Около 77 г. н.э. античный энциклопедист Плиний Старший оставил следующее описание варварских племен: «Германские племена распадаются на пять групп: 1) вандилиев, часть которых составляют бургундионы, варины, харины, гутоны…» Согласно данному утверждению в племенной союз вандалов какое-то время входило племя гутонов, название которых отождествляется рядом исследователей с готами. Однако наибольший интерес вызывает даже не это обстоятельство, а то, что в составе данного племенного союза этот автор называет еще и племя варинов или, как их впоследствии называли, варнов.

Помимо Плиния Старшего это племя было известно и другим античным писателям. В науке уже высказывалось предположение, что фародины, которых Птолемей упоминал между саксами, с одной стороны, и сидинами и рутиклеями в окрестностях Одера, с другой стороны, являются искаженным названием варинов. Кроме того, в своем описании Германии 98 г. н.э. Тацит отметил: «Обитающие за ними (лангобардами. — М. С.) ревдинги, и авионы, и англии, и варины, и эвдосы, и свардоны, и нуитоны защищены реками и лесами. Сами по себе ничем не примечательные, они все вместе поклоняются матери-земле Нерте, считая, что она вмешивается в дела человеческие и навещает их племена. Есть на острове среди Океана священная роща, и в ней предназначенная для этой богини и скрытая под покровом из тканей повозка; касаться ее разрешено только жрецу. Ощутив, что богиня прибыла и находится у себя в святилище, он с величайшей почтительностью сопровождает её, влекомую впряженными в повозку коровами. Тогда наступают дни всеобщего ликования, празднично убираются местности, которые она удостоила своим прибытием и пребыванием. В эти дни они не затевают походов, не берут в руки оружия; все изделия из железа у них на запоре; тогда им ведомы только мир и покой, только тогда они им по душе, и так продолжается, пока тот же жрец не возвратит в капище насытившуюся общением с родом людским богиню. После этого и повозка, и покров, и, если угодно поверить, само божество очищаются омовением в уединенном и укрытом ото всех озере. Выполняют это рабы, которых тотчас поглощает то же самое озеро. Отсюда — исполненный тайны ужас и благоговейный трепет пред тем, что неведомо и что могут увидеть лишь те, кто обречен смерти».

Исследователи установили, что имя Нерты — точный женский эквивалент имени скандинавского бога Ньерда. Согласно «Саге об Инглингах», после первой войны в мире между богами асами и ванами был заключен мир, скрепленный обменом заложниками: «Ваны дали лучших своих людей, Ньерда Богатого и сына его Фрейра, Асы же дали в обмен того, кто звался Хениром… Вместе с ним Асы послали того, кто звался Мимиром, очень мудрого человека, а Ваны дали в обмен мудрейшего среди них. Его звали Квасир». Война между двумя классами богов неоднократно встречается в мифологии индоевропейских народов, однако это не исключает и того, что на этот архетипический сюжет накладывались впоследствии отзвуки реальных исторических событий. Уже неоднократно обращалось внимание на то, что название ванов в скандинавской мифологии перекликается с названием венедов, которым германцы называли славян. В пользу этого предположения говорит и имя мудрейшего из ванов Квасира, о связи которого со славянским словом квас говорили еще ученые XIX в. Этимологическая связь подкрепляется семантической: скандинавские мифы сообщают, что впоследствии Квасир был убит, а из его крови был изготовлен мед поэзии. Подтверждает это и весьма ограниченное распространение данного корня в других индоевропейских языках: лат. caseus «сыр», алб. kos «кислое овечье молоко», др.-инд. kvathati «кипятит, варит», kvathas «отвар». Таким образом, даже с лингвистической точки зрения данное имя было заимствовано скандинавами у славян, поскольку по сравнению с квасом другие индоевропейские термины гораздо дальше отстоят от интересующей нас формы. Однако данное обстоятельство говорит о том, что на ванов были действительно перенесены представления предков скандинавов о венедах. Этому полностью соответствует локализация Снорри Стурлусоном Асгарда к востоку от Танаквисля-Дона, а жилища ванов — у устья этой реки.

Весьма показательно, что в качестве предлога или причины войны «Прорицание вельвы» указывает появление среди асов колдуньи Гулльвейг (буквально «сила золота»). Однако античная мифология стражами золота называет именно грифонов, а в более позднюю эпоху с золотом и торговлей был связан Радигост. Следует отметить, что названия драгоценных металлов отсутствовали у индоевропейцев в период их общности. Весьма примечательно, что по названию золота и серебра славяно-балто-германский регион однозначно выделяется как единая зона, жители которой одинаково называли эти драгоценные металлы: «Причем названия золота и серебра объединяют балто-славянский ареал с германским: лтш. zelts — ст.-слав. злато — др.-в.-нем. gold; лит. sidabras, др.-прус. sirablan, лтш. sidrabs — ст.-слав. сьребро — др.-в.-нем. silabar, гот. silubr. Название золота в указанных языках объединяет, помимо корня, также и общность дентального суффикса». Очевидно, что оба драгоценных металла достаточно активно использовались в качестве средства обмена или платежа в балтийском регионе, чем и оказалось обусловлено их общее название на разных берегах этого моря. Все это говорит о том, что в мифе о войне асов с ванами и их последуютем примирении с обменом заложниками отразились весьма ранние славяно-германские контакты, результатом которых стало появление какой-то группы венедов-ванов в германской среде.

В силу этого возникает вопрос о связи со славянами культа Нерты. В пятой главе уже были показаны как индоевропейские параллели данного персонажа, так и присутствие данного корня в топонимике как новгородских словен, так и южных славян. Следует отметить, что описанный Тацитом ритуал омовения изображения Нерты в озере перекликается с русским словом макать, то есть опускать в жидкость и вынимать, от которого В.И. Даль производил название славянской богини Мокоши. Эта этимология находит себе полную аналогию в одном из вариантов русского духовного стиха о «Голубиной книге», испытавшего на себе заметное западнославянское влияние. Данный стих описывает омывание Богородицы в Океане-море:

Как было показано мною в исследовании об этом произведении, церковь Климента посреди моря представляла собой замаскированное упоминание языческого храма Святовита на Рюгене, память о котором долгое время хранилась на Руси уже после ее крещения. Один этот ритуал можно было бы счесть результатом случайного совпадения, если бы не ряд других фактов. Выше уже отмечалось, что имени богини Нерты в описании Тацита соответствуют как название племени неретвлян на берегах Адриатического моря, так и название Неревского конца в Новгороде.

В свете ранних славяно-германских контактов в области мифологии несомненный интерес представляет и название еще одного племени, входившего в религиозный союз, существовавший на севере Германии в I в. н.э. При его описании Тацит отмечал, что в его состав наряду с варинами и англиями входило также племя свардонов, название которых перекликается с именем славянского бога-кузнеца Сварога. Возможно, оно тождественно сварикам, которых равеннская «Космография» упоминает около Вистулы. Названия обоих племен перекликаются как с именем славянского бога неба Сварога, супруга богини земли, так и с именем его сына Сварожича-Радигоста, культ которого впоследствии был весьма распространен у западных славян. О том, что с образом этого славянского божества германцы познакомились достаточно рано, свидетельствует и упоминание великана Сваранга в «Старшей Эдде». В одной из ее песен Тор говорит:

На востоке я был, Поток охранял, Со мною схватились Сваранга дети…

То, что божество одного народа превратилось в великана в мифологии другого народа вряд ли удивительно. Гораздо интереснее то, что речь в данном отрывке идет о детях Сваранга: в славянской мифологии у Сварога действительно было два сына — Дажьбог и Сварожич-Радигост, причем культ обоих был зафиксирован у славян, живших на севере современной Германии.

Наконец, из сочинений средневековых немецких хронистов, писавших примерно через тысячу лет после античных писателей, хорошо известно, что в славянский племенной союз ободритов входило племя варнов. Так, описывая расположение западнославянских племен, Адам Бременский перечисляет их с запада на восток:

«Славянские племена весьма многочисленны; первые среди них — вагры, граничащие на западе с трансальбинами; город их приморский Ольденбург (Старград. — М.С.). За ними следуют ободриты, которые ныне зовутся ререгами, и их город Магнополь (Мекленбург. — М. С.). Далее, также по направлению к нам — полабы, и их город Ратцебург. За ними живут глиняне и варны. Еще дальше обитают хижане и черезпеняне…» У Гельмольда порядок перечисления несколько иной: «Хижане и черезпеняне живут по эту, доленчане и ратари по ту сторону Пены. Эти четыре племени за свою храбрость называются вильцами, или лютичами. Ниже них находятся глиняне и варны. За ними следуют бодричи, город их — Микилинбург». Больше данные авторы не упоминают это племя, однако у Гельмольда есть один интересный пассаж, касающийся места его обитания: «После этого герцог Генрих вторгся в землю славян с большим войском и опустошил ее огнем и мечом. Никлот, видя храбрость герцога, сжег все свои крепости, а именно Илово, Микилинбург, Зверин и Добин, принимая меры предосторожности против грозящей осады. Одну только крепость он оставил себе, а именно Вурле, расположенную на реке Варне, возле земли хижан». Из этого фрагмента следует, что для Никлота, от сыновей которого пошел род современных мекленбургских герцогов, признавших над собой власть немцев, наибольшую ценность представляла крепость на реке Варне из которой он сопротивлялся немецкому нашествию.

Из более поздних средневековых грамот следует, что крепость Вурле была центром одной из трех жуп племени варнов. Поскольку как варины, так и спустя тысячу лет варны обитали примерно на одной и той же территории, а именно севере современной Германии, можно сделать вывод, что перед нами два слегка отличающихся названия одного и того же племени. Это далеко не единственный случай совпадения названий германских и славянских племен — феномена, который до сих пор еще не получил своего окончательного объяснения.

Хоть о варнах больше почти ничего не известно, сохранившаяся до сегодняшнего дня топонимика представляет исключительный интерес и позволяет хотя бы частично пополнить наши знания об этом племени и его ближайшем окружении. При впадении реки Вар-новы в Балтийское море находится город Росток (Rostok), название которого образовано по точно такому же принципу, как и название древнерусского города Ростова. Недалеко от него находится Wilsen, указывающий на присутствие вильцев-велетов. На запад от Ростока находится город Рерик (Rerik), название которого перекликается как с именем первого русского князя, так и с ререгами — одним из названий ободритов согласно Адаму Бременскому. Рядом с Рериком находятся Roggow и Russow — первое название возможно связано с ругами, а второе однозначно соответствует названию русов. На полпути между Ростоком и Висмаром находится город Radegast, недвусмысленно указывающий на распространенность культа Радигоста в земле варнов. Близ самого Висмара на материке находятся населенные пункты Lübow, Perniek, Rüggow и Greese. Название первого перекликается с рекой Любшей у Ладоги, на которой была обнаружена предшествовавшая Ладоге крепость, основанная западными славянами, а второго — с именем бога Перуна. Что касается двух последних названий, то они указывают на связи с ругами и греками. Прямо напротив Висмара лежит остров Поел с населенным пунктом Rustwerder. На восток от Ростока есть города Woltow и Krakov: первый точно соответствует русскому названию волотов, т.е. великанов, а второй перекликается с именем Крока, сына Радегаста, из мекленбургской генеалогии. Еще один Krakow расположен южнее по реке Варнове, что доказывает неслучайность этого названия в данном регионе. Также южнее по этой реке находятся уже упоминавшиеся выше святилище Гросс Раден и город Туров. Топонимика по среднему и южному течению реки Варнов вновь указывает на русов (Schloss Rossewitz, Ruester Krug, Ruester Stedlueg, Ruthen), ран или рун (Runow), кривичей (Kritzow, Crivitz).

Таким образом, сохранившаяся топонимика указывает на присутствие среди варнов либо в непосредственной с ними близости русов, кривичей, ругов-ран, вильцев-волотов, контакты с греками. Кроме того, другие названия указывают на имена Крока или Крака, Рерика, а также на веру живших здесь славян в Радигоста и Перуна. Первое имя встречается нам в преданиях о древнейшей истории чехов и поляков, а также в мекленбургских генеалогиях, в которых Крок называется сыном короля вандалов Радигоста. Таким образом, Крак или Крок является персонажем полулегендарной истории трех западнославянских народов, что говорит о его возникновении в период их единства. В свете нашего исследования несомненный интерес представляет то, что данные северогерманской топонимики указывают на какую-то достаточно тесную связь варнов с русами, что подтверждается и другими данными. Следует отметить, что именно взяв в 808 г. город Рерик, название которого, по мнению А. Гильфердинга, на славянском языке было Рарог, датский король Годофрид убил ободритского князя Годолюба, которого мекленбургские генеалогии называют отцом Рюрика. Мы видим, что именно этот регион оказывается теснее всего связан с варяжской Русью, известной нам по древнерусским летописям.

Интерес представляет и происхождение названия племени варнов. Традиционно его выводят от названия реки Варны или Варнов (Warnow), которая у города Ростока впадает в Мекленбургскую бухту. Правда, еще в XIX в. А. Гильфердинг отмечал, что название реки своим окончанием намекает на то, что она была названа по варнам, а не варны по ней. Кроме того, согласиться с этим объяснением мешает и то, что точно такое же название нам встречается на противоположном краю славянского мира. Речь идет о городе Варна в Болгарии, возникшем на месте античного города Одиссы. Впервые это название упоминает патриарх Никифор при описании вторжения тюрок-болгар на Балканы в VII в.: «Переправившись через Истр (они пришли) к так называемой Варне близ Одисса и… завладели и близлежащими народами славян…» Как отмечают исследователи данного текста, у Никифора Варна — это река, название которой является одним из древнейших славянских гидронимов на Балканах. И. Дуйчев предположил, что оно было образовано от слав, вран — «ворона», однако эта гипотеза небесспорна не только с семантической, но и с этимологической точек зрения, поскольку в подобном случае она называлась бы не Варна, а Вран. В связи с болгарской Варной необходимо отметить, что «Франкские анналы» упоминают каких-то ободритов, проживавших в начале IX в. на Дунае: «…ободриты, в просторечии зовущиеся Praedeneceti и населяющие прилежащую к Дунаю Дакию по соседству с болгарами». Что касается прозвища этих загадочных восточных ободритов, то, по наиболее вероятной гипотезе, франкский летописец передал так славянское словосочетание predьna čedь «передняя чадь» или, что менее вероятно, как латинскую глоссу из двух слов praeda — «добыча» и neco — «убивать». Следует вспомнить, что именно рядом с Болгарией по предположению целого ряда исследователей «Баварский географ» упоминает и племя атторосов. Если это так, то велика вероятность того, что имя атторосов и было другим названием дунайских ободритов.

Весьма показательно и то, что в мекленбургских генеалогиях Аттавас считался вторым мифологическим предком ободритских князей, а с самой территорией данного племенного союза могут быть связаны известия о варяжской Руси. С другой стороны, название реки и города в Болгарии может быть связано с влиянием ободритов и свидетельствовать о том, что это было самоназванием какой-то части их племени. Наиболее близкой этимологической параллелью этому названию является санскр. varna — «качество, цвет, категория», обозначавшее четыре основных сословия древнеиндийского общества, в переносном смысле социальный ранг. Связан этот корень и с именем славянского бога-кузнеца. В книге о Свароге мною уже была рассмотрена эволюция понятий этого корня в славянских языках. Обозначая первоначально жар, искры, он затем стал соотноситься со свареным на огне кушаньем и эволюционировал к понятию «союз», о чем свидетельствуют приводимые В.И. Далем данные. Так, сварить (кого с кем) означало «помирить», «сдружить», «сделать товарищами» либо же «свести и обвенчать», «сладить свадьбу». Впоследствии корень вар-/вор- стал обозначать защищенное место, «ограду, забор», «скотный двор», «городок», «острожек», т.е. место, где находятся люди и их имущество. Дальнейшее развитие этого понятия мы видим в древнерусском варили, варю — «беречь», варовати, варую — «сохранить, защищать».

В пользу такого «социального» понимания названия племени варнов говорит и упоминание мусульманского автора XIV в. Димешки о варягах: «Здесь есть большой залив, который называется морем Варенгов. А Варенги суть непонятно говорящий народ, который не понимает почти ни одного слова (из того, что им говорят). Они славяне славян (т.е. знаменитейшие из славян)». Сохранилось у него и упоминание о пути «из варягов в греки»: «Иные утверждают, что… русское (Черное) море имеет сообщение с морем Варенгов-Славян». Поскольку в XIV в. тема варягов была для исламского мира неактуальна и тем более к тому времени мусульманские купцы явно не могли уже непосредственно общаться с поморскими славянами-варягами, чтобы отметить непонятность их речи, очевидно, что Димешки передавал сообщение каких-то более ранних исламских авторов, что было обычным делом для географических сочинений арабо-исламского мира. Из этого следует вывод, что в сочинении Димешки отразилась какая-то мусульманская традиция, указывающая на выделенность варягов из числа прочих славянских племен. Следует отметить, что описание русов у арабских авторов в ряде случаев также указывает на похожее деление.

Рассматривая известия восточных авторов о трех группах русов в Восточной Европе, А.П. Новосельцев специально остановился на используемых ими терминах: «В арабских версиях всюду стоит слово “синф” (мн. ч. “иснаф”) или кабийль (ал-Идриси). что можно перевести как вид, группа, класс, категория. В персидских переводах вместо слова “синф” стоит его персидский синоним “горух” — группа, вид. (…) Словом “синф” (“горух”) в данном случае обнимается нечто иное, и я бы сказал большее, нежели племя. В данном контексте это несомненно не родо-племенное объединение, но территориальное, определенная территория с указанным центром (городом)». В «Баварском географе», составленном до 821 г., рядом с восточноевропейскими Ruzzi упоминаются загадочные Foresderen liudi. Некоторые исследователи считают их древлянами, исходя из др.-в.-нем. forist «лес», некоторые оставляют это название без перевода, однако И. Херрман сопоставляет это с Fresiti — «независимые», «руководящие, первые люди» и понимает это словосочетание как характеристику русов в качестве «первых, руководящих людей». Хоть единства филологов по пониманию этого фрагмента нет, однако с учетом используемой мусульманскими авторами терминологии эта версия имеет право на существование.

Таким образом, мы видим, что на рубеже нашей эры античные писатели относили варинов к германским племенам, а в Средние века варны считались уже славянским племенем. Более того, различные данные указывают на связь как территории варнов, так всего племенного союза ободритов, в состав которого они входили, с варяжской Русью отечественной летописи. Чтобы разобраться в этом противоречии, рассмотрим, в результате чего то или иное племя в науке причисляется к германским. Обычно основанием для этого являются сообщения древнегреческих и древнеримских авторов. Однако для последних весь окружающий их варварский мир делился на три большие группы кельтов, германцев и сарматов, причем отнесения того или иного племени к трем этим общностям основывалось подчас скорее на образе его жизни, чем на его происхождении и языке, на котором это племя говорило.

Тот же самый знаменитый римский историк I–II вв. н.э. Тацит, оставивший описание культа Нерты, прямо поведал о своих сомнениях в связи с применением принятой в античности классификации: «Отнести ли певкинов, венедов и феннов к германцам или сарматам, право, не знаю, хотя певкины, которых некоторые называют бастарнами, речью, образом жизни, оседлостью и жилищами повторяют германцев. (…) Из-за смешанных браков их облик становится все безобразнее, и они приобретают черты сарматов. Венеды переняли многое и i их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только ни существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне». Как видим, данные языка принимаются в расчет лишь в отношении территориально наиболее близких к римлянам певкинов; что касается двух других племен, то здесь вопрос решается по критерию домостроительства и противопоставления пеших и конных. Более того, римский автор в другом месте своего сочинения отмечает недавнее появление самого этого названия: «Что касается германцев, то я склонен считать их исконными жителями этой страны, лишь в самой ничтожной мере смешавшимися с прибывшими к ним другими народами и теми переселенцами, которым они оказали гостеприимство… Напротив, слово Германия — новое и недавно вошедшее в обиход, ибо те, кто первыми переправились через Рейн и прогнали галлов, ныне известные под именем тунгров, тогда прозывались германцами. Таким образом, наименование племени постепенно возобладало и распространилось на весь народ; вначале все из страха обозначали его по имени победителей, а затем, после того как это название укоренилось, он и сам стал называть себя германцами».

Из этого весьма примечательного свидетельства мы видим, что название одного племени постепенно распространилось на другие племена, среди которых были небольшие вкрапления других переселившихся туда народов. Какие это были народы, Тацит не говорит, однако они вполне могли быть неродственны основной массе населения по крови и языку. Поскольку кельты, иллирийцы и сарматы были знакомы античным авторам, то римский историк вряд ли имел их в виду, поскольку в противном случае он мог бы конкретизировать свое утверждение о других народах, поселившихся в Германии. К числу этих народов также могли относиться славяне, балты и финно-угры. Теоретически речь могла идти о любом из этих народов, однако в последних двух случаях против этого предположения говорит их большая по сравнению со славянами территориальная отдаленность от германцев. Следует вспомнить и высказанное еще в 20-х годах прошлого столетия мнение Фейста о том, что само понятие Germani у античных авторов было не этническим, а географическим и обозначало племена, обитавшие на правом берегу Нижнего и Среднего Рейна. К мнению о справедливости данного вывода склоняются и современные исследователи.

Если Тацит честно поделился с читателями своими сомнениями, то другие античные авторы могли без долгих рассуждений по своему усмотрению отнести то или иное племя к той или иной группе варваров. Красноречивым примером этого является Юлий Цезарь. Стяжав себе славу в многолетних войнах с варварами, в своем труде он четко заявил, что к западу от Рейна живут галлы, т.е. кельты, а к востоку от него — германцы, различия между которыми носят существенный характер. Долгое время эта информация безоговорочно воспринималась на веру, пока в XX в. археологи не обнаружили, что на Среднем Рейне и в области Сланцевых гор эта река не образовывала никакой этнической границы, а материальная культура по обоим берегам реки была одинакова.

Специалисты испытали еще большее удивление, когда в ходе лингвистического анализа гидронимов выяснилось, что область между долинами Нижнего Везера и Адлера и далее до Гарца и Северо-Западной Тюрингии до начала I в. до н.э. вообще не была германской, а язык местного населения, судя по топонимике, не может быть отнесен ни к кельтскому, ни к германскому. На основании этих и ряда других фактов А.Л. Монгайт отмечает: «В конечном итоге оказывается, что все выводы германистов основаны на абсолютном и, как сейчас стало ясно, излишнем доверии к античным источникам». Если подобные ошибки допускались античными авторами по отношению к относительно близким к Риму племенам, то их вероятность тем более возрастает, когда эти авторы обращались к еще более удаленной варварской периферии Балтийского моря. В связи с этим следует вспомнить совпадение названий целых пятнадцати племен, которые в первые века нашей эры упоминаются в источниках как германские, а спустя примерно пятьсот лет — как славянские. Внимание на это в свое время обращали С.П. Толстов и В.П. Кобычев, однако исчерпывающего объяснения этой загадки до сих пор нет. На основании пыльцевого анализа еще Е. Ланге пришел к выводу, что, за исключением двух случаев, контактов между оставившими свои земли германцами и пришедшими туда славянами не было. С тех пор число свидетельств подобных контактов несколько увеличилось, однако в большинстве случаев, если судить по данным археологии и палеоботаники, они отсутствовали. Соответственно остается признать, что или славяне, даже не проживая длительное время бок о бок с германцами в эпоху Великого переселения народов, впоследствии по непонятным причинам стали перенимать их племенные названия в массовом порядке, или же эти племена изначально были славянскими и ошибочно были отнесены античными авторами к германским. Вопрос этот исключительно сложный, и окончательный ответ на него может быть найден лишь при комплексном анализе данных самых разных наук.

В принципе нет ничего невозможного в том, что уже в древности племена жили не большими монолитными этническими общностями, как они изображаются на современных картах, а в ряде регионов чересполосно, когда отдельные славянские племена оказывались в германском окружении и наоборот. Весьма показательно, что вне зависимости от приведенных выше письменных источников к подобным же умозаключениям пришли и отдельные отечественные археологи при анализе других лежащих на западе регионов.

Рассматривая вопрос происхождения торновской керамики, В.В. Седов пришел к следующему выводу: «Очевидно, можно полагать, что предками славян — носителей торновской керамики была какая-то часть пшеворского населения. Эта племенная группировка славян вышла не из Висленского региона, а из Одерского, занятого в основном германскими племенами. По-видимому, на Одере в римское время среди германских племен имелись относительно небольшие группы славян, но выявить их на конкретных археологических материалах пока не представляется возможным». В.Л. Глебов полагает, что надо говорить не о «небольших группах славян», а вести речь о более крупных общностях: «В Бранденбургско-Саксонско-Силезском регионе (лишь восточная часть которого относится к пшеворской культуре) позднелужицкой области, как показывает дальнейшее развитие, появление германских племен не привело к ассимиляции протославян. Вплоть до первой трети IV в. н.э. входя в состав имевших германские наименования объединений, они сохранили и свой язык и этнографические признаки». Тем не менее каждый такой возможный случай следует рассматривать отдельно, и, как уже говорилось, вопрос этот весьма сложный.

Если обратиться к данным филологии, то часть лингвистов традиционно датирует начало славяно-германских контактов готской эпохой, когда они фиксируются уже письменным источником, а именно трудом Иордана. Тем не менее ряд данных указывает на более раннее начало этих контактов, в результате чего их датировка постепенно удревняется. Так, в последнем крупном исследовании о ранних германцах Ю.К. Кузьменко осторожно и в достаточной степени компромиссно сформулировал свое мнение на этот вопрос так: «Судя по отсутствию исключительных славяно-германских грамматических соответствий, славянский стал соседом общегерманского уже после его распада на восточногерманский, западногерманский и северогерманский (200 г. до н.э. — 400 г. н.э.)». Однако другие филологи высказываются в пользу еще более ранней датировки. В. Кипарский полагал, что они начинаются еще в прагерманский период в III в. до н.э., а В.В. Мартынов отнес их к середине I тысячелетия до н.э.

В результате того, что проблема самого раннего появления славян на территории современной Германии до сих пор не стала предметом всестороннего исследования, вопрос этот остается открытым, и в науке по этому поводу высказывались самые разные мнения. Еще в начале XX в. выдающийся чешский славист Л. Нидерле утверждал, «что славяне пришли в Восточную Германию не в VI или VII веке, а значительно ранее, по крайней мере, во II или III веке». Наблюдение А. Гильфердинга по этому вопросу приводилось выше. Однако современные археологические данные, во всяком случае в настоящее время, как будто не подтверждают этого мнения. Восточногерманский исследователь И. Херрман полагал, что западнее Одера славяне достигли Балтийского моря около 550 г. Другие археологи датируют это событие на век раньше. М. Гимбутас писала: «Сокращение числа находок германского происхождения можно объяснить тем, что в V–VII вв. н.э. славяне начали расселяться между Эльбой и Одером». В.В. Седов отмечал, что самые ранние из известных на сегодняшний день достоверно славянских поселений в среднем течении Одера с бассейном Варты датируются V — началом VI в. Тем не менее и он, и В.Л. Глебов полагают, что славяне жили среди германских племен еще в римское время.

Целый ряд фактов также указывает на то, что славяне появляются на севере Германии гораздо раньше общепринятой даты. Большую помощь в решении этого вопроса могут оказать данные англо-саксонской традиции. Благодаря тому, что в эпоху Великого переселения народов эти племена захватили принадлежавшую раньше римлянам территорию Британии еще до появления славян на территории Германии, по археологическим данным, наличие у этих завоевателей следов контактов со славянами является важным датирующим признаком, показывающим присутствие славян в интересующем нас регионе до общепризнанной даты. Сравнительно недавно лингвисты выделили в древнеанглийском языке 18 слов, которые германские завоеватели Британии заимствовали от славян. На их основании В.В. Мартынов пришел к заключению о том, что в III–IV вв. саксы и англы контактировали со славянами. Полностью согласен с этим выводом и археолог В.В. Седов: «Они свидетельствуют о непосредственных и некратковременных контактах славян с племенами англов и саксов до их миграции в V в. на Британские острова».

Понять степень интенсивности ранних англо-славянских языковых контактов нам поможет его сравнение с более поздними контактами, которые имели место между скандинавами и восточными славянами. Лингвисты уже давно отмечали, что в древнерусском языке, словарный запас которого состоял примерно из десяти тысяч слов, на долю заимствований из германских языков приходится, по различным оценкам, от шести (В.А. Мошин) до восьми (С.Н. Сыромятников) или «около десятка слов происхождения сомнительного, или действительно германского… и если по ним одним судить о степени влияния скандинавского на наш язык, то нельзя не сознаться, что это влияние было очень слабо, почти ничтожно» (И.И. Срезневский). Следует отметить, что последняя оценка принадлежит одному из крупнейших филологов XIX в. Современные норманисты также были вынуждены признать, что из скандинавских языков в древнерусский было заимствовано лишь десять слов, что является ничтожно малым количеством на фоне английского, где в результате экспансии викингов заимствования из скандинавского составляют около 10% современного лексического фонда. При этом лексическое взаимодействие наших предков со скандинавами было двусторонним, и древнешведский язык заимствовал из древнерусского 12 слов. Поскольку контакты восточных славян со скандинавами начались еще до образования Древнерусского государства и продолжались на протяжении длительного периода времени, это показывает, как медленно слова из одной языковой семьи проникали в речь представителей другой языковой семьи. То, что по количеству заимствованных слов интенсивность славяно-англосаксонских контактов была чуть ли не в два раза больше древнерусско-скандинавских контактов, говорит либо о достаточно продолжительном периоде этих контактов, либо о высокой степени их интенсивности.

О тесноте славяно-англосаксонских контактов красноречиво говорит и тот факт, что переселившиеся в Британию германские племена заимствовали у своих славянских соседей даже имена некоторые их богов. Древнеанглийские источники отмечают, что в X в. в Англии кроме верховных германских богов в языческих ритуалах особо почитались также Флинн (Flinn), черный демон Чернобог (Zernobok) и богиня Сиба (Siba, Seba, Sjeba), последняя в виде красавицы с длинными волосами, у которой в спрятанных за спину руках изображались золотое яблоко и виноград с золотым листом как символы красоты и плодородия. Культ Чернобога, славянская этимология которого очевидна, отмечал у средневековых полабских славян тот же Гельмольд, а о боге Флинце у лужичан упоминали более поздние писатели, такие как Бото, Христофор Манлий, Иеримия Симон и ряд других. Очевидно, что упоминаемая средневековыми англосаксонскими источниками наравне с ними Сиба также является уже упоминавшейся выше славянской богиней Сивой, супругом которой был Антюрий. Как показывает мировой опыт, заимствование нескольких мифологических образов одним народом из пантеона другого также требует достаточно длительного периода контактов между обеими общностями.

Английский историк Т.У. Шор, написавший в начале XX в. монографию о происхождении англосаксов, целую главу в своем исследовании посвятил славянскому компоненту будущей английской нации. Первые следы пребывания вендов он видит в названиях Vindogladia в Дорсете и Vindomis в Хэмпшире, известных еще в римский период. Их происхождение Т.У. Шор связывает с размещением в Британии по приказу императора Проба отряда наемников-вандалов во второй половине III в. н.э. Отметим, что оба названия образованы от корня винд-, а не от племенного названия вандалов.

Однако основная масса славян проникает на остров в более поздний период — сначала вместе с англо-саксами, а впоследствии, в эпоху викингов, вместе с данами. Уже англо-саксонские письменные источники называют населенные пункты Wendlesbiri в Хартфордшире, Wendlescliff в Вустершире, Waendlescumb в Беркшире, Wendover в Бакингемшире, Wendofra и Wendlesore, современный Виндзор, названия которых были образованы от племенного названия вендов. Наряду с вендами в Англии встречаются и следы одного из крупных славянских племенных союзов велетов-вильцев. Из письменных источников известно, что уже в 560–600 гг. н.э. они поселились возле голландского города Утрехта, назвав свой город Wiltaburg, а окружающую страну Wiltenia. Аналогичным образом в Англии от этого племени получает название Уилтшир (Wilsaetan), что происходит во второй половине VI в. Разумеется, далеко не все люди там были славянами, однако определенная их часть явно была ими, переселившись на остров из Голландии или непосредственно с берегов Балтики. В Англии известны племена Восточные Вилла (East Willa) и Западные Вилла (West Willa), равно как англо-саксонские имена Willanesham, Wilburgeham, Wilburge, Wilbur, Willabyg, Wilmanford и Wilmanleahtun. В англосаксонский период имена Wiltes упоминаются в семнадцати записях, Wilt — в восьми и Wilte — в четырех. Как отмечал сам Т.У. Шор, он был не в состоянии обнаружить, чтобы любое другое континентальное племя в англосаксонский период оставило после себя на острове столько имен, сколько их оставили после себя венеды.

Под 690 г. Беда Достопочтенный в своей «Церковной истории народа англов», завершенной им в 731 г., среди народов, нападающих на Британию, упоминает фризов, ругинов, данов, гуннов, древних саксов и боруктуаров. По археологическим данным, к этому времени Рюген уже был заселен славянами. Т.У. Шор в своем исследовании также относит ран-ругов к славянам и считает следами их пребывания в Британии следующие названия в англо-саксонских грамотах: Ruanbergh и Ruwanbeorg, Дорсет, Ruganbeorh и Ruwanbeorg, Сомерсет, Ruwanbeorg and Rugan die, Уилтс, Rugebeorge, Кент, Ruwangoringa, Хантс. В «Книге страшного суда» также упоминаются Ruenore, Хэмпшир, Ruenhala и Ruenhale, Эссекс, Rugehala и Rugelie, Стаффордшир, Rugutune, Норфолк, Rugarthorp, Йоркшир. Интересно отметить, что рядом с Ruenore в графстве Хэмпшир упоминается Stubbington — название, которое находит свое соответствие в Stubnitz на о. Рюген. В середине IX в. в связи с набегами данов упоминается «in confinibus Nordmannorum et Obodritorum», что указывает на участие ободритов в походах викингов. С названием этого западнославянского племени могут быть сопоставлены такие англо-саксонские названия как Bodeskesham, Кембридж, Bodesham, современный Bosham, Сассекс, Boddingc-weg, Доршет, Bodebi, Линкольншир, Bodetone и Bodele, Йоркшир, Bodeha, Херефордшир, Bodeslege, Сомерсет, Bodesha, Кент. Кроме того, в некоторых письменных источниках этого острова встречаются явно славянские имена. Так, в 1026 г. в числе англо-саксонских ярлов упоминается Wrytesleof, а в 1033 г. король Кнут жалует своему хускарлу Bouige землю в Дорсете. Отметим от себя, что имя последнего соответствует легендарному Бою, предания о котором сохранились как в белорусской традиции, так и в труде Саксона Грамматика.

Археологическим свидетельством ранних англо-славянских контактов Т.У. Шор считал найденное еще в XIX в. в Козлине (Coslin), Померания, золотое кольцо, украшенное древними английскими рунами. Вместе с ним были обнаружены две римские золотые монеты, одна Феодосия Великого (379–395 гг.), другая Льва I (457–474 гг.). Вместе с характером начертания рун эти монеты позволяют датировать этот клад временем не позднее V в. На участие в завоевании Британии собственно племени варнов указывают такие названия в Девоншире, как Weringehorda и Wereingeurda. Понятно, что приводимые топонимы еще нуждаются в исследовании на современном уровне развития науки и по возможности определении более или менее точного времени их возникновения, но само их количество указывает на присутствие славян на острове.

Однако данные топонимики указывают и на участие в этом движении славян на запад также и русов-росов. В Голландии, где уже в VI в. обосновались вильцы, ближе к границе с современной Бельгией есть город Росендал, а в самой Бельгии города Русбрюгге-Харинге и Руселаре. В Центральной Англии мы видим города Росланерхругог и Росс недалеко от Бристоля, а также возвышенность Россендейл-Мурс к северу от Манчестера. Кроме того, около Бирмингема, неподалеку друг от друга, находятся города Рашден, Ротуэлл и Род. Если первый из них соотносится с названием племени, то второй — с Роталой, столицей Прибалтийской Руси, а третий — с древнерусским городом Родень. Обратившись к более подробной карте мы видим в Центральной Англии Ruscombe рядом с Wargrave, дважды встречается название Rushall, в Шотландии мы видим топоним Ruskie, на западе Англии Ruskington, на побережье Rusland, на южном побережье недалеко от Портсмута Rusper и рядом Russ Hill, Rustington, севернее Гастингса Rusthale и недалеко Bells, на северо-востоке Ruston, Ruston Parva, Ruswarp. Очевидно, что названия Rusland и Russ Hill означают «земля русов» и «русский холм», a Ruskie — точную транскрипцию славянского названия нашего народа.

Следует также отметить, что один средневековый английский источник упоминает Русь в связи с эпохой короля Артура, исторический прообраз которого жил в конце V — начале VI в. н.э. и прославился именно борьбой с англо-саксонским нашествием. Создавший в начале XIII в. поэму «Брут, или хроника Британии» Лайамон сначала упоминает в ней «короля Руси, самого сурового из рыцарей», который собирается напасть на страну вместе с королями Норвегии, Дании, Фризии и Шотландии. Затем в поэме отмечается, что прибывший к королю Артуру рыцарь Дольданим имел супругу королевского рода, которую он «добыл, похитив из Руси». Хоть отнесение русов к эпохе короля Артура и записано спустя века после вторжения англо-саксов в Британию, оно достаточно показательно, поскольку принадлежит этой островной традиции. Отметим, что примерно такой же промежуток времени отделяет время жизни основателя Киева Кия от записи преданий о нем в ПВЛ, что не мешает большинству ученых опираться на известия отечественных летописей при изучении той эпохи.

В XV в. в качестве рыцаря Круглого стола Т. Мэлори упоминает герцога де ла Руса (de la Rous), также бывшего виночерпием на свадьбе Гарета: «И в тот день король Артур произвел в рыцари Круглого Стола до конца жизни герцога де ла Руса и пожаловал богатые земли ему во владения». Литературоведы полагают, что этот образ навеян священником и писателем Д. Русом (1411–1492 гг.), бывшим знакомым Т. Мэлори. Упоминание русов в артуровскую эпоху в более ранних сочинениях делают эту версию далеко не бесспорной, но, вне зависимости от этого, данное обстоятельство фиксирует существование фамилии Рус в средневековой Англии. Участие славян в нападениях на остров подтверждается различными источниками, а приведенная выше «русская» топонимика и ономастика не позволяет автоматически игнорировать английские свидетельства только на том основании, что они были сделаны спустя века после описываемых событий. Подобно тому, как римская генеалогия, несмотря на ее фантастичность, выводя Рюрика из Пруссии, отражала реальные связи русов с этим регионом, так и русские фрагменты артуровской легенды отражают какие-то англо-русские связи, существовавшие до начала XII в.

Рис. 6. Карта распространения южнобалтийского гаплотипа R1а1а1g2* 

Интересно сопоставить данные, собранные Т.У. Шором в начале XX в., с данными, полученными в начале XXI в. в ходе генетических исследований. В этом отношении несомненный интерес представляет южнобалтийский гаплотип R1а1а1g2*, свойственный западным славянам и зафиксированный в ходе исследования ДНК у таких дальних потомков Рюрика, как Волконские, Оболенские и Барятинские, равно как и разновидность R1a, известную как Z280, обнаруженную у Друцкого-Соколинского, еще одного Рюриковича. Карта распространения последней разновидности является более чем показательной (рис. 6). Основное ядро субклада этой гаплогруппы располагается на землях Восточной Германии, Польши и Словакии.

За пределами этого компактного региона он встречается только на территории Англии, что подтверждает данные лингвистики и топонимики об участии западных славян в заселении острова, а также на территории Восточной Европы.

Основными центрами распространения этого генетического маркера на территории Древней Руси оказывается Среднее Поднепровье, «Русская земля» в узком смысле этого слова, и верховья Волги. Неожиданностью является относительно небольшая, если судить по карте, распространенность этого гаплотипа на Севере Руси — регионе наиболее интенсивных контактов с западными славянами согласно различным археологическим, лингвистическим и антропологическим данным. Однако данное обстоятельство находит свое объяснение в особенностях истории Новгородской земли, значительная часть боярства которой была депортирована еще при Иване Ш, а само городское население вследствие массовой резни, учиненной опричниками Ивана Грозного, и шведской оккупации в период Смутного времени сократилось на 80%. Параллельно с исчезновением коренного населения шел процесс заселения этого региона выходцами из Москвы и других более южных русских земель. В результате всего этого уже со второй половины XVI в. наблюдается единство внешности тогдашних новгородцев и москвичей. С учетом этого, а также на основании данных других наук, мы можем предположить, что в эпоху Древней Руси распространенность западнославянского гаплотипа в новгородских землях было гораздо выше, чем в современное время. Таким образом, мы видим следы генетического присутствия выходцев из западнославянских земель в двух основных центрах Древнерусского государства, а также в верховьях Волги, т.е. именно в тех регионах, где, согласно письменным источникам, и действовали варяги и русы. Разительным контрастом этому является отсутствие в этих ключевых регионах генетических следов сколько-нибудь заметного присутствия там скандинавов.

Поскольку южнобалтийский гаплотип R1a1a1g2* за пределами западнославянских земель встречается только в Восточной Европе, что объясняется тесными западно- и восточнославянскими связями, хорошо известными нам из других источников, и в Англии, последнее обстоятельство подтверждает участие западных славян в заселении этого острова. Данные лингвистики и генетики, указывая независимо друг от друга на контакты англосаксов со славянами, доказывают лишь факт его наличия, но, во всяком случае, на современном уровне развития этих наук не позволяют конкретизировать, с каким именно славянским племенем или племенами контактировали германские завоеватели Британии. Однако приведенные выше данные делают наиболее вероятным претендентом на эту роль именно племя варнов, которое уже как минимум с I в. н.э. жило по соседству с англиями и имело с ними общий религиозный культ.

В свете данных контактов особое значение приобретает упоминание англов и в основным источнике, из которого мы черпаем сведения о происхождении Руси, а именно в Повести временных лет. Начав с библейского предания о разделении между собой земли тремя сыновьями Ноя, монах отметил, что Иафету по жребию достаются северные и западные страны и в связи с их перечислением на страницах летописи впервые упоминается и Русь: «В Афетове же части седять Русь, Чюдь и вси языци: Меря, Мурома, Весь, Моръдва, Заволочьская Чюдь, Пермь, Печера, Ямь, Оугра, Литва, Зимегола, Корсь, Сетьгола, Любь. Ляхове же и Пруси и Чюдь преседять к морю Вяряжьскому. По сему же морю седять варязи семо къ въстоку до предала Симова, по т(о)му же морю седять къ западу до земли Агнянски и Волошски. Афетово бо и то колено: Варязи, Свей, Оурмане, (Готе), Русь, Агняне, Галичане, Волъхва, Римляне, Немци.. .» — «В Иафетовой же части обитает русь, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочьская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Поляки же и пруссы, и чудь сидят близ моря Варяжского. По этому же морю сидят варяги: отсюда к востоку — до предела Симова, сидят по тому же морю и к западу — до земли Английской и Волошской.

Потомство Иафета также: варяги, шведы, норвежцы, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы…» В этом самом первом летописном упоминании Руси легко заметить некоторую двойственность: если в первом процитированном предложении Русь упомянута вместе с финно-угорскими и балтскими племенами Восточной Европы, то уже через два предложения она упоминается вместе с народами, проживающими в Северной, Центральной и Западной Европе. В этом, втором, списке Русь помещается между готами, жителями острова Готланд, и англами, которые до своего переселения на территорию современной Англии в IV–V вв. жили на территории нынешней Дании и пограничной с ней области Германии. Память об их пребывании оставила весьма устойчивый след в этом скандинавском государстве. Первый датский летописец Саксон Грамматик во вступлении к своему труду называет Дана и Ангеля, детей Хумбля, прародителями данов. А.Г. Кузьмин отмечал, что «“Англией” называет англосаксонский король Альфред (871–901 гг.) пограничную с землями славян часть Ютландии, и это название удерживалось за ней вплоть до XIX в.». До сих пор сохранилось и название Ангельн (нем. Angeln, лат. Anglia) — местности на северо-востоке федеральной земли Шлезвиг-Гольштейн, на границе между современными ФРГ и Данией. Отметим, что в заключительном процитированном предложении летописи варяги и русь упоминаются наряду со шведами и норвежцами и, следовательно, в представлении летописца отнюдь не были тождественны этим скандинавским народам. Более чем показательно упоминание автором ПВЛ «земли Английской» в качестве западной границы расселения варягов по Балтийскому морю. Поскольку речь идет о Варяжском море, то очевидно, что «земля Английская» — это не современная Англия, а первоначальное место обитания англов в Ютландии до их переселения в Британию. Отметим также, что в XII в., когда была составлена Повесть временных лет, бывшие земли англов на континенте в качестве западной границы уже не соответствовали существовавшим в то время этнополитическим реалиям, из чего следует, что в данном случае отечественный летописец передавал какую-то более раннюю традицию. Окончательно убеждает нас в этом упоминание англов в качестве соседей руси в следующем предложении. Если «земля Английская» могла по традиции использоваться для обозначения бывшего места обитания этого племени спустя века после его переселения в Британию, то нет никаких данных, свидетельствующих о том, что заселившие их земли другие германские племена стали зваться англами. Таким образом, упоминание племени англов непосредственно после упоминания русов должно отражать ситуацию до V в., когда англы переселились на запад. Таким образом, несмотря на то, что строки летописи отражают ситуацию, существовавшую в западной части Варяжского моря за столетия до создания ПВЛ, в процитированном ее фрагменте англы и их земля упомянуты дважды: первый раз при описании западной границы расселения варягов, а в следующем предложении в качестве непосредственных соседей русов. Подобная последовательность при использовании их в качестве географического ориентира указывает на устойчивость этой традиции.

Необходимо отметить, что две Руси знает и более ранний по сравнению с ПВЛ источник. При описании потомства Мешеха и Тираса, двух сыновей все того же библейского Иафета, неизвестный еврейский автор «Книги Иосиппон», написанной в середине X в. в Южной Италии, отмечает: «Мешех — это Саксани. Тирас — это Руси. Саксани и Энглеси живут на великом море, Руси живут на реке Кива, впадающей в море Гурган». Как видим, и еврейский автор X в., живший ближе к времени призвания варягов, одну Русь помещает по соседству с саксами и англами, а вторую — на Днепре (название реки здесь дано по имени главного города, стоящего на ней — Киева), которая у него впадает в Каспий (море Гурган). Предположение Г.М. Бараца о том, что автор ПВЛ заимствовал перечень «Потомства Иафета» из данного еврейского текста, крайне маловероятно и скорее всего сходство их объясняется тем, что оба они описывали существовавшие в ту эпоху реалии. Таким образом, вопрос о наиболее ранней стадии славяно-германских контактов и участии в нем племени варнов обретает новое измерение в свете того, что два средневековых источника независимо друг от друга упоминают англосаксов по соседству с варяжской Русью. В результате этого указанная отечественным летописцем в качестве западной границы расселения варягов территория первоначального обитания англов на континенте оказывается включенной в контекст варяжского вопроса и оказывается одним из критериев определения локализации этого племени воинов и мореплавателей.

То, что именно варны из славянских племен были теснее всех связаны с англами, позволяет нам предположить, что некогда они играли ведущую роль в той общности, которая впоследствии отечественным летописцам была известна под именем варягов. Ряд фактов подтверждает это умозаключение. После того как Карл Великий раздвинул границы своей империи на запад, в 802 г. он велел обнародовать «права всех народов… не имевших письменных законов». В результате этого был записан целый ряд «варварских правд», одна из которых имела название «Lex Anglorum et Werinorum». С. Руссов, впервые опубликовавший этот памятник на русском языке, перевел это название как «Закон англов и варягов», однако по форме второго слова правильнее говорить не о варягах, а о веринах или варинах. Интересно отметить, что уже сама эта формулировка показывает степень англо-славянского взаимодействия: когда в эпоху викингов часть Англии была захвачена скандинавами, бывшими по языку гораздо ближе обитателям острова, чем славяне, англосаксы назвали эту территорию «областью датского права», т.е. четко отличали свое право от датского. Сама эта «Правда» начиналась следующим загадочным предложением: «Incipit lex Anglorum et Werinorum, hoc est Thuringorum» — «Начинается закон англов и варягов, то есть турингов». Благодаря этому вступлению этот памятник вошел в науку под названием «Тюрингской правды», что не совсем точно, поскольку текст прямо говорит об англах и варинах, с которыми и отождествляются тюринги. Тем не менее, поскольку англы, ко времени Карла Великого уже давно обосновавшиеся в Британии, никогда и не входили в состав его империи, ученые предпочли название тюрингов, действительно подчинявшихся власти этого императора.

Это обстоятельство, однако, не снимает вопроса о странном отождествлении. Выше уже описывалась история о том, как саксы покорили тюрингов. Хотя часть саксов вместе с англами переселились в Британию, однако завоевывали Тюрингию они без них. Не отрицая в принципе возможность того, что составители этого закона по каким-то причинам назвали саксов англами, следует отметить, что в эпоху Карла Великого имелись основания для отождествления тюрингов и со славянами: «Начиная с VII в. из междуречья Эльбы и Заале славяне относительно небольшими группами мирно расселялись на запад, оседая в Тюрингии среди немецкого населения. Здесь известны находки пражско-корчакской и рюсенской культур. Проживание славян в Тюрингии сравнительно хорошо документировано археологическими материалами начиная с IX в. О широком расселении славян в этой земле говорят письменные документы IX — ХШ вв. В XII в. в отдельных местностях удельный вес славянских жителей достигал 37%. Славяне оставили мощный пласт в топонимике этого края. Взаимоотношения славян с местным населением Тюрингии были мирными. Славяне селились поблизости от франко-германских поселений или подселялись в уже существующие деревни. С VIII в. эти славяне стали подданными франко-германского государства, но, как свидетельствуют археологические материалы, сохраняли свою материальную культуру до XII–XIII вв.»

Как отмечают историки права, текст так называемой «Тюрингской правды» базируется в основном на более ранней франкской Рипуарской правде, но сохраняет ряд специфичных особенностей. Как и все «варварские правды», этот свод законов устанавливает денежные штрафы за убийство, увечье, похищение чужого имущества. Безусловно, «Закон англов и варинов» заслуживает специального исследования, в рамках которого его текст следует сопоставить как с франкскими и англосаксонскими правдами, так и древнерусским законодательством. Поскольку такое исследование выходит за рамки данной книги, ограничимся одним наиболее показательным примером. Статья 7 «Закона англов и варинов» посвящена наказанию за воровство: «Кто украдет стадо лошадей из ограды, платит втрое…

Сей же суд об олене, быке, корове, овце и хряке. (…) Кто воровским образом унесет женские украшения, золотошвейными называемые, платит втрое, пошлин 12 солидов и столькож штрафу». С другой стороны, в договоре Олега с Византией 911 г., этом древнейшем памятнике древнерусского права, статья 6 также посвящена краже. Если вор оказывает сопротивление, то его можно безнаказанно убить, если же сдается без сопротивления, то подлежит следующему наказанию: «Аще (в) дасть руце свои украдыи, да ят будеть тем же, у негоже будеть украдено, и связан будеть, (и) отдасть то, еже сме створити, и сотворить триичи» — «Если вор отдастся без сопротивления в руки того, у кого совершил кражу, и будет им связан, то пусть возвратит то, на что осмелился посягнуть, в тройном размере».

Следующая, седьмая статья договора с греками посвящалась открытому грабежу и точно так же предусматривала возмещение убытков в тройном размере. Однако уже в следующем договоре 944 г. эта норма изменяется и размер штрафа за воровство снижается: «Аще ли кто покусится от Руси взяти что от людии цесарьства нашего, иже то створить, покажнен будет вельми; аще ли вляд будеть, да заплатить сугубо…» — «Если же кто из русских попытается (самовольно) взять что-либо у людей нашего царского величества и свою попытку осуществит, то будет сурово наказан; если же (он) уже возьмет (что-либо), то пусть заплатит вдвойне…»

Очевидно, что договор Олега уже в силу своего более раннего происхождения наиболее приближен к правовым обычаям пришедшей с Рюриком варяжской Руси и то обстоятельство, что предусмотренное в нем наказание за кражу по своему размеру полностью совпадает с наказанием, предусмотренным более ранним англо-варинским законом, достаточно показательно. И этот пример становится еще более показательным оттого, что при преемнике Олега Игоре размер наказания изменяется, что говорит о начавшемся изменении старых правовых обычаев. В свете законодательства весьма показательно и то, даже в еще более поздней «Русской Правде» лингвисты отмечают западнославянское влияние на языковом уровне.

Однако ценность «Закона англов и варинов» для нашего исследования не ограничивается констатацией того, что наиболее древняя письменная фиксация древнерусского права в рассмотренном выше примере в части наказания за воровство находит в нем свою точную аналогию. Записывавший его в 802 г. писец между параграфами 11 и 12 статьи 5 сделал следующую пометку: «Сии права издал Вулемар (Vulemarus)». Значение этой констатации исключительно велико. Из известных нам правителей тюрингов и англо-саксов нет ни одного человека, который бы носил такое или хотя бы похожее имя. Однако похожее имя встречается нам еще в двух источниках, причем оба они, что весьма показательно, имеют самое непосредственное отношение к проблеме происхождения Руси. Во-первых, это уже упоминавшиеся выше мекленбургские генеалогии. Согласно им, Алимер (Alimer) был сыном Аттаваса и внуком Антюрия, легендарного прародителя ободритских князей. Соответственно Алимер является третьим правителем этого племени. Из его деяний генеалогии говорят в первую очередь о браке с Идой, правительницей острова Рюген, благодаря которому Алимер становится королем данного острова. Данная подробность весьма интересна, поскольку, как будет показано в следующей главе, данный остров мусульманским писателям был известен в качестве острова русов. Традиционно считается, что славянское население острова принадлежало к велетскому племенному союзу. Однако археологические исследования показали, что первыми славянскими поселенцами на Рюгене были носители суково-дзедзицких древностей. Данная культура связывается специалистами с ободритским племенным союзом, к которому принадлежали и возглавляемые Олимером варны. В ободритском ареале суково-дзедзицкая керамики существует до IX в., после чего ее сменяет другой тип керамики. Очевидно, что подобных подробностей ни в XV, ни в XVIII в. составители мекленбургских генеалогий знать не могли и, следовательно, действительно опирались на родовые предания о браке Алимера с королевой Рюгена. У.С. Бухгольца встречается еще одно интересное уточнение: «Жена Алимера Ида была того же племени, что и вандалы, она была королевой Рюгена, так как была избрана главой своим племенем». Поскольку вандалами С. Бухгольц именует и предков ободритских князей, а выше уже было показано весьма раннее отождествление славян с вандалами, эта констатация может указывать на наличие славянского населения на острове в еще более раннее время.

Вторым источником, знающим правителя с похожим именем, является «Деяния данов» Саксона Грамматика. Родился первый датский хронист в 1140, а умер примерно в 1208 г. Свое произведение он довел до 1185 г. Таким образом, труд датского летописца практически синхронен отечественной ПВЛ, заканчивающейся 1117 г., и, следовательно, должен рассматриваться как примерно равнозначный ей исторический источник. Оговорка «примерно» здесь употреблена не случайно: в отличие от древнерусской летописи, в хронике Саксона Грамматика отсутствует годовая сетка, что, естественно, затрудняет датировку описанных в ней событий. С другой стороны, если народные предания были помещены автором ПВЛ в основном в сравнительно небольшую недатированную часть, то древние скандинавские сказания занимают в «Деяниях данов» целых девять первых книг этого труда. Важно отметить, что хроника Саксона Грамматика не подвергалась такому количеству редактирований, как отечественная летопись. Еще большую ценность «Деяниям данов» придает то обстоятельство, что на страницах этого труда неоднократно упоминается Русь и притом в те эпохи, когда, по убеждению норманистов, ни нашей страны, ни нашего народа вообще не существовало.

Великолепно осознавая, что хотя бы частичное признание значимости труда Саксона Грамматика в качестве источника по древнейшей истории нашего народа полностью разрушит все их построения, сторонники скандинавского происхождения Руси изначально крайне скептически отнеслись к этому выдающемуся памятнику скандинавской традиции. Уже один из первых норманистов А.Л. Шлецер категорически отверг скандинавские саги, называя их «безумными сказками», «беспрестанной глупостью», «легковесными и глупыми выдумками», которые необходимо выбросить из русской истории, а не использовать в качестве одного из источников для ее изучения. Призыв был услышан, и другой выдающийся отечественный историк, Н.М. Карамзин, назвал известия датского хрониста о Руси сказками, недвусмысленно указав на их происхождение: «Саксон Грамматик выдумывал…» Авторитет автора «Истории государства Российского» был весьма велик, и крайне отрицательное отношение к «Деяниям данов» прочно укоренилось в отечественной историографии. В результате стараний норманистов в отечественной науке сложилась крайне парадоксальная ситуация, когда один из важнейших источников по древнейшей истории Руси до сих пор полностью не переведен на русский язык и практически не изучен. Для сравнения отметим, что труд Саксона Грамматика впервые был издан в Париже в 1514 г. и с тех пор неоднократно издавался на различных европейских языках. Рассмотрение известий Саксона Грамматика о Руси заслуживает отдельного исследования, и поэтому здесь мы приведем лишь тот фрагмент, который касается Олимара.

Необходимо сразу отметить, что самое первое упоминание о Руси в «Деяниях данов» рисует наших предков как народ, живущий на побережье Балтийского моря, недалеко от племени куршей. Из разбросанных по тексту хроники указаний становится ясно, что изначальная Русь у Саксона Грамматика располагалась на территории современной Латвии и Эстонии. В интересующем нас эпизоде речь идет о войне данов с гуннами. За то, что датский конунг Фротон III развелся с дочерью царя гуннов, последний заключил союз с королем восточной страны Олимаром (rege Orientalium Olimaro). Союзники в течение двух лет готовятся к войне с данами. В свою очередь Фротон III, готовясь к решающей битве, набирает войско из данов, норвежцев и соседних славян. Он посылает своего доверенного советника Эрика разведать боевой порядок врагов: «Эрик, посланный во вражеский стан на разведку, нашел на Руси (Ruscia) Олимара, который принял начальство над войском, взяв на себя командование сухопутными войсками царя хуннов. (…) Сказав это, он дал Фротону совет собирать флот. И после того как флот был снаряжен, курс был взят на противостоящего врага. В результате сражений были подчинены острова, лежащие между Данией и Ориентами. (…)

После этого двинулись на Олимара, который из-за неповоротливости его массы предпочитал выдерживать натиск врага, а не наступать на него. Было замечено, что корабли рутенов сбились с порядка и плохо управляются из-за высокого расположения гребцов. К тому же большое количество сил не принесло им пользу. В самом деле, хотя численность рутенов была необычно велика, они отличались более числом, чем доблестью, и уступили победу крепкому меньшинству данов. Когда Фротон захотел вернуться назад в свое отечество, он пережил неслыханные препятствия на своем пути. Весь залив моря был покрыт многочисленными телами убитых…

После этого Фротон созвал племена, которые победил, и определил согласно закону, чтобы всякий отец семейства, который был убит в этой войне, был предан захоронению под курганом со своим конем… Тела же каждого центуриона или сатрапа должно было сжечь на воздвигнутых кострах в собственных кораблях. Тела рулевых должны были предаваться пламени по десяти на корабле, но каждый павший герцог или король должен был сжигаться на своем собственном корабле. Он пожелал, чтобы совершенно точно осуществлялись погребения павших, дабы не допустить одинаковых для всех погребений без различия. И вот уже все короли рутенов, кроме Олимара и Даго, пали, потерпев поражение в битве. И он установил, чтобы рутены по правилам данов вели войны и чтобы никто не женился на некупленной жене, так как считал, что покупной брак будет более прочным, более надежной будет верность брака, скрепленного платой. (…)

Когда Фротон заметил, что содержание войска становится со дня на день все труднее, он послал за провиантом Роллера в Норвегию, Олимара в Швецию, Онева-короля и Гломера, предводителей викингов, к Оркадам, выделив каждому собственное войско. За Фротоном следовали тридцать королей, связанных с ним дружбой или повиновением. Как только Хун услышал, что Фротон отослал войска, он стянул новые и свежие военные силы. (…)

Осенью вернулись посланные за провиантом, добывшие военных трофеев еще более, чем жизненных средств. Ведь Роллер обложил данью провинции Сунмория и Нормория, после того как убил их короля Артория. Олимар одержал победу над Тором Лонгом, королем ямторов и хельсингоров, а также над двумя другими не менее могущественными вождями, и покорил Эстию, Куретию, Финляндию с островами, лежащими против Швеции, так что он прославился как победитель варварских стран. Возвратив назад семьсот кораблей, он удвоил их число, с которым выступал в поход. Онев и Гломер, Хитин и Хогин также одержали победу над Оркадами. (…)

В первый же день (сухопутной битвы с гуннами. — М.С.) разразилась такая бойня между противоборствующими сторонами, что три великие реки Руси покрылись телами и стали доступными и переходимыми подобно мосту. (…) На седьмой день битвы пал король Хун, и брат его, носивший то же имя, увидев, как дрогнули ряды хуннов, не замедлил сдаться со своим войском. В этой войне 170 королей, либо из числа хуннов, либо служивших у них, склонились перед королем Фротоном. Это число Эрик уже прежде определил по количеству знамен, когда он, по требованию Фротона, собирал сведения о силах хуннов. Фротон созвал теперь королей на совет и возложил на них обязанность жить всем по одному и тому же праву. Олимара он назначил в Холмгардию, Онева — в Коногардию, Хуну, своему пленнику, он представил Саксонию, Ревиллу он дал Оркадов. Провинции хельсингов, ярнбёров, ямторов с обеими Лаппиями он дал в управление Димару. Дагу он вручил управление эстами. Каждого из них он обложил данью на определенных условиях, связывая таким образом свое благорасположение с обязанностью повиновения; И таким образом простиралось теперь государство Фротона на востоке до Руси, а на западе оно ограничивалось Рейном».

Уже из приведенного фрагмента хроники достаточно очевидно, что, описывая победы датского конунга, Саксон Грамматик или, скорее всего, авторы саг, на которые он опирался, многократно преувеличили подвиги и могущество своего правителя. Однако является ли это достаточным основанием для того, чтобы полностью игнорировать данный сюжет, считая его полностью выдуманным и не содержащим никакого зерна исторической действительности? Чтобы оценить степень достоверности этого сообщения датского хрониста, необходимо принять во внимание ту атмосферу, в которой создавалась та сага, которая и легла в основу всего этого повествования. Если в славянских языках слово обры, как в древности они называли могущественных и злобных авар, стало нарицательным обозначением великанов, то типологически абсолютно аналогичную картину мы видим и у германцев с той лишь разницей, что великанами они называли не авар, а гуннов. Так, в немецком языке название «исполина» или «великана» было образовано именно от имени этих азиатских кочевников (нов.-в.-нем. Hune).

Понять причины этого можно: ворвавшись в Европу, эта первая волна азиатских кочевников разгромила сначала алан, а затем и готов, считавшихся в германском мире образцом доблести даже многие века спустя. Под их ударами пало королевство бургундов, а их натиск на живших около Балтийского моря германцев привел к тому, что германский вождь Радегаст в 404 г. повел на Рим чуть ли не полумиллионную армию. Понятно, что эта оценка представляет собой некоторое преувеличение, но масштаб переселения германцев на юг в поисках спасения от гуннов был явно огромен. Столкновение с этими азиатскими кочевниками отразилось в эпосе различных германских народов: борьбе с гуннами посвящен ряд песен скандинавской «Старшей Эдды», а история гибели бургундского королевства легла в основу немецкого эпоса «Песнь о нибелунгах». Понятно, что не знавшие, как отразить их нашествие, европейские народы представляли своих врагов не просто наделенными огромной силой, а существами почти нечеловеческой природы. Римский писатель Аммиан Марцеллин так характеризует гуннов: «Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей… При столь диком безобразии человеческого облика, они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота». Готский историк Иордан в своей книге приводит распространенное в ту эпоху представление о том, что гунны появились на свет в результате сочетания нечистых духов со скитавшимися в пустыне ведьмами.

Понятно, что в ту эпоху всеобщего страха перед гуннами любая локальная победа над ними неизбежно превращалась в эпическом творчестве в эпохальную судьбоносную битву, в которой участвовали десятки, если не сотни, королей, кровь лилась рекой, а трупы запруживали реки. Похожее мировосприятие мы видим века спустя во французском эпосе «Песнь о Роланде», сохранившем ощущение христианской империи, окруженной с юга и востока бесчисленным количеством враждебных ей мусульманских и языческих племен. Подобное ощущение «окруженной крепости» перед лицом более многочисленного и смертельно опасного врага привело к тому, что даже сравнительно небольшое столкновение, в котором погиб реальный Роланд, превратилось в посвященной ему «Песне» в битву со всеми мусульманскими силами Испании, продолжившейся в решающем столкновении Карла Великого со всем исламским миром. Таким образом, если датчанам удалось в ту эпоху одержать победу над каким-нибудь гуннским отрядом, эта победа в их сагах неизбежно должна была разрастись до масштабов, более подходящих описанию мировой войны, а не отдельного сражения.

То, что Саксон Грамматик описывает войну с гуннами спустя семь столетий после того, как это племя было грозой всей Европы, неизбежно вызывает сомнение в точности излагаемых им фактов. Однако непосредственный современник тех событий и участник посольства к гуннам византийский писатель V в. Приск Панийский сообщает, что власть Аттилы распространялась на «острова на Океане», под которыми современные исследователи понимают датские острова. Данное свидетельство современника показывает, что экспансия кочевников была устремлена не только на юг, но и на север Европы и подтверждает известие датских саг о войне с гуннами. Поскольку активность Аттилы была обращена преимущественно сначала против Восточной, а затем и против Западной римской империи и более или менее подробно была описана римскими авторами, а также принимая во внимание, что в «Деяниях данов» говорится о гибели в сражении гуннского короля, то Аттила не мог быть воевавшим с данами правителем гуннов. Следовательно, описанная Саксоном Грамматиком война могла произойти или до правления Аттилы, т.е. во второй половине IV — начале V в., либо сразу после его смерти, когда в 454 г. подчиненные кочевникам германские племена восстали и их коалиция во главе с гепидами нанесла гуннам сокрушительное поражение в битве при Недао в Паннонии, в которой пал старший сын Аттилы Эллак. После этого гунны оставляют Центральную Европу и уходят в Причерноморские степи. Гибель в битве правителя гуннов совпадает с известием из «Деяний данов», однако однозначно отождествить это описание с битвой при Недао мешает как территориальная удаленность Паннонии от Дании, так и то, что Иордан не упоминает данов среди участников этой битвы.

Точно так же явным преувеличением является и описание великой империи Фротона III от Рейна до Руси, в результате чего Балтийское море фактически превращалось в датское озеро. Неудивительно, что об этой империи ничего не говорят другие источники. Ни о каких заморских владениях данов не вспоминали в Средневековье и сами датские конунги. Весьма показательны в этом отношении слова враждовавшего с франками Годфрида, убившего отца Рюрика. Эйнгард в своем жизнеописании Карла Великого, как современник, передает следующую похвальбу датского короля: «Последняя из войн была предпринята против норманнов, которых называют данами (808), сначала занимавшихся пиратством, а потом заведших большой флот и приступивших к опустошению берегов Галлии и Германии. Король их, Годфрид, до того был раздут пустой спесью, что подумывал о подчинении всей Германии, а Фризию и Саксонию называл не иначе как своими провинциями. Уже покорил он и сделал своими данниками соседних абодритов. Уже похвалялся, что вскоре придет с большими силами в столицу франкского государства Ахен». Как видим, даже в своей похвальбе он и не помышлял ни о чем, кроме ближайших к Дании территорий на континенте. Очевидно, будь за словами Саксона Грамматика о былом покорении Фротоном III Швеции, Норвегии, Финляндии, Эстонии и Руси хоть какая-то реальность или хотя бы датская эпическая традиция, окрыленный успехами Годфрид не преминул бы помянуть об этом в своих речах.

В свете этих преувеличений естественно возникает вопрос, насколько соответствует действительности утверждение нашего источника об участии в этой войне с гуннами древних русов в качестве союзников последних? Как саги, так и опиравшийся на них Саксон Грамматик могли записать в соратники гуннов любое количество народов, однако говорят они именно о русах. Поскольку гунны обитали в степях, а русы Саксона Грамматика жили от них на достаточном отдалении, может возникнуть мысль, что все это известие о союзе неправдоподобно по чисто географическим соображениям. Однако это не так, и попытка заключения подобного союза против Византии со стороны авар, уже упоминавшейся второй волны азиатских кочевников в Европе, с далекими приморскими племенами была отражена в письменных источниках. Когда в марте 592 г. император Маврикий возглавил византийское войско, выступившее против авар, то произошел следующий интересный эпизод: «На следующий день телохранителями императора были захвачены три человека, родом славяне, не имевшие при себе ничего железного и никакого оружия: единственной их ношей были кифары, и ничего другого они не несли. Император (принялся) расспрашивать их, какого они племени, где им выпало жить и почему они оказались в ромейских землях.

Они отвечали, что по племени они славяне и живут у оконечности Западного океана, что хаган отправил послов вплоть до тамошних (племен), чтобы собрать воинские силы, и прельщал старейшин богатыми дарами. Но те, приняв дары, отказали ему в союзе, уверяя, что препятствием для них служит длительность пути, и послали к хагану их, захваченных (императором), с извинениями…» В следующем столетии различные византийские источники фиксируют совместные действия против Константинополя в 626 г. аварских сухопутных сил и славянского флота, причем в последнем Я.Е. Боровский не без оснований видит флот именно русов. Это обстоятельство однозначно доказывает, что уже вторая волна азиатских кочевников в крупных войнах стремилась обеспечить себе поддержку морских сил другого народа и, таким образом, в подобном же стремлении их предшественников нет ничего необычного. Если гунны собирались воевать с данами, то союз с другим морским народом, способным отвлечь хотя бы часть сил противника на себя, им тем более был желателен. Указание Приска Панийского о распространении власти Аттилы на «острова на Океане» подтверждает это предположение. Очевидно, что конница гуннов, сколь бы многочисленна она ни была, сама по себе не была страшна жителям островов, и привести их к покорности мог только флот или, по крайней мере, угроза его применения. Тот факт, что применительно к гуннской эпохе «Деяния данов» говорят о русах как о главных противниках данов на море, указывает на то, что скорее всего именно благодаря флоту наших далеких предков Аттиле и удалось установить свое владычество над островами Балтийского моря. Весьма интересно и упоминание Саксоном Грамматиком «островов, лежащих между Данией и Ориентами». Судя по контексту, на эти не названные хронистом острова распространялась власть русов. Однако между Данией и Прибалтикой не так уж много островов, причем одним из самых крупных является Рюген. С этим известием датских саг сопоставимо более позднее сообщение мекленбургских генеалогий о браке именно Олимера с королевой данного острова.

Целый ряд моментов в описании Саксоном Грамматиком перепетой этой войны представляет интерес. Как мы могли убедиться, русы в данном фрагменте описываются как морской народ, обладающий достаточно большим флотом. Из текста неясно, контролировали ли они острова между Данией и Прибалтикой, однако указание на то, что датчане, плывя сражаться с ними, захватыват эти острова, позволяет высказать такое предположение. Утверждение автора хроники о том, что «корабли рутенов… плохо управляются из-за высокого расположения гребцов», были неповоротливыми и потому были разбиты данами, наводит на мысль о том, что флот рутенов состоял в основном из торговых судов, больше приспособленных для перевозки людей и грузов, чем для ведения войны. При описании распределения земель Фротоном III между подвластными ему королями, Холмгардия (Holmagardie), куда он назначил Олимара, напоминает скандинавское название Новгорода — Хольмгард. Эта ассоциация усиливается за счет того, что Онев был назначен в Коногардию, по всей видимости, искаженное скандинавское название Киева — Кэнугард. Однако, возможно, здесь имеется позднее перенесение известных скандинавам названий крупнейших городов Древнерусского государства на прибалтийские топонимы, поскольку место с названием Holm известно южнее Риги. В пользу этого предположения говорит и то, что Онев не называется в числе рутенских королей, в то время как другому рутенскому королю, Дату, единственному, кроме Олимара, выжившему в морской битве с данами, поручается Эстония.

Весьма интересно и упоминание «трех великих рек Руси», на берегах которых произошла битва данов с гуннами. С учетом того, что даны вряд ли далеко удалялись от мест своего обитания, эти слова Саксона Грамматика говорят о том, что уже в гуннскую эпоху русы обитали относительно недалеко от Дании. С учетом того, что этот автор описывает наших далеких предков именно как морской народ, нет ничего невозможного в том, что русы селились в устьях рек недалеко от морского побережья. Поскольку мекленбургские генеалогии говорят о браке Алимера с королевой Рюгена, это также свидетельствует о стремлении породниться с правительницей острова, занимающего исключительно выгодное положение в западной части Балтийского моря с точки зрения судоходства. С учетом этого нет ничего невозможного в том, что еще ранее в сферу интересов русов не попала материковая часть Северной Германии, в результате чего заселенная ими область близ трех рек уже стала называться Русью.

В свете «Закона англов и варинов» несомненный интерес представляет тот факт, что в «Деяниях данов» Фротон Ш, одержав победу над Олимером, дарует русам законы, касающиеся не только набора войска, но и заключения браков и порядка погребения. Поскольку ни до, ни после скандинавы в подобном культуртреггерстве по отношению к покоренным народам замечены не были, а все их интересы сводились лишь к получению денег, не исключено, что Саксон Грамматик потому отнес установление этих законов к данной эпохе, что также знал какие-то предания об Олимере как законодателе. Конечно, более чем сомнительно, чтобы датский конунг занимался установлением обряда погребения у побежденных племен, скорее всего средневековый хронист просто описал известные ему погребальные обычаи рутенов, приписав их установление мудрой деятельности своего короля. Однако в свете того, что каждое трупосожжение в ладье на территории Восточной Европы норманисты трактуют как однозначно скандинавское, данное свидетельство Саксона Грамматика о существовании такого же ритуала у прибалтийских русов еще с гуннской эпохи представляет несомненный интерес.

Таким образом, мы видим, что Вулемара-Алимера-Олимера упоминают три совершенно независимых друг от друга источника. Если составителей мекленбургских генеалогий, записанных относительно поздно, в XV–XVIII вв., при желании еще можно заподозрить в сочинительстве, то подобное подозрение едва ли относится к двум другим, более ранним источникам. Исследователями неоднократно отмечалось, что героический эпос зачастую многократно преувеличивает или приукрашивает реальные события, но, как правило, не выдумывает ничего на пустом месте. Это соображение относится к труду Саксона Грамматика, изложившего датские саги в XII в. Наиболее надежным источником в этом ряду оказывается «Закон англов и варинов», записанный по повелению Карла Великого в 802 г. Поскольку составители законов менее всего были склонны что-либо выдумывать от себя, а стремились как можно более точно передать информацию, эта приписка однозначно доказывает, что Олимер был реальной исторической личностью. В этом наиболее раннем памятнике имя законодателя варнов дается в форме Вулемар, однако начальное «в» является особенностью говора этого западнославянского племени. Так, уже упоминавшаяся выше крепость Вурле, центр одной из трех жуп варнов, в других средневековых памятниках упоминается в форме Ворле или Орле. В свете этой особенности мы вправе рассматривать имя Вулемар как слегка искаженное франкским писцом имя Олимара-Алимера.

Итак, мы видим, что в наиболее древних и потому наиболее достоверных источниках Олимер фигурирует то как король русов, то как правитель варнов, что предполагает тождество между собой этих названий. В свете этих данных мы видим, что даже более поздние мекленбургские генеалогии, знающие Алимера как третьего полулегендарного предка ободритских князей, в данном случае соответствуют определенной исторической реальности, хоть из-за упоминавшейся выше привязки его деда Антюрия к эпохе Александра Македонского совершенно неверно определяют время его правления. Саксон Грамматик относит время деятельности Олимера к гуннской эпохе, что, по всей видимости, больше соответствует действительности. Хотя «Закон англов и варинов» ничего не говорит о том времени, когда Вулемар издал свои законы, однако сам факт записи этого юридического памятника в самом начале IX в. красноречиво говорит, что его имя было известно на территории современной Северной Германии еще до призвания Рюрика.

Хотя приведенные выше факты уже в достаточной степени показывают важность и интенсивность контактов англов и варнов, однако известно еще два случая, свидетельствующих о том, что контакты между двумя племенами какое-то время сохранялись даже после англо-саксонского завоевания Британии. Несмотря на то что значительная часть этих германских племен переселилась на свою новую землю, однако связей со своими прежними соседями на материке они окончательно не утратили. Несмотря на то что эти контакты носили теперь весьма редкий и эпизодический характер, они все равно дают возможность хоть немного расширить наши знания об истории племени варнов. Ценное указание мы находим в англо-саксонской поэме «Видсид», сложившейся примерно в VII в. Ее создатель констатировал, что «Биллинг (правил. — М.С.) вернами». Исследователи текста отмечают, что под вернами певец имел в виду варнов. Имя этого правителя напоминает Биллунга мекленбургских генеалогий, однако отождествить их не позволяет существенный разрыв во времени. В роду ободритских князей это имя в первый раз встречается у сына Ариберта, умершего в 724 г.В «Видсиде» в основном перечисляются правители эпохи Великого переселения народов, значительная часть которых правила в III–VI вв. Следовательно, разрыв между временем жизни Биллинга «Видсида» и Биллунга мекленбургских генеалогий составляет как минимум полтора столетия, если не более.

Необходимо отметить, что в древнеанглийском языке той эпохи имена с патронимическим суффиксом -ing как правило указывали, что его носитель является чьим-то потомком, например Скильдинг — это потомок Скильда, Хеоденинг — потомок Хеодена. Соответственно и имя Биллинга указывало, что он является потомком Билла или Белла. На то, что первым гласным в данном имени было не и, а е, равно как и на то, что на конце его могла отсутствовать последняя согласная, указывает имя вождя бриттов Беллина, упоминаемого автором IX в. Неннием. Однако имя правителя варнов Билла или Белла перкликается как с именем основателя Раусия Белла-Белимира в южнославянской летописи попа Дуклянина, так и с мифологическими образами Белбога или Белуна, показывая, что в интересующем нас племени на севере Германии в III–VI вв. бытовали как похожие имена, так и, по всей видимости, похожие мифологические представления.

Еще одно весьма важное и достаточно раннее известие о варнах мы находим у Прокопия Кесарийского. Византийский историк так описал события, происходившие примерно в 551–553 гг.: «В это время между племенем варнов и теми воинами, которые живут на острове, называемом Бриттия, произошла война и битва по следующей причине. Варны осели на севере от реки Истра и заняли земли, простирающиеся до северного Океана и до реки Рейна, отделяющих их от франков и других племен, которые здесь основались. (…) Немного раньше некий муж, по имени Гермегискл, правил варнами.

Стараясь всячески укрепить свою царскую власть, он взял себе в законные жены сестру франкского короля Теодеберта, так как недавно у него умерла его прежняя жена, бывшая матерью одного только сына, которого она и оставила отцу. Имя ему было Радигис. Отец сосватал за него девушку из рода бриттиев, брат которой был тогда царем племени ангилов; в приданое дал за нее большую сумму денег. Этот Гермегискл, проезжая верхом по какой-то местности с знатнейшим из варнов, увидал на дереве птицу, громко каркавшую. Понял ли он, что говорила птица, или он почувствовал это как-либо иначе, как бы там ни было, он, сделав вид, что чудесным образом понял предсказание птицы, сказал присутствующим, что через сорок дней он умрет и что это ему предсказала птица. “И вот я, — сказал он, — заботясь уже вперед, чтобы мы могли жить совершенно спокойно в полной безопасности, заключил родство с франками, взяв оттуда теперешнюю мою жену, а сыну своему нашел невесту в стране бриттиев. Теперь же, так как я предполагаю, что очень скоро умру, не имея от этой жены потомства ни мужского, ни женского пола, да и сын мой еще не достиг брачного возраста и еще не женат, слушайте, я сообщу вам мое мнение и если оно покажется вам небесполезным, как только наступит конец моей жизни, держитесь его и исполните в добрый час. Так вот я думаю, что варнам будет более полезным близкий союз и родство с франками, чем с островитянами. Вступить в столкновение с вами бриттии могут только с большим промедлением и трудом, а варнов от франков отделяют только воды реки Рейна. (…) При таком положении дел пусть невеста-островитянка моего сына, вызванная для этого сюда, уедет от вас, взяв с собой все деньги, которые она получила от нас, унося их с собою в качестве платы за обиду, как этого требует общий для всех людей закон. А мой сын Радигис пусть в дальнейшем станет мужем своей мачехи, как это разрешает закон наших отцов”. Так он сказал; на сороковой день после этого предсказания он захворал и в назначенный судьбою срок окончил дни своей жизни. Сын Гермегискла получил у варнов царскую власть, и согласно с мнением знатнейших лиц из числа этих варваров он выполнил совет покойного и, отказавшись от брака с невестой, женился на мачехе. Когда об этом узнала невеста Радигиса, то, не вынеся такого оскорбления, она возгорела желанием отомстить ему». Вместе с войском своего брата она переправилась на материк и вторглась в пределы варнов. Война была удачной для бриттиев, варны были разбиты, Радигис взят в плен и был вынужден жениться на своей первоначальной невесте.

Поскольку Прокопий Кесарийский описывает события VI в., то очевидно, что под именем бриттиев он имеет в виду не кельтское, а уже германское население Британии. Вопрос определения этнической принадлежности их противников также порождает разногласия. Нередко этих варнов считают германским племенем, что, как было показано выше, по меньшей степени достаточно спорно. Кроме того, уже к началу XX века стало очевидно, что по такому важному археологическому признаку, как керамика, сходство остальной Германии с занятыми славянами бывшими восточногерманскими землями, на которых жили варны, полностью прекращается после 500 г.

Последующие археологические исследования показали, что из-за переселения германцев области по рекам Эльба — Сала почти полностью обезлюдели уже в III — начале IV в. Кое-где небольшие группы населения, традиционно считающегося германским, оставались, однако им явно было не под силу даже на краткий период создать державу таких размеров, в которых ее описал Прокопий Кесарийский. Таким образом, германцами быть эти варны не могли. С другой стороны, указание Прокопия на их расселение от Северного Океана до Рейна соответствует приведенным выше данным о расселении славян в Тюрингии, давший повод франкам даже отождествить два этих племени. Тесные англо-западнославянские связи помогают понять, почему правитель варнов выбирает невестой для своего сына принцессу из племени ангилов, которых Прокопий по месту жительства также именует бриттиями, равно как то, что оскорбленная невеста после своей победы не убивает бывшего жениха, а увозит его с собой. Для определения племенной принадлежности варнов существенно и указание правителя варнов на то, что «закон наших отцов» разрешает сыну после его смерти стать мужем своей мачехи. У германцев подобный правовой обычай неизвестен, однако для западных славян он фиксируется еще в грамоте папского легата в Польше, Пруссии и Померании Якова от 1249 г. Результаты предпринятого им анализа ее содержания А.А. Котляревкии излагает следующим образом:

«Мы приходим, таким образом, к следующим заключениям: вполне достоверным представляется, что

во-первых — брак совершался посредством купли и продажи: отец семьи покупал для себя или сына невесту у ее родителей или семьи;

во-вторых — купленная жена считалась семейною собственностью или имуществом, и, по смерти мужа, переходила к пасынку или деверю, как всякое другое наследство, потому —

в-третьих браки допускались между ближайшими свойственниками, пасынком и мачехой, деверем и невесткой».

Что же касается покупки жены, то, согласно Саксону Грамматику, данный обычай был введен у русов Фротоном III еще в гуннскую эпоху.

Однако наиболее примечательным в этом отрывке является констатация того, что сын правителя варнов носит имя Радигиса, что вновь указывает на устойчивое бытование этого имени на южном побережье Балтики и притом в семьях племенных вождей. Тот факт, что примерно через полтора века после похода Радегаста на Рим это имя вновь упоминается источниками в том же самом регионе и указывает как на существование там устойчивого культа Радигоста, так и на то, что это имя появляется в V в. у германского вождя отнюдь не случайно. Следует отметить, что мекленбургские генеалогии уже после воевавшего с Римом короля вандалов Радегаста неоднократно фиксируют это имя у более поздних представителей различных ветвей этой династии.

В связи с нашей темой несомненный интерес представляет то обстоятельство, что на границах распространения варнов, как она очерчивается этими письменными источниками, мы дважды встречаемся с упоминанием области русов. В рассмотренной выше «Правде» варны отождествлялись с тюрингами и впоследствии средневековые источники упоминают какую-то Русь на землях этого германского племени: «1086 год. Мельхиор Гольдаст со ссылкой на Хагеция сообщает, что Генрих IV возвел в королевское достоинство Братислава II Богемского и подчинил ему трех маркграфов: силезского, лужицкого и русского. Козьма Пражский в своей хронике воспроизводит грамоту, датированную этим же годом, о границах пражской епархии. Названные маркграфства в нее не включаются. Но под 1087 годом сказано, что ранее в вечное владение от императора была получена Сербия, то есть область, на которой располагались лужицкое и “русское” маркграфства. Речь могла идти именно о Тюрингской Руси».

Кроме того, под 1062 г. «Саксонский анналист» отмечает брачные связи между Тюрингией и Русью. Сначала дочь графа Оттона из тюрингского города Орламюнде выходит за правителя Руси, которым обычно считают волынского князя Ярополка Изяславича, а затем их дочь от этого союза становится супругой крупного тюрингского феодала: «Кунигунда вышла за короля Руси и родила дочь, на которой женился некто из тюрингской знати по имени Гюнтер и родил от нее графа Сиццо». Однако граф Орламюнде не был не то что соседом Руси, но даже соседом ее соседей, и то обстоятельство, что из множества западноевропейских феодалов русский князь решил породниться именно с ним, предполагает наличие каких-то русско-тюрингских связей. Как отмечал А.Г. Кузьмин, тюрингский город Орламюнд располагался на землях лужицких сербов и непосредственно примыкал к известному здесь позднее княжеству или графству Русь (Рейс). В документах оно обозначается как ReuB, Ruzze или Reusse, а более или менее достоверные сведения об истоках правившей в нем династии начинаются с X в. На территории княжества встречается «русская» топонимика (Rossla, Rossleben и др.), которая окружена там старыми франкскими названиями с окончаниями на -hausen, -rode и т.д. Таким образом, мы видим, что отождествлению варнов с тюрингами соответствует не только славянская топонимика, но также и «русская», а на части данной территории источники упоминают какую-то Тюрингскую Русь.

У южных пределов королевства варнов, описанного Прокопием, мы встречаем еще одну область, связываемую с русами. Следует отметить, что данная область отмечается в достаточно ранний период. Грамота Людовика Немецкого от 16 июня 863 г. подтверждает земельные пожалования, сделанные Карлом Великим Алтайхскому монастырю в Баварии и так описывает их границы: «…к владениям упомянутого монастыря относилась местность под названием Скалькобах — а этот ручей протекает по многим местам: на запад вплоть до Дагодеомарха, а оттуда на восток до Русарамарха (Ruzaramarcha) и до места, называемого Цидаларибах, что в лесу у реки Эниса, который лежит между Динубием (т.е. Дунаем) и (реками) Ибиса и Хурула…» О том, что это не случайное созвучие, говорят река Ruzische Muhel и гора, «что по-славянски зовется Ruznic» неподалеку от р. Урль, упомянутая в грамоте 979 г. Отметим, что сам А.В. Назаренко, исследовавший эти данные с филологической точки зрения, считал, что интересующий нас корень появляется в древненемецком языке в III–V вв. или V–VI вв. Последняя предложенная им датировка достаточно точно совпадает с датой кратковременного существования державы варнов, упомянутой византийским историком. Поскольку «Русская марка» фиксируется письменным источником в континентальной Германии практически в эпоху призвания варягов, это делает маловероятным заимствование интересующего нас названия напрямую из Восточной Европы. Вместе с тем, поскольку оба названия вполне могут происходить из одного источника, со значительной степенью вероятности мы можем предположить, что данным источником и были варны.

Сопоставление между собой «Закона англов и варинов» и известия Прокопия Кесарииского решает одновременно два важнейших вопроса. Во-первых, оно показывает, что Олимер и Радигост были реальными историческими личностями, правившими у племени варнов. Из этого следует, что мекленбургская генеалогия по крайней мере в отношении их имеет под собой реальную историческую основу, лишь впоследствии искаженную ее искусственной привязкой к Александру Македонскому. Во-вторых, эти же источники позволяют дать точный ответ, кем же в действительности были варяги русской летописи, на западе граничащие с англами, а на востоке достигающие «предела Симова», т.е., как показал А.Г. Кузьмин, Волжской Булгарии. Ими оказалось западнославянское племя варнов, входившее в племенной союз ободритов. С другой стороны, сопоставление этих результатов с совершенно независимым от них трудом Саксона Грамматика показывает, что это племя также называлось русами. То, что более поздние средневековые источники отмечают существование областей каких-то русов на западных и южных границах распространения племени варнов, как они описаны Прокопием Кесарийским, вряд ли является случайным совпадением. Все это говорит о том, что если русы и не были другим названием этого племени, то по крайней мере составляли его часть и участвовали в его экспансии. Наконец, как мекленбургская генеалогия, так и устное западнославянское предание свидетельствуют, что именно к этой правящей династии принадлежал Рюрик, пришедший на север Восточной Европы вместе с варяжской русью отечественных летописей. В своей совокупности эти письменные источники фактически с математической точностью доказывают тождество варяжской руси с западными славянами, что подтверждается другими письменными, археологическими, лингвистическими, топонимистическими и генетическими данными.

Многие источники независимо друг от друга указывают на исключительное значение племени варнов при разрешении вопроса о происхождении варяжской Руси. К сожалению, к XI–XII вв., когда западные славяне достаточно подробно описывались немецкими хронистами, пик могущества этого племени был уже давно позади, и они уделяли ему мало внимания. Отметим, что помимо варнов в племенной союз ободритов входили еще и вагры, название которых обозначало буквально «отважные». Следовательно, и здесь имя, под которым это племя стало известно в истории, на самом деле было своего рода прозвищем-характеристикой, а не их изначальным наименованием. О главном городе вагров, уже переименованном на немецкий лад, Гельмольд сообщает следующее: «Альденбург — это то же, что на славянском языке Старгард, то есть старый город. Расположенный, как говорят, в земле вагров, в западной части [побережья] Балтийского моря, он является пределом Славии. Этот город, или провинция, был некогда населен храбрейшими мужами, так как, находясь во главе Славии, имел соседями народы данов и саксов, и [всегда] все войны или сам первым начинал или принимал их на себя со стороны других, их начинавших. Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на [земли] бодричей, хижан и тех, которые живут еще дальше». К сожалению, Гельмольд не указал хотя бы примерное время, на которое приходилось максимальное распространение могущества вагров, однако данное свидетельство немецкого историка перекликается с известием Прокопия Кесарийского и в совокупности свидетельствуют о былом могуществе ободритского племенного союза, некогда распространявшего свою власть далеко за те границы, в которых его застали немецкие хронисты. Само название Старград представляет собой естественную оппозицию названию Новгорода, возникшего на противоположном берегу Варяжского моря и также тесно связанного с историческими варягами.

Следует отметить, что именно на этот регион как на землю, из которой были призван Рюрик с братьями, указывал в свое время и С. Герберштейн. Посол Священной Римской империи хорошо знал славянский язык, бывал по делам службы как в Дании, так и на Руси, которую посетил в 1516–1517 и 1526 гг. В своем сочинении он отмечал, что поначалу полагал, что призванными варяжскими князьями были шведы, датчане или пруссы, однако под влиянием собранных данных изменил свое мнение: «Далее, по-видимому, славнейший некогда город и область вандалов, Вагрия, была погранична с Любеком и Голштинским герцогством, и то море, которое называется Балтийским, получило, по мнению некоторых, название от этой Вагрии,…и доселе еще удерживает у русских свое название, именуясь Варецкое море, т.е. Варяжское море, сверх того, вандалы в то время были могущественны, употребляли, наконец, русский язык и имели русские обычаи и религию. На основании этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком». Мы видим, что и этот хорошо информированный писатель и путешественник не только указывает на область западных славян как прародину варяжской Руси, но и отождествляет их с вандалами, которые «употребляли… русский язык и имели русские обычаи и религию». Приведенный выше материал показывает, что не только первое, но и второе отождествление С. Герберштейна находит определенное подтверждение в более древних источниках.

Интересно отметить, что в списке описания русских монет, поднесенных Петру I, в пояснении к извлечению из Гельмольда о проживании славян в Вагрии, было сделано примечательное дополнение: «И из выше означенной Вагрии, из Старого града князь Рюрик прибыл в Новград, и сел на княжение. И так Великий Новгрод от того ли Старого града в Вагрии называтися начался Новград, или что против града Словенска был вновь построен, в том иные да рассудят». Понятно, что это достаточно позднее свидетельство, однако нельзя упускать из виду того, что в ходе Северной войны во время пребывания русских войск на территории Германии русско-германские связи значительно интенсифицировались в самых разных областях. Поэтому не исключено, что в ходе этих контактов окружению Петра I и стала известна какая-то новая информация о происхождении Рюрика, которая хоть и не сохранилась до нашего времени, однако стала основанием для включения подобного утверждения в предназначенный для самого царя документ. Очевидно, что история происхождения первой русской правящей династии была слишком важным вопросом, чтобы кто-то решился вставлять в официальный документ свои личные домыслы, отличающиеся от традиционной версии. Таким образом, мы можем предположить, что у составителей документа были какие-то основания для утверждения о происхождении Рюрика из Старграда. Как видим, до распространения норманизма в отечественной традиции весьма распространенным было представление о западнославянском происхождении первых варяжских князей — мнение, которое подкрепляется и современными научными данными.

Собранные и проанализированные в этой главе факты показывают, что племя варнов оказывается своего рода общим знаменателем, связывающим воедино такие различные вопросы, как период наиболее ранних славяно-германских контактов, включающие в себя проблему славяно-вандальских и англо-славянских контактов, следы контактов русов с обоими этими племенами, вопросы связи между собой Прибалтийской Руси и различных мест на современной территории Германии, где источники фиксируют следы пребывания русов, указанную отечественным летописцем западную границу расселения варягов, проблему достоверности мекленбургских генеалогий, а также религиозных связей территории современной Германии с восточными и южными славянами. Благодаря сопоставлению письменных, лингвистических и мифологических источников мы можем достаточно четко определить место самых ранних англославянских контактов. Определение этого места говорит о том, что варины Тацита были не германским, а славянским племенем. Интересно отметить, что археологические данные свидетельствуют о контактах новой волны славянских переселенцев V–VI вв. с прежним населением, традиционно считающимся германским. Эти контакты зафиксированы в Вагрии на материалах Ольденбурга и Бозау, а также на Рюгене.