Когда на свет появилось мое бесценное дитя, я на время позабыла о всех трудностях и проблемах, связанных с его отцом. Я даже представить себе не могла, что можно так любить своего ребенка. Я впервые была счастлива с момента своего несчастного замужества. Я обнимала своего сына Дюрана и заглядывала в его нежное личико и очаровательные глазки. Этот младенец освободил меня от всех страданий, и я была переполнена радостью.

Я даже готова была уступать своему мужу, лишь бы он снова не впал в ярость и не напугал нашего маленького сына. И вначале все шло хорошо. Каис был счастлив, что у него родился сын, хотя и не был склонен проводить с ним много времени. Его пренебрежение своими отцовскими обязанностями очень устраивало нас с папой, так как в отсутствие Каиса мы могли в полной мере наслаждаться обществом маленького Дюрана.

И, глядя на папино счастливое лицо, когда он обнимал своего внука, я понимала, что все мои мучения были не напрасны. Я давно уже не видела папу таким счастливым. Брак с Каисом стал для меня катастрофой, но меня утешало то, что хоть папа от этого выиграл. Глядя на крошечное личико Дюрана, сияющее незамутненной радостью, я впервые поняла афганских женщин, готовых сносить жестокость своих мужей. Ничто в этом мире не могло сравниться с ребенком.

Папа стал совсем другим человеком. Он с восторгом бегал по магазинам, покупая все, в чем мог нуждаться мой сын, начиная от последней модели коляски и заканчивая символической серебряной ложечкой. Наблюдая за тем, как папа балует моего сына, я неизменно ощущала печаль, что мама была лишена этого. Какое счастье она смогла бы испытать, став бабушкой!

Но меня с Каисом по-прежнему разделяла бездна, ибо я не могла любить изувера, который был моим мужем и отцом моего ребенка. Я утешала себя лишь мыслью о том, что научусь смиряться с ним по крайней мере до тех пор, пока наш ребенок не вырастет. Однако вскоре Каис начал жаловаться, что плач ребенка мешает ему спать, и приказал мне с Дюраном переехать к папе. Мой бесчувственный муж даже не догадывался, как будут рады папа, я и Дюран.

Но мне следовало бы догадаться, что это перемирие не сможет продлиться долго, так как Каис был из тех, кто постоянно вступал в конфронтацию. Неприятности начались заново, когда я стала водить Дюрана в общественный бассейн. Стараясь не возбуждать неуправляемую ревность Каиса, которая приводила к ожесточенным спорам, всякий раз уходя из дома, я оставляла записки с подробным описанием того, чем собираюсь заняться.

Не прошло и часа, как у бассейна появился Каис. Холодок пробежал по моей спине, когда я поняла, что муж в ярости.

— Мариам! Домой! Сию минуту! — низким угрожающим тоном произнес он.

Бедняжка Дюран захныкал в предвкушении бури. Он уже знал, на какие взрывы способен его отец. Несколько пловцов, заметив свирепое выражение лица Каиса, предусмотрительно вылезли из бассейна и отошли подальше. Стараясь избежать публичного скандала, я бросилась собирать наши вещи.

Каис двинулся прочь, и я, похватав мокрые полотенца и взяв на руки Дюрана, поспешила за ним. Стыд застилал мне глаза при мысли о том, что я выгляжу послушной женой, каковой, в сущности, и являлась. Когда Каис захлопнул за нами дверь, я бросилась укладывать Дюрана в его постельку. «Что могло так вывести его из себя?» — судорожно думала я. Я ничего не сделала, чтобы вызвать его гнев. И все же я понимала, что ссоры не миновать.

Каис, тяжело дыша, двинулся за мной. И я решила, что он в очередной раз собирается изнасиловать меня, что происходило регулярно. Он схватил меня за руку и грубо втолкнул на кухню. Неужто он изобрел какое-то новое сексуальное извращение? Он выдвинул ящик кухонного стола и достал из него наш самый большой нож.

Я окаменела. Вид ножей всегда приводил меня в ужас.

Одной рукой Каис схватил меня за горло, а другой принялся кромсать мой купальный костюм. Задыхаясь, я наблюдала за тем, как ошметки моего костюма падают на пол. А когда я оказалась совершенно голой, он приставил острие ножа к моему горлу. Я понимала, что, стоит мне пошевелиться, и я сама напорюсь на лезвие, даже если Каис не попытается меня зарезать. Он склонился к моему лицу и угрожающе произнес:

— В следующий раз, когда моя жена станет щеголять в купальном костюме перед другими мужчинами, я ее убью.

Я вздрогнула от боли, когда он резанул по моему горлу острым лезвием. Кровь хлынула из раны. А глаза Каиса возбужденно расширились при виде крови.

Он действительно хочет меня убить, решила я, лихорадочно прикидывая, что можно сделать, чтобы спасти собственную жизнь и жизнь Дюрана.

В этот момент он закричал в своей колыбельке. Он хотел есть.

Каис ударил меня по лицу и лягнул.

— Иди займись своим сыном! — рявкнул он.

На этот раз меня спас Дюран.

Зажимая рукой рану на горле, я бросилась к нему. При виде меня Дюран загулил и начал улыбаться. Я схватила его на руки и побежала в ванную. Там я обмотала горло полотенцем, потом вынесла Дюрана на кухню, покормила его и принялась укачивать, пока он не заснул.

Затем я вернулась в ванную и рассмотрела свою рану в зеркале. Шея распухла оттого, что ее сжимал Каис. Однако рана была неглубокой и уже перестала кровоточить. Я с облегчением выдохнула, потому что, если бы мне потребовалось накладывать швы, Каис не отпустил бы меня в больницу.

Когда я на цыпочках попыталась пробраться в комнату Дюрана, из-за двери выскочил Каис — он дал мне еще несколько пощечин, швырнул в нашу супружескую постель и грубо овладел мной.

На следующее утро Каис проснулся в том же отвратительном настроении. Встав на колени на кровати, он снова дал мне несколько пощечин, после чего опять меня изнасиловал. Лишь насилие доставляло ему сексуальное удовольствие. Я попыталась оттолкнуть его, но, когда он начал меня душить, мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я должна была жить ради своего сына. Я знала, что, если Каис убьет меня, мой сын останется беззащитным.

Наконец Каис оставил меня в покое и отправился в ванную собираться на работу. И лишь после того, как он ушел, я разрыдалась. Однако быстро взяла себя в руки и ради сына постаралась забыть о своем невыносимом существовании.

Позднее я столкнулась с одним из наших соседей, который с изумлением уставился на огромный синяк на моем лбу и кровоподтеки. Ему уже неоднократно доводилось видеть травмы, которые наносил мне Каис.

— Что с вами случилось? — осведомился он.

— Я упала, — тихим голосом ответила я, отводя глаза в сторону.

— Опять? Значит, вы очень неуклюжая для своего юного возраста, — заметил он.

— Наверное, — отворачиваясь, смущенно ответила я.

— Это неправильно. Ты должна уйти от него, — очень серьезно произнес он.

Я залилась краской и поспешила прочь, стыдясь своей беспомощности. Слезы струились по моему лицу. Это заставило меня вспомнить давнюю историю, и передо мной возникло давно позабытое женское лицо.

Когда мне было шестнадцать лет, к нам однажды прибежала Джамиля, милая женщина, жившая по соседству. Я была в гостиной, когда она ворвалась к нам без стука. Я решила, что за ней гонится свора бешеных собак. Я схватила ее за руки и усадила в кресло.

— Что случилось? — спросила я и кликнула няню Муму, чтобы та принесла ей стакан воды. — Скорей-скорей! — подгоняла я Муму.

Наконец Мума явилась со стаканом сока в одной руке и мокрым полотенцем в другой.

— Держи, держи, — нежно промолвила она.

— Что случилось? — снова повторила я, хотя уже заметила следы побоев на теле нашей соседки.

Я слышала, как родители шепотом обсуждали ее жалкое положение, но никогда еще ее травмы не выглядели так ужасно. Джамиля всегда страдала молча, объясняя свои ссадины и кровоподтеки то тем, что споткнулась об одного из своих детей, то тем, что неуклюже врезалась в дверной косяк. Однако, несмотря на ее объяснения, все знали, что ее бьет муж.

В тот раз Джамиля впервые попыталась укрыться в нашем доме.

— Он хочет убить меня, — простонала она. — Можно я останусь у вас на ночь?

— Конечно-конечно! — воскликнула я, гадая, что возможно сделать, чтобы засадить ее изувера мужа в тюрьму. В то время я наивно полагала, что женщины просто должны обращаться к правосудию.

В это время Надия уже училась в Индии, и у меня была собственная спальня.

— Ты будешь спать в моей комнате, Джамиля, — заявила я. — И твой муж не осмелится туда войти.

Она, продолжая плакать, кивнула с облегчением. Я вгляделась в ее лицо. В день свадьбы Джамиля была красавицей, но годы семейной жизни страшно ее состарили. Ее лицо все больше грубело с каждым новым годом. Теперь оно и вовсе распухло, а нежная кожа была покрыта кровоподтеками. Бедняжку жестоко исполосовали.

— Чем он тебя бил, Джамиля?

— Это я во всем виновата, — всхлипнула она. — Я убежала из кухни, когда заплакал ребенок, и его обед подгорел. Он был голоден, а есть было нечего. Это я во всем виновата, — повторила она.

— Перестань, Джамиля. Ты ни в чем не виновата. Твой ребенок болеет уже две недели. Естественно, что ты должна была им заняться.

— Нет… нет… я виновата. Я заслужила эти побои.

Я глубоко вздохнула. Как я ненавидела афганок за то, что они оправдывали своих мужей. Если женщину били, она сама была в этом виновата. Если ее убивали, значит, она была проституткой и сама заслужила такую участь. Мужчины были чисты, во всем были виноваты только женщины.

Всю ночь Джамиля плакала, а я не могла заснуть. Я помню, что злилась на ее покорность, на ее неспособность постоять за себя! До утра мы так и не заснули, и бедная Джамиля проплакала всю ночь.

На следующее утро она пила чай в гостиной, когда в дверь начал ломиться ее муж. Няня Мума открыла ему.

Он сразу же направился к своей жене, не испытывая никаких укоров совести при виде ее жалостного вида.

— Ладно, иди домой, Джамиля. Вечеринка закончилась.

Я пришла в ярость при виде того, что это чудовище даже не раскаивается в содеянном.

Меня обуял такой гнев, что я даже запыхтела, и это заставило мужа Джамили обратить на меня внимание.

— А ты почему не в школе?

— Потому что я собираюсь отвезти твою жену к врачу. У нее страшные боли от твоих побоев.

— Она никуда не поедет, — осклабился он.

Но тут, поскольку в комнате находились другие женщины, Джамиля осмелилась возразить ему.

— Мариам отвезет меня в женский центр, и я расскажу о всех твоих побоях, — выпалила она с неожиданной дерзостью.

Муж Джамили сделал несколько шагов по направлению к жене и ударил ее с такой силой, что голова у нее откинулась назад, а чашка с чаем выпала из рук.

— Правда? Вряд ли ты сможешь что-нибудь сообщить, если умрешь. А теперь заткнись, возвращайся домой и займись своими детьми.

С этими словами он развернулся и вышел вон.

Джамиля снова заплакала.

— Джамиля, поехали, — обняв ее за плечи, сказала я. — Его надо наказать.

— Нет. Нет. Я не могу. Он убьет меня. И что тогда будет с моими детьми? — и с этими словами она вырвалась из моих объятий и двинулась к двери.

Мы еще долго поддерживали близкие отношения, но больше она никогда не обращалась к нам за помощью, хотя побои мужа становились все более жестокими.

Мне всегда казалось, что мне уготовано иное и я никогда не повторю судьбу Джамили. Находясь под защитой нежного отца, который никогда не поднимал руку на свою жену и дочерей, я не сомневалась, что мне не грозят подобные проявления агрессии. Однако теперь я была столь же беспомощна, как те женщины, к которым привыкла испытывать жалость. Теперь я стала объектом жалости.

Я чувствовала, что жестокость Каиса росла с каждым днем и ради своего сына я должна уйти от него. Сравнивая себя с Джамилей, Аминой и другими афганскими женщинами, я напоминала себе, что нахожусь в Америке, а потому мое положение в корне отличается. Я могла избавиться от своего мужа-насильника, потому что в этой стране женщины обладали правами.

И я начала действовать. Прежде всего обратилась к папе.

— Папа, я понимаю, что для тебя неприемлемо слово «развод». Я знаю, что это слово — табу для пуштунских женщин. Но я по глупости вышла замуж за Каиса лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие. Я вышла за него лишь для того, чтобы у тебя была хотя бы одна дочь, состоящая в браке с пуштуном.

Папа с изумлением вскинул на меня глаза, и я задумалась, как это незнакомец видит раны на моем теле, а папа, общающийся со мной каждый день, нет.

И тогда слезы хлынули из моих глаз.

— Я не должна была выходить за него замуж. Тебя предупреждали, что Каис — жестокий человек. И это правда, папа: мой муж регулярно избивает меня. Он причиняет мне боль. Меня пугают его неуправляемые вспышки ярости. И дело кончится тем, что он убьет меня. Ты этого хочешь, папа?

Папа ничего не ответил, однако встал, закрыл дверь и обнял меня. И мои горькие слезы вдруг сменились радостью: папа таким образом давал мне понять, что я могу вернуться жить к нему. И хотя пуштунский закон запрещал женщинам разводиться, он готов был смириться с тем, что я уйду от своего мужа.

А потом папа сказал:

— Прости меня, пожалуйста, за то, что произошло. Это моя вина. Это я выбрал тебе в мужья такое чудовище.

Я еще громче разрыдалась в папиных объятиях, прощая его за все. Впервые он взял на себя ответственность за мои страдания.

Через три дня Каис ворвался в папину квартиру, умоляя, чтобы ему предоставили еще один шанс.

— Да, Аджаб, признаю, я причинял боль твоей дочери. Я так люблю Мариам, что схожу с ума от ревности. Клянусь, больше это никогда не повторится.

Папа наградил его пронизывающим взглядом.

Я наблюдала за Каисом и думала, как столь низкий человек может выглядеть настолько обаятельным. Мой жестокий муж начал проливать крокодиловы слезы. Схватив папину руку, он принялся покрывать ее поцелуями.

— Прошу тебя, прости меня.

В этот самый момент проснулся спавший Дюран и, узнав своего отца, загулил от радости.

Папа посмотрел на Дюрана, а затем кинул на меня негодующий взгляд. Его чувства были ясно написаны на его лице: «Твоему сыну нужен отец».

«Мариам, твой муж придерживается политики „разделяй и властвуй“, — услышала я голос матери. — Уходи от него, дочь моя. Уходи».

Я с мольбой посмотрела на отца, пытаясь передать ему это безмолвное послание. «Папа, он не изменится и снова будет поступать точно так же».

Папа отвернулся с беспомощным видом.

— Прошу тебя, Мариам, — кинулся Каис мне в ноги. — Умоляю. Обещаю, что отныне буду относиться к тебе с любовью и уважением.

Я беспомощно наблюдала за тем, как два пуштуна — мой муж и мой отец, — объединившись, набросились на меня.

Я ощущала родство со всеми пуштунскими женщинами, жившими до меня. У нас не было прав и не было власти. Мы были слишком слабы, чтобы защитить себя. Бабушка Майана всегда говорила мне, что женщина должна быть послушной, преданной и самоотверженной, чтобы соответствовать пуштунским традициям. Я никогда с ней не соглашалась, но, несмотря на все свое детское бунтарство, теперь, когда выросла, я оказалась такой же слабой.

Как я и предполагала, папа откашлялся и произнес:

— Возвращайся в свой дом, Мариам. И попробуй начать все сначала, дочка. Ради сына.

Зная, что никто не встанет на мою защиту, я почувствовала, что силы вновь меня покидают. Почему так происходило, я не знала. Мое афганское воспитание лишило меня чувства собственного достоинства.

Я глубоко вздохнула и начала собирать вещи Дюрана. Каис взял нашего сына на руки, и я молча последовала за ним.

Когда Надия приехала к нам на каникулы в следующий раз, я уже вернулась к работе. Боясь оставлять своего сына с отцом, я предпочитала отводить его к папе, так что моя сестра могла позабавиться, глядя на его смешные выходки. Как-то вечером я зашла домой, чтобы приготовить Каису обед, перед тем как идти на работу. Я возилась на кухне у плиты, когда он подошел, остановился за мной и изо всех сил ущипнул меня за ягодицы. Я вскрикнула и обернулась.

— Больно, Каис! Зачем ты это сделал?

— Затем, Мариам, — угрожающе прошептал он, — что на тебе облегающие брючки и твоя задница выглядит очень соблазнительно.

— Спасибо, — приняв это за комплимент, хотя и несколько странный, ответила я.

Но прежде чем я успела пошевелиться, он схватил нож и распорол мои брюки.

У меня перехватило дыхание, и я попыталась увернуться.

Но он размахнулся и ударил меня кулаком в живот.

Я упала на пол.

— Вот мой закон, Мариам, — пиная меня ногами, закричал он, — моя жена не будет вертеть задницей перед другими мужчинами! Бог знает, сколько из них мечтает о том, чтобы трахнуть тебя!

Я вскочила на ноги и бросилась в ванную — единственное помещение, в котором была задвижка. Я поспешно захлопнула дверь и заперлась.

Еле переводя дыхание, я принялась рассматривать свое лицо в зеркале. Я не помнила, чтобы Каис ударял меня по лицу, но губы у меня уже распухали. Затем я заметила глубокую рану на пояснице, там, где Каис ножом разрезал мои брюки.

Я сидела в ванной, пока из комнаты не послышались звуки телевизора, который включил Каис, тогда я осторожно выскользнула и бросилась звонить своему начальнику в ресторан.

— Простите, — прошептала я в телефонную трубку, — я заболела и не смогу сегодня выйти на работу.

— Мариам, если у тебя травмы на лице, можешь не выходить, — тяжело выдохнул он. — Но если Каис отпинал тебя только по ногам и кровоподтеки не видны, то ты мне будешь очень нужна сегодня. У меня не хватает рабочих рук.

Я едва сдержалась, чтобы не закричать. Оказывается, все всё знали и происходящее со мной ни для кого не было тайной. Я была несчастным существом, не способным защитить себя от собственного мужа. Никогда еще я так не ощущала свою никчемность. И слезы хлынули у меня из глаз.

— Дитя мое, уходи от него, — зашептал мой начальник в трубку. — Уходи, пока он тебя не убил.

Весь вечер я делала вид, что ничего не произошло, а на следующий день, отведя Дюрана к папе и оказавшись в безопасности, позвонила Каису.

— Каис, больше так не может продолжаться. Я хочу развестись. Я буду хорошо заботиться о твоем сыне. И ты сможешь встречаться с ним когда захочешь.

— Мариам! — завизжал он. — Немедленно возвращайся домой! Ты принадлежишь мне!

— Послушай меня, Каис. Ищи себе другую жену. Найди такую, которая не станет жаловаться на твои побои. Женись на послушной женщине, такой же, какой была твоя мать. Я тебя больше слушаться не буду. И не стану покорно сносить твое насилие.

— Тебе удастся уйти от меня, Мариам, только если ты умрешь, — пригрозил он. — И ты сможешь от меня отделаться только тогда, когда мы тебя закопаем.

Холодок пробежал у меня по спине, но я не уступила.

— В понедельник я свяжусь с адвокатом и подам на развод. — Я повесила трубку, ощущая себя гораздо более уверенно, несмотря на весь свой страх. Я наконец приняла решение и была готова исправить свою жизнь.

Каис перезвонил моему отцу и, впервые сбросив свою фальшивую личину, рявкнул:

— Попрощайся со своей дочерью, Аджаб! Дни ее сочтены!

И папа наконец понял, как он ошибался насчет Каиса. Тот был фальшивкой. Его зять обманывал его с первого дня.

Папа поставил в известность полицию, но ему объяснили, что он находится в Америке, где личные угрозы не являются преступлением, если только вслед за ними не следуют насильственные действия. Впервые я пожалела о том, что мы находимся не в Афганистане, где за угрозу физической расправы следовала племенная месть.

На следующий вечер у папы снова зазвонил телефон. Звонил близкий друг Каиса.

— Он убьет меня, если узнает, что я звонил тебе, Аджаб, — сказал он. — Но он что-то замышляет. Забирай дочь и внука и бегите.

— В Соединенных Штатах Америки существует закон, — возразил папа. — Что может сделать этот негодяй? Его постигнет кара.

— Пожалуйста, уезжай, Аджаб. Каис договорился с наемным убийцей. Это не шутки.

— С кем? — ошарашенно переспросил папа.

— Не заставляй меня повторять. Говорю тебе, твой зять нанял человека, чтобы тот убил твою дочь! Забирай Мариам с ребенком и бегите из города. И никому не говори, куда вы направляетесь. Предупреждая тебя, я рискую собственной жизнью!

Когда папа передал мне этот разговор, у меня началась истерика.

— Убийца?!

Но папа продолжал придерживаться мнения, что все это пустые угрозы, направленные на то, чтобы я вернулась к Каису. И только я знала, что это не так. Я слишком хорошо знала Каиса. Он был жестоким убийцей и уже неоднократно пытался убить меня до этого. Все зашло слишком далеко. Мы с ним находились в патовой ситуации. Я знала, что никогда к нему не вернусь. А он не намерен был меня отпускать.

И тут из Парижа нам позвонил Фарид. Папа сообщил ему последние новости. И Фарид, внимательно выслушав все, сказал:

— Приятель Каиса говорит правду, дядя. Подумай как следует. Зачем ему предупреждать тебя? Совершенно очевидно, что он боится оказаться замешанным в расследование убийства.

— Может, он такой же безумный, как Каис? — с надеждой в голосе предположил папа. Меньше всего ему хотелось покидать свой уютный дом.

— Я скоро приеду, — ответил Фарид.

— Из Парижа?

— Да. Оставайтесь на месте. Двери держите на запоре. Я прилечу первым же рейсом.

Фарид всегда держал слово. Не прошло и суток, как он вошел в папину квартиру. Мой двоюродный брат был прекрасен как всегда.

— Не волнуйся, братишка, — хитро посмотрев на меня, произнес он. — Твой старший брат защитит тебя.

Фарид никогда не забывал о том, что в детстве я изображала из себя мальчика.

Но тревога отравляла мне даже радость от встречи с Фаридом.

— Фарид, он нанял убийцу. Он действительно хочет убить меня, а потом заберет сына и сбежит в Афганистан.

Фарид успокоил меня, а затем занялся делами. Нам с Дюраном предстояло уехать как можно дальше, не покидая при этом американского континента. Тем же вечером Фарид отвез нас в аэропорт и посадил на самолет, летевший в Лос-Анджелес, штат Калифорния. У Фарида жили там близкие друзья, которые готовы были позаботиться о нас.

Затем папа с Фаридом должны были присоединиться к нам. Я надеялась, что все обойдется и я смогу спокойно заниматься воспитанием сына. Нам предстояло начать новую жизнь, жизнь без насилия, боли и оскорблений, — так, по крайней мере, считала я.