В первой главе мы уже отмечали, что Мокошь является единственной отечественной богиней, о которой упоминает древнерусская летопись, что, безусловно, указывает на то, что ее культ был самым распространенным у восточных славян по сравнению с культами других богинь. Летопись лишь зафиксировала ее имя, однако она также неоднократно упоминается и в древнерусских поучениях против язычества. Так, «Слово Иоанна Златоуста о том, как поганые веровали идолам», говоря про языческие верования славян, констатирует у них наличие нескольких групп женских божеств: «И начаша жрети молнии, и грому и солнцю и лунѣ. А друзии перуну, хоурсу, виламъ и мокоши, оупиремъ и берегинямъ, ихже нарицають три девять сестрениць…»444 Итак, из этого текста мы видим, что вместе с богиней Мокошью упоминаются вилы, лесные русалки в южнославянском фольклоре, и уже знакомые нам берегини. Показательно, что в то время как вилы и берегини упоминаются во множественном числе как определенный класс существ без какой-либо индивидуации, Мокошь всюду называется уже по имени и в единственном числе, что вновь указывает на то, что ее культ на Руси был наиболее развитым по сравнению с культами других сверъестественных женских персонажей. Как отметил Б.А. Рыбаков, она также была изображена и на Збручском идоле, занимая на нем главенствующее, как будет показано ниже, положение.

«Слово св. Григория о том, како первое погани суще языци кланялись идоломъ» констатирует: «тѣмъ же _бгмъ требоу кладоуть и творять. и словеньскыи языкъ. виламъ и мокошьи. дивѣ.пероуноу. хърсоу. родоу и рожаници. оупиремь и берегынямъ»445. Далее «Слово» с горечью описывает современное ему положение дел: «нъ и ныня по оукраинамъ ихъ молятся проклятому богоу ихъ пероуноу хърсоу и мокоши и виламъ. нъ то творять акы отай. сего же не могутся лишити наченше въ поганьствѣ.даже и доселѣ»446. Еще более непримирим создатель «Слова некоего христолюбца и ревнителя по правой вере»: «И се крстыянинъ не мога терпѣти крстыянъ двоевѣрно живущих вѣроюще в перуна и хорса и въ мокошь и в Сима и въ Рыла и въ волы (вилы) их же числом 30 сестрѣниць»447.

Исповедальные вопросы также упоминают эту богиню: «Ли сплутила есi з бабами богомерьскыя блуды, ли молилася еси вилам ли роду i роженицам, и перуну, и хурьсу, и мокоши, пила и ела. Три лѣта пос(тъ) съ поклон…»448. О достаточно развитом ее почитании женщинами, причем из всех сословий, свидетельствует Московская синодальная рукопись ХIV в.: «А се второе виламъ, и мокошѣ и да ище ся не на явѣ молять да отай призываюче идомольцѣ бабы. Тоже творят не токмо худии люде нъ и бгатых мужии жены»449. Другое поучение в качестве особо тяжких грехов называет следующие: «И къ иной вѣрѣ поганой приступати. и по кривѣмь прю дѣяти. и учитися астрономии. и вѣровати в метание… и в мокошь»450. Итак, изучение астрономии соотносилось в глазах православия с верой в Мокошь, и оба эти страшных проступка приравнивались к переходу в иную веру. Еще в XVI веке в «Худыхъ сельскихъ номоконунцахъ» содержится вопрос «не ходила ли еси къ Мокоше?», что, по мнению Е.В. Аничкова, означало мокшить, то есть выпрашивать, заклинать, ворожить. Впоследствии слова мокош, мокуш в новгородских говорах обозначало нечистую силу или русалку, а в ярославских мокоша – «привидение». О былом статусе богини красноречиво напоминает и глагол мокшить в некоторых русских диалектах – «плача, выпрашивать что-либо» (твер., новг.), «навязчиво добиваться чего-либо, канючить» (новг.)451. При этом в ярославских говорах слово мокоша также обозначает «домовитого, хлопотливого человека»452, восходя, по всей видимости, к представлениям о трудолюбии богини.

Таким образом, отечественные письменные источники упоминают Мокошь как единственное персонифицированное женское божество древнерусского язычества. Хоть упоминается она в них неоднократно, но данных о характере этой богини чрезвычайно мало и во всех древнерусских поучениях содержится лишь один фрагмент, хоть как-то индивидуализирующий ее: «Богыню сию же двоу творять и мокошь чтоуть и кылоу и малакыя иже есть роучьный блоудъ»453. В одном из списков ХIV в. это место читается так: «бгиню сиюже дѣву вмѣняют i мокашь чтут i малакию велми почитают»454. Из этого отрывка, как кажется, вытекает связь Мокоши с блудом, что явно соотносится с общеантичными представлениями о Венере, богине и планете, как покровительнице любви. Подтверждают эту связь и данные языка – в говорах Подмосковья словом мокосья, образованным от имени рассматриваемой богини, обозначали женщину легкого поведения: «Таких у нас нимногъ былъ и звали их или мокосьями или пътаскухъми»455. Кроме того, в Чехии известно в качестве ругательства диалектное слово mokes456. У южных славян в посвященный Пятнице праздник производилась случка домашнего скота, а сербы верили, что от случки в этот день родится женское потомство457.

Следует отметить, что Мокошь имела общеславянский характер и, помимо восточных славян, была известна словенцам, у которых сохранилась сказка о колдунье Mokoska, и западным славянам, у которых зафиксированы топонимы типа «Мокошин верх» (чеш. Mokosin vrch), а также западно-лехитск. Mokositji Mococize458. Западнославянские данные говорят о связи этого божества с водой: «Чехи почитали Мокошь божеством дождя и сырости и к нему прибегали с молитвами и жертвоприношениями во время большой засухи»459. Интересное наблюдение сделал иностранный ученый Э. Айхлер, отметивший, что два соседних урочища у западных славян носили названия Prohn и Muuks, в которых палеолингвист увидел искаженные имена Перуна и Мокоши460. В этой связи интересно для нас известие англо-норманнского хрониста Ордерика Виталия, который под 1068 г. записал: «Лютичи не знали истинного Бога, но, опутанные сетями невежества, поклонялись Гводену, Туру и Фрее и другим ложным богам или скорее бесам»461. Автор выделил трех главных богов западных славян, обозначив их именами более привычных ему скандинавских богов. Гводен – это Один, верховный бог языческого пантеона викингов. Ему явно соответствует славянский «бог богов» Святовит. Тур – это громовержец Тор. Хоть мы и не можем с абсолютной точностью определить его западнославянский аналог, но у восточных славян им явно был громовержец Перун, известный также и полабским славянам. Фрея была богиней любви, которой посвящалась пятница, и это однозначно указывает на почитаемую как восточными, так и западными славянами Мокошь-Венеру, связь которой с пятницей будет показана ниже. Связь двух последних божеств прослеживается у западных славян довольно отчетливо: если пятница соотносилась с Мокошью, то четверг назывался полабскими славянами днем Перуна. С именем этой богини Г. Ильинский связывал русский топоним Мокошево в Череповецком уезде, селение Mokos в Польше и гору Mokosin в Чехии. А.Н. Афанасьев упоминал Мокошинский монастырь в Черниговской губ.462. Современные исследователи также отмечают достаточно широкое распространение связанных с этим божеством названий, отмечая их региональную приуроченность: «Уже сам факт распространения «мокошеобразных» имен преимущественно (точнее – в громадном большинстве случаев) на Севере России, а в пределах всего Севера – на Северо-Западе, т. е. там, где культ Мокоши держался наиболее полно, стойко и долго, а следы его практически сохраняются и в ХХ в., дает веские основания думать, что в основе многих современных топонимов типа Макуш-, Мокш- и под. лежал тот же элемент, что и в имени Мокоши. (…) Не останавливаясь здесь на отражениях имени Мокоши в топономастической сфере у южных славян… уместно отметить достаточную густоту соответствующих примеров у всех западных славян»463. Что касается южных славян, то Н. Чаусидис в своем докладе «Проблема славянскогого патриархального культа и культовые места в Македонии» на Международном симпозиуме по славянскому язычеству в 1986 г. показал, что «богиня Мокош была особо почитаемой в рассматриваемом регионе и в христианское время ее место заняла в народном представлении богородица»464.

Несмотря на все старания христианского духовенства стереть как у западных, так и восточных славян память об их исконных богах и богинях, память о Мокоше сохранилась на Руси почти до ХХ в. Вплоть до XIX века на севере бытовало представление о ней как «домовом в образе женщины с большой головой и длинными руками»465, прядущим по ночам в избе, и поверье запрещало оставлять неубранной кудель, а то «Мокоша опрядет». Еще в ХIХ в. Е.В. Барсов зафиксировал на севере Руси весьма показательное поверье, что Мокуша, «когда она не довольна, остригает немного волос у самих хозяев»466. Иногда она издавала звуки – щелкала веретеном по косяку двери. В Олонецкой губернии считали, что «Мокуша великим постом обходит дома и беспокоит прядущих женщин. Если пряхи дремлют, а веретено их вертится, то говорили, что за них прядет Мокуша»467. Появлялась она обычно ночью: «…когда все уснут, слышно, как урчит веретено – это Мокуша прядет шерсть; выходя же из избы, она так и щелкнет веретеном о брусок, о полати»468. Связана была эта богиня и с некоторыми другими хозяйственными работами. Так, при стрижке овец в ножницы клали по клоку шерсти в жертву Мокуше. Когда неостриженные овцы линяли, говорили: «Ой, Макуша стрижет овец». Г.С. Маслова отмечала: «Именем Мокоша в Череповецком уезде назывался дух в образе женщины (с большой головой и длинными руками), прядущей по ночам. Функции Мокоши в XIX в. очень ограничены по сравнению с предыдущими веками, и она из покровительницы превратилась в злобное существо»469. Возможно, отголоски ее связи с любовью отразились в поговорке, записанной В.И. Далем: «Бог не Макешь, чем-нибудь да потешит».

Определенные данные о характере этой богини может дать и этимология Мокоши. Посколько Мокшей называется правый приток Оки, а одна из групп мордвы точно также называется мокшей, такие известные дореволюционные исследователи славянского язычества, как Н.М. Гальковский и Е.В. Аничков, вслед за П. Строевым предполагали финское происхождение имени славянской богини. Однако против финской гипотезы говорит как наличие данного имени у других славянских народов, которые явно не могли заимствовать его от мордвы, так и более детальное изучение финно-угорской мифологии: «Современные исследования дохристианских верований мордвы показали, что в ее пантеоне никакого божества под именем Мокошь не существовало. У мордвы, как и у марийцев, система топонимов обычно двучленна. Первая часть теонима обозначает ту или иную стихию природы, а вторая – женщину, мать (морд. и мар. ава)»470. Никаких следов Мокоши не было обнаружено и у других финно-угорских народов, что окончательно доказывает полную несостоятельность «финской» гипотезы. Однако это обстоятельство ни в коей мере не отменяет сделанного наблюдения о явной схожести имени славянской богини, притока Оки и самоназвания части мордвы и ставит перед исследователями вопрос, имеется ли между этими именами какая-либо действительная связь или это случайное созвучие.

Л. Нидерле и филологи В.И. Даль и М. Фасмер выводили ее имя от славянского корня мок, мочить, мокрый. В качестве родственных слов Фасмер называет др. – инд. makhas — «богатый, благородный», также «демон», и греч. µαχλοζ – «похотливый, буйный»471. По мнению Г. Ильинского, на связь с прядением указывала и этимология имени богини, родственной как русск. мошна, так и лит. maktyti – «плести», что свидетельствует о том, что Макошь имела отношение как к пряже, так и к «связыванию» вообще и «к связыванию половыми, брачными узами», в частности. Рассматривая имя этой богини как эпитет, Г. Ильинский отмечает, что «Mokosa первоначально была лишь эпитетом какой-то богини, которая на древнеславянском Олимпе играла роль покровительницы и полового совокупления и вообще брака. (…) Итак, основным смыслом слова Мокошь была «связывающая, сплетающая»472. Этот же исследователь предположил, что имя Сивы, одной из богинь полабских славян, надо читать как Шива, т. е. «швея». Л. Нидерле также считал Мокошь покровительницей брака подобно древнегреческой Афродите473. По иному понимает эту этимологию Б.А. Рыбаков, которую, к тому же он трактует двояко. С одной стороны, он ее связывает со словом «къшь» или «кощь», обозначающим «жребий» или «судьбу». С другой стороны, этот же корень используется в словах, обозначающих различные емкости для зерна, что дало исследователю основание трактовать эту богиню как «мать урожая», а так же жизненных благ и изобилия474. Н.Р. Гусева сопоставила ее имя с санскритским корнем muc– «освобождать, отпускать, покидать, выливать (позволять течь), умирать» и производным от него понятием meksha, имеющим значение «освобождение, развязывание, проливание, утекание, смерть». Исследовательница считала, что данные значения во многом перекликаются с функциями Мокоши, известными по славянской традиции: «Круг понятий, семантически связанных с корнем muc– охватывает в санскрите представления о ночи (moki «ночь», «освободительница»), и наименование сока растений, и самих растений (в том числе волокнистых, используемых для прядения, в частности хлопка)»475. В.В. Иванов и В.Н. Топоров подвергли гипотезу Н.Р. Гусевой уничижающей критики, заклеймив ее как «элементарно безграмотную этимологию» (эту же характеристику они отнесли и к гипотезе Б.А. Рыбакова), которая должна быть отвергнута476. Следует признать, что с филологической точки зрения предложенные Н.Р. Гусевой параллели действительно далеко небезупречны, однако направление поисков ей было выбрано, на мой взгляд, верно. Со своей стороны укажу санск. moksha – «избавление», «освобождение»477, которое гораздо точнее соответствует имени Мокошь, нежели корень muc-. Уже в Древней Индии это понятие воспринималось в отвлеченном плане, в том числе и как «окончательное спасение души», а одна из книг индийского эпоса «Махабхараты» носит название «Мокшадхарма», т. е. «основа освобождения». Ниже будет рассмотрено, насколько оправдано подобное сближение. Необходимо отметить, что предположение о связи имени славянской богини с данным санскритским термином является единственной гипотезой, объясняющей появление однокорневого названия у мордвы. Специально занимавшийся этим вопросом Н.Ф. Мокшин пришел к следующему выводу: «На наш взгляд, теоним Мокошь, санкскритский термин Moksha, гидроним и этноним Мокша так или иначе восходят к общему индоевропейскому источнику. (…) Среди индоевропейских гидронимов, воспринятых финно-уграми Поволжья, был, видимо, и гидроним Мокша, от которого уже значительно позже возник соответствующий этноним, обозначивший одну внутримордовскую этническую общность, расселенную в бассейне реки Мокши»478. Данный вывод тем более обоснован, что название целой группы финно-угорских народов в этом регионе, таких как удмурты, мари и мордва, образовано от заимствованного ими индоевропейского корня mer-, ср. санск marta – «смертный человек»479, что свидетельствует о сильном индоиранском влиянии на них в древности.

Таким образом, приведенные данные показывают, что Мокошь была связана с влагой вообще, реками в частности, являлась богиней любви, в ряде случаев ассоциировалась с верхом, имела отношение к прядению и стрижке овец и, что опирается лишь на трактовку Б.А. Рыбакова первого слова ее имени как ма-, была связана с урожаем и понятием судьбы. Поскольку образ Мокоши весьма тесно был связан как с водной стихией, так и с прядением, отметим, что семантическая связь между этими, казалось бы совершенно разнородными началами, возникла еще в индоевропейский период и отчетливо фиксируется на уровне языка. Так, например, русское слово волна одновременно обозначает как волну реки, так и волну шерсти; древнехеттскому названию реки Hulana в этом же языке соответствует hulana – «шерсть» и hulali – «веретено»; лит. vilna «шерсть» и многочисленные названия рек типа Vilnele, Vilnia480. Следы этой древней семантической связи проявлялись и в зафиксированных сравнительно недавно различных обрядах, связанных с ткачеством: «Протянув нити основы в ниты, быстро отрезали узелок и бросали его в огонь или реку, чтобы также быстро ткалось, как горит или плывет узелок… Начиная ткать, отрезали несколько нитей с навоя и бросали их в ручей, чтобы работа так же быстро шла, как нити плывут по воде…»481

Помочь реконструировать образ этой славянской богини нам помогут данные народного православия, в котором восприятие одной святой удивительно перекликается с тем, что мы выяснили о Мокоше. Речь идет о св. Параскеве, в народе прозванной Пятницей. Согласно ее житию, она родилась в годы царствования императора Диоклетиана в малоазиатском городе Иконий в семье богатого сенатора и с ранней юности посвятила себя аскетической жизни. Родители будущей святой особо почитали день крестных страданий Христа – пятницу, потому и назвали родившуюся дочь Параскевой. Когда начались Диоклетиановы гонение на христиан, Параскева была схвачена, претерпела жестокие мучения и была казнена именно в пятницу, подобно самому Христу. Хоть ее культ пришел на Русь из Византии, исследователи достаточно давно обратили внимание на некоторые особенности его распространения: «Как это ни странно, на почве самой Византии, т. е. если иметь в виду Константинополь и то, что с ним ближайшим образом было связано, культ Параскевы почти не встречается. Почитание Параскевы было распространено на периферии Византии: например, в славянских странах на Балканах – Болгарии и Македонии. (…) Характерно, что в Солуни церковь Параскевы построена (по преданию) на месте храма Венеры, т. е. той античной богини, по имени которой назван был пятый день недели…»482 Таким образом, вполне вероятно, что на Руси культ Пятницы появился уже отчасти славянизированным и это безусловно облегчало включение в него тех или иных элементов языческих верований.

Как видим, собственно христианская традиция не дает никаких оснований связи этой святой с водой или пряжей. Об этом «двоеверном» персонаже исследователи сообщали следующее: «Св. Параскева (Пятница. – М.С.) считается покровительницей воды и имеет, по народному взгляду, особую близость к ней. На это верование указывают существующие в народе предания о том, что образ св. Параскевы чудесно является иногда на водах, на реке или колодце, вследствие чего вода приобрела особую силу. На этом основании и теперь нередко ставятся иконы св. Параскевы при источниках, над ключами и колодцами. Далее, она считается покровительницей, главной у простого народа, женской зимней работы – пряжи. Это видно из того, что в народе она носит название «льняницы», и со дня ее памяти, т. е. с 28 октября, повсюду обыкновенно начинают мять лен. Но главное в народных верованиях относительно св. Параскевы то, что она считается покровительницей соименного ей дня недели – пятницы и потому все поверья, какие существуют в народе насчет Пятницы, относятся и к лицу св. Параскевы»483. Этой «бабьей святой» еще в XIX веке приносили жертвы в виде бросаемой в колодец кудели. Сам этот обряд назывался «мокрида» и происходил от того же корня, что и имя древнерусской богини. С.В. Максимов отмечал, что в посвященные Пятнице колодцы верующие бросали не только деньги, но и разные изделия женского рукоделия, такие как сшитое белье в виде рубахи, полотенца, вычесанная льняная кудель или выпряденные готовые нитки, а также волна (овечья шерсть). Эти подношения подчас сопровождались возгласами «Угоднице на чулочки!» или «Матушке-Пятнице на передничек!»484. Тесная связь с прядением этой «двоеверной» святой является более чем показательной. Дело в том, что в апокрифическом «Протоевангелии Иакова» Богородица описывается как пряха. Цельс, известный античный критик христианства, так говорил о происхождении основателя этой религии: «Он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи…»485 Все это говорит о достаточно широком и весьма раннем распространении представления о матери Иисуса Христа как о пряхе. Как пряха она фигурирует и в некоторых русских заговорах. Однако тот факт, что, несмотря на это, с этим ремеслом в народном сознании оказалась в первую очередь связана не Богородица, а Параскева Пятница указывает на то, что в облике этой «двоеверной» святой было что-то, что оказалось сильнее традиции, идущей из первых веков христианства. В следующей главе будет подробнее показано значение прядения и ткачество в мифо-магической картине наших далеких предков, а пока отметим лишь то, что славянская традиция указывает на божественный образ изобретателя или изобретательницы данного ремесла: «По болгарскому поверью, прясть и ткать научил людей сам Господь. На Украине прялка считается за дар божий, врученный первой жене Еве»486. Кроме того, «болгары знают злату бабу, которая научила женщин прясть и ткать»487. Связь прядения с божественным началом отмечена и в русской поговорке «Баба точет (тчет), а Бог ей рубашку дает»488. Подобная поговорка существовала и в отношении девушек: «Девка прядет, а ей бог нитку дает»489. Однако весьма вероятно, что первоначально рубашку и нитку давали им не бог, а богиня. Поскольку этнографические материалы севера Руси ХIХ в. прямо указывают на связь Мокоши с прядением, а в ипостаси Пятницы эта же связь проявляется у нее в гораздо больших географических пределах, то, принимая во внимание и то обстоятельство, что древнерусское язычество не знает других персонифицированных богинь, мы вряд ли ошибемся, если предположим, что божественной изобретательницей прядения была именно Мокошь. Поскольку Мокошь, а затем и Параскева Пятница были связаны с прядением, то на связь этого ремесла с водой также указывают поверья о мокрухе. Согласно поверьям жителей севера Руси, это было существо женского пола, которое тоже пряло по ночам и оставляло мокрое место там, где сидела. Кроме того, на связь Мокоши и Пятницы указывает и одинаковые запреты на прядения, связываемые с обоими сверхъестественными персонажами.

В начале ХХ в. С.В. Максимов отмечал: «Начиная с крайних границ болотистой Белоруссии, от берегов Десны и Киева, до далеких окраин Великороссии и Белого моря – поклонение образу Параскевы Пятницы, в виде изваяния, остается до сих пор неизменным и всенародным. Точно таким же образом всюду на этом громадном пространстве земли, населенной православным людом, целебные родники-криницы и святые колодцы – поручены особому покровительству святой Пятницы. Эта связь имени Пятницы с источниками текучих вод, не ограничивает силы народных верований в нее, как в защитницу вообще воды, в самом широком значении этого слова. Это вытекает, между прочим, из того, что в старинных городах, укрепившихся на высоких берегах больших рек, подобно Киеву, Брянску и другим, пятницкие храмы построены на низменностях, у самой воды – древний обычный прием, который, помимо Великого Новгорода и Торжка с их пятницкими концами, наблюдается и близ Москвы, в Троице-Сергиевской лавре. Кроме того, во многих местах, а в особенности в Белоруссии, сохраняется обычай молиться о дождях, потребных в весеннее время для всходов и в летнее для урожаев, обязательно святой Пятнице, и непременно с некоторыми суеверными приемами: молитвы возносятся в таинственной ночной обстановке и состоят из таких прошений, самодельная форма которых указывает также на давность их сочинения»490. Этот же исследователь приводит уникальное свидетельство, что народ почитал Пятницу как «водяную и земляную матушку», что явно указывает на то, что под этим «двоеверным» персонажем скрывается древняя богиня491. Об этом красноречиво говорит и то, что в белорусском языке слово патнiца означало также «нечистая сила», а на Украине ее могли причислять к русалкам492 – вещи, совершенно необъяснимые для христианской святой, если только не допустить мощного влияния прежних языческих верований на сложения ее образа в «народном» православии. Украинское поверье находит свою полную аналогию в некоторых древнерусских поучениях против язычества, где Мокошь упоминается рядом с вилами – своего рода южнославянскими аналогами русалок.

Связь Пятницы с плодородием земли и истечением небесной влаги отмечал и А.Н. Афанасьев: «По народному убеждению, от Пятницы зависят обильные роды земли; ее молили об отвращении засухи, проливных дождей, неурожаев; в дар ей приносили земные плоды»493. Обычай ритуального кормления Пятницы, явно напоминающий жертвы идолам, сохранялся на Украине еще в ХIХ в., когда накануне посвященного ей дня, а также в ночь на Страстную пятницу хозяйки застилали стол и ставили на нем разведенный мед, а в остальное время с четверга на пятницу оставляли на столе хлеб-соль, кашу и ложку для Пятницы494. Македонцы из Мариово даже считали св. Петку главной заступницей людей перед богом, защищавшей их от засухи, мора, неурожая, грома и других бед495. Есть еще ряд сведений, указывающих на Пятницу как на покровительницу тех или иных работ. «По болгарским сказаниям, света Петка-Парашкева носит на голове лучезарный венок, очень добра и охотно помогает женщинам в их домашних работах; 28 апреля старухи оставляют ей на дворе хлеб и крашеное яйцо, с полным убеждением, что она придет ночью и съест то и другое; а 28 октября сбирают со всех домов хлеб, вино и мед, и после молебствия празднуют св. Пятнице»496. У восточных славян она выступала покровительницей не только домашних, но и земледельческих работ. «До сих пор белорусские женщины не перестают молиться святой Пятенке о дождях для урожаев, поступая при этом так, – отмечал в начале ХХ в. С.В. Максимов. – Когда наступает время жатвы, одна из деревенских старух, легкая на руку и этим достоинством всем известная, отправляется в поле ночью и сжинает первый сноп. Связав его, ставит она на землю и три раза молится в это время Прасковье-Пятнице, чтобы помогла рабам Божиим (помянет всех женщин своей деревни, на которых, по белорускому хозяйскому обычаю, лежит обязанность жнитва). Просит старуха об окончании, без скорбей и болезней, тяжелой работы и быть заступницей от лихих людей, особенно тех, которые умеют делать «заломы». Затем берет она свой сноп и, крадучись ото всех, несет его в свою избу. Всякая встреча при этом – недобрый знак»497. Тот факт, что ритуал осуществляет именно старая женщина, ночное время его проведения, скрытое от всех несение первого снопа, – все это указывает на весьма древнее время возникновение этого обычая. Аналогичный ритуал был известен и на Руси: «При начале жатвы в Калужской губ. одна из старух, известная легкостью своей руки, выходит ночью в поле, нажинает сноп, связывает его, и до трех раз то кладет, то ставит на землю, причитывая: «Пятница-Параскева матушка! Помоги рабам божиим (таким-то) без скорби и болезни окончить жатву; будь им заступница от колдуна и колдуньи, еретика и еретицы». Затем, взявши сноп, она старается пройти до двора никем незамеченною»498. «Святая Пятка» поминалась во всех молитвах южных славян по поводу хлебного урожая вместе с Богородицей499. Следует отметить, что с прядением и земледелием была, согласно поверьям, связана и Заря: на три или семь утренних зорь ставили посевные зерна, а на одну – лучший моток пряжи. Это делалось для того, чтобы урожай был обильным, а пряжа – хорошей500. Известен и русский заговор: «Умоюсь я в утреннюю росу утренней росой и очерчу себя безымянным пальцем и скажу: «Гой еси ты Заря утренняя и ты Заря вечерняя, пади ты на мою рожь, дабы она росла как лес высока, как дуб толста!»501 В русских заговорах у Пятницы оказывается еще одна одинаковая функция с Зарей, достаточно нетипичная для женских персонажей – защита нетленной ризой от оружия, свинца и железа502.

Следует отметить, что связь богинь с водой – очень древняя черта, встречающаяся у многих индоевропейских народов. Так, Афродита рождается из морской пены, если же взять более архаичный период, то, согласно свидетельству Гесиода, Гея в одиночку родила «шумное море бесплодное, Понт», а затем, уже в союзе с Ураном, «на свет Океан породила глубокий». С мировыми водами отождествляется и иранская Ардви Сура Анахита, о которой Ахура Мазда так говорит Заратуштре:

Как видим, Ардви Сура Анахита оказывается связанной не только с водами, но и с влажным началом вообще, будь то мужское семя или молоко женщин, плодородие стад и полей.

Весьма близкие представления мы видим и в славянском язычестве. «Беседа Григория Богослова об испытании града» говорит про древнерусские верования в частности так: «Овъ реку богыню нарицаеть и зверь, живущь в ней, яко бога нарицая, требу творить»504. Словно в насмешку над данным поучением, демонстрируя уже откровенно языческие воззрения по отношению к главному женскому персонажу новой религии, народное сказание о Мамаевом побоище отождествляет Дон с Богородицей: «Втепор сила Мамая безбожного, пса смердящего, нашу силу побивать стала. Русский посол Захарий Тютрин с мохначами, бородачами-донскими казаками… возмолились: «Господи Иисусе, истинный Христос, Дон-мать пресвятая Богородица! Не попустите некрещеному татарину наругаться над храмами вашими пречистыми, пошлите нам заступника Георгия Храброго»505. Несмотря на христианские поучения народ вновь нарек реку богиней, правда, уже не языческой, а христианской, что, впрочем, сути дела, нисколько не меняло, поскольку именно к ней он и обращался за помощью. В народных представлениях именно женские сверхъестественные персонажи осуществляли кругооборот воды земной и небесной: «Малороссы говорят: «веселка воду бере», т. е. показалась радуга, или «веселка-красна пани з криници воду бере». Название веселка (веселка, веселуха, висялуха) означает: висящая (на воздухе). В Харьковской губ. рассказывают, что радуга есть труба, одним концом касающаяся неба, а другим опущенная в какой-нибудь колодец, из которого Царица Небесная (Богородица) тянет воду»506. Болгары же видели в радуге пояс Богородицы, в то время как словенцы называли радугу божьим престолом. В более позднюю эпоху образ небесной женщины, связанной с мировыми водами, сохранился в украинской народной астрономии, где зафиксировано название «Дiвкi» или «Дiвчины з вiдрами».

Окончательно на главный персонаж христианской религии переносятся языческие представления о богине-владычице вод в одном русском заговоре, в котором говорится: «ты, пресвятая Богородица, испустила моря и реки, и озера из одного места, из-под белого камня»507. Впрочем, это представление вкупе с верой в силу икон могло сыграть с главным женским персонажем новой религии и злую шутку: «В июне 1930 г. крестьяне с. Щербеть Спасского района ходили с молебствием на поля. Но дождя не было. Тогда они положили икону богородицы в ручей и приставили к ней часового с угрозой: «До тех пор не вынем тебя из воды, пока не пойдет дождь». Так и было сделано»508. Выше уже отмечалось, что В.И. Даль производил Мокошь от слова макать, то есть опускать в жидкость и вынимать, и эта этимология находит себе полную аналогию в одном из вариантов «Голубиной книги», где Богородица омывается в Океане-море.

Тесная связь с водой одновременно двух женских персонажей «народного православия» может показаться странной или даже взаимоисключающей, однако это не будет казаться таким необычным, если мы примем во внимание два момента. Во-первых, представления, связанные с одним языческим богом или богиней, могли перейти на нескольких персонажей новой религии, а не обязательно только на кого-нибудь одного. Во-вторых, оба наиболее популярных православных женских персонажа тесно сближались между собой в народном сознании, и иногда дело доходило даже до их полного отождествления – очередного кощунства с точки зрения христианской догматики. На древних севернорусских иконах Параскева Пятница в ряде случаев изображалась на обороте образа Богоматери. Традиция эта достаточно древняя: так, например, Федоровско-Костромская икона Богородицы, на обороте которой была изображена Параскева, чудесным образом явилась князю Василию Квашне во время охоты на сосне еще в 1239 г.510 Еще дальше идут заговоры, прямо объявляющие их одним персонажем: «…Тифинская, Казанская и Смоленская Божья Матерь, во святом крещенье Пятница Парасковья…»511 Записанная на Водлозере легенда гласит: «Во сне ему Пятница явилась, сама пресвятая богородица…»512 Еще дальше в этом отношении пошло «народное» православие в Сибири: «В народных рассказах образы Богородицы и Параскевы Пятницы являются практически идентичными. Иногда информаторы их даже путают. Например, жительница села Нижний Коен Искитимского района Новосибирской области, показывая икону Богородицы, назвала образ, изображенный на ней, Параскевой Пятницей. Она же утверждала, что у святой Пятницы, как и у Девы Марии, был сын – мученик, пострадавший вместе с матерью за христианскую веру. По рассказам ее соседки, Параскева Пятница – это дочь Девы Марии, родившаяся в результате непорочного зачатия. Иисус Христос был сыном святой Параскевы. Информатор сообщила, что бывают иконы с изображением матери и младенца: если ребенок девочка – значит это Богоматерь с маленькой Параскевой, а если женщина с мальчиком – то это святая Пятница и Христос. Жительница Нижнего Коена утверждала, что у нее были две таких иконки, но сгорели во время пожара»513.

Параллель между женским началом и водой была настолько устойчивой, что отмечается в средневековой «Повести о Петре и Февронии» на следующем примере: «В одном судне с Февронией плыл некий человек, жена которого была на этом же судне. И этот человек, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с помыслом. Она же, сразу угадав его дурные мысли, обличила его, сказав ему: «Зачерпни воды из реки с этой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему испить. Он выпил. Тогда сказала она снова: «Теперь зачерпни воды с другой стороны судна сего». Он почерпнул. И повелела ему снова испить. Он выпил. Тогда она спросила: «Одинакова вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинаковая, госпожа, вода». После этого она промолвила: «Так и естество женское одинакво. Почему же ты, позабыв про свою жену, о чужой помышляешь?»514. Данная ассоциация помогает понять описание одной из форм древнерусского свадебного обряда, о котором в «Слове св. Григория по Чудовскому списку» говорится: «водять невѣстоу на воду даюче замоужь, и чашю пиють бѣсомъ, и кольца мечють в воду и поясы, о злое дѣло крстьяномъ съ творити оставльша _ба»515. Обычай вождения невест к воде оказался достаточно живуч, и в конце XIII в. митрополит Кирилл пишет: «и сеслышахомъ, яко въ прѣдѣлѣхъ новгородскихъ невѣсты водятъ к водѣ, и нынѣ не велимъ тому тако быти»516. Таким образом, средневековые источники, описывающие древнерусское язычество, отмечают связь обрядов у воды с заключением браков, т. е. те элементы, которые другие источники отмечают при характеристике Мокоши.

Однако связь с заключением брака отмечается в гораздо более поздний период и у «двоеверной» Параскевы Пятницы. На праздник Покрова Богородицы девушки обращались к ней с такой молитвой о женихе: «матушка Пятница Параскева! покрой меня поскорея»517. Обращение к Пятнице в праздник, посвященный Богородице, вновь указывает на тесную связь обоих этих образов в народном сознании. Следует отметить, что «народное православие» представляло замужней и саму эту святую. Болгары считали «Света Петку» матерью Недели-Воскресенья, а у украинцев сохранилась поговорка: «Середа дiвка, а П'ятниця – жiнка». В украинской сказке Пятница имеет сорок одну дочь518, как замужнюю женщину описывает ее и русская сказка, в которой она окрестила родившегося у чертей ребенка.

Кроме того, с образом Параскевы Пятницы был связан так называемый календарь двенадцати пятниц. В нем, помимо предписаний поста в определенные дни, также прослеживается связь с зачатием, причем как в позитивном, так и в негативном смысле. Так, например, в награду за пост в Ильинскую пятницу обещалось, что за это поведутся в благочестивом хозяйстве хорошие, крепкие лошади, а у матерей семейств будут легкие роды. Если же супруги вместо поста занимались любовью, то тогда «зародится в тот день чадо, то оно будет либо глухое, либо немое, либо выродится из него вор, разбойник, пьяница, чародей или вообще всем злым делам начальник»519. Такое же наказание грозило и за непочтении к 12-й пятнице.

Данный календарь двенадцати пятниц приписывался народной традицией римскому папе Клименту и именовался «Поучение, иже во святых отца нашего Климента, папы Рымского о двенадесятницах»520. Это был особый, параллельный церковному календарь явно внеканонического происхождения, и еще в XIX веке православная церковь активно боролась с ним, всеми силами пытаясь изъять его. С.В. Максимов так писал об этом: «Духовенство всеми мерами старается изъять из обращения эти остатки старины…», но «переписчики тщательно прячут свою литературу… Наши корреспонденты, по крайней мере, сообщают из разных мест, что им лишь с величайшим трудом удалось достать нижеследующий текст поучения Климента о двенадцати пятницах»521. Следует отметить, что это не единственный пример борьбы официального духовенства с народным культом Пятницы. Так, например, говоря об иконе Ильешевской Пятницы, этот же исследователь отмечает: «Образ изваян из дерева и, как все такого рода иконы, наглядно свидетельствует о древнейшем своем происхождении и чрезвычайном народном почитании. Последнее обстоятельство подтверждается именно тем, что образ устоял на месте в числе немногих в России даже в те строгие времена, когда энергически и решительно изгонялись из русских храмов этого вида и характера иконы. Значительное число их было свезено в Новгород и свалено под софийского звонницею. Какая судьба постигла их впоследствии – неизвестно. Значительную часть, конечно, сожгли. Вообще, надо сказать, мало кто интересовался таким, в своем роде, замечательным историческим музеем, хотя, по многим данным, в некоторых изваяниях могли чествоваться истуканы языческой эпохи. В них плоская резьба грубого, детских рук, дела, лишь при условных намеках подобия чертам человеческих лиц, прямо свидетельствует о том, что изваяния рублены в пределах новгородской земли в те времена, когда новгородцы не заслужили еще известных летописных упреков от южан, за известное искусство свое, «яко плотницы»522.

Распределялись в году эти двенадцать пятниц так:

1-я пятница – первая неделя Великого поста (скользящая пасхальная шкала);

2-я пятница – перед Благовещением (до 25 марта по старому стилю);

3-я пятница – Страстная пятница (перед пасхой);

4-я пятница – перед Вознесением (пасхальная шкала);

5-я пятница – перед Духовым днем (на следующий день после семика, тоже по пасхальной шкале);

6-я пятница – перед днем Ивана Купалы (до 24 июня);

7-я пятница – перед Ильиным днем (до 20 июля);

8-я пятница – перед Успеньем (до 15 августа);

9-я пятница – перед днем Кузьмы и Демьяна (до 1 ноября);

10-я пятница – перед Михайловым днем (до 8 ноября);

11-я пятница – перед Рождеством (до 25 декабря);

12-я пятница – перед Богоявлением (до 6 января)523.

В эти пятницы данный календарь предписывал пост, суля вознаграждения соблюдающим его и обещая различные кары нарушителям. Следует отметить, что пятницы эти воспринимались народом совершенно конкретно, в антропоморфном обличье: «По понятиям народа, это живые существа, к которым можно обращаться с молитвой и прошениями. Существа эти, в воображении крестьян, рисуются в виде девиц, причем 10-я «пятница» считается самой старшей: вместе с 9-й «пятницей», она приносит Богу все наши молитвы прежде всех других «пятниц», так как стоит ближе к Богу, а равно и к святым угодникам и Богородице»524. Как видим, с образом пятницы народное сознание связывало какую-то особую организацию годового цикла, лишь частично совпадающую с каноническим церковным календарем. Хоть этот календарь и прятали от духовенства, однако новая религия все равно повлияла на него не только тем, что пятницы приурочивались уже к христианским праздникам, но и тем, что в четырех случаях (пятницы 1, 3, 4, 5-я) четкая календарная приуроченность была нарушена скользящим пасхальным циклом. Кроме того, известны и другие варианты этого календаря, в котором пятницы приурочены к другим христианским праздникам.

Сначала И.Ю. Некрасов, а затем гораздо более аргументированно Б.А. Рыбаков отмечали его несомненно языческое происхождение. Весьма показательна привязка этого языческого календаря к римскому папе Клименту, фигурирующему и в «Голубиной книге» в связи с замаскированной под христианство западнославянской языческой традицией. Еще до революции И.Ю. Некрасов совершенно справедливо видел в нем «исключительно славянское изобретение» и относил время его возникновения к дохристианской эпохе: «…русский духовный стих о двенадцати Пятницах, в его уже христианском оттенке, появляется у русского народа чуть не с самых первых времен крещения Руси. А прежде этот стих, с другим оттенком, у населения существовал издавна, как выражение известных бытовых воззрений народа, еще не принявшего христианской веры»525. Впоследствии Б.А. Рыбаков показал, что те пятницы, которые не сдвинуты со своих изначальных мест христианским пасхальным циклом, указывают на дни, предшествующие таким языческим празднествам, как весеннее равноденствие (2-я пятница), летнее и зимнее солнцестояние (6-я и 11-я пятницы), Перунов день (7-я пятница) и день Сварога-Кузьмодемьяна (9-я пятница). 8-я пятница знаменовала собой конец жатвы. На сугубо женский характер данного апокрифического календаря указывает то, что самой главной пятницей в году считалась 10-я, которая праздновалась перед днем архангела Михаила (8 ноября). Как отметил Б.А. Рыбаков, этот период является началом нового цикла деревенских женских работ. Страда позади, хлеб убран, лен надерган, вымочен и оттрепан, с Михайлова дня начинались долгие зимние посиделки – коллективное прядение льна и шерсти. Две главные пятницы стояли у начала этого сезона и открывали его. Празднества начинались тканьем «обыденной пелены» (т. е. вытканной в один день) в честь 9-й пятницы. Девушки коллективно проделывали в один этот день весь годичный цикл работ: теребили лен, пряли, ткали, белили526. Подобным вещам придавали большое значение: «Обыденные полотенца – это полотенца, сделанные (коллективными усилиями жителей селения) в один день или в одну ночь… Оно считалось безупречно чистым, обладающим силой сопротивления «нечистой силе». Изготовляли их в случаях эпидемических заболеваний людей и скота, а иногда для предотвращения засухи и града. Связь обыденного полотенца с аграрной магией выражена вполне определенно»527. Правило «Девятую пятницу от Воскресения Христова чествуй» было достаточно распространено. В Вологодской области был даже обычай строить девятой пятнице обыденную пелену – по данному обету девушки сходились, теребили лен, пряли и ткали за сутки пелену в дар святой528. Возможно, о существовании представлений об особой роли девятой пятницы свидетельствует и следующее решение новгородского архиепископа, принятое им в 1345 г.: «Заложи владыка Василии святу Пятницю, что порушилась в великыи пожаръ… Того же дни заложи владыка Василии церковь святую Кузмо и Дамиана…»529 Новгородский владыка, о котором идет речь в данном летописном известии, это знаменитый Василий Калика – архиепископ, вышедший из простого духовенства и бывший, как было показано в исследовании о «Голубиной книге», особенно близок к народной «двоеверной» традиции. До своего поставления он служил в церкви Кузьмы и Демьяна, так что его решение восстановить в первую очередь ее весьма естественно. Однако заложение им в тот же день и церкви Пятницы на первый взгляд выглядит непонятно. В ходе страшного пожара в Новгороде сгорели многие церкви, и решение о восстановлении в первую очередь именно этих двух храмов может быть объяснено, только если предположить, что между этими святыми существовала какая-то связь. В ортодоксальной православной традиции Косма и Дамиан никак не связаны с Параскевой, однако, как мы видели выше, народные представления, основанные на календаре двенадцати пятниц, выделяют девятую пятницу, празднующуюся как раз перед днем Кузьмы-Демьяна.

Однако образ Пятницы организовывал хозяйственный год на Руси не только с помощью календаря, но и с помощью целой системы запретов. Так, во многих местах Руси в пятницу запрещалось прясть, ткать и шить, чтобы не запорошить глаза Пятнице, не исколоть ее иглами и веретенами и не навлечь на себя месть этой святой. По свидетельству С.В. Максимова, при виде нераспознаваемого почернелого изваяния Пятницы, находившегося в г. Брянске, богомолки говорили: «За грехи наши обрызгали матушку золой наши бабы-грешницы, что по пятницам белье бучили (т. е. при стирке обычно пересыпали белье золой для щелока)», а архангельские поморы в селе Шуе объясняли точки и червоточины на другой старинной иконе Пятницы аналогичным образом: «Истыкали наши беспутные женки нашу святую иголками, когда шили рубахи свои по пятницам». В Полесье еще в 80-х гг. прошлого века пятница считалась наиболее значимым в мифологическом и ритуальном отношении днем недели. Каждая пятница считалась значимым и опасным днем, особенно тщательно соблюдали там запреты и предписания, в том числе и на прядение, в пятницы перед праздниками530. В Белоруссии еще в начале ХХ в. крестьяне по пятницам не только не занимались домашним хозяйством, но и не пахали, а если какая-либо работа было ранее начата, то она заканчивалась в субботу. По русской пословице, кто в пятницу дело начинает, у того оно будет пятиться. Интересно отметить, что в русском языке слово пятница имеет также значение «распутья, раздорожья, развилья», а также данным словом обозначали часовенку, крест с образом на распутье531. Как отмечают Е.Е. Левкиевская и С.М. Толстая, возводимые на перекрестках дорог часовни назывались пятницами потому, что Пятница считалась спутником странствующих. Если это не относительно поздняя семантическая связь, то пятница в народном сознании могла соотноситься с актуализацией нескольких вариантов потенциального развития событий, распутья в прямом и переносном смысле, когда человек должен был с максимальной осмотрительностью и с соблюдением всех ритуальных предписаний подойти к выбору направления своего дальнейшего движения.

Нарушение запретов могло сурово наказываться. Так, в Ярославской губернии бытовала быличка про женщину, которая пряла и ткала в пятницу, и которую явившаяся ей Пятница в наказание до полусмерти истыкала железной спицей: «Тыкала, тыкала, пока до полусмерти не истыкала. Утром нашли бабу всю в крови и насилу в чувство привели. Да только с тех пор баба по пятницам уже работать – ни-ни: стала почитать праздничный-то день». «Столь же распространен и другой рассказ, в котором обиженная пятница превратила «бабу-непочетницу» в лягушку – с тех пор, будто бы, и лягушки на земле пошли»532. Данный сюжет выводит нас как на связь женских божеств с пресмыкающимися, так и перекликается с образом Царевны-лягушки русских сказок. Еще более явно эти архаичные представления выступают в болгарских поверьях, согласно которым Пятница может принимать облик змеи и в таком виде являться в дом, где живет нарушившая запреты женщина533. А.Н. Афанасьев указывает на возникновение одного ритуального запрета, который чрезвычайно распространен у всех восточных славян: «По народному объяснению по пятницам не прядут и не пашут, чтобы не запылить матушку-Пятницу и не засорить ей кострикою и пылью глаз»534. По легенде, бабе, которая пряла в пятницу, явилась св. Пятница и запорошила ей очи, но затем смилостивилась и вернула ей зрение. По народным поверьям, отмечает С.В. Максимов, у того, кто прядет в пятницу на том свете слепы будут отец с матерью. Весьма показательно, что это объяснение табу, генетически восходящего к Мокоши, относилось и к Богородице, свидетельствуя о теснейшей связи и взаимозаменяемости в этом плане обоих женских христианских персонажей: «В других местностях поверье, соединяемое с матушкой Пятницею, относят к Пречистой Деве; так бабы не прядут по пятницам, чтобы не запылить Богородицы…»535 Нечего и говорить, что само представление о том, что люди своей земной работой могут запылить и засорить глаза божеству, имеет не христианскую, а откровенно языческую природу и исходит из идеи тотального присутствия божества во всех явлениях материального мира. Кроме того, в этнографических материалах встречается и другое объяснение запрета работ в пятницу, напрямую связанное с культом предков: «По пятницам мужики не пашут, бабы не прядут. Кто в пятницу работает, святым родителям кострыкой глаза запорашивает»536. Весьма интересно отметить, что похожий запрет был зафиксирован и в польском источнике XVII в., однако уже не с недельной, а с годовой календарной приуроченностью. Согласно этому документу, «женщины не мотают, не прядут, не стирают и не мелют в жерновах весь период от Рождества до дня Трех королей (6 января. – М.С.)». Одно из объяснений этих запретов было следующим: «нельзя прясть в сочельник, так как злые духи крутятся и вьются в воздухе». По мнению Я. Климашевского, эта серия запретов была вызвана стремлением не повредить незримо присутствующим и летающим в доме и вод дворе душам537. В «Слове святого отца Пахомия о среде и пятке» говорится о том, как Среда и Пятница в образе ангелов являются только что умершему и ведут в рай души тех, кто свято проводил эти дни538. Таким образом, запрет на прядение в пятницу мотивируется тем, что это действие способно «навредить» родителям на том свете либо разгневать женское сверхъестественное существо, которое способно наказать нарушителя болезнью или даже смертью, а также повлиять на участь его души после смерти.

Данный запрет на Руси так старательно соблюдался, что константинопольский патриарх окружной грамотой 1589 г. к литовско-русским епископам специально запрещал праздновать день пятницы наравне с воскресеньем (в который, по христианским представлениям, работа является грехом). О существовании табу напоминалось, и «Стоглав» констатирует, что по русским деревням ходят лживые пророки, утверждающие, что им явились св. Пятница и св. Анастасия (по-гречески «воскресенье») и велели им заповедовать крестьянам в среду и пятницу ручного труда не делать: «В среду и въ пятницу ручного дѣла не дѣлати и женам не прясти и платiя не мыти»539. Как видим, несмотря на всю христианскую символику, церковь воспринимала данный обычай как языческий и активно с ним боролась. Однако эти старания далеко не всегда приводили к желаемому результату. Так, известна заповедная запись крестьян тавренской волости, написанная в 1690 г., согласно которой они обязывались «а в пятницу ни топчи, ни молотить, ни каменья не жечи, проводить с чистотою и любовью»540. Как видим, запреты на пятницу были весьма разнообразны, но наиболее часто встречается запрет на прядение. Исследовавшая происхождение данного запрета Н.А. Криничная пришла к выводу, что в основе его лежит представление о том, что процессы прядения и ткачества магически воздействуют не только на человеческую жизнь, но и на все мироздание в целом. Поэтому в то время, когда за эти занятия берутся духи, простым смертным нельзя выполнять эту работу, чтобы по незнанию ненароком не испортить сверхъестественные процессы. «Простым смертным нельзя прясть в день, находящийся под покровительством мифической рукодельницы. (…) Названные дни (и особенно полночь) отводятся для рукоделий мифических существ»541. Зафиксированные поверья подтверждают ход рассуждений исследовательницы. Помимо представлений о том, что ткущих в неположенное время ткачих накажет Пятница, считалось, что они могут быть наказаны неплодородием посевов, рождением больного потомства или приплода скота. Записаны представления о влиянии такой неурочной работы и на небесные явления: считалось, что если ткать между Вознесеньем и Троицей, то можно задержать («заткать») необходимые в это время дожди542.

Интересно отметить, что у таджиков Дэви Сафед, буквально «белая богиня», считалась покровительницей прях, которые почитали ее по пятницам, поднося ей лепешку и воздерживаясь от работы543. Поскольку ни Параскева Пятница не была заимствована таджиками от русских в историческую эпоху, ни наоборот, остается предположить, что оба образа восходят к единому образу богини-покровительницы прядения, существовавшему еще в эпоху индоевропейской общности. И это не единственная параллель между двумя фольклорными традициями: в таджикской сказке упоминается также демоница – покровительница ткачества и прядения Биби Се-Шамбе – «госпожа Вторник», к которой женщины обращаются за помощью при бесплодии. Как отмечают исследователи, данная сказка, содержащая мотив ткачихи в колодце, читалась во время обрядовых женских собраний, устраиваемых в честь Биби Се-Шамбе544. Интересно отметить, что в Хорезме был зафиксирован обряд во время которого бездетные женщины гадали о поле своего будущего ребенка по отражению небесных светил в воде колодца545. Исследователи связывают его с культом Ардви Суры Анахиты, что лишний раз показывает, что связь этой богини с планетой Венерой отнюдь не противоречила ее не менее тесной связи с земными водами.

Как видим, в народном культе Параскевы Пятницы встречается целый ряд черт, которые не были зафиксированы у Мокоши. Поскольку данное обстоятельство может быть обусловлено не отсутствием данных черт у языческой богини, а чрезвычайной лапидарностью средневековых источников, имеет смысл описать эти стороны народного восприятия данной «двоеверной» святой. Продолжая тему связи Пятницы с хозяйством, следует отметить ее связь с торговлей, сохранявшуюся до начала ХХ в. На основании различных данных С.В. Максимов отмечал, что пятница издревле была на Руси праздником и днем для исполнения различных обязательств: «Если изъездим всю северную Россию вдоль и поперек, присмотревшись к тем дням, в которые собирается народ для вымена и покупки необходимых товаров, то неизбежно убедимся в том, что пятницам для маленьких торжков или базаров принадлежит самое видное место. Когда же товарный обмен производится в обширных размерах и вызывает людные торговые сходбище, удостаиваемся названия ярмарок – девятой пятнице также отдается особенное перед всеми преимущество»546. Аналогичное положение мы видим и у других восточных славян: «В Белоруссии вышло естественным путем также и то, что торговые дни разбросаны по всем пятницам, а более удачным и счастливым местечкам досталось на долю по нескольку таковых разом»547. Подобная же связь существовала и в эпоху Древней Руси: «Общие правила организации торговли действовали и на Руси, где практически в каждом городе на торгу стояла купеческая церковь, чаще всего посвященная св. Параскеве (Пятнице) – покровительнице торговли. Как отмечал М.Н. Тихомиров, по местоположению в городе церкви св. Параскевы можно надежно определить местоположение торга, не имея для этого иных данных»548. В этом отношении весьма показательно, что уже первое известие о церкви Пятницы в Новгороде в 1156 г. отмечает, что ее поставили «заморские гости», т. е. новгородские купцы, торговавшие за морем: «Въ то же лѣто поставшиша заморьстии церковь святыя Пятницѣ на Търговищи»549. В 1207 г. именно они отстраивают эту церковь в камне: «Того же лѣта съвьршиша церковь святыя Пятница заморьскии, августа въ 30»550. Эти данные показывают, что в Новгороде Пятница была покровительницей именно морской торговли.

Во Владимирской губ. Пятницу считали повитухой, которая однажды приняла роды у жившей у чертей девки и, невзирая на предупреждения нечистой силы, тайком окрестила ребенка. Черти в отместку подговорили царя казнить Прасковью, а, поскольку это случилось в пятницу, мученица стала зваться «Пятницей»551. Нечего и говорить, что данная легенда не имеет никакой основы в церковном житии христианской святой, но зато напрямую перекликается с определением Ахура Маздой занятий Ардви-Суры Анахиты в «Авесте»:

Аналогичное представление существовало и у других восточных славян: «На Украине по пятницам беременные женщины не расчесывали волосы, чтобы не обидеть Параскеву Пятницу, которая должна прийти на помощь во время родов»553. В противном случае Пятница может ответить: «Постой, расчешусь столько раз, сколько ты расчесывалась, приберусь и тогда к тебе на помощь приду»554. Дополнительно подтверждает существование подобной связи применительно к славянскому язычеству и изображение на Збручском идоле. Как уже отмечалось, на обращенной к северу главной лицевой грани в верхнем небесном ярусе идола была изображена богиня с рогом. Прямо под ней, в средней части идола, соответствующего миру людей, была изображена женщина, рядом с которой было высечено маленькое изображение ребенка555. Создатели комплекса, таким образом, давали понять, что богиня с рогом, отождествляемая с Мокошью, являлась вместе с тем и покровительницей рожаниц. Следовательно, представление о «двоеверной» Пятнице как о повитухе не является случайным. Следует еще отметить и южнорусский обычай лепить из глины фигурки детей именно в день св. Параскевы556. Русские заговоры наделяют Пятницу силой исцелять детей от родимчика и всех болезней557. Вместе с тем, внешний вид данной богини с рогом напрямую перекликается с описанием богини Фортуны у западных славян, свидетельствуя в пользу того, что перед нами еще и богиня судьбы. В этом контексте следует рассмотреть еще одну этимологию имени Мокоши, которому родственно санск. moksha – «избавление», «освобождение»558. Уже в Древней Индии это понятие воспринималось в отвлеченном плане, в том числе и как «окончательное спасение души». Казалось бы, совершенно непонятно, какое отношение это достаточно абстрактное понятие имеет к имени славянской языческой богини. Однако дело прояснится, если мы примем во внимание еще одну параллель в индоевропейской мифологии. Имя древнегреческой богини Илифии происходит от др. – греч.ελευθεροω – «освобождать», поскольку эта богиня освобождала новорожденного от планцеты, а рожаницу от страданий559. Исследователи отмечают чрезвычайно древние истоки образа этой богини, часть функций которой в классическую эпоху были перенесены на Артемиду. Поскольку отечественные материалы подтверждают связь Мокоши, а затем и Пятницы с родами, данная этимология, подчеркивающая роль Мокоши как покровительницы рожаниц и имеющая индоевропейские параллели, вполне объяснима.

Чрезвычайно распространены были представления и о том, связанная с Пятницей вода обладает целебной силой, в первую очередь от глазных болезней. Такой, например, считалась дождевая вода, собиравшаяся в камне-следовике, с которого, по преданию, Пятница вскочила на находящуюся в Ильешах березу, спасаясь от черта. Около реки Меты, возле погоста, так и называемого «Пятницей», местный родник прославился бесчисленными случаями чудесного исцеления больных. Однако иной раз лечебная сила святой связывалась и с деревьями. Так, в житии Адриана, пошехонского чудотворца (ум. в 1550 г.) написано: «Бысть некогда в пошехонском пределе, при реках Ияре и Уломе, церковь св. пророка Илии и тамо ростяще древо, зовомое рябиною. Прихождаху же и священницы из близ лежащих весей и приносяху образ святыя мученицы Параскевы, нареченныя Пятницы, молебная пения совершающе. Люди же, для получения здравия, сквозь оное древо пронимаху дети своя, инии же, совершеннаго возраста, и сами пролазаху и получаху исцеления»560. Кроме того, в русских заговорах неоднократно встречается образ зашивающего рану женского сверхъестественного персонажа: «Есть море Окиян, на том море Окияне стоит остров, на том острове воздвигнута церковь папы римскаго, в том храме святая девица… зашивает рану кровавую…»561 Второй вариант этого же заговора гласит: «На море на Океане, на острове на Буяне сидит девица. Она шьет, пошивает, золотые ковры вышивает не ниткою, шелком; шелковинка оборвется, и кровь уймется»562. Третий вариант этого же заговора заменяет девицу Богородицей, которая опять-таки находится на Буяне: «На мори на Окияне, на острове на Буяне лежит камень; на том камне сидела Пресвятая Богородице… зашивала рану кровавую…»563 Кроме того, как отмечалось выше, эта же функция приписывается и Заре-Заренице. Все это указывает на то, что в отечественной традиции образ богини-швеи присутствовал, что делает весьма вероятным и предложенное Г. Ильинским понимание имени западнославянской богини Сивы как «швеи». Поскольку именно с Мокошью были связаны функции прядения и шитья, весьма вероятно, что первоначально представления о зашивающем ране персонаже были связаны с этой богиней.

Следует отметить, что у восточных славян обнаружено одно изваяние богини-целительницы, правда, весьма схематичное: «Другой каменный идол вывезен из леса близ д. Каменец Себежского района. Это грубо обработанный гранит неправильной стелообразной формы; высота его 0,9 м, ширина 0, 45 м, толщина 0, 33 м. На камне схематично изображена женская грудь.

На одной стороне идола двумя полосами, 65 см длиной каждая, выступал более светлый шероховатый гранит. Идол назывался у местного населения Пестуном. Население окрестных деревень приписывало этому камню целебную роль. Перед тем как перевязать больное место руки или ноги, бинт клали на этот камень. Возле камня обычно оставляли деньги. (…) Любопытно и само название камня – Пестун, т. е. нянька. Слово это – сравнительно позднее, в летописи оно не встречается; это, по-видимому, позднейшее осмысление древнего обожествленного камня»564.

С другой стороны, сама эта святая или некоторые из двенадцати пятниц оказываются связанными со смертью. О нарушителях клятвы в народе раньше говорили: «И как его девятая пятница не убила?» или «Хоть бы его матушка Ильинская пятница покарала». Выше уже приводились легенды о наказании нарушения работы в пятницу, однако все они были без смертельного исхода. Наряду с этими историями известны рассказы, кончающиеся более трагично: «В свою очередь в разных местах Великороссии слышится одна и та же легенда о девушке, которой госпожа приказала в этот день работать. Она, конечно, послушалась. Пришла к ней Пятница и в наказание велела, под страхом смерти (и смерть стояла при ней вживе), спрясть сорок мычек и занять ими сорок веретен. Испуганная до лихорадки девушка, не зная, что думать и делать, пошла посоветоваться с опытной и умной старухой. Эта велела напрясть ей на каждое веретено по одной лишь нитке. Когда Пятница пришла за работой, то сказала девушке: «Догадалась!» – и сама скрылась, и сошла беда на этот раз с рук. Во всех других случаях бывает хуже именно потому, что Пятница, ходя по земле, сама за всеми наблюдает (а хождение Пятницы – повсеместно распространенное верование). Ходит она всюду вместе со смертью, а потому немедля и наказует ею: обычно делает так, что скрючит на руках пальцы, а мужчинам вложит в спину стрельё и ломоту. Пятницу все могут видеть, и кто видел – тот хорошо распознал, что это еще молодая женщина. Иногда она очень милует и награждает, а в иную пору жестоко наказывает. У одной женщины, не почтившей ее и работавшей, она просто-напросто содрала с тела кожу и повесила на том же стану, на котором та ткала холст»565. Еще более интересным является другое предание: «Попался ей раз навстречу по дороге работник, который отошел от хозяина. Сел этот прохожий закусить, а к нему и напрашивается неведомая красавица, чтобы разделил с нею хлеб-соль. Поели они: «Вот тебе за то награда: иди в это село, найди там богатую девушку-сиротку, бери ее за себя замуж. А я даю тебе сто лет веку». Он так и сделал. Жил он ровно сто лет, и пришла к нему Пятница с тем сказом, что пора-де умирать. Умирать не хочется: – «Прибавь еще одну сотню!» Прибавила. Когда исполнился последний день этой второй сотни лет, она опять пришла. – «Еще прибавь сотнягу!» – Прибавила. Жил-жил человек и самому даже надоело, и такой он стал старый, что по всему телу мох вырос. Приходит святая Пятница и смерть с собой привела: «Ну, теперь пойдем: и вот тебе хорошее местечко здесь остаться». Место очень понравилось, но она повела на другое, которое ветхому старику еще больше полюбилось. Когда привела его на третье, то отворила дверь и пихнула его прямо в ад и промолвила: «Когда бы ты помер на первой сотне своих лет, то жил бы в первом месте, на второй – на другом месте, а то в триста-то лет ты столько нагрешил, что где же тебе и жить, как не у чертей в когтях?»566 Как видим, Пятница здесь предстает могущественным божеством, способным щедро наградить доброго человека, даровав ему удачную женитьбу и долгий срок жизни. Однако, когда человек показывает, что не знает меры своим желаниям, она жестоко карает его, показывая при этом, что именно она вправе определять посмертную судьбу человека, направляя его в ад или рай. С данной легендой С.В. Максимов соотносит то обстоятельство, распространенное повсюду на Руси, что именно пятницким церквам отводились места на кладбищах. Проанализировав различные исторические примеры, он отмечает: «Из других исторических памятников выводится именно то прямое заключение, что славянская Пятница, как божество, была покровительницею усопших душ»567. Эта же функция данной святой зафиксирована и у русского населения Сибири: «В Сибири соотнесенность культа Пятницы с пребыванием душ на том свете особенно ярко проявляется у старообрядцев Забайкалья. «В пятницу за родителей (покойных) подают. Прасковее молиться мама учила: каждую пятницу надо подавать по родителям. Моя мама молилась святой Параскеве Пятнице и просила ей послать смерть в воскресный день, ни зимой, ни летом. И чтоб не скоропостижно (скоропостижно умирают грешники). Все так и вышло: умерла она весной, тепло было. Как раз в воскресенье. Месяц проболела, долго не мучилась»568. В Карпатах было также зафиксировано представление о том, что женщин, почитающих пятницу, св. Пятница извещает о приближающейся кончине, а когда женщина умирает, Пятница ходит вокруг дома и громко плачет569. В этой связи следует вспомнить и отмеченные у украинцев связь Пятницы с русалками, равно как и древнерусской Мокоши с вилами, поскольку оба этих класса сверхъестественных существ были связаны с культом предков.

Поскольку многие представления, связанные с Мокошью в христианстве перешли на Параскеву Пятницу, а пятница в индоевропейской традиции была связана с планетой Венерой, эту же связь мы вполне можем предположить и для Мокоши. Эта планета была посвящена как античным богиням любви Афродите и Венере, так и иранской Ардви Суре Анахите, причем все эти богини были связаны также и с водой. У германских народов название пятницы также восходит к имени языческой богини любви Фрейи, с которой англо-норманский хронист отождествил какую-то богиню лютичей. Современному сознанию трудно себе представить, как богиня, тесно связанная с земными водами одновременно была связана и с небесной сферой, однако эти одновременные связи применительно к Ардви-Суре Анахите фиксирует посвященный ей гимн. В нем верховный бог Ахура Мазда говорит ей:

Еще лучше понять эту идею нам помогают материалы белорусских заговоров, в которых отчетливо виден космогонический характер происхождения мировых вод: «Анализ «гидрографической» формулы, описывающей происхождение, истоки водзицы-царицы и ее течение, позволяет отнести рассматриваемые заговоры к кругу космологических текстов. Водзица-царица берет свое начало на небе, движется сверху вниз: с под краснаго сонца, с под яснаго месяца, с под цемнаго булука (облака)… из центра мира: с под алтыря-каменя; с ключа салтаньского…»571 Все это вместе взятое делает весьма вероятным предположение, что в языческий период Мокошь также была богиней планеты Венеры и впоследствии это ее свойство было перенесено на «двоеверную» Параскеву Пятницу. Хоть источники напрямую не связывают Мокошь с данной планетой, однако ее упомянутые выше ее ассоциации с понятием верха указывают на то, что и она, по всей видимости, входила в число небесных богинь.

Рис. 13. Збручский идол

Если это так, то к ней также относятся рассмотренные выше характеристики Зари-Заряницы русских заговоров. Подробные доказательства этого были приведены мною в исследовании духовного стиха о «Голубиной книге»572. В нем, в частности, было показано, что наши далекие предки знали о свойствах планеты Венеры через определенные промежутки времени проходить по солнечному диску, и это отразилось в древнерусском названии этой планеты как «преходницы». В пользу отождествления Мокоши и Зари русских заговоров также говорит приведенный выше фрагмент древнерусского поучения, связывающий ее с ручным блудом и, в одной из редакций, содержащий как будто намек на ее двойной характер, вполне согласующийся с двойственностью утренней и вечерней звезды: «Богыню сию же двоу творять и мокошь чтоуть…» Кроме того, выше мы видели, что, несмотря на все старания христианства, до конца ХIХ в. в отдельных местах Руси бытовало восприятие Зари как богини. Поскольку древнерусские письменные памятники не упоминают кроме Мокоши больше никакой индивидуализированной богини, это обстоятельство также свидетельствует в пользу отождествления обеих мифологических персонажей. Следует также сказать, что предположение о тождестве Мокоши с утренней и вечерней звездой лучше всего позволяет понять всю композицию Збручского идола (рис. 13). Сам идол изображал в своей совокупности Первобога с четким делением мира на три яруса: небесный, земной и подземный. На верхнем, небесном, ярусе было изображено два бога, достаточно уверенно отождествляемых с Перуном и Дажьбогом, и две богини. Одна из них, держащая рог, судя по всему, изображала Мокошь, что же касается второй, держащей в руке кольцо, то мы не можем точно установить, кого она представляла. Поскольку это был небесный ярус, где Дажьбог олицетворял собой Солнце, Перун – Месяц, а Мокошь – Венеру, следовательно, и последняя богиня должна была представлять какую-либо звезду или планету. Сведениями о подобном персонаже в древнерусском языческом пантеоне мы не располагаем. Б.А. Рыбаков высказал предположение, что перед нами Лада, однако ее имя отсутствует не только в летописном перечне богов Владимира, но и во всех древнерусских поучениях против язычества. Напротив, последний источник, как мы видели выше, дает устойчивое сочетание имен Перуна, Хорса (эквивалента Дажьбога в качестве солнечного божества) и Мокоши, но не содержит в связи с ними имени какой-либо другой богини. Хотя ту возможность, что на последнем изображении помещена какая-то неизвестная богиня, окончательно исключить нельзя, но наиболее вероятным будет предположение, что обе женские фигуры небесного яруса представляют одну и ту же богиню – Макошь-Венеру в ее двойном аспекте утренней и вечерней звезды. Дополнительно это подтверждает и то, что на миниатюре Хлудовской псалтыри XIII в. утренняя Заря изображена в виде женщины с факелом и гривной в руке (см. рис. 5). Интересно отметить, что женская рука с кольцом присутствует и на некоторых вариантах герба мекленбургских герцогов, происходивших по прямой линии от западнославянских князей. Весьма показательно, что, по словам хрониста, герцог Прибыслав Пархимский в XIII в. почитал эту девушку «совсем и совершенно как бога»573. Как отмечал А.Н. Афанасьев, золотое кольцо символизировало собой Солнце, о чем свидетельствовала старинная святочная игра с этим предметом у русских и чехов, причем кольцо должна была найти именно девушка574. Очевидно, что женская рука с кольцом в данном контексте как на Збручском идоле, так и на мекленбургском гербе обозначала собой Зарю, почитавшуюся как бог и на Руси.

В этом случае они абсолютно точно соответствуют двум глазам космического Первобога «Голубиной книги». Если данное предположение верно, то нам опять бросается в глаза некоторая несообразность композиции идола, аналогичная небесному мифу «Голубиной книги». Поскольку Дажьбог олицетворял на нем Солнце и, следовательно, день, а Перун, соответственно, Луну и ночь, оба изображения Венеры-Макоши, соответствующие утру и вечеру, должны были бы быть помещены между обоими мужскими божествами, обозначая границу между светлой и темной половиной суток. Это было бы наиболее логично, наглядно иллюстрировало бы последовательность хода времени и соответствующие ему основные небесные светила и притом нисколько не нарушало бы муже-женской композиции всего Збручского идола.

Однако его создатели сознательно отказались от этой возможности для того, чтобы поместить Венеру-Макошь прямо напротив Солнца-Дажьбога и тем самым наглядно показать наложение самой яркой небесной звезды на дневное светило. В принципе, текст «Голубиной книги», данные языка о славянском названии Венеры и композиция Збручского идола, взятые по отдельности, могли оказаться случайными совпадениями, но, взятые в своей совокупности, они демонстрируют стойкую закономерность в выражении славянами-язычниками разными способами своих религиозно-астральных представлений, при которой простая случайность явно исключается. Подтверждает такое понимание Збручского идола и приведенное выше известие 1068 г. англо-норманнского хрониста Ордерика Виталия, который отметил, что главными богами лютичей были Один, Тор и Фрея, т. е. Святовит, Перун и Мокошь. Поскольку праздник Святовита праздновался в Арконе во время летнего солнцестояния, он, следовательно, соотносился с дневным светилом. Громовержец Перун был связан с Луной, а о связи Мокоши с Венерой было сказано выше. Таким образом мы видим, что выделение в качестве главных божеств Солнца, Луны и Венеры было свойственно не только восточным, но и западным славянам, и это обстоятельство привлекло к себе внимание потомка искусных в мореходстве викингов.

Необходимо также отметить, что создатели этого комплекса подчеркнули ведущее положение Мокоши в их пантеоне. Как показали археологические исследования, Збручский идол до своего свержения был установлен таким образом, что грань с Мокошью была ориентирована на север, вторая богиня – на восток, Дажьбог – на юг, Перун – на запад. «В 1968 г. я предположил, – писал Б.А. Рыбаков, – что главной лицевой гранью збручского идола является грань с Макошью. Данные раскопок 1984 г. подтверждают эту гипотезу: лицевая грань обращена к входящим в это «святая святых» всего ритуального комплекса»575. Однако север был наиболее священной частью света в индоевропейской традиции, и тот факт, что изображение именно Мокоши, а не Перуна было обращено на север и именно его видел в первую очердь входящий в святилище, наглядно указывает на значимость этой богини в глазах создателей этого святилища.

Поскольку Мокошь была покровительницей прядения, теоретически это могло дать исходный толчок для связи образа Параскевы Пятницы с торговлей, но толчок явно недостаточный: продукция женского рукоделия была лишь одним из многих товаров, которые наши предки в старину продавали и покупали и совершенно непонятно, почему с покровительницей именно этого ремесла стали связывать понятие торговли как таковое. Однако, если мы примем во внимание, что наблюдение утренней и вечерней звезды играло большую роль в навигации и, следовательно, в морской торговле, которая играла большую роль в эпоху возникновения Древнерусского государства, то причина неожиданной связи богини планеты Венеры с торговлей станет для нас более понятной. Наконец, не следует забывать и о тесной генетической связи Мокоши с водяной стихией в целом.

Предпринятый нами анализ показал более чем величественный образ главной богини Древней Руси. В результате сопоставления средневековых памятников с данными «народного православия» и традициями других индоевропейских народов мы видим, что Мокошь в первую очередь была богиней любви, тесно связанной с водой и планетой Венерой. Любовь понималась в самом широком смыле – от того, что церковники пренебрежительно именовали «блудом», до заключения языческих браков и помощи при родах. Покровительствуя в первую очередь женскому труду, она была также связана как с земледельческими работами, так и с торговлей. Связанный с образом двенадцати пятниц календарь организовывал весь годовой цикл как в хозяйственном плане, так и в плане деторождения. Неожиданной оказалась связь «двоеверной» Пятницы со смертью и деревом, однако и они находят свои аналоги у других индоевропейских народов. Более того, данный комплекс представлений рисует ее как сверхъестественное существо, обладающее властью даровать исключительную продолжительность жизни и определять посмертную судьбу человеческой души. Как будет показано ниже, связь ее с властью этим не ограничивается. Наконец, нельзя не обратить внимания на двойственный характер этой богини: с одной стороны, она щедро дарует людям здоровье и исцеление, но с другой стороны, может жестоко наказать или даже убить нарушителей установленных ею запретов. Интересно также отметить, что мифопоэтическое сознание реализовало в образе Мокоши различные варианты этимологии ее имени, которые хоть формально и не были связанны между собой, однако нашли свое выражение в тех или иных чертах либо повериях, которые народное сознание соотносило с данным божеством.