О Господи, пусть конец моей жизни станет самой лучшей ее частью,

А лучшие мои дела – ее завершением,

А лучшим из моих дней – день моей встречи с Тобой.

О Господи, пусть смерть станет самым лучшим из тех собьипий, которые мы не выбираем для себя сами,

Но которых ждем;

А могила – лучшей обителью, в которой обоснуемся,

И лучше смерти пусть будет то, что следует за ней.

Молитва паломника

C тех пор, как мы оставили в Монако наши семьи, прошла неделя. Через два дня наши мужья и дети должны были вернуться в Саудовскую Аравию.

В эту ночь все десять дочерей моей матери собрались в доме Нуры. Мы были счастливы, что и Рима тоже была с нами. В это утро она была выписана из клиники и приехала погостить к Hype до тех пор, пока ее здоровье окончательно не поправится.

Случай, сведший нас вместе, был одновременно и горек, и сладостен. В этот день мы отмечали двадцатилетие со дня смерти нашей дорогой матери. Это стало нашей ежегодной традицией, о которой мы никогда не забывали, ибо даже по прошествии двадцати лет нам очень недоставало матери. Раньше память о ней мы отмечали воспоминаниями о любимых детских историях, рассказанных ею. Мы делились друг с другом мыслями о том, какое влияние она оказала на нашу жизнь. В этот вечер обычная приподнятость общего настроения от милых детских воспоминаний была омрачена трагедией, происшедшей в жизни Римы, и нам не хотелось веселиться.

– Двадцать лет! – размышляла Сара. – Неужели прошло уже столько лет с того дня, как мы в последний раз смотрели в лицо нашей матери?

Оказалось, что годы летят быстрее, чем нам хотелось бы.

Внезапно меня осенила мысль, что сейчас восемь из десяти дочерей были старше, чем наша матушка, когда умерла. Исключение составляли только Сара и я. Когда я сказала об этом вслух, раздались стоны, и на меня зашикали.

А Нура велела:

– Султана! Ничего не гсзори! Пожалуйста! У Нуры уже были внуки, и возраст нашей старшей сестры в последнее время стал запретной темой для разговора.

Рима попросила нас всех замолкнуть, она сказала, что у нее была в запасе одна короткая история о нашей маме, которой она с нами никогда не делилась, так как боялась, что я могу обидеться.

От удивления и любопытства у меня разгорелись глаза, и я дала слово, что ничего из того, что расскажет Рима, не вызовет у меня обиды и я не подниму шум.

– Ты должна обещать, Султана! И, пожалуйста, какие бы чувства ни испытала, постарайся сдержать слово!

Я рассмеялась и согласилась. Мое любопытство еще больше усилилось.

Однажды, когда мне было всего восемь лет, мать позвала к себе в спальню Риму и попросила дать ей торжественное обещание. Мысль о том, что она одна будет знать какой-то особый секрет, которым хотела поделиться мать, привела Риму в благоговейный трепет. Испытывая страшное волнение, она пообещала, что никто не будет знать об их разговоре.

Мама сказала ей, что сделала одно открытие, касавшееся Султаны, которое очень встревожило ее. Мать сказала Риме:

– Султана – воришка!

От удивления у меня вылезли на лоб глаза, а мои сестры разразились громким смехом.

Рима взмахом руки призвала нас к тишине, чтобы закончить историю.

Мать не раз заставала младшего ребенка в тот момент, когда та брала без спроса личные вещи других обитателей дома. Матушка сказала, что ловила меня, когда я таскала чужие игрушки, книжки, конфеты, печенье, а также вещи, которые не были мне нужны, как, например, коллекция пластинок Али. Мать сказала Риме, что перепробовала все средства и наказания, но ничто не возымело успеха, видимо, я была ребенком, которого невозможно пристыдить и заставить слушаться мать. Теперь для спасения моей души мать нуждалась в помощи Римы.

Мать заставила Риму поклясться, что та до конца своих дней будет молить Аллдха о том, чтобы он защитил, направил и простил Султану.

Рима посмотрела на меня и с тщательно скрываемым смехом в голосе сказала:

– Султана, я уже устала волноваться из-за твоего греховного поведения. Данное мной обещание оказалось тяжелой ношей, поскольку я не только произношу пять обязательных молитв в день, но также молюсь во многих других случаях. Я держу слово, данное мною нашей дорогой матушке, и никогда не смогу нарушить его, так что мне придется молиться за тебя до самого своего последнего вздоха. Но сейчас я благодарю Господа за то, что ты больше не воровка и мои молитвы были услышаны!

Комната наполнилась голосами восьми остальных сестер. Они, повизгивая и всхлипывая, заходились от хохота. Когда же наконец наступила тишина, было сделано интересное открытие. Оказывается, с такой просьбой матушка обратилась к каждой из сестер и от каждой из них получила согласие! Каждая из них была уверена в том, что является единственным ребенком в семье, кому доверена тайна о маленькой воровке! И на протяжении двадцати лет никто и словом не обмолвился о данном обещании. Когда нам открылась истинная ситуация, от нашего хохота сотрясались стены дворца Нуры.

Я испытала острое чувство облегчения. Наверняка меня хранили многочисленные небесные ангелы, потому что все мои благоверные сестры ежедневно возносили за меня молитвы.

Тогда в шутливой манере Тахани прямо в лоб спросила меня:

– Султана, нам бы хотелось знать, услышал ли Аллах наши молитвы. Со времен своей юности взяла ли ты что-нибудь, тебе не принадлежащее?

Я видела, что мои сестры ждут от меня отрицательного ответа, потому что и представить себе не могли, что до сих пор я являюсь мелким воришкой. Губы у меня задергались, и я не могла сдержать улыбки. Вспомнив о «чудесном белье» Али, спрятанном среди моих вещей, в комнате, которую занимала, я беспокойно задвигалась.

Удивленная моей заминкой, Нура окликнула меня:

– Султана!

– Подождите минуточку, – сказала я и побежала к себе, чтобы принести предметы туалета, которые стащила из дома Али.

Сестры мои не могли поверить своим глазам, когда я вернулась в комнату в трусах Али и с инструкцией в руках. Когда я зачитывала инструкцию, положив в специальный «стратегический» карман два банана, Нура попыталась твердо выразить свое неодобрение, но истерический смех сестер заглушил ее слова; трем пришлось выскочить из комнаты, а еще одна призналась, что даже обмочила трусики.

Своего веселья мы не могли сдержать и тогда, когда во дворец опрометью прибежали слуги, услышав из дальних уголков сада такой дикий шум.

Как только воцарилась тишина, зазвонил телефон, и паши мысли приняли более серьезное направление. Звонила Нашва, она попросила пригласить к телефону свою мать, Сару. Оказывается, она звонила из Монако, чтобы пожаловаться матери на свою кузину Амани. В Монако кузина ни на шаг не отставала от нее, называя себя единоличной представительницей «комитета морали и борьбы с социальным разложением».

Нашва кипела от негодования, поскольку Амани зашла слишком далеко. Она забрала у кузины косметику, лак для ногтей и солнцезащитные очки, утверждая, что пользование такими вещами делает Нашву нарушителем исламской морали!

Нашва сказала матери, что если на Амани не найдется управы, то она подговорит своих французских подружек, чтобы они вечером проследили за ней и где-нибудь в общественном месте, где полно туристов, сорвали с нее всю одежду, оставив в одном нижнем белье. Может быть, тогда пуританский ум Амани найдет для себя жругое занятие, более важное, чем нравственность Нашвы.

Вечерняя беседа с темы трусов Али перешла на другую. И все мы не могли не видеть иронии судьбы в том, что дочь Султаны была охвачена религиозной горячкой, в то время как дочь Сары счастливо проводила время на дискотеках.

Я вышла из комнаты, чтобы позвонить Кариму и рассказать ему о конфликте между нашим ребенком и ее двоюродной сестрой. Муж уведомил меня, что уже предпринял меры, решив никуда не отпускать от себя Амани до тех пор, пока они не вернутся в Эр-Рияд, поскольку в этот день наша дочь повздорила с менеджером отеля в Монте-Карло, требуя, чтобы тот обеспечил отдельными лифтами мужчин и женщин, так как, указала она, не связанные родственными узами представители разного пола не могут находиться вместе в столь ограниченном пространстве.

Я не поверила своим ушам, и от удивления у меня округлились глаза. Я немедленно согласилась с Каримом, когда он сказал, что по возвращении в королевство Амани нужно будет показать психиатру. Успешное выздоровление Махи после психического расстройства сделало Карима ярым поклонником психиатрии.

На минуту я испытала чувство радости, вспомнив, что наше старшее дитя вернулось в семью ответственным человеком. Теперь все мысли девочки были направлены на образование и будущую нормальную жизнь.

Когда я вернулась, в самом разгаре был горячий спор об опасности воинствующего фундаментализма, который бросил вызов лидирующему положению нашей семьи в Саудовской Аравии. Мои мысли снова вернулись к Амани и ее чрезмерному увлечению верой. Сестры отметили, что их мужья сильно обеспокоены все увеличивающимся разрывом между монархией и древним идеологическим движением, набиравшим сегодня силу. Как известно, лидерами исламских фундаменталистов являются молодые, образованные люди. Эта группа добивается бескомпромиссного возврата к Корану, что вступает в противоречие с курсом нашего режима, направленного на модернизацию и вестернизацию королевства.

Я почти ничего не говорила, хотя в свое время достаточно подробно изучала движения, поскольку мой собственный ребенок был представителем экстремистской группировки, находившейся в оппозиции к монархии. Эта тема касалась меня лично, и я деловито занялась подушками, чтобы подложить их под голову Риме.

Я задавалась вопросом, какие волнения мне еще предстоит пережить на земле, которую я называю своей отчизной? Неужели мой собственный ребенок войдет в оппозицию, которая свергнет законное правительство Саудовской Аравии?

Когда тема мусульманских экстремистов исчерпала себя, Рима сказала, что хотела бы поделиться с нами еще одной новостью.

Я надеялась, что в этот раз не будет обнародован очередной мой грех, и постаралась сохранить бесстрастное лицо.

Безразличным тоном Рима сообщила нам, что Салим собирается взять вторую жену.

Моя мать испытала унижение потому, что отец, кроме нее, имел еще трех жен, Рима была первой из сестер, кому предстояло пройти через эту муку.

У меня сжалось сердце, и глаза наполнились слезами. Но Рима просила нас не расстраиваться, потому что она счастливо проживет жизнь забытой жены. Ничто не могло поколебать ее решимости жить спокойно до тех пор, пока она не разлучена с детьми. Изменившимся голосом она сказала, что счастлива, хотя глаза ее говорили о противоположном.

Я знала, что моя сестра любит Салима искренней и преданной любовью. В земной жизни Рима не получила награды за то, что была преданной женой и любящей матерью.

Ради сестры остальные сделали вид, что поверили Риме, и поздравили ее с этой маленькой победой.

Нура объявила, что Нада еще раз стала женой Али. Наш брат подписал документ, дающий Наде право на обладание своим богатством, а также устроил ей поездку в Париж для покупки бриллиантов и рубинов, достойных самой королевы.

Когда Тахани поинтересовалась, как же ему удалось преодолеть религиозный указ о запрете повторного брака с Надой, я с удивлением узнала, что Али нанял кузена из рода Саудов для фиктивной женитьбы на Наде. После бракосочетания состоялся развод. Тогда Али и Нада снова вступили в брак.

Мне на память пришло учение ислама относительно подобных дел, и я сказала сестрам, что поступок Али был противоправным. Сам пророк сказал, что Аллах проклянет мужчин, участвующих в таких сделках, потому что они не что иное, как обман самого Аллаха, что считается великим грехом.

– Но кто может вмешаться? – спросила Сара.

Нура согласилась с ней, что никто.

– Но Аллаху все известно, – добавила она, и все мы испытали великую жалость к Али, потому что он взял па душу еще один большой грех.

Beчep подходил к концу, когда снова зазвонил телефон. Вошла одна из служанок Нуры и объявила, что к телефону приглашали Тахани.

Те из нас, кто оставил своих любимых в Монако, решили, что, должно быть, произошел еще один конфликт, и мы попросили Тахани избавить нас от дальнейших подробностей о проказах наших детей.

Но когда мы услышали ее крик, то все бросились к ней. Она положила трубку на место, но мы еще долго не могли успокоить сестру. Мы очень боялись, что с кем-то из членов нашей семьи приключилось несчастье.

Охваченная горем Тахани наконец произнесла:

– Умерла Самира.

Никто из нас не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хоть слово.

Могло ли это быть правдой?

Я принялась загибать пальцы, пытаясь сосчитать, сколько же лет бедная девочка провела в заточении в женской комнате, этой обитой подушками клетке в доме ее жестокосердного дяди.

– Как долго? – спросила Сара, увидев мою борьбу с памятью,

– Почти пятнадцать лет, – ответила я.

– Я совершила страшный грех, – призналась Тахани. – Много лет я просила Аллаха прибрать ее дядюшку!

Мы слышали, что дядя Самиры был морщинистым и тщедушным человеком, и это позволяло нам надеяться на то, что после его смерти Самира снова вернется к нам.

Я саркастически заметила:

– Следовало знать, что такие, как он, быстро не умирают.

На протяжении многих лет мы пытались добиться освобождения Самиры, считая, что ее грех несоизмерим с пожизненным наказанием, но ее дядя оставался непримиримым, считая, что только одному ему известна воля Аллаха, и свой суровый приговор не отменил.

Самира была умной, красивой девушкой с добрым характером. Но все, чем она обладала, жестокая судьба отобрала у нее. В результате невероятной жестокости ее дяди Самира умерла в полном одиночестве, запертая в темной комнате, лишенная контактов с людьми в течение пятнадцати долгих лет.

Тахани сотрясали рыдания, всхлипывания делали слова неразборчивыми. Прошло много времени, прежде чем нам удалось узнать, что в этот же день Самира была похоронена. Тетушка ее поведала, что, несмотря на крайнее истощение, когда ее обернули в белые полотняные покрывала, в которых ей предстояло предстать перед Господом, Самира по-прежнему была хороша, собой.

Как можно было вынести боль ее жестокой смерти?

Задыхаясь от рыданий, я попыталась припомнить стихи из Кахлила Джибрана, связанные со смертью. Сначала я проговорила их шепотом, но после того, как точно все вспомнила, возвысила голос, чтобы меня услышали.

«Только когда выпьешь из реки молчания, запоешь по-настоящему. И, когда достигнешь горной вершины, начнешь свой подъем. И, когда земля позовет твою плоть, пойдешь ты в пляс».

Мы с сестрами взялись за руки и почувствовали себя единой цепью, сильной сильными звеньями и слабой слабыми.

Никогда раньше не испытывали мы такого мощного духа сестринства, который связывал нас не только общностью крови. Никогда больше не будем мы сидеть и удивляться жестокости мужчин и оскорбительной несправедливости гибели невинной женщины, вызванной мужским злодейством. Я сказала:

– Пусть мир узнает о том, что женщины Саудовской Аравии набирают силу в осознании своей правоты.

Сестры, все до единой, внимательно посмотрели на меня, и я знала, что впервые в жизни каждая из них поняла, почему я делаю то, что делаю.

В этот момент я пообещала себе, что нравствеиные устои нашего мира будут изменены, и справедливость рано или поздно восторжествует.

Великое движение за человеческие права для женщин Саудовской Аравии только началось, и его не смогут побороть мужчины, преисполненные собственным невежеством.

Мужчины в моей стране пожалеют о том, что я живу на свете, ибо ничто и никогда не заставит меня молчать по поводу той несправедливости, которую они позволяют себе по отношению к женщинам Саудовской Аравии.