Однако Цынер этот повел себя не просто странно, но и вовсе не пристойно! Вот какие слова Мишка теперь знал, потому как по приказу президента посещал вечером философский факультет! Цынер отправился прямым ходом к патриарху, оторвал того от отдыха – и в патриаршей машине приехал во дворец. Этим неугомонный бурят не ограничился. Имелось у него с собой секретное слово и для Деда Касьяна. Вот кого не ожидал встретить в Эрмитаже Рубенс, так это посла от Озерных колдунов! Заслышав колотьбу его мерзкого посоха, даже болотные коты караульных, уж на что свирепые зверюги, и те полезли под лавки. Рубенс-младший, как увидел эту троицу вместе, – глазам не поверил. В парадной буфетной, под хрустальной люстрой, рядком уселись и тихонько беседуют, ну прямо дружки!

Дед Касьян и прихлебалы его, в отличие от Качальщиков, в столице жить не боялись. Их боялись и ненавидели, а они – никого. Кроме Качальщиков лесных, да самого Кузнеца, пожалуй. Дед Касьян одновременно был вроде посла от всех псковских и чудских и по совместительству брал на себя связь с президентом. Когда-то, в бытность Мишки Рубенса ребенком, такое общение между двумя озерными колдунами, разделенными сотнями верст, было делом привычным, но не теперь. Дед Касьян жаловался Рубенсу-старшему, что на мысленное «соединение» с дедом Саввой уходит все больше энергии, а слышно и видно брательника все хуже. С некоторыми же молодыми Озерниками вообще невозможно общаться на расстоянии, мол, сломалось что-то в природе. Особенно после того, как президент привез из далекой Франции эту ненормальную девчонку, Арро, или как там ее фамилия, и она запустила в работу аж три радиостанции! Мало того, она ухитрилась расконсервировать производство кабеля, хотя Качальщики выступали резко против. Но кто их особенно слушает, дурней лесных, подумал Мишка. Прошли те времена, когда плевков Сатаны и ручных Летунов боялись до одури, нынче иные ветры дуют. Нынче и мамочки не в цене, женщины рожают и рожают, и двойняшек, и даже тройняшек полно, во как!

А эта буйная Арро, прислал ее нечистый на головы Озерников, и радио устроила, и телефонные линии аж до Ярославля провела, и через каждые двадцать километров распорядилась башни строить, релейные станции какие-то…

Это как насморк, объяснял Рубенсу-старшему дед Касьян. Ты при насморке чего чуешь? Ничего? Вот и для нас… все эти ваши радио, провода и прочие телефоны – вроде насморка. Скоро перестанем чуять друг дружку. Только насморк лечить можно, а эта зараза – навсегда…

Рубенс на такие речи только руками разводил. Время назад не повернуть, хоть тресни!

И вот они уселись в кружок, только чарок заздравных не хватало. Цырен этот, вот как его звать, с ним – Касьян, с посохом неразлучный, и сам личный духовник президентской жены, главный поп страны. Посидели, поболтали, и патриарх лицом почернел. Мишке велели срочно деда искать, всюду искать! Чуть позже снова вместе собрались, уже в присутствии Рубенса-старшего, еще коменданта позвали, врачей и младших трех Качальщиков, из тех, кто в интернате обучался. Те как явились, так на деда Касьяна и зашипели, вечная вражда между ними! Даром что молодые, в городе вежливости обученные, а на тропе лесной небось конкуренту колдовскому в глотку бы вцепились! Тут Цырен такого наговорил, что Мишке захотелось немедленно выпить.

Делегацией в полном сборе поперлись к Наде ван Гог, на женскую половину. Псов прихватили, тигра-альбиноса тоже. Тигр нервничал, плохо себя вел, но так ничего и не нашел. Да и что искать? Цырен долго не говорил, пока с собаками всё не обшарили.

Ничего, пусто.

Надя вернулась, госпиталя объезжала. Скандал сперва затеяла, дерганая стала в последнее время. Да оно и понятно, муж родной такую войну затеял, домой месяцами не показывается! Ну, ничего, вернулась наконец. А у нее в покоях – форменный обыск. И не говорят, чего ищут, самое-то главное. Соборник кадилом машет, Дед Касьян всюду деревяшкой своей стучит, а бурят этот ненормальный на карачках под всеми лавками лазает.

Не нашли, чего искали. Нету.

Надя ван Гог на них вначале прикрикнула, а уж после притихла. Повела в гостиную, к стеночке, пальцем ткнула. Миша Рубенс позади стоял, аж на носочки поднялся, чтобы разглядеть.

А ничего там. Пустая стенка с гвоздиком.

– Был утром, клянусь! – заголосила Надя ван Гог. Мишка долго в толк не мог взять, о чем речь. Вроде игрушку какую-то потеряла.

– Он здесь и есть, – ответил тогда Цырен.

Непонятно ответил. Нехорошо.

Задребезжал внутренний телефон.

– Господин советник! Это начальник караула. К вам мальчонка, из этих… с интерната. Ерунду какую-то несет, мол, между дверей застрял кто-то…

У Рубенса екнуло в груди.

Вот оно! Не зря сердце ныло…

– Пропустить. Прямо ко мне!

Подросток учился и жил в интернате для детей Качальщиков и принадлежал уже к тому поколению, которое спокойно, без удушья и сердечных приступов, переносило городскую грязь. Мальчик появился бесшумно, как всегда до икоты напугав стражу у дверей канцелярии. Впрочем, юные Качальщики, жившие в левом крыле Эрмитажа, постоянно развлекались подобным образом. Обычные солдаты, даже прекрасно обученные, не в состоянии были засечь передвижение юных детей Красной луны. Зато их отлично слышал и чуял тигр Лапочка. Ручной тигр целыми днями дрых на позолоченной кушетке напротив камина и лениво рявкал всякий раз, когда на президентском этаже появлялись посторонние, но знакомые личности.

Незнакомых Лапочка бы не пропустил.

Некоторое время назад случилось, правда, странное происшествие, о котором в кошачьем мозгу Лапочки осталась нехорошая память. Словно проник кто-то чужой на женскую половину. Хотя никто не проходил. Ночью Лапочка не поленился, сполз с дивана, обследовал, обнюхал коридоры. Перед толстыми двустворчатыми дверьми, ведущими в покои президентской жены, он надолго задумался. Там на страже торчали два офицера и мешали Лапочке сосредоточиться. Еще ему мешал противный запах из псарни, расположенной тут же, на этаже. Там шумели и грызлись президентские були, свора натренированных псов-убийц. Лапочка с ними рядом брезговал находиться. Но собачий смрад он не мог отменить. Хорошо хоть, этих идиотов не выпускали свободно бегать по дворцу, как в былые времена!..

Караульные провели подростка к лейтенанту, офицер выслушал – и поднял трубку телефона. Михаил Рубенс выслушал начальника караула, отложил все утренние дела, вызвал ординарца и бегом спустился в приемную.

– Сказано с вами говорить, – мальчик показал тайный знак и прошептал на ухо верное слово.

– Говори, – Миша Рубенс прикрыл за собой дверь.

Подросток произнес всего четыре фразы. Этого оказалось достаточно, чтобы Эрмитаж превратился в огромный рассвирепевший узел.

– Начальник караула? Соедините с комендантом! Это Рубенс. Тревога по красному флажку. Да, по красному! Живее, господин майор!

Условные цвета тревоги ввел в свое время президент Кузнец, после очередного нападения Пустотелых ведьм. Красный цвет означал, что во дворец проникли враждебные колдовские силы. Обыватели в таких случаях выражались проще – нечисть.

Дети Красной луны почуяли ее первыми.

– Канцелярия? Директора интерната мне, срочно! Нет на месте? Так соедините с квартирой! Передайте – немедленная эвакуация по красному флажку!

Во дворе и на набережной уже слышались рев моторов и цокот копыт. Первым появился эскадрон президентского конвоя, составленный из кубанских казаков, за ними на грузовиках подкатили калмыцкие. Пешие казаки выпрыгивали из кузовов машин, рассыпались двойной цепью, замыкая Зимний дворец в сплошное кольцо. Сквозь распахнутое окно Рубенс слышал лающие команды есаула Незовибатько, одного из первых, кому сам Кузнец вручал боевой орден Владимира.

– Сотня, ко мне! Живей, мать вашу, черти!

– Гони гражданских в шею!

– Эй, бабы, а ну, очистить улицу!

– Мужик, отчаливай, мать твою, кому говорят? После свою рыбу разгрузишь!

Есаулу вторил хорунжий Дениско, сегодня утром его парням выпал черед охранять дворец. Рубенс про себя порадовался, потому что Дениско он тоже прекрасно знал, и его, и двоих его братьев, служащих на Выборгской заставе. Четыре года назад братья Дениско отличились, уничтожая волжских Озерников, проникших в Петербург. Колдуны были пойманы и отправлены к палачу, после чего у президента в очередной раз испортились отношения с казанским ханом. Выяснилось, что в среднем течении Волги немало еще окопалось врагов законной власти. Старшие братья Дениско в Петербурге дрались, не щадя живота своего, за что им были пожалованы грамоты президента на организацию калмыцкого Казачьего круга. Младший Дениско был оставлен в столице, в числе офицеров, постоянно назначенных в президентский конвой.

– Рота, ко мне… Взвод, ко мне…

– На одного линейного! Первый – прямо, остальные… напрааа-во!

И снова – зычные команды кавалерийского начальника.

– Сабли наголо!

Рубенс уже мысленно представлял, какой скандал ему закатят в Большом круге, если тревога окажется ложной. Но в каждом подобном случае он следовал простому правилу, к которому приучил его дед: лучше перебдеть! Перебдеть – это значит остановить движение на набережной, на Невском и на Мойке.

– На первый-второй рассчитайсь! Первые номера шаг вперед, а-агом аарш!! Первые номера – крууу-гом!

– Слушай команду-уу! Левое плечо вперед, а-агом арш!

– Примкнуть штыки!

– Строй не ломать!

– Господин Рубенс! Озерники уже тут, прибыли. Дед Касьян просит убрать собак!

– Господин Рубенс, вас срочно к телефону господин вице-президент!

– Миша, где монашек? – Красные, воспаленные глаза Касьяна. – Что с Надей?

Рубенс крутился волчком, отдавал приказы. За Озерником с топотом поднимались казаки, набивались в пустые коридоры. За ними, подхватив рясы, торопились толстые соборники. Всюду гремели сапоги. По лестнице вниз, навстречу казакам, бегом спускались прачки, поварята и прочий гражданский персонал. Наконец, вспыхнули лампы.

У Мишки Рубенса на секунду остановилось сердце.

– Почему – с Надей? Разве?.. – Мишка рванулся к внутреннему телефону, набрал «тройку», номер на женской половине президентской четы.

Обернулся – и словно ударился взглядом о широко раскрытые, чуть раскосые глаза подростка-Качальщика. Парень шевелил белыми губами, показывал куда-то вверх. Рядом с мальчиком откуда ни возьмись возникли еще три щуплые фигурки.

Дети Красной луны. Дети Качальщиков.

Рубенс неожиданно, на долю секунды, увидел мир совсем в другом свете. Ведь перед ним стояли не обычные мальчишки, дети горожан. Эти чувствовали, видели и слышали совсем иначе.

В трубке повторялись хриплые гудки. Обычно Надя ван Гог поднимала трубку мгновенно.

– Он здесь… – Подросток указал вверх.

– Он прятался в дымоходе, – добавил второй.

– Он притворялся мышью, – произнес третий. – Вы не сможете его остановить.

– В дымоходе… – как эхо, повторил Михаил. – Дьявол, ну конечно… Мы не проверили трубы!

– Там никого нет, – первый подросток указал на гудящую трубку. – Он убил всех, кроме жены Кузнеца… Он хочет забрать ее.

– Гони за патриархом! – Рубенс обернул страшное лицо к обступившим его младшим караульным. – Так, ты – к Озерникам на подворье, живо! А ты – поднимай весь посыльный взвод, пусть ищут бурята этого, Цы… Цырена!

– Я уже здесь, – произнес ровный, чересчур спокойный голос за спиной. – Я ночевал в интернате. Мне позволил наставник.

– Ах да, конечно… – Рубенс никак не мог сообразить, каким образом Цырену удалось миновать строй вооруженных гвардейцев. Впрочем, сегодня все утро происходили чудеса.

С Цыреном творилось что-то неладное. Миша Рубенс сразу отметил необычайную бледность монаха, странно пожелтевший ежик волос на голом черепе. Собственно, череп уже не казался голым. Он зарастал неровными черными и желтыми пятнами, чем-то похожими на шкуру животного. Вот только какого животного, Рубенс не вспомнил. Еще его поразило, что Цырен был в своем желтом халате и толстых варежках. В таких, какие используют металлурги.

Они опять собрались втроем перед дверьми в президентские покои. Немыслимая троица. Личный духовник Нади ван Гог, жуткий Озерный колдун и маленький буддийский монашек.

– Отпирайте! Ломайте дверь! – Рубенс махнул казакам. – Надя, ты слышишь, эй?

Казаки дружно навалились. Ничего не произошло. Попытались просунуть шашки в щель между косяком и дверью. Безрезультатно.

– Он внутри, – сказал подросток-Качальщик.

– Он убил девушек, – сказал другой. – Он прятался в дымоходе. Он притворялся мышью. Мы почуяли его сегодня утром.

– Это я виноват, – прошептал Цырен и медленно стянул перчатки.

Рубенс почти не удивился, рассмотрев его руки. Нечто подобное он, наверное, ожидал увидеть. Мишка смотрел на пол. Из-под роскошной дубовой двустворчатой двери густым блестящим ручьем текла кровь.

 

31

СВЯЩЕННОЙ ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ

Заранее договорились, что в пустыню поедут с малой охраной – сто человек русских и десять ближайших слуг эмира. Советникам и слугам эмира были розданы незаряженные ружья, чтобы у подданных во время проезда кортежа по городу не возникло печальных мыслей. Два умных человека договорились между собой, что повелителю Аравии нельзя терять лицо. Поэтому издалека казалось, будто два близких приятеля удобно расположились в салоне комфортабельного джипа и поехали немного покататься. Только вокруг джипа ехали одни лишь русские гвардейцы, с закутанными лицами и с автоматами, готовыми к бою.

Артур останавливался восемь раз, выпрыгивал из машины в раскаленный песок и долго смотрел под ноги. Но всякий раз он встречал лишь бесконечную тьму, уходящую на глубину в десятки метров. Иногда эту тьму прорезали изогнутые нити корней, упорно ищущие воду. Иногда на небольшой глубине встречались останки верблюдов, мелких хищников, засыпанные повозки и человеческие скелеты. Однажды у него екнуло сердце, когда на глубине около двадцати метров он нащупал длинный, очень плотный фрагмент, похожий на лежащую средневековую башню. Но этой башней дело и ограничилось. Скорее всего, это была оцинкованная стальная водокачка, забытая здесь еще пару веков назад.

Он начал волноваться, что ошибся направлением. Но воздушная разведка дважды подтвердила – все верно. Кортеж непрерывно сопровождали два дирижабля. Один висел строго над машиной президента, другой совершал дальние облеты территории.

– Господин президент, верст сорок до них, – передал по рации Карапуз. – Шибко идут, на рысях. Охренеть, сколько он народищу собрал… Слава те господи, сворачивают…

– Чего? Куда сворачивают? – разволновался Коваль.

– Так они давно уже вправо забирают, – удовлетворенно доложил Карапуз. – Кабы прямо на нас перли, пришлось бы нам снижаться. На машине от них не удрать, не-а!

– Так, а ну сворачивай! – набросился Артур на водителя. – Нам как раз и нужно, чтобы прямо на них… Карапуз, дурья голова, насколько вправо?!

…Спустя еще полчаса бешеной гонки Артур приказал заглушить двигатель.

– Что это? – Эмир недоверчиво сощурился, затем отвел глаза от окуляров, проморгался.

Слуга моментально поднес правителю чистый платок, другой с поклоном приготовился протереть оптику.

Коваль с нарочитым равнодушием разглядывал ступенчатые изгибы барханов. Две стихии встречались в колючей жаркой точке, натыкались друг на друга, словно в изумлении, и само солнце, казалось, также не могло толком разобраться, какое из морей истинное, а какое – лишь мираж, отражение вечной жажды песков. Нежно-голубые пенные языки вылизывали подножия рыжих кварцевых сопок. Над сопками воздух переливался, вскипал и опадал бесконечно, мешая разглядеть замершие когорты всадников. Фигуры людей и животных дробились, расплывались, то исчезали, то вновь проявлялись. Верблюды сонно перемалывали жвачку, подогнув ноги, подставляя лохматые морды будоражащему соленому бризу. Водители джипов выключили моторы, те шумно потрескивали, словно недовольные сказочные звери, пытавшиеся взять от близкой массы воды хоть немного влаги.

– Что ты хотел показать мне, русский эмир? Я вижу на горизонте две маленькие лодки – это рыбаки, – недоуменно улыбнулся эмир. Как минимум десять человек из его свиты внимательно обшаривали горизонт с помощью мощной оптической техники. – Это даже не рыбаки, это мираж…

– С другой стороны, – сухо поправил Коваль.

Придворные с обеих враждующих сторон обернулись одновременно. Горизонт вспух жарким клубящимся пузырем. Несколько секунд спустя долетел равномерный шум. Точно молотила громадная мельница.

– Это они, войско иблиса, – побелел эмир. – Зачем ты привез меня сюда? Ты вполне мог убить всех нас в городе.

– Повелитель, нас растопчут, – пискнул кто-то из советников.

– Ты связался с людоедами, – заявил эмир Саид. – Ты сделал ставку не на тех скакунов. Они размажут всех. И нас, и тебя. Они не пощадят никого.

– Мы будем ждать здесь, – твердо заявил Коваль.

Никто не осмелился ему противоречить. Он наконец увидел. И от увиденного захватило дух.

Оно располагалось глубоко, очень глубоко. Но не настолько, чтобы нельзя было добраться. И оно походило совсем не на лежащую башню или развалины древней виллы. Артур вглядывался до рези в глазах, до появления пляшущих чертиков на сетчатке.

Копи Соломона.

Волшебные птицы русской Изнанки не обманули. Китоврас тоже не подвел. И джинн не оставил его в беде. Джинн обещал, что будет помогать тому, кто не возьмет себе ни крошки…

То, что Коваль увидел под наслоениями песка, походило на громадный подземный город со множеством узких и широких ответвлений. Или… или на исполинское дерево, проросшее тремя широкими стволами в глубину материка. Три толстых вертикальных ствола, и от них на разной глубине убегали в стороны горизонтальные штреки. Многие были засыпаны или обвалились, не выдержав тысячелетнего груза. Некоторые ходы совсем не походили на то, как, в представлении Артура, должны выглядеть шахты по добыче золота. Они вдруг превращались в глубокие каверны, сворачивали, снова тянулись к поверхности – и снова превращались в объемистые комнаты неясного назначения. Верхние, самые близкие к поверхности земли этажи время разрушило сильнее всего. Судя по грудам обтесанных камней и правильным геометрическим площадям, сооружение никак не могло быть обычным рудником.

Сверху располагалась когда-то мощная крепость, с фортами, толстыми стенами, квадратными башнями и сложной системой обороны. Из крепости вели три мощеные дороги, от них на глубине не осталось практически ничего, кроме широких «языков» из полированного камня. Вероятно, здесь произошло когда-то сильное землетрясение или иной катаклизм. Артур рассудил, что никакими баллистами до такого состояния гранит и мрамор раскрошить не реально. Да и ни к чему! Точно сдвинулась и затряслась вся поверхность Аравийского полуострова. А может быть, в те времена он не был полуостровом? Кто знает, вдруг здесь раньше росли пальмовые леса и журчали реки?

По центру разбитой крепости когда-то располагалась площадь. Артуру показалось, что под уровнем раскрошившейся площади угадывается масса мумифицированных тел. Кони, верблюды или быки и, несомненно, люди. Даже вооружение сохранилось в исправности. Он воспринимал бронзовые копья и щиты как острые кусочки стекла. Итак, многих засыпало в одночасье.

Не потому ли никто не мог отыскать рудники легендарного правителя?

Под слоем разрушений Коваль разглядел сносно сохранившиеся лестничные пролеты и вертикально стоящие колеса в три человеческих роста. Наверное, благодаря им и системе блоков когда-то поднимали наверх руду. Еще ниже угадывались контуры горизонтальных залов со скошенными стенами. От трех верхних залов начинались основные вертикальные стволы. Вдоль стен шахт сохранились строительные леса. Отсюда, сверху, они казались конструкциями из тоненьких сухих спичек, соединенных веревками. Десятки лесенок манили взгляд, убегая все глубже и глубже во мрак.

Немного в стороне, проследив за одной из наклонных шахт, Артур обнаружил такие же громадные колеса и собственно вагонетки, до отвала наполненные…

Ему показалось, что проклятый песок залетел в глаза. Подбежавший ординарец подставил кувшин с водой, но дело оказалось не в песке. Артур оглянулся на эскорт и изумленные физиономии арабов. Его явно считали свихнувшимся.

Золото.

Вагонетки, полные золотых самородков. Отсюда они казались слюдяными желтоватыми блестками. Он насчитал в наклонной шахте четырнадцать длинных телег с высокими бортами. В каждой – не меньше тонны. А может, намного больше? И неизвестно, сколько еще на глубине.

Вот оно, несметное сокровище мудрейшего из царей.

– Господин президент, скачут! Скачут!

– Ваше высокопревосходительство, прикажите вас забрать? Сметут ведь!..

– Ой, гляньте! Что это впереди там?..

На горизонте вспухало громадное песчаное облако. Широким клином двигались всадники. Серебро блестело на сбруях. Огнем горели глаза. Тысячи клинков сияли на солнце.

Несметная сила.

Впереди лавины дикарей на белом жеребце ехал молодой широкоплечий парень в белых развевающихся одеждах. Его лицо было закутано в платок, но глаза Коваль сразу узнал. Хотя и глаза сильно изменились. Это были уже не пустые, водянистые, смертельно уставшие глаза вечного странника.

Бродяга издалека подал сигнал. По флангам его армии загрохотали барабаны, лавина замедлила ход и, наконец, совсем остановилась. Всадник в белом спешился.

Коваль вышел ему навстречу.

Арабы забормотали молитвы.

– Сколько тебе лет? – улыбнулся Артур.

– Думаю, тридцать восемь. Или сорок. Мало осталось, – Бродяга развязал платок. – Зубы болят, вишь как. Мудрости-то коренные по второму разу режутся.

Мужчины коротко обнялись.

– И что будет потом? – Артур следил за Фениксом.

У него возникло странное ощущение. Только что это была птица и вдруг – уже чудесная девушка в золотой одежде, с сияющими волосами почти до колен. Девушка невесомой походкой поднялась на ближайший холм и там села, отвернувшись к востоку. Она не оставила следов на песочных волнах.

– Потом меня не станет. Но я успею.

Он произнес это буднично, словно речь шла о походе в магазин.

– Феникс поет почти постоянно. Он пожирает мой стих.

– Смотри, – Артур указал назад, на вездеходы, где в напряженных позах сидели эмир и его ближайшие советники. – Бродяга, они не видят Феникса! Ты можешь себе это представить?

– Могу, – кивнул мортус. – У меня тоже много таких. Я давно понял. Феникса не видят те, кто запер себя. Запереть себя можно в малом и в большом. И еще… Артур, я должен сказать тебе кое-что, пока есть время. Потом я не успею. Эта птица – не он, а она. Я много времени провожу с ней. Легенды врут. Считается, что она умирает и снова возрождается из пепла. Но это не совсем так. Оживить ее может тот, кто может накормить. Она кушает то же, что и я. Можно назвать это душами человечьими, но это тоже будет не совсем верно. Совсем верно никогда не скажешь, нет таких слов. Зато погибала она всегда очень ясно и понятно, чтобы всем стало хорошо. Чем больше людей найдут счастье, тем лучше для нее… Спроси у своего зеркальца, может, птичку тоже джинны твои изобрели? И сейчас она погибнет, скоро уже. Как только стих мой перемелет. Но мы успеем. Здесь будем копать. Ты ведь тоже видишь, да?

– Это очень глубоко, – вздохнул Коваль.

– Что поделать, – в звонком теноре Вершителя на мгновение проснулись прежние стариковские нотки. – Одно вот худо. Пришлось четыре дивизии там, за речкой оставить, с обозами… Ну, ничего. Зато мы там вчетверо больше повязали, – он весело рассмеялся. – Тыщ восемьдесят мы там окружили. Хорошо дрались, гады, но против моих орлов разве ж попрешь?

– Не попрешь, – согласился Коваль.

Бесчисленные стяги и вымпелы горцев повисли в знойном безветрии. Передние ряды замерли неподвижно, но сзади всё накатывала и накатывала лихая темная волна, оседала по краям людского острия, захватывала живым полумесяцем горизонт.

– Мы окружили их, пушки да сабли отняли. Теперь под стражей сидят, – хихикнул мортус. – Пешочком, потихоньку к морю отправим…

– Так вот где та северная армия, которую эмир так и не дождался, – засмеялся Артур. – Надо пойти обрадовать его, что все живы.

– Жратвы у нас маловато, – напомнил Бродяга. – И скотинка голодная. А нам тут недели три копать. Может, и дольше. Пока еще бревна подвезут…

– Питание мы организуем, – пообещал Артур. – Ты другое мне скажи – что потом? Ты сам-то думал, что произойдет, если каждого нагрузить золотом? Что с торговлей станет? Как монету чеканить, если у каждого по три пуда таких монет под половиком спрятано будет?

– А это уж мне безразлично. Ты затеял бучу – тебе и разгребать. Только вот что скажу… Как только Феникса не станет, передерутся все. И никаких равных долей в помине не получат. Так что смотри, заранее думай, как новую войну потом гасить. Или пускай промеж себя грызутся, а? – хитро глянул Бродяга. – Тебе-то важно, чтоб на Россию не перли. Они тут на двести лет теперь застрянут, до чужого добра жадные…

Коваль вернулся к вездеходу.

– Что ты им сказал, русский эмир? – не выдержал повелитель Аравии.

– Я им сказал, что ты не против раскопок. Через неделю они достанут первое золото. Тонн пять, для начала. На эти деньги можно пригнать рабов из Сирии и Ирана. Можно построить богатые дома на побережье…

– И потом… они уйдут?

– Не думаю. Тут можно лет двести копаться. Скорее всего, они еще и родственников пригласят. Ты знаешь, никто не любит богатых соседей. Таких, как вы.

– Вы тоже… не уйдете? Даже если я заплачу твоим воинам, каждому из них, годовое жалованье?

– Мы погостим еще немного, лет десять. Пока ты не выдашь мне Карамаза. А там поглядим. Не верю я вам. Уж больно вы суровые ребята.

– …Сулейман, скачи в город, – эмир не отрывал глаз от людской массы, стремительно заполняющей горизонт. – Оповести моих братьев, пусть едут в диван. Генералу Али тоже передай, жду его… после вечернего намаза. Пусть поднимает своих гонцов, поедут к халифам…

– Прошу простить мою дерзость, но что мне надлежит сказать вашим братьям, господин? – Придворный склонился так, что полы расшитого серебром халата стали красными от пыли.

Эмир выждал секунд десять, внутренне наливаясь ядом, предвкушая змеиную ухмылочку на губах придворного, уже готовясь выхватить саблю и врезать сынку своей бывшей жены плашмя по голове, сбить с него нахальство…

Но дерзкой улыбки так и не дождался. Сулейман тоже был напуган, напуган гораздо сильнее, чем его господин. Если бы эмир научился вдруг читать мысли, он с изумлением обнаружил бы, что Сулейман не решается сесть на коня, потому что боится выстрела в спину. Молодой придворный уверил себя, что эмир не потерпит в живых свидетеля его позора…

– Передай, что священной войны не будет. Мы принимаем все условия. Пусть отправят депешу Карамаз-паше, что мы отзываем советников. А также в Аден и Ходейду, чтобы распустили добровольцев по домам.

 

32

БЫК И ЛЕОПАРД

По парадной лестнице Зимнего дворца Цырен взлетел вихрем. Он мчался настолько быстро, что спешившиеся казаки остались далеко позади. Они еще гремели шпорами по мрамору вестибюля, а он уже перескочил двойную ограду у поста внутреннего дежурного и оказался перед запертой дверью на женскую половину. Один из глупых булей кинулся наперерез, но Цырен лишь небрежно взмахнул рукой – и сорокакилограммового пса отшвырнуло в сторону. С визгом лысый пес прокатился по ступеням, его собратья заворчали, но никто не посмел приблизиться.

Офицеры расступились. С протянутой для пожатия рукой подошел Миша Рубенс. Монах отступил, спрятал руки за спину.

– Нельзя… не надо. Где это, здесь?

Впрочем, он и сам чуял, что здесь. Прибыл по верному адресу. Из-под громадной дубовой двери тонкими струйками вытекала кровь.

– Отпереть не можем, – шепотом пожаловался начальник караула. – Словно пасть бесовская закусила.

– Слышно что-нибудь оттуда? Она… жива?

– Девок слыхать, – с готовностью откликнулся сотник Незовибатько. – Сама-то никогда голоса не подаст. Помирать будет, а не вякнет. Ой… то есть, я извиняюсь, негоже так болтать. Но известно ведь, жена Кузнеца – стальная баба, никогда выть не будет.

– Это точно, – подтвердил младший Рубенс. – Она молчать будет.

– Он нас всех прибьет, – патриарх икнул. – Если с Наденькой что-то случится.

– Тихо, тихо все! – Цырен приложил ухо к двери. Действительно, внутри кто-то плакал. Обычное человеческое ухо не различило бы таких слабых звуков, но монах давно уже не был обычным человеком. Он ощупал дверь, подергал ручку. Создавалось впечатление, что это не дверь, а только имитация, рисунок на кирпичной стене, столь плотно и недвижимо она держалась.

По лестнице галопом поднимались казаки, волокли за собой железо – домкрат, кувалды, ломы. Вначале ничего не помогало, пока дед Касьян не наложил сильное заклятие. От удара его посоха с хрустом лопнули три лампы, отвалился с потолка кусок лепнины, а в неуступчивой двери появилась трещина.

– Где тут другой вход?! Ведите же! – распорядился Цырен. И никто не удивился, что незнакомый бритоголовый человек с татуированной головой и объемными плотными рукавицами на руках здесь командует.

– Со второй дверью беда… – пожаловался начальник караула. – Да вон, взгляните сами.

Цырен молнией пронесся следом за провожатыми. На заднюю лестницу принесли факелы, электричество почему-то бездействовало.

Запасная дверь…

– Ох ты, Господи, спаси и сохрани!

– Ксения-заступница, не оставь нас!..

У запасного выхода в луже крови умирал лучший телохранитель. Белый тигр Лапочка. Из его распоротого брюха на двухсотлетний паркет дворца вывалились кишки.

Караульные шарахнулись назад. Никто не мог себе даже представить, что за существо могло так порвать тигра-мутанта.

– Тут нам не пробиться, – доложил Незовибатько. – За деревяшкой – стальная плита. Ее изнутри приперли. Если только взрывать?

– Я те дам – взрывать! – замахал кулаками патриарх. – Не дай Бог, ее там внутри зацепит…

– Ваше благородие! – издалека прокричал хорунжий. – Готово, вторую дверь взломали!

Ворвались внутрь. На руки казакам выпал ночной караульный. Тело было еще теплым. Грудную клетку в двух местах словно пропороли толстыми кольями и пришпилили к вешалке. Стало ясно, откуда натекла кровь.

– Вперед, рассыпаться! – скомандовал сотник, устремляясь за портьеры.

– Госпожа ван Гог! Вы здесь? Где вы?

Цырен одним мягким прыжком вскочил на высокий подоконник. До подоконника было не меньше трех метров, но монах даже не группировался для прыжка. Толпа на лестницах ахнула. Он скинул рукавицы – и толпа ахнула вторично. Из пальцев рвались наружу загнутые когти.

Цырен не стал ждать, пока казаки обыщут огромную квартиру президентской жены. Он выбрался наружу через форточку, легко соскочил на узкий трехдюймовый карниз и побежал по нему в сторону нужных окон. С набережной за ним следила другая толпа, отодвинутая и стиснутая конным оцеплением.

Он разбил окно плечом и ввалился в комнату горничных. Еще не успев долететь до пола, он уловил слева слабый шаркающий звук – и пригнулся.

Но это было всего лишь трюмо. Распахнутое зеркало покачивалось, а на вешалке, свесив набок обезображенную голову, висела одна из мертвых девушек. Ее не насиловали и не раздевали. Ей распороли грудь и живот чем-то острым, сломали нос, а затем повесили на крюк за ребро.

Вторую горничную, с вдавленным в череп лицом, Цырен обнаружил в коридоре. Он слышал, как приближаются казаки, они обыскивали обе кухни и кладовые. Но он слышал и кое-что еще.

Кто-то тяжело дышал в спальне.

Цырен прыгнул на дверь с разбега, стараясь выбить ее пятками. Получилось наполовину, внутренняя задвижка слетела. Он ворвался в полутемное помещение, сразу понял, что на широкой кровати никого нет, но только что, буквально секунду назад, на ней кто-то был. Скомканные, перекрученные простыни и одеяла хранили тепло и… вонь.

Он узнал этот запах, хотя никогда не встречал его обладателя.

Сивый бык!

Зверь только что был здесь. Но сбежал он не один, он прихватил с собой женщину!

Перья от распоротых подушек еще не успели осесть на ковер, когда Цырен ворвался в следующее помещение. Он очутился в большой, богато отделанной ванной, освещенной шестью ночниками. Нади ван Гог не было и здесь, зато на белоснежном кафеле монах нашел еще один женский труп. Видимо, это была истопница и по совместительству прачка. Бык потоптался копытами у нее по спине, буквально размазал несчастную старушку и оторвал ей голову. Голова ее плавала в розовой пене, среди свечей и лепестков роз.

Выхода из ванной комнаты не было. Лишь узкое, распахнутое оконце. Монах высунул голову наружу – и убедился, что никто не сумел бы пролезть через форточку, тем более не один, а с живой ношей.

– Цырен, ты где?

– Вот он, гад, ах, сволочь…

Поток воздуха рванул пламя со свечей. Цырен с рычанием оторвал занавеску, скрывающую шкафы. Там оказалась еще одна дверь, ведущая в другую спальню. Он собрался и прыгнул, чувствуя, как человеческое уходит из него, а вместо человеческого в пустой сосуд сознания вливается дикая первозданная сила. Одежда лопнула на поясе и на плечах. Глаза внезапно стали видеть, что происходит по сторонам.

На него стремительно надвигалось нечто огромное, серое, мохнатое, брызжущее слюной. Цырен взлетел по стене, вспарывая когтями гобелены.

Громадное копыто ударило в трех сантиметрах от места, где он только что висел. Образовалась вмятина в кирпиче. Цырен перескочил на хрустальную люстру, оттуда – на шифоньер и сразу – на затылок врагу, не давая тому опомниться.

Бык двинул плечом, с жутким ревом устремился через спальню к спасительной двери. Надя ван Гог лежала ничком, в нижней рубашке, окровавленная, с распущенными волосами. Цырен в два удара располосовал противнику затылок, черная кровь брызнула ему в лицо, на мгновение ослепив. Быку хватило ума со всей силы припечатать соперника к зеркалу. Цырен ощутил страшный удар в затылок, на него посыпались сотни колючих осколков.

Бык навис над ним жаркой зловонной тушей. Цырен не видел себя, но то, во что превратился крошечный пушистый амулет, мало походило и на мирного быка-производителя. Зверь раскачивался на задних ногах, каким-то неведомым образом он был прямоходящим. Передние конечности тоже заканчивались уродливыми копытами. Его густая сизая шерсть висела до пола, как у высокогорных яков. Сквозь шерсть наружу торчал огромный черный фаллос. С бычьей морды капала слюна, он непрерывно ревел и вращал головой. Кровь уже успела свернуться. Но Цырен и не ожидал, что посланник ада истечет кровью от пары порезов.

Надя ван Гог застонала и попыталась уползти под кровать. Бык заревел, разогнулся во весь свой трехметровый рост и собрался размозжить Цырену голову копытами. Двустворчатая резная дверь в спальню распахнулась, замок вырвало с мясом. Дед Касьян ворвался первым, шепча заклинания, вращая посохом.

Цырен откатился в сторону, пошатываясь, встал на ноги. Левый глаз заливала кровь, осколки зеркала глубоко впились в кожу. Кажется, он сломал несколько ребер. Неожиданно он убедился, что на четырех конечностях ему легче стоять, чем на двух.

Дед Касьян ударил посохом. Одновременно грянул залп из десятка ружей.

– Серебром заряжайте, серебром! – кричал кто-то.

Посох ударился о выставленную переднюю конечность Сивого быка. Демон вдруг завизжал тонко, отскочил в сторону. Его лапа повисла плетью, шерсть дымилась. Но и посох Касьяна переломился надвое, а сам он, не удержав равновесия, отлетел в противоположный угол спальни. Падая, Дед сбил столбик балдахина, и вся роскошная конструкция свалилась, накрыв и его, и раненую жену президента.

Вторым залпом демона отшвырнуло к стене. Из двери, ведущей в ванную, высоко держа перед собой крест и громко повторяя молитвы, вышел патриарх. Бык копытом разбил вдребезги платяной шкаф, приподнял и отшвырнул балдахин кровати.

Он искал Надю.

За патриархом из ванной комнаты выскочили другие соборники. Караульный выпустил на врага свору булей, но псы, поджав хвосты, ретировались. Цырен снова прыгнул, метя врагу в глаза. На сей раз он попал более удачно и успел ударить четырежды, прежде чем массивное копыто, подобное кузнечной кувалде, угодило ему по ребрам.

Бык качался и орал, пытаясь дотянуться до собственной спины. Там шипело и воняло так, словно кого-то поджаривали заживо. Цырен упал, как кошка, на все четыре уже почти лапы и с разворота снова кинулся в атаку.

Он вырвал чудовищу левый глаз! Теперь предстояло выбить второй, пока тварь не отрастила новые глаза. Цырен почти не сомневался, что темные духи и не на такое способны. Он молниеносно взобрался по стене, оттуда – снова на люстру, и – всеми четырьмя лапами – в морду зверю.

Падая, увидел, как поперек спины Быка дымится православный крест. Отважные соборники втроем метались за спиной у демона и прижигали его святым крестом, доставленным из Лавры.

Бык отшвырнул их и нагнулся за Надей ван Гог. Нагибаясь, он позабыл, что временно потерял левый глаз, и со всего маху напоролся вторым глазом на посох деда Касьяна.

Озерник захохотал, из его костлявых рук летели фиолетовые молнии. Демон упал на колени, тщетно пытаясь освободиться от колдовского оружия, выжигавшего ему мозг. Он лягнул ногой, угодил в патриарха. Тот отлетел в сторону и остался лежать со сломанной шеей.

– Надю, Надю спасайте! – орал Рубенс.

– Навались, ребята! – Хорунжий Дениско оседлал упавшего беса и принялся полосовать саблей.

Трое или четверо казаков ринулись ему на подмогу. Цырен плашмя проскочил под волосатым брюхом демона, подхватил на руки обмякшее тело президентши, вскочил на подоконник, плечом ударил в окно…

– Не-еее-етт! – заревел бык, стряхивая с себя казаков. Отважный хорунжий умер мгновенно от удара копытом в висок. Еще двоих рядовых демон затоптал.

Бык летел прямо на Цырена. В последнюю долю секунды, используя преимущество своей звериной ипостаси, монах подпрыгнул высоко, до самого позолоченного, раскрашенного ангелочками потолка, пропуская тушу врага под собой. Ослепленный демон проломил головой раму и, не удержав равновесия, вылетел со второго этажа Эрмитажа прямо на головы казачьего оцепления. Он воткнулся громадной головой в асфальт, но, естественно, не умер. Заворочался тяжело, заурчал. Шкура на его спине, многократно посеченная шашками, зарастала, черная кровь сворачивалась.

Толпа на мосту и на пристанях издала одновременный крик. Толкая друг друга, топча упавших, горожане бросились наутек. Кто-то свалился в Неву с моста. Кони казачьего оцепления заржали, встали на дыбы.

– Огонь! Огонь по нечистому! – надрывался кто-то.

– Держите, унесите ее! – Цырен передал госпожу ван Гог подскочившим слугам.

Сивый бык поднялся, прижимая копыто к правой части головы, и тяжело ринулся прямо в реку.

– Видал? Силушка посоха-то не нравится, – удовлетворенно прошамкал дед Касьян. Он навалился грудью на подоконник, выплюнул вниз два выбитых зуба. – Ну что, сам человеком обернешься или как?

Цырен, стиснув зубы, смотрел на дюймовые когти, торчащие из волосатых лап. Смотрел, пока они снова не превратились в обычные, только грязные и содранные ногти.

Он справился.

Он снова стал человеком. Сам. Качальщикам не придется его убивать.

– Он вернется? Этот дьявол, как его?..

– Ребята, все вниз! На ту сторону, оцепить набережные! Не дайте ему выплыть!

– Это… бесполезно… – прошептал Цырен. – Он вы… вынырнет уже в человечьем облике. Не найдете так. По запаху надо, псов пустите…

– Ищите мужика, на правый глаз кривого, – вдогонку военным прокричал дед Касьян. – Правый глаз точно не отрастит, сволочь такая!

– Что это было? Кто мне может объяснить? – приставал ко всем вице-президент.

– Что с ней? Что?

– Эй, не молчите! Что с госпожой ван Гог?

– Будет жива, – приложив ухо к груди женщины, прошептал старый Рубенс.

– Я найду его… Найду и добью, – пообещал Цырен.

– В порядке ли… с ней-то? – шепнул на ухо Цырену младший Рубенс.

– Ко мне везем, вытяну из нее дрянь. Срочно запрягайте… – Дед Касьян с трудом поднялся на ноги, митрополит подал ему посох. – Ну, считай, впервой сообща мы…

– Будет жить, – повторил Рубенс.

Цырену вдруг показалось, что вице-президент имел в виду не только Надю ван Гог.

 

33

ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО

На рассвете шестого дня Артуру доложили, что первый укрепленный тоннель готов. И что по нему уже спустилась бригада осветителей и связистов. Раскопки продолжались днем и ночью, непрерывно, при свете костров и факелов. Ночью отряды рабочих сменяли друг друга каждые два часа, днем – каждый час. Бродяга находился в эпицентре событий, его невероятная спутница теперь пела, не переставая. Бригады с носилками, топорами и ведрами менялись, лишь старец не уходил. Его поливали водой, кутали в халаты, накручивали ему на голову мокрое полотенце.

Птица пела, поднимая боевой дух захватчиков. Росли отвалы, углублялось дно гигантского котлована.

Но для эмира Саида самым страшным открытием стало то, что пение колдовской пери повлияло и на жителей Эр-Рияда. Вначале побросали свои дела наблюдатели, назначенные им якобы для проверки работ, а на самом деле – для слежки за армией Вершителя. Пока Вершитель судеб сидел в мокрой чалме на краю раскопа, кто-то должен был кормить и поить его стотысячную ораву. Эмир не посмел отказать в просьбе президенту Кузнецу, и в сторону раскопок потянулись обозы с мясом, фруктами и фуражом для скота. Но на второй день выяснилось, что многие возницы и погонщики не возвращаются для повторной загрузки. Они побросали свои дела и попадали ниц возле золотой девы с птичьим телом. Они рыдали, отдавали горцам и кочевникам свою одежду и скудные сбережения, они хватались за лопаты и топоры, желая, видимо, быстрее погибнуть. С огромным трудом главному визирю удалось уговорить русского эмира, чтобы тот как-то повлиял на ход событий. Тот, кого называли Вершителем, прогнал возниц и погонщиков в город, но вместо них к раскопу потянулись простые обыватели.

– Зачем ты позволяешь ему так поступать? – в сердцах спросил эмир у своего российского коллеги. – Ты и так достаточно унизил меня. Неужели необходимо, чтобы все жители Эр-Рияда утонули в песке? Неужели это безумие охватит всех?

– Они разумнее нас с тобой, – таков был ответ. И больше эмиру не удалось добиться ничего внятного. По-прежнему страшные подводные лодки крутились возле берегов. По-прежнему пушки эсминцев угрожали Мекке и Дубаю. По-прежнему под угрозой танковых обстрелов находились лагеря, где застряли десятки тысяч недавно призванных новобранцев. Проклятые англичане высадились на нефтяных платформах. Проклятые горцы разбрелись по стране, разграбили восемь деревень и не желали убираться восвояси. Через пролом в Железной стене тянулись и тянулись отставшие отряды пустынников и персов, тянулись обозы с их женщинами и детьми. А проклятый русский эмир, судя по всему, прижился, захватив себе лучшую часть дворца. Он даже не слишком обрадовался, когда верные люди эмира привезли весть. Весть о смерти Карамаз-паши.

Якобы пашу отравили в пути, когда он во главе большого отряда двигался из Ферганы в Самарканд. Якобы в Самарканде Карамаз собирался сесть на дирижабль. Без духовного лидера, без военных советников эмира и главное – без денег ферганские дивизии постепенно расползлись по домам. Наступление на Урал и на Каспий было сорвано…

Коваль слушал новости, изнемогал от жары – и ждал.

И вдруг, в одночасье, все изменилось.

На поверхность подняли первую дряхлую вагонетку с золотой рудой. За тысячелетия дерево превратилось в ломкий камень, но благородному металлу ничто не могло навредить.

– Вот оно… – Артур повертел в руках ноздреватый обломок. – Возьму себе кусочек на память.

Красный китайский червь, последний уцелевший в морском бою, хрипел и колотил хвостом о песок. Горцы и пустынники держались на почтительном расстоянии. Приближенные эмира даже смотреть не решались, разбегались в ужасе. Червя никто не мог доставить президенту. Все, что могли морские офицеры, – это скидывать ему в трюм баржи коровьи и свиные туши. Когда кончились запасы на корабле, стали доставлять с берега верблюдов. Артуру пришлось самому отправляться на дирижабле за своим любимым питомцем.

Только дракон мог быстро вернуть президента на родину.

Отговаривали все. Лететь одному, через турецкие горы, над позициями вражеских войск, над чужим Каспием и дальше – вдоль русла Волги, на север, на север…

Но дальше медлить было нельзя. Он сделал тут всё, что мог. Он сделал даже больше. Вероятно, не всё удалось, как надо. Президент с трудом представлял, как будет поддерживаться связь с тремя гарнизонами, которые предстояло оставить в трех крупнейших городах. Еще труднее было представить, как осуществлять в них ротацию. Вдобавок совершенно неожиданно пришло известие, что десантная группа, которую собирал Карамаз в Измире для отправки в Италию, вместо этого идет сюда, в пески Нефуда.

За золотом.

Весть о легкой добыче, которой хватит на всех, распространялась с фантастической скоростью. Коваль уже не сомневался, что спустя пару недель новость докатится до кавказского фронта – и дезертиры побегут сотнями. Причем могут дезертировать и уставшие солдаты Абашидзе. Следовало срочно возвращаться домой.

– Отправьте эмиру подарок, – предложил Артур. – Килограммов двести. Пусть потешится.

– Они уже начали грызться между собой, – тридцатилетний Бродяга лихо подкрутил коротенькие пшеничные усики. – Никто не хочет взять долю и уходить. Мы раздаем, но каждый боится, что соседу достанется больше. Ты правильно делаешь, что улетаешь. Очень скоро начнется большая резня. Очень скоро это золото снова достанется пескам – как только сгорит Феникс. Я чувствую…

– Береги себя. Сколько сумеешь, – Артур подтащил за лямки полные рюкзаки с вяленым мясом, которые на благоразумном удалении оставили интенданты.

– Ну что, ваше величество, прощай, что ли? – усмехнулся Бродяга.

Коваль кинул дракону кусок мяса и повернулся к тем, кто пришел прощаться. Адмирал Орландо, генерал Даляр, начальник охраны Карапуз… Они щурились, укрывали лица от свистящего горячего ветра.

Верные бойцы. Опора государства.

– Как один-то, с эскадрой справишься? – пожимая руку Орландо, насмешливо приподнял бровь Коваль.

– Да уж как-нибудь.

– С англичанами не воюй. Передай Пасконе, что осенью жду их в Петербурге.

– Будет сделано.

– Как ты сказал? – обернулся Артур к Бродяге. – «Ваше величество»? – Хотел рассмеяться, но заглянул в холодные преданные глаза гвардейцев – и мигом вернул лицу серьезность. Они верили в него.

Шеренги рослых гвардейцев замерли в парадном строю. Даляр заставил их выйти на проводы президента, как на парад. Сверкало золото аксельбантов и погон, блестели начищенные сапоги, пряжки и заколки плюмажей. Идеально белые перчатки придерживали эфесы сабель. За строем парадной сотни, ноздря к ноздре, выстроился полк конной полиции. Новое формирование, призванное обеспечить власть оккупационных сил в столице.

Эти тоже пожирали его глазами.

Артур вглядывался в обветренные, изуродованные шрамами лица и вспоминал многих из них. Бот этим, братьям, Большой круг пожаловал землю и имение. А тому, кудрявому, Артур сам вручал орден за наведение переправы, когда наводнением смыло мост через Невку. А этот, косая сажень, спасал на пожаре детишек Качальщиков из интерната и был пожалован в сержанты. И во втором ряду все знакомые рожи, свирепые, грубые, но такие родные…

Он повернулся в другую сторону. Сотни шатров, тысячи кочевников с бадьями таскают песок. Другие укрепляют огромный котлован, из которого уже показались останки крепости. Под тряпичным навесом полевой кухни прятались важные гости.

Бравый Дэвид Паунти, обросший, загорелый до черноты. В стороне, на заметной дистанции, предводитель Озерников, Дед Савва, рядом с ним – Озерница Марина, на манер местных женщин закутанная с ног до головы. Старый колдун едва заметно улыбнулся и повторил губами: «Ва-ше ве-ли-чест-во…» Бравый генерал Борк, которого придется забрать с собой в Питер. Хотя он очень нужен здесь, но там он наверняка нужнее. Фон Богль, преданный телохранитель. Расул Махмудов, уже готовый отбыть в Ташкент и Фергану для ведения своих коммерческих операций. Все еще пришибленный, криво улыбающийся Сергей Дробиченко. Его жену так и держали взаперти, в каюте «Клинка», чтобы бывший турецкий визирь не задумал побег. Полковник Верщинский. Офицеры словацких, датских, германских подразделений…

Все эти люди, так или иначе, были ему обязаны. Эти, увешанные оружием и мешками с золотом Соломона. И тысячи других, которым он помог подняться из грязи.

Дракон доел мясо и затрубил. Артуру внезапно вспомнились самые первые дни. Семнадцать лет назад. Пустой, разбитый, опозоренный город. Стаи лысых булей, противотанковые ежи, трупы в каналах, забитая канализация, костры ночных патрулей и вопли летунов над развороченными кладбищами.

Россия погибавшая.

Государство, которое никто не признавал за пределами Обводного канала. Промерзший, гниющий город, в котором хозяйничали «папы» и «мамы» бандитских кланов, но те же отважные правители страшились ночью высунуть нос на улицу. Государство, от которого со всех сторон откусывали по куску, а оно лишь огрызалось и укорачивалось, как шагреневая кожа. Жалкие осколки власти и величия.

Артур запрыгнул в седло.

К черту стеснения! Он не спасал мир, но сделал все, чтобы эта страна вернула себе величие. Что бы ни ждало его впереди. Даже если придется идти одному и потерять всех друзей.

Как там говаривал джинн, компьютер Летучего народа? Для властителя важно отвечать критериям… Такова расплата за великую ношу, которую способен нести лишь тот, кто не думает о себе.

– Да, мне нравится! – громко, чтобы слышали все, произнес президент. – «Ваше величество!» Просто замечательно звучит!