Материал, изложенный на страницах данной книги, говорит о том, что почти за девять столетий до Рюрика в нынешнем Польском Поморье на границе с прусскими племенами жило племя рутиклеев-русичей и, следовательно, уже существовало племенное самоназвание русов. Следует отметить, что подобное предположение идет вразрез с целым рядом других гипотез о происхождении названия нашего народа. Однако данная проблема чрезвычайно сложна и над ее разрешением уже давно бьются историки и филологи. Еще в XIX в. выдающийся отечественный ученый С.А. Геденов писал, что происхождение названия Руси есть «один из самых трудных и сложных вопросов всемирной истории».
По поводу возникновения названия Русь уже было высказано более двадцати гипотез. Однако большинство из них может быть отнесено к двум основным направлениям, прочно укоренившимся в отечественной науке. Норманисты считают, что термин «Русь» имеет скандинавское происхождение и тем или иным путем был принесен восточным славянам именно скандинавами-викингами. Их противники антинорманисты настаивают на том, что название это не было заимствовано извне, а имеет исконно славянское происхождение.
Спор этот начался еще во времена М.В. Ломоносова и продолжается до сих пор. Сама длительность этой дискуссии указывает на то, что у каждой из сторон есть свои сильные и слабые стороны, препятствующие окончательной победе той или иной точки зрения. Данные, рассмотренные нами в связи с римской генеалогией Рюриковичей, помимо освещения ранних контактов русов с германцами в эпоху Великого переселения народов, могут также оказать нам помощь и в разрешении загадки происхождения имени нашего народа. Однако, прежде чем перейти к их изложению, обратимся к противоположной точке зрения и постараемся оценить, насколько она обоснованна. Поскольку норманисты пытаются выдать свою точку зрения за единственно возможный научный подход к решению этой проблемы и всячески ее пропагандируют, рассмотрим сначала ее.
Для начала отметим, что, вопреки широко распространенному мнению, впервые сформулировали ее не немецкие ученые, приглашенные в Россию после преобразований Петра I, а примерно за столетие до них шведские авторы. Как убедительно показал В.В. Фомин, обусловлено это было великодержавными устремлениями Швеции XVII в., стремившейся поживиться за счет Руси, ослабшей в результате Смутного времени. Идеологическим обоснованием этого и стала норманская теория. Уже шведский писатель Юхан Буре, умерший в 1652 г., выводил финское слово ruotsolainen — «швед» (производное от Ruotsi — «Швеция») от древних названий Рослагена Rohden и Rodhzlagen. Следующий шаг сделал И.Л. Локцений (ум. 1677), «переименовавший» гребцов и корабельщиков Рослагена в роксолан, т.е. в русских. С легкой руки их последователей идея о связи между собой шведской области Рослагена, финского названия шведов руотси и Руси приобрела широкое хождение и попала в массовое сознание. Последующие поколения норманистов на протяжении веков лишь старались придать всем этим догадкам наукообразный вид и внедрить их в качестве непреложной догмы в умы европейских и отечественных читателей.
Попутно отметим, что аналогичным образом обстоит дело и с названием летописных варягов. Точно так же не немецкие, а шведские ученые первыми отождествили их с вэрингами исландских саг и византийскими варангами. Первым западноевропейским автором, заявившим о скандинавском происхождении варягов, был шведский дипломат П. Петрей. В своей «Истории о великом княжестве Московском», изданной в 1614–1615 гг., он при пересказе римской легенды о происхождении трех варяжских князей из Пруссии впервые заявил, что «кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции», хоть в другом месте своего труда на основе своих личных наблюдений отмечал, что «русские называют варягами народы, соседние Балтийскому морю, например, шведов, финнов, ливонцев, куронов, пруссов, кашубов, поморян и венедов». С легкой руки Петрея высказанная им догадка пошла гулять по страницам сначала шведских, а затем и немецких исторических трудов, продолжая свое странствие по сию пору. Однако политический подтекст «догадки» Петрея очевиден: именно в это время Швеция стремилась максимально усилиться за счет предельно ослабленной в ходе Смутного времени Руси, вынашивая различные планы от избрания шведского королевича на русский престол до образования марионеточного Новгородского государства под шведским протекторатом. И в этом отношении «догадка» профессионального дипломата и специалиста по московским делам пришлась как нельзя более кстати, создавая исторический прецедент шведским притязаниям.
С тех далеких пор норманисты и утверждают, что происхождение имени Руси связано со скандинавами, но надежно обосновать свои заявления более чем за три столетия так и не смогли. Как мы помним, в ПВЛ сказано достаточно определенно: «и изъбращася 3 братья, с роды своими, [и] пояша по собе всю Русь» — «и избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь». Хоть норманист А.А. Шахматов и утверждал, что слово русь это сравнительно поздняя вставка в «Сказание о призвании варягов», тем не менее скандинавское происхождение Руси, будь оно доказано, автоматически подтверждало бы скандинавское происхождение и трех братьев, и варягов. Соблазн был и продолжает оставаться очень большим, и, вопреки гипотезе А.А. Шахматова, норманисты до сих пор изо всех сил стараются обосновать именно скандинавскую этимологию происхождения названия нашего народа. Стараются они сделать это вопреки целому ряду очевидных фактов. Во-первых, автор ПВЛ уже во вступлении совершенно однозначно упоминает как отдельные народы варягов, шведов, норвежцев, готов и русь. Следовательно, русский летописец четко отличает варягов и русь от скандинавов — шведов и норвежцев. Во-вторых, никакого племени русь, рось или с каким-нибудь похожим названием в Скандинавии никогда не было, и напрямую обосновать переход названия «Русь» из Скандинавии к восточным славянам не представляется возможным. В-третьих, сами скандинавы нашу страну Русью ни во время призвания Рюрика, ни даже позже никогда не называли. Традиционно они использовали для этого понятия Гардарики или Гарды. Все специалисты отмечают, что понятия «Русия», «Русция», «Рюцаланд» и т.п. появляются в скандинавской литературе достаточно поздно и носят книжный характер. Самые первые примеры подобного названия мы видим в форме Русция латиноязычной «Истории Норвегии», написанной по различным оценкам в период между 1152 до 1264–1266 гг., и в форме Русия опять-таки в латиноязычной «Саге об Олаве Трюггвасоне», написанной около 1190 г.
Создававшие эти произведения средневековые монахи отражали не живой язык своего времени, а стремились продемонстрировать свою образованность, используя общепринятый в Западной Европе термин для обозначения Руси. В-четвертых, сами скандинавские лингвисты признают, что не только корень рус, но и все содержащие этот корень слова являются заимствованными в шведском языке. В-пятых, корень рус был известен задолго до появления скандинавов в Восточной Европе. Очевидно, что не имея не только племени в Скандинавии со сколько-нибудь схожим названием, но даже самого корня в своем языке, вдобавок называя нашу страну Гардарики, скандинавы никак не могли дать ей название Руси. Тем не менее, вопреки очевидному норманисты с усердием, заслуживающим лучшего применения, вот уже три столетия стараются доказать обратное. Для того чтобы обойти все эти, казалось бы, непреодолимые противоречия, название Руси норманисты пытались вывести из др.-исл. Hreidgotar (Куник), др.-исл. hrodr «слава» (Будилович), др.-исл. drott «отряд» (Бримм), др.-шв. roper «руль» (Преображенский). Неосновательность этих попыток признают сейчас большинство норманистов, придерживающихся в основной своей массе двух других этимологии. Сторонники первой акцентируют внимание на том, что в Швеции, на побережье Ботнического залива, имеется местность Рослаген, а сторонники второй — на том, что финны до сих пор называют Швецию Ruotsi, а шведов — ruotsalainen. Естественно, немалое количество приверженцев этого течения опираются одновременно на оба этих довода.
Поскольку вопрос касается происхождения имени нашего народа, рассмотрим оба этих варианта подробно. Д.А. Мачинский и B.C. Кулешов связывают с Рослагеном не только варяжскую русь ПВЛ и росов Вертинских анналов, но и росомонов, упомянутых Иорданом: «Полагаем, что Rosomoni/Rosomani IV–VI вв. являются формой передачи того же социального (и этнического?) термина, который отражен в шведских источниках XIII–XIV вв. в слове ropsmaen/ rodsmaen «гребцы», обозначающем жителей приморской области Roden/Roden/Roslagen, название которой выводится из древнесеверногерманского rod(e) R, rop(e) R «гребцы, гребной поход, плавание между островами». Название это могло сложиться и утвердиться только в эпоху ранее VI в., до широкого распространения паруса. Область Roden/Roslagen, ныне занимающая северо-восточную, приморскую часть Упланда, в древности распространялась значительно южнее, захватывая часть побережья Ostergotland'a. С приведенными германскими словами связано и происхождение названий народа Rhos, оказавшегося свеонами (Вертинские анналы, 839 г.), и народа русь наших летописей». Мы видим, как эти туземные норманисты спокойно экстраполируют термины, которые, как они сами и признают, фиксируются в источниках только в ХШ — XIV вв., на события IV в., т.е. почти на тысячу лет назад, нимало не беспокоясь о том, чтобы найти хоть какие-то доказательства, подтверждающие их существование в ту далекую эпоху. В верноподданническом восторге и без лишней скромности они поспешили приписать любимым скандинавам еще одно великое деяние, предопределившее ход всей русской истории и еще не замеченное их коллегами: «Значение данной статьи видится нам в том, что путем анализа и сопоставления различных источников мы убедительно выявили наличие пути, ведущего из Центральной Швеции через Приладожье и Поволжье в приуральское Прикамье, — пути, возникшего не позднее II в. и интенсивно функционировавшего во второй половине IV — первой половине VI в. (…) Путь в Приуралье, проложенный скандинавами еще до появления здесь славян и балтов, со временем, после усвоения и исчерпания всех возможностей “пути из варяг в греки” оказался определяющим путем российской истории. (…) Путь этот в конечном счете и обеспечил Россию всеми основными сырьевыми богатствами, которые и в настоящее время играют огромную и двусмысленную роль в определении ее места на международной арене». Действительно, разве могли, по представлениям норманистов, русские самостоятельно дойти до Урала и Сибири? Что ж, благодаря гг. Д.А. Мачинскому и B.C. Кулешову мы теперь точно знаем, что русские землепроходцы в эпоху Московской Руси лишь потому смогли двинуться на восток, что путь им во II в. проложили скандинавы, сформировавшие «еще до появления славян» «определяющий путь российской истории».
Если же от горячечного бреда норманистов обратиться к реальным фактам, то выяснится, что Роден, эта прибрежная часть Упланда, которую туземные норманисты с легкостью привязывают к корню рос, достаточно позднего происхождения и, следовательно, в принципе не могла иметь какой бы то ни было связи с именем Руси. «До эпохи викингов название Рослаген не могло существовать, — отмечалось в изданной еще в 1985 г. книге X. Ловмяньского, — поскольку означало округ, несущий определенные повинности в военное время и поэтому возникший только в условиях развитой государственной власти». Развитая же государственность в Швеции возникла позже, чем на Руси, и уже по этой причине данное название никак не может быть отнесено к эпохе призвания варягов. В шведских источниках название Руден впервые упоминается только в 1296 г. в Упландском областном законе, а в форме Roslagen (Rodzlagen) впервые появляется только в 1493 г. Как подчеркивает Л. Грот, в качестве общепринятого названия оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе эту область называли Руден. Эта же исследовательница установила, что «земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. (…) Тот факт, что эта область только к ХШ в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными… Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом».
Утверждение норманистов, что название Рослаген должно было «сложиться и утвердиться только в эпоху ранее VI в., до широкого распространения паруса» не выдерживает проверку не то что конкретными историческими фактами, а даже элементарным здравым смыслом. Само это слово, означающее «корабельный стан», является производным от слова rodsmasn «гребцы». Очевидно, что до широкого распространения паруса любой берег, откуда люди выходили в море, по этой логике был берегом гребцов, а не один только Рослаген. Помимо этого внимание норманистов неоднократно обращалось на то, что Рослаген — это название провинции, а не племени и, следовательно, не может привлекаться для объяснения происхождения названия варяжской руси.
Одним из наиболее сильных аргументов сторонников скандинавского происхождения русов являются Бертинские анналы. Под 839 г. они повествуют о том, как к франкскому императору Людовику прибыло посольство от византийского императора Феофила: «С ними (послами) он прислал еще неких (людей), утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос (Rhos) и что король их, именуемый хаканом, направил их к нему, как они уверяли, ради дружбы. В упомянутом послании он (Феофил), просил, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться, так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайно дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав (цель) их прибытия, император (Людовик) узнал, что они из народа свеев (так в последнем по времени переводе, в других переводах обычно говорится о свеонах, что соответствует тексту оригинала (Sueones. — М.С), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя (в других переводах «у себя». — М.С.) задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями или нет». Дальнейшая судьба этих послов неизвестна, однако именно на этом сообщении франкских анналов норманисты во многом и строят свою гипотезу.
Однако, если внимательно проанализировать текст этого сообщения, окажется, что оно далеко не так однозначно, как кажется на первый взгляд. Во-первых, норманисты почему-то совершенно не рассматривают возможность, что свеоны Вертинских анналов были авантюристами, просто выдавшими себя за русских послов, чтобы получить дары от византийского императора, не имеющими никакого отношения к народу «рос». Во-вторых, даже если предположить, что свеоны действительно были русскими послами, это свидетельствует скорее против, чем за скандинавское происхождение росов. Утверждение послов, «что они, то есть народ их, называются рос», напрямую перекликается с зафиксированной летописью формулой начала речей послов Олега и Игоря «Мы от рода русского» и указывают отнюдь не на племенную принадлежность конкретных послов, а лишь на то, что они являются представителями Русского государства. В высшей степени показательна и реакция франкского императора. Из «Жития св. Ансгария» известно, что в 829 г. к Людовику Благочестивому прибыло посольство свеонов, желавших принять христианство, и к ним были отправлены миссионеры. Теперь же, в 839 г., услышав, что новые шведы называются росами, он немедленно заподозрил в них лазутчиков и задержал до выяснения обстоятельств. Такая реакция Людовика более чем красноречиво показывает, что в качество росов шведы никому на Западе известны не были. Страдавшая от набегов викингов Западная Европа знала скандинавов очень хорошо, и первая же их попытка назваться другим именем сразу же вызвала серьезные подозрения. Следует сразу подчеркнуть, что ни один источник, ни собственно скандинавский, ни русский, ни какой-либо иностранный, больше никогда не говорит о том, чтобы скандинавы утверждали, что они принадлежат к племени русов.
Другая распространенная норманистская гипотеза происхождения имени Руси выводит его от финского названия шведов ruotsi, которое в свою очередь, по их утверждениям, происходит от древнескандинавского глагола «грести» (др.-исл. roa; запад-носкандинавский корень *rop/r/s). Когда же восточные славяне на севере вошли в контакт с финнами и скандинавами, то они заимствовали финское название викингов и впоследствии стали называть этим термином и свою страну, и самих себя. Итак, согласно утверждениям норманистов, имя Русь первоначально обозначало гребцов или мореходов. Именно это о происхождении слова Русь утверждал в своем словаре М. Фасмер: «Этот этноним возводится к др.-исл. Ropsmenn или Ropskarlar «гребцы, мореходы», которое сближается со шв. Roslagen — названием побережья Упланда…» {404} То, насколько обосновано сближение с названием нашей страны шведского Рослагена, мы рассмотрели выше. Посмотрим, какое имеет основание второе сближение с «гребцами». Суммируя все норманистские идеи по этому поводу, Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин пишут: «В этом культурно-историческом контексте в финской среде появляется специальное обозначение приходивших на финские территории скандинавов: фин. ruotsi, зет. roots, водск. rotsi, лив. ruot's, карел, rotsi, сохранившиеся в финских языках до настоящего времени со значением “Швеция” и производным фин. ruotsalainen, эст. rootslane — “швед”, “шведский”. (…) Наличие корня ruots- во всех западнофинских языках свидетельствует о появлении слова в период языковой общности, распад которой относят ныне к VI–VIII векам. Отсутствие же производных от него, узость семантики и изолированность указывают на то, что корень этот не является исконно финским.
Источником заимствования фин. ruotsi традиционно считается производное от древнескандинавского глагола “грести” (др.-исл. roa). Отнесение заимствования ruotsi ко времени ранних (до эпохи викингов) скандинаво-финских контактов не вызывает сомнений. Однако поиски однозначной исходной словоформы для ruotsi затруднительны из-за отсутствия письменных источников (лексикон современных заимствованию старшерунических надписей насчитывает менее 500 слов), да и вряд ли необходимы».
Понятно, что когда в гипотезе одни концы не сходятся с другими, вдаваться в тонкости действительно вряд ли необходимо. Однако это необходимо для тех, кто искренне хочет разобраться в истории возникновения имени своего народа и своей страны. Остановимся на уже процитированном утверждении норманистов подробнее. Во-первых, не все благополучно даже с их любимым ruotsi. Еще в XIX в. С.А. Гедеонов привел следующие факты: «При разборе предложений Шлецера о происхождении этих имен от названия Рослагеном приморской части Шеланда Паррот замечает: “Если бы в лексиконе Гупеля, из которого Шлецер приводит переводное имя шведов, он отыскал настоящее значение слова Roots, он конечно бы не вздумал опираться на его созвучие (с Рослагеном). Оно означает вообще хребет, ребро, а в особенности ствол на листе. Перенесение этого понятия на береговые утесы или скалы, коими преимущественно изобилует Швеция, делает понятным, почему финны называли Швецию Ruotsimaa, а эсты Rootsima, страною утесов, Scherenland.
(…) Окончательный свет на значение этнического эстонского Roots, финского Ruotsi проливает то имя, которым прозвали себя шведские лопари. Шведа они зовут не шведом и не родсом, a Taro, Tarolats (купец) или Laddelats (обитатель страны, Landbewohner); себя же отличают названиями Ruothi и Ruotteladz. Гейер (еще производивший финское имя шведов от Рослагена) полагает, что это имя перешло, неизвестно когда, и на лопарей; г. Куник приводит замечание Гейера, но без объяснений. Я оставляю за шведским историком высказанное им, с осторожною небрежностью, предположение; факт, о котором он свидетельствует по собственному дозволению, стоит особенного внимания. Горные лопари в Швеции называют себя Ruothi и Ruotteladz. Если принять, что они перенесли на себя генетическое, древнейшее имя шведов Rods, hrops или какое-либо другое, выйдет, что в то самое время (около половины IX века), когда славяне прозвались шведским именем Rodhs-русь, лопари прозвались тем же туземным именем шведов Rodhs-Ruotteladz; что, подобно славянам, они тогда же перестали звать шведов Россами; что, наконец, шведы, уступив свое родовое имя, с одной стороны, славянам, а с другой, лопарям, отказались от своего древнейшего туземного наименования. Пусть верит, кто хочет, в эту фантасмагорическую, да и сверх того, на отжившем рослагенском мифе основанную операцию». Кроме того, процитированные норманисты указали далеко не все значения данного корня в финских языках. В северо-карельских говорах ruotsalainen означает «лютеранин, финн», карельско-олонец. ruotsi — «Финляндия, финн, лютеранин», редко «швед», лютик.-карел, ruots — «финн, лютеранин», «Финляндия, Швеция»; норв.-саамск. ruossa, кольск.-саамск. ruossA, кильдинско-саамск. russ(A) — только «русский, Россия; русский язык». Это последнее значение присутствует и в восточнофинских языках: удмурт, dzutz «русский», коми-зырян, rot's, rut's «русский», а также в пермских языках: коми роч «русский», удм. зуч «русский». «Эти пермские названия русского возводятся еще к общепермскому roc-, которое объясняется заимствованием из прибалтийско-финского…» Однако это заимствованное общепермское слово, подчеркивает О.Н. Трубачев, обозначало не шведа, а русского. Поскольку прапермская общность распалась уже около VIII в., то и общепермское roc-, если оно действительно было заимствовано из западнофинского rotsi, и само финское ruotsi должны были существовать уже в VI–VII вв.
Как видим, данный термин в северных финно-угорских языках обладает целым рядом значений, и история его становления до сих пор окончательно не выяснена. Несмотря на это, норманисты берут только одно его значение и на основании этого строят свою теорию. Следует также отметить, что сами финны именуют Ruotsi Швецию, а отнюдь не Русь, которую они называют Venaja и никогда не смешивают между собой эти два понятия. Таким образом, финны называют две страны и два народа совершенно разными именами. Это в очередной раз показывает, что ни о каком переселении сколько-нибудь значительного количества скандинавов на Русь, давшего бы основания для переноса на нашу страну финского названия шведов, речи быть не может. Следует отметить, что в Финляндии зафиксирована топонимика собственно с корнем рус: озеро Ryssaa-sio, Rys-vand, порог Russ-forsen, отмель Ryzraen, берег в Ботническом заливе Rysstrand. Все это делает норманистскую гипотезу еще более сомнительной и с чисто лингвистической точки зрения.
Гипотеза норманистов вызывает возражения не только у лингвистов: «Археолог не может согласиться с такими построениями. Если Ruotsi/Rootsi является общезападнофинским заимствованием, то оно должно было проникнуть из древнегерманского не в вендельско-викингское время, а раньше — до распада западно-финской общности, то есть до VII–VIII вв., когда уже началось становление отдельных языков прибалтийских финнов. Тем не менее существенных проникновений скандинавов в западнофинский ареал в первой половине I тыс. н.э. археология не фиксирует, они надежно датируются только вендельско-викингским периодом. Следовательно, с исторических позиций данная гипотеза не находит подтверждения». Уже с самого начала вступая в противоречие как с лингвистическими, так и с археологическими данными, эта гипотеза норманистов вдобавок не может указать даже исходной формы в скандинавских языках. Выдающийся отечественный лингвист О.Н. Трубачев особо заострял внимание на этом показательном факте: «…скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы для финского Ruotsi не найдена». В свете этого и становится понятным, почему с точки зрения норманистов поиски однозначной исходной словоформы для ruotsi «вряд ли необходимы».
Отметим, что если Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин определяют это заимствование временем до эпохи викингов, то их предшественник, шведский норманист Р. Экблум, в 1915 г. датировал переход западноскандинавского корня rop(r)s- в финское ruotsi примерно 800 г. Подобный разброс во мнениях среди самих норманистов объясняется тем, что они попали в ловушку своих же собственных концепций. Как мы помним, столь любимые ими Вертинские анналы под 839 г. отмечают приход к франкскому императору послов-свеонов, «утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос», а их король именуется хаканом. Последнее обстоятельство показывает, что Русский каганат, послами которого они себя именовали, находился где-то на юге, в зоне контакта с Хазарским каганатом. Очевидно, именно подчеркивая независимость и равенство с хазарами, правитель этих росов и принял на себя императорский титул хакана.
Как следует из Вертинских анналов, послы выступали именно от имени народа, а отнюдь не от имени сословия гребцов. Следовательно, согласно норманистским представлениям, якобы существовавшее сословное самоназвание скандинавов к 839 г. уже явно перешло в этническое. Очевидно, что если финны только около 800 г. переняли у скандинавов слово ruotsi, которое затем должны были заимствовать у них славяне, то за сорок лет оно никак не могло превратиться в этническое самоназвание некой общности на юге Восточной Европы. Стремясь уйти от этой явной несообразности, Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин датируют проникновение данного корня в финский язык гораздо более давней эпохой, до начала походов викингов. Однако и здесь они наталкиваются на новые противоречия: археология не подтверждает столь ранних скандинаво-финских контактов, и тем более не подтверждает присутствие скандинавов на юге Восточной Европы. Как отмечала сама Е.А. Мельникова, не только в указанный Вертинскими анналами период, но и «на протяжении всего IX в. в Среднем Поднепровье почти не обнаруживается скандинавских древностей». Таким образом, уже при первом сопоставлении с археологическими данными и показаниями письменных источников гипотеза о руотси начинает рассыпаться как карточный домик. Основываясь в первую очередь на лингвистических данных, эта гипотеза, напомним, к тому же не может указать и «однозначной исходной словоформы» для ruotsi.
Избавив себя от необходимости доказывать исходный пункт своей гипотезы, норманисты затем делают следующее допущение — при контактах с другими народами скандинавы называли себя почему-то не шведами, норвежцами, датчанами или викингами, а исключительно гребцами: «…знакомство арабов с теми самыми отрядами, которые называли себя rops (menn) и которые западные финны называли ruotsi…» «В Вертинских анналах оно не только прямо почерпнуто от пришедших в Ингельгейм “росов”, но и, вероятно, отражает самоназвание этой группы свеонов. (…) Оно могло быть заимствовано прямо у пришельцев и отражать самоназвание дружин, которые в значительной части состояли из выходцев из Скандинавии и сохраняли то же название с основой rops, которое ранее усвоили финны в форме ruotsi». «Особенности проникновения скандинавов в финские земли — в результате походов на судах, участники которых, гребцы и воины, носили название производное от rops, — обусловили превращение профессионального самоназвания в экзоним (иноназвание) в финской среде».
Пикантность ситуации заключается в том, что и в Западную Европу скандинавы совершали походы на судах, оседали и достаточно тесно контактировали с местным населением в отдельных регионах, таких как Англия или Нормандия, но за все несколько столетий походов викингов на Запад мы не имеем ни единого примера того, чтобы они называли себя «гребцами» в качестве самоназвания целой группы. Не знают этого «профессионального самоназвания» скандинавские саги и рунические надписи. Таким образом, существование социальной прослойки гребцов в Скандинавии в эпоху викингов так и остается недоказанным. Назвать сколько-нибудь вразумительную причину того, почему шведы в финских землях вдруг стали называть сами себя не шведами, а «гребцами», норманисты за три столетия так и не смогли. Поскольку скандинавское rops ни при каких лингвистических условиях не могло перейти в «росов» Вертинских анналов, норманистам не остается ничего иного, как выводить его от финского ruotsi. Однако почему скандинавы, оставившие по непонятным причинам свое племенное самоназвание, затем поменяли и свое «профессиональное самоназвание» на его искаженный вариант, бытовавший в финской среде? И на этот вопрос у норманистов нет вразумительного ответа. При этом следует иметь в виду, что, как отметил О.Н. Трубачев, к заимствованию побуждает престиж дающей стороны, однако становившиеся жертвами набегов викингов финны явно не обладали таким престижем в глазах скандинавов. Поскольку все построения норманистов базируются на предположении, что скандинавы сами стали называть себя руотси, мы вправе ожидать наличие этого слова в шведском языке, однако оно там отсутствует.
Абсурдность норманистской этимологии показывает и собственно скандинавский памятник, а именно «Деяния данов». Поскольку Ruthenus является латинизированной формой «русский», то, следуя логике норманистов, мы придем к выводу, что в эпохальной Бравальской битве, в которой сошлись датчане и шведы, на их кораблях был только один-единственный гребец — Регнальд рутенский. Все остальные корабли перед решающей битвой полагались, очевидно, исключительно на волю ветра и волн. Поскольку как авторы саг, так и писавший на их основе Саксон Грамматик были скандинавы, то ни о каком языковом непонимании здесь речь идти не может. Отметим, что сама Бравальская битва произошла около 770 г., когда, по утверждениям норманистов, интересующее нас понятие использовалось скандинавами в качестве профессионального самоназвания. Как видим, норманистская этимология имени Русь находится в вопиющем противоречии с собственно скандинавскими памятниками.
Дальше — больше. «Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. (…) К VIII–IX вв. относятся и древнейшие западнофинно-славянские языковые связи… Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов. Переход финск. ruotsi > др.-русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап.-финск. uo/oo закономерно отражалось в др.-русск. у, что подтверждается рядом аналогий… Возможность перехода финск. -ts- > др.-русск. -с- имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования «ц» в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и происходило позже, то -с- в слове «русь» могло возникнуть как упрощение консонантной группы -ts- (ср.: vepsa > весь)».
Вновь мы видим одни сплошные натяжки и догадки, выдаваемые за непреложные факты. Если, по утверждению тех же норманистов, в районе Ладоги славяне и скандинавы появились примерно одновременно, в середине VIII в., то зачем понадобилось славянам перенимать у финнов название скандинавов, если они могли перенять название скандинавов, будь то свей или пресловутые «гребцы», от них самих? Зачем впоследствии они сами назвались этим искаженным финским термином? Мы видим, что в гипотезе норманистов уже целых два племени — скандинавы и славяне — должны отказаться от своего природного самоназвания и «прозываться» финским названием скандинавов — вещь, выходящая за пределы всяческого вероятия и здравого смысла. В качестве аналогий норманисты приводят образование названий современных англичан, французов, норманов в Нормандии, лангобардов и болгар, однако и эти сравнения явно натянутые. Во-первых, в этих случаях мы имеем покорение одного народа другим, в то время как современные норманисты вынуждены признать, что никакого скандинавского завоевания славян не было. Во-вторых, в истории действительно есть примеры того, как народы получали свои названия от завоевателей, однако нет ни одного примера того, чтобы и завоеватели, и побежденные начинали называться термином, которым бы завоеватели назывались у какого-нибудь третьего народа.
Как заметил один из критиков норманизма, вся эта гипотеза о руотси, по сути, равнозначна тому, как если бы англичане покорили Индию и «прозвались» бы при этом не своим именем, а тем, под которым они были известны у бирманцев. Против этой гипотезы говорит и название шведов в отечественных летописях. Их название свей, равно как и самоназвание швабов, восходит к и.-е. sue, s(e)uo — «свой». Однако, несмотря на эту этимологию, уже своей прозрачностью, подталкивающей к сближению, во всей древнерусской литературе мы не встречаем ни одного примера, когда бы о свеях говорилось как о своих, т.е. как о людях общего с русскими происхождения, ни даже намека на какое-то родство с этим народом. Факт достаточно странный, если предположить, что наш народ стал действительно называться русью от финского названия скандинавов, равно как и в свете летописного утверждения о варяжском происхождении новгородцев. Показательно, что и ни один скандинавский текст не называет русов скандинавами. Следует отметить, что реальным скандинавам, как побывавшим на Руси, так и не побывавшим, если судить по их сагам, ни разу даже в голову не пришло связывать название нашей страны с финским руотси или шведским Рослагеном.
Более того, несмотря на утверждения почти всех современных норманистов о том, что Ладога и ее окрестности как зона славяно-финноскандинавских контактов и была той самой Русью, откуда это название распространилось на все Древнерусское государство, скандинавская «Сага о Хальвдане Эйстейнссоне» вообще не считает Ладогу Русью, а относит данное название к какой-то заморской стране. Сама эта сага была написана не ранее середины XIV в. и посвящена вымышленной истории норвежского конунга Эйстейна, якобы захватившего Ладогу и ставшего ею править во времена Харальда Прекрасноволосого, умершего около 940 г.: «Конунг Эйстейн находится теперь в своем государстве… Так продолжалось до того дня, когда большой купеческий корабль, плывший с востока возле Балагардссиды, попал в сильную бурю. Тот корабль исчез, и ни одному человеку не удалось спастись, и думали люди, что сильная буря, должно быть, разбила судно. Позже осенью наступил день, когда ко двору конунга Эйстейна пришли два человека. (…) Они рассказали, что их обоих зовут Грим, родом они из Руссии и потеряли все свое богатство при кораблекрушении. Они просили конунга разрешить им остаться перезимовать».
Нечего и говорить, что в это время Ладога находилась под властью Рюрика, а затем и его преемников, и ни о каком ее захвате и последующем правлении там Эйстейна говорить не приходится — все это откровенная выдумка создателя этой саги. Однако интересно в ней другое: Ладогу автор саги не считает Русью. Путь туда лежит по морю на запад мимо Балагардссиды, которую исследователи отождествляют с юго-западным побережьем Финляндии между Хельсинки и Або. Утверждение незнакомцев, что «родом они из Руссии» и потерпели кораблекрушение на Балтике, не вызывает ни малейшего сомнения или подозрения у правящего в Ладоге скандинавского конунга. В сагах обычно конкретизируется место, куда направляется тот или иной персонаж, если оно находится в Скандинавии. Поскольку в данном случае этого нет, очевидно, что эта заморская Русь не является Скандинавией.
Тот факт, что автор саги, русский перевод которой был известен уже в XIX в., не сделал подобное отождествление, должно было бы навести отечественных норманистов на серьезные размышления. Однако вместо этого они предпочли истолковать не вписывающийся в их представления факт удобным для себя способом. Согласно их мнению, пришедший из латинской традиции термин Руссия использовался авторами саг наряду с традиционным Гардарики, и на каком-то этапе оба названия стали применяться к различным ареалам: Гардарики по отношению к северу Руси, а Руссия — по отношению к Южной Руси с центром в Киеве. Затем на каком-то этапе оба названия стали взаимозаменяемыми. Однако плывший с востока на запад мимо Финляндии корабль мог попасть в Южную Русь, только обогнув всю Европу и переплыв Черное море. Как ни плохо знали исландцы в XIV в. географию Восточной Европы, однако они вряд ли стали придумывать подобный невероятный маршрут. Очевидно, что Руссия данной саги не является Южной Русью, куда из Ладоги можно было спокойно попасть по пути «из варяг в греки», который должны были бы хорошо знать скандинавы, будь они на самом деле теми самыми варягами. В представлении создателя этой саги Руссия не тождественна Скандинавии и при этом находится где-то за морем на западе по отношению к Ладоге. Таким образом, данный скандинавский текст показывает, что представления о какой-то заморской по отношению к Восточной Европе Руси были известны не только древнерусскому летописцу, но и другим обитателям балтийского региона.
Хоть норманисты и утверждают, что переход финск. ruotsi → др.-русск. русь «фонетически убедительно обоснован», однако это убедительно только с их точки зрения. Несмотря на то, что вопрос о времени образования ц в древнерусском языке остается открытым, однако переход финск. ts в др.-русск. с крайне сомнителен и по другой причине. Как заявляют в рассматриваемой статье сами норманисты, древнейшие западнофинно-славянские языковые контакты относятся к VIII–IX вв. Очевидно, что самыми первыми название руотси должны были перенять от финнов ильменьские словене. Однако характернейшей чертой их диалекта было именно цоканье, возникновение которого норманист А.А. Шахматов датировал VII–VIII вв. Следовательно, даже в случае заимствования финского корня вместо слова русь у предков новгородцев должно было образоваться руць. Аналогия с весью также является натянутой: во-первых, ts это не то же самое, что ps, и, во-вторых, не указано время этого заимствования.
Понимая всю шаткость своих построений, норманисты выдвинули еще несколько аргументов, призванных доказать скандинавское происхождение имени Русь. «Для летописца XII в., — утверждают Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин, — его этническое содержание не вызывало сомнений: он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими народами: “сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане”». Авторы здесь в цитате из летописи благоразумно ставят точку, поскольку дальше в этом же предложении идет упоминание англов и готов. Окончательно рассеивает все сомнения другая цитата из ПВЛ, приведенная в восьмой главе, где русь упоминается в следующем перечне: варяги, шведы, норвежцы, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы и т.д. Как видим, данный перечень включает в себя далеко не только скандинавские народы. Очевидно, что летописец имел в виду не этническое, а географическое положение руси, жившей по соседству со скандинавами и англами. «Наконец, на неславянскую этническую принадлежность первоначальной “руси” указывает и то, что этническая группа “русь” не включена летописцем ни в один из перечней славянских “племен” (полян, древлян и др.), расселившихся по Восточно-Европейской равнине». Вновь мы видим натяжки: исследователями отечественного летописания уже давно было показано, что в ПВЛ сосуществуют две концепции происхождения руси — варяжская и полянская. Последние были славянами, да и в пользу славянской принадлежности варягов существуют многочисленные доказательства.
Против отождествления варяжской руси со скандинавами однозначно свидетельствуют и письменные источники. Средневековый датский историк Саксон Грамматик, описывая жизнь датского героя Хальдана, делает о нем одно чрезвычайно важное для нас замечание: «Но когда он услышал, что идет яростная война между Альвером, королем Швеции (Aluerum Suetie regem), и рутенами (Rutenosque), он немедленно направился на Русь (Rusciam), предлагая помощь местным жителям, и был принят всеми с величайшей честью». В средневековой латиноязычной литературе русских неоднократно называли рутенами, и, поскольку даже в одном этом предложении оба понятия используются как взаимозаменяемые термины, очевидно, что речь у датского летописца идет о древних русах. Дат у Саксона Грамматика нет, но, поскольку история Хальдана рассказывается в им в седьмой книге своей хроники, а в предыдущей, шестой, книге описывалась война с гуннами, война русов со шведами, в которой принял участие датский воин, явно имела место еще до возникновения Древнерусского государства. Как мы видим, шведы и русские-рутены фигурируют в данном тексте как два совершенно различных народа. Очевидно, что датский автор, хорошо зная своих шведских соседей, не стал бы указывать в качестве отдельного народа каких-то шведских «гребцов», решивших воевать с собственным королем. Как видим, против норманистской гипотезы о руотси совершенно однозначно свидетельствует сама скандинавская традиция.
Как мог убедиться читатель, ни из Рослагена, ни от руотси название нашей страны и нашего народа не выводится. Все попытки норманистов доказать один из главных постулатов своей гипотезы успехом не увенчались. Единственное, на что они способны — так это на протяжении трех веков с маниакальной настойчивостью повторять как магическое заклинание понравившуюся им идею, вопреки многочисленным противоречащим ей фактам. Следует отметить, что надуманность и абсурдность всей этой этимологии была очевидна с самого начала. Еще М.В. Ломоносов, давая отзыв на сочинение норманиста Миллера, написал, что в вопросе о происхождении имени Русь «показал он здесь пристрастие к своим неосновательным догадкам, полагая за основание оных такие вымыслы, которые чуть могут кому во сне привидеться» и охарактеризовал всю эту гипотезу о финском руотси нагромождением «нескладных вымыслов». Спустя столетия выдающийся польский языковед Я. Отрембский так охарактеризовал норманистскую этимологию слова Русь у Фасмера: «Эта концепция является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой».